Текст книги "Вошедшие в ковчег"

Автор книги: Кобо Абэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Да, неплохо. У вас есть все основания стать членом экипажа. – Продавец насекомых нажал на кнопку «пауза». – Капитан, возьмите у него карточки в качестве вещественного доказательства.

– Так не пойдет. – Зазывала проделал пальцами немыслимые манипуляции, и в один миг пачка карточек таинственно исчезла из-под самых моих рук. – Магнитофонной записи, я думаю, вполне достаточно.

– Ладно, так и быть. Перейдем к следующему? – Продавец насекомых сцепил руки и взглянул на женщину.

– Не хочу, не буду ничего рассказывать. – Лицо ее буквально окаменело, словно его накрахмалили.

– Почему?

– Стыдно.

– Раз стыдно, значит, есть что дать в залог. Ну-ну, не ломайся.

Я неожиданно начал пьянеть. Во мне боролись два чувства – протест и надежда, я был не в силах взглянуть женщине в глаза. В висках стучало так, будто у самого уха работал насос.

– Не в том смысле. Мне стыдно потому, что нечего рассказывать.

– Прекрасно, освободим ее от этой обязанности, – пришел на помощь зазывала. Может быть, у них общая тайна, в которую нельзя посвящать посторонних? – Так или иначе, девочке не следует выходить без провожатого.

– Почему?

– Потому что один из сборщиков по векселям, которые охотятся за мной, спит и видит взять ее в залог. Ну ладно, вернемся к тому, с чего начали. Мы рассказали о «хвостах», которые за нами тянутся, и таким образом обнажились друг перед другом... Капитан, скажите честно, что это за странный человек, который следовал за мной по пятам?

Продавец насекомых устроился на парапете и сильно подался вперед. Алкоголь, видимо, притупил боязнь высоты. Женщина отвела руки за спину и оперлась на них – до этого она обнимала свои колени. И без того короткая юбка теперь вообще казалась обмотанной вокруг шеи. Взгляды всех троих скрестились на мне.

– Я и правда не знаю. Даже представить себе ничего подобного не мог, пока не услышал от тебя... Я буквально потрясен... Хотя кое-какие подозрения у меня были, что-то даже припоминается... Но я всегда думал, что это крысы... Расскажи-ка поподробнее, что ты видел.

– Сначала вы расскажите. Объяснить как следует я все равно не сумею.

– Чего ты упрямишься? – Продавец насекомых, до этого раскачивавшийся взад и вперед, теперь стал качаться из стороны в сторону. – Нужно доказать Капитану, что он не зря пустил нас на корабль.

– Комоя-сан, поосторожнее, не упадите, – предостерегла женщина. Продавец насекомых замер, точно его отключили от сети.

– Мой рассказ – короткий. Из дальнего прохода кто-то за мной подсматривал. Я погнался за ним, вот и всё.

– Это на самом деле был человек?

– Кто же еще, если не человек? Таких огромных крыс не бывает.

– Честно говоря, я уже давно чувствую, что кому-то удалось тайком проникнуть сюда. Но для человека слишком уж проворен. Что-то мелькнет перед глазами, не успеешь приглядеться – исчезло. Видимо, центральное зрение у меня хорошее, а боковое – слабое. Может быть, поэтому мне бывает трудно разобрать – крыса пробежала или человек.

– Разве крысы бывают в туфлях и куртке? Но проворный – это верно. И в расположении ходов, кажется, здорово разбирается. Очень уж он уверенно носится по всему лабиринту, из любого тупика находит выход. Привык, наверное.

– Докуда ты добрался?

– Трудно объяснить. Я не уверен, что смог бы повторить маршрут. Два раза спускался по лестницам, а потом все время поднимался. В двух местах были каналы для отвода воды, причем второй – широкий и глубокий, почти как река.

– Ты дошел до того места?

– Да, и там потерял этого типа. Думал, уже настигаю, но вдруг он исчез. Представить себе не могу, как ему удалось преодолеть этот широченный поток. Наверное, кроме этого входа здесь есть и другие, а, Капитан?

