Текст книги "Рэмбо под солнцем Кевира"

Автор книги: Конрад Граф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава 9

Абдолла-хан был потрясен – исчез Мохаммед Барати! Исчез так, будто его никогда и не было в угловой комнате второго этажа. Целыми остались стальная решетка на окне, стены и потолок, запоры на двери, а Мохаммеда не было. Сам охранник, стороживший гостя хозяина, был потрясен не меньше Абдоллы-хана и долго не мог ответить ни на один вопрос саркара.

– Но ведь не мог он испариться? Не мог пройти сквозь стены? – допытывался Абдолла-хан. – Его могли только выпустить, ты это понимаешь?

Этого охранник понять не мог, потому что у него не было ключей – они были только у саркара. И Абдолла-хан велел допросить его с пристрастием. Он не верил в сверхъестественные силы и в чудеса. Там, где они случаются, надо искать человека. Охранника дважды обливали водой, но едва придя в сознание, он снова клялся Аллахом, что не имеет понятия, каким образом исчез гость хозяина. Абдолла-хан просил его назвать имя Фуада, но охранник божился, что не видел господина Фуада уже трое суток. Фуада действительно не было в Куме, – он уехал в Тегеран. Охранника отпустили, и Абдолла-хан стал ждать Фуада. Когда Фуад возвратился, Абдолла-хан рассказал ему о случившемся и попросил сказать, что он думает об этом.

– Этого не может быть, саркар, – сказал Фуад спокойно. – Мохаммед не был джинном, он был обычным человеком.

– Я тоже так думаю, – согласился Абдолла-хан и повел Фуада на второй этаж, в угловую комнату.

Здесь все было так, словно ничего и не произошло. Фуад осмотрел решетку, постучал костяшками пальцев по стенам и спросил Абдоллу-хана:

– Простите, саркар, вы меня не разыгрываете? Абдолла-хан закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и только потом ответил:

– Нет, Фуад, я тебя не разыгрываю, – и подумав, добавил: – Но ведь территорию школы он все равно покинуть не мог? Тогда действительно нужно согласиться, что Мохаммед Барати был джинном. А я не могу в это поверить, Фуад, ведь я знал его с юности.

Оба надолго замолчали. Потом Фуад стал выводить сам себя из глубокой задумчивости.

– Если вы позволите, саркар, – сказал он, поклонившись. – Я подумал об этих "паломниках" – арабах с английским акцентом. Не начинают ли они уже действовать? И не их ли это рук дело?

– Но ведь мы договорились обо всем с Камалем и Али, – удивился Абдолла-хан.

– Мы говорили с ними о Томе Пери. О Мохаммеде Барати они и понятия не имеют. Значит, одна группа не знает, чем занимается другая. Разве так не бывает, саркар?

– Бывает, – согласился Абдолла-хан. – И все же?

Он внимательно посмотрел на Фуада, никак не понимая, каким образом могли эти "паломники" похитить из охраняемой внутри и снаружи Ходжатии человека! Похитить так, что, никто ничего не видел и не слышал.

– Я подумал, саркар, – продолжал почтительно Фуад, чтобы не обидеть домыслами своего господина, – не использовали ли они какое-нибудь новое пси-оружие, о котором сейчас так много пишут? И если это так, то что мешает им похитить из посольства любого заложника? Хотя бы того же Тома Пери. Это было бы очень неприятно, саркар. А вдруг группа, похитившая Барати, – это вовсе не группа Камаля и действует совсем самостоятельно? Простите, саркар, я совсем запутался. Но я верю Али.

– Я тоже ему верю, – кивнул Абдолла-хан.

Но он был человеком старого закала и не верил во всю эту дьявольщину с пси-оружием. Но вот ведь Мохаммед Барати исчез, и никто не может объяснить, как это могло случиться. Если еще исчезнет Том Пери…

Абдолла-хан боялся даже подумать, что будет, если исчезнет Том Пери. Но он ничем не выдал своего волнения и продолжал молчать, давая возможность Фуаду высказаться до конца. Фуад это понял и сказал то, что и хотел услышать от него господин.

