Текст книги "Редактор Линге"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Но Линге подумалъ объ этихъ словахъ. Развѣ съ точки зрѣнія лѣвой лучше имѣть консервативное министерство?

Послѣ долгаго молчанія онъ сказалъ:

– Впрочемъ, въ этомъ вы правы. Эта мысль мелькнула и мнѣ.

Она была такъ мила, когда облокотилась на диванъ; ея глаза покоились на немъ, какъ двѣ голубыя звѣздочки.

Линге вздрогнулъ; ему трудно было противостоять женщинамъ. Этотъ человѣкъ, который былъ строгъ и неумолимъ, твердость принциповъ котораго вошла въ поговорку, который безпощадно очищалъ общество отъ всякаго ханжества, – этотъ человѣкъ могъ быть потрясенъ до глубины души звукомъ женскаго голоса. Она была права; можетъ быть, совсѣмъ не станетъ лучше оттого, что во главѣ правленія станетъ консервативное правительство. Его голова начинаетъ сейчасъ же работать, всевозможныя комбинаціи представляются ему. Вотъ онъ собралъ разъединенныя партіи, онъ заставляетъ разлетѣться, какъ карточные домики, остроумныя и съ трудомъ составленныя комбинаціи, онъ назначаетъ министровъ, указываетъ, повелѣваетъ, управляетъ страной…

Не будучи въ состояніи оставаться дольше спокойнымъ, онъ говоритъ голосомъ, дрожащимъ отъ безпокойства и волненія:

– Вы натолкнули меня на одну мысль, фру Дагни; я безконечно удивляюсь вамъ. Я сдѣлаю кое-что…

Она также поднялась. Она не распрашивала его, онъ навѣрно ничего больше и не скажетъ, онъ такой скрытный; она протянула ему руку. И увлеченная его огнемъ, его рѣшимостью, она воскликнула:

– Боже мой, какой вы великій человѣкъ!

Четверть часа тому назадъ, да можетъ быть и пять минутъ, – эти слова заставили бы его сдѣлать глупость по отношенію къ молодой женщинѣ, но теперь это опять былъ редакторъ, общественный дѣятель, занятый только своими планами, какъ будто поглощенный тѣмъ отчаяннымъ переворотомъ, который собирался произвести; его молодые еще глаза смотрѣли пристально и загадочно на лампу съ бѣлымъ шелковымъ абажуромъ; порой онъ хмурилъ лобъ. Ей такъ хотѣлось еще разъ напомнить объ орденѣ, о крестѣ, она хотѣла сказать, что это была дѣтская выдумка съ ея стороны, и что она проситъ его забыть объ этомъ, но она не хотѣла мѣшать ему, и кромѣ того онъ, по всей вѣроятности, уже и забылъ объ этомъ. Только тогда, когда она была въ дверяхъ, а Линге уже почти вышелъ, она не могла удержаться, чтобъ не сказать:

– Это такъ глупо было съ орденомъ; мы забудемъ это, слышите, забудемъ?

Его опять ударило въ жаръ; его прежняя нѣжность проснулась, онъ быстро обнялъ за талію молодую женщину. Когда она отступила назадъ и отстранила его, онъ сказалъ:

– Это мы забудемъ? Не въ моихъ правилахъ забывать!

Затѣмъ онъ пожелалъ покойной ночи и вышелъ; она продолжала стоять наверху, на лѣстницѣ, и крикнула ему внизъ:

– Мы вѣдь увидимся?

И издали, снизу, онъ отвѣчалъ:

– Да, на-дняхъ.

* * *

Инстинктивно Линге направился въ бюро «Новостей».

Голова его работала, зарождались планы и рѣшенія; онъ готовъ былъ перегонять всѣхъ людей на улицѣ. Было 11 часовъ; городъ еще не спалъ, фонари горѣли.

Линге удивитъ еще міръ, – несмотря ни на что, въ полномъ противорѣчіи съ тѣмъ, надъ чѣмъ онъ работалъ мѣсяцы и мѣсяцы, онъ рѣшилъ спасти министерство. Онъ теперь будетъ высказываться за радикальное переустройство; онъ хотѣлъ оставить министра-президента и одного или двухъ членовъ государственнаго совѣта, остальные же должны быть замѣнены новыми людьми; нужно сдѣлать все, только чтобы избѣжать консервативнаго министерства. А развѣ настоящій либералъ могъ иначе поступать? Развѣ онъ могъ взять на себя отвѣтственность и способствовать тому, чтобы въ странѣ было правительство консервативное, теперь, когда должны быть проведены большія реформы? Линге уже нашелъ выдающихся людей изъ лѣвой, которые должны войти въ новый совѣтъ; листъ выборовъ въ министры былъ уже готовъ; онъ самъ укажетъ кандидатовъ, когда настанетъ время.

