Текст книги "Талисман из Ла Виллетт"
Автор книги: Клод Изнер
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Среда 14 февраля
Перед домом номер 18 по улице Сен-Пер стоял человек в пальто с ратиновым воротником и в черном бархатном берете а-ля Ван Дейк. Он делал вид, что разглядывает витрину книжного магазина «Эльзевир». Слева были выставлены книги, посвященные расследованию криминальных тайн, в том числе, полное собрание сочинений Эмиля Габорио. Справа – старинные иллюстрированные гравюрами тома и современные английские издания: «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «Тэсс из рода д’Эбервиллей» Томаса Харди и «Приключения Шерлока Холмса» Артура Конан Дойла.
Утро выдалось хмурое, мелкий дождик моросил не переставая. Тротуары опустели, а вот книжную лавку оккупировали четыре светские дамы в зимних туалетах. Компанию им составлял старичок, похожий на мечтательно-грустного поэта: глубокие морщины на лбу, горькая складка у рта, щегольская бородка.
Морис Ломье прижался носом к витрине: на середине лестницы, ведущей в комнаты второго этажа, стоял Кэндзи Мори, один из владельцев магазина, а приказчик Жозеф Пиньо читал газету, прислонившись спиной к каминной полке с бюстом Мольера. Компаньона Кэндзи, Виктора Легри, нигде не было видно.
Морис Ломье перебрался под козырек подъезда соседнего дома, помедлил несколько мгновений и постучал в стекло привратницкой. «Шевелись, черт бы тебя побрал, ты не можешь просто взять и отступиться!»
Мишлин Баллю бросила чистить морковку и репу. Век подходил к концу, умножая мерзости жизни. Вокруг было полно чудаков, но Мишлин ничему не удивлялась с тех пор, как они с ныне покойным мужем Онезимом переехали в квартал литераторов и студентов. Она едва обратила внимание на хлыща, который мок под дождем. «Наверное, раздает проспекты, – подумала она. – Мог бы выбрать денек получше!»
– О, хранительница прохода, богиня вестибюля, снизойдите до меня, укажите, где живет почтенный мсье Легри.
Мишлин Баллю приготовилась дать нахалу от ворот поворот, но обращение «богиня» прозвучало нежной мелодией для слуха той, которая втайне от всех называла себя Балкис, царицей Савской. Как тут устоять? Она торопливо развязала тесемки фартука, поправила непокорную прядь и указала – пожалуй, слишком торопливо – пальцем на лестницу:
– Второй этаж, слева.
Фатоватый тип, не поблагодарив, начал взбираться по ступеням, и Мишлин рявкнула ему вслед:
– Вряд ли они вас впустят, эти глухие тетери! А ковер тут постелен не для всяких грязных псов!
Кипя от ярости, достойная дама вернулась к своим овощам.
– Старая дура, вот ты кто, Балкис Баллю, чокнутая простофиля, и все тут.
Морис Ломье нерешительно топтался у дверей квартиры. Его отношения с Легри были далеко не самыми теплыми, и Морису было нелегко заставить себя обратиться к Виктору за помощью. Он сделал глубокий вдох и позвонил.
На пороге возникла приземистая матрона с половником в руке. Собранные в пучок волосы держало устрашающее количество шпилек. Остолбеневший Ломье отпрянул назад и заголосил:
– О, незаменимая Амальтея, фея этого дворца, я жажду поговорить с мсье Легри, у меня к нему личное дело.
Эфросинья Пиньо нахмурилась и попыталась вспомнить, где и когда видела этого бесноватого.
– Живет он здесь, но в этот час всегда находится внизу, в магазине, где же еще ему быть! – гаркнула она и, не дав визитеру времени задать следующий вопрос, захлопнула дверь.
«Что это еще за тип? До чего же странные бывают люди! О-хо-хо, грехи мои тяжкие, мало мне других забот, теперь вот еще и дворецким приходится служить! Неужто мсье Мори вообразил, что я превращусь в восьмирукого идола, вроде той гадкой статуэтки, что красуется у него на столике? Я, мать его зятя! Ну уж нет, пусть даже не надеется!»
