Текст книги "Воскреснуть и любить"
Автор книги: Констанс Йорк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Но вы хотели меня. Я знаю. Вы не можете этого скрыть!
– Желание не имеет к этому никакого отношения. – Он уронил руки.
– Энтони, я…
– Этого не должно было случиться. Я не учел одного…
– Чего?
– Как вы желанны.
– Если с вами что-то не так, то ведь есть клиники, доктора…
– Физически я совершенно здоров. – Он снова отвернулся. – Вы не должны обращать на это внимания. Я женился, чтобы обеспечить вам безопасность, а не для того, чтобы сделать из вас моего сексопатолога, Кэрол. Я не собираюсь удерживать вас. Если у вас есть альтернатива этой пародии на брак, идите. Я пойму. И пожелаю вам всего хорошего.
Альтернатива была. Теперь она это знала. Можно было придумать что-нибудь получше, чем вступать в брак с человеком, которого она едва знала. Но она позволила ему прийти к ней на выручку не потому, что у нее не было выхода, а потому что…
– Я вышла за вас замуж, потому что нуждалась в вашей силе, – сказала она, когда прошло несколько томительных мгновений. – И потому что меня тянуло к вам. Не знаю что. Может быть, всего лишь любопытство, но что-то тянуло.
– Теперь ваше любопытство удовлетворено.
– Я не встречала никого мужественнее вас…
Он издал короткий, горький смешок.
Ни в одном языке мира не было слов, которые могли бы переубедить его. Она инстинктивно чувствовала это. И так же инстинктивно чувствовала, что никакие слова на свете не переубедят ее. Все, что ей оставалось, это простые, естественные слова вроде «до свидания». Но не было сил произнести их.
– Я сделала свой выбор, – наконец сказала она. – Если вы еще согласны терпеть меня.
– Вам здесь всегда рады.
Кэрол задумалась над тем, чего ему стоило сказать это. Какое там «рады»… Она была бы постоянным назойливым напоминанием о постигшей его неудаче.
– Пойду готовить обед, – вздохнула она.
– На мою долю не готовьте.
– Вы уходите?
– Ненадолго.
Кэрол смотрела на то, как он застегивает рубашку, ищет пальто, на то, как за ним бесшумно закрывается дверь.
Когда в замке повернулся ключ, она еще не спала. Было уже далеко за полночь.
Глава 8
В глубине души Хэкворт считал, что все еще женат на Клементине. Она ушла из его жизни три года назад, но, очевидно, так и не ушла из сердца. Каждый раз случалось одно и то же. Она все еще была его женой. Если бы он лег с Кэрол в постель, то изменил бы Клементине.
Проще некуда.
Кэрол накрыла на стол, хотя Энтони и не было дома. Она редко возвращалась раньше него, но сегодня вечером ей пришлось открыть дверь своим ключом. Не было ни записки, ни телефонного звонка, объяснявшего его отсутствие. Он просто ушел.
За неделю, прошедшую с того дня, когда они чуть было не легли в постель, все изменилось. Ничто не напоминало порядок, сложившийся сразу после свадьбы. Энтони всеми силами старался избегать ее, а если не находил предлога исчезнуть, то замыкался в свою скорлупу и она не могла проникнуть в нее.
После недели безмолвных вопросов и метаний между гневом и мучительными сомнениями в себе самой она наконец пришла к выводу. Причина импотенции Энтони заключалась в его привязанности к давно умершей супруге. Он был женатым человеком, искушаемым любовницей, и неважно, что теперь любовница была его женой перед Богом и людьми. Наверно, он любил Клементину и после смерти, несмотря на то, что должен был давно избавиться от этих воспоминаний. И тогда у живой женщины с бьющимся сердцем и легким дыханием не оставалось шансов победить память о Клементине.
Живая проиграла мертвой.