– Я не очень хорошо знаю дальний конец каменоломни.

– Вы не знаете, а те, что поселились в том конце, нашу часть изучили превосходно. Это никуда не годится.

– Неприятный запах, не чувствуете? – Женщина прикрыла ладонью нос и рот.

– Чувствую.

– Перед самым каналом штрек сильно сужается, там как раз конец каменоломни, – стал объяснять я. – Я все равно собирался заблокировать тот проход. Трудно поверить, что у них хватило духу проделать весь этот тяжелый путь, который даже по прямой в оба конца не меньше шести километров, да к тому же на каждом шагу обрывы, котлованы, лестницы. Мне и в голову не могло прийти, что эти типы способны добраться до моего конца каменоломни.

– Типы, говорите? Кто же это?.. Мне кажется, вы догадываетесь.

– Во всяком случае, серьезного беспокойства они не доставят. Это небольшая группка стариков, которая называет себя «отряд повстанцев».

– Против чего же они восстают? – Замерший в напряженной позе продавец насекомых вскинул голову. Очки соскользнули у него с носа. Правый глаз слезился.

– Против мусора. Им лет по семьдесят пять – обычные мусорщики.

– Неужели эти мусорщики поселились здесь, в заброшенной каменоломне?

– Да нет. Они работают на мусорной свалке. А до нее отсюда больше трех километров. Это та самая свалка, на которую вы обратили внимание, Комоя-сан, – сказал я, впервые называя продавца насекомых по имени и чувствуя некоторое замешательство оттого, что в наших отношениях произошли изменения. – Мы ее видели, когда ехали сюда кратчайшей дорогой. Помните, она высилась как утес...

– Может, это свалкой и пахнет, – опять принялась за свое женщина.

– Что же приходят сюда вынюхивать эти подметалы? – не успокаивался зазывала. – Тому, кто сбежал от меня, вряд ли могло быть семьдесят пять лет.

– А вдруг это один из их руководителей. Вожаки у них, возможно, помоложе.

– И большой это отряд?

– Человек тридцать пять – сорок. Работают только глубокой ночью, и поэтому увидеть их почти невозможно. Выстроившись в ряд, они метут улицы, распевая хором военные марши.

– Мрачные, должно быть, типы.

– Но мне не приходилось слышать жалоб, что их песни мешают спать по ночам. Может быть, ветер и шарканье метел заглушают пение?

Мы все, кроме женщины, сильно опьянели от пива.

13. Об «отряде повстанцев» писала даже местная газета

Об «отряде повстанцев» писала даже местная газета, так что в наших краях все о них знают. Вначале это было просто движение за сбор пустых банок, инициаторами которого выступили несколько стариков. Вскоре у них появились единомышленники, и движение стало расцениваться как стремление к возрождению общества, в котором стоило бы жить. В дальнейшем старики объединились в организацию, ввели специальную форму, даже придумали значок в виде двух скрещенных метел. И вот группа стариков (средний возраст – семьдесят пять), затянутых в темно-синюю форму, напоминающую военно-полевую, глубокой ночью, когда все люди спят, стала мести улицы – до самого рассвета. Они работают по ночам, скорее всего потому, что страдают бессонницей, ну и, кроме того, не хотят беспокоить горожан. Представляю себе, как, выстроившись в ряд и тихонько напевая старые военные марши, они медленно продвигаются вперед, размахивая в такт метлами, и их тень в свете фонарей выглядит огромной сороконожкой. Картина жутковатая. Кажется, эти военные марши обсуждались в муниципалитете. Но один из его членов всё уладил, заявив, что в песне «Сколько сотен ри [9]9
  Ри– мера длины, равная 3,927 км.


[Закрыть]до родной страны...» говорится только о тоске солдат по родине и отождествление ее с военным маршем – выдумка Союза учителей. Еще «повстанцев» обвиняли в том, что они собирают деньги в районах, где ведут уборку. Но это было опровергнуто справедливым доводом: идет сбор пожертвований на сооружение дома для престарелых, который старики построят собственными руками, – обычная практика, отвечающая здоровым чувствам граждан, которые стремятся таким образом восполнить недостаток внимания к пожилым людям. А город Китахама благодаря «повстанцам» сияет чистотой. По его улицам можно даже ходить босиком, не запачкав ног. Кроме того, он выделяется еще и тем, что потребление синтетических моющих средств сведено здесь к минимуму. Городские власти даже приветствуют деятельность «отряда повстанцев».

