Текст книги "Иллюзии успеха"

Автор книги: Клод Жост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава 11

В конце прямой кедровой аллеи возвышалась больница Святого Иакова. За ней виднелись улицы Крессоньер и Гаронна.

Слева от медицинского центра был выстроен городской кемпинг. Тьебо усмотрел в этом соседстве поразительную заботу городских властей о туристах.

Кемпинг кемпингом, но нельзя было не признать просто-таки классическим здание самой больницы. Бывшая мануфактура. XVII век. Величественное сооружение за серыми решетками, чуть-чуть печальное на вид несмотря на украшающие его фасад крест, круглый витраж и часы. Не говоря уж о статуе – нет, не Святого Иакова, как можно было бы ожидать, а какой-то другой святой… Может быть, впрочем, и самой Богоматери…

Наводить справки ему не пришлось: «цирк» Шальвана оказался виден издалека. Он раскинулся справа – между собственно больницей и светло-коричневым строением, застекленная половина второго этажа которого позволяла видеть хлопочущих врачей и сестер. Вся эта часть здания была поднята на столбы. У входа в это свайно-модерновое сооружение можно было прочесть: «Центр гемодиализа».

«Цирком» комиссар окрестил съемочную площадку. Она располагалась там, где на светящейся доске было написано синими буквами: «Отделение „Скорой помощи“ – Отделение интенсивной терапии».

Камера на рельсах, микрофон на «журавле», Ламблен, вооруженный мегафоном, в самом разгаре деятельности… Вокруг всего этого – машины. Белые – «Скорой помощи» и «альфа», которую Тьебо уже видел на мельнице.

Гримеры устраивали художественный беспорядок на голове кинозвезды Мишель Ванье, одетой в защитного цвета вельветовые брюки и толстую шерстяную куртку.

– По идее, у них вот что происходит, – зачастил Пупсик. – Пожарники из Валанс-д'Ажен обнаруживают мужа мертвым на мельнице. Их автомобиль мчится в Ажен и на полпути встречает «скорую». Тут же, естественно, жена и невестка в спортивной машине. И – в связи с тем, что уже произошло раньше, – появляется комиссар… Тогда…

– Ну и ну, господин Довернь, как же много вам удалось узнать! А чем кончается их детектив?

– Этого я пока не выяснил, патрон. Они не хотят мне говорить, чем кончается. Но зато я кое-что из совсем другой оперы услышал от электриков!

– Так-то оно лучше, продолжайте.

– Мишель Ванье – не только героиня фильма, но и будущая мадам Шальван. Вот уже несколько месяцев у них любовь. Если ничего не случится, в январе – свадьба. Но, как сказал один из ребят, между Мишель и Красавчиком – я цитирую! – «тоже что-то было»!

– Шальван об этом знает?

– Мне не пришло в голову поинтересоваться.

– При случае потрудитесь это сделать. Но потихоньку, старина, мне не хочется, чтобы продюсер устроил скандал из-за вмешательства в его личную жизнь.

Двое полицейских добродушно удерживали любопытных, которым разрешалось доходить только до газетного киоска, стоящего на перекрестке главной аллеи с той, что вела к реанимации.

Перед камерой звезда выскакивала из своей спортивной машины, хлопала дверцей, куда-то убегала…

– Что еще?

Пупсик откашлялся.

– Я приглянулся помощнице режиссера. Ну, это еще не верняк, но мы собираемся сегодня вечером поужинать вместе, и тогда я… я…

Тьебо развеселился.

– Ну, Довернь, вы даете! Узнаю вашу преданность общему делу и ваше рвение! В вашей служебной характеристике будет отмечено, что в случае необходимости вы без колебаний приносите себя в жертву интересам следствия!

Они подошли к съемочной площадке. Снимался план с Элен Мансар и Жоржем Бреннером.

Пять лет назад эта актриса оказалась в центре расследования, которое привело к аресту Александра Варвилля, поделившего в той грязной истории лавры с ныне покойным «великим» Фредериком Шомоном…

Комиссар не без волнения увидел ее снова. Он испытывал к этой женщине тягу – сразу и духовную, и физическую. Ему нравилось, что на улице она так же привлекательна, как на сцене или на экране, что в ее индивидуальности, в ее очаровании нет ничего искусственного.

В «Золотом роге» она остереглась – сделала вид что не узнала его, и он спрашивал себя, почему. Что это: продиктованная обстоятельствами скромность или, может быть, дело в воспоминаниях, не слишком приятных?

