Текст книги "Независимость мисс Мэри Беннет"
Автор книги: Колин Маккалоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
– Превосходная новость, Фиц, – сказала Мэри, крайне довольная.
– Как вы говорите, Мэри, члены парламента должны годиться хоть на что-то.
Следующие три дня Ангус Мэри не видел; все ее время было отдано детям, потому что найти даже девять нянек за такой короткий срок оказалось нелегко.
Это нечестно, сказал он себе; в дни, пока она жила в Хартфорде, я видел ее чаще, чем здесь в Пемберли. Она все время занята каким-нибудь делом, включая этих чертовых детей – и притом, что во всем ее теле не найти ни единой косточки материнства! Джейн занимается ими, тая от чувствительности, Китти – потому что подчиняется нажиму, а Элизабет – потому что единственная из них, она истинная мать. Но Мэри занимается ими из-за своего колоссального чувства долга – да есть ли вообще доступ любви в ее жизнь? В эту минуту я склонен думать, что нет. Она добрая, но не любящая.
Жертва хандры и нетипичной усталости, он был выдернут из того, что угрожало превратиться в трясину жалости к себе, появлением его возлюбленной, которая сбросила фартук и потребовала, чтобы он повел ее проветриться.
– Потому что я устала от писей и каков, – объявила она, когда они вышли из дома и направились к любимой полянке Мэри, которая была и любимой полянкой Элизабет.
– Детские словечки тягостны, – сказал он.
– Как и человеческие отходы, – парировала она и скрипнула зубами. – Я нахожу, что настроена больше на перспективу обучения их грамотности и арифметике, чем на сюсюканье и стирку. Как могут они пугаться чего-то столь восхитительного, как вода?
– Вы находите ее восхитительной, потому что не помните, когда ваша няня искупала вас впервые, – сказал он, обретая чудесное настроение только потому, что был с ней.
– Их обучение следует начать как можно скорее. Если не ошибаюсь, в Манчестере есть склад, торгующий партами, грифельными досками, карандашами, мелками, классными досками, тетрадями и тому подобным. – Она выставила подбородок с воинственным видом. – Теперь, когда мне не надо оплачивать издание моей книги, у меня денег вдосталь… Да, я оставила всякую мысль о написании книги. Прежде чем ходить, надо научиться ползать, а где лучше ползать, как не в классной комнате? Одним из самых нестерпимых аспектов детства в Лонгборне было нежелание папы видеть нас образованными. А потому нас отправляли в меритонскую школу научиться читать, писать и считать, но после этого у нас даже не было гувернантки. Будь она у нас, возможно, Китти и Лидия не были бы столь необузданно легкомысленными, а я – такой педанткой. Дочерям джентльменов положены гувернантки. А вместо этого папа тратил деньги на свою библиотеку, мамины платья и наш обеденный стол.
Ангус в ошеломлении уцепился за наиболее конкретный факт в этих доверительных признаниях:
– Могу я задать вам вопрос, Мэри?
– Конечно, можете.
– Оплачивать издание? Вот что вы планировали сделать, закончив вашу книгу?
– Да. Я знала, что это обойдется во много тысяч… практически во все мои деньги.
– Мэри, глупая вы цыпочка! Во-первых, если издатель знает, что вы готовы оплатить опубликование своей книги, он заберет все ваши деньги до последнего фунта. Ни в коем случае нельзя платить за издание книги! Если она заслуживает чтения, издатель будет готов взять расходы по опубликованию на себя. По сути он делает ставку на автора – что книга привлечет достаточно читателей, чтобы принести доход. Если она принесет доход, он выплатит вам так называемый гонорар с каждого проданного экземпляра. Гонорар обычно равен небольшому проценту цены книги. – Он свирепо посмотрел на нее. – Глупая вы цыпочка! Значит, вы скряжничали и экономили каждый пенс в своих поездках из-за вашей книги?
Восхитительная розовость залила ее щеки; она понурила голову, видимо, не имея ничего против, что ее определяют, как глупую цыпочку.
– Я хотела, чтобы ее опубликовали, – сказала она ворчливо.
– И чуть было не были убиты! Встряхнуть бы вас хорошенько!
– Прошу, не сердитесь.
