Текст книги "Иллюзии успеха"

Автор книги: Клод Жост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 5

Как было заведено, они поджидали комиссара, чтобы доложить о том, что сделано за день, и получить задание на завтра. В этот час здание уголовной полиции на набережной Орфевр пустело, в каждом отделе оставались только дежурные.

Тьебо сел за свой рабочий стол и осмотрел расположившихся перед ним полукругом сотрудников.

– Надеюсь, у вас все в порядке, – серьезно произнес он. – Начнем с Ламбера. Прошу, старина.

Ламбер достал свой неизменный черный блокнот, снял резинку, скреплявшую его рассыпающиеся листки, и перебрал их указательным пальцем.

Пухленький, круглый, с излучающей радость физиономией, а в работе – сущий зверь! Каждое новое дело означает для него подготовку длинного доклада, битком набитого фактами, цифрами и датами.

– Вале Шарль-Антуан. Родился в Париже 14 мая 1933 года. Холост. Пресс-атташе, специализировавшийся на кинематографе. Жил в доме № 40 по бульвару Экзельманс. Судимостей не было. Образование филологическое. Начинал с журналистики. Особых успехов не случалось, но он использовал первые же контакты, чтобы завязать полезные знакомства…

– Поехали дальше, старина. Я прочту об этом в вашем рапорте.

Раздосадованный Ламбер вздохнул, а Балафрэ, [1]1
  Le Balafre – прозвище полицейского, как в свое время прозвище герцога де Гиза, означает «Меченый», человек со шрамом (Прим. переводчика).


[Закрыть]Жанна и Довернь еле удержались от улыбки.

– Сколько лет пропустить, патрон?

– Двадцать!

Ламбер снова тяжело вздохнул и перелистал десяток страниц, исписанных убористым почерком.

– К 76-му году он уже пару лет работал пресс-атташе «Ривьера-продюксьон»! – Он печально-вопросительно поднял на Тьебо глаза и попробовал все-таки вернуться к прежней теме: – Надо сказать, что в журналистике Вале ориентировался на общественные отношения, он работал в агентстве и…

– Хм!

Поймав взгляд комиссара, Ламбер запнулся и закончил скороговоркой:

– … на три года ездил в Голливуд изучать методы «подачи» фильмов.

– Любопытно…

На этот раз Ламбер вздохнул с облегчением.

– Мне продолжать?

– Начиная с 76-го – конечно.

– Это важный для него год. Ему все удается. Его наперебой зазывают и на Каннский фестиваль, и на другие тоже. Он зарабатывает громадные деньги. И сразу же их тратит. Своими успехами наживает довольно много недоброжелателей и даже нескольких врагов. Я сказал бы – ненавистников. Коллеги говорят, что Вале никого не щадил и не колеблясь обращал в очень хорошие деньги любую услугу, которую ему случалось оказать кому-то.

– Речь идет об услугах, не входивших в его прямые обязанности?

– Да, патрон.

– Какого же рода?

– Кого-то кому-то порекомендовать, познакомить сценариста с продюсером или начинающую актрису с режиссером, и так далее.

– Ему за это платили?

– Тем или иным манером, но в накладе он никогда не оставался.

– А если… если клиент отказывался платить?

– Вале безжалостно топил его. Если, например, это был актер, его разносили критики или же ему внезапно отказывали в роли, хотя уже была договоренность по всей форме.

– В общем, он был всемогущ этот господин Вале?

– Похоже на то, патрон. У него были огромные связи и, кажется, он ни в чем не получал отказа.

– Понятно… Вы говорили о «ненавистниках». По слухам, или есть точные факты?

– Мне приводили в пример историю с Робером Дени, отличным исполнителем вторых ролей. Вале якобы несколько раз мешал его карьере. Полгода назад во время одного коктейля, Дени набросился на Вале. Их с трудом растащили. Как мне говорили, актер угрожал Вале и поклялся спустить с него шкуру.

