Текст книги "Воскреснуть и любить"

Автор книги: Констанс Йорк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Энтони внимательно посмотрел на Кэрол и опустил глаза. Он узнал, что «Фонд Исиды» был создан девушкой практически в одиночку, что это единственная общественная служба в городе, созданная по инициативе местных жителей, а не обязанная своим возникновением сторонним благотворительным организациям. Из беседы с Глорией Макуэн ему стало известно, что, несмотря на свои двадцать пять – двадцать шесть лет Уилфред цепко ведет дело, выколачивает ассигнования и не забывает ни об одной стороне деятельности только что оперившейся клиники.

Глория говорила о Кэрол с уважением, но сам Энтони вовсе не был уверен в талантах девушки. Ее манера поведения раздражала и одновременно возбуждала любопытство. Слава Богу, сейчас в нем преобладало раздражение. Любопытство было куда более опасно.

– В таком случае зачем надрываться, если вас не волнует мысль, что все равно ничего нельзя изменить?

С завидной сноровкой она швырнула сердцевинку яблока в мусорное ведро, а затем молча уставилась в заднюю стену. Когда Кэрол повернулась к нему, в ее глазах бушевало пламя.

– А с чего вы взяли, что это меня не волнует?

– Из ваших же слов.

– Я сказала, что не в моих силах изменить мир. Я родом отсюда. Может быть, это позволяет мне видеть горизонт. А вы приезжий. Судя по акценту и манерам, вы с Восточного побережья. Частные школы, семья, относящаяся к верхушке среднего класса, да? – Она следила за священником. Хэкворт держался блестяще. На его лице не шевельнулся ни один мускул, но девушка убедилась – долгая борьба за существование обострила ее чувствительность, – что была права.

Она продолжила фразу прежде, чем Энтони успел возразить.

– Вы очутились здесь потому, что по какой-то причине совесть у вас оказалась величиной с рытвину на Грейфолд-авеню. Наверно, в один прекрасный день поняли, что в детстве у вас было все, а у других – ничего. Так вы и оказались здесь, в кейвтаунской глуши, пытаясь на свой манер выполнять функции «Корпуса Мира». И вы так чертовски уверены в своей правоте, что не допускаете и мысли, будто другие тоже могут делать что-то нужное.

– Судя по тому, что я здесь увидел, вы действительно делаете нужное дело.

– Но мыслю я по-прежнему неправильно, да, падре? Я делаю это не потому, что Господь спустился и надоумил меня. Не потому, что я считаю себя настолько важной персоной, чтобы превратить ад в рай. Я делаю свое дело только потому, что оно должно быть сделано. Делаю все, что могу, и при этом испытываю удовольствие. Вот что вас заботит. Вы и подобные вам не приемлют радости. Я для вас недостаточно серьезна. И недостаточно напыщенна.

– Недостаточно напыщенны?

Она встала.

– Слезьте со своего боевого коня, падре. Пока вы примеряете ангельские крылья, этот мир висит на волоске. То, что мы можем сделать, даже не капля в море. Это меньше, чем дым. Это ничто. Очнитесь, пока не поздно. Если вы хотите научиться жить здесь, то, по крайней мере, будьте реалистом. Не надрывайтесь, пытаясь изменить мир. Иначе этот город рано или поздно убьет вас.

– Вчера вы сердились на то, что я пытался защитить вас. Сегодня утром вы сердились на то, что я хотел помочь вашей сестре. Сейчас вы сердитесь на то, что я до сих пор не ушел?

– Сержусь? – Она пожала плечами. – Чересчур громко сказано. Просто я видела слишком много таких людей, как вы. Они приходили и уходили так часто, что я устала вертеть головой. Вы хотите изменить порядок вещей. Однажды вы очнетесь и поймете, как малы ваши силы. И тогда вы уедете. А люди, которые начали рассчитывать на вас, почувствуют себя чуточку хуже, чем прежде. Вы отслужите свой срок и вернетесь в красивую, украшенную розами, маленькую церковь с рвущимся в небо шпилем. А мы по-прежнему останемся здесь. Все еще пытаясь что-то сделать и находя радости в этих маленьких свершениях.