Эфросинья заперла дверь. Когда она колдовала над кастрюлями, поминая вслух этапы крестного пути Спасителя, никто, даже самые близкие, не имели права ее отвлекать. В результате теперь Кэндзи готовил себе чай в гостиной, на спиртовке. А Эфросинья, которая собиралась в скором времени стать бабушкой, надзирала за невесткой почище попечительницы беременной вдовы в эпоху Капетингов. Мысль о том, что будущий внук унаследует дурную кровь Айрис Пиньо, в девичестве Мори, приводила Эфросинью в бешенство. Каждый вечер, закрывшись в своей двухкомнатной квартирке на улице Висконти, где она теперь жила одна, Эфросинья придумывала сбалансированные меню, ловко маскируя мясо и рыбу в овощных пюре, слоеных пирожках и крокетах. Она старалась для продолжателя знаменитого шарантского рода, японские предки внука (в том, что родится мальчик, достойная матрона не сомневалась!) ее мало волновали. Времени на раздумья у Эфросиньи хватало: после женитьбы сына она больше не отвечала за порядок в квартире на улице Сен-Пер и в жилище Виктора и Таша Легри на улице Фонтен. Мсье Мори нанял для этой работы Зульму Тайру. Юное бестолковое создание отличалось ловкостью слона в посудной лавке, и хозяева давно перестали считать количество разбитых новой служанкой ваз, стаканов и тарелок. Мсье Мори горько сожалел, что сменил мадам Пиньо на неуклюжую недотепу, но молчал – ведь Эфросинья только и ждала, чтобы он вслух признал свою ошибку! Она с первого взгляда раскусила ни на что не годную девицу, но мсье Мори считал себя умнее всех и нанял Зульму, поддавшись на ее чары. Все мужчины одинаковы, думают не головой, а…
– Тем лучше! Пусть хоть все разворотит, так ему и надо! Но к малышу я ее и близко не подпущу! – ворчала Эфросинья, нарезая говяжью печенку под аккомпанемент «Отче наш» и «Богородице Дево радуйся…».
Она записывала в дневник все прегрешения и недостатки окружающих и теперь вознамерилась дополнить характеристику Зульмы Тайру, а также описать смешного надоеду в берете, которого только что выпроводила вон.
Никто не вышел на звяканье колокольчика, когда Морис Ломье переступил порог книжного магазина. Он схватил со столика, где были выложены новинки, «Сказки из хижины» Октава Мирбо и спрятался за книгой, а потому не увидел раздраженного лица Жозефа Пиньо.
– Прошу вас, мсье Пиньо, продолжайте! – воскликнула похожая на козу дама.
И Жозеф продолжил чтение вслух:
После того как следователь и руководитель экспертной лаборатории закончили осмотр места происшествия, кафе «Терминюс» снова принимает посетителей. Часть дня и весь вечер любопытные стеклись на улицу Сен-Лазар и отирались среди завсегдатаев в надежде узнать детали. Людской поток подхватил нас, внес в одну дверь и вынес из другой. Агент Пуассон пытался заступить дорогу террористу, и тот ранил его двумя выстрелами в грудь. Префект Лепин посетил мужественного агента у него дома на улице Сен-Луи-ан-л’Иль и вручил ему Орден Почетного легиона.
– Этот человек – герой, ему нужно поставить памятник! – звенящим от волнения голосом объявила дама в репсовом платье цвета баклажан с меховой муфтой в руках, из которой свисали поводки шипперке[17]17
Шипперке – порода собак.
[Закрыть] и мальтийской болонки.
– Вы слышали, Рафаэль, на вокзале, где я была несколько часов назад с мадемуазель Хельгой Беккер и моей кузиной Саломэ, произошло покушение! – простонала пухленькая дама.
– Анархисты, что тут скажешь! Счастье, что взрывное устройство, скорее всего – котелок, начиненный порохом и пулями, – угодило в люстру, изменило траекторию и упало на столы, иначе было бы не двадцать раненых, а Бог знает сколько убитых! – воскликнула Бланш де Камбрези, получившая от Жозефа Пиньо прозвище Коза.
– Продолжайте, мсье Пиньо, – приказала величественная дама с мучительно перекошенной половиной лица.
Морис Ломье потерял терпение и решил привлечь внимание Жозефа, но не успел – тот откашлялся и продолжил чтение:
Также весьма похвально действовали агенты Биго и Барбесу; анархист напал на них на Римской улице, завязалась схватка, и они скрутили преступника. Помощь им оказали прохожие. Напомню, дорогой читатель, что наш горе-подрывник – явный меломан, ведь он решился действовать в тот момент, когда оркестр исполнял «Марту» Флотова.[18]18
Фридрих фон Флотов (1812–1883) – немецкий композитор.
