Текст книги "9 ноября"

Автор книги: Колин Гувер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Я сажусь на её кровать.

– Не переживай. Я уже чувствую себя комфортно, – тянусь к ее тумбочке и беру книгу. – Просто почитаю, пока ты будешь собираться.

Фэллон выглядывает из дверного проёма ванной и смотрит на книгу в моих руках.

– Осторожно, это хорошая книга. Она может поменять твоё мнение о любовных романах.

Я морщу нос и качаю головой. Фэллон смеётся и снова исчезает в ванной.

Открываю первую страницу книги, с целью просто пролистать её. Но не успеваю опомниться, как уже на десятой странице.

Семнадцатая страница.

Двадцатая страница.

Тридцать седьмая страница.

Боже, это какой-то водоворот.

– Фэллон?

– Да? – отвечает она из ванной комнаты.

– Ты уже дочитала эту книгу?

– Нет.

– Мне нужно, чтобы ты закончила её до отъезда в Нью-Йорк и сказала, узнает ли она, что на самом деле он её брат.

Фэллон появляется в дверях в мгновении ока.

– Что?! – кричит она. – Он её брат?

Я улыбаюсь.

– Попалась.

Она в ответ закатывает глаза и вновь исчезает в ванной. Я заставляю себя остановиться и убираю книгу в сторону. Оглядываю комнату, и замечаю, что она выглядит уже иначе, чем час назад, когда я был здесь. Фэллон убрала все фотографии с тумбочки, а я даже не успел рассмотреть их ранее. Шкаф почти пуст, не считая нескольких коробок на полу.

Когда я пришел, заметил, что Фэллон всё ещё в платье. Я очень надеялся, что она не передумает и не упакует его прежде, чем у меня будет возможность вмешаться.

Краем глаза я замечаю движение в комнате, и перевожу взгляд в сторону ванной комнаты. Фэллон стоит в дверях.

Сначала я смотрю на платье, и мысленно аплодирую себе за выбор. Оно в достаточной мере открывает её декольте, чему я очень рад, но сомневаюсь, что смогу надолго оторвать взгляд от её лица, чтобы посмотреть на вырез.

Не могу сказать, что именно в ней изменилось, потому что она даже не накрасилась. Но каким-то образом Фэллон выглядит даже прекраснее, чем прежде. И я очень рад, что попросил её собрать волосы. Я встаю и подхожу к ней. Поднимаю руки на дверной косяк над её головой и улыбаюсь.

– Чертовски красивая, – шепчу я.

Она улыбается и качает головой.

– Я чувствую себя глупо.

– Я едва тебя знаю, поэтому не буду спорить об уровне твоего интеллекта, ведь ты можешь быть глупой как камень. Но, по крайней мере, ты симпатичная.

Фэллон смеётся и на мгновение задерживает взгляд на моих глазах, а потом на губах, и, Боже, я хочу поцеловать её. Я так сильно хочу поцеловать её, что это причиняет боль, поэтому с моего лица исчезает улыбка.

– Что случилось?

Я корчусь и крепче сжимаю дверную раму.

– Я очень, очень хочу тебя поцеловать и делаю всё, что в моих силах, чтобы не сорваться.

Фэллон в недоумении отклоняет голову назад и хмуриться.

– Ты всегда выглядишь так, будто тебя тошнит, когда хочешь поцеловать девушку?

Качаю головой.

– До тебя такого не было.

Она фыркает и проталкивается мимо меня. Это не то, что я хотел сказать.

– Я не имел в виду, что от мысли поцеловать тебя, меня тошнит. Я имел в виду, что хочу поцеловать тебя так сильно, что аж живот скручивает. Ну, это как синие яйца, только вместо яиц, живот.

Фэллон начинает смеяться и накрывает лоб двумя руками.

– Что мне с тобой делать, Писатель Бен?

– Ты можешь поцеловать меня, и мне станет легче.

Она качает головой и идёт к своей кровати.

– Ни за что, – Фэллон садится на кровать и берет книгу, которую я недавно читал. – Я прочитала много романов, так что я знаю, когда будет подходящий момент. И если мы собираемся поцеловаться, это должно быть, как в книге. А после того, как ты меня поцелуешь, я хочу, чтобы ты забыл об этой Абите, о которой постоянно говоришь.