В жизни Кэрол хватало поражений, но последние несколько лет приучили ее к радости победы. Она привыкла нравиться самой себе, гордиться тем, что ей удалось сделать, научилась верить в то, что она многое может предложить миру. А сейчас память заменяла Энтони все.
Она наклонилась и покрутила ручку стоявшего на полу приемника. Томная мелодия была ей знакома, слова – полузабыты. Вслушиваясь в них, она принялась подпевать. Хорошая песня та, в которой поется про нас. Женщина потеряла возлюбленного, и ей осталось только мечтать о нем. Она будет мечтать до конца своих дней, если однажды он не вернется…
Она подняла глаза и увидела Энтони, опершегося о косяк и сложившего руки на груди. Интересно, как долго он стоял и наблюдал за ней?
– Кажется, я опоздал к обеду.
– Разве нельзя было сообщить, где вы? Я бы оценила звонок по достоинству.
– Прошу прощения.
У нее не было настроения выслушивать извинения.
– Это все, что вы хотите сказать? Просите прощения? Недостаточно даже для такой мелкой особы, как соседка по квартире. Энтони, почему вы опоздали? Постарайтесь оправдаться. Удостойте меня парой слов о том, как прошел ваш день. Сделайте вид, что я существую.
Он молча посмотрел на нее, затем повернулся и вышел из кухни.
Кэрол двинулась за ним, решив настоять на своем. Если другие отношения между ними невозможны, она все же не сдастся без борьбы.
– В чем дело? Это противоречит вашему моральному кодексу? Слишком похоже на ложь? Или вы следуете известной библейской заповеди: «Блажен муж, который не сидит во собрании развратителей»?
– Наверно, я не должен спрашивать, как прошел ваш день.
– Нет, должны. Если мы собираемся жить вместе, то должны!
Кэрол слышала раскаты собственного голоса. Она была в бешенстве, сама не сознавая этого. По крайней мере, складывалось такое впечатление.
Ей и в голову не приходило, как много она для него значит.
– Прошу прощения за опоздание. – Он повернулся к ней лицом. Впервые Кэрол увидела, как мрачны его глаза. – Я бы позвонил, если бы знал, что задержусь так надолго.
– Где вы были? – Она пыталась заговорить более дружелюбно, но не слишком преуспела в этом.
– В больнице… и в похоронном бюро.
Ясно. Он делал свою работу, работу, временами столь же печальную, как и ее собственная. Желание получить ответ ослабело. Она прокляла про себя свой плохой характер.
Энтони тоже видел, что гнев в ее глазах погас, что она начинает раскаиваться.
У нее полегчало на душе. О раскаянии он знал все. Он утопал в нем всю эту неделю. Раскаяние в том, что он не смог сделать Кэрол своей женой, в том, что пытался это сделать, что верил, будто этот «брак для виду» пойдет ей на пользу. Он женился вторично в порыве чувств, которые заставили его начисто забыть о присущей ему логике. Энтони отчаянно хотелось защитить Кэрол, сделать то, чего не удалось с Клементиной. Ничто другое не имело значения.
Теперь все это было позади.
– Извините, – сказала она. – Не знаю, что на меня нашло. Наш договор не предусматривал, что вы будете звонить, если придется задержаться. Я никогда не просила этого…
– Вам и не требовалось.
Она встретила его взгляд. Все еще мрачный. Все еще такой, словно внутри у праведника все умерло. И тут Кэрол задала вопрос, отвечать на который было вовсе не обязательно.
– Кто-нибудь из вашей паствы?..
– Сегодня вечером умерла Глория Макуэн.
– Нет. – Она оглянулась по сторонам и проглотила слюну. Сколько раз ей приходилось видеть смерть. Глория была старой женщиной, прожившей достойную жизнь. О ней не приходилось скорбеть. Оплакивать надо было детей, молодых матерей, воюющих между собой подростков. Но не старуху, век которой подошел к концу и которая, скорее всего, встретила смерть с распростертыми объятиями. – Нет. – Кэрол зажмурилась, но слезы не подчинились ей.