А «Норвежецъ» и лидеры лѣвыхъ будутъ скрежетать отъ злости зубами, когда увидятъ, что всѣ ихъ рѣшенія уничтожаются, хо-хо! Вотъ разинутъ рты! И что же дальше? Развѣ онъ не привыкъ выдерживать штурмъ! Онъ покажетъ добрымъ людямъ, что нельзя безнаказанно устранять его, редактора Линге, отъ ночныхъ совѣщаній. Союзъ лѣвыхъ заперся въ Роялѣ безъ него, – это не ускользнуло отъ его вниманія; его хотѣли обойти, удалить, – посмотримъ, кто побѣдитъ. Развѣ онъ не служилъ, какъ рабъ, всю свою жизнь странѣ и лѣвой?

Въ эту минуту Линге не могъ не сознаться самъ передъ собою, что въ довѣріи публики къ его политикѣ произошла перемѣна. Онъ измѣнился, онъ сознавалъ это, и онъ не скрывалъ этого; въ немъ произошелъ расколъ, – это говорило и за и противъ него. И все это произошло изъ-за этой несчастной статьи по поводу уніи. Ну, онъ научитъ людей немножко размышлять; онъ будетъ ковать желѣзо, пока горячо, и весь міръ будетъ удивляться ему! Имя министра-президента еще популярно во всей странѣ; люди, слышавшіе всю свою жизнь, какъ его восхваляли, не могли вырвать его изъ своего сердца. Вотъ является Линге, какъ молнія, машетъ шляпой, и подъ громъ музыки возводитъ стараго властелина на его прежній тронъ. Народъ прислушивается къ этимъ звукамъ – это были всѣмъ знакомые звуки, въ нихъ была сила, а народъ будетъ радоваться, какъ прежде, какъ въ старыя времена. Да, Линге зналъ, что онъ дѣлалъ.

«Мы вѣдь увидимся?» Да, они увидятся. Скоро, въ одинъ прекрасный день онъ окажетъ услугу фру Дагни, какую никто во всей странѣ не могъ бы оказать. Она должна будетъ признать его власть. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ и себѣ окажетъ маленькую услугу; онъ понемножку заставигъ вспомнить о себѣ, и тогда уже не такъ-то легко позволитъ себя забыть. Вниманіе, которое онъ теперь привлечетъ, вознаградитъ его за убытки; онъ подумывалъ уже о маленькомъ расширеніи «Новостей», которое удивитъ тысячи его подписчиковъ!

Что скажетъ публика, что скажетъ весь міръ? Газеты, коллеги, конкуренты, либеральная пресса? Имъ будетъ досадно; почему бы и нѣтъ? Споровъ по поводу него, по поводу его газеты, – вотъ чего ему хотѣлосъ. Впрочемъ, онъ зналъ либеральную прессу: она качала утвердительно головой, когда онъ говорилъ; у нея былъ цѣлый штатъ редакторовъ, сила которыхъ заключалась не въ ихъ головахъ. Онъ такъ часто пускалъ пыль имъ въ глаза, и они кивали и повторяли его слова; если бы онъ далъ имъ штопать свои чулки, они штопали бы! Единственный, кто, можетъ быть, запнулся бы и попросилъ времени на размышленіе, – это «Норвежецъ». Когда Линге явится со своимъ проектомъ возсозданія министерства, редакторъ «Норвежца» погрузится на нѣкоторое время въ размышленія, а потомъ скажетъ то, что принято говорить въ такихъ случаяхъ: онъ выскажетъ осторожно сомнѣнія, настаивая на своихъ взглядахъ. Да, Линге зналъ его. Но если «Норвежецъ» посмѣетъ назвать этотъ великій, дипломатическій ходъ перемѣной убѣжденій, то онъ получитъ надлежащій отвѣтъ. Нѣтъ, это не перемѣна убѣжденій; этотъ шагъ онъ предпринялъ, какъ убѣжденный либералъ; это не было колебаніемъ, это было политикой въ политикѣ, тотъ же маршъ, только съ измѣненной скоростью.

Линге дошелъ до дверей своего бюро, здѣсь онъ остановился и задумался. Собственно говоря, дѣлать что-нибудь сегодня вечеромъ было безполезно; завтрашній номеръ «Новостей» уже составленъ, – а онъ воспользуется этой ночью, чтобы мысленно разработать подробности. Онъ собирался уже повернуть, когда по старой привычкѣ открылъ почтовый ящикъ и положилъ пришедшую почту въ карманъ; газеты онъ оставилъ.

