Текст книги "Вошедшие в ковчег"

Автор книги: Кобо Абэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

15. Члены Союза противников Олимпийских игр носят значок в виде свиньи

На диване ничком лежала женщина, натянув на голову одеяло (к сожалению, нижняя часть тела у нее тоже была закрыта), и посапывала не хуже продавца насекомых. Зазывала уселся на каменную ступеньку посередине лестницы и, отирая ладонью углы рта, забормотал:

– Я ведь и не собирался стрелять. Правду говорю. Даже если бы случилось самое худшее, я все равно не нажал бы на спусковой крючок, ни за что не нажал бы... Я не такой буйный, как это может показаться. Это обычная хитрость... Все равно – дерьмо я, никудышный я человек. Еще ревную, а осталось-то всего каких-то полгода, и станет она ничьей. Жалко ее. Какая женщина, а? Вы так не думаете?

– Думаю. С самого начала.

– Как-то, когда я еще был с якудза [12]12
  Якудза– японский преступный синдикат. Так же именуются и его члены.


[Закрыть], мне в руки попала книжка об эволюционной теории Дарвина. Вроде комикса с картинками. Благодаря этой книжке у меня появился совсем другой взгляд на жизнь. Я не буду говорить, что якудза и прочие подонки ведут борьбу за существование, рискуя головой на каждом шагу, но, так или иначе, вся их жизнь – схватка, в которой выживает наиболее приспособленный. Подонку кажется, что весь мир населен одними подонками. Они стремятся лишь к одному – вырвать друг у друга кусок. И поэтому все подонки страшно завистливы и ревнивы.

– Что такое – быть приспособленным?

– Все, кто живет на свете, – уже приспособленные. Например, если бы Комоя-сан ухитрился стащить с девочки трусы, его тоже можно было бы назвать приспособленным.

– Молодец, до всего-то ты дошел.

– При чем тут дошел – не дошел, это эволюционная теория.

– В таком случае юпкетчеру нужен совсем маленький кусок. Крохотный, величиной с него самого.

– А взять религию – она тоже не беспристрастна, существуют ведь ад и рай.

– Теперь я, кажется, понял твою мысль о том, что, если посадить на корабль только людей, заслуживающих доверия, ничего путного не выйдет.

– Чего тут не понять. Это не олимпийская деревня, и нет никакого смысла собирать здесь одних рекордсменов.

– Именно ради этого и существует Союз противников Олимпийских игр.

Кофе закипал. Поставив на край унитаза чашки, я налил в них бурую жидкость, похожую на воду, в которой мыли кисти. Зазывала обнял продавца насекомых за плечи и, приподняв, поднес к его губам обжигающе горячую чашку.

– Комоя-сан, проснитесь, сейчас еще только половина десятого. Нужно посоветоваться, проснитесь.

Продавец насекомых, чуть приоткрыв один налитый кровью глаз, отхлебнул кофе, еще крепче сжал в руках автомат и, молча покачав головой, снова улегся. Мы с зазывалой вернулись к лестнице и чего-то ждали, медленно потягивая кофе. Зазывала, зевнув, сказал:

– Неужели эти типы в самом деле перейдут к боевым действиям? Как вы думаете, Капитан, а?

– Попробуем еще раз вызвать Сэнгоку.

– Зачем?

– Косвенные улики делают его главным подозреваемым.

– Почему среди них одни старики? Неужели нет старух?

– По-моему, нет. Может быть, потому, что старухи – реалистки.

От пустого кофе забурчало в животе. Я решил сварить яйца и направился к унитазу, но тут у входа в штрек промелькнула чья-то тень. Поставив чашку, я выхватил из спального мешка продавца «узи» и бросился вперед.

– Что случилось?

– Там кто-то есть!

Одним духом слетев с лестницы, зазывала обогнал меня и побежал первым. Его фигура с самострелом на изготовку олицетворяла саму надежность.

– Как будто никого. Подъемником, кажется, тоже не пользовались. Может быть, он бежал через ту дыру? – зазывала указал на ход, ведущий во второй трюм (тот, где я предполагал устроить жилой отсек).