Энтони шагнул вперед и обнял ее. Это было так просто, так естественно, так легко объяснялось их общей скорбью…
– Я был с ней. У нее случился сердечный приступ. Она позвонила мне из больницы.
– Но почему? Здесь есть сотня людей, которым она могла бы позвонить.
Он крепче прижал ее к себе.
– Она хочет… хотела, чтобы я провел заупокойную службу. До самого конца была в сознании и завершала дела. Хотела, чтобы я сходил к «Мустангам» и «Стайным» и попросил их отдать ей последний долг. Она думала, что это пойдет городу на благо.
Кэрол отодвинулась, чтобы взглянуть ему в глаза. По щекам ее еще текли слезы, но в груди уже закипало что-то новое.
– Она сама заказала заупокойную?
– Сама.
– Перед смертью?
– Нет, сегодня мы оговаривали лишь детали. Она заказала ее много лет назад, только не выбрала, кому из священников ее поручить. Глория сказала, что все указания хранятся в похоронном бюро. Гроб уже есть. Все оплачено.
Кэрол с трудом сдержала улыбку.
Духовник понял, что слезы вот-вот закончатся, и с его души свалился камень. Он взял ее лицо в ладони. Ее улыбка тут же пробилась наружу.
– Кэрол… – Он покачал головой.
– Извините, падре, – прошептала она. – Разве вы не видите, что Глория оставалась борцом до самой смерти? Я так и вижу ее рядом со святым Петром, отчитывающей старика за то, что тротуар у одного дома на небесной улице не выложен золотом. Никто не успеет оглянуться, а она уже будет организовывать комитеты из ангелов, рассылать петиции…
Энтони поцеловал ее. Это было единственное, что он мог сделать, хотя и чувствовал, что ее всю трясет. Скорбь, в которую его повергла кончина Глории, начала потихоньку проходить. В его руках была сама жизнь. Неукротимый дух преставившейся переселился в других и был особенно заметен в женщине, которую он называл своей женой. С той минуты, как ему позвонили из больницы, преподобный позабыл о том, что в мире еще есть радость и надежда.
И любовь.
Он губами чувствовал вкус надежды и будущей радости. Кэрол была такой теплой, такой сверхъестественно женственной. Но в ней было нечто большее, чем красота, женственность, мягкость. Сила и смелость. Стремление к справедливости, отражавшееся в каждом движении, каждом слове. Она, а не он, была настоящим примером земного, а не небесных воинств Саваофа, сражающихся с сатаной. А сейчас она укрощала дьявола, который назывался его отчаянием.
Он посвятил себя служению ей. В эту минуту Энтони забыл, что не сможет принять то, что она предлагала, что он утратил способность принимать от женщины утешение и плотские радости. Он позволил себе упиваться покоем, купаясь в ее животворной женственности.
– Энтони… – Сбитая с толку, Кэрол попыталась вырваться.
Хэкворт прижал ее к груди. Рубашка была мокра от слез, но его это не заботило.
– Она заставила меня молиться с ней. Ее не волновало, что… – Он резко осекся.
– Что не волновало?
Преподобный покачал головой.
– Что вы разного вероисповедания?
Он надолго умолк.
– Энтони, но это и не могло ее волновать. Я сомневаюсь, что она принадлежала к какой-нибудь церкви. Когда я видела Глорию в последний раз, она говорила, что посещает все местные храмы по очереди, чтобы проповедники «не теряли форму». – Кэрол обвила руками его талию и застыла на месте. Она и не мечтала, что это будет так сладко. Впитывать покой, дарить его – какие новые ощущения… Кэрол продолжала стоять, прижимаясь к мужскому телу и вбирая в себя его тепло.
– Она завещала церкви немного денег. Я хочу заплатить из них Габриелю за роспись стен.