Тьебо задумался: Сандра тоже упоминала о больших связях Шарля Вале. Уж не была ли она его «клиенткой», прежде чем стать его любовницей?

– Что за Робер Дени?

– У меня есть его координаты, патрон.

– Хорошо. Что еще о Вале?

– Все остальное, патрон. Вы ведь распорядились пропустить двадцать лет, ну и…

Тьебо покачал головой с едва заметной улыбкой.

– Сделаете для меня подробный письменный отчет. Дальше!

Младший в бригаде, Довернь, румяный блондин с фигурой регбиста, прозванный Пупсиком, переместил вперед свои девяносто килограммов.

– Красавчик Шарль, – начал он, поглядывая в листок, который держал в руке, – жил явно не по средствам. Он неплохо зарабатывал, но деньги на его банковском счете не задерживались. Я говорю только об официальных доходах, остальные не учитывались.

Комиссар нахмурился.

– На чем вы основываетесь, говоря, что были «остальные»?

– Я подсчитал его доходы и расходы – вот справка. Она не такая уж длинная, если иметь в виду его образ жизни. Кроме того, у него всегда была куча долгов, которые он, конечно, выплачивал, но – с опозданием. У Красавчика Шарля был порок, патрон! Он играл!

– Рулетка? Баккара?

– Покер.

– Выигрывал иногда?

– Довольно часто, причем изрядные суммы, но тут же, по капризу фортуны, терял их.

– Предполагаю, что в хорошие времена именно благодаря выигрышам он и выплачивал самые неотложные долги?

– Точно.

– А из чего складывался его – как вы это назвали? – «образ жизни»?

Довернь снова заглянул в листок, прежде чем начать перечисление.

– Он снимал дорогую квартиру на бульваре Экзельманс. Имел спортивную машину высшего класса. Зимний отпуск проводил в Савойских Альпах, на высокогорной станции в Межеве, летний – в Сен-Тропезе, где у него имелся свой – и неплохой – кораблик. Он играл в гольф, ездил верхом в клубах для сильных мира сего и занимался пилотажем в аэроклубе.

– И самолетик тоже свой?

– Почти. «Ралли-100», купленный на паях с двумя друзьями. Каждую неделю он летал на нем по два часа.

Комиссар побарабанил пальцами по подлокотнику и заключил:

– Насыщенная жизнь, как я погляжу!

Довернь усмехнулся.

– Да уж, скучать ему было некогда.

– Еще что-нибудь есть?

– Пока нет, патрон.

Тьебо повернулся к Жанне.

– Слушаем вас, моя красавица!

Она погрузилась в свои записи.

– Когда Ламбер сказал мне, что Вале получал свое боевое крещение в журналистике, я, на всякий случай, решила связаться со справочной службой Министерства внутренних дел. Вале совал свой нос решительно во все. Во время выборов в законодательные органы он предлагал свои услуги тому или иному кандидату в депутаты. Он создавал бюро, нанимал группу сотрудников и организовывал предвыборную кампанию. Это была серьезная, хорошо сделанная работа, и она всегда давала отличные результаты.

– А чем он сам-то занимался в этом деле?

– Он заставлял своего клиента работать с видеомагнитофоном. По существу, становился его имиджмейкером. Исправлял внешний вид манеры, учил, как надо убеждать аудиторию, если было нужно, корректировал целиком или частично тексты выступлений, чтобы они производили больше впечатления. А если этого кандидата избирали, он становился очень сильной «связью». Вале не забывал об этой стороне дела и умел воззвать к доброй памяти господина депутата, как только появлялась необходимость.

«Паук плел свою паутину», – подумал Тьебо. Паутину, в которой вчера вечером кто-то проделал две прорехи…

– Пока все, что у меня есть о Вале, патрон. Да, вот еще что: в 17 часов звонил следователь Делорм, он хотел бы, чтобы вы зашли к нему завтра утром.

– Зайду. Теперь все?

Жанна кивнула.

– Отлично.

Балафрэ, чувствуя, что пришел его черед, заерзал на стуле.