– Стараясь стучать зубами понарошке, я и вправду окоченела! – заявила Мишель Ванье.

Очень эффектная, закутанная в светлую норку, она наблюдала за съемкой, сидя в складном кресле, на спинке которого было написано ее имя. А продюсер не сводил с нее глаз!

Ассистенты, гримеры, звукотехники готовились на съемочной площадке к следующему кадру. Все было выверено и отрепетировано: от малейшего жеста до оттенка интонации. Актеры-роботы, покорные воле режиссера!

Ему казалось, что Элен Мансар, театральная актриса, не может здесь дать волю своему темпераменту. Она создана для публики, для «любовного свидания с тысячей лиц», как красиво определил суть актерского труда Саша Гитри. Ей нужно находиться под обстрелом глаз, в огнях рампы…

– Кончаем! Все! Упаковываемся и уезжаем! – распорядился Ламблен. – Леон, завтра надо снимать возвращение на мельницу, появление Бреннера, и переходить к интерьеру, в вестибюль.

Главный оператор ничего не имел против.

– Я уже сделал разметку. Если в полдень начнем, со светом все будет в порядке.

Ламблен поднял воротник куртки и, проходя мимо Тьебо, бросил ему:

– А вы кино-то любите, комиссар?

– Люблю.

– Тем лучше. Вам с нами будет не так скучно. Простите, я должен идти – надо еще уточнить кое-какие мелочи на завтра.

Заметив, что Элен Мансар направилась к продюсеру, Тьебо тоже подошел к нему.

– Не представите ли меня, господин Шальван?

– С удовольствием. Комиссар Тьебо. Элен Мансар.

Она улыбнулась, и он увидел знакомые искорки в ее глазах.

– Я очень рада встрече с вами!

– И я не меньше, мадам!

Мишель Ванье, обеспокоенная тем, что оказалась где-то в стороне от событий, покинула Ламблена и присоединилась к ним.

– Когда же вы начнете допрашивать нас, комиссар? – кокетливо сказала она, повиснув на руке продюсера.

Тьебо решил не упускать случая.

– Рассчитываю начать с вас, и сегодня же вечером.

Мишель нахмурилась.

– Неудачная затея! Я немного устала и собиралась лечь пораньше!

Комиссар жестом успокоил ее.

– Пожалуйста-пожалуйста, отдыхайте, как наметили! – И, повернувшись к Элен Мансар, спросил. – А вы, мадам? Может быть, вы сможете уделить мне сегодня несколько минут?

– Охотно, комиссар. Позвоните мне в гостиницу, и мы условимся о времени.

Тьебо поблагодарил и отправился искать Доверня. Пупсик был обнаружен в компании помощницы режиссера.

Блондинка с короткой стрижкой, кудрявая, как пудель. Большие серо-голубые глаза. Рот лакомки, губы не накрашены, а улыбка позволяет разглядеть очень красивые зубы.

– Простите, старина, но, поскольку у нас с вами на двоих одна машина, я хотел бы знать: вы возвращаетесь со мной или каким-то иным способом?

Пупсик откашлялся и, указывая на молодую женщину, доложил:

– Мадемуазель Дютур была так любезна, что предложила подвезти меня в своей машине. Конечно, если я вам нужен, то…

– Нет-нет, пока вы мне не нужны.

И, поскольку Пупсик, казалось, все больше и больше смущался, комиссар поспешил откланяться и пошел по кедровой аллее, в конце которой оставил машину, предоставленную в его распоряжение начальником аженской сыскной полиции.

У газетного киоска охотники за автографами стоически ожидали выхода артистов.

Мишель Ванье, несмотря на «усталость», была в восторге от возможности одарить массы поклонников своей подписью.

Девчушка в джинсах возникла перед комиссаром с блокнотом в протянутой руке.

– Виноват, девонька, но я – не актер!

Она осмотрела Тьебо с головы до ног с явным сожалением.

– А жаль! Вы мне понравились!

Глава 12

Он не решился пригласить Элен поужинать, опасаясь, что остальные не упустят случая позлословить об этом событии.

Но он стал меньше сожалеть об этом, когда владелец «Приюта якобинцев» отдал в его распоряжение закрытый для публики салон напротив телевизионного – по другую сторону вестибюля.