– Вряд ли. Там тупик... – Ну конечно, зазывала же там еще не был. Ступив в проход, я вытянул вперед руку, в которой был зажат «узи», и помахал ею. Раздался звонок. Я выключил рубильник под рельсами. – Недавно проверял. Сигнал тревоги действует исправно.

– Странно.

– Может, обман зрения... Раньше уже такие случаи бывали. Помещение огромное, а освещение слабое, соринка в глазу может показаться бог знает чем.

– Неужели и тот, кого я видел, тоже обман зрения?

– Я этого не говорю.

– Собственно, я тоже не поручусь, что мне не померещилось. В таком огромном закрытом помещении мне еще никогда не приходилось бывать, так что все возможно.

– Ты его несколько раз терял из виду, потом он опять оказывался перед тобой. Если бы это был простой обман зрения, ты бы не увидел его снова.

– Наверное... Может, в той груде поискать?

Зазывала прицелился из самострела в нагромождение старых велосипедов, прикрывающих вход в склады. Рули торчали в разные стороны, никаких следов, что кто-то проник в то помещение. Человек, знакомый с хитростями этой маскировки, должен был также знать, что там тупик. Другое дело, если он собирался воспользоваться оружейным складом. Тогда возможна и контратака. Я взвел затвор «узи» и взял автомат на изготовку. Потом установил в нужном порядке рули велосипедов, сдвинул пирамиду в сторону и осветил вход. Поручив зазывале сторожить дверь, я стал внимательно осматривать помещения одно за другим. Там никого не было.

– Значит, показалось – нервы.

– Теперь мы квиты. Я тоже вел себя тогда как последний идиот. – Зазывала погладил ствол «узи». – Хороша штука, не скажешь, что игрушечный. Нашему любителю оружия он очень нравится.

– Я же его переделал в настоящий. Если положить в патроны поменьше пороха, вполне можно вести полуавтоматическую стрельбу.

– Прошу вас, держите его на предохранителе. А то неприятностей не оберетесь.

– По теории Комоя-сан, самострел как оружие однозарядное не годится, когда сталкиваешься с превосходящими силами противника.

– Неужели все оружие, которое находится здесь, реконструировано?

– Не все, конечно, но...

– Здорово... И того, что реконструировано, хватит, наверное, на целую армию, правда, небольшую...

Зазывала оперся о спинку стула и стал с видимым волнением осматриваться по сторонам. Неужели в нем взыграла кровь при виде лежавшего вокруг оружия? Ведь он утверждал, что ненавидит насилие. Огнестрельное оружие в самом деле может стать источником серьезных неприятностей. Я запасся им против крыс, змей и приблудных собак и уже уничтожил семь крыс и одну кошку. А в борьбе с внешним врагом я возлагал надежды лишь на динамит. В случае чего, искусственный обвал защитит нас, как дверь неприступного сейфа.

– Принесу сверху спальные мешки.

– Сейчас мы находимся вот здесь, так?

Я увидел, что он глаз не отрывает от прикрепленного к стене плана. Когда я вернулся с двумя новенькими спальными мешками, зазывала, нарезав кружки из красной клейкой ленты, с видом заправского штабиста приклеивал их на карту.

– Здесь и здесь... Так, противник должен преодолеть по меньшей мере три заставы. Потом им придется спускаться по подъемнику поодиночке, повернувшись к нам спиной. Вот тут-то мы всех их запросто уничтожим.

– Если только они не нападут на нас, когда мы будем спать... Этот мешок с желтыми полосками поменьше. Для тебя.

– Лучше, может, не спать эту ночь, а покараулить.

Мы вернулись назад и расположились рядом с продавцом насекомых. Я – у самой лестницы, зазывала – между нами. Я совершенно выбился из сил, в голове будто месили тесто. Зазывала тут же вытащил из холодильника банку пива.

– По случаю посадки на корабль выпивка дармовая, – сказал я, – но знай меру.