Я подхожу к другой стороне кровати и ложусь рядом. Поворачиваюсь на бок и приподнимаюсь на локте.

– Кто такая Абита?

Фэллон улыбается мне.

– Вот так-то. Отныне, когда ты будешь знакомиться с девушками, тебе лучше сравнивать их со мной, а не с ней.

– Использовать тебя как стандарт совершенно нечестно по отношению к остальной части женского населения.

Она закатывает глаза, предполагая, что я опять шучу. Но, по правде говоря, идея сравнивать кого-то с Фэллон просто нелепа. Она несравненна. И это хреново, что я провел с ней только пару часов и уже понял это. Я почти мечтаю о том, чтобы мы вообще никогда не встречались. Потому что у меня не бывает девушек, и она переезжает в Нью-Йорк, и нам только восемнадцать лет, и еще так… много… всего.

Я смотрю в потолок и гадаю, что будет дальше. Как, черт возьми, мне сказать ей сегодня просто прощай, зная, что никогда больше не смогу поговорить с ней снова. Накрываю глаза руками и жалею, что зашел сегодня в этот ресторан. Люди не могут скучать по тому, кого они не знают.

– Ты всё ещё думаешь о поцелуе со мной?

Откидываю голову на подушку и смотрю на Фэллон.

– Я пошёл дальше поцелуев. Выходи за меня замуж.

Фэллон смеётся и ложится лицом ко мне. С легкой улыбкой на лице, она поднимает руку и прижимает свою ладонь к моей шее.

У меня перехватывает дыхание.

– Ты побрился, – говорит Фэллон, проводя большим пальцем по моему подбородку.

Как можно улыбаться, когда она вот так ко мне прикасается? После сегодняшнего вечера я больше никогда не смогу почувствовать нечто подобное, и в этом нет ничего хорошего. Это чертовски жестоко.

– Ты дашь мне свой номер телефона, если я попрошу?

– Нет, – отказывает Фэллон почти сразу же.

Я сжимаю губы и жду её объяснений, но она молчит. Она лишь продолжает водить своим пальцем по моему подбородку.

– Электронный адрес?

Она качает головой.

– Может у тебя есть хотя бы пейджер? Факс?

Фэллон смеётся, и так приятно слышать её смех. Воздух кажется слишком тяжёлым.

– Мне не нужен парень, Бен.

– Ты расстаешься со мной?

Она закатывает глаза.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – она убирает руку с моего лица, и кладёт её на кровать между нами. – Нам только восемнадцать. Я переезжаю в Нью-Йорк. Мы едва знаем друг друга. И я обещала своей маме, что не полюблю никого, пока мне не исполнится двадцать три.

Согласен, согласен, согласен, и… что?

– Почему именно двадцать три?

– Моя мама считает, что большинство людей только к двадцати трем годам понимают, кто они по жизни. Поэтому я хочу быть уверена, что знаю, кто я и чего хочу, до того, как полюблю кого-то. Потому что влюбиться легко, Бен. Сложнее, когда хочешь разлюбить.

Это имеет смысл. Если ты железный человек.

– Ты действительно думаешь, что сможешь контролировать свои чувства, и не влюбиться?

– Полюбить кого-то может быть и неосознанным решением, но можно уберечь себя от ситуаций, которые приводят к этому чувству. Если я встречу кого-то, в кого смогу влюбиться… я просто сведу на нет наше общение, пока не пойму, что готова к любви.

Ого. Она как мини-Сократ, с этими её жизненными советами. Чувствую, что должен записать их. Или поспорить с ней.

Честно говоря, я испытываю облегчение от её слов, потому что я боялся, что она напоит меня, зацелует, и к концу вечера начнет убеждать, что мы родственные души. Потому что Господь свидетель, если Фэллон попросит, я наброшусь на неё, зная, что это последнее что я должен сделать. Парни не говорят “нет” таким девушкам, как она, независимо от того насколько сильно они пытаются избегать отношений. Как только парни видят грудь в паре с хорошим чувством юмора, они думают, что нашли гребанный святой Грааль.

Но пять лет кажутся вечностью. Я больше чем уверен, Фэллон даже не вспомнит сегодняшний вечер через пять лет.

– Можешь сделать мне одолжение и найти меня, когда тебе исполнится двадцать три?

Она смеётся.