– Он сделает это. Если вы еще раз подойдете к нему и скажете, что это последняя просьба Глории, я думаю, он согласится.
– Он будет на похоронах, как и все остальные «Мустанги». Тогда и попрошу.
Кэрол оставалась в объятиях, наслаждаясь покоем и теплом. Вдруг до нее дошел смысл его слов.
– «Мустанги» в церкви?
– И «Стая» тоже.
– Нет. – Она уперлась ладонями в его грудь и сделала шаг назад. – Подождите минутку…
– Такова воля усопшей. Я говорил вам. Вот почему ей хотелось, чтобы именно я провел службу. Она желает, чтобы пришли и те и другие, чтобы ее похороны стали шагом на пути к объединению города.
– Энтони… – Она вспомнила, что Хэкворт уже несколько раз упоминал об этом, но была так потрясена известием о смерти старушки, что пропустила мимо ушей все остальное. – О Боже, о чем она думала?
– Об этом городе. Она отдала ему всю свою жизнь и продолжала отдавать даже на смертном одре.
– Никакие прекрасные слова не изменят действительность. Если вы попросите обе шайки прийти сюда, они взорвут церковь и вас вместе с ней. Вы знаете, на что они способны. Посмотрите, что они сделали со мной!
– Я знаю. Вот поэтому вас и не будет на похоронах.
– Как это не будет? – подбоченилась она.
– Кэрол, у меня голова не мякиной набита. Я знаю, что складывается потенциально опасная…
– Потенциально? Да вы понимаете, что это кончится взрывом? Землетрясением! Ради Бога…
– Потенциально опасная ситуация. Глория тоже знала это. Она спросила, сумею ли я справиться. Я сказал, что сумею. И один из способов – просить вас не присутствовать в церкви.
Она метнула на Энтони яростный взгляд.
– Я ничего не смогу сделать, если буду думать лишь о вашей безопасности, – сказал он. – Я стану переживать из-за вас. Мне не удастся действовать на два фронта.
– Вы сошли с ума, Энтони. – Она покачала головой. – Сначала вы обещаете умирающей женщине, что позволите столкнуться в церкви во время торжественной заупокойной службы двум бандам кровожадных подростков. Потом вы говорите, что я не могу прийти и отдать Глории последний долг. Когда вы прекратите разыгрывать из себя Господа? Думаете, вам действительно удастся удержать ситуацию под контролем и все закончится как в сказке? Думаете, парни из шаек придут в храм, помолятся, а потом устроят совместный товарищеский ужин?
– Я не думаю! – Он схватил Кэрол за плечи. – Выслушайте меня хоть раз.
– Хоть раз? Что это должно значить? Когда вы в последний раз разговаривали со мной?
– Сейчас! – Пальцы Энтони впились в нее. – Завтра я пойду к Джеймсу и к братьям Тимоти. Я собираюсь рассказать им, где и когда будет проходить заупокойная служба, и попросить их прийти. Я хочу напомнить о том добре, которое сделала им Глория Макуэн, о том, что они люди, а потому обязаны исполнять свой долг. А их долг состоит в том, чтобы во время службы удерживаться от насилия. Конечно, когда они придут, я поставлю в дверях людей, которым они сдадут оружие.
– Людей? Вы имеете в виду полицейских?
– Нет! Только членов общины. Никаких копов. Потому что каждый во время этих похорон будет вести себя достойно и уважительно.
– Вы не в своем уме.
– Ну что ж, раз так, вам тем более не следует быть там – во избежание худшего.
Его челюсти сжались, а глаза снова приобрели мрачное выражение. Кэрол молча оплакивала покой, который они дарили друг другу. Он оказался недолговечным.
– Я буду в церкви, – сказала она. – Если вы думаете, что я позволю вам быть там одному, то совсем не знаете меня.