– Никакая маленькая, украшенная розами церковь меня не ждет.

– Нет? Значит, церковная инспекция? Проповеди по всемирному телевидению? Политика? Что же? Только не говорите мне, что вы решили остаться здесь навсегда.

Гость тоже поднялся. Лишь оказавшись со священником лицом к лицу, девушка поняла, насколько он выше и мощнее ее.

На такие широкие плечи можно было взвалить все проблемы Кейвтауна – если бы преподобный Хэкворт согласился на это.

– В первый раз мне предстоит пробыть где-то долго-долго, – сказал он. – Я собираюсь остаться. Но не потому, что стремлюсь что-то доказать вам или себе. Я остаюсь потому, что мне больше некуда идти.

Прежде чем Кэрол успела открыть рот, он отвесил короткий поклон.

– Благодарю за угощение. Я должен подумать.

А затем он ушел, оставив девушку доискиваться причины, почему в присутствии Энтони Хэкворта она говорит намного более горячо, чем ей того хочется. О чем бы ни шла речь.

Глава 3

Энтони стоял на Восточной улице у входа в церковь Двенадцати апостолов и смотрел на раскинувшийся напротив пустырь. Когда-то Альбион-парк был зеленой жемчужиной, но когда-то и Кейвтаун представлял собой город, которым можно было гордиться. Сейчас же парк превратился в мусорную свалку. Изношенные и поломанные скамейки вывозились исправно, но никогда не возвращались на место. Фонтаны не включались даже летом, потому что дно у них было в трещинах; ни цветка не росло на огромных клумбах, окружавших покрытый пылью памятник первым поселенцам, прибывшим в эти края из Старого Света.

Когда-то в парке играли смеющиеся дети. Сейчас он стал прибежищем торговцев наркотиками и проституток.

Энтони слишком недолго прожил здесь, чтобы понять, когда начались эти изменения. Кейвтаун превратился в заброшенный угол после того, как из недр земли и с ее поверхности забрали все, что могли. Остались шрамы да пещеры от подземных выработок и поредевшие леса. Будь Кейвтаун окраиной Бостона или хотя бы Монтпильера, городские власти не пожалели бы на них денег, и никто бы этому не удивился. А там… Прежних жителей, строивших добротные каменные и кирпичные дома и прокладывавших широкие улицы с трехрядным движением, все больше и больше сменяли иммигранты, волна за волной затоплявшие город.

Пришельцы кое-как устраивались на новом месте; затем один за другим они переселялись в более престижные, более благополучные места с лучшими школами и видами на будущее. Оставался здесь лишь тот, кому по тем или иным причинам не удавалось реализовать свою «американскую мечту». Они упорно цеплялись за то, что имели. В Кейвтауне было лучше – ох, много лучше, – чем в какой-нибудь глубинке. Здесь оставалась надежда.

По крайней мере, до недавнего времени.

Энтони наблюдал за мужчиной, женщиной и двумя детьми, осторожно пробиравшимися вдоль края Альбион-парка. Руки родителей бережно лежали на детских плечах. Несмотря на воскресное утро, в парке, как обычно, не утихала деловая жизнь. Она же кипела и у входа в отель «Альбион» – временное пристанище для бездомных, располагавшееся у восточного угла парка.

Мимо церкви то и дело сновали прохожие, и Энтони не мог надивиться различию оттенков их кожи. С виду Кейвтаун ничем не отличался от многих десятков городков, разбросанных от канадской границы до Буффало и Бостона, но царившее здесь смешение рас было совершенно уникальным. Люди приезжали, люди уезжали, но оставляли здесь свой неизгладимый след.

Как исследователь человеческой натуры, святой отец сомневался в том, что это необычное сосуществование объясняется скрытым стремлением к равенству. Просто люди, которые не могли переехать в престижные предместья, предпочитали жить там, где их поселили, руководствуясь принципом «лишь бы не хуже». И именно поэтому в Кейвтауне не привилось расселение по расовому признаку. Черные жили дверь в дверь с белыми, азиаты – бок о бок с испанцами. В последнее время город наводнили вьетнамцы и выходцы с Ближнего Востока. Однако и они селились не кучно, а занимали дом там, квартиру здесь… Грейфолдские камни, единственный в городе район новостроек, были, если можно так выразиться, примером интеграции и мирного сосуществования.