Маленький, коренастый, настоящий комок мышц и нервов… Шрам – след схватки во время ареста «теплой компании» в баре на Монмартре – пересекал правую щеку от скулы до подбородка…

Он выслужился из рядовых, и у него были свои привычки, свои методы работы. Он обладал нюхом старого крестьянина и языком, столь же цветистым, сколь и образным.

– Балафрэ, теперь вам слово.

– Я прощупал Симону Топен, консьержку с бульвара Экзельманс. К этому самому Шарлю, как я понимаю, она просто липла. Надо сказать, что, хотя ей уже и стукнул полтинник, она еще ого-го, вдовеет два года и глаза у нее такие голодные, если понимаете, что я хочу сказать…

– Понимаем.

– Ну вот. Красавчик этот тоже с ней любезничал: всякие там безделушки, царские подарки к праздникам. Это чтоб она у него прибирала хорошенько. Бабье там не переводилось. Симоне тут можно верить: так и шныряли, говорит, мимо нее туда-сюда. Вот только она не удосужилась подсчитать, сколько они там прохлаждались.

– А что за гостьи?

– Да манекенщицы всякие, актрисульки… Из тех куколок, которые только и ждут, чтоб кто-то помог им отхватить контракт на маленькую рольку в фильме или прорваться на телек, хоть в статистки.

– Это что – консьержка сама вычислила, кто они такие и зачем приходят?

– Какое сама! – покачал головой Меченый. – Это ей Шарль рассказывал, пока она драила его апартаменты. А она, значит, уши развешивала и, небось, глядела на него, как влюбленная курица, с пыльной тряпкой в руках.

– После таких визитов девчушки действительно сразу же получали контракт?

– Она говорит, Вале из кожи лез вон, чтобы слово сдержать. Только, надо думать, однажды вышла осечка, потому что месяца два назад какая-то там Дженни Сен-Клер…

Тьебо вытаращил глаза.

– Что такое, патрон? Что с вами? – удивился Балафрэ. – Вы ее знаете?

– Не то чтобы знаю, но мне сегодня уже называли это имя, – ответил Тьебо, припоминая утренний визит к Каламите. – Продолжайте-продолжайте, старина!

– Ага. Значит, эта самая Дженни трижды возникала у консьержки и всякий раз что-то такое передавала для Красавчика. Потом, через несколько дней, когда примерно в 8.30 Симона была у него, в дверь позвонили. Она открыла. И эта самая Дженни ворвалась прямо в комнату и с ходу вцепилась когтями ему в морду! Вдвоем они еле-еле ее утихомирили. Адрес этой птички у меня есть. Все, патрон!

Тьебо оглядел свою команду.

– Хорошо поработали, молодцы. У кого-нибудь есть, что добавить? Отлично. В таком случае, посмотрим, что у нас на завтра…

Глава 6

Дени пригласили на набережную Орфевр к десяти, но он явился на четверть часа раньше: пунктуальность, вызванная заботой о том, чтобы не опоздать к поднятию занавеса. Говорил стоя, держался непринужденно, без всякого смущения. Низкий красивый голос профессионального актера…

– … В заключение, господин комиссар, я хотел бы сказать вот что. Если бы мне было дозволено самому себя квалифицировать, я бы назвал Робера Дени большим актером на вторые роли, который не сумел или не имел возможности достичь большой известности.

Большой актер… Большая известность… Интересно, а как у него насчет большой скромности?

– Так и не хотите присесть?

– Отчего же… Теперь, когда я вам представился, пожалуй. – Он сел, положил ногу на ногу и, помогая себе жестикуляцией, снова обратился к Тьебо. – Теперь мы можем перейти к рассмотрению существа проблемы. Проще всего будет, если вы станете задавать мне вопросы. Постараюсь отвечать на них как можно более объективно, дабы помочь вам поскорее добраться до истины.

Довернь, устроившись за столиком стенографистки, открыл свой блокнот, чтобы записывать показания свидетеля.