[Закрыть] Хлыщеватый молодой человек лет восемнадцати с жидкими усиками и светлой бородкой отказался сообщить свое настоящее имя. «Я – Икс из Пекина»,[19]19
Его звали Эмиль Анри. Покушение состоялось в понедельник, 12 февраля 1894 года, в 20 часов 52 минуты, неделю спустя после казни анархиста Вайяна.
[Закрыть] – заявил он. – Больше вам ничего знать не нужно.
– Наглец! Я бы не дожидался судебного процесса, а просто отрубил бы этому «жителю Пекина» голову! Или обвязал его динамитом и послал на передовую! Рано или поздно мы возьмем под контроль Мадагаскар! – проблеял старичок.
– Мадагаскар? – переспросила пухленькая дама. – Значит, вы разделяете убеждения полковника де Реовиля?
– Я никогда не бросаю слов на ветер, дорогая мадам де Флавиньоль. У меня есть связи в министерстве. Мадагаскар без труда офранцузится, как только мы станем там хозяевами.
– И непокорный Индокитай тоже будет нашим, если мы вырвем с корнем «желтую» культуру и заменим французским языком все аннамские диалекты. Таково мнение знаменитого исследователя Габриеля Бонвало, – важно заявила дама с перекошенным лицом.
– Весьма похвально, что вас так волнует продвижение нашей культуры по миру, дорогая мадам де Бри, – похвалил старичок.
– Конечно, заботит. Я пережила инсульт, сочеталась браком с полковником де Реовилем и теперь решила создать художественный салон в своем особняке на улице Барбе-де-Жуи. Я устраиваю ужины и принимаю членов Комитета Дюплекса,[20]20
Организация, основанная в 1894 году следователем Туркестана и Тибета Габриелем Бонвало (1853–1933) с целью пропаганды иммиграции в колонии.
[Закрыть] а они весьма осведомлены в этом вопросе. Мой четвертый муж не устает повторять: «У Поднебесной Империи нет языка, значит, мы должны дать его этой стране!».
– Браво!
Жозеф, который был доведен до исступления болтовней «бабищ» (так он называл толпившихся вокруг него трещоток), и прекрасно видел Мориса Ломье (который год назад пытался соблазнить Айрис), решил укрыться за газетой и вдруг наткнулся взглядом на заметку внизу полосы.
СОВРЕМЕННО! НЕСЛЫХАННО!
«Пасс-парту», пребывающая в постоянном поиске самых захватывающих романов, счастлива сообщить, что получила эксклюзивные права на публикацию второго произведения мсье Жозефа Пиньо. Наши читатели будут иметь удовольствие прочесть первые главы уже в следующем месяце. Те из них, кто по достоинству оценил «Странное дело Анколи» (роман издан у Шарпантье и Фаскеля), смогут насладиться готическими приключениями бесстрашной Фриды фон Глокеншпиль и ее пса Элевтерия, ищущих проклятый янтарь. Повествование понравится господам, дамам и девицам с нежной душой.
У Жозефа перехватило дыхание, он сложил газету, положил ее рядом с бюстом Мольера, почесал в затылке и пробурчал себе под нос:
– Вот подлецы! А ведь я с октября жду от них ответа! Мы же даже договор не обсудили! Аванс в двести франков – пустяк! На сей раз я потребую тысячу! Клюзель упрется, это ясно. Я уступлю, соглашусь на восемьсот, иначе… – Он потер руки. – Меня ждут слава, почести и все такое прочее! Нет, ну что за негодяи! Задержали публикацию моего шедевра, чтобы потешить самолюбие этого жалкого писаки Пеллетье-Видаля! Стиль – ужасный, интрига – пошлая! Зато он обедает с Полем Бурже!
Морис Ломье направился к камину, но тут в магазин ворвалась дама в шляпе с перьями, оттолкнула его и ринулась к Жозефу.
– Олимп, какой приятный сюрприз! – прощебетали «бабищи».
– Мсье Пиньо, будьте так любезны принести мне «Несчастья Софи» графини де Сегюр, урожденной Ростопчиной, я собираюсь читать ее близнецам моей племянницы Валентины – Гектору и Ахиллу.
– Эта книга, должно быть, на складе.
– Так не медлите, молодой человек, сбегайте за ней, и поживее!
– А кто будет стеречь лавку?
– От кого, от нас? Неужели вы усомнитесь в нашей честности? – воскликнула Олимп де Салиньяк.