– Мерзкие старики, психи чертовы. Сдвиг у них, это точно... – Продавец насекомых сполз с парапета и, облокотившись о стол, подпер рукой щеку. Глаза его, прикрытые очками, бегали из стороны в сторону. – Среди чистюль стóящих людей не бывает... Я так не люблю заниматься уборкой... Всё по полочкам, всё по порядку – провались оно пропадом.

– Верно, мне тоже эти «повстанцы» противны. В городе всё вычищают до блеска, а здесь подсматривают за каждым нашим шагом. – Зазывала натянул тетиву самострела и вложил стрелу. – Ума не приложу, куда подевался тот шпион? Там еще есть длинный каменный утес, похожий на платформу метро, который доходит до самой воды, шпион мог только броситься в канал, иначе бы ему не убежать.

– Может, переплыл. – Продавец насекомых, словно обессилев, опустился на пол. Этот маневр мне не понравился. Теперь ему ничего не стоило между ножками стола заглядывать под юбку женщины.

– Не смог бы. – Зазывала, будто тоже догадавшись о тайном умысле продавца, взял самострел на изготовку и положил палец на спусковой крючок. – Противоположная сторона канала – совершенно отвесная стена, доходящая до самого потолка.

– Перестань. – Продавец насекомых инстинктивно схватил «узи», прислоненный к парапету, и привстал, щелкнув затвором. – Не балуй с оружием!

Зазывала, не обращая на него никакого внимания, ухмыльнулся и спустил курок. Стрела царапнула пустую банку, в которую он опять целился, и с сухим треском отскочила от дальней стены.

– А сам? Не мальчишка ведь, а балуешься со своей игрушкой... Ты настоящий оружейный маньяк. Хоть игрушечным автоматом побаловаться – и то удовольствие, да?

Продавец насекомых беззвучно опустил автомат. Но снова залезть под стол не спешил. Женщина, хотевшая было что-то сказать, тоже примолкла. Теребя тетиву самострела, зазывала продолжал:

– Капитан, как вы думаете? Может, покурим и сходим еще раз к каналу?

– Нет, уже поздно, отложим до утра.

– Под землей нет ни дня, ни ночи. – Зазывала проглотил остатки лапши и приложился к четвертой банке пива. – А я, чем пьяней, тем ясней всё вижу, правда... Но закусывать пиво лапшой плохо для организма – неполное сгорание.

– Специально идти к ним незачем. – Продавец насекомых, взяв последнюю сардину за хвост, отправил ее в рот. – Если им нужно, сами сюда пожалуют.

– Ненавижу сидеть сложа руки. Старики явно считают каменоломню продолжением своей свалки. Вот увидите, вычистив все улицы, они и сюда доберутся.

– Нет, это запах не простого мусора... – Женщина все стояла на своем. – Это пахнет какими-то вредными веществами. Уничтожение промышленных отходов приносит немалые деньги, верно?

– Конечно, это просто сказка для дураков, будто старики убирают мусор только для того, чтобы построить дом для престарелых. – Зазывала и женщина одновременно потянули носом. – Послушайте, нам не понадобится сертификат на право выжить. Мы и так скоро будем наполовину покойниками, надышавшись этой отравы.

Улитка, пожелавшая спрятаться в гигантской раковине из сверхсплава, но вместо этого натянувшая на себя рваную проволочную сетку. Ощущение, будто перед глазами с треском лопнул воздушный шарик. Взор затуманивается. Кажется, брызнули слезы. Это случалось со мною и прежде. Такие же слезы я проливал, когда Тупой Кабан посадил меня на цепь в этой заброшенной каменоломне. Я как-то читал, что существует три типа слезных желез, и каждая функционирует с разной периодичностью. Сейчас, наверное, слезы шли из той, которая работает реже всего, и с трудом находили выход наружу.