– Заранее благодарю вас за помощь, которую вы согласились оказать нам, господин Дени. Вероятно, проще и логичнее всего будет, если мы начнем с самого начала.

– Я тоже так считаю.

– Когда вы познакомились с Шарлем Вале?

Актер чуть склонил голову набок.

– Десять лет назад. Фирма «Юниверсаль» снимала фильм о Второй мировой войне. «Пушечный марш». Действие разворачивалось во Франции в июле 44-го. Я играл командира отряда маки. Небольшая роль, но интересная. На случай, если вы видели картину, меня звали капитаном Гийомом… Помните: тот, кого эсэсовцы убивают на ферме?

– Я не видел этого фильма.

– Как жаль, в этом жанре он один из лучших… Я, правда, погибаю в первой же части, но роль достаточно сильная, чтобы запомниться.

– Что же делал на этой картине Шарль Вале?

– Был пресс-атташе продюсера.

– Какие у вас были отношения?

– Вообще-то, у нас с ним не должно было быть никаких отношений. Хотя мой персонаж и важен для фильма, но на рекламу никак нельзя было рассчитывать. Вот потому-то я и был приятно удивлен, когда понял, что Шарль Вале мною интересуется.

– Что значит «интересуется»?

– Он пригласил меня поужинать и во время этого ужина стал расхваливать мое исполнение роли капитана Гийома. Говорил, что я настоящий мастер своего дела и что заслуживаю куда большего, чем роли второго плана. Кстати, тут он не ошибался! Это совершенно справедливая оценка. И признаюсь, его слова меня обрадовали, больше того – вселили в меня надежду!

Заботливо набивая табаком трубку, Тьебо спросил:

– Он сделал вам конкретное предложение?

– Куда уж конкретнее! Он займется мною, будет подбирать подходящие роли, добиваться для меня контрактов – в театре, в кино и на телевидении. Слава придет ко мне, или я приду к ней, как вам больше нравится…

Комиссар чиркнул спичкой и раскурил трубку.

– В общем, он предложил себя на роль вашего импресарио? Так? – уточнил он между двумя затяжками.

– Именно так.

– На каких условиях?

– Сорок процентов всех моих гонораров.

Довернь присвистнул.

– Вот-вот, – сказал актер, повернувшись к нему. – И эти деньги, разумеется, следовало передавать ему из рук в руки.

Тьебо выпустил такое огромное облако дыма, будто хотел спрятать за ним, как за ширмой, свой очередной вопрос.

– Мне кажется, это многовато, или нет?

Свидетель усмехнулся.

– Вале – не дурак, он все подробно мне разъяснил. Его гонорар распределялся следующим образом: пятнадцать процентов за то, что находит мне контракты, и двадцать пять – за промоушн, то есть за то, что он обеспечит мое продвижение.

– И вы согласились?

Робер Дени вздохнул.

– После «Пушечного марша» мне ничего не светило, господин комиссар. Перспектива снова бегать по частным урокам, чтобы прокормиться, приводила меня в ужас! Надо знать, что такое часы ожидания в конторах продюсеров, каково это – стоять в хвосте очереди у дверей студии, чтобы заполучить хоть крошечную роль, чтобы взяли хоть в групповку, да хоть в массовку статистом, наконец! Что бы вы сделали на моем месте? То же самое, уверяю вас, что сделал я. Я ухватился за соломинку!

– Вале сдержал слово? – вмешался Пупсик.

– Да.

Это «да» прозвучало четко, без колебаний. Тьебо это отметил.

– Вы ему платили?

– Все до сантима!

– И появились контракты?

– Я снимался во многих фильмах, сыграл три роли в телеспектаклях и полгода работал в театре – в «Пале-Рояле».

– В тот же год?

– В тот же год! Надо ли объяснять вам, как я был счастлив?

– Ваши отношения с Вале в тот период?

– Солнечные.

– Когда погода стала портиться?

– Четыре года назад.

– Что же произошло?

Дени резко подался вперед.