Рафаэль де Гувелин – дама с собачками – бросив на Жозефа заговорщический взгляд, проговорила:
– Чудесная история! Весьма поучительное чтение! Все мы плакали над главой, где Софи хочет вылечить свою куклу от ужасной мигрени, прописывает ей горячую ножную ванну, и восковая любимица остается без ножек. Так трогательно!
– Дорогая, а вы уверены, что пересказываете близко к тексту?
– Совершенно уверена, Олимп. Я до сих пор вздрагиваю, вспоминая то место, когда наивная Софи отрезает головы несчастным золотым рыбкам.
– Хм… Пожалуй, я лучше я куплю мальчикам оловянных солдатиков. Да, именно так, это поможет воспитать в них чувство долга и любовь к родине. Вы идете, мадам?
Зашелестели шелка, по залу пробежал сквознячок, и дамы, не попрощавшись с Жозефом, покинули магазин, прихватив с собой старичка, отиравшегося рядом с госпожой де Реовиль.
Взгляды Мориса Ломье и Жозефа схлестнулись, как у двух дуэлянтов, готовых драться насмерть, вот только поединок вышел словесный.
– Кого я вижу! Кабацкий Рубенс!
– Будь я проклят, если это не Дюма для бедных! Как поживает ваша Дульсинея?
– Не тешьте себя иллюзиями, Айрис теперь – госпожа Пиньо.
– Париж кишмя кишит одинокими музами. Передайте вашей супруге мои соболезнования.
– По какому поводу?
– Она променяла драгоценную свободу на суровые будни супружества. Сожалею, что побеспокоил вас…
– Именно что побеспокоили! Убирайтесь!
– Не раньше, чем поговорю с мсье Легри, у меня к нему важное дело.
– В таком случае, я буду избавлен от вашего присутствия: мой шурин сейчас находится на улице Фонтен.
– Неужели милейший Легри позволяет вам, своему зятю, оставаться простым приказчиком? Это же эксплуатация!
– Я запрещаю вам…
– Прощайте, о счастливейший из супругов! – пропел Морис Ломье, приподнимая берет. – И передайте вашей достойной половине, что я готов запечатлеть ее в профиль в анфас, в фате или без фаты – как она того пожелает!
Пока Жозеф поискал глазами, что бы швырнуть нахалу в голову, Ломье испарился.
Гнев Жозефа стих, но его одолели черные мысли. Да, он действительно ничтожество – и в книжном деле, и в литературе. Айрис его не любит, а младенец родится горбатым.
– Малыш, я приготовила на ужин твое любимое блюдо, тебе пора подкрепиться, – громогласно заявила, входя в лавку, его мать. – Я поставлю его в буфет, тебе останется только разогреть.
Мысль об ужине вернула Жозефу жизнелюбие.
«Блеск! Сочный ростбиф с жареной картошкой!»
Таша задумчиво покусывала ноготь большого пальца, размышляя, какую из двух картин выбрать: портрет обнаженного мужчины со спины или парижские крыши в сумерках. Ей хотелось посоветоваться с Виктором, но тот проявлял снимки, закрывшись в лаборатории, и она удержалась от искушения.
– Пусть будут крыши.
Осенью 1893 года, в присутствии ближайших родственников, они поженились в мэрии Девятого округа, после чего уговорились не мешать друг другу в работе. По утрам каждый отдавался своей страсти: он – книготорговле и фотографии, она – живописи и иллюстрированию. Если удавалось выкроить свободный часок, они вместе обедали на улице Фонтен. Хозяйством в доме ведал бывший метрдотель Андре Боньоль, избавивший супругов от услуг Эфросиньи Пиньо, которая всюду совала любопытный нос.
Если днем встретиться не получалось, супруги ужинали вдвоем, хотя Таша часто задерживалась в городе: ей приходилось встречаться с заказчиками и коллегами, а еще она давала уроки акварели в студии своей матери Джины. Она испытывала вину по отношению к Виктору, и хотя он уверял ее, что не обижается, старалась хотя бы по воскресеньям уделять мужу внимание. Они подолгу нежились в постели, гуляли по набережным Сены или отправлялись наслаждаться природой за город.
Таша очень боялась официального статуса супруги, но после замужества ее независимость ничуть не пострадала. Виктор был как никогда заботлив и внимателен, а их взаимное влечение ничуть не слабело с годами.
«Супружеская жизнь подобна процессу топки печи: если тяга слишком сильная, разгорается пожар, а если кислорода не хватает, начинается чад», – утверждал Кэндзи. Но Таша опасалась, что совместный быт может породить опасную для любви скуку.