И здесь – то же очарование старой провинции: огромные шкафы, маленькие столики, ампирное бюро, мягкие кресла с нежно-голубыми цветами по темно-коричневому фону, зеркала. Низкий стол, состоящий из толстой стеклянной пластины, установленной на опору-колыбельку…

Вернувшись из ресторана, Элен переоделась. Сменила брюки и куртку на довольно длинный оранжевый бархатный балахон. А под него надела бледно-голубой кашемировый свитерок и черные сапожки.

Сидя на диване, она потягивала виски и улыбалась.

– Подумайте, как странно, комиссар! Это наверняка кем-то предписано, чтобы смерть всегда служила декорацией нашим встречам. Сегодня, как пять лет назад между нами – труп!

– Вас это пугает?

– Вовсе нет. Сегодня – совсем не то, что было тогда. От этой драмы я чувствую себя в стороне. Спасибо, что не обиделись на безразличие, которое я выказала днем в ресторане.

– Я же прекрасно понимаю, как вам не хочется рассказывать другим, при каких обстоятельствах мы познакомились!

– Да уж, зачем ворошить прошлое… А кроме того, для меня ведь самое ужасное – когда выставляется напоказ моя личная жизнь! – Элен сделала несколько глотков и поставила стакан на стеклянный столик. Потом продолжила: – Не считая того, что, признавшись в давнем знакомстве с вами, я немедленно оказалась бы изолированной от всей остальной группы. А такое всегда нежелательно в рабочей обстановке.

Комиссар вздохнул и, опершись на каминную полку, спросил:

– Они объединились, да?

– Вы не должны судить их строго. С одной стороны, существуют они, со всеми их достоинствами и со всеми чудовищными недостатками, а с другой – вы, в ком воплощено могущество огромного полицейского аппарата. Ваше присутствие здесь означает, что вы подозреваете кого-то из нас в том, что он или она – убийца Шарля Вале. Постарайтесь быть объективным, и вы сразу поймете, что ситуация не из приятных!

– Не решаюсь спросить вас о том, какая атмосфера царила тут до моего появления…

Она усмехнулась:

– Не решаетесь, а спрашиваете!

Тьебо признал правоту собеседницы. Элен, между тем, задумалась, и комиссар наблюдал за нею, наслаждаясь обаянием, которое излучала эта женщина. Ум, эмоциональность, чувственность, смешиваясь в ней, создавали это обаяние, к которому ему никогда не удавалось остаться равнодушным.

– Можно, наверное, сказать, что мы жили надеждой… Все должно было зависеть от вас. Если вы ограничитесь только формальными допросами, обстановка может разрядиться. В противном случае, мы тотчас переходим от надежды к… ко всеобщему недоверию. – Элен снова усмехнулась. – Чего и страшится наш продюсер… Между нами, вы сделали бы его счастливым, если бы отложили расследование до времени, когда закончится съемочный период.

Тьебо едва заметно передернул плечами и выбил табак из трубки в стоящую на камине хрустальную чашечку.

– В следующий раз воспользуйтесь лучше вот этой металлической штучкой на секретере, – посоветовала Элен. – Вообще она – для дегустации вин, но здесь, по-моему, служит пепельницей.

– Прошу прощения у нашего хозяина, – шутовски поклонился он и пересыпал все из чашечки в «штучку для дегустации».

– Спасибо от имени нашего хозяина! – улыбнулась Элен.

Убранство комнаты, присутствие этой женщины, какой-то своеобразный ток, при всякой встрече возникающий между ними, воспоминания о деле прежнем… Все это, в конце концов, способно привести к тому, что он вообще забудет, по делу явился или с визитом…

Комиссар неохотно повернулся спиной к конторке, над которой висела примитивистская картинка без рамы: под шарообразными зелеными деревьями маленькие человечки идут к колокольне, а на головы им сыплется снег, и вздохнул. Прелесть она или не прелесть, но ему надо ее допросить!

– Скажите-ка, Элен, в каких отношениях вы были с жертвой?

– Думаю, что на этот раз я оказалась за пределами круга: ни близких, ни далеких – никаких отношений с Шарлем Вале у меня никогда не было. И никаких дел. – Это было сказано ясным голосом, с уверенностью человека, способного подтвердить доказательствами свои слова. – Вы разочарованы, комиссар?

– Я? Я – в восторге! Но вы с ним все-таки были знакомы?

– Именно потому, что его репутация была мне слишком хорошо известна, я и старалась всегда избегать общения, а тем более – услуг с его стороны.

– У вас, конечно, есть свой импресарио, и хороший?

– Разумеется. Признанный специалист.

– А Вале никогда не пробовал подкатываться к вам?