Онъ спустился къ подъѣзду и пробѣжалъ письма при свѣтѣ фонаря; ему бросился въ глаза большой желтый конвертъ съ печатью, онъ вскрылъ его съ любопытствомъ.

Линге вздрогнулъ и задержалъ на мгновеніе дыханіе. Министръ! Министръ-президентъ хочетъ имѣть совѣщаніе съ нимъ, хочетъ говорить съ нимъ, какъ можно скорѣе, будь то ночью или днемъ.

Вотъ счастье, что онъ инстинктивно направился въ редакцію. Совѣщаніе – будь то ночью или днемъ; что-нибудь случилось, – его превосходительство, вѣроятно, не очень твердо сидитъ на своемъ предсѣдательскомъ креслѣ. Ну, тѣмъ лучше, тѣмъ больше будетъ заслуга Линге. Хотя лидеры и обошли его въ своихъ тайныхъ совѣщаніяхъ, тѣмъ не менѣе у него будетъ свое ночное совѣщаніе; его приглашалъ президентъ министровъ своей собственной персоной.

Линге взялъ извозчика и полетѣлъ на Уоламштрассе. Здѣсь онъ слѣзъ и пошелъ въ Штифтсгардъ [3]3
  Перестроонный старый королевскій дворецъ, гдѣ теперь живетъ президентъ совѣта министровъ.


[Закрыть]. Если бъ кто-нибудь видѣлъ, куда онъ идетъ въ полночный часъ? Онъ осмотрѣлся вокругъ: улицы, къ сожалѣнію, были пустыя; его никто не видѣлъ! Онъ позвонилъ, дверь отворили, – его ждали; его впустили безъ доклада.

Его превосходительство, старый, бѣлый какъ снѣгъ господинъ, принялъ его въ своемъ личномъ помѣщеніи.

– Я рѣшился побезпокоить васъ, потому что дѣло идетъ объ очень важномъ, – сказалъ онъ. – Благодарю васъ, что вы пріѣхали.

Этотъ голосъ, этотъ голосъ! Сколько разъ Линге слышалъ его въ залѣ стортинга на трибунѣ передъ массами людей. Линге вздрогнулъ.

Они сѣли другъ противъ друга. Линге держалъ въ рукахъ свою шляпу.

– Я подумалъ, что вы сегодня же вечеромъ зайдете въ редакцію, возвращаясь съ совѣщанія.

Линге ничего не сказалъ, онъ только поклонился. На совѣщаніи, разумѣется, онъ присутствовалъ. Ну, конечно, онъ тамъ былъ.

– Я знаю, къ сожалѣнію, – продолжалъ его превосходительство, – что между вами, господинъ редакторъ, и мною произошло большое разногласіе во мнѣніяхъ. Я сожалѣю объ этомъ и, во всякомъ случаѣ, не оправдываю себя. Въ этотъ тяжелый переходъ, когда у кормила правленія должно было встать первое либеральное правительство въ странѣ, намъ, государственнымъ людямъ, пришлось очень много работать, чтобы не споткнуться, а почва была очень скользкая, господинъ редакторъ. Я говорю не въ свою защиту, но мнѣ кажется, что въ этомъ – нѣкоторое извиненіе.

– Разумѣется, ваше превосходительство.

– Непоправимыхъ ошибокъ не было совершено, – продолжаетъ его превосходительство въ томъ же почти довѣрчивомъ тонѣ; – приложивъ немножко доброй воли, каждый можетъ видѣть это и судить объ этомъ дѣлѣ; многое и теперь уже можетъ быть измѣнено; его долгая трудовая жизнь доказала его неустанное желаніе служить своей странѣ. А теперь? Правда, его превосходительство не зналъ тего, что знаетъ господинъ редакторъ, у него нѣтъ никакихъ свѣдѣній о рѣшеніи, принятомъ оппозиціей сегодня вечеромъ относительно министерства; но если падетъ миннистерство, то солнце взойдетъ завтра надъ народомъ, который не понималъ, что онъ сдѣлалъ. Отвѣтственность будетъ тяжелая.

И министръ опять извинился, что побезпокоилъ господина редактора въ эту позднюю или, вѣрнѣе, ночную пору. Ему казалось, что правительство заставятъ выйти въ отставку на этихъ дняхъ, можетъ быть, даже завтра.

– Въ этомъ, можетъ быть, ваше превосходительство и не ошибается, – сказалъ Линге.