«К черту! Ты должна доверять любимому человеку. Он, как и ты сама, ненавидит правила и плюет на условности! Carpe diem![21]21
Carpe diem – латинское выражение, означающее «наслаждайся моментом» или «будь счастлив в эту секунду» (дословно «лови день»), часто переводится как «лови момент».
[Закрыть]» – сказала себе она.
Владелец «Ревю бланш» Таде Натансон,[22]22
Таде Натансон (1868–1951) основал журнал вместе с братьями: Александр был исполнительным директором, Луи-Альфред писал под псевдонимом Альфред Атис.
[Закрыть] с которым она недавно начала сотрудничать, прислушался к совету Жана Вюйара[23]23
Вюйар Жан Эдуард (1868–1940) – французский художник, представитель символизма и модерна, член группы «Наби».
[Закрыть] и согласился в конце месяца выставить двадцать работ Таша на улице Лаффит.
– Двадцать, вы поняли? И отберите лучшие! – сказал он ей.
Она не должна ошибиться, а значит, придется просмотреть все парижские крыши, мужскую и женскую обнаженную натуру, античные сюжеты и ярмарки.
Таша поставила рядом «Семью канатоходцев» и «Укротительницу хищников». Кажется, этот тигр похож на чучело толстого кота. Грудное мяуканье подтвердило ее сомнения. Полосатая кошка, год назад подобранная Жозефом на улице, которой хозяева не удосужились придумать кличку и так и звали Кошкой, нетерпеливо помахивала пушистым хвостом, требуя, чтобы ее выпустили погулять.
– Ты права, моя красавица, голосуем за икарийские игры.[24]24
Икарийские игры – жанр циркового искусства, в котором сочетаются элементы антипода и акробатики. Используя как трамплин ноги партнеров (нижних), лежащих на специальных приспособлениях, акробаты (верхние) перелетают от одного нижнего к другому.
[Закрыть]
Таша приоткрыла дверь мастерской, смотрела, как кошка перебегает через двор, и задумчиво мяла в руках кружевные перчатки, борясь с искушением отправиться в фотолабораторию к Виктору.
Кошка с трудом протиснулась в свой лаз и потрусила в сторону кухни. Справив нужду, она принялась шумно скрести когтями пол, давая хозяевам знать, что все в порядке и за ней нужно убрать. Виктор промыл снимки в цинковой ванночке, повесил их сушиться, погасил керосиновую лампу с замазанным красной краской колпаком и покинул лабораторию.
Она располагалась прямо в квартире. Там еще имелись кухня, туалетная комната и просторная спальня, куда при переезде с улицы Сен-Пер Виктор ухитрился втиснуть свой письменный стол с откидной крышкой и конторку. На стенах висели акварели Констебля, два портрета Гейнсборо и наброски тушью фаланстеры Фурье. Выполненный сангиной портрет матери Виктора, Дафнэ, в овальной раме соседствовал с изображением Таша в костюме Евы и портретом Кэндзи. Виктору пришлось расстаться с массивным столом и шестью стульями, но застекленный книжный шкаф он сохранил. Открыв дверцу, он взял с полки «Галантные празднества» Верлена, улегся на кровать и стал перелистывать томик в поисках любимого стихотворения:
Чувство эротического наслаждения медленно погружало Виктора в сладостную истому, из которой его вывела Кошка: она вдруг решила, что ей совершенно необходимо размять лапки.
– Ах ты гадкое животное! – ойкнул Виктор. – Прекрати вертеться! – шепнул он и протянул руку, чтобы погладить пушистую красавицу, к которой успел привязаться.
Когда она окотится? Таша уверяет, что со дня на день. Что они будут делать с выводком котят? Неужели придется обратиться к милосердному Раулю Перо, секретарю комиссариата Ла Шапель, покровителю бездомных собак и оставшихся без хозяев черепах?
Он представил себе беременную Таша. Фигура Айрис уже заметно округлилась, что давало повод подозревать, что она и Жозеф нарушили запрет Кэндзи и познали друг друга задолго до того, как их благословил кюре прихода Сен-Жермен-де-Пре. Сам Виктор не принимал никаких мер предосторожности в интимных отношениях с женой, но Таша оставалась хрупкой и тоненькой, как девочка. Виктор был доволен – перспектива стать отцом его пока что не воодушевляла.
– Я не готов поступиться своим внутренним «я», – сказал он блаженно мурлыкавшей Кошке.