Он бешено замахал руками.
– Нет, я не сержусь! Ну, самую чуточку. Ох, Мэри, вы доведете здравого умом трезвого человека до безумия и бутылки!
Наблюдать Ангуса в таком исступлении было увлекательно, но также вызывало ощущение внезапной беспросветной паники в ее внутренностях – что, если однажды она настолько его рассердит, что он уйдет? – она сглотнула и попятилась от этой мысли.
– Вы не смогли бы отвезти меня в Манчестер для нужд классной комнаты? – спросила она.
– Конечно, но не завтра. На случай, если вы забыли, завтра мы хороним бедного Неда Скиннера.
– Нет, я не забыла, – сказала она тихим голосом. – О, а мы рассмешили Фица и Чарли.
– И тем самым оказали им добрую услугу. Смерть всегда рядом с нами, Мэри, и вы это знаете. Все, что облегчает горе, пусть на минуту, истинное благо. Пока Нед лежал в гробу, ожидая признания, которого он не мог получить при жизни, вы и ваши сестры заботились о тех, кого он спас. Он бы не мог не одобрить ваши заботу и усердие. В каком-то отношении они же ЕГО дети.
– Да, вы правы.
В молчании они дошли до полянки, где солнце, стоящее прямо над головой, превратило воду в ручейке в золотой слиток, но искрящийся бриллиантами там, где она подпрыгивала на камнях.
Мэри ахнула:
– Ангус! Я только сейчас вспомнила!
– О чем? – спросил он опасливо.
– Отец Доминус сказал мне, что спрятал клад золотых брусков. Я знаю, пещеры обрушились, но, как вам кажется, не смогли бы вы поискать это золото? Только вообразить, сколько приютов можно на него построить!
– Не так много, как вы полагаете, – сказал он прозаично. – К тому же старый негодяй должен был украсть его у правительства. На каждый слиток – таково правильное название бруска золота – ставится метка его владельца, и владельцем этим почти неизбежно оказывается правительство.
– Нет, он сказал, что отливал их из монет и оправ украшений, которые вручал ему какой-то еще более страшный злодей. Он расплавлял золото и отливал слитки сам. Ничего больше мне не известно, однако оно безусловно было добыто преступным путем.
– Думаю, он втирал вам очки.
– Он сказал, что каждый слиток весит десять фунтов.
– Значит, поскольку это золото, они невелики. Золото, Мэри, весит очень много, и десятифунтовый его слиток размерами далеко уступает обычному кирпичу, уверяю вас.
– Пожалуйста, Ангус, пожалуйста! Обещайте мне, что поищете!
Как он мог отказать?
– Хорошо. Обещаю. Но не питайте надежд, Мэри. Чарли, Фиц и я отправляемся проверить, не произошло ли нового оседания, а также обследовать холм. Если мы найдем какое-то золото, то предъявим права на него от лица Детей Иисуса. Они, подозреваю, будут иметь право на немалый процент от любой находки. Если так, то можно будет доказать, что подлинный собственник – не правительство.
Ее лицо приняло воинственное выражение.
– О нет! Нельзя, чтобы золото получили дети. Они потратят его на всякие ненужности, как любые бедняки, на которых свалится нежданное богатство. Счастье, построенное на песке. – Ее грудь вздымалась в экстазном вздохе. – Только подумайте, Ангус! Вдруг мое заключение имело божественную цель: извлечь из земли дурнонажитое золото и обратить его на обеспечение бедняков истинными благами – здоровьем и образованием.
– Она категорически решила, – сказал Ангус Фицу, после того, как Нед Скиннер был погребен.
– Если этот клад существует, Ангус, отец Доминус не накопил его, продавая снадобье от импотенции, каким бы успехом оно ни пользовалось. Золото может быть обретено нечистым путем, но откуда и от кого? Правительство действительно отправляет морем грузы золотых монет в различные порты страны. Но на моей памяти или памяти других членов парламента ни один корабль ограблен не был. Вот почему я сомневаюсь в этой истории. Однако мне известен человек, который мог бы накопить столько, и добытое исключительно преступлениями. Человек давно умерший и, насколько я знаю, никак с отцом Доминусом не связанный. Однако правда, что после смерти этого человека его преступно нажитые сокровища нигде отыскать не удалось, кроме драгоценных камней, выковырянных из оправ.