Разделение на кланы осуществлялось в Кейвтауне тоже не по расовому признаку. Приход церкви Двенадцати апостолов был смешанным. В молодежные банды принимали всех без разбору. Они создавались по территориальному принципу, а поскольку народ здесь жил самый разный, то такими же пестрыми по составу были и банды.

Социолог решил бы, что тут есть над чем поразмыслить, но Энтони считал это абсолютно бесполезным. «Мустанги» и парни из «Стаи» могли быть всех цветов радуги, но это не мешало им оставаться бандитами, тратившими энергию на насилие и преступления. Городу надо было что-то делать с ними.

– Доброе утро, преподобный Хэкворт.

Энтони протянул руку супружеской паре с детьми. Они миновали парк, перешли через улицу и оказались у церкви. Это путешествие напоминало прохождение сквозь строй.

– Как дела, Бекки? Как дела, Эдвин? спросил священник.

Он выслушал их вежливые ответы и повернулся к детям.

– А ну-ка, Сьюзен, покажи своего дружка!

Маленькая девочка застенчиво улыбнулась и протянула ему плюшевого мишку.

– Он и спит с тобой?

Сьюзен кивнула.

– Здравствуй, Рон. – Энтони протянул руку мальчику. Рон вложил в нее свою ладошку, и священник с серьезным видом потряс ее. – Я хотел предупредить, что после занятий в воскресной школе будет угощение.

– Пирожки?

– Я обещал не рассказывать.

– Держу пари, что это пирожки!

Хэкворт остался стоять у входа, а семья поднялась по лестнице в его квартиру, которая по воскресеньям превращалась в школу. Еще десять минут он здоровался с прихожанами. Затем, когда ручеек посетителей иссяк, он тоже вошел внутрь. При его появлении пианист заиграл попурри на темы христианских псалмов, и медленная мелодия сопровождала путь священника к алтарю.

Пианист Гидеон был молодым человеком в очках с толстыми стеклами. Его светлые волосы доставали до плеч. Этот юноша играл в оркестре джаз-клуба, располагавшегося в центре города. Энтони знал, что появление музыканта было для них манной небесной. В один прекрасный день молодой человек вырос как из-под земли и вызвался играть бесплатно. Он мог исполнить что угодно, но придавал всему такую оригинальную обработку, что во время первой службы кое-кто недоуменно поднимал брови. Правда, вскоре все к этому так привыкли, что даже не стеснялись притоптывать ногами в такт.

Прислушиваясь к финальным аккордам, Энтони на мгновение подумал о Кэрол. Она сказала, что каждому нужно немного радости. В музыке Гидеона и была радость. Хэкворт подозревал, что многие из сидевших на складных стульях приходили сюда только для того, чтобы послушать знакомые мелодии.

Впрочем, священника мало заботило, почему они пришли. Довольно и того, что они здесь.

Обычно первая часть службы проходила без сучка и задоринки. Звучали объявления, молитвы, псалмы и проповедь. Для проповедей Энтони использовал разные тексты. Всюду можно было найти правду и смысл. Его работа заключалась в том, чтобы разделить найденное со своей паствой. Иногда ему удавалось увидеть в глазах прихожан не только понимание, но и подлинное волнение. Это происходило тогда, когда он говорил о чем-то, имевшем для них особый смысл. Иногда угадывалось и раздражение. Но никогда в них не было скуки. К проповедям Хэкворта можно было относиться как угодно, но тоскливыми они не были.

Хор из восьми певчих занял свое место у изображения Христа. Хотя хористов было немного, но пели они ангельски. Это тоже было делом рук Гидеона. Он занимался с ними вечерами по средам и воскресеньям, своим двум выходным дням. Певчие покачивались в такт, следя за своим регентом Фелисией Кристиансон, крупной женщиной, душа которой превосходила величиной даже ее тело. Когда они сели на место, в церкви воцарилась благоговейная тишина.