Да, ему уже тридцать четыре. С чувством собственника по отношению к Таша он кое-как справился, но что будет, если у них появится ребенок? Когда жена сказала ему о выставке, организованной «Ревю бланш», он ее поддержал, хотя это предприятие его вовсе не обрадовало – он был уверен, что все посетители-мужчины будут вертеться возле Таша, раздевая ее взглядами. Виктора не успокаивал даже тот факт, что вместе с картинами Таша будут выставлены три его фотографии.
А еще его угнетала необходимость постоянно врать Кэндзи. Он вел себя как лицеист, сочиняющий небылицы, чтобы оправдать свои прогулы.
– Давно пора признаться, что я сыт магазином по горло и хочу заниматься фотографией! – в сердцах сказал себе Виктор.
В дверь постучали – коротко, три раза. Кошка мгновенно скрылась под кроватью.
– Открыто! – крикнул Виктор.
На пороге стоял высокий бородач в бархатном берете. Виктор не удержался от язвительной реплики:
– Увы, я вас разочарую – Таша тут нет.
– Вот и хорошо, у меня к вам конфиденциальный разговор, Легри. Сожалею, что прервал вашу сиесту, но я на ногах с самого утра, так что… вы позволите?
Не дожидаясь ответа, Ломье плюхнулся на кровать рядом с Виктором. Мужчины обменялись неприязненными взглядами, Виктор сделал попытку подняться, и Морис Ломье насмешливо ухмыльнулся.
– Поторопитесь, Легри, вдруг войдет Таша? Что скажет эта невинная душа, если застанет нас в такой позиции?
До крайности раздраженный Виктор вскочил, разгладил костюм и закурил, забыв об обещании жене не дымить в комнатах.
– Успокойтесь, – бросил Ломье, кивнув на кресло.
Но Виктор садиться не пожелал, и Ломье тоже встал, уронив разложенные на столике фотографии.
– Надо же, какие сюжеты! Потрясающе! Кто бы мог подумать, что вас так заинтересует изнанка жизни нашего современного Вавилона! Я думал, вы более легкомысленны.
– А вы все так же привержены темной гамме?
– Мой бедный друг, в том, что касается живописи, вы безнадежно отстали от жизни. Знаете, что Ренуар проповедует юным умникам, которые выбрасывают в Сену тюбики с черной гуашью? «Черный – очень важный цвет. Возможно, самый важный». Ничего удивительного – с его-то фамилией…[26]26
Игра слов: второй слог фамилии «Ренуар», нуар – означает черный.
[Закрыть]
– Я с ним совершенно согласен, потому и люблю темные стороны жизни столицы.
– Ошибаетесь, вас интересует не черный, а… серый. А это всего лишь оттенок, согласны?
– Прошу вас, довольно об этом! Что вам нужно?
– Вот это рассудительность! Ну и хладнокровие! Я потрясен, я…
– Выкладывайте!
– Ой-ой-ой, как вы меня напугали! Ладно, – Ломье опустился в кресло. – Меня привело к вам деликатное дело, за которое я не очень-то хотел браться. Если бы Мирей Лестокар не заставила меня…
– Мирей Лестокар?
– Ну же, Легри, вспомните: два года назад вы любовались ею на улице Жирардон. Брюнетка с пышными формами. Мими! Моя модель, моя муза, моя цыпочка. О, женщина, счастье художника!
– И чего ждет от меня эта самая Мими?
– Света, дорогой друг. Она усердно читает отчеты о ваших расследованиях – слишком опасных, на мой вкус. Вы стали ее кумиром. К счастью, я не ревнив. Вы не нальете мне выпить?
– Могу предложить только воды из-под крана. Так вы будете говорить или нет?
Ломье поудобнее устроился в кресле.
– Буду краток. У Мими есть кузина, Луиза Фонтан, – Мими зовет ее Лулу. Три недели назад Лулу исчезла, будто испарилась – не появляется ни на работе, ни дома. И Мими каждый день терзает меня просьбами: «Пойди к мсье Легри! Уговори его взяться за это дело! Он ее найдет, я в это верю». В конце концов я сдался. Заплачу, сколько скажете – в разумных пределах… Не расстреливайте меня взглядом! В нашем материалистическом обществе у каждого есть цена. Я спрашиваю, сколько стоите вы. Я бы никогда не стал злоупотреблять вашим драгоценным временем, не предложив взамен скромного вознаграждения.
– Что вы такое говорите?