Выражение на лице Фица возбраняло вопросы… как ни жаль. Кто из людей, известных Фицу, обладал подобным складом ума и характера? Многослоен, как французский бисквит, наш Фиц. Изменившийся радикально, но к лучшему.
Когда он сказал Ангусу, что откажется от премьерства, Ангус был потрясен.
– Фиц, вы жаждали этого всем сердцем и душой! – вскричал он.
– Да, но до всего произошедшего. Некоторые секреты я унесу с собой в могилу. Хотя этим летом я глубоко полюбил вас и начал уважать даже больше, чем прежде, и, надеюсь, мы станем свояками. Мы, Дарси, пользовались кристальной репутацией и будем дальше хранить ее кристальной. Стань я премьер-министром, то мог бы поддаться искушению употреблять мою власть не всегда безупречно. Ну, и я не намерен пойти по такой дороге. Я не буду претендовать на этот пост, о чем известил людей, поддерживающих мою кандидатуру. Сожалею, если ввел вас в заблуждение, дорогой Ангус, но более всех я вводил в заблуждение самого себя.
– Да, я понимаю, Фиц.
С тех пор прошло несколько дней. Теперь это было золото, спасибо Мэри, а она, в своей стихии, ездила взад и вперед в Макклесфилд в поисках учительниц и нянек.
Теперь, когда они узнали о существовании водопада, Фиц припомнил, что видел его, охотясь на оленей, и стало проще понять, каким образом отцу Доминусу удавалось прятать Детей Иисуса от посторонних глаз. Едва ли один англичанин на тысячу умел плавать, а потому заводи и водопады воспринимались как феномены, которыми восхищаются издалека – даже поэты, писатели, художники и прочие им подобные чудаки. Чарли был слишком легок, чтобы ездить на Юпитере, а потому его отец взял коня себе, и тот принял его с радостью. Вероятно, подумал Чарли, у папы тот же запах, что был у Неда, или та же посадка, несмотря на разницу в весе… Кто знает тайны животных?
В хаосе камней и валунов виднелись свидетельства прежнего обитания – бутылки, жестянки, ярлыки, плавающие на тихой поверхности заводи. Они рискнули войти внутрь, но Фиц не хотел снова увидеть место, где Нед лежал столько часов, и они его избегали.
Самое гнетущее открытие поджидало их в пещере, ответвляющейся от лаборатории. Колоссальные груды обрушившихся камней были уже настолько привычными, что все трое уверенно лавировали в этом хаосе; неделю и долее спустя после взрывов новые обрушения представлялись маловероятными, тем более что погода держалась по-прежнему сухая – даже в Манчестере не шли дожди.
Запах разложения пропитал воздух внутри лаборатории, запах, подтолкнувший Ангуса более внимательно обследовать стену сбоку от ниши с топкой. За валуном он обнаружил туннель, который уцелел. Пропуская мимо ушей предостерегающие крики Фица и Чарли, он вошел в него. Через десять футов туннель вывел его в еще одну большую каверну, от которой теперь мало что осталось. Здесь смрад был почти нестерпимый, распространяемый трупами ослов.
Любопытство взяло верх над опасливостью Фица и Чарли, но никому из троих не хотелось задерживаться тут.
– Бедные твари сдохли от ушибов или были частично завалены, – сказал Ангус. – Многие, вероятно, погребены целиком.
– Во всяком случае, это объясняет нам, как отец Доминус доставлял сюда свои припасы, – сказал Фиц, направляясь назад в лабораторию. – Ослиный караван! Учитывая, что многих приходилось нагружать всяким ослиным кормом, сколько же их было у отца Доминуса?
– Минимум пятьдесят, – предположил Ангус. – По одному на каждого обитателя пещер, и еще несколько вдобавок. Интересно бы узнать, где он делал покупки. Наведу справки хотя бы только, чтобы удовлетворить мое любопытство. Ставлю на Манчестер.
– Их вели дети? – спросил Чарли.