Энтони встал и пошел к кафедре.

– Сегодняшняя проповедь посвящена Откровению Святого Иоанна Богослова, глава двенадцатая: «…древний змий, называемый дьяволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним… Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени».

Проповедник отложил Библию и посмотрел на горстку людей, собравшихся выслушать его мудрые слова. На секунду Хэкворта кольнуло чувство, очень похожее на страх. Какое право он имеет стоять здесь? Как он мог подумать, что его проповедь стоит того, чтобы эти добрые люди тратили на нее свое время?

Он не мог учить их слову Божьему, ибо давно потерял с Господом общий язык. Он не мог рассказать им о своей жизни. Какой пример можно было извлечь из нее? И в каких грехах он мог покаяться публично?

Он вгляделся в прихожан и заметил Агату. Сегодня на ее лице не было синяков, но видно было, что душа у нее изранена в кровь. Он увидел Фелисию, чудесный голос которой не мог помочь ей справиться со смертельной болезнью, увидел Бекки и Эдвина, родителей Сьюзен и Рона, наперекор всему пытавшихся воспитать своих детей хорошими людьми. А ведь Эдвин был безработным.

Все они приходили к нему за утешением, за поддержкой, за чем-то таким, что можно было унести с собой и утолять душевный голод всю следующую неделю.

А что он мог им дать?

Скрипнула дверь, и в узкую щель проскользнула женщина. Вместе с ней ворвался солнечный лучик, на какое-то время осветивший пол церкви и исчезнувший, когда дверь закрылась. Кэрол, как всегда, одетая в белое, спокойно встретила его пристальный взгляд. Увидев, что он медлит начинать проповедь, девушка села на ближайшее пустующее сиденье.

Прибыл его главный критик. Обличая Энтони, она лишь повторяла его собственные слова. Он был ничем, он не имел права стоять за этой кафедрой. Она раскусила его с самого начала.

Хэкворт оглянулся и снова увидел знакомые лица. Молящие, тоскующие лица. Он был ничем. Ему нечего было сказать. Но выбора не оставалось. Нужно было отдать им последнее, что хранилось у него за душой.

– Сатана обольщает нашу землю и души, – продолжил проповедник. – Разве не живем мы с вами в окружении дьяволов и бесов, пребывающих в сильной ярости? Достаточно распахнуть дверь и выглянуть наружу. Посмотрите на улицы. Посмотрите на Альбион-парк. Стоит взглянуть на тротуары у Грейфолдских камней, как на глазах у вас свершится преступление. Это Пещеры. Здесь живут бесы и дьяволы… А земля выжжена и стонет от жажды…

Энтони отошел в сторону. Чаще всего он использовал кафедру, чтобы класть на нее Библию. Ему никогда не нравилось отделять себя от слушавших его людей. В его прежней церкви кафедра возвышалась над полом на десять ступенек, как капитанский мостик над кораблем. Он взбирался по ступеням, поскольку этого от него ждали. Он стоял между небом и землей, смотрел на свою паству сверху вниз и видел восхищенные, обожающие лица.

А он вещал им гласом Божиим.

Теперь он говорил своим голосом. Он прошел в передний ряд. Отныне никто не будет смотреть на него снизу вверх.

– Бесы источают смрад. Они превращают в тлен города и окружающую природу, калечат семьи и души. А то, что уцелело, продолжают отравлять собственным зловонием. Ничто поблизости от них не остается нетронутым. Там, где побывали дьяволы, жить нельзя. Можно только пытаться выжить. Можно притаиться и тайком выползти наружу, когда сатана отвернется. Но ведь это не назовешь жизнью, правда?

Энтони увидел, как люди дружно закипали. Иногда в прежней церкви его проповеди были посвящены таким заумным темам, что он и сам терял нить, едва дойдя до половины. Но не теперь. Смысл этой проповеди был понятен каждому.

Они понимали его, потому что были слишком хорошо знакомы с сатанинским отродьем.