– Зря вы это. Вы же с самого начала собирались обеспечить экипаж питьем и едой. Жить-то будем вместе.

– Я не хотел сказать ничего такого, просто меня беспокоит ночное дежурство. Ведь не спим только мы двое.

– Возмутительно. – Открыв банку, он стал тянуть из нее, едва касаясь края губами, будто отхлебывал горячий суп. – Этот головастик Комоя-сан спит без просыпу, как свинья.

– Свинью не упоминать! – Я непроизвольно повысил голос.

– Прошу прощения, я не хотел вас обидеть. – Зазывала виновато улыбнулся, но тут же посерьезнел. – Разве я стал бы произносить это слово, если бы считал, что вы...

– Не нужно издеваться над свиньей. – Я снял ботинки, содрал с нового мешка наклейку, расстегнул молнию и лег на бок, опершись на руку. – Говорят, свинья глупая. Уж во всяком случае не глупее человека. Считать ее хуже человека – вот самая большая глупость. Я и Комоя-сан прямо об этом сказал. Мне не по дороге с теми, кто уповает лишь на силу мускулов. Нашему кораблю предстоит долгое плавание.

– Понятно.

– Знаете, какую эмблему избрал Союз противников Олимпийских игр?

– Не знаю.

– Свинью. Круглую, как мяч с ножками, зеленую свинью...

...Члены Союза противников Олимпийских игр носят на груди значок в виде свиньи. Неужели не видели? Круглый зеленый значок с серебряным ободком. А на демонстрациях свинья красуется на знаменах. Ее морда выражает достоинство, чтобы не спутали с рекламой свиных отбивных. Пасть слегка приоткрыта, и торчат клыки. Численность членов Союза пока еще невелика, но они встречаются в самых разных уголках земного шара. Главное место среди них занимают толстяки. Неужели не помните того телерепортажа с одной из Олимпийских игр? Сцену, когда члены Союза противников Олимпийских игр с развевающимися флагами, на которых была изображена свинья, ворвались на стадион? С одной стороны, я разделял их чувства, с другой – смотреть на них было противно и стыдно. Через микрофон без конца выкрикивались лозунги:

Долой восхваление мускулов!

Долой витамины!

Долой подъем государственных флагов!

Целью демонстрантов было спустить флаги, поднятые на стадионе. Действительно, лес знамен над трибунами слишком назойливо рекламировал страны – участницы Олимпийских игр. Людям всегда хочется болеть за какую-нибудь команду. Подъем флага – умелый способ сыграть на этой слабости. Противоестественно, что столь могущественный организм, как государство, придает такое значение развитым мускулам. В этом чувствуется какой-то тайный умысел. К тому же, подъем государственного флага, исполнение государственного гимна во славу здорового тела представляют собой явную дискриминацию определенной части народа этого же государства. И естественным ходом событий было то, что «свиньи» на стадионе, открыто превращенном в место соревнований во имя престижа государств, объектом нападения избрали именно флаги, а устроители Олимпиады бросились их защищать. Обслуживающий персонал засвистел в свистки и заметался по стадиону. Соревнования были прерваны, возмущенные зрители стали бросать на поле самые разные предметы:

– гамбургеры,

– свертки с завтраками,

– консервные банки,

– очечники,

– бумажные салфетки,

– вставные челюсти,

– жевательную резинку.

После чего спортсмены и охрана набросились на членов Союза.

Голос из динамиков захлебывался в отчаянном призыве: «Уважаемые участники соревнований, не покидайте, пожалуйста, своих мест! Состязания продолжаются! Уважаемые зрители, ждите, пожалуйста, спокойно продолжения соревнований!» Однако остановить поток предметов, низвергавшихся с трибун подобно лавине, было уже невозможно. Чаша стадиона превратилась в свалку, некоторые судьи заявили, что уходят. Спортсмены, озверев, набросились на «свиней» из Союза, готовые разорвать их на части, но, не удовлетворившись этим, смяли цепь служителей и стали избивать всех зрителей подряд. Спортивные обозреватели утверждали, что во всей этой истории больше всего жаль спортсменов. В конце концов весь стадион стал похож на огромный унитаз, переполненный дерьмом. Напоминал он и дирижабль с вмятиной посередине. Снявшись с якоря, он медленно взмыл вверх и наконец понесся по просторам воздушного океана туда, где господствуют тропические циклоны.