– Быть может, иногда, если он использовал нескольких для доставки медикаментов, но, судя по тому, что говорила Мэри, думается, обычно брат Джером управлялся в одиночку, привязывая их друг к другу.
– Мэри не слишком много рассказывает о пережитом ею здесь, – сказал Фиц, нахмурившись.
– Да, бесспорно. – Ангус погасил свой факел и вышел на свежий воздух. – Признаюсь, я не понимаю хода ее мыслей. Большинству женщин не терпится описать свои приключения до мельчайших подробностей, но она как будто не доверяет, что мы разделим ее точку зрения. Подозреваю, причина в детстве и юности, проведенных в гнетущей обстановке.
– Ангус, поздравляю вас! – воскликнул Чарли, просияв. – Чтобы истолковать это верно, вы должны действительно ее любить! В лонгборнские дни папа Мэри был единственным мужским влиянием в ее жизни, а он ее не терпел. По-моему, это привило ей недоверие к мужчинам вообще. Она же, понимаете, так умна, что ей претит общепризнанное превосходство мужского пола.
Все эти философствования были слишком чужды Фицу, чтобы их терпеть. Фыркнув, он сказал:
– Если старик припрятал тут какое-то золото, оно погребено на вечные времена. Давайте поднимемся на холм и поглядим, что еще обвалилось.
Поверхность холмов испещряли круглые вмятины и длинные впадины там, где ниже произошли обвалы, но, взобравшись выше, они увидели кусты, которые не росли бы тут, занимайся их посадкой Природа.
– Погляди, папа, – сказал Чарли, вырвав куст с корнем. – Тут круглая дыра. Она уходит далеко вниз и сужается.
– Вентиляционные колодцы, – сказал Фиц. – Свет они пропускают незначительный.
Чем выше они поднимались, тем меньше свидетельств обвалов им попадалось, а вблизи скалистой вершины уже не было ни вмятин, ни впадин, хотя кусты росли и тут, пряча дыры. В одном из кустов они обнаружили тушку овцы и решили, что отец Доминус нес тут дозор, чтобы убирать погибших овец, прежде чем их найдут пастухи. Что могло создать холму дурную славу среди пастухов, и они предпочитали пасти свои отары подальше от него.
– Не понимаю, – сказал Ангус, когда они остановились перед очередным кустом. – Он прятал тут около пятидесяти детей, а ведь мог бы разместить их и тысячу, судя по вентиляционным колодцам. Зачем тратить время на эти верхние пещеры… или они всего лишь туннели? Если туннели, у него должна была быть какая-то причина.
– Мы никогда не узнаем, Ангус, что им двигало, – сказал Фиц со вздохом. – Мы даже не знаем, как долго он был безумен, сверх того, что он сказал Мэри про снизошедшее на него озарение в тридцать пять лет. Бесспорно, он сохранил свои таланты аптекаря, а они были немалыми, иначе его панацеи не исцеляли бы, а они, мы знаем, исцеляли. Полагаю, Мэри не сказала нам всего, что ей известно об отце Доминусе – вспомните, как нескоро она упомянула о возможности, что он прятал золото. Где-то на протяжении его жизни у него, несомненно, было какое-то дело или лавка, а в какое-то другое время у него должен был быть доступ к золоту – если верить Мэри.
– Нет! – отрезал Ангус. – Если верить отцу Доминусу!
– Прошу прощения.
– Очень увлекательно строить догадки о жизни старикана, – сказал Чарли в роли миротворца. – Что, если одно время у него таки была аптека, жена, дети, а если так, что произошло с ними? Умерли ли они во время какой-нибудь эпидемии, предоставив ему сойти с ума? – Он засмеялся. – Из этого получился бы отличный трехтомный роман.
– Может быть, они все еще живы и гадают, что могло приключиться с их дорогим папочкой, – сказал Ангус с ухмылкой.
Чарли выдернул последний куст на холме.
– Я спущусь и погляжу, – сказал он, заглянув в дыру. – Эта пошире. Я пролезу.
– Но не без веревки и факелов, – сказал Фиц.
– Вообще нет! – вскрикнул Ангус.
Но Чарли уже бежал вниз с холма.
– Фиц, вы должны остановить его.
Взгляд красивых темных глаз обрел ироничность.