– Исчадием ада дохнуло на нас, на всех нас, верно? – На сей раз кивнуло еще больше голов. – Его пламя обжигает наши улицы и переулки, коридоры наших квартир, школьные дворы и классы. Каждый раз, когда кому-то из ваших детей предлагают наркотики, когда кого-то бьют или грабят, это пламя становится немного жарче.

Кто-то сказал «аминь». В прежней церкви никто не дерзнул бы прервать проповедь Энтони. Сейчас же он увидел мужчину, который посмел раскрыть рот, и дружески кивнул ему.

– Аминь? Значит, вы видели сатану, Патрик?

Раздалось еще несколько возгласов «аминь». Энтони двинулся по проходу.

– Дьяволы живут среди нас, так? – Его взгляд упал на Кэрол. Лицо девушки оставалось бесстрастным, но что-то в ее позе, в том, как она сидела, сложив руки на коленях и постукивая пальцами, подсказало Хэкворту, что она внимательно слушает.

– У меня есть собственные дьяволы и бесы. Кое-кто называет бесовство грехами. Другие зовут их неврозами, проблемами или просто чувствами. Но если все это ранит нас, если оно заставляет нас чувствовать себя поруганными, испуганными, одинокими, то слово «бесовство» подходит к нему как нельзя лучше.

Проповедник отвернулся от Кэрол и подошел к алтарю, откуда можно было видеть каждого.

– Так как же нам превратить жаждущую землю, разрушенную сатаной и бесами, на которой они в сильной ярости рычат, в место для нормального существования с благостью в душе? Нам нужна земля, где траву не вытаптывают, где растут цветы, а спокойные воды омывают их корни. Как нам достичь этой благости вокруг и в себе?

Поможешь ли ты нам, Господи? Услышишь ли эту молитву? Если, конечно, ты существуешь…

Проповедник подошел к кафедре и поднял Библию, но не открыл ее, а процитировал по памяти:

–  И превратится призрак вод в озеро, и жаждущая земля – в источники вод и будет местом для тростника и камыша.

Он говорил еще долго, доказывал, что вместе им удастся сразить сатану. Он говорил о силе многих, о том, как умножится она при добрых намерениях, и особо упомянул о начинаниях, которые следовало завершить. Вместе. С Божьей помощью. Энтони сумел заставить себя вымолвить последние слова.

Затем он вновь оглядел свою крошечную паству.

– Это относится ко всем, – сказал он. – Ко всем нам и к тем, кто верит в наше дело. Хотим ли мы сразить сатану? Стремимся ли мы к тому, чтобы освободить город от страха? Превратить его в зеленое, плодородное пастбище? Или мы настолько опалены огненным дыханием чудовища, что боимся жить и надеемся лишь на то, что тепло Господней любви согреет нас?

Он опустил Библию и кивнул Гидеону. Едва тот доиграл заключительный псалом, как проповедник спустился к встававшим с мест прихожанам.

Ответить на этот вопрос было труднее, чем задать его. Он заглянул в лица людей, ставших ему такими близкими. Ему хотелось напомнить им об искуплении, о Господней силе и милосердии. Но язык не поворачивался лгать. Преподобный Хэкворт больше не чувствовал, что за этими словами стоит правда.

– Я хочу сказать вам, что это совсем не трудно, – промолвил он. – Верьте в то, что правильно, говорите то, что правильно, делайте то, что правильно, и однажды все мы проснемся и увидим, что Альбион-парк вновь зазеленел, а школы и улицы снова стали безопасными. Проснемся и увидим, что к нам вновь пришли радость, любовь и надежда.

Энтони прижал к груди кулак.

– Вы верите мне?

Он увидел, что люди покачали головами, и вздохнул. Вздох был настоящий. Когда-то преподобный Хэкворт делал это напоказ, но теперь вздох исходил из самой глубины его души.

– А вы поверите мне, если я скажу, что это будет вовсе не легко? – Головы закивали. – Да, это так. Скажу вам честно. Легенда гласит, что святой Георгий сразил огнедышащее исчадие ада. Но я не святой Георгий. Я не могу поднять острое копье или могучий меч и одним взмахом руки спасти этот город и наши души. И вы не можете. Чудовище слишком велико, его пламя губительно для каждого из нас.