– Саркар, – сказал он, – нужно немедленно перевести Пери из посольства в Ходжатию.

Абдолла-хан помолчал еще ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы убедить Фуада в своих сомнениях. Пусть это останется мыслью Фуада.

– А если Пери похитят отсюда, как похитили Барати?

– Простите, саркар, но покойников не похищают: они никому не нужны.

Абдолла-хан недоверчиво посмотрел на Фуада. – Ты думаешь, они нужны нам?

– Нет, саркар, нам тоже не нужны, – Фуад позволил себе улыбнуться. – Я просто вспомнил одну шутку, мы часто использовали ее в Ливане при перевозке заложников. Доверьтесь мне, саркар. От вас мне будет нужна только бумага из канцелярии аятоллы.

– Ты получишь ее сегодня же, – не раздумывая сказал Абдолла-хан.

Том Пери читал книгу, когда заскрежетал засов, открылась дверь в котельную и вошел Фуад. За ним, кажется, стояло еще несколько человек. А, возможно, это ему действительно показалось, потому что больше он ничего не помнил. Может быть, запах хлороформа?..

Его положили в гроб и вынесли наверх. У подъезда стояла грузовая машина с открытыми бортами. Гроб, не закрывая крышкой, поставили на платформу, машина выехала за ворота посольства и остановилась.

Любопытствующая толпа бросилась к машине, но ее напор сдержали вооруженные люди. Рядом с гробом оказался маленький толстый бородач, провожающий неверных в ад, и крикнул хриплым голосом:

– Мусульмане! Одним шпионом стало меньше. Это Том Пери. Его черная душа не выдержала угрызений совести, и он умер, чтобы поспешить покаяться перед свои Богом. Пусть торопится. А его смерть ляжет еще одним несмываемым пятном на совести его президента. Аллах свидетель, мы не хотели его смерти. Но все в воле Аллаха, великого и милосердного!

Толпа стояла в молчании и испуганно смотрела на гроб: человек, умерший своей смертью, вызывал у нее страх. Машину заполнили вооруженные люди, борта закрыли, и она тронулась в путь. От Священной площади она свернула налево, в ту сторону, где открывались ворота в Деште-Кевир.

Глава 10

К концу второго дня пути Рэмбо вышел из солончаков и без сил упал на галечник, закрывшись с головой тем, что осталось от аба. А ведь Давуд предупреждал об этих коварных кевирах, способных поглотить караван. Солончаки, говорил он, – это слоеный пирог из соляных корок и слоев глины. Слой глины опускается и под прикрытием соляной корки превращается в зыбкое болото. Бедный осел не успел издать даже предсмертного крика. Но ведь своей смертью он спас ему жизнь. Пойди тогда Рэмбо вместе с ним за этой чертовой колючкой, и его путешествию пришел бы мгновенный и бесславный конец. А Давуд и здесь предупреждал: иди только на звезду и не сворачивай в сторону ни на один градус, не надейся на компас – иди по караванной тропе. Тропы не было видно, ее давно никто не протаптывал, но оставалось направление тропы, и каждый шаг в сторону от нее грозил гибелью.

Когда животное рухнуло под солончаковой коркой, Рэмбо охватил такой страх, который он не испытывал за всю свою жизнь. У него было ощущение, что он сидит на маленьком твердом островке, окруженном со всех сторон бездной. Этот страх сковал все его движения, и он не мог заставить себя сдвинуться с места, пока не увидел долгожданную Полярную звезду. Тогда он встал и, как безумный, бросился ей навстречу. Если уж ему суждено погибнуть, он погибнет сразу. Но он не погиб. Солончак хрустел у него под ногами зло и раздраженно, а он бежал и бежал до тех пор, пока не почувствовал, что победил страх. И тогда пошел, ступая твердо и уверенно, широким размеренным шагом. Теперь он победил и выверенные тысячелетиями фарсанги.