– Бентон Джеймс Кесслер, через пять лет ты будешь очень знаменитым писателем, чтобы помнить меня.

– Или, может быть, ты будешь очень известной актрисой, чтобы помнить меня.

Фэллон не отвечает. На самом деле, что-то в моём комментарии расстраивает её.

Мы застываем на кровати лицом друг к другу. Даже со шрамами и очевидной грустью в глазах, Фэллон остаётся одной из самых красивых девушек, которых я когда-либо встречал. Её губы кажутся такими мягкими и манящими, и я пытаюсь игнорировать узел в своём животе, но каждый раз, когда я смотрю на её рот, интенсивность попыток сдерживать себя превращается в гримасу. Мы лежим так близко, и я стараюсь не представлять, что я почувствую, если поддамся вперед и поцелую её. Я реально мечтаю, чтобы каким-то чудом, я сейчас смог прочитать все любовные романы, которые были когда-либо написаны. Потому что... что, чёрт возьми, может сделать поцелуй соответствующим книге? Мне нужно узнать, как это сделать.

Фэллон лежит на правом боку, и платье обнажает большую часть её кожи. Я вижу, откуда начинаются её шрамы – прямо от запястья идут вдоль всей руки и шеи, проходя через щёку. Я прикасаюсь к её лицу, точно так же, как она прикасалась к моему. Чувствую, как она вздрагивает под моей ладонью, потому что я касаюсь той её части, которую она даже показывать мне не хотела несколько часов назад. Я провожу большим пальцем вдоль её щеки, затем опускаю руку вниз к шее. Она полностью напряжена из-за моих прикосновений.

– Тебе не нравится?

Её глаза вспыхивают и встречаются с моими.

– Я не знаю, – шепчет Фэллон.

Интересно, я единственный кто прикасался к её шрамам? Однажды я тоже сильно обжегся, когда учился готовить, поэтому знаю, каково это, когда заживают ожоги. Но её шрамы намного глубже, чем поверхностный ожог. На ощупь её кожа кажется гораздо мягче обычной. Более хрупкой. И от этих приятных ощущений под своими пальцами, я не могу остановиться. Мне хочется гладить её бесконечно.

И Фэллон позволяет мне это. В течение нескольких минут ни один из нас не произносит ни слова, пока я продолжаю скользить пальцами по её руке и шее. Её глаза увлажняются, будто она хочет заплакать. Может ей все-таки не нравится? Я понимаю, почему она может быть так смущена, но по какой-то извращённой причине, прямо сейчас мне с ней гораздо комфортнее, чем за весь день.

– Я должен чувствовать ненависть за это, – шепчу я, проводя пальцами по шрамам на её предплечье. – Я должен злиться за это, потому что пережить подобное, это мучительно больно. Но по какой-то причине, когда я прикасаюсь к тебе… мне нравится как ощущается твоя кожа.

Я не был уверен, как Фэллон воспримет слова, которые только что вырвались из моего рта. Но это правда. Внезапно я почувствовал благодарность этим шрамам… потому что они являются напоминанием того, что всё могло быть ещё хуже. Она могла погибнуть в этом пожаре, и её не было бы сейчас рядом со мной.

Я опускаю руку на её плечо, провожу по руке, и поднимаю обратно. Когда наши взгляды встречаются, я вижу на ее щеке след от слезы.

– Единственное, о чем я всегда стараюсь себе напоминать, это то, что у каждого человека есть шрамы, – тихо признается Фэллон. – И многие из них ужаснее моих. Разница лишь в том, что мои шрамы можно увидеть, а большинства людей нет.

Я не говорю ей, что она права. И я не говорю ей, что мне остается лишь мечтать быть внутри таким же красивым, как она снаружи.

Фэллон

– Чёрт. Фэллон! Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, – я слышу Бена, который ругается как моряк, но не понимаю, почему. Чувствую его руки на своих плечах.

– Чёрт возьми, Фэллон, просыпайся!

Я открываю глаза. Он сидит на кровати, запустив руку в волосы, и выглядит злым. Я сажусь на кровати и протираю глаза ото сна.

Сон.

Мы уснули?

Смотрю на свои часы. Время восемь пятнадцать. Приглядываюсь, приближая часы к лицу. Это не может быть правдой.

Но это так. Сейчас восемь пятнадцать.