– Вы ведь частный сыщик?
В комнату вошла Таша.
– Я обещала не мешать тебе, дорогой, но мне очень…
Она замолчала на полуслове, заметив Ломье.
– Приветствую тебя, о соблазнительная сестра по цеху. Слышала, что говорят на Монмартре? Это сенсация! Будто бы великолепная и талантливая Таша Херсон ответила «да» книготорговцу, увлекающемуся раскрытием преступлений. Она спутала любовь с иллюзией безопасности и – хлоп, птичка в клетке! Я, конечно, все опровергал.
– Как ты узнал?
– «Бибулус» на улице Толозе – прибежище болтунов. Хозяин заведения Фирмен водит дружбу с заместителем мэра Девятого округа, а тот – завсегдатай биллиардного зала в «Поддатой собаке». Не переживай, моя птичка, какая разница, кто прочел объявление о бракосочетании в мэрии. Кстати, могла бы пригласить меня, я бы осыпал тебя рисом, выпили бы шампанского… – И, довольный произведенным впечатлением, Ломье принялся рассматривать свои ногти.
– Так что же ты не кричишь об этом на всех углах?
– Я? Закладывать товарищей? За кого ты меня принимаешь!
– Ты спустился с Холма, чтобы сообщить мне эту новость? Что ты тут забыл?
– Тебя, прелестное дитя.
Таша унюхала запах табака, хотя Виктор успел незаметно спрятать окурок за книгами, и окинула мужчин подозрительным взглядом. Что замышляют эти двое? Они ведь терпеть друг друга не могут!
– Дорогой, когда освободишься, удели мне немного времени, я хочу с тобой посоветоваться, – сказала она Виктору и вышла, сопровождаемая вылезшей из укрытия Кошкой.
– Вы счастливчик, Легри, у вашей маленькой женушки есть характер. Ох уж мне эти пылкие чувства! Лекарство от одиночества или гиря на ноге? Что скажете?
– Нет, нет и нет!
– Странный ответ, Легри.
– Нет – это ответ на просьбу мадемуазель Лестокар.
– Мими – и никак иначе. Она будет страшно разочарована и превратит мою жизнь в ад.
– Зачем вы с ней живете, если так плохо думаете о супружестве?
– Привычка, лекарство от одиночества и гиря на ноге – до тех пор, пока не наскучит, а тогда – adios, епе maitia,[27]27
«Прощай, любимая» (баскск.).
[Закрыть] уезжаю в Испанию, пришлю тебе кастаньеты. Подумайте, Легри, плачу вам двадцать франков, я продал картину.
– Дело не в деньгах, они для меня не проблема.
– Вам везет, мне они тяжело достаются. Прощайте, Легри, еще увидимся. И улыбнитесь, ведь жизнь – забавная штука! – Ломье бросил взгляд на маленький портрет Таша, который он сам написал, – задолго до того, как она вышла замуж за Виктора. – Признайте, Легри, я не самый плохой художник на свете! А уж модель до чего соблазнительная…
Оставшись наконец в одиночестве, Виктор приоткрыл окно, дрожащими пальцами достал из пачки вторую сигарету и закурил.
Морис Ломье пробежал через садик с чахлыми розами. Бродячие кошки порскнули в разные стороны, когда он вставил ключ в замок своего жилища на первом этаже. Мими куда-то исчезла, и он надеялся добавить кое-какие штрихи к портрету Жоржа Оне, который обещал закончить к концу месяца. От этого заказа зависело его финансовое благополучие.
Ломье напевал, пытаясь довести до совершенства не желавший закручиваться ус. Дрова в печи потрескивали, а значит, пышная брюнетка, изображенная на всех пятнадцати портретах, скоро появится. Так оно и случилось: Мими вернулась с горшком супа и газетой четырехдневной давности, которую стащила у торговца фруктами с улицы Норвен.
– Ты с ним поговорил? – дрожащим голосом спросила она.
Морис Ломье вытер руки о фуфайку, перелил суп в кастрюльку и поставил на огонь.
– Он отказывается.
– Даже если ему заплатят?
– Особенно если заплатят – от этого пострадает его самолюбие. Меня это вполне устраивает! Пока не получу деньги за картину, мы будем на голодном пайке.
Мими нервно рвала газету, комкала ее и кидала в огонь, а потом вдруг замерла, словно окаменела, не в силах оторвать взгляд от какой-то заметки.
– Это она, я уверена! Какой ужас!