Но он остался без воды и пищи. Того, что Давуд велел положить в сумку, действительно должно хватить лишь на то, чтобы не умереть сразу. И теперь не было тента, чтобы укрыться в его тени хотя бы в самые палящие дневные часы, когда солнце уже не жгло, а жалило тысячами игл. Его аба превратилась в рваный кусок бесцветной материи.

Нужно было вставать, чтобы еще засветло найти эту чертову крепость. Рэмбо поднялся, достал флягу и смочил горло – утолять жажду было уже нечем.

Он не прошел и фарсанга, как увидел немного правее своего пути бесформенный холм. Значит, когда он огибал барханы, путь его сместился к западу, и осел поплатился за это жизнью. Как, впрочем, поплатился за это и его хозяин. Рэмбо ускорил шаг и вскоре вошел в караван-сарай. Это была обычная прямоугольная просторная постройка, которую можно встретить в любом городе Ирана. По углам ее возвышались башни, которые придавали караван-сараю солидный вид. Стертые каменные плиты двора свидетельствовали о том, что на них не менее ста лет осторожно ступали верблюды, топтались козы и овцы. Рэмбо поразило то, что годы не сумели вытравить отсюда острый и густой запах овечьего помета, который оживлял этот безмолвный и пустой караван-сарай. В некоторых местах были сложены большие вороха верблюжьей колючки. Остались ли они от прежних времен или сюда заходили еще местные пастухи, это понять было трудно.

Позади караван-сарая тянулась стена. Видно, это и была та самая стена, о которой упоминал Давуд. От жилищ ничего не осталось, кроме бесформенных холмов. Еще более печальный вид имели заброшенные пашни. Пораженные язвами солончака, они превратились в подобие чудовищного скелета. Окружающие их сухие и почти занесенные песком арыки, разрушенные земляные ограды – все показывало, что когда-то здесь были плодородные поля, которые кормили жителей крепости. Что заставило их покинуть родные места? Какая напасть обрушилась на них? Скорее всего, несколько лет уничтожительной засухи. Этого достаточно, чтобы сдать крепость демону пустыни, а ее уродливые останки выставить напоказ другим обитателям Кевира как напоминание о своенравных капризах пустыни.

Рэмбо отошел от крепости на восток и увидел в косых лучах заходящего солнца огромную идеальную поверхность, будто утрамбованную гигантским катком. Значит, этот естественный аэродром был намечен не только с помощью циркуля и линейки, но и с помощью космического спутника.

Солнце зашло за горизонт, и Рэмбо почувствовал, будто он снова опускается в глубокий колодец. И тогда он вспомнил о ворохах верблюжьей колючки в караван-сарае. Несколько десятков ярдов туда и обратно быстро согрели его, но он весь искололся. И пришлось из остатков аба сделать себе нечто вроде рукавиц. Когда он перенес из караван-сарая всю колючку на это обширное поле и разложил ее на три равные кучи так, что образовался треугольник, наступила полночь. И в мертвой тишине его чуткое ухо уловило знакомые звуки. Они нарастали с двух сторон: с востока – гулкие и монотонные, с юга – трескуче-вызывающие. Из Египта шли "Геркулесы", с авианосцев в Оманском заливе – вертолеты. Все начиналось так слаженно, так выверенно, что Рэмбо на какую-то секунду даже поверил в успех операции и осудил себя за то, что позволил себе вмешиваться в это грандиозно-масштабное дело, в котором ему просто нет места, где он не больше, чем песчинка в бескрайнем Кевире. Но это мимолетное сомнение так же быстро погасло в его сознании, как и вспыхнуло. Он вспомнил учения на плато Колорадо, толпы вокруг посольства в Тегеране, и ему стало не по себе. Он неторопливо достал из сумки целлофановый пакет со спичками, и когда услышал, что машины приближаются, стал поджигать один ворох колючек за другим.