– Если вы пойдете, я буду…
– Помолчите. – Она положила пальцы на губы Энтони. – Может быть, этот брак и шутка, но пока он считается законным, я продолжаю оставаться вашей женой. А жена не позволит мужу оказаться один на один с голодной стаей. Даже если мы и ошиблись, вы и я клялись перед Богом, что этот брак будет прочным и в добре, и в беде. А большей беды, чем эти похороны, я не могу представить, что бы вы ни говорили.
Преподобный отвернулся, его плечи понуро опустились. Кэрол закрыла глаза, борясь с желанием обнять его.
– Тогда вы сядете в первом ряду, – наконец сказал он. – Там, где я смогу быстро прийти к вам на помощь.
– Я сяду в первом ряду, чтобы почтить память Глории и поддержать вас.
– Вы только затрудняете мою задачу.
– Это невозможно. Труднее уже некуда. – Она запнулась, а затем несмело положила ладонь на его руку. Он не отстранился, позволив придвинуться ближе. – Вы уже были женаты, Энтони. Могли бы понять: я должна сделать то, что считаю правильным. Как и вы.
– Клементина бы сделала то, о чем ее просят.
Наверно, в эту минуту ему стало как никогда ясно, что она не его первая жена… Кэрол уронила руку.
Она огорчилась еще и потому, что его слова были последними. Казалось, они весь вечер отдавались в стенах безмолвной квартиры.
Падре стоял по одну сторону от двери, а Эдвин – по другую. Энтони отверг помощь Роберта, поскольку тот даже в штатском выглядел типичным копом. Он был среди приглашенных, но только как гость – гость, который ни на минуту не спускал глаз с Кэрол.
Когда Эдвин узнал об обстоятельствах, связанных с похоронами Глории, он добровольно вызвался обеспечивать безопасность. Отец двух малых детей вновь нашел себе работу, и это внесло надежды в жизнь маленькой семьи, но он без колебаний взял день за свой счет, чтобы встать рядом с главой прихода.
Да, на каждой улице города еще жили неканонизированные святые, ангелы без нимбов, пророки и жрецы, которых никогда не приглашали служить в храме… Энтони посмотрел через разделявшее их пространство на щуплого, сутулого помощника и устыдился собственного высокомерия.
– Идут, – сказал Эдвин. – Первыми будут.
Падре выглянул наружу. День был унылый и пасмурный. Из тяжелых, низко нависших туч моросил дождь со снегом, и это делало ноябрьский морозец еще более пронизывающим. Хэкворт был уверен, что в такую промозглую погоду мало кто придет в церковь.
К худу или к добру, но он ошибся.
К двери подошли три молодых человека, одетых в синие военно-морские бушлаты. У одного на голове была косынка, завязанная по-пиратски. Еще один надел повязку на шею.
Священник преградил им путь.
– Добро пожаловать, – сказал он.
– Если так, – ответил предводитель кучки головорезов из «Стаи», – то чего же вы стоите на дороге?
– Чтобы забрать у вас оружие. Это обитель Господа. Здесь не место насилию. Из уважения к памяти Глории Макуэн.
– По-вашему, мы должны остаться беззащитными, как агнцы перед закланием?
– Я прошу вас оказать уважение женщине, которая всю жизнь заботилась о вас. Каждого, кто пройдет в эту дверь, я попрошу сделать то же самое, о чем прошу вас. Тот, кто не захочет подчиниться, не войдет сюда.
– Чего? Это вы с ним собираетесь удержать их? А духу хватит?
– Если потребуется, хватит. – Энтони протянул руку, ожидая от парня понимания. – От вас сейчас зависит все, – негромко сказал он. – Вы пришли первыми. Если другие увидят, что у вас хватило смелости оставить оружие у входа, они сделают то же.
Выражение лица главаря стало дерзким. Это был красивый юноша с карими глазами, опушенными густыми ресницами. Под веками было нарисовано по слезе в знак скорби по двум погибшим прихвостням. Если бы его как следует подстричь и смыть с лица краску, парень мог бы сойти за члена Общества защиты престарелых и детей.