– Чёрт, – выдыхаю я.

– Мы пропустили ужин, – раздраженно произносит Бен.

– Я знаю.

– Мы проспали два часа.

– Да, я знаю.

– Мы потеряли два чёртовых часа, Фэллон.

Бен выглядит очень расстроенным. Милым, но расстроенным.

– Прости.

– Что? Нет. Не извиняйся. Это не твоя вина. – Бен в замешательстве смотрит на меня.

– Прошлой ночью я спала всего три часа, – оправдываюсь я. – Весь день была уставшей.

– Да, я тоже не выспался прошлой ночью, – говорит он, расстроено вздыхая, и падает на кровать. – Во сколько у тебя рейс?

– В половине двенадцатого.

– Сегодня?

– Да.

– То есть через три часа? – я киваю.

Бен стонет и трет лицо руками.

– Чёрт, – снова ругается он. – Это означает, что тебе уже нужно выезжать, – его руки опускаются на бедра, и он смотрит на пол. – И это означает, что я должен уйти.

Я не хочу, чтобы Бен уходил, но нужно, чтобы он ушёл. Мне не нравится это чувство паники, которое зарождается в моей груди. Мне не нравятся слова, которые я хочу ему сказать. Я хочу сказать, что передумала, и он может записать мой номер телефона. Но если я оставлю свой номер, то буду разговаривать с ним. Всё время. И я буду отвлекаться на него, на каждое его сообщение, на каждый звонок, а потом мы будем всё время созваниваться по скайпу. И не успею я опомниться, как уже не буду «Фэллон– Переломщицей». Я буду «Фэллон-Подружкой».

Эта мысль должна вызывать больше отвращения, чем происходит на самом деле.

– Мне следует уйти, – произносит Бен. – Ты, наверное, много чего еще должна сделать, до отъезда в аэропорт.

Вообще-то нет, я уже собралась. Но я молчу.

– Ты хочешь, чтобы я ушёл?

Я вижу, что он надеется услышать нет. Но Бен должен уйти по многим причинам, прежде чем я использую его в качестве предлога, не переезжать в Нью-Йорк.

– Я провожу тебя, – мой голос стихает и становится извиняющимся. Бен не сразу реагирует на мои слова, но, в конце концов, сжимает губы в тонкую линию и кивает.

– Да, – говорит он потеряно. – Да, проводи.

Я надеваю туфли, которые приготовила для похода на ужин. Ни один из нас не говорит ни слова, пока мы идём к двери. Бен открывает её и выходит из комнаты первым, поэтому я следую за ним. Я смотрю ему в спину, пока он идет по коридору, крепко сжимая шею рукой, и я ненавижу, что он расстроен. Ненавижу, что я расстроена. Ненавижу, что мы уснули и потратили впустую наши последние два часа.

Мы почти доходим до гостиной, когда Бен останавливается и оборачивается. Он выглядит так, будто у него что-то болит. Я стою на месте и жду, когда он заговорит.

– Может получиться хуже, чем в книге, но я должен это сделать, – Бен делает два быстрых шага ко мне, и его руки оказываются в моих волосах, а губы на моих губах. Я ахаю от неожиданности и хватаю его за плечи, но тут же делаю шаг навстречу и обхватываю руками его шею.

Бен прижимает меня к стене, а его руки, грудь и губы жадно прижимаются к моим. Он держит моё лицо, будто боится отпустить, а я пытаюсь дышать, потому что прошло очень много времени, с тех пор как я кого-то целовала. Думаю, что могла забыть, как это делается. Он отстраняется, как мне кажется, надолго, чтобы вдохнуть, а затем возвращается и … его руки, и… ноги, и … язык.

Боже мой, его язык.

Прошло два года с тех пор, как чей-то язык был у меня во рту, поэтому мне кажется, что я должна быть чуть менее решительной. Но в ту секунду, когда Бен скользит языком по моим губам, я немедленно раскрываю их и углубляю наш поцелуй. Мягкий. Завораживающий. Его рот в сочетании с руками, которые скользят по моим рукам, это всё слишком. Так много. В хорошем смысле. Так хорошо. Я тихо постанываю.

Как только с моих губ срывается стон, Бен сильнее прижимает меня к стене. Его левая рука ласкает мою щёку, в то время как правая обнимает за талию, и сильнее прижимает к его телу.