Сперва, включив прожекторы, на солидном расстоянии друг от друга сели два "Геркулеса", потом приземлилось шесть вертолетов. Рэмбо стоял в центре треугольника, образованного тремя кострами, и грелся. Траутмэна он узнал сразу, как только тот вошел в луч прожектора, направляясь к нему. Колючка догорела, Рэмбо оказался в темноте, и тогда он пошел навстречу Траутмэну.

– Сэр, я здесь! – крикнул он и, не выдержав, побежал. Они остановились друг против друга в двух шагах.

– Мальчик мой, – сказал Траутмэн, – что с тобой случилось?

– Это пустыня Кевир, сэр, – улыбнулся Рэмбо. – Разве не бывало хуже?

Они шагнули друг другу навстречу, и Траутмэн сжал Рэмбо в своих объятиях.

– Главное, ты живой, – сказал он с облегчением. – Остальное не имеет никакого значения, – Траутмэн отпустил Рэмбо и еще раз оглядел с ног до головы. – Тебе здесь было тяжело?

– Я здесь впервые испугался, сэр – признался Рэмбо.

– Что ты говоришь? – Траутмэн был поражен. Тогда я не могу даже вообразить, что ты мог пережить… У тебя ничего не получилось, Джони? Идешь со мной?

– У меня получится, сэр. Я здесь для того, чтобы предупредить вас.

– О чем?

– Сэр, если вы не измените план, вас уничтожат. И уничтожат заложников. Тогда и я ничего не смогу сделать.

Что-нибудь случилось? Траутмэн тревожно посмотрел на Рэмбо.

– Пока ничего не случилось, сэр. Но может случиться так, что прольется много крови, а вся операция окажется бессмысленной.

Траутмэн оглянулся на машины. Все шло, как на учениях, – "береты" из "Геркулеса" быстро занимали места в вертолетах, вертолеты готовились к дозаправке.

– Ты хочешь что-то предложить, Джони?

– Да, сэр, – шанс на выигрыш. Нельзя штурмовать посольство – это гибель и ваша, и заложников. Они перестреляют всех, пока вы доберетесь до них. Нужно один вертолет сажать на крышу посольства, три – во двор и два – перед воротами. Только так можно обеспечить внезапность нападения, сэр.

Рэмбо разволновался. – Послушайтесь моего совета, сэр. Ведь я все видел своими глазами и все рассчитал. Тогда я пойду с вами. Если – нет, в предместьях Тегерана я с вами расстанусь.

Траутмэн долго молчал. Не им разрабатывалась операция, и не ему изменять ее в последний момент. Вот тогда-то в случае неуспеха вся вина ляжет только на него. И его проклянут, как изменника и виновника гибели десятков людей.

– Нет, Рэмбо, – сказал он твердо, – я не могу себе этого позволить. И ты прекрасно понимаешь почему.

– Понимаю, сэр, – Рэмбо помолчал и глухо добавил, – мне очень жаль вас, сэр.

– А вот этого не надо, – строго сказал Траутмэн, и в этот момент послышался жуткий металлический скрежет.

Они посмотрели туда, где стоял самолет-заправщик, и увидели, как вертолет лопастями крошит крыло "Геркулеса" Это продолжалось еще какую-то секунду, и вслед за тем почти одновременно раздалось два мощных взрыва, потрясших пустыню. Звезды померкли в огромном зареве огня.

Траутмэн и Рэмбо бросились к вертолетам, которые ждали своей очереди на дозаправку. Их очередь так и не наступила – теперь они были беспомощны. Случилось непоправимое. Операция закончилась, едва успев начаться. Траутмэн приказал команде освободить вертолеты и занять места в "Геркулесе".

– Теперь ты меня не жалеешь, Джони? – спросил он, подойдя к Рэмбо.

– Я даже не мог ожидать такого благополучного исхода, – не покривил душой Рэмбо. – Я рад за вас, сэр, вы откупились малыми жертвами.