– Да если я захочу, вы меня не остановите, – с ухмылкой ответил он.
– Можно было бы проверить. Но даже пытаться не буду. Я просто хочу, чтобы все вы сделали то, что следует делать в таких обстоятельствах.
Энтони ждал, не опуская протянутой руки. И когда он уже решил, что проиграл свою первую схватку, молодой человек пожал плечами, полез за пазуху и вынул оттуда пистолет. Остальные последовали его примеру и избавились от ножей. Священник кивнул.
– Спасибо, – сказал он. – Вам все вернут на обратном пути.
– Да ну? – фыркнул молодой человек. – Думали бы, что говорите.
Энтони мрачно кивнул.
– Я всегда так и делаю.
Следующие полчаса пролетели быстро. Было еще несколько столкновений, грозивших кончиться катастрофой. Церковь заполняли «Стайные» и постепенно прибывавшие благонравные граждане Кейвтауна. Пришли люди из других предместий, неуютно чувствовавшие себя рядом как с простовато одетыми местными, так и с подъезжавшими почетными гостями. Во время одного из кратких перерывов кто-то положил Энтони руку на плечо. Не нужно было оглядываться, чтобы понять, кто это.
– Уже пятый час, – сказала Кэрол.
Он не обернулся, боясь обнаружить свою слабость.
– Придет еще кое-кто.
– Откуда вы знаете?
Он не знал, а просто сходил к Джеймсу и к братьям Тимоти и попросил их прийти. Темные глаза вожака встретили падре подозрительно. Юноша не произнес ни слова в ответ на приглашение. Ничто не позволяло Энтони надеяться. Но он все еще ждал.
– По-моему, нехорошо заставлять присутствующих сидеть и молча смотреть на гроб, – заметила Кэрол. Она опустила руку. Похоже, ее прикосновение только добавляло ему упрямства. Отговаривать Энтони было бесполезно. За время, прошедшее с того дня, когда он рассказал, что собирается провести заупокойную службу, что бы она ни сделала, что бы ни сказала, не производило на него ни малейшего впечатления.
– Подождем еще пять минут, – сказал он, не оборачиваясь. – Потом начнем.
Она сочла за благо не спорить.
– Можно передать Гидеону, чтобы начинал?
Энтони пришлось посмотреть ей в глаза. Кэрол была во всем черном. Траур только добавлял ей загадочности и привлекательности.
– Сядьте рядом с Огастой и Робертом. Хватит и того, что вы все-таки пришли, – вполголоса промолвил он. – Не выставляйте себя на всеобщее обозрение.
Кэрол всмотрелась в лицо Энтони. В нем не было упрека, только смутное беспокойство.
– Со мной все в порядке, – заверила она. – Не волнуйтесь, все будет хорошо.
– Пожалуйста, идите и сядьте.
Она смерила охранников взглядом, и в эту минуту на пороге показались молодые люди в темных пальто с разрезом и в охотничьих каскетках. Возглавлял шеренгу Джеймс.
– Иисусе, – тихо выдохнула Кэрол. Это было самой длинной молитвой из всех, которые она когда-либо произносила.
Священник обернулся и шагнул вперед, прикрывая собой вход.
– Рад, что вы пришли, – произнес он.
– Думаете, мы здесь потому, что вы попросили? – спросил вожак. – Мы здесь из-за Глории. Вот и все.
– Она была бы довольна.
Джеймс сделал шаг вперед, но Энтони преградил ему путь.
– Никаких пистолетов, – сказал он. – Никакого оружия. Это обитель Господа.
– Считаете себя Божьим гласом?
– Нет. Я никогда не утверждал этого.
Парень сложил руки на груди. Само высокомерие и вызов.
– А кто придумал это правило, падре? Не ваш ли Бог?
– Я сам. По просьбе Глории.
– И вы собираетесь остановить меня?