Я закончила сборы. Бен не должен уходить прямо сейчас.

Ведь так?

Он действительно не должен уезжать. Секс способствует выбросу эндорфинов, а эндорфины помогают людям дольше бодрствовать, так что секс с Беном на самом деле может быть полезным перед вылетом. За все свои восемнадцать лет у меня никогда не было секса, вообразите, сколько будет эндорфинов. Мы могли бы заняться сексом до моего отлета, и мне не придется спать весь день. Представьте, какой я буду продуктивной, когда окажусь в Нью-Йорке?

О, мой Бог, я тяну его назад в свою комнату. Если он вернётся в мою комнату со мной, то я уже не смогу отказать ему. Действительно ли я хочу заняться сексом с кем-то, кого больше никогда не увижу?

Я сумасшедшая. Я не могу заняться с ним сексом. У меня даже нет презервативов.

Теперь я толкаю Бена обратно в коридор, подальше от своей спальни.

Боже, он, наверное, думает, что я сумасшедшая.

Он снова прижимает меня к стене и ведёт себя так, будто последних десяти секунд нерешительности никогда не было.

У меня кружится голова. Я так ошеломлена, мне так хорошо, моя мама сумасшедшая. Глупо, безумно, абсурдно, и она не права. Зачем девушке пытаться найти себя и делать себя счастливой самой, если парень справится с этим гораздо лучше? Хорошо, теперь я становлюсь глупой. Но Бен заставляет меня чувствовать себя сейчас очень хорошо.

Он издает стон, и я боюсь потерять это чувство. Мои руки в его волосах, а его рот на моей шее.

Прикоснись к моей груди Бен.

Он полностью читает мои мысли и сжимает мою грудь.

Дотронься до другой.

Боже, он телепат.

Его губы с шеи возвращаются обратно к моему рту, но руки остаются на груди. Я почти уверена, что мои руки находятся на его заднице, и сильнее притягивают его ко мне, но сейчас я слишком смущена своим поведением, чтобы признать это.

– Я бы посоветовала вам пойти в комнату, но я думала, что вы уже все сделали за последние два часа.

Эмбер.

Вот стерва. Я ее изобью, как только Бен уйдет.

Не могу поверить, что только что об этом подумала. Она моя лучшая подруга.

Эндорфины – это плохо. Они злые и плохие и заставляют меня думать о неправильных вещах.

От звука её голоса Бен разрывает наш поцелуй. Он прижимается лбом к моему виску, и убирает руки от груди, уперев их в стену. Я выдыхаю действительно долго сдерживаемый вздох.

– По правде говоря, – продолжает Эмбер. – Гленн и я можем наблюдать за всем, что происходит в этом коридоре. Я подумала, что мне стоит вмешаться, прежде чем ты забеременеешь.

Я киваю, но пока не в состоянии говорить. Думаю, мой голос потерялся где-то в горле Бена.

Он отстраняется и смотрит на меня сверху, и, если бы Эмбер всё ещё не стояла здесь, я бы снова поцеловала эти губы.

– Фэллон просто провожает меня, – голос Бена хрипит, и это вызывает у меня улыбку, потому что я оказываю на него такой же эффект, как и он на меня.

– Ах, ну да, – отвечает Эмбер и уходит. Как только она исчезает из поля моего зрения, Бен ухмыляется, и его рот возвращается к моему. Я улыбаюсь ему в губы и хватаюсь за рубашку, притягивая его ближе.

– Боже, ребята, – стонет Эмбер. – Серьёзно? Всего пять шагов до твоей комнаты и десять до входной двери. Сделайте уже выбор.

Бен снова отстраняется, но на этот раз до конца. Отходит на три шага назад, пока его спина не натыкается на стену. Он глубоко вздыхает и проводит по лицу рукой. Оглядывается на дверь моей спальни, а затем встречается со мной взглядом. Он хочет, чтобы выбор сделала я, но я не хочу его делать. Мне понравилось, когда Бен взял всё под свой контроль и решил поцеловать меня. Я не хочу, чтобы следующее решение принимала я.

Кажется, мы смотрим друг на друга целую минуту. Бен хочет, чтобы я пригласила его обратно в свою комнату. Я хочу, чтобы он просто затолкнул меня туда. Мы оба знаем, что лучше и правильнее для нас пройти к входной двери.