Надо бежать, пока не проверяют билеты!

Переодевшись торговцем свиными отбивными.

(Хеппи-энд)

– Капитан, у вас нет телевизора?

Голос зазывалы разбудил меня. Кажется, мы говорили о чем-то, связанном со свиньей. Не могу вспомнить, когда именно я заснул и увидел этот сон.

– Нет конечно, какой еще телевизор!

– Жаль, сейчас как раз показывают «Банзай севен» [13]13
  «Банзай севен»– седьмая серия телесериала «Банзай».


[Закрыть].

– Что это такое?

– Ну как же – «Банзай севен».

– Нету у меня никакого телевизора.

– И вам не скучно?

– Нет, я всегда могу отправиться в путешествие. Стереоскопическая карта, сделанная с помощью аэрофотосъемки, доставит меня, куда я только пожелаю. Показать?

– А, сейчас неохота.

Зазывала, широко зевнув, вытер выступившие на глазах слезы и залез в спальный мешок. Наконец воцарилась долгожданная тишина. Стены заброшенной каменоломни, казалось, почувствовали мое настроение и завздыхали. Шепот тишины – ти-ти-ти-ти-ти-ти... – словно лопаются семена травы. До сих пор эти стены ощущались мной как вторая кожа. Как мое собственное нутро, в котором я каким-то образом оказался. Но теперь нашей общности пришел конец. Начавшаяся сегодня коллективная жизнь требует, чтобы каждому из нас каменоломня виделась одинаково. Обычные стены, обычный пол, обычный потолок. Громко разговаривать с камнями, петь дурным голосом до седьмого пота, танцевать в голом виде – от всего этого придется отказаться. Да, ситуация изменилась. Даже если и удалось бы выгнать зазывалу и продавца насекомых, былой покой уже никогда больше не вернется ко мне. Кто-то следит за мной не спуская глаз. Пусть виденная мной тень была обманом зрения, но человек, за которым погнался зазывала, почти наверняка существовал на самом деле. Иначе чем объяснить то, что произошло с ловушками. Если этот загадочный лазутчик – Сэнгоку, значит, он не только выведал тайну унитаза и расположение защитных устройств, но и воровски подслушивал мои разговоры с самим собой и даже песни. При одной мысли об этом я содрогнулся, будто мои внутренности попали в дубильную кислоту.

Пока не разработаны четкие контрмеры, не остается ничего, кроме как выставлять на ночь часового. Не успел я об этом подумать, как зазывала неожиданно захрапел. Он заснул, не оборачивая подушку пропахшей потом рубахой, даже вообще без всякой подушки. Итак, бодрствую только я один. Так что не с кем разыгрывать, кому спать, а кому дежурить. Я разозлился, но будить зазывалу или продавца насекомых не хотелось. Взяв самострел и «узи», я направился к мойке. Может, как я это делаю обычно, когда не спится, усесться на унитаз и пить пиво, заедая шоколадом? А сегодня еще понаблюдать за юпкетчером.

Однако мои мысли устремились наверх, за каменную лестницу, на мостик, и приняли иное направление. Женщина, уютно устроившись на диване, пропитанном моим запахом, крепко спит. Она лежит, свернувшись калачиком, во вмятине, проделанной моим телом. И вдыхает мой запах. Вместо меня диван обнимает ее обнаженное тело. Она должна чувствовать во сне мои сигналы. Если бы она обладала совершенными средствами приема, позволяющими правильно понимать эти сигналы, она бы сейчас поднялась... Но тут женщина и в самом деле встала, пересекла мостик и, выглянув из-за парапета, в волнении замахала мне рукой.

– Слышите, Капитан, из шкафа доносятся какие-то чудные звуки.

– Тише.