– Понимаете, господин комиссар, я ведь сделал себе какое-никакое имя тяжелой работой в течение шести лет! Меня знали директора театров, режиссеры телевидения имели полную возможность меня оценить, и в кино я уже пошел в гору. Без ложной скромности скажу, что очень серьезно подхожу к своей работе, к своим ролям. А это всегда заканчивается признанием. Мне звонили, господин комиссар! У меня спрашивали, когда я буду свободен! Время переменилось: теперь уже на студиях я со стороны смотрел на статистов, охотящихся за заработками. – Дени сделал жест, призванный, видимо, рассеять некую двусмысленность, и тут же заговорил снова.

– Не подумайте только, что у меня, как говорится, закружилась голова. Нет, просто, одолев барьеры, я жил и радовался новой жизни, не более того…

– Давайте вернемся к Вале.

Актер несколько раз мотнул головой, крепко зажмурив глаза.

– Возвращаюсь, господин комиссар. Я был всегда очень пунктуален в отношении сорока процентов, а господин Вале, со своей стороны, больше не беспокоился о создании рекламной шумихи вокруг моего имени. Потом я решил, что слишком много плачу. Вале по-прежнему находил мне контракты, но ведь его усилия по моему «продвижению» теперь практически свелись к нулю! Вот я и подумал, что пора пересмотреть соглашение.

Комиссар прервал его.

– Кстати, ваше соглашение было письменным?

– Конечно же, нет. Но Вале всегда присутствовал при подписании контрактов. Значит, короче, если я соглашался признать пункт о пятнадцати процентах, то платить еще двадцать пять отказывался, поскольку не получал взамен ничего. Ни рекламы в газетах, ни заметок в журналах, ни выступлений по радио, ни, в особенности, по телевидению. Ничего!

– Как он отреагировал на ваше решение?

– Он обрушил на меня целую гору упреков и затаил недоброе.

– Что же было потом?

– Ничего особенного. Если не считать, конечно, того, что господин вале больше не предлагал мне контрактов. Честно говоря, я не слишком переживал по этому поводу, потому что должен был вот-вот встретиться с итальянцами из «Чинечитты». Бертолини собирался ставить совместную франко-итальянскую картину, очень дорогую. Ее готовили для Каннского фестиваля! Я ездил в «Чинечитту»! Я виделся с Бертолини! И он согласился доверить мне третью главную мужскую роль! Представляете, господин комиссар: у меня должно было быть несколько сцен с Мастрояни! Когда я уезжал от Бертолини, дело было улажено. На следующей неделе мне надо было зайти к Шальвану – генеральному директору и президенту компании «Ривьера-продюксьон», представлявшей в совместной продукции французскую сторону, – и подписать контракт. – Он проглотил слюну. – Но назавтра после моего возвращения в Париж мне позвонил Вале…

– Чего он хотел?

– Хотел знать, не передумал ли я… – Робер Дени передернул плечами. – Я подтвердил свою позицию. Он никак не хотел с этим примириться. А я… Я был еще в угаре от поездки в Италию, от нового поворота в моей судьбе… Ну, и послал его куда подальше… А поскольку, как мне показалось, он плохо понял, имел глупость объявить ему, что он рискует потерять и последние пятнадцать процентов, ибо впредь я, очевидно, смогу обходиться без его услуг! Бесполезно говорить, что я вел себя хуже идиота! Я это знаю, сам сколько раз повторял себе. Только попробуйте поставить себя на мое место. Я ведь шесть лет работал как вол и все шесть лет исправно ему платил! И в течение этих шести лет, как уже говорил, сделал себе имя! Доказательство? Предложила же мне «Чинечитта» роль без всякого посредничества Вале! Контракт был уже почти в кармане! Ну и вот, когда я в тот вечер швырнул трубку посреди разговора с Красавчиком Шарлем, я словно завоевал свободу. Такое было ощущение. – Дени задрал голову и погрузился в созерцание потолка. Когда он снова посмотрел на комиссара, Тьебо заметил, что в глазах артиста блестят слезы. – В пятницу я приехал в Нейи. Личная секретарша Шальвана провела меня в кабинет и там объяснила, что проект, касающийся меня, не может иметь благоприятного продолжения. Я был поражен, хотел немедленно связаться с Римом. Поговорить с Бертолини – он же дал мне слово! В ответ на мою просьбу красотка, ни слова не говоря, вытащила из папки телеграмму. От него самого, от Бертолини! И там он давал согласие на то, чтобы меня исключили из числа актеров, снимающихся в его фильме. Ну, тут я опять взорвался. А она стала мне объяснять, что один из компаньонов месье Шальвана поставил условием своего финансового участия в проекте присутствие в титрах некоего актера, и что у нас – то есть у того актера и у меня – одно амплуа, а в фильме такая роль единственная… И вот в эту самую минуту нашей беседы с секретаршей в кабинет входит наш дорогой Шарль и делает вид, будто страшно удивлен, что застал меня здесь. Удивлен! Как знаток этого дела, я высоко оценил его маленький этюд…