Онъ хотѣлъ уже нѣсколько разъ перебить министра, сказать ему, что онъ раньше, чѣмъ приттй, уже принялъ рѣшеніе оставить на своемъ мѣстѣ министра-президента, но старый членъ парламента побѣдилъ его и принудилъ не противорѣчить ему. Линге оставилъ его въ покоѣ.

Министръ былъ величественъ въ своемъ креслѣ; онъ излагалъ глубокія мысли, жестикулировалъ, онъ произносилъ рѣчь. Со свойственнымъ ему искусствомъ и живостью, онъ развивалъ свои взглноы на положеніе вещей, задавалъ вопросы, предоставлялъ другимъ отвѣчать и продолжалъ дальше говорить зажигательныя слова. Онъ уважаетъ талантливое противодѣйствіе Линге, искренность его нападокъ; такія нападки могутъ происходить лишь изъ глубокаго, святого убѣжденія; онѣ дѣлаютъ ему честь. Теперь онъ хочетъ спросить его, господина редактора, – единственнаго талантливаго человѣка изъ всей партіи, – онъ хочетъ его спросить, можетъ ли онъ взять на себя отвѣтственность за то, что они отдаютъ власть консервативному правительству и именно теперь, когда должно быть приведено въ исполненіе все, надъ чѣмъ такъ долго трудились и онъ самъ, и господинъ редакторъ, и вся лѣвая? Можетъ ли онъ взять на себя эту отвѣтственность?

Министръ все время прекрасно сознавалъ, что говорилъ и какіе аргументы приводилъ; онъ зналъ Линге наизусть; ничто не скрылось отъ стараго, хитраго министра. Онъ слѣдилъ за маневрами Линге по поводу политики уніи, и, можетъ быть, прекрасно зналъ въ этотъ часъ, что Линге вовсе и не возвращался съ совѣщанія, и что, вообще, послѣднее время онъ не пользовался безграничнымъ довѣріемъ лѣвой. Но его превосходительство отлично зналъ, какъ ловокъ редакторъ, зналъ, что всѣ восхищалисъ и вмѣстѣ съ тѣмъ боялись его; для массъ его имя попрежнему имѣло значеніе, его газету читали и слѣдили за ней; провинціальная пресса все еще молилась на его семистрочныя замѣтки. Его превосходительство прекрасно зналъ, что этотъ человѣкъ можетъ быть ему полезенъ, да, онъ былъ убѣжденъ, что если Линге дѣйствительно захочетъ, его министерство устоитъ, несмотря на всѣ сегодняшнія тайныя совѣщанія.

Онъ всталъ и предложилъ Линге сигару.

Редакторъ продолжалъ сидѣть, отуманенный краснорѣчіемъ министра. Да, вотъ такимъ онъ его слышалъ въ стортингѣ, на народныхъ засѣданіяхъ, много-много лѣтъ тому назадъ. Боже мой, какъ умѣлъ этотъ человѣкъ одушевлять и побуждать къ смѣлымъ поступкамъ!

И онъ сказалъ прямо, что работа, состоящая въ томъ, чтобы расчищать дорогу для консервативнаго правительства, ему нетріятна. Онъ тоже думалъ о томъ – нельзя ли этого избѣжать, онъ остановился на возможности министерства его превосходительства!

– Само собою разумѣется, – перебилъ его поспѣшно министръ. – Разумѣется, мы должны вычеркнуть половину нашихъ членовъ и замѣнить ихъ людьми, желающими и могущими стать на ихъ мѣсто въ этомъ кризисѣ.

Въ сущности говоря, они были одинаковыхъ мнѣній.

Они говорили еще цѣлый часъ, рѣшали, думали, разбирали подробности и взаимно благодарили другъ друга за каждую хорошую мысль. Но все, что касается газеты, онъ предоставляетъ это редактору, – самъ онъ писать не можетъ; онъ развелъ руками и сказалъ шутя:

– Попасть подъ ваше перо я не хотѣлъ бы, господинъ редакторъ.

У Линге все время вертѣлась на языкѣ просьба объ орденѣ, исполненіе которой доставило бы министру удовольствіе; но было бы мелочно, недостаточно серьезно упомянуть объ этой ничтожной просьбѣ въ такой серьезный моментъ; на это еще время будетъ. Прощаясь съ министромъ, онъ не упомянулъ объ орденѣ.

Еще въ дверяхъ его превосходительство, пожимая въ послѣдній разъ руку Линге, сказалъ:

– Благодарю васъ еще разъ, что вы пришли. Мы оба оказали сегодня услугу Норвегіи.