Элен смотрела на комиссара, и веселые искорки плясали в ее глазах.

– Ну, какая же я для него дичь? Он выбирал только легкую добычу. Такую, на которую его знаменитый сольный номер «открытие таланта» мог произвести впечатление.

– Ваше мнение о нем?

– Знаете, комиссар, бывают такие отмели под водой, опасные для кораблей, их называют «банками». Так вот, Шарля можно назвать акулой, смысл жизни которой – пастись у этих банок.

– Был ли он на самом деле так всемогущ, как говорят?

Она выдержала взгляд Тьебо, отлично понимая свою ответственность.

– Он был опасен, но имел низость атаковать только тех, кто оказывался не способен ему сопротивляться. Либо потому, что видел в нем спасителя, либо…

Элен не решалась закончить, вдруг ясно осознав: коли уж она так жестко заявила, что у них с Вале никогда не было ничего общего, значит, все, что она говорит теперь, может быть основано только на слухах.

Комиссар пришел ей на помощь, сформулировав гипотезу, пришедшую ему в голову на исходе разговора со следователем Делормом:

– Либо у них были какие-то… какие-то тайные слабости, которые они не хотели бы увидеть обнародованными в скандальных газетках. Я не ошибаюсь?

– Увы, нет.

Тьебо поморщился. Красавчик Шарль ни за что не смог бы стать его покойником: притягательное местоимение означало для него хоть какую-то симпатию к жертве.

– Знаете ли вы Робера Дени?

– Да. Он принимал участие в спектаклях, в которых я играла.

– Ваше мнение?

– Об актере или о человеке?

– Меня интересуют оба.

Элен некоторое время молча изучала дно своего стакана.

– Как человек… Он жил как будто без кожи – понимаете, такая сверхчувствительность… И постепенно, с годами, сумел внушить себе, что его карьеру загубили. А актер он очень добросовестный. Но ведь это никогда не заменяло таланта!

– Были ли вы в «Лидо» во время того гала-представления, когда Дени угрожал Красавчику Шарлю?

– Была… Вале в тот вечер был особенно отвратителен. Любой на месте Робера захотел бы набить ему морду. Ну, во всяком случае, я надеюсь… Хотя, знаете, в наши дни власть и деньги способны свести на нет любую обидчивость!

– Значит, была все-таки у Вале власть?

– В известной степени – конечно. Он принадлежал к этой новой мафии, которая и диктует, в конце концов, в профессии свой выбор, если не сказать – закон.

Комиссар прошелся по комнате, вернулся к камину и стал машинально покачивать резную люльку темного дерева, покрытую тонкой патиной. Он попытался представить себе действия в предлагаемых обстоятельствах «человека без кожи».

– Как вы считаете, Элен, мог бы Робер Дени осуществить свои угрозы?

– Вы думаете, я способна залезть в его шкуру? Как это сделать? Как тут вообще можно рассуждать хладнокровно? Как определить порог, за которым неудачи, помноженные на озлобление и ненависть, могут одним мощным ударом превратить экзальтированного человека в убийцу? В какой момент слова переходят в действие? – Она покачала головой. – Нет, я не в силах сказать вам, когда мы, актеры, перестаем играть роль… Выходя со сцены или покидая съемочную площадку, мы на несколько часов перестаем быть персонажами пьесы и становимся самими собой. То есть опять-таки персонажами, которых мы играем изо дня в день, без выходных и отпусков, сталкиваясь с другими людьми в повседневных делах и в личной жизни… Нет, не знаю… – Тень разочарования легла на лицо актрисы. – Знаете, по утрам мне случается врать даже себе самой… Перед зеркалом… Потому что так хочется назвать «усталостью» то, что у Расина метко определено как ущерб, нанесенный годами… И безвозвратный… – Она жестом остановила комиссара, пытавшегося возразить. – Вы галантны, комиссар, и женщине всегда приятно слышать, будто она совсем не изменилась. Даже если она отлично знает, что это не так… Главное – ограничить этот… этот «ущерб» и сделать его как можно менее заметным.

Тьебо снова принялся ходить взад-вперед, поменял трубку и стал набивать новую.

– Говорят, некоторое время Шарль Вале был любовником Мишель Ванье… Так?

Элен вдруг разозлилась.

– Я требую, чтобы относились с уважением к моей личной жизни, а это обязывает меня уважать личную жизнь других людей! Не рассчитывайте на меня, комиссар, если хотите услышать отголоски альковных сплетен.