Энтони двинулся дальше, словно собирался вернуться на кафедру, но у угла ее остановился.

– Может быть, нам удастся сделать это вместе? – На мгновение вопрос повис в воздухе. – Если мы объединимся, чем мы сможем стать? Если мы объединимся… с Божьей помощью… что мы сможем сделать?

Пока Хэкворт за руку прощался с каждым, Кэрол ждала у дверей. Она беззаботно болтала с Агатой – потому что это был единственный способ заставить сестру принять участие в разговоре – и тискала племянниц, уговаривая их прийти к ней завтра после школы, чтобы поиграть. Когда Агата, нахохлившись, словно наседка, вывела их за дверь, Энтони и девушка остались одни.

Он молчал. Кэрол уже поняла, что этот мужчина не из тех, кто бросает слова на ветер. Если бы она не слышала его сегодняшнюю проповедь, то подумала бы, что он верит, будто слово серебро, а молчание золото.

Но девушка слышала, как он говорил. Он открывал рот, и слова лились рекой – золотые слова, полные чувства, слова, которые били в самую точку. Энтони говорил о проблемах города, на который, как она считала, ему глубоко наплевать. Города, который он, по ее словам, собирался покинуть, как только устанет от бессмысленных попыток помочь ему.

– Спасаете души? – спросила она.

– Это вы так говорите.

– Что ж, вы заставили их поверить, будто многое можно изменить. Я видела это в их глазах.

– Вы считаете, что я обманул их?

– Не знаю. – Она действительно не знала этого. На какое-то мгновение, несмотря на протесты внутреннего голоса, проповедь заставила ее поверить, что он прав. Изменить. Изменить по-настоящему. В последний раз. Полностью и окончательно.

– Знаете, кажется, мы с вами по одну сторону баррикад, – сказал Энтони.

Она еще не была убеждена в этом, еще не до конца доверяла ему. Слишком многие доброхоты и филантропы сменились здесь на ее веку. И даже сейчас, выслушав его слова, почувствовав их силу и увидев, как он умудряется победить даже самых закоренелых скептиков, она только крепче утвердилась в мысли, что Хэкворт не выдержит здесь и года. Уедет в город побольше и получше.

Девушка отбросила с лица волосы. Сегодня они не были собраны в прическу. Ей нравилось, когда волосы свободно падали на плечи и спину. Перехватив взгляд Энтони, устремленный на ее кудри, Кэрол подумала, что священник должен осуждать все вольное, непокорное и буйное.

– Сегодня мне действительно нужно быть с вами по одну сторону баррикад, – бросила она.

Энтони ждал.

– У меня есть пациентка. Ее зовут Сибилла Куртис. Ей скоро рожать, а она не замужем. Только что я видела ее. Девчонка чуть не в истерике. Ее дружок не против свадьбы, но они не знают никого, кто согласился бы совершить обряд. Разрешение на брак есть, и они собирались на этой неделе сходить в магистрат. Но, боюсь, будет слишком поздно.

– Что значит «скоро рожать»?

Она пожала плечами.

– Я виделась с ней перед тем, как прийти сюда. Она…

– Это та самая девушка с Грейфолдских камней? Та, к которой вас не пускали «Мустанги»?

– Память вас не подводит.

– Роды уже начались?

– Диаметр шейки матки – три сантиметра. Похоже, начинаются схватки.

– Где она?

– Все еще дома. Она отказывается ехать в больницу до венчания. Говорит, что медсестры будут презирать ее. Что Господь проклянет ее дитя.

– Я такого Бога не знаю.

– Роженицы плохо соображают, падре.

– У меня нет детей.

Она услышала в голосе священника досаду и тут же пожалела о своих словах.

– Энтони, вы поможете?

Хэкворт понял, что Кэрол пошла на попятный.

– Она сможет прийти сюда? Хватит ли у нее сил? Или вы хотите, чтобы я сходил к ней?

– Здесь пролегает граница владений «Мустангов». Сибилла не сможет ступить ногой ни сюда, ни на территорию больницы.