Кэрол услышала, как среди дружков по шайке, оставшихся на тротуаре, пробежал смешок. Со своего места она разыскивала взглядом Кентавра, но не могла найти. Должно быть, тот был где-то сзади.
– Я не смогу остановить всех, – сказал Энтони. – Сам знаешь. Тут вас две дюжины, а нас только двое. Я верю тебе, Джеймс, тебе и твоей искренности. Ты пришел, чтобы почтить Глорию Макуэн, а не оскорбить ее. Переступи этот порог с пистолетом или ножом, и она будет опозорена.
– У нас нет оружия. – Джеймс распахнул пальто. Остальные последовали его примеру. – Будете обыскивать нас, падре?
– Это бы опозорило тебя, – пастор шагнул в сторону. – Я верю и так. Добро пожаловать.
– Энтони… – Кэрол рванулась вперед. Она не могла поверить, что защитник добра положился на честное слово бандита.
Святой отец обернулся. В его глазах вспыхнул лютый гнев, и она поняла, насколько забылась. Но не признаваться же, что ее обуял страх, заставивший раскрыть рот. Не скажешь ведь, что от предчувствия неминуемой катастрофы у нее внутри все свело и сжалось горло.
Но она ничего не могла поделать. Оставалось только одно: продемонстрировать свою поддержку.
– Энтони, ты, конечно, показал им, где лежит книга посетителей? – Она обернулась к Джеймсу. – Ее отошлют сестре Глории в Чикаго. Старуха не смогла приехать.
Парень прищурился, а затем пожал плечами. Девушка отвернулась лишь тогда, когда увидела, что Энтони по-прежнему гневно смотрит на нее.
Кэрол медленно пробиралась на свое место, ожидая, что за спиной вот-вот грянет выстрел. Раздался скрип – все сидевшие повернули головы: «Мустанги» занимали свободные места.
Гидеон заиграл вступление. В музыке, которую заранее выбрала живая, а ныне отпеваемая, не слышалось ничего траурного. Подбор псалмов был такой же жизнерадостный, как улыбка Глории, но когда псалмы закончились, в церкви все еще чувствовалась напряженность. Кэрол закрыла глаза, по-прежнему ощущая скопившиеся в воздухе злобу и подозрительность. Достаточно случайной искры недоверия, чтобы в маленькой обители Господа вспыхнул огонь ненависти.
– Давайте помолимся. – Энтони склонил голову. Кэрол заставила себя последовать его примеру, хотя и сомневалась, что все отзовутся на этот призыв.
– Мы пришли сюда, чтобы почтить память женщины, которая посвятила себя служению этому городу, а значит, и каждому из нас. Все мы скорбим о кончине Глории Макуэн и славим этим именем жизнь прекрасной женщины. Позвольте напомнить: нас призвали в храм, чтобы выслушать ее последние слова. Слова, которые мы можем не пожелать принять к сведению. О Боже, пошли нам мужества внять этим словам с чистой душой и открытым сердцем. Аминь.
Кэрол была изумлена краткостью проповеди. Она пыталась сравнить ее с прежними назиданиями Энтони, однако не могла сделать этого. Как ни старалась, не вспомнила даже их содержание, не то что немногословие. Казалось, проповедник сознательно сократил молитву до предела, взывая к помощи Господа.
Эти слова открыли панихиду. Несколько близких друзей усопшей прочитали псалмы. Еще несколько вспомнили о том, какую роль Глория Макуэн сыграла в их судьбе и каким образом изменила к лучшему жизнь других людей. Дань памяти отдали покойной отцы города. Исполнили две самые любимые песни славной женщины.
А затем настала очередь для панегирика.
Как всегда, Энтони при первой возможности покинул кафедру, спустился в проход и остановился посреди церковного зала. «Стайные» и «Мустанги» сгруппировались по противоположным сторонам. Если бы они встали, обернулись друг к другу и поклонились, эта сцена была бы как две капли воды похожа на начало зловещего менуэта. Но когда между ними появился проповедник, они тут же превратились из вспыльчивых злодеев, не дорожащих ни чьей жизнью, в кроткую паству.