– Что стряслось, моя курочка? – поинтересовался Ломье, разливая суп по тарелкам.
– В Ла Виллетт нашли задушенную девушку. Тело в морге. Нужно туда сходить! – воскликнула Мими, схватила любовника за плечо и тряхнула так сильно, что он чуть не подавился супом.
– В Ла Виллетт? Мими, подумай сама: в этом городе полным-полно юбок, почему ты решила, что это Лулу?
– Интуиция. И потом, она никогда не исчезала без предупреждения. С тех пор как я в Париже, мы виделись каждые две недели. Мы ведь вместе росли и были друг другу как сестры!
– «Родственные души находят друг друга, если умеют ждать»… Хорошо сказано, правда, милая? Увы, это не я – Теофиль Готье. Успокойся и пусти эту газетенку на растопку.
Мими топнула ногой, схватила кисть, ткнула ею в палитру, обвела красным статью, сложила листок вчетверо и накинула теплую шаль поверх широкой шерстяной пелерины.
– Как это на тебя похоже! – раздраженно воскликнула она. – «В этом городе полным-полно юбок!» Признайся, стоит мне отвернуться – и ты во всех подробностях изучаешь чужое белье. А девять из десяти натурщиц вообще позируют тебе без ничего!
– Полно тебе, полно! На что мы станем жить, если я не буду зарабатывать на хлеб? Хочешь вернуться на пан…
– Мне что же, упасть на колени и благодарить тебя за то, что пустил в свою постель? Да ты совсем сдурел от этой мазни! – Она махнула рукой в сторону стоявших у стены полотен.
– Ты тоже раздевалась, когда позировала мне, Мими!
– Ты меня не любишь! – со слезами в голосе крикнула она.
– Черт, а суп? Да что с ними со всеми такое? Любовь, любовь! Куда ты помчалась, идиотка?
– Сам ты кретин! В морг.
Ломье натянул на голову берет, надел пальто с ратиновым воротником и кинулся следом за Мими по улице Жирардон.
– В морг, в морг… Миленькое дельце! – бурчал он, пытаясь догнать подругу.
Погода испортилась. Ветер усилился, пошел снег, и видимость ухудшилась. Виктор задержался в книжной лавке «Эльзевир» – нужно было закончить инвентаризацию – и теперь медленно брел по улице, опустив голову и мысленно обзывая себя дураком. Надо было сочинить для Кэндзи какую-нибудь правдоподобную историю и остаться в уютной квартире! Ему все труднее выполнять обязанности компаньона, и это при том, что, к вящей радости Жозефа, он в последнее время все чаще спихивает свою работу на него.
Виктор едва не столкнулся с выходившей из ворот парой.
– Мсье Легри, умоляю, помогите! – со слезами в голосе воскликнула женщина, схватив его за рукав.
– Лулу мертва, ее убили. Мы только что из морга. Ужасное зрелище, – подхватил мужчина. – Мими в ужасном состоянии, а я… Будьте великодушны, Легри, угостите нас выпивкой, я чертовски замерз.
В желтом свете газовых фонарей лицо Мориса Ломье выглядело непривычно серьезным. Виктор встревожился и повел их в винную лавку на улице Дуэ.
Они устроились за столом у печки и заказали красного вина. Виктор быстро вспомнил спутницу Ломье, знаменитую Мими: ее пышное тело красовалось почти на всех его полотнах. Она комкала в руках мокрый от слез платок и то и дело подносила его к глазам. Кое-как справившись с рыданиями, Мими проговорила:
– У меня есть бабушкина серебряная брошка, я заложу ее и заплачу вам, сколько скажете.
– Ты ставишь мсье Легри в неловкое положение, – шепнул Ломье.
– Плевать, раз это единственный способ убедить его! Так вы согласны, мсье Легри?
Виктор молчал, разглядывая содержимое стакана.
– Нам вот что непонятно, – продолжил Ломье. – Лулу сидела без гроша, а нам сказали, что на ней было роскошное платье. А еще она почему-то покрасилась в брюнетку.
Виктор поднял голову и понял, что проиграл. Невозможно упираться, когда у женщины покраснели от слез глаза, губы распухли, а на лице полное отчаяние. Будь с ним Таша, она бы наверняка его приревновала.
– А какого цвета они были прежде? – поинтересовался он.
– Лулу была рыжевато-золотистой блондинкой, чистый Боттичелли! Рядом с телом валялась бархатная маска. В этой мизансцене есть аромат тайны, способный вас привлечь, Легри.