– Я уверен, что этот тип пришел проверить, не умер ли Капитан. А сейчас, когда он сообщил, что здесь происходит, у них большое волнение. Мало того, что Капитан жив, теперь здесь поселились уже четверо.

Женщина удивленно посмотрела на меня:

– Что с вами? Вы плачете?

– Да нет... – Мне было стыдно вытереть слезы, и они бежали по щекам.

– У вас, Капитан, нет причин плакать. – Продавец насекомых плотно прикрыл глаза и навалился на стол, широко расставив локти.

– Существуют еще и слезы досады. – Зазывала подчеркивал каждое слово и при этом брызгал слюной. – Оттого, что Капитану приходится сидеть сложа руки и ждать, пока эти старики отойдут в мир иной.

– Вот у него и возникла необходимость заблокировать все проходы.

– Мера явно недостаточная. Вон как они суют нос в наши дела! Что мы, с какими-то жалкими старикашками-мусорщиками не справимся?!

– Нужно объявить, что эта территория принадлежит только нам, пусть уж старички не обижаются. – Продавец насекомых, точно раненый трепанг, медленно заполз на стол и уселся там. – Для них заброшенная каменоломня – просто свалка, а мы найдем для нее применение получше. Япония – страна маленькая и с каждым днем все сильнее испытывает недостаток свободного пространства.

– Вы что, хотите вывесить японский флаг с восходящим солнцем? – Женщина продолжала удивленно смотреть на мои слезы.

– А что? Давайте вывесим. – Зазывала заговорил как по писаному: – Даже в аду деньги заплатишь – в рай попадешь. Надо решать – отгородиться от них или, может, брать плату за аренду помещения.

Было похоже, что все члены экипажа, кроме меня, полны желания вступить в переговоры с «отрядом повстанцев». Да я и сам сомневался, что удастся до бесконечности сохранять нынешнее положение. Надо же, послать сюда наблюдателя – я испытал двойной удар: унизительно само по себе находиться под наблюдением, и к тому же, обнаружить шпиона удалось только благодаря зазывале. Теперь «повстанцы», поняв, что обнаружены, начнут вырабатывать ответные меры. Во всяком случае, если столкновение с ними неизбежно, надо воспользоваться тем, что у меня появилось сразу двое добровольных телохранителей.

Так или иначе, тонкому обонянию женщины надо было отдать должное.

– Сдаюсь, ты была права, – решился я. – Дело в том, что они собирают отработанный раствор шестивалентного хрома. В старину от шпионов требовалось острое обоняние. Даже в полной тьме они, подобно собакам (не самое удачное сравнение), должны были различать по запаху людей и предметы. Искусство шпионажа зависело от тренировки обоняния. Так вот, с твоим нюхом ты могла бы стать шпионом высокого класса.

На самом деле мои связи с «отрядом повстанцев» были гораздо теснее, чем предполагали продавец насекомых и зазывала. Первая наша сделка состоялась еще год назад, примерно в это же время. Она заключалась в незаконной ликвидации ядовитых отходов производства – женщина была абсолютно права (ошибалась она лишь в том, что инициатором выступили не «повстанцы», а я). Мерзкая работа – раз в неделю спускать в унитаз содержимое пяти пластмассовых контейнеров с отработанным раствором шестивалентного хрома, концентрация которого в пятьдесят восемь раз превышает норму. Была установлена весьма высокая плата – восемьдесят тысяч иен за контейнер. Четыреста тысяч в неделю, миллион шестьсот тысяч в месяц. Мне бы в жизни таких денег не заработать.

Разумеется, я не вступил в сделку непосредственно с «отрядом повстанцев». Между нами стоял заслуживающий доверия посредник. По вторникам, перед рассветом, он получал у «повстанцев» контейнеры, на небольшом грузовике привозил их сюда и оставлял на верхнем шоссе. Я забирал груз и всю остальную работу делал уже сам. С помощью блока опускал контейнеры на крышу разбитой «субару-360», которая маскирует вход в каменоломню, и с заднего сиденья через окно, в котором нет стекла, втаскивал внутрь. А оттуда на тачке перевозил на корабль. Работа тяжелая, но, если хочешь заработать, выбирать не приходится, к тому же я не мог допустить, чтобы кто-то еще узнал о существовании унитаза.