– Глория просила меня обойтись без славословий в ее адрес, – начал он. – Она прожила жизнь, достойную хвалы, исключительную жизнь, но я, как и большинство присутствующих здесь, никогда не дерзнул бы ослушаться ее. Поэтому я не буду читать ей панегирик, а вместо этого точно исполню волю женщины.
Энтони сунул большие пальцы в карманы. Он был в подобающем облачении, но ничем не напоминал священника. Кисти сжаты в кулаки, уголки рта скорбно опущены, глаза сверкали неземным светом.
– Заупокойная служба окончится, когда тело с почетом вынесут из церкви и водрузят на ожидающий у входа катафалк. Затем состоится краткая церемония на кладбище. В свои последние минуты Глория назвала имена тех, кто будет нести ее гроб. Не могу выразить, как я благодарен, что все доверенные пришли сюда. Не сомневаюсь, что, когда назову их имена, они встанут, подойдут к гробу и помогут вынести его.
У Кэрол бешено заколотилось сердце. Она поняла, что будет дальше. Глория – да упокой Господь ее безгрешную душу – устроила напоследок хороший спектакль.
Энтони оглядел церковь и заговорил вновь:
– Глория назвала имена шести молодых людей, которых она особенно любила. Она не обращала внимания ни на цвет кожи, ни на все остальные несущественные различия, которые мешают нам уважать и любить друг друга. Женщина выбрала тех, кто, как она считала, однажды заменят ее в списке лидеров этого города. Она верила, что каждый из них поможет превратить Кейвтаун из юдоли отчаяния в обитель надежды.
Преподобный сделал паузу, дав людям время осмыслить его слова.
– Почтим этим последним деянием ее память и веру в будущее, ее высокие помыслы и святую убежденность в победе добра над злом.
Он обернулся и пронзил взглядом вожаков банд.
– Джеймс Менсон, Глория верила в тебя. – Пастор обратился к старшему брату Тимоти. – Хэнк Чандлер, Глория верила в тебя.
Когда до двух сотен людей, собравшихся в церкви, дошло, что происходит, все ахнули. Именно на это и рассчитывала женщина.
Энтони продолжал называть имена остальных «Мустангов» и «Стайных», выбранных страждущей умиротворения. Он выпрямился и опустил руки по швам.
Кэрол зажмурилась. Она знала: ни один из шестерых не откликнется на этот призыв. Энтони хотел слишком многого и требовал на глазах у всех. Они ни за что не встанут, а когда поймут, что их заманили в ловушку, страшно разозлятся.
И этой злобы будет достаточно, чтобы спалить церковь.
Послышался скрип кресел. Чему быть, того не миновать. Кэрол разомкнула веки как раз в тот момент, когда Джеймс шагнул к Энтони. Она подняла руку, словно с расстояния в несколько ярдов могла защитить мужа. На ее глазах парень проскользнул мимо пастыря и направился к гробу. Двое других «Мустангов» двинулись следом.
– Боже… – тихо сказала она. Это была ее вторая молитва.
К усопшей подходил Хэнк Чандлер.
– Ради Глории, – громко произнес он. Пара из «Стаи», имена которых также были названы, молча присоединились к своему вожаку.
Кэрол затаила дыхание, когда непримиримые заняли места у противоположных сторон гроба. А когда они дружно подняли его и поставили на плечи, она глубоко и облегченно вздохнула.
Процессия, во главе которой шел преподобный, двигалась медленно и безмолвно. Все собравшиеся поднялись, словно были единым телом, и стояли навытяжку, пока не вынесли тело. Глаза их были полны слез.
Кэрол, Огаста и Роберт вышли последними. На пороге они обернулись и посмотрели на изображение многоликого Христа.