– Может, ты и прав, – сказал задумчиво Траутмэн и удивленно посмотрел на Рэмбо. – Ты разве остаешься?

– Конечно, сэр. Я останусь с ними, – Рэмбо кивнул в сторону обгоревших и покалеченных трупов, которые "береты" положили в один ряд и накрыли полотном. – Ведь вы не берете их?

Траутмэн смутился.

– Послушай, Джони, как мы можем везти трупы в чужую страну? У нас нет времени даже похоронить их. Через несколько минут все станет известно в Тегеране, и нам, попросту говоря, надо уносить ноги. Как ты доберешься до Тегерана? Опять переживешь страх?

Вместо ответа Рэмбо, осмотрев боевое снаряжение на поясе полковника, попросил:

– Подарите мне все это, сэр. Ведь оно вам больше не пригодится. Траутмэн молча отцепил от пояса все сумочки и отдал Рэмбо.

– Если можно, сэр, и это тоже, – он указал на флягу, висевшую у Траутмэна на поясе. – Ведь там вода?

– Вода, сынок. Возьми.

Все "береты" были в гражданской одежде под моджахединов. Траутмэн остановил одного, снял с него халат и отдал Рэмбо.

– Бери, сынок, а то тебе будет холодно. Не дай Бог тебе простудиться.

– Спасибо, сэр, и передайте Ральфу Пери, что теперь-то я непременно привезу ему сына. Мне так хочется сделать ему приятное.

– Прощай, сынок, и береги себя.

Они обнялись, и Траутмэн, не оглядываясь, пошел к "Геркулесу". Когда огромная машина, взревев моторами, поднялась в воздух, Рэмбо огляделся. В стороне еще пылали искореженный вертолет и самолет-заправщик. Рядом стояло пять новеньких вертолетов. И он подумал, что, пожалуй, на любом из них он мог бы долететь до Тебеса и подарить его там Давуду вместо погибшего осла. Недалеко от него под полотном лежали "береты", так и не успевшие совершить подвиг и стать национальными героями. Сколько же их? Рэмбо откинул полотно с их лиц и, всматриваясь в них, стал считать. Восемь! И последним, восьмым, лежал Боб Симеон, тот самый неунывающий Боб с плато Колорадо, который оставлял свои неприятности за дверью. На этот раз он привез их с собой.

Рэмбо снова накрыл эти мертвые лица полотном, отошел в сторону и стал осматривать содержимое боевого снаряжения своего полковника. Ему очень понравились миниатюрные газовые баллончики, и он отложил их в сторону вместе с компактным респиратором, защищающим от действия газа. Больше здесь не оказалось ничего, заслуживающего его внимания. Пожалуй, еще бинты – они пригодятся сейчас же. После этого Рэмбо разделся, приложил к внутренней стороне бедра баллончики, респиратор и деньги, которые еще оставались у него, и плотно обмотал ногу бинтом. Свой нож он приложил к внутренней стороне правой руки так, что конец его чуть высовывался над ладонью, и тоже обмотал бинтом. Оставалось лишь густо замазать все это, а заодно и лицо, маслянистой сажей, которой покрылось все вокруг. После этого он испачкал, а потом порвал штаны, рубаху и халат, чтобы ни у кого не появилось намерения заняться мародерством, оделся и стал ждать.

Лишь только рассвело, он услышал характерный треск вертолетов. Пора занимать свое место. Он лег рядом с Бобом Симеоном и сказал:

– Привет, Боб, вот мы снова и встретились с тобой. Теперь мне придется оставить свои неприятности за дверью, может, мне повезет больше.

И когда увидел приближающиеся вертолеты иранских ВВС, накрыл лицо полотном.