Он пожалел о неудачном вопросе. Нет, даже не о вопросе – о тоне, которым задал его. Но что теперь поделаешь? Надо продолжать…

– В котором часу вы приехали в тот вечер в Нейи?

– Около десяти.

– Может быть, вы видели, как кто-то входил к Шальвану или выходил от него?

Она заколебалась, но Тьебо был настроен решительно:

– Весьма сожалею, теперь уступить не могу: здесь речь не идет об уважении к чьей-то личной жизни. Требуется засвидетельствовать точный факт в деле об убийстве!

Элен пожала плечами.

– Вы думаете, мне надо это объяснять? Предложите лучше выпить, комиссар. Пожалуйста.

Тьебо взял бутылку, любезно оставленную хозяином гостиницы на секретере, и налил виски в стакан Элен.

– Будьте пощедрее, комиссар!

Он подлил ей виски, а сам удовольствовался одинарной дозой.

– Спасибо. Теперь у меня будет ощущение, что я проболталась под воздействием алкоголя.

– Вы приехали к Шальвану на своей машине?

– На такси.

– Следовательно, вышли прямо у дома.

– Да.

– И, расплачиваясь с водителем, видели, как кто-то вошел или вышел…

Элен выпила все до дна, отставила пустой стакан и глухо ответила:

– Этот человек возвращался, я подчеркиваю – возвращался в дом Шальвана, а не первый раз входил туда.

– Какие у вас основания подчеркивать эту разницу? Почему вы так уверены, что именно возвращался?

– Потому, что он… То есть она… Потому что на ней было только платье, а в это время года никто не прогуливается без пальто.

– Это была Мишель Ванье?

Элен расхохоталась.

– Ну, вы зациклились, комиссар! Чем это она так вам не угодила? Нет, это была не Мишель, это была Янник.

Прочитав вопрос на его лице, она уточнила:

– Янник Дютур, помощница режиссера.

– Вы уверены, что это была она?

– Должны бы помнить, комиссар: у меня нет привычки бросаться словами! На Янник была длинная цыганская юбка с оборкой внизу из белого шелка в коричневый горошек и золотисто-коричневая муслиновая блузка с очень широкими рукавами…

– Ладно, ладно, не сердитесь… И все-таки я стою на своем. Вы абсолютно уверены во времени?

– Могу поклясться, что десять еще не пробило!

– Простите мою настойчивость, но время тут – самое главное.

Она следила взглядом за полицейским, марширующим по комнате от двери к камину мимо окон с кружевными занавесками.

– Значит, вы вошли к Шальвану практически сразу за ней?

– Да.

– Вы не заметили, нервничала она? Была взволнована? Испугана?

– У меня не было на это времени: Шальван тут же вцепился в меня и больше не отпустил.

Тьебо остановился перед Элен.

– Предполагаю, однако, что вы – хотя бы просто из любопытства – посмотрели, кто уже пришел до вас, кто нет…

– Тут дело не в любопытстве. Это безусловный рефлекс, свойственный каждой женщине, комиссар. – Она ласково улыбнулась. – Между нами, я всегда стараюсь прийти попозже, одной из последних. Этакое маленькое кокетство. Особенно подходит для случаев, когда много женщин среди приглашенных. – Улыбка стала шире. – Я вхожу. Все внимание этих дам сосредотачивается исключительно на мне. И если они пронзают меня взглядами, значит, все в порядке. И я говорю себе: «Ну, держись, девочка моя! Для тебя еще не все потеряно!»

– И кто же вас пронзил в этот раз?

– Жена второго продюсера, критикесса ежедневной газеты, имени которой назвать не могу, и наша юная предприимчивая Мишель Ванье, полагающая, что с ее красотой можно обойтись и без таланта.

– Ничего себе! Привели в действие целый взвод!

– Надеюсь, что могу быть с вами совершенно откровенной, комиссар. Мне это редко удается на работе, но уж когда выпадает такой случай, я за него хватаюсь.

– И правы.

Значит, Янник Дютур, которая – по чистой случайности! – за несколько дней до отъезда в Ажен выпила стаканчик вина в компании Робера Дени… Не объясняется ли ее внезапно вспыхнувшая симпатия к Пупсику в равной степени его внешностью и местом работы? Не пытается ли она, ловко его выспрашивая, установить: есть ли свидетель ее ухода от Шальвана или возвращения к нему?

– А кого из приглашенных недоставало, когда вы пришли?

– Только Красавчика Шарля. Хотя я бы не сказала, что сразу так уж удивилась его отсутствию…