– Когда же все это было?

– Ну, этого-то я до конца своих дней не забуду! 25 октября 1974 года. В пятницу.

– А потом что?

– Это был конец! – Робер Дени сокрушенно покачал головой. – Трижды мне казалось, что еще можно выплыть, но каждый раз я неизменно шел ко дну.

– И всегда из-за Вале?

– Разумеется. Некоторые писаки из его друзей хорошенько потрепали меня в печати. Правда, я снялся в нескольких неудачных картинах, и это сильно облегчило им задачу. Вот и вся история, господин комиссар…

– Вы просили Шальвана принять вас?

– А как же!

– И он принял? Как это было?

– Ну, что вы… Естественно, не принял! Великий человек слишком занят: где уж ему найти для меня время!

Довернь кашлянул.

– Что? – обернулся к нему комиссар.

– Господин Дени, предлагал ли вам Шарль Вале какие-либо контракты после всей этой истории с итальянцами?

Актер как-то надтреснуто засмеялся.

– Не меньше дюжины!

Тьебо насупился.

– Иными словами, он хотел искупить свою вину?

Дени все еще смеялся, дребезжа, как расстроенный рояль.

– Роли с гнильцой! Порнографические мелодрамы с кретинским текстом! Если б я имел глупость согласиться, я был бы кончен как профессионал! Он прекрасно знал, что я откажусь, когда предлагал мне такое. Но, заметьте, предлагал! Потому что это позволяло ему заявлять одним, будто он всегда мне помогает, а другим – будто я уже до того низко пал, что собираюсь сниматься в роли одного из тех редких персонажей, которые ходят одетыми в грязных порнухах!

Довернь и комиссар переглянулись. Кажется, у них мелькнула одна и та же мысль: не страдает ли Робер Дени манией преследования? Может, он попросту зациклился на том, что всякое предложение Шарля Вале сомнительно?

– Слушая вас, можно подумать, будто Вале только и занимался тем, что сознательно вредил вам…

– Так оно и было.

Тьебо поморщился: нет, все-таки это слишком, и потому неправдоподобно.

– Вы мне не верите, да? Думаете, я преувеличиваю? Думаете: он – неудачник или что-то вроде и, поскольку ему надо как-то оправдать свои неудачи, сваливает все на Вале? Я не ошибаюсь, господин комиссар? – спросил с ехидцей Дени.

– Не совсем так. Но я действительно спрашиваю себя, нет ли у вас невротической депрессии с фиксацией внимания на Вале. Кажется, так это называют психиатры… Хотя бы в легкой форме.

– Нет, комиссар, нету меня никакой депрессии. И никакой фиксации тоже нет. Вы просто не знаете, что такое ненависть, порожденная чрезмерной спесью. Вале никогда не мог мне простить, что я осмелился назвать его «сутенером от искусства» и что, если уж говорить о сутенерах, я куда меньше презираю настоящих!

Пупсик присвистнул.