Часть III

Глава 1

Весть о высадке американского десанта в Кевире разнеслась по всему Тегерану рано утром. Говорили разное – и то, что «береты» хотели освободить заложников в посольстве, и то, что они намеревались убить или захватить самого аятоллу, и даже то, будто они доставили сюда самого шаха, чтобы восстановить его на троне. Никто ничего не знал определенно. Точно было лишь известно, что Аллах покарал неверных слепотой: их вертолеты начали сталкиваться друг с другом, взрываться, а обезумевшие янки, оставшиеся в живых, в ужасе бежали.

Но и это утверждение подвергали сомнению, ссылаясь на заявление самого аятоллы: бежали далеко не все, многие из них рассеялись по Кевиру и бродят теперь в ожидании медленной смерти. Не вызывали сомнения лишь десять трупов. Их привезли в целлофановых мешках на двух открытых машинах к зданию посольства и показывали всем, кто хотел видеть. А потом оставили на сутки в посольстве в назидание заложникам – так будет со всяким, кто рискнет их освободить.

Абдолла-хан считал, что знает больше других. Сопоставив события последнего времени – визит Кэнби, появление в городе группы "арабских паломников" и, наконец, десант в Кевире, – он пришел к выводу, что все это составные одной операции, целью которой служило освобождение американских заложников. Сюда же он относил и похищение, а он уже не сомневался в этом, Мохаммеда Барати.

Но теперь у него был Том Пери – не чета доморощенному капиталисту Барати. Этого-то он уже не допустит. На все воля Аллаха, и случилось с Томом непредвиденное, он, Абдолла-хан, не будет нести за это никакой ответственности. Фуад интересовался Томом Пери. Он ходил к нему в посольство, и о чем они говорили – неизвестно, он настоял на том, чтобы перевести его в Ходжатию, он же сам и привез его. Теперь Фуад отвечал за жизнь Тома, как за свою собственную. Абдолла-хан так и сказал ему, когда он привез Тома в школу:

– Фуад, если с ним случится то же, что и с Барати, я не смогу тебе уже ничем помочь. Ты понимаешь меня?

– Да, саркар, – согласился Фуад. – Но ведь мы нашли для него надежное место.

– Барати сидел за стальной решеткой и стальной дверью, – напомнил Абдолла-хан.

– Том – в каменном мешке, саркар. Абдолла-хан недовольно поморщился.

– Все мешки имеют свойство рваться, – сказал он. – Я предупредил тебя, и этого довольно. А теперь скажи мне, Фуад, ты не находишь ничего странного в том, что Камаль полетел в Тебес накануне высадки американского десанта?

Фуад удивленно посмотрел на своего господина.

– Простите, саркар, но Камалю нужен Том Пери, и если он выполнит все ваши условия, он его получит. Десант ему может только навредить.

– Каким образом?

Фуад пожал плечами.

– Но это же вызовет теперь еще большую подозрительность ко всем иностранцам, саркар. А Камалю это совсем не нужно.

Абдолла-хан помолчал, раздумывая. Может быть, Фуад и прав. Но очень уж странное совпадение. Впрочем, видимо, все это плод разыгравшейся фантазии. Камалю нужен Том, иначе бы он не приходил сюда, и все переговоры с ним следовало бы считать бессмыслицей. А в бессмыслицы Абдолла-хан не верил.

– Ты убедил меня, Фуад, – сказал он. – А теперь прикажи пилоту лететь в Тебес Камаль уже ждет его.

Фуад повернулся, но Абдолла-хан остановил его.

– Подожди, Фуад, – сказал он. – Так ты полагаешь, мне не следует ехать за Али в Тегеран?

– Не следует, саркар. Али сказал, что у представителя Ральфа Пери остались кое-какие неувязки с банком.

– Но ты сказал – это несерьезно? – напомнил Абдолла-хан.

– Несерьезно, саркар. Обычная волокита.

– Ну хорошо. Иди.

Фуад вышел, а Абдолла-хан взял из тайника под подоконником ключи, прошел в конец длинного коридора, открыл одну за другой две стальные двери и очутился в небольшой комнате без окон, напоминающей пустую бетонную коробку. Он включил свет, поднял за кольцо люк в углу комнаты и стал спускаться по каменной лестнице.