Перед тем как приступить к работе, пришлось провести необходимую подготовку. Я решил не успокаиваться до тех пор, пока не узнаю, куда поступает то, что сливается в унитаз. Здравый смысл подсказывал, что в море. Морское дно здесь продолжает рельеф суши, и отмель тянется довольно далеко, поэтому установить, где выход подземных вод, затруднительно. А ведь если взяться за это дело, думал я, придется заниматься незаконным сбросом отравляющих веществ. Поэтому прежде всего необходимо было выяснить, до каких пределов безопасно то, чем я собирался промышлять. Если волны будут выбрасывать на берег трупы собак и кошек или отравляющие вещества, это в конце концов привлечет внимание властей.

Я выбрал безветренный день и время, когда не было ни сильного прилива, ни отлива, и вылил в унитаз пятьсот граммов пищевого красителя. Потом занял позицию на пешеходном мостике, построенном на вершине холма Жаворонков, откуда открывался широкий обзор, и стал наблюдать, но на морской поверхности красного пятна нигде не появилось. И, уже приступив к работе, я ни разу не слыхал, чтобы где-то поблизости плавала дохлая рыба. Видимо, грунтовые воды, с которыми соединен сток унитаза, выходят из-под земли далеко в открытом море. Или, возможно, очищаются стремительным морским течением. Никто пока шума не поднял – значит, всё в порядке. И я мог спокойно продолжать свое дело. Какая разница – все равно приближается конец света...

Однако в начале этого месяца обстоятельства резко изменились. Однажды, вскоре после того как было объявлено, что сезон дождей кончился, я ждал на перекрестке, пока зажжется зеленый свет. Рядом оказался черный фургон, напоминающий не то полицейский автомобиль, не то агитмашину какой-то правой организации. На боку белой краской были изображены две скрещенные метлы. На концах бампера торчали флажки с той же эмблемой. Наверное, решил я, патрульная машина «отряда повстанцев», о которой мне уже приходилось слышать. О ней рассказывал посредник, но собственными глазами я увидел ее впервые. Особой радости я не испытал, но, поскольку «повстанцы», как-никак, были моими клиентами, смотрел на автомобиль с некоторым (хотя и нейтральным) интересом. Неожиданно мы встретились глазами с человеком, сидевшим рядом с водителем. Огромный мужчина, упиравшийся головой чуть ли не в потолок фургона, неотрывно смотрел в окно моего джипа. Меня обожгло, словно я схватил голыми руками кусок сухого льда. Большие темные очки и борода сильно изменили внешность, но зеленую охотничью шляпу ни с чем не спутаешь.

Мой родной отец – Тупой Кабан!

Последний раз мы виделись пять лет назад. И сейчас мне не доставило никакой радости узнать, что он еще жив (хотя и похож на жалкого нищего или на человека, страдающего размягчением мозга). Точно желток в яйце, он удобно устроился в патрульной машине «отряда повстанцев», самых выгодных моих клиентов. Нас разделяло меньше двух метров, и я мог ясно различить эмблему на левом рукаве его темно-синей форменной тужурки. И три вышитых золотых уголка. Судя по знакам различия, обычным для любой организации, золото означало, что он находится в ранге генерала, а три уголка свидетельствовали о самом высоком положении. То есть, он был либо полным генералом, либо маршалом, а может быть, даже главнокомандующим. Я знать не знал, на кого работаю, и теперь подумал: нечего сказать, хорошего партнера нашел я для заключения сделки. Меня словно паралич разбил, и еще долго после того, как зажегся зеленый свет, я не мог заставить себя нажать на педаль.