Линге вышелъ.

На улицахъ было пусто; городъ спалъ. Линге отправился въ редакцію.

Сегодня же, пока подъемъ еще не остылъ, онъ долженъ написать первую статью. То, что онъ напишетъ, приведетъ всѣхъ въ удивленіе; его статью будутъ читать – и громко, и про себя, будутъ спорить о ней, повторять до безконечности, изучать наизусть; только нужно это дѣльце хорошо обдѣлать. Нужно было бы сразу поразить большой побѣдой.

Мечтая, онъ воображалъ свою газету самой большой въ странѣ, съ десятками тысячъ подписчиковъ, собственнымъ телеграфомъ, собственной желѣзной дорогой, съ экспедиціей для изслѣдованія сѣвернаго полюса, отдѣленіями во всѣхъ частяхъ свѣта, съ воздушными шарами, почтовыми голубями, собственнымъ театромъ и собственной церковью для служащихъ типографіи. И какъ все казалось ничтожнымъ въ сравненіи съ такими гигантскими планами! А что, если онъ и на этотъ разъ потеряетъ довѣріе добрыхъ людей? Пусть рушится довѣріе; онъ перешелъ теперь на другой путь. Какое вознагражденіе ему было за всѣ его безконечные труды съ этимъ героемъ катехизиса? Развѣ онъ достигъ этимъ заслуженнаго признанія своихъ заслугъ? Развѣ избранные люди снимали передъ нимъ щляпу? Кланялись ему епископы, генералы? Смотрѣли ли ихъ дочери съ восторгомъ на него, когда онъ на улицѣ проходилъ мимо нихъ? Ахъ, Александръ Линге былъ исключенъ со всѣми его заслугами; даже задиравшіе носы либералы совѣщались теперь безъ него. А дочь начальника, правившая четверкой въ Копенгагенѣ,– развѣ она дѣлала видъ, что его знаетъ, когда онъ проходилъ мимо? Совсѣмъ нѣтъ, несмотря на то, что онъ такъ благосклонно отозвался о ней въ своей газетѣ.

Нѣтъ, съ нимъ нельзя шутить, онъ былъ на все способенъ; никто не зналъ, какъ сильна его воля. Въ своей новой политикѣ онъ хотѣлъ побѣдить; люди вернутся къ нему, вернутся колѣнопреклоненными; онъ обуздаетъ ихъ, заставитъ образумиться. И народныя массы будутъ прислушиваться къ его рѣшеніямъ въ стортингѣ.

Линге вошелъ въ редакцію. Было темно. Онъ зажегъ свѣтъ и посмотрѣлъ въ печку, – она была пустая. Тогда онъ сѣлъ за столъ и взялся за перо. Его статья должна быть огненна. Онъ обмакнулъ перо и собирается начать. Вдругъ онъ остановился.

Его взглядъ упалъ на синія буквы на его рукѣ, эти страшные знаки, дѣлавшіе его руки такими грубыми, простыми. По старой привычкѣ, машинально, онъ начинаетъ ихъ тереть, дуть на нихъ и опять тереть.

И вотъ редакторъ Линге пишетъ, сидитъ въ холодной комнатѣ, въ которой нѣтъ огня, и пишетъ, пишетъ своими изуродованными руками до поздней ночи.

XIII

Нѣсколько дней продолжался споръ между Линге и лѣвой по доводу обновленія министерства. Въ эти дни совсѣмъ забыли о тонѣ прессы. И, дѣйствительно, тонъ прессы былъ не совсѣмъ такимъ, какимъ онъ долженъ былъ быть; но когда правая спросила насмѣшливо «Новости», что сталось съ ихъ тономъ, Линге сдержалъ свое слово и не счелъ нужнымъ отвѣчать на эту насмѣшку. У него были другія, болѣе важныя задачи.

Все шло такъ, какъ предсказывалъ Линге: вначалѣ лѣвая какъ будто онѣмѣла отъ удивленія, затѣмъ «Норвежецъ» высказалъ свои соображенія, на это возражали «Новости», – и страстная борьба загорѣлась но всей странѣ. Линге, впрочемъ, не оставался безъ поддержки, онъ не оставался одинъ: часть лѣвыхъ въ стортингѣ и провинціальная пресса протянули ему руку. Редакторъ «Отландской Газеты», человѣкъ, честность котораго была такъ велика, что въ ней не сомнѣвалась почти половина страны, – этотъ человѣкъ не могъ предоставить Линге бороться одному: онъ перешелъ на сторону «Новостей» и началъ вмѣстѣ съ нимъ борьбу.