Он выпрямляется, и засунув руки в карманы, прочищает горло.

– Тебя подвести в аэропорт?

– Эмбер отвезёт меня, – произношу я, несколько разочарованная тем, что уже договорилась с ней.

Бен кивает и раскачивается на ногах.

– Ну, вообще, аэропорт абсолютно мне не по пути, но… я могу притвориться, если ты захочешь, чтобы я тебя отвёз.

Чёрт, он так очарователен. От его слов я чувствую себя тёплой и пушистой, и… я не чёртов плюшевый мишка. Мне нужно взять себя в руки.

Я не сразу соглашаюсь на его предложение. Мы с Эмбер больше не увидим друг друга до её поездки в Нью-Йорк в марте. Так что не знаю, будет ли она сердиться, если я скажу ей, что в аэропорт меня отвезёт парень, с которым я знакома всего полдня.

– Я не возражаю, – доносится голос Эмбер из гостиной. Мы с Беном оборачиваемся в её сторону. Гленн и Эмбер сидят на диване и смотрят на нас.

– Отсюда мы не только видим, как вы обжимаетесь, но так же и слышим ваш разговор.

Я знаю её достаточно давно, чтобы понять, что Эмбер делает мне одолжение. Она подмигивает мне и, когда я поворачиваюсь к Бену, то вижу надежду в его глазах. Я небрежно скрещиваю руки на груди и чуть склоняю голову.

– Ты случайно не живёшь рядом с аэропортом?

Его губы растягиваются в усмешке.

– Вообще-то живу. Какое невероятное совпадение.

Несколько следующих минут Бен помогает мне со сборами. Я меняю платье, которое планировала надеть на ужин, на штаны для йоги и футболку, чтобы мне было комфортно в полёте. И пока Бен загружает мои чемоданы в свою машину, я прощаюсь с Эмбер.

– Не забывай, я вся твоя во время весенних каникул, – напоминает она и обнимает меня, но ни одна из нас не плачет, как это бывает при глупых прощаниях. Эмбер, как и я, знает, что этот переезд к лучшему для меня. Она очень сильно поддерживала меня после пожара, надеясь, что я снова обрету ту уверенность, которую потеряла два года назад. Но этого не произойдёт, пока я живу здесь.

– Позвони мне утром, чтобы я знала, что ты в порядке.

Мы заканчиваем наши прощания, и я иду за Беном к его машине. Он обходит её, чтобы открыть дверь для меня. Но прежде чем сесть, я в последний раз оглядываю свою входную дверь. Какое-то горьковато-сладкое чувство. Я была в Нью-Йорке всего несколько раз, и даже не уверена, есть ли там что-то, что мне понравится. Но эта квартира слишком комфортная, а комфорт, как правило, становится препятствием, когда ты пытаешься найти своё место под солнцем. Цели достигаются через преодоление дискомфорта и упорную работу. Они не могут быть достигнуты, когда ты прячешься в месте, где тебе хорошо и уютно.

Чувствую, как Бен обнимает меня со спины. Он кладёт свой подбородок мне на плечо.

– Ты передумала?

Я качаю головой. Я нервничаю, но я определённо не передумала. Пока.

– Это хорошо, – усмехается Бен. – Потому что я не хочу заталкивать тебя в багажник и везти до самого Нью-Йорка.

Я смеюсь от облегчения, потому что Бен ведет себя не так как мой отец, который эгоистично пытался отговорить меня от этого шага. Бен продолжает обнимать меня, поэтому я разворачиваюсь, и оказываюсь прижатой к его машине, а он смотрит на меня сверху вниз. У нас совсем немного времени до регистрации, но я не хочу торопиться в аэропорт, лучше ещё несколько минут наслажусь этим моментом. Если опоздаю, то просто побегу к выходу на самолёт.

– У моего любимого поэта, Дилана Томаса, есть одно стихотворение, пара строк из которого напоминают мне тебя.

– Какие?

На его губах расплывается медленная улыбка. Бен наклоняет свою голову и шепчет напротив моих губ:

– Я рвался уйти прочь, но боюсь; что громыхнет взрывом еще недожитая жизнь.