– Знаете, Ангус, вам пошло бы на пользу стать отцом трех-четырех детей. Уверен, Мэри это вполне по силам, так что, пожалуйста, не позволяйте ей засохнуть на лозе. Леди Кэтрин де Бэр родила Анну в сорок пять лет. Согласен, Анна никак не свидетельство в пользу поздних детей, но она доказала, что это… э… возможно. Мэри же едва исполнилось тридцать девять.
Пунцовый Ангус буркнул в ответ что-то нечленораздельное, рассмешив Фица.
– Я просто говорю, друг мой, что иногда необходимо отвязывать помочи, как бы ваше сердце ни вопияло против. Я позволю Чарли исследовать колодец, как это ни опасно. Просто буду стоять тут и молиться всем известным мне богам.
– Ну, тогда и я буду молиться.
Чарли вернулся, ведя на поводу Юпитера, нагруженного веревками, факелами, мешками.
– Папа, этот чудесный конь безупречен во всем! Эх, будь я потяжелее! Тогда бы ты его не заполучил. И такой кроткий!
– Ты никогда бы не получил его, Чарли. Он – моя последняя связь с Недом.
Фиц обвязал конец длинной веревки вокруг пояса, поставив Ангуса в трех футах перед собой; вместе они принимали тяжесть на себя, пока Чарли спускался в глубину с факелом в одной руке и трутницей в другой. Тридцать футов – и веревка неожиданно ослабела. Чарли достиг дна пещеры пока благополучно.
– Не очень глубоко, – донесся его голос, приглушенный, но различимый. – Предпоследняя пещера, довольно маленькая. По-моему, приют отца Доминуса: стол, стул, конторка, еще стул и кровать. Смахивает на монашескую келью, пол даже камышовой циновкой не застелен. Два отверстия, почти напротив друг друга. Тут внизу полагаться на чувство направления рискованно, но сначала я обследую незанавешенное отверстие.
– Чарли, будь осторожен! – вырвалось у Фица.
Они с Ангусом ждали словно бы целую вечность.
– Это просто туннель, ведущий вниз, – наконец донесся голос Чарли. – Второе занавешено черным бархатом, метущим пол, точно он хотел отгородиться от всякого света. Я иду туда.
– Надир отцовства, – сказал Фиц сквозь зубы. – Поберегитесь, Ангус. Никто не способен избежать этого.
Они вновь ждали, онемев, напрягая слух в надежде на голос Чарли, страшась громового рокота.
– Ого, папа! Потрясающе! Думается, храм отца Доминуса его Богу. Полнейшая чернота. Тащите меня наверх.
Появившийся из дыры Чарли был весь в пыли и паутине, без факела и трутницы, оставшихся внизу. Он улыбался до ушей.
– Папа! Ангус! Я нашел золото Мэри! Храмовая пещера очень тесна и совсем круглая. Изучение классиков не прошло даром: они подсказали мне истолковать эту каверну мистически, как центральный камень или римский храм неведомому богу с алтарем ему точно в центре и тоже круглым. Он накрыт черным бархатом и состоит из бесчисленных брусочков золота. Дар его Космогеиезисному Богу, я полагаю. Он сунул руку за пазуху и вытащил маленький кирпичик, который блестел так волшебно, как способно блестеть только чистое золото: огонь без огня, жар без жара, свет без света.
– Видите? Десять фунтов довольно точно, – сказал Чарли, очень довольный собой. – И никаких правительственных клейм! Да и вообще никаких меток, если на то пошло.
Они сели, чтобы оправиться и от пережитого в ожидании Чарли, и от шока, что отец Доминус сказал Мэри правду.
– Сколько там этих кирпичиков? – спросил Ангус.
– Невозможно определить, не разобрав алтаря – полый он внутри или сплошной. Он округлил его, кладя каждый кирпичик под углом, а потому, полагаю, что сплошной, не считая мелких пустот, неизбежных при такой кладке, – сказал Чарли. Его глаза сияли. – Диаметр алтаря примерно три фута, а его высота тоже три фута. Подношение, что надо! —
– Лучше, чем кто-либо из его детей, – сказал Ангус мрачно.