Женщина с головы до ног закутана в купальную простыню цвета вялой зелени, а под ней, похоже, ничего нет. Вполне возможно – ведь на ней была надета одна майка. Указав на зазывалу и продавца, сладко похрапывавших в своих спальных мешках, я изобразил на лице притворную заботу. Пантомима двух сообщников. Женщина тоже ответила мне жестом. Включилась в игру.

– Кажется, в третьем шкафу... Не слышите?

– Наверное, вызов по рации.

Хорошо еще, что я могу сам решать, как поступать в этой неожиданной ситуации. С самострелом в левой руке и «узи» в правой я на затекших ногах поднялся по лестнице. Шмыгая носом, подумал: интересно, что я почувствую, если хлопну ее по голому заду, не прикрытому юбкой?

16. «Крот слушает. Прием»

«Крот слушает. Прием».

«Говорит Сэнгоку. Чрезвычайное положение. Вы меня слышите? Вы свободны? Прием».

«Что значит «Вы свободны?» Это я тебя разыскиваю. Прием».

«Поговорим лучше при встрече. Прием».

«Не валяй дурака. Прием».

«Я, как-никак, представитель «отряда повстанцев». Если нас подслушают, неприятностей не оберешься. Прием».

«Канал проверен. Прием».

«Труп. Мне поручено избавиться от трупа. Если кто-нибудь узнает, плохо вам будет. Прием».

«Труп? Я знал этого человека? Преступник найден? Прием».

«Нужно встретиться. Согласны? Прием».

Женщина прошептала мне на ухо:

– Ни в коем случае, а то втянет вас в свои грязные дела, ни в коем случае. Может, это вообще ловушка.

Я сел на подлокотник дивана, а женщина оперлась коленом о тот же подлокотник и прижалась ко мне. Я обернулся, наши взгляды встретились. Голос из рации продолжал вызывать:

«Алло, ответственный за яму. Прием... У вас кто-то есть? Прием».

Женщина, улыбнувшись, показала язык.

«Откуда? Прием».

«Дело-то стоящее. Работа есть работа, и, судя по состоявшемуся разговору, цену можно заломить немалую. «Отряд повстанцев» хотел было вести переговоры непосредственно с вами. Вы, конечно, не захотите с ними встречаться. Я им это объяснил, и мы, в общем, договорились. Но если вы, Крот-сан, промедлите, представитель «отряда» прибудет к вам сам. Прием».

«Кто же этот представитель? Ну конечно же, мой, так называемый, папаша. Прием».

«Тогда встретьтесь со мной. Должен, правда, сказать, что Тупой Кабан-сан не такой дурной человек, каким вы его считаете. Прием».

«Не трать попусту слов. Неужели этот тип и вправду дошел до того, что убил человека? Прием».

«Никто этого не говорит. Прием».

«Значит, и тебе нельзя верить: ты поддерживаешь Тупого Кабана. Прием».

«Как директор КУОО я – за реалистический подход к торговым операциям, только и всего. А в вашем конфликте я соблюдаю нейтралитет. Не доходите в своем «кротизме» до абсурда. Прием».

«Пока труп не протух, из него можно сделать жаркое и устроить славную вечеринку. Прием».

«Создавшееся положение не так безопасно, как вам кажется. Лучше, если вы сами поговорите с господином Тупым Кабаном. Он, мне кажется, всё как следует продумал. Нужно забыть старые распри, что было, то быльем поросло, – после пятилетней разлуки снова встретятся отец и сын, что в этом плохого? Прошу вас, прислушайтесь к совету друга. Прием».

«Вижу, что я ошибся в тебе. Едва не вручил ключ. Возможно, ты о нем вообще ничего не знаешь... Нет, скорее всего, знаешь... Ключ, позволяющий свободно входить сюда... Но теперь, сдается мне, этого делать не стоит. Скажи, не ты являлся сюда, не ты шнырял здесь, как крыса? Прием».

– Не раскрывайте карт. – Теперь женщина шлепнула меня по заду.