По обе стороны длинного бетонного коридора, освещенного редкими электрическими лампочками, были расположены камеры. Никто, кроме самого Абдоллы-хана и его верного помощника Фуада, не знал, кто в них находится. В прежние времена они не пустовали никогда. А кто мог знать, пустуют ли они сейчас? Того, кто попадал сюда, выносили потом в брезентовых мешках через единственную дверь, которую охраняли снаружи сарбазы – солдаты. Внутри охрану не держали, потому что в ней не было нужды, – из этого каменного мешка никому еще не удавалось бежать ни при старой, ни при новой власти. Чтобы несчастные узники не могли задохнуться раньше отпущенного им срока, все подземелье было оборудовано несложной системой бадгиров вентиляционных труб, – традиционным устройством всех иранских домов.

Камеры не походили одна на другую, как номера в любой гостинице. Были здесь просто каменные коробки без единого предмета, не считая вмурованных в стену лампочек, но были и камеры с кроватями, столиками, стульями и даже набором старых газет и журналов. Они предназначались для важных особ, которых не следовало сразу доводить до отчаяния, сохранив им возможность рассуждать здраво и трезво. Том Пери находился именно в такой камере.

Когда Абдолла-хан открыл дверь, Том лежал на кровати и не обратил на него ни малейшего внимания. И только врожденный такт все же заставил его лениво подняться и сесть.

– Здравствуйте, Пери, – Абдолла-хан улыбнулся и показал рукой на стул. – Вы позволите?

– Будьте столь любезны, – усмехнулся Том.

– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил Абдолла-хан, усаживаясь. – Простите, что с вами так обошлись, но обстоятельства вынуждают.

– Обстоятельства всегда выше нас, – согласился Том и спросил: – С кем имею честь?

– Абдолла-хан, – он слегка склонил голову. – Я веду переговоры о вашем освобождении. Думаю, сегодня же, как только вернется наш посредник между мной и вашим отцом, мы все и уладим. Аятолла не карает тех, кто доказывает делом свою приверженность исламской революции. Я принес вам хорошую весть?

– У меня нет слов, господин Абдолла-хан, – улыбнулся Том.

Он улыбался, а ему хотелось броситься сейчас на этого "господина" и задушить собственными руками. Когда его привезли сюда, он очнулся и опять увидел перед собой лицо Фуада, ему так же хотелось задушить его. Но нескольких коротких минут наедине хватило, чтобы Том смог полностью довериться ему: Фуад назвал имя Рэмбо, который пришел за ним, и этого было достаточно. Теперь Том должен был лишь во всем соглашаться с этим "господином" и не позволять себе ничего лишнего.

– У меня нет слов, – повторил он.

– Ну, слова здесь и не нужны, – тихо засмеялся Абдолла-хан. – Наши бедные чиновники…

– Я знаю, что вы имеете в виду, – перебил его Том. – Господин Фуад говорил мне об этом. Кстати, это его настоящее имя?

– Ну, конечно, – улыбнулся Абдолла-хан. – А вам знаком некий Камаль? Правда, я тоже не знаю, настоящее ли это его имя.

– Безусловно! Камаль большой друг моего отца. Если посредником служит Камаль, можете считать, что дело сделано.

– Ну и прекрасно, – Абдолла-хан поднялся. – Я послал за ним, и скоро он будет здесь. Да сохранит вас Аллах.

Том уже не слышал, как дверь за Абдоллой-ханом закрылась, как в замке повернулся ключ. Он думал о Камале – о Рэмбо. Он не мог знать, что задумал Рэмбо, какую роль во всем этом играет Фуад – приближенный человек Абдоллы-хана. Он только верил. Верил в то, что для Рэмбо нет ничего невозможного, и значит, он поможет ему, спасет. И он стал молиться.