– Когда ж вы его так отделали?

– Вскоре после того, как он разыграл свой этюд в кабинете Шальвана.

Тьебо сдул пепел, упавший на подлокотник.

– Это заявление… Вы сделали его, когда были наедине с Вале?

Робер Дени поднялся.

– Конечно же, нет, господин комиссар! В том-то и дело, что публично! Во время банкета по случаю премьеры фильма Бертолини… Того самого, где я должен был сниматься…

– Как же он отреагировал?

– Он… Он засмеялся, господин комиссар! Он встал в позу, и, когда две гориллы, нанятые Шальваном в качестве телохранителей, вытряхивали меня оттуда, я слышал, как он бросил – вроде бы в сторону, так просто, ни к кому не обращаясь, – что я жалок!

Дени посмотрел по очереди на комиссара, на Доверня… Может, он ожидал, что они станут возражать?

– Где вы были позавчера между 21.30 и 22 часами?

Актер вытаращил глаза.

– Как я должен понимать ваш вопрос?

– Мне нужна информация, вот и все.

– В Нейи я не был, если вам хочется узнать именно это!

– А где были?

Робер Дени на секунду задумался и, радостно улыбаясь, объявил:

– Ходил в кино!

– Один?

– А что – это запрещено законом?

– Фильм? Зал?

– «Простая история» в «Гомон-Ришелье». Если вы еще не посмотрели эту картину Сотэ, поторопитесь, господин комиссар, это просто маленький шедевр!

– Вы там встретили кого-нибудь из знакомых?

– Нет, и, поверьте, начинаю сожалеть об этом.

– Были ли у вас еще какие-то публичные стычки с Шарлем Вале?

– Вы отлично осведомлены, господин комиссар!

– Место? Дата? Обстоятельства? Причина?

– В «Лидо». В начале июля этого года, во время благотворительного гала-представления. Там был весь Париж, все, кто еще не уехал в отпуск. Вся парижская зрелищная тусовка. Увидев меня, Вале вслух изумился, обращаясь к одному из организаторов: как это, мол, этому типу удалось раздобыть пригласительный билет? Мне бы хотелось избавить вас от его обидных слов в мой адрес…

– Как вы к этому отнеслись?

– А как бы вы отнеслись к этому на моем месте? Нас пришлось разнимать… Но на этот раз меня не вышвырнули за дверь!

Тьебо подошел к нему.

– Грозились ли вы тогда спустить шкуру с Шарля Вале?

– Терминов точно не помню, но по смыслу – да!

– Иными словами, вы признаетесь в желании убить Вале?

– Да. Ведь если в подвале заведутся крысы, у вас неизбежно появится желание купить крысиный яд.

Тьебо и Довернь переглянулись, ответ актера их озадачил.

– Значит, вы ненавидели Вале?

– Платил ему ненавистью за ненависть.

– Есть ли у вас оружие?

– Нет.

– Знали ли вы, что Шальван устраивал позавчера прием по случаю начала съемок нового фильма?

Актер чуть помешкал с ответом.

– Я вполне мог бы ответить вам «нет»! Но, увы, я питаю глубокое отвращение ко лжи в любых ее проявлениях. Да, знал. Дело в том, что я знаком с помрежем… помощницей режиссера этого фильма… Несколько дней назад мы с ней выпили вместе по стаканчику и, среди всяких других новостей, она сообщила мне, что уезжает. Ну, заодно и о том, что перед отъездом Шальван собирается устроить вечеринку. Так я и узнал об этом. – И, поглядев комиссару прямо в глаза, добавил: – Только не торопитесь, пожалуйста, с выводом о том, что это я отправился вчера в Нейи, чтобы подстеречь там господина Вале!

– На моем месте вы пренебрегли бы этой версией?

– На вашем месте… – Робер Дени горько усмехнулся. – На вашем месте я рассудил бы так: убийца Шарля Вале выполнил полезную для общества профилактическую работу, исключив его из жизни. Только вот я же не на вашем месте…