«Мне кажется, вы заблуждаетесь. Я нахожусь в безвыходном положении: и вы, и Тупой Кабан-сан одинаково не доверяете мне. Прием».

«Никакой встречи, никаких разговоров не будет. Всё. Тонкетч».

«Подождите, от них так просто не отделаться. Я боюсь их. Кроме того, если мы договоримся, они, кажется, готовы возобновить поставку шестивалентного хрома... Прием».

«Разговор бесполезен. Тонкетч».

«Недавно Тупой Кабан-сан поймал одного упрямого школьника и кусачками отхватил ему палец. Сначала хотел только попугать, но не смог совладать с собой и откусил. Крику было. Прием».

«Тонкетч, тонкетч».

«Вы, я смотрю, тоже упрямый, Крот-сан. Если измените решение, свяжитесь со мной, и как можно скорее, буду ждать. Тонкетч».

Я положил рацию обратно в шкаф. Женщина спросила:

– А что значит «тонкетч»?

– Словечко, которым радиолюбители заканчивают связь.

– Интересно, тонкетч.

– Отвратительное состояние. Неприятный осадок от разговора.

– Ужас. Откусить кусачками палец! Неужели человек способен на такое?

– А Сэнгоку, каков Сэнгоку...

– Но и вы тоже хороши, разве можно быть таким откровенным. Комоя-сан, я думаю, провел бы разговор ловчее.

– Целый год каждое утро я покупал у него сладкий картофель. Был постоянным клиентом. А комиссионные за шестивалентный хром – я ему аккуратнейшим образом выплачивал двадцать процентов...

– Что вы собираетесь делать? Вам не кажется, что, если оставить всё как есть, они и вправду заявятся сюда?

– Эти подонки хотят меня заманить к себе, а в качестве приманки использовали труп... чей, интересно... В общем, хотят втянуть меня в грязное дело и сделать своим сообщником.

– Не унывайте. Надо поговорить с теми двумя, внизу.

– А что проку?

– Есть прок или нет, вы решите после того, как посоветуетесь.

– Видно, не для меня такая работа – создавать коллектив.

– Какой там коллектив – всего-то четыре человека.

– Тебе известны три основных условия организации атомного убежища? Первое – обеспечение ликвидации экскрементов, второе – контроль за воздухом и температурой, третье – управление личным составом.

– Подождите, не будите их, я схожу в уборную... А когда спущу воду, они сразу же проснутся...

Неужели она собирается усесться на унитаз, завернувшись в свою купальную простыню? Немыслимо, это был бы уже верх непристойности, она, я думаю, все же оденется. Я представил себе, как перед самым моим носом, оставшись в одних трусах, она натянет юбку из красной искусственной кожи, а потом, оголившись по пояс, быстро наденет свою майку с пальмами. И я вблизи увижу следы сбритых волос под мышками, пупок. Наконец и мне удастся своими глазами наблюдать то, что дано видеть любому мужчине, живущему с женщиной. Если вдуматься, и этим счастьем я обязан тому, что построил корабль. Или просто тому, что я бесстыдная свинья?

Описав дугу, купальная простыня упала на диван. Жаль, на ней были и юбка, и майка. Я такую возможность отчасти предвидел, но все же испытал разочарование ребенка, не получившего обещанной награды. После того как женщина ушла, купальная простыня осталась валяться разломанным бубликом. Экскременты юпкетчера имеют точно такую же форму. Став на колени, я зарылся в простыню лицом. Она пахла заплесневевшим хлебом. То был запах простыни, а не женщины.

Звук льющейся струи. Треск отрываемой бумаги. Потом шум потока, разом устремившегося вниз после борьбы между водой и воздухом. Жаль, что я не спросил женщину, как ее зовут. Интересно, кто из них в самом деле болен раком – он или она?

Мужской смех, еще немного сонный. Похоже, дразнят женщину. По-моему, без меня они чувствуют себя гораздо свободнее. Мне самому тошно от своего несчастного характера. Но зато в одиночестве я веселюсь как могу, делаю что хочу. Обращаясь к каменным стенам, я пою, смеюсь, разыгрываю разные сценки... танцую, взлетая вверх легким облаком... и никогда не чувствую скуки и одиночества.