На Лепорелло лежала обязанность разузнавать, каково настроеніе въ городѣ; онъ ходилъ въ «Грандъ», прислушивался у Гравезена, заглядывалъ послѣ театровъ къ Ингеброту, ловилъ членовъ стортинга на улицѣ – и дѣлалъ все возможное, чтобы разузнать настроеніе города. А что говорили въ городѣ? Боролся ли городъ или молчалъ по поводу него, принималъ ли участіе въ этомъ зрѣлищѣ, или только наблюдалъ, Линге все равно ничего не выигрывалъ.

Вотъ какъ? Значитъ, ему оказывали противодѣйствіе? Ему хотѣли заградить путь къ побѣдѣ? Линге напрягъ всѣ свои силы и привелъ все въ такое замѣшательство, что исходъ борьбы нѣкоторое время былъ неизвѣстенъ; число его приверженцевъ въ нѣсколько дней увеличилось вдвое. Перо Линге работало дѣятельно и напряженно; но развѣ это было не странно? Онъ не могъ больше метать искръ; казалось, огонь его изсякъ.

Линге написалъ нѣсколько статей, въ которыхъ выражалъ свое удивленіе передъ первымъ министремъ. Въ его нападкахъ не всегда соблюдалась мѣра, выраженія въ его газетѣ иногда бывали рѣзче, чѣмъ бы слѣдовало такой газетѣ, какъ «Новости»; но теперь было не время думать объ этомъ; теперь лѣвая должна стараться объединиться, какъ одинъ человѣкъ, чтобы спасти страну отъ консервативнаго правительства. Первому министру нужно еще разъ дать возможность испробовать себя въ работѣ съ людьми, пользующимися довѣріемъ страны, самыми избранными людьми изъ лѣвой. Это былъ единственный исходъ, другого выхода не было. И Линге считалъ серьезной мысль, высказанную однимъ иностранцемъ по поводу того, что если будутъ держаться за правительство, стоящее у кормила правленія въ Норвегіи, это будетъ правильно, это будетъ работа противъ реакціи въ Европѣ.

«Норвежецъ» былъ попрежнему упоренъ. Онъ спрашивалъ, вѣрно ли онъ разслышалъ, что намѣреніе «Новостей» – удержать министра-президента, называвшаго не разъ листокъ лживымъ и измѣнническимъ.

Линге отвѣчалъ ему насмѣшкой: «Да, удивительно, не правда ли? Несмотря на то, что дважды два четыре, что въ Китаѣ голодъ, и что король Фердинандъ умеръ, – тѣмъ не менѣе онъ хочетъ лучше либеральнаго норвежскаго министерства, чѣмъ пустить къ кормилу правленія правую. Понятно это „Норвежцу“?

Въ залахъ и коридорахъ стортинга царило страшное безпокойство. Представители партій дергали другъ друга за петлички, настораживали уши и были исполнены непоколебимыхъ убѣжденій и скрытыхъ мыслей. Если бъ можно было знать, на чьей сторонѣ будетъ побѣда? Гдѣ же была правая? Всѣ думали о выборахъ и не знали, что дѣлать. Старый министръ-президентъ не могъ дать имъ никакихъ указаній; все, что они могли отъ него добиться, когда онъ проходилъ мимо нихъ, заложивъ руки за спину и склонивъ голову на бокъ – это, что, къ сожалѣнію, онъ ничего не могъ сказать, онъ не склоняется ни на ту, ни на другую сторону; въ этомъ отношеніи онъ чистъ сердцемъ; а если бъ ему пришлось примкнуть къ какой-нибудь партіи, то охотнѣе всего онъ примкнулъ бы къ обѣимъ сразу.

Линге ковалъ свое желѣзо, вызывалъ знакомые звуки, махалъ шляпой; но какъ ни странно, люди не шли за нимъ, желѣзо оставалось холоднымъ! Никогда еще онъ не работалъ такъ неутомимо, – онъ зналъ, что у него много поставлено на карту, и если онъ проиграетъ, дорого придется расплачиваться. Было даже что-то трагическое въ его усиліяхъ. Ничего не ломогало. Лепорелло день за днемъ приносилъ неутѣшительныя вѣсти о настроеніи города, и Линге приходилъ въ бѣшенство. Какъ! въ „Грандѣ“ посмѣли надъ нимъ смѣяться? Развѣ дѣйствительно нельзя было удержать реакцію въ Европѣ?