– Мы должны все это хорошенько продумать, – сказал Фиц, вычерчивая палкой круг в пыли. – Во-первых, мы не можем объявить об этой находке ни теперь, ни когда-либо в будущем. Я прозондирую правительство, членом которого остаюсь до следующей парламентской сессии. – Он нахмурился. – Это значит, что нам придется самим переправить золото в Пемберли. Интересно, что свинец добывался в Скалистом краю много веков. Если мы сумеем поднять золото на поверхность и погрузить на салазки, тщательно завернутым, его можно будет выдать за запасы свинца, оставшиеся после неудачи отца Доминуса алхимически трансмутировать свинец в золото. Свинец достаточно ценен, и будет выглядеть разумно, что мы забрали его от лица Детей Иисуса. Мы просто скажем, что свинец уже был завернут в практичные пакеты, и мы предпочли извлечь его из пещер сами, опасаясь новых обвалов.
– И тем самым придадим себе вид добропорядочных граждан, – сказал Ангус с усмешкой.
– Именно так. Я распоряжусь, чтобы пемберлийские плотники изготовили двое салазок. Судя по размерам алтаря, их будет достаточно. Жаль, что ослы погибли. Они подошли бы идеально. – Фиц повернулся к сыну: – Боюсь, тебе придется вернуться в колодец немедленно, Чарли. А я пролезу?
– Думаю, да, но только не Ангус.
– Об Ангусе речи нет! Кто-то должен остаться тут, чтобы вытащить нас наверх. Юпитер вполне на это способен, но под его руководством. Мы с тобой спустимся пересчитать слитки. От их числа зависит, как устроить перевозку.
Мучительная работа для двоих мужчин, не привыкших к ручному труду, но то, что работали они вместе, служило отличной поддержкой: они могли подбадривать друг друга, поддразнивать, если другой давал волю усталости, шутить над трясущейся рукой или глазами, залитыми потом.
– Одна тысяча двадцать три слитка, – сказал Фиц, растянувшись навзничь на земле и глядя вверх на сумеречное небо, где Венера сияла, как Вечерняя Звезда, холодная, чистая, равнодушная. – Чарли, я трость сломленная. Неподходящая работа для человека пятидесяти лет, да еще ведущего сидячий образ жизни. Тело у меня будет ныть недели и недели.
– А у меня месяцы и месяцы, – простонал Чарли.
– В келье старика мы нашли весы и установили, что один слиток весит полных десять фунтов согласно торговой системе. По непонятной мне причине отец Доминус предпочел не пользоваться тройской системой, принятой для драгоценных металлов – всего двенадцать унций на фунт. Исходя из двух тысяч двухсот сорока фунтов на тонну по торговой системе, у нас тут внизу примерно четыре с половиной тонны золота.
Чарли подбросило, и он сел.
– Господи, папа, значит, мы перебрали больше двух тонн каждый!
– Каких-нибудь пара футов и без нижнего слоя, – сухо отозвался Фиц и посмотрел на Ангуса. – Будь мы вынуждены вести счет при свете факелов, то вряд ли выдержали бы, но в келье Доминуса мы нашли две необычайные лампы, а также бочонок какого-то жидкого масла для них. Мэри права – его отличал редкий ум. Я нигде не видел ничего им подобного. Почему бы, Ангус, вашей компании не взять на них патент и не начать производить их, если мы напоследок захватим одну из них?
– Думаю, патент должны взять Дети Иисуса, – сказал Ангус.
– Нет, им достанется все золото за вычетом вознаграждения, положенного Мэри. Возьмите лампу, Ангус, иначе я разобью обе, и никто ничего не получит.
– Но почему не Чарльз Бингли?
– Это мой подарок, – сказал Фиц королевским тоном, – и его получите вы.
Мне никогда его от этого не отучить! Как и никому другому, подумал Ангус.
– Ну, хорошо и благодарю вас, – сказал он вслух.
– Салазок четыре, – сказал Чарли. – Нам понадобятся ослы, но не тащить салазки, а притормаживать их.
– Откуда вы знаете про салазки, Фиц?