– Капитан, – послышался все еще хриплый голос продавца насекомых. – Вы, кажется, связались с теми людьми?

– Спускайтесь вниз, я приготовлю кофе, – беззаботно позвала женщина, и я наконец оторвал лицо от купальной простыни.

– Нужно быть готовыми бодрствовать до утра. – Зевнув, зазывала вдруг завопил: – Негодяи, подлые негодяи!

Делать то, что хочешь, или не делать того, чего не хочется, – звучит похоже, а какая разница между первым и вторым! Вот мне не хотелось никого из них видеть. Взяв автомат, я уселся на третьей ступеньке. Женщина около мойки молола кофе. Зазывала, устроившись на унитазе, протирал глаза. Продавец насекомых, наполовину высунувшись из спального мешка, помахал над головой зажженной сигаретой:

– Последняя, я уже превысил свою дневную норму. Мне снился такой бесконечный сон.

– Все-таки я считаю, какой бы мощный напор здесь ни был, в эту дыру вряд ли можно спустить труп. – Зазывала между раздвинутых ног заглянул в унитаз. – Ведь, если речь идет о трупе, это, несомненно, труп человека.

– Конечно, если животного, так бы и сказали. Конечно же, труп человека. – Женщина включила кофеварку и вытерла руки о рубаху зазывалы.

– Спускать трупы кошек мне уже приходилось. – Я нарочно развел руки пошире: – Иногда вот таких, полосатых. Унитаз их прямо заглатывал.

– Человек не кошка. Голова у него слишком большая. – Продавец насекомых глубоко затянулся, подержал дым и как бы нехотя выпустил его из ноздрей. – Если отверстие меньше, чем голова, – не пролезет. Например, клетку всегда делают так, чтобы между прутьями не пролезала голова животного.

– Черепную коробку можно размозжить, – ответил я, решив показать характер. – Среди «повстанцев» обязательно найдется специалист, какой-нибудь бывший мясник, разоренный супермаркетом.

– Хватит, слушать вас противно. – Женщина разозлилась не на шутку. – Вы что, и вправду готовы взяться за это дело?

– И не подумаю. Связаться с такими подонками – ни за что.

– Если «ни за что», то почему сразу не отказались? А то вы не ответили им ни да, ни нет, и у них теперь есть повод, – сказала женщина.

– Какой еще повод? – подозрительно спросил зазывала.

– Если Капитан не вступит с тем человеком в переговоры, они сами пожалуют сюда.

– В общем, берут за горло. – Продавец насекомых ботинком потушил сигарету.

– Категорически отказываюсь. Мне противно говорить с ним. Пока я капитан, Тупой Кабан на корабль не попадет, я ни за что на это не соглашусь. Если бы я был в состоянии взять на корабль все население Земли – его бы все равно оставил за бортом. Для меня выжить означает пережить его.

– Ваши чувства мне понятны... – Продавец насекомых открыл футляр и вынул очки. – Но как вы собираетесь избавиться от него, если он действительно окажется на корабле? Будь он один, другое дело, а вдруг он намерен прихватить с собой товарищей?

– Хватит, видите, Капитан уже и так в полной панике. – Зазывала снял один ботинок и стал чесать ногу. – Вам не кажется, что теперь настала наша очередь? Мы вместо него должны сесть за стол переговоров.

– Верно. – Женщина разлила кофе. – Скорее всего, их представителем будет тот самый Сэнгоку. Капитану и не к лицу самому идти на переговоры... Берите кофе.

– Если с их стороны будет посредник, с нашей тоже должен быть посредник, это ясно без слов. – Зазывала, беря чашку, неожиданно сильно ударил ладонью женщину по левой щеке.

– Больно! – закричала она и схватилась за щеку, а потом, сделав рукой жест фокусницы, улыбнулась: – Вот и нет, совсем не больно.