– Значит, она всерьез принимает угрозы этих бандитов?

– Это не просто угрозы. Кентавр действительно способен убить ее. Я думаю, ему уже приходилось убивать.

Энтони прислушивался к голосу Кэрол, деловито излагавшему факты. Все звучало так, словно речь шла о том, что местная библиотека закрывается на ремонт или что жители Грейфолдских камней решили устроить совместную вечеринку.

– А как же будет с больницей? – спросил он.

– Есть одна больница, которая соглашается принять Сибиллу. Она довольно далеко отсюда, и я думаю, что там ей не о чем будет беспокоиться. После венчания я подъеду к Камням с другой стороны и сама увезу ее.

– Тогда пора идти.

– Так вы согласны?

– А чего вы ждали? – Он окинул Кэрол взглядом. Наряд ее был ему знаком, но сегодня девушка надела бусы из горного хрусталя и серьги такой величины, что они едва не касались плеч.

Девушка вскинула голову так стремительно, что серьги закачались туда-сюда.

– Они потратили нервы и неделю времени на то, чтобы уговорить помочь им другого местного священника. Тот отказал, потому что они разного вероисповедания. Тимоти католик, а Сибилла сама не знает, кто она. Хорошенько подумав, пастор сказал, что он не может одобрить такой брак.

– Я возьму все необходимое. Вернусь через минуту.

Ожидая Энтони, девушка рассматривала странное изображение Иисуса. Ее мать была не слишком религиозна, и знакомство Кэрол с Христом было минимальным. Но от ее внимания не ускользнуло, что четыре лика сливаются в единое целое. Пожалуй, это говорило о многом. О служении Энтони. И о нем самом.

Ни один посторонний не уловил бы разницы между членами двух шаек. Разве что одежда их отличалась. В «Стае» всегда носили на себе что-нибудь синее, но главной достопримечательностью их костюма была цветная косынка на шее или в виде повязки на голове. «Мустанги» же не носили косынок, не любили синий цвет и предпочитали темные – густой зеленый и черный. В более известных и лучше организованных шайках, которые занимались доставкой и распространением наркотиков, укреплением собственных рядов ради повышения престижа и прибыли, старались не выделяться одеждой.

Пока еще «Стая» и «Мустанги» были не слишком организованы. Эти шайки были созданы для защиты облюбованной ими территории. Но с каждым днем они сплачивались все теснее, обрастая бандитскими привычками и традициями. В их заборной графике было все меньше эмоций и все больше угрозы. Полицейские, с которыми пастор разговаривал, предупреждали, что все больше молодых людей принимает клятву на «Свече» – своде бандитских законов и правил. Все больше и больше членов становилось «препоясанными», то есть имевшими право носить оружие. И все чаще они подозревались в совершении серьезных преступлений, в том числе связанных со стрельбой.

Пока Кэрол вела Энтони мимо покрытых надписями и рисунками заборов, окружавших строительство микрорайона Грейфолдские камни, она рассказывала ему о Сибилле и Тимоти.

– Наверно, вы помните, что она была подружкой Кентавра?

– Это тот парень в каскетке, нахлобученной на уши?

– Вспомните его лицо. Он получил свою кличку не без причины. – Они нырнули в подъезд, и Кэрол обошла кучу старых тряпок и газет, выброшенных прямо на лестницу. – Сибилла красивая девочка. У нее никогда не было настоящего дома, и развилась она рано. Вокруг нее вечно увивались парни. Ей льстило внимание Кентавра. Без шапки он очень недурен собой, да и денег на девчонок не жалеет. Вот и попалась в его ловушку и только потом поняла, что он из себя представляет.

– Он обижал ее? – Энтони пытался дышать пореже. Лестница была грязной, а царивший в ней запах заставлял его радоваться, что он не успел поесть. Краем глаза священник увидел, как рядом мелькнуло что-то маленькое и бурое. Это была не кошка.

– Бил при каждом удобном случае. Она знала Тимоти еще по школе и однажды увидела его в парке. С тех пор они стали тайно встречаться. Сибилла была уверена, что стоит ей переехать к старому дружку, как Кентавр объявит им и «Стае» войну.