А ко всему этому – еще какой-то человѣкъ съ рукописью. Человѣкъ этотъ низко кланяется редактору и сообщаетъ, что онъ Бондезенъ, Андрэ Бондезенъ…

Да, редакторъ зналъ его. Онъ зналъ его, какъ радикала, какъ товарища по убѣжденіямъ, который, вѣроятно, раздѣлялъ его страхъ передъ консервативнымъ министерствомъ?

Бондезенъ опять кланяется, – господинъ редакторъ не ошибается, и это радуетъ его. Онъ сочувствуетъ теперешней политикѣ Линге, онъ даже хотѣлъ бы присоединиться… но, кромѣ того, у него еще есть другое дѣло, – да, во-первыхъ, у него есть маленькая замѣтка о пожарѣ на Анкерштрассе; можетъ быть, она пригодится господину редактору?

Линге просматриваетъ маленькую статью и сейчасъ же замѣчаетъ, что въ ней что-то есть. Это превосходная статья, въ ней много жизни, много огня, – одинъ студентъ чуть было не погибъ въ огнѣ, онъ съ трудомъ выбрался изъ окна третьяго этажа; выскочилъ онъ въ одной рубашкѣ, но съ портретомъ родителей въ рукахъ. Развѣ это не красиво? Линге, не знавшій, что во всей этой замѣткѣ не было крупицы правды, кромѣ самаго пожара, былъ очень благодаренъ за статью.

Тогда Бондезенъ обращается къ своей настоящей цѣли. Къ сожалѣнію, у него есть свѣдѣнія о заговорѣ противъ Линге; противъ него готовится брошюра, она уже въ печати; появится она, вѣроятно, въ одинъ изъ ближайшихъ дней. Бондезенъ долженъ былъ увѣдомить господина редактора объ этомъ; это возмутительно, что одинъ изъ самыхъ заслуженныхъ людей въ странѣ втаптывается въ грязь какимъ-то негоднемъ.

Линге слушалъ спокойно эту исторію. – Да? Ну, и что же дальше? Развѣ на него не нападали и безъ того уже часто? Но понемногу онъ началъ усматривать опасность въ томъ, что брошюра появится именно теперь, когда онъ шелъ на жизнь или на смерть со своей перемѣной политики. Онъ сггросилъ о содержаніи, о характерѣ нападокъ. Это политическая брошюра?

– Да, если хотите, вѣрнѣе – это подлый намфлетъ. Вондезенъ считалъ его вдвойнѣ подлымъ, потому что это анонимная статья.

– Господинъ Бондезенъ знаетъ автора?

Къ счастью, Бондезенъ знаетъ, что авторъ – нѣкій Лео Хойбро, служащій въ такомъ-то и такомъ-то банкѣ. Можетъ быть, господинъ редакторъ помнитъ человѣка, выступавшаго однажды въ рабочемъ кружкѣ противъ лѣвой и, между прочимъ, сравнившаго себя съ блуждающей кометой?

Ну, конечно, Линге помнитъ его; онъ хотѣлъ тогда посмѣяться надъ нимъ, высмѣять его, какъ плохого оратора, но фру Дагни просила тогда за него. Это было какъ-то вечеромъ, онъ разговаривальсъ фру Дагни и она просила за него. Разумѣется, онъ помнитъ его, – онъ черный, какъ мулатъ, неповоротливый, какъ медвѣдь, и, кромѣ того, этотъ человѣкъ не читалъ „Новостей“. не такъ ли?

Вотъ именно. Бондезенъ удивлялся памяти господина редактора.

Линге задумался.

Но развѣ эта брошюра носитъ чисто личный характеръ? Можетъ быть, это только нападки на его политику?

Нѣтъ, брошюра эта носитъ въ высшей степени личный характеръ.

Линге опять задумался; онъ морщитъ лобъ, какъ всегда, когда думаетъ о чемъ-нибудь со злобой. Дѣло зашло черезчуръ далеко; противъ него начали издавать брошюры, уничтожали его же собственными средствами. Развѣ это не было смѣло со стороны такого мулата? А что, если онъ расправитъ свои крылья и положитъ всѣ свои силы? Вѣдь Богъ милостивъ къ каждому червячку, лежащему на дорогѣ.

Онъ спросилъ:

– Имя этого человѣка Хойбро?

– Лео Хойбро.

Линге записалъ имя на кусочкѣ бумаги. Потомъ онъ смотритъ на Бондезена. Столько честности и деликатности въ человѣкѣ, которому онъ никогда ничего не сдѣлалъ. Линге не могъ отнестись къ этому равнодушно, его юношеское сердце было тронуто, и онъ спросилъ, можетъ ли онъ въ благодарность оказать господину Бондезену какую-нибудь услугу. Ему будетъ очень пріятно, если онъ сможетъ когда-нибудь помочь ему.