– Жизнь учит маленьким хитростям, – кивнул зазывала, передавая чашку продавцу насекомых. – Надо бить, повторяя ладонью очертание надутой щеки, тогда из нее с шумом вырвется воздух. Звук сильный, а боли никакой. Мы должны сделать вид, что между нами произошел разлад, это собьет с толку тех, с кем будут вестись переговоры, и все выйдет по-нашему. У меня к таким штучкам особые способности.

– Действительно, особые. Благодаря им я окончательно проснулся. – Продавец насекомых надел очки и уселся на спальном мешке. – Если вы, Капитан, согласны, мы с директором готовы взять переговоры на себя. Мошенник и зазывала – вполне достойная пара.

– Правильно, обманщик и обманутый – они вполне подойдут друг другу. – Взглянув исподлобья, женщина протянула мне чашку. Я сидел на ступеньке, а она стояла внизу, поэтому такой взгляд был вполне естествен, но мне хотелось увидеть в нем тайный смысл. Как только продавец насекомых и зазывала уйдут, мы с женщиной останемся в полном смысле слова наедине.

– Прекрасно, особых возражений у меня нет. – Спустившись с лестницы, я взял чашку. Коснулся кончиков пальцев женщины, нежных, как холодный соевый творог. – Но проявляйте твердость, никакими разумными доводами их не проймешь. К тому же, хотя это и называется переговорами, мы должны остаться непреклонными...

Женщина быстро переглянулась со мной. Сжала губы. Подула на кофе и сказала:

– Комоя-сан, я всё хочу спросить вас. Вы говорите, что юпкетчер, поедая свои экскременты, все время поворачивается, обращая голову в сторону солнца. А когда становится темно и он засыпает, то оказывается повернутым к западу, так?

– Видимо, так, – недовольно ответил продавец насекомых.

– Вот это-то и странно. Что же он делает, проснувшись на следующее утро?

– Откуда мне знать, спроси у Капитана. Покупателю должно быть лучше известно.

– Я об этом даже и не подумал, но теперь вижу, что и в самом деле странно, – удивился я.

– Ничего странного. – Продавец насекомых наклонился над самой чашкой, отчего очки его запотели. – Пошевелите мозгами... мозгами. Циферблат не обязательно должен быть разделен на двенадцать часов, я собственными глазами видел циферблаты, на которых обозначено двадцать четыре часа.

– Но разве юпкетчер не обращен всегда головой к солнцу?

– Нужно нажать на него и, выдавив экскременты, заставить повернуться на полкруга. Тогда он окажется обращенным куда следует.

– Браво. – Женщина рассмеялась, не отрывая губ от чашки, по поверхности кофе заходили круги. – Вы кому угодно голову заморочите. Как это вам удается, не сходя с места, выдумывать такое, я потрясена.

– Не уверен, что вам удастся так же ловко выкручиваться на переговорах, – сказал я.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке. – Зазывала громко отхлебывал кофе.

– Главный принцип будущих переговоров – ни на шаг не отступать от позиций Капитана, – поддакнул продавец насекомых, очки которого все еще были затуманены. – Вы мне это поручили, и я оправдаю ваше доверие.

– А если само предложение переговоров не что иное, как предлог для начала боевых действий?

– Ну, а что думаете вы, Комоя-сан, как человек, служивший в силах самообороны? – Зазывала, глядя на мой «узи», делал движение пальцем, будто нажимал на спусковой крючок. – Сможем мы защититься в случае чего?

– Наши противники – старики и, к тому же, профаны в таком деле. А у нас прекрасно укрепленный опорный пункт. И боевая мощь немалая – пять самострелов, семь автоматов...

Прерывистый зуммер. Вызов по портативной рации.

Мы все четверо, словно сговорившись, вскочили и дружно бросились вверх по лестнице. Зазывала бежал впереди, продавец насекомых тащил женщину за руку, я подталкивал ее сзади. Необходимости в этом не было, но это действовало на меня успокаивающе. Из рации донесся хриплый бас, точно говорил простуженный слон...

Это был голос не Сэнгоку, а Тупого Кабана.