Реакция последовала немедленно. Со следующей же недели я лишился работы. Сначала я заподозрил в этом посредника. Он был сыном владельца кондитерской «Сэнгокуя», находившейся в нашем квартале, и носил ту же фамилию – Сэнгоку. Если бы не он, откуда бы Тупой Кабан узнал, что я как-то связан с ликвидацией шестивалентного хрома. Скорее всего, Тупой Кабан, обожающий бравировать своими пороками (издеваясь над собой, он получает мазохистское удовлетворение), просто сказал попутчикам-»повстанцам», что повстречался на перекрестке со своим сыном. А находившийся с ним в машине Сэнгоку, чтобы придать себе веса, похвастался, что знает человека, о котором идет речь, – мол, это как раз тот, кому поручена незаконная ликвидация отходов. Тупой Кабан, естественно, тут же решил прекратить поставку контейнеров. Пытается взять меня измором, лишив средств к существованию. И вынудить сдать свои позиции, чтобы самому без боя занять их, – такую он, скорее всего, задумал операцию. Ведь это он приковал меня когда-то к унитазу, и ему были прекрасно известны его возможности.

Разумеется, Сэнгоку решительно отверг мои подозрения. Начать с того, что он получал от меня двадцать процентов комиссионных за посредничество и пострадал от разрыва сделки не меньше, чем я. Может быть, он и прав. Какие бы выгодные условия ни сулили ему «повстанцы», найти столь же безопасное место для сброса шестивалентного хрома он все равно не сможет, значит, перестроиться ему не так просто. Так или иначе, «повстанцы» будут вынуждены снова начать переговоры о возобновлении поставок, и я утвердился в решимости не поддаваться, выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась. Мне кажется, именно с этого времени я стал ощущать, что на корабле завелись «крысы».

– Я бы никогда не доверилась такому человеку, как Сэнгоку. – Женщина, рисуя пальцем круги на подлокотнике дивана, изменила положение ног, еще больше оголив колени. Податливые, нежные колени.

– Согласен. – В углах рта зазывалы пузырилась слюна. – Может быть, Сэнгоку и был тем типом, которого мне не удалось схватить.

– Наверное, хотел выведать мои планы.

– Последняя на сегодня. – Продавец насекомых, точно священнодействуя, прикурил сигарету.

Не могу сказать, что я полностью доверял Сэнгоку. Он и иероглифы для фамилии выбрал позначительней [10]10
  Он и иероглифы для фамилии выбрал позначительней...– «Сэнгоку» в переводе – «воюющее царство». Все иероглифы имеют определенное значение. Одинаково звучащие фамилии могут быть написаны разными иероглифами, от выбора иероглифов зависит внутренний смысл фамилии.


[Закрыть], чтобы скрыть свое низкое происхождение (хотя, возможно, его предки и в самом деле писали ее именно так), а был-то он всего лишь сыном владельца лавчонки сладостей у городского шоссе, который однажды ночью исчез неведомо куда. Сэнгоку года на четыре моложе меня. Лавчонка крохотная, с облупившейся вывеской и стеклянной раздвижной дверью. Он жил вместе с матерью, очень набожной, которая часто отлучалась из дому, и ему приходилось самому торговать конфетами, печеньем, молоком, сдобными булочками, не проданными в других, более крупных магазинах. Исключение составлял лишь сладкий картофель, который они приготовляли сами. Не жалели масла, использовали лучшие сорта батата, и лавка всегда утопала в специфическом сладковатом запахе. В пристанционных кафе и закусочных этот батат пользовался огромным спросом. Бежавший из дому отец Сэнгоку раньше работал на какой-то кондитерской фабрике и, видимо, был большим специалистом по сладкому картофелю. Это моя любимая еда, к тому же готовая к употреблению, – вот у меня и вошло в привычку каждое утро покупать свежеприготовленный сладкий картофель. Кроме того, по дороге к «Сэнгокуя» и обратно я обычно не встречал ни одного человека, если только не ехал автобусом.

Однажды, примерно через полгода, когда я уже стал постоянным клиентом этой кондитерской, за прилавком, к моему удивлению, оказалась не хозяйка, а молодой Сэнгоку. Раньше я не раз наблюдал, как он чем-то занимается в глубине лавки, но в тот день впервые услышал его голос:

– Инокути-сан... я не ошибся?