Бондезенъ кланяется. Онъ очень доволенъ и проситъ позволенія притти какъ-нибудь опять. Онъ хочетъ написать стихи, состоящіе изъ однихъ настроеній, и ему бы очень хотѣлось, чтобы они были напечатаны.

– Да, сдѣлайте это и приходите опять. Благодарю васъ за вашу статью и за ваши сообщенія. – Въ эту самую минуту ему пришли въ голову слова его ггревосходительства, обращенныя къ нему при прощаніи, и онъ сказалъ величественно: – Сегодня вы, можетъ быть, оказали услугу и кому-нибудь другому, помимо меня.

Бондезенъ хочетъ его попросить быть какъ можно осторожнѣе. Онъ не хочетъ ни во что впутываться, что бы тамъ ни было. Онъ, значитъ, надѣется, что его имя не будетъ названо.

Разумѣется, разумѣется; „Новости“ сумѣютъ соблюсти тактъ. Линге вдругъ спрашиваетъ, предосторожности ради, какимъ образомъ Бондезенъ узналъ эту тайну?

Бондезенъ отвѣчаетъ: – Случайно, благодаря счастливому обстоятельству. Во всякомъ случаѣ, онъ можетъ положиться на это, онъ отвѣчаетъ честнымъ словомъ.

Послѣ этого онъ ушелъ.

На него значитъ клеветали, наговаривали. Линге посмотрѣлъ еще разъ на имя Хойбро и заперъ потомъ бумажку въ ящикъ. Во всякомъ случаѣ, не лишнее знать, съ кѣмъ имѣешь дѣло; это всегда можетъ пригодиться. Люди, но крайней мѣрѣ, будутъ знать, какъ хорошо освѣдомлены „Новости“. Да, его хотятъ низвергнуть; а пресмыкающееся не хочетъ уйти у него съ дороги, оно упирается и кричитъ, что есть мочи. Нѣтъ, ошибка была въ томъ, что онъ былъ черезчуръ кротокъ, черезчуръ снисходителенъ; человѣкъ съ такимъ острымъ перомъ, какъ его, не можетъ такъ оставить этого. Теперь все будетъ иначе.

Вотъ этотъ Илэнъ сидитъ во внѣшнемъ бюро и расходуетъ напрасно чернила; со стороны Линге прямо-таки великодушіе – оставлять за нимъ это мѣсто. Но теперь пусть онъ убирается. Чортъ знаетъ, что онъ будетъ дѣлать съ этимъ человѣкомъ; даже его рыжеволосая сестра избѣгаетъ его на улицѣ! Развѣ не изъ-за его статьи по поводу уніи газета потеряла подписчиковъ? Теперь его спустили на построчную плату, половина его безсмысленныхъ статей о рынкахъ и улицахъ никому не нужна; человѣкъ этотъ ничего не понималъ и не уходилъ. Онъ удваивалъ старанія, чтобы немножко заработатъ, и все продолжалъ сидѣть и худѣть съ каждымъ днемъ. Нѣтъ, Линге былъ черезчуръ великодушенъ; теперь все будетъ иначе!

И снова онъ принялся за свою утомительную работу, за реорганизацію министерства. Онъ былъ въ духѣ, написалъ двѣ статьи, такія мощныя, такія уничтожающія, какихъ еще не было никогда въ продолженіе всей войны. Этимъ дѣло должно будетъ рѣшиться.

Линге не могъ дольше молчать; вечеромъ, прежде чѣмъ оставить бюро, онъ позвалъ секретаря и сказалъ:

– На этихъ дняхъ появится статья противъ меня. Я хочу, чтобъ ее обсуждали такъ, какъ будто она направлена не противъ меня.

Секретарь не понимаетъ этого приказанія. Редакторъ, вѣдь, будетъ первый, кому брошюра попадетъ въ руки; вѣдь всю почту приносятъ къ нему въ бюро.

– Нужно стоять выше всего этого, – продолжаетъ редакторъ, – нужно показать, что мы выше всего этого.

Но чтобы разъяснить, что онъ хотѣлъ сказать о брошюрѣ, которая еще не появилась, онъ прибавилъ:

– Я боялся, что вы будете писать о ней во время моего отсутствія, – я, можетъ быть, уѣду на родину, въ деревню, на нѣсколько дней.

Да, теперь секретарь нонялъ приказаніе. Но Линге и не думалъ уѣзжать въ деревню. Онъ и не уѣхалъ.