– Как я понимаю, именно это и произошло.

Кэрол остановилась на площадке четвертого этажа и заглянула в пролет.

– Наконец девушка поняла, что должна сделать выбор. Тимоти хорошо относился к ней, а Кентавр нет. Кажется, она действительно поверила, что любит паренька. Поэтому бросила Кентавра и переехала сюда.

Они прошли мимо трех молодых людей с синими повязками на голове. Кэрол заговорила с ними, но только один что-то буркнул в ответ.

Пока они шли по коридору, девушка продолжала рассказ.

– Это было бы еще полбеды, но примерно в то же время на Восточной улице произошла перестрелка, в которой был убит один из «Мустангов» – парень по кличке Рыжая Грива. Как назло, машина убийцы была синего цвета. Никто, конечно, не узнал его в лицо, но один из бандитов, присутствовавший при этом, под присягой показал, что в машине был Тимоти и его братья.

– А вы как думаете?

– Тимоти уверяет, что в это время на Восточной улице его и духу не было. Друзья подтвердили, что он был с ними, и полиции пришлось отпустить парня. Правда, слово бандитов не стоит и дюйма этого вонючего коридора…

– Вам не нравится Тимоти?

– Почему же? Он довольно спокойный парнишка. Конечно, хвастунишка, как и все остальные. Но неглупый и с хорошими задатками. Он читает, закончил школу и хочет получить приличную работу. Когда он узнал, что Сибилла беременна, то тут же предложил жениться на ней.

– Тогда чего же они ждали?

– Во-первых, она боялась, что это разозлит Кентавра и он будет искать способ отомстить. Но хуже другое. За ней охотятся «Мустанги», а поскольку прежде она была из их компании, «Стая» ей тоже не доверяет. Поэтому бедняжке толком и поговорить не с кем. Она совсем одна, если не считать Тимоти.

– И вас.

Кэрол не ответила.

– Могут они уехать отсюда и где-нибудь начать новую жизнь?

– Ничего другого им не остается. Иначе вы освятите брак двух мертвецов. – Кэрол остановилась перед дверью, дважды стукнула в нее, сделала паузу и постучала снова.

Дверь открылась. За ней стоял смертельно бледный молодой человек. При виде гостей его лицо просияло.

– Она плачет, – сказал юноша. – Моя мать пыталась успокоить ее, но ничего не вышло.

– Тимоти, когда будешь рожать, посмотрим, сумеешь ли ты не проронить ни слезинки. – Кэрол вошла внутрь и жестом пригласила спутника за собой. – Это Энтони Хэкворт, настоятель церкви Двенадцати апостолов. Он обвенчает вас.

– Сомневаюсь, что Сибилла дотянет до конца обряда.

– Почему? Она решила ехать, не дождавшись нас?

Тимоти проглотил комок в горле. Перед Энтони стоял юноша, в котором ничего не было от повадок молодого ловеласа. Просто славный, ясноглазый, рыжеволосый мальчик, каких на свете миллионы. Растерянный подросток, которому вот-вот предстояло стать отцом.

Душный воздух маленькой квартирки прорезал крик.

– Нет, это не пара слезинок, – насторожилась Кэрол. – Пойду проверю.

Энтони посмотрел ей вслед.

– Значит, сейчас с роженицей ваша мать? – спросил он.

– Она ушла. Они с Сибиллой не ладят.

– Мать знает, что вы собираетесь пожениться?

– Ее это не волнует.

– Кто-нибудь из родных есть поблизости?

– Должно быть, братья где-то неподалеку.

Еще один крик заставил Тимоти побелеть как стена.

– Кажется, она умирает…

– Надо было вызвать «скорую помощь».

– Сибилла не позволила. Да и не хотят они ездить сюда. Пока их дождешься, ребенку год исполнится…

В словах молодого человека слышалась горечь. Энтони не осуждал его. Никто в Кейвтауне городские службы и в грош не ставил, а особенно тот, кому «посчастливилось» жить в районе Грейфолдских камней.