– Ошиблись, так называется рыбачий домик там, на берегу. А меня зовите Кротом. Меня так прозвали, когда я работал фотографом. Я ведь похож на крота, не правда ли?

– Нет, у крота длинная шерсть... Знаете, если вы будете питаться одним сладким картофелем, это может плохо отразиться на вашем здоровье.

– Почему же, идеальная пища: много витамина С и клетчатки. Плохо будет только в том случае, если вы цену на него поднимете.

– Цена, к сожалению, будет повышаться – и батат, и масло обходятся всё дороже. А в давние времена это была еда простого народа.

– Кто ваша матушка?

– Она очень занята, без конца произносит проповеди. В своей религиозной общине она достигла уже высокого положения... Мне, честно говоря, от этого мало радости. Приходится все делать самому, начиная с покупки батата и топки очага и кончая торговлей.

– Религиозная община, говорите? А какая?

– Как, неужели вы ни разу не получали приглашения вступить в нее?.. Не получали?.. Наверное, вас считают человеком, абсолютно безразличным к вере.

Мы вздохнули одновременно. И почувствовали, что нас объединяет общая тайна. Заводить с ним дружбу у меня особого желания не было, но возникло чувство близости. Укладывая картофелины в картонную коробку и рассчитываясь со мной, он болтал без умолку, но это не раздражало меня, наверное, потому, что манера говорить у него была спокойная и мягкая. Он не задал мне ни одного вопроса о том, как и где я живу (хотя слухи до него, безусловно, доходили), даже попытки такой не делал – как мне казалось, он сам был не прочь со мной подружиться.

– Вам, видимо, известно, что мой отец сбежал из дому? Готовить сладкий картофель – такое нудное дело. Нудное и к тому же хлопотное, вертишься как белка в колесе. Нудность и хлопотность, казалось бы, вещи несовместимые. От такой жизни человек превращается в импотента. Матушка, бывало, стаскивала с отца трусы и пыталась оживить нечто жалкое и сморщенное, даже молилась. Попробуй зажарь сто порций картофеля ежедневно – поневоле станешь импотентом. Я категорически заявил, что никогда не буду этим заниматься, а теперь вот мучаюсь. Возможно, нам с отцом недостает решительности. Таким слабакам, как мы, удача просто не к лицу. Вроде как корове седло. Года три назад один знакомый отца, букмекер на велогонках, простудился и попросил подменить его. Предсказывать наобум, кто выиграет, – дело нехитрое и никаких особых знаний не требует. Поэтому предсказания, как правило, не сбываются, но нужно, чтобы, даже не сбываясь, они сохраняли некую достоверность. К счастью или несчастью, отец в течение трех дней только и делал, что предсказывал крупные выигрыши. Началось нечто вроде эпидемии – покупатели хлынули потоком за билетами. Человек рассудительный умчался бы на всех парусах, чтобы и след его простыл, а отец, одержимый единственной мыслью быть подальше от «нудных хлопот», и вправду поверил, что обладает даром предвидения. Он продавал билеты в течение трех дней, пока не начались соревнования. О результатах лучше не вспоминать. Букмекер заставил его полностью вернуть деньги всем, кто купил билеты, а когда выяснилось, что расплатиться он не в силах, отлупил как следует. Избитый, с окровавленным лицом, отец куда-то скрылся. Я тогда подумал, что наша фамилия, Сэнгоку, действительно древняя. Многим поколениям надо было потрудиться, чтобы создать таких выродков, как мы. Впрочем, для отца та история обернулась фантастическим счастьем. Избавившись от приготовления сладкого картофеля, он, наверное, излечился и от импотенции.

– Ты, значит, тоже импотент?

– Имею к этому предрасположение.

– Я мог бы помочь излечиться, пока все не отсохло от молитв твоей матушки.

– Бесполезно.

– Не понимаю, так легко отказаться, даже не попытавшись. Попробуй хотя бы помогать мне в работе. Она, конечно, не так щекочет нервы, как букмекерство на велогонках, но может дать тебе прекрасный шанс пошевелить мозгами над своей родословной.