Вот это да. А он молодец. И даже еще лучше, когда прижимает свои тёплые губы к моим, удерживая моё лицо в своих руках. Я запускаю руки в его волосы, позволяя ему полностью контролировать скорость и интенсивность поцелуя. Бен делает это мягко и выразительно, и полагаю, что пишет он так же, как и целуется. Нежные штрихи сюжета, каждое слово продумано и имеет цель.

Бен целует меня так, будто хочет, чтобы этот поцелуй стал запоминающимся для каждого из нас. И я позволяю ему взять от этого поцелуя столько, сколько он сможет, и даю ему столько, сколько могу. И это прекрасно. И приятно. Действительно приятно.

Всё так, будто Бен действительно мой парень, и это то, чем нам следует заниматься всё время. Это возвращает меня к мысли, что комфорт может быть препятствием. С такими поцелуями, как эти, я могу представить, как легко вписываюсь в жизнь Бена и забываю о своей собственной. Вот почему мне действительно необходимо пройти через это прощание.

Когда наш поцелуй, наконец, прерывается, он нежно касается кончиком носа к моему.

– Скажи мне, – говорит Бен. – По десятибалльной шкале, насколько книжным был наш первый поцелуй?

Он выбрал прекрасное время для шуток. Я улыбаюсь и мягко кусаю его за нижнюю губу.

– Как минимум семерка.

Бен в шоке отстраняется назад.

– Серьёзно? Это всё, что я получил? Семерку?

Я пожимаю плечами.

– Я читала о гораздо лучших поцелуях.

Бен опускает голову в притворном сожалении.

– Знаю, что должен был подождать. Я мог сделать это на десятку, если бы у меня был план, – он отступает, выпуская меня. – Мне следовало сначала привезти тебя в аэропорт, и за минуту до твоего прохода на контроль, резко прокричать твоё имя и побежать к тебе в замедленном движении.

Он изображает эту сцену, перемещаясь на месте и протягивая руки ко мне.

– Фэээллллооооон, – произносит Бен протяжным голосом. – Неее остааавляяяй мееееня!

Я смеюсь, когда он прекращает играть свою сценку, и снова обнимает меня за талию.

– Если бы ты сделал это в аэропорту, это было бы как минимум на восьмерку. Может быть, на девятку, зависит от правдоподобности.

– Девятка? Всего лишь? – переспрашивает он. – Если это девятка, то что, чёрт возьми, нужно сделать для десятки?

Задумываюсь над этим. Что делает сцены поцелуев в книгах такими прекрасными? Я много прочитала их, и должна это знать.

– Тоска, – заявляю я. – Однозначно нужно немного тоски, чтобы получилась десятка.

Бен выглядит растерянным.

– Почему тоска гарантирует десятку? Приведи примеры.

Я прислоняюсь головой к машине и смотрю на небо, пока думаю.

– Не знаю, всё зависит от ситуации. Возможно, пара не может быть вместе, поэтому запретный фактор создаёт тоску. Или, может, они были лучшими друзьями долгие годы, и невысказанное притяжение создаёт достаточно тоски, чтобы сделать поцелуй на десять баллов. Иногда измена создаёт хорошую тоску, в зависимости от характера и ситуации.

– Как-то все запутано, – не понимает Бен. – То есть, ты хочешь сказать, что если бы я встречался с другой девушкой, и поцеловал тебя в коридоре, то из семерки поцелуй бы взлетел до десятки?

– Начнём с того, что, если бы ты встречался с другой, ты бы никогда не оказался в моей квартире, – я вдруг застываю от этой мысли. – Подожди. У тебя ведь нет девушки, не так ли?

Бен пожимает плечами.

– Если есть, это сделает наш следующий поцелуй десятибалльным?

О, Боже мой. Пожалуйста, только не говори, что я стала просто другой девушкой.

Он замечает в моих глазах страх и смеётся.

– Расслабься. Ты единственная девушка, которая у меня есть, и ты собираешься порвать со мной и переехать на другой конец страны, – Бен наклоняется и целует меня в висок. – Полегче со мной, Фэллон. У меня слабое сердце.

Я прижимаю голову к его груди. Даже зная, что он шутит, мне действительно грустно прощаться с ним. Я прочитала отзывы на многие аудиокниги, которые озвучивала, поэтому видела комментарии о том, на что готовы читатели, чтобы встретить в жизни идеального парня из книги. И я убеждена, что стою в объятиях одного из них и собираюсь уйти от него.