– Ими пользуются в Бристоле, там, где склады расположены под набережными. Вес груза ровнее распределяется по полозьям, а не сосредотачивается на четырех точках, где колеса фургона соприкасаются с дорогой. Полозья позволят благополучно свезти груз через пустоты под склоном.
– Полагаю, дамам мы ничего не скажем? – спросил Ангус.
– Ни малейшего намека, даже самого темного.
– Но мы будем помогать погружать завернутые слитки на салазки? – настойчиво спросил Чарли.
– Да. Но только работникам из Пемберли и самым надежным. Нам понадобится ворот, чтобы поднимать пакеты из пещеры, и корзина небольшого размера, чтобы она не застряла в вентиляционном колодце. Корзина требуется безупречно сбалансированная и снабженная колесиками. Это позволит нам загрузить ее и вкатить в келью Доминуса. Чарли, позаботься, чтобы у нас было достаточно перчаток, когда мы вернемся. Каждый пакет надо будет не только как следует завернуть, но и как следует перевязать.
– Ну и ум у тебя, папа! – сказал Чарли. – Предусматриваешь каждую мелочь.
Блеснула редкая улыбка Фица.
– Как ты думаешь, почему никому не известному члену парламента из Дербишира оказалось так легко прицелиться на премьерство? Мало кому нравится заниматься всякими мелочами, а это большой недостаток.
– Когда мы начнем этот геркулесов труд? – спросил Ангус с неловкостью, так как его атлетическое телосложение мешало его прямому участию.
– Сегодня среда. В следующий понедельник, если салазки будут к тому времени готовы и ослы приобретены. Будем надеяться, что уложимся в пять дней.
Когда они начали спускаться с холма, Чарли предоставил Ангусу вести Юпитера и нарочно отстал, чтобы поговорить с отцом наедине.
– Папа, это награблено дедушкой? – спросил он.
– Полагаю, что да.
– Так каким образом отец Доминус наложил на него лапу?
– Думаю, на этот вопрос могла бы ответить Мэри, во всяком случае частично, но не желает. В показаниях Мириам Мэтчем шеффилдским властям упоминается некий отец Доминус, снабжавший ее ядами и абортивными средствами – он был бы идеальной аббатисой. Поскольку ее мать унаследовала бордель от Гарольда Дарси, видимо, отец Доминус начинал, как человек Гарольда Дарси. Возможно, он был доверенным подручным. Бесспорно, за годы и годы Гарольд должен был накопить огромное количество золотых украшений и монет, только золото это исчезло без следа, в отличие от драгоценных камней – у него был сундучок, полный рубинов, изумрудов, бриллиантов и сапфиров – без оправ, но ограненных. Ни жемчуг, ни полудрагоценные камни не объявились. Учитывая разносторонность Доминуса, не исключается, что ему было поручено переплавлять золото. Впрочем, все это лишь предположения.
– Отличные предположения, папа. Но почему Мэри хранит его секрет?
– Если ты спросишь ее, возможно, тебе она скажет, но мне она никогда не доверится. Ей представляется, что я обходился с ней пренебрежительно. Да так это и было.
– Прежде она бы мне открылась, но не теперь, я слишком сблизился с тобой, – сказал Чарли расстроенно. – Мужчин и женщин словно бы разделяет невидимый барьер, правда?
– Да, увы! – Такой оборот разговора был Фицу неприятен, и он сделал финт в сторону. – Во всяком случае нам твердо известно, что старик никогда не пытался обратить часть золота в деньги или как-либо иначе выдать Гарольду Дарси, где он прячется.
– Какой это, думается, был удар для дедушки!
– В этом мы тоже можем быть уверены. Когда мне исполнилось двенадцать, мой отец заметно изменился. Он стал необузданней, куда более злобным, жестоким с мамой и слугами. До непростительности!
– Папа, твое детство было невыносимым, – выпалил Чарли. – Мне так жаль!
– Но это не извиняет, что я был столь суров с тобой, мой сын. У меня куда больше причин просить прощения, чем у тебя.
– Нет, папа. Давай поставим знак равенства и начнем сначала.
– Договорились, Чарли, – сказал Фиц хрипло. Теперь остается только обрести примирение с твоей матерью.