– Все равно ничего не выйдет, я же говорил: торговать сладким картофелем – занятие смертельно нудное и смертельно хлопотное. Во-первых, не хватает времени, да и матушка не согласится. А когда она станет руководительницей своей общины, придется вносить туда еще больше денег.

– Но если будешь хорошо зарабатывать, этот вопрос решится сам собой.

– Боюсь, боюсь поддаться сладким речам и совершить ту же ошибку, что и отец.

– Поддаться или не поддаться – решать тебе, я хочу лишь объяснить, в чем будет заключаться работа. Условия задачи: существует некое потайное отверстие, куда без всякого разрешения можно свободно сбрасывать все что угодно. Ты должен придумать, как его использовать повыгодней...

Мне не пришлось ждать и трех дней. Сэнгоку, как школьник, с головой погрузившийся в компьютерную игру, стал изыскивать способы использования бездонной ямы. Внешне мы совершенно не похожи друг на друга – ну точно свинья и крыса, – но на самом деле у нас много общего. В наших жилах течет дурная кровь никчемных отцов, и мы оба склонны увлекаться самыми странными идеями. Так он пришел к своей, можно сказать, грандиозной идее «бездонной ямы». Я думаю, ему пригодился опыт, который он приобрел несколько лет назад, когда купил участок земли на побережье и открыл там гостиницу «Домик у моря». Вам известно, во что нужно вложить больше всего денег, когда начинаешь такое дело? Застилать пол настоящими татами [11]11
  Татами– толстые маты из рисовой соломы, которыми застилается пол в японском доме.


[Закрыть]или сойдет и виниловое покрытие, сколько понадобится душевых кабин, сколько литров горячей воды нужно подавать в минуту, какой она должна быть температуры, сколько кубиков льда должно быть в каждом номере, какое количество арбузов следует закупать?.. Оказывается, все это не имеет никакого значения. Постояльцы – народ ушлый, они выбирают гостиницу по запаху. Следовательно, главная проблема – сколько денег вложить в туалеты. Перво-наперво – чистота. И здесь мало установить сливные бачки. Решающим фактором является вместимость выгребной ямы. И если не осознавать этого в полной мере, если вложить все деньги в роскошную обстановку и всякие штучки, служащие для привлечения публики, постояльцы все равно сбегут, когда гостиницу окутает запах аммиака, – тем и закончится вся затея. Помните главу из учебника по истории Японии «Перенос столицы»? В древности в Японии существовал обычай через определенное время переносить столицу на новое место. Я думаю, причина была та же, которая привела к провалу с «Домиком у моря». Концентрация населения повышает коэффициент использования полезного пространства, и, таким образом, жить становится в некотором роде удобнее. Чем больше людей собирается в одном месте, тем больше собирается в нем предметов; чем больше предметов собирается в одном месте, тем больше собирается в нем людей. И возникает проблема ликвидации отбросов. Испражнения, мусор, ну и трупы. Когда я со своим классом ездил на экскурсию в Киото, слушая объяснение какой-то старинной песни, я был потрясен, узнав, что в ней говорилось, будто люди того времени – забыл, правда, какого – изнемогали от вони, когда ветер дул в определенном направлении. Вы ведь знаете, тогда еще не существовало обычая кремировать покойников – их отвозили недалеко, например, в ближайшую бамбуковую рощу прямо за городской чертой, и оставляли там. Почему-то именно в бамбуковую рощу. Может быть, поэтому Киото славится съедобными побегами молодого бамбука? В конце концов, столицу пришлось перенести. Люди отступили перед отбросами. И отбросы победили людей. Можно нередко услышать о том, как в разных странах умирают города. Они построены из камня, перенести их в другое место невозможно, и города умирают, заваленные экскрементами и трупами, пораженные эпидемиями. Деревянные постройки недолговечны, но зато они намного гигиеничнее. Если стремиться к тому, чтобы избежать переноса столиц и умирания городов, планирование нужно начинать со строительства огромных ям. Идеальная мусорная свалка – пуповина города будущего.