– Когда первое прослушивание?

Бен действительно очень верит в меня.

– Я ещё не занялась этим. Честно говоря, я в ужасе от прослушиваний. Боюсь, что люди, только посмотрев на меня, начнут смеяться.

– Что в этом плохого?

– Быть посмешищем? – спрашиваю я. – Во-первых, это унизительно. И это убивает уверенность.

Бен многозначительно смотрит на меня.

– Надеюсь, они будут смеяться над тобой, Фэллон. Если люди смеются над тобой, значит, ты ведешь себя так именно для того, чтобы вызвать их смех. Не у многих хватает мужества, чтобы сделать этот шаг.

Я рада, что сейчас темно, потому что чувствую, как краснеют мои щеки. Бен всегда говорит вещи, которые кажутся и простыми, и в то же время глубокими.

– Ты чем-то напоминаешь мне мою маму, – говорю я ему.

– Это именно то, чего я на самом деле добивался, – с сарказмом произносит Бен. Он снова притягивает меня к своей груди и целует в макушку. Мне нужно в аэропорт, но я тяну время, потому что надвигающееся прощание тяготит меня.

– Как думаешь, мы когда-нибудь увидимся снова?

Его объятия становятся крепче.

– Надеюсь. Я совру, если скажу, что не планирую выследить тебя, когда тебе исполнится двадцать три. Но пять лет – это долгий срок, Фэллон. Кто знает, что произойдёт за это время. Чёрт, пять лет назад у меня не было волос в паху.

Я снова смеюсь, как и смеялась почти весь день, над всеми его шутками. Не думаю, что когда-либо так много смеялась, находясь в компании с одним человеком.

– Тебе действительно следует написать книгу, Бен. Романтическую комедию. Ты забавный.

– Единственный вариант, при котором я напишу любовный роман, это если ты будешь одним из главных героев. Ну и я, конечно, – Бен отстраняется и улыбается мне. – Я предлагаю тебе сделку. Если ты обещаешь ходить на пробы на Бродвей, я напишу книгу об отношениях, которых у нас не может быть из-за расстояния и незрелости.

Надеюсь, что он говорит серьёзно, потому что мне нравится его идея. Если бы не один вопиющий недостаток.

– Мы никогда не увидим друг друга снова. Как мы узнаем, что другой не справляется со своей задачей?

– Мы будем отчитываться друг перед другом, – легко отвечает он.

– Повторяю… мы никогда не увидим друг друга после сегодняшнего вечера. И я не могу дать тебе свой номер телефона.

Знаю, что лучше дать ему возможность связаться со мной. Но мне так много всего нужно будет сделать, а если я оставлю Бена свой номер, то всё моё внимание будет направлено на ежедневное ожидание звонка от него.

Бен отпускает меня и делает шаг назад, скрестив руки на груди. Он начинает ходить кругами, покусывая нижнюю губу.

– Что если… – он останавливается и смотрит на меня. – Что если мы встретимся в следующем году в этот же день? А потом ещё через год? Мы будем делать это в течение пяти лет. Та же дата, то же время, то же место. Мы продолжим наше общение с того, на чем остановимся сегодня, но только на один день. Я буду уверен, что ты ходишь на свои кастинги, и смогу написать книгу о днях, которые мы провели вместе.

Я позволяю его словам на мгновение повиснуть в воздухе. Очень стараюсь соответствовать серьёзному взгляду на его лице, но перспектива видеть Бена всего один раз в год наполняет меня приятным предвкушением, и я делаю всё возможное, чтобы не вести себя слишком легкомысленно.

– Встречаться раз в год в один и тот же день кажется действительно хорошим сюжетом для любовного романа. Если ты напишешь нашу историю, я добавлю её в топ своего списка КОП.

Теперь Бен улыбается. И я тоже, потому что я даже не надеялась, что после сегодняшней встречи у нас может быть какое-то будущее. Девятое ноября – моя личная годовщина, наводящая на меня ужас с ночи пожара. И впервые мысли об этой дате наполняют меня положительными эмоциями.

– Я говорю это серьезно, Фэллон. Я начну писать эту чёртову книгу сегодня, если это будет означать, что мы увидимся в следующем ноябре.