Золото было забрано за пять дней, на удивление, без особых хлопот. Верным пемберлийским служителям и в голову не приходило усомниться в истории их господина о четырех с половиной тоннах свинца, а уж тем более даже самым простодушным из них, что Фицуильяму Дарси и его единственному сыну был по плечу тяжкий труд, требовавшийся, чтобы поднять, завернуть и перевязать стофунтовые чушки много-много раз. Ни разу золото не блеснуло в прорехе тонкой холстины, и ни единый пакет не развязался в неуклюжих руках. После нескольких довольно завлекательных скатываний с холма, груз с салазок был уложен в фургоны и доставлен в Пемберли, где упокоился в большом и безопасном помещении – каменном амбаре, который Фиц использовал как хранилище Ценностей.
В положенное время несколько фургонов доставили свертки в Лондон, в странное место назначения – Тауэр.
Доступные пещеры вновь открылись для посетителей; вновь туристы могли дивиться пасти пещеры Пика, заходить внутрь и любоваться хождением по канату, а также древними лачугами, которые время от времени давали приют жителям Каслтона от разгула непогоды, или в смутные времена – шайкам разбойников.
К большой радости Элизабет Фиц постановил, что впредь его дочери будут обедать с семьей, и даже проводил с ними некоторое время. Склонность Кэти шалить угасла. Сьюзи научилась поддерживать свою часть разговора, не заливаясь свекольным румянцем, Анна же проявляла живейший интерес ко всем политическим и европейским вопросам. Джорджи всячески старалась вести себя, как леди, и согласилась, чтобы ее ногти смазали горьким алоэ – омерзительнейший вкус! – и героически умудрялась не смывать отвратительное снадобье.
– Что произошло между Сьюзи, Анной и тьютором Чарли? – спросил Фиц у жены, угрожающе хмурясь.
– Абсолютно ничего, хотя они и воображали, будто влюблены в него, – ответила Элизабет невозмутимо. – Он никак их не поощрял, могу тебя заверить.
– А Джорджи?
– Заметно предвкушает свой лондонский сезон, теперь, когда Китти рисует заманчивые картины, завораживающие ее. Она так красива, что успех ей обеспечен, если она оставит свои мэриизмы, а Китти заверяет меня, что так и будет, о чем свидетельствуют ее усилия отвыкнуть грызть ногти.
– Это было ужасное лето, – сказал он.
– Да. Но мы выдержали его, Фиц, и это главное. Я очень жалею, что не знала, что вы с Недом были братья.
– Я бы сказал тебе, Элизабет, если бы мог.
– Он всегда напоминал мне могучего черного пса, который охранял тебя от всех, кто появлялся.
– Нед, безусловно, выполнял эту роль и многие другие. Я любил его. – Он посмотрел на нее прямо, темные глаза в ее глаза. – Но не так сильно, как люблю тебя.
– Нет, не сильнее. Просто… по-другому. Но почему ты перестал говорить, что любишь меня, после рождения Кэти? Ты исключил меня из своей жизни. Не моя вина, что я не могла дать тебе другого сына, кроме Чарли, или что он не отвечал твоим ожиданиям. Но ведь теперь ты больше так не думаешь, правда?
– Сына лучше Чарли пожелать невозможно. Он идеальное слияние тебя и меня. И это правда, что я исключил тебя из моей жизни, но потому лишь, что ты исключила меня из своей.
– Да, правда. Но ты-то почему?
– Ах, я был так измучен твоими постоянными насмешками надо мной! Сарказмы и тонкие колкости, шуточки исподтишка – ты не могла простить Каролине Бингли, что она чернила тебя и унижала, и все-таки ты унижала меня. Казалось, стоило мне только открыть рот, и меня корили за мое самомнение или высокомерие – за качества, худо ли, хорошо ли, но врожденные. Однако это не шло ни в какое сравнение с твоим чуранием брачной жизни. Мне чудилось, что я занимаюсь любовью с мраморной статуей! Ты не отвечала на мои поцелуи, мои ласки – я чувствовал, что ты превращаешься в камень, едва я приближался к твоей постели. У меня возникало ощущение, что тебе отвратительны самые мои прикосновения. Я бы с радостью продолжал попытки зачать второго сына, но после Кэти я уже не мог этого выносить.
