Текст книги "Талисман из Ла Виллетт"
Автор книги: Клод Изнер
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Суббота 24 февраля
За окном рассвело. Заспанный Корантен Журдан выбрался из постели и бросил взгляд в выщербленное зеркало. На него смотрел усталый человек с трехдневной щетиной на щеках. Он собрался с силами, налил в тазик воды из кувшина, схватил помазок, поднес его к лицу и вдруг замер.
«Я несчастный Бен Ганн. Три года я не разговаривал ни с одним человеком».[75]75
Р. Л. Стивенсон. «Остров сокровищ». Пер. Н. К. Чуковского. Гл. 15.
[Закрыть]
Корантен сознавал, что его удел – одиночество. Он покачал головой, чтобы избавиться от наваждения, чувствуя себя одновременно актером на сцене и зрителем в зале: ни тому ни другому сюжет пьесы не нравился. «Возвращайся домой», – сказал он себе. Он мог сколько угодно уговаривать себя – но желание довести дело до конца было сильнее. Он, как герой Достоевского, попал в безвыходную ситуацию и не ждал ничего хорошего. В его одержимости было нечто загадочное: он хотел разорвать порочный круг, собрать вещи и вернуться домой, но не мог – сначала нужно было найти третьего мерзавца.
Крики бегущих вниз по лестнице ребятишек оглушили Корантена. Улица внизу под окнами оживала, начинался новый день. Торговцы открывали лавки, хозяйки отправлялись за покупками, шли на работу мужчины. Простой люд жил привычной, нормальной жизнью, в которой ему, Корантену Журдану, не было места.
Кучер не желал возвращаться на улицу Бельвиль, но щедрые чаевые убедили его, и Жозеф мысленно поблагодарил Виктора, велевшего ему нанять фиакр. Дорога была забита бродячими торговцами, Жозеф крутил головой по сторонам, разглядывая квартал. Он был разочарован: это местечко с его прачечными, травяными аптеками, галантерейными лавками, слесарными мастерскими и мелкими магазинчиками ничем не отличалось от других районов, населенных простым людом. Надежда Жозефа увидеть что-нибудь новое и необычное вроде Американского квартала[76]76
Этот квартал, расположенный между улицами Бельвю и Манен, был обязан своим названием старинным гипсовым карьерам. Камень, который там добывали, отправляли в Америку, в Нью-Йорке из него строили дома.
[Закрыть] не оправдалась.
Пыхтя, как омнибус маршрута «Бельвиль – озеро Сен-Фарго», он вскарабкался на вершину холма, где тянулась двумя шпилями к небу церковь Святого Иоанна Крестителя.
Перед стрельчатым порталом здания, выстроенного по образцу святилища XIII века, человека в красных сабо и синем кушаке не оказалось. Жозеф справился о нем у мастера по склейке фарфора на Эншевальской аллее, и тот махнул рукой в сторону Палестинской улицы.
Жозеф обогнул школы, о которых говорил ему Сильвен Брикар, и попал на улицу Солитер, но сориентироваться не сумел и спросил дорогу у двух молоденьких прачек с корзинами белья. Они рассмеялись ему в лицо и убежали. Следуя указаниям, полученным от глуховатой старухи, которая плела сиденья для соломенных стульев, и стоявших у бистро подмастерьев, он наконец попал на улицу Ла Виллетт, где пухлощекая консьержка в фартуке в горошек и с забранными в большой пучок волосами направила его в заканчивающийся тупиком переулок. Ему показалось, что он попал в какую-то заморскую страну, но это была явно не Америка. Жозеф поднялся по лестнице в четыре ступени и увидел перед собой сколоченные из досок лачуги, разделенные ручейками грязных сточных вод. Обитатели этих, с позволения сказать, домов, были, наверное, самыми сирыми и убогими из всех парижан. Оборванные ребятишки носились между домами, петухи и куры выискивали корм, лаяли собаки, мычала корова. Воинственный петух напал на Жозефа и несколько раз пребольно клюнул его в лодыжку, так что тому пришлось искать спасения в первом же дворе. У колонки закоченевшие от холода женщина и две девочки накачивали воду в ведро, чтобы напоить корову, пегую нормандку.
– Ваша корова просто красавица, – заметил Жозеф.
– Она наша спасительница, без ее молока мы с малышками умерли бы с голоду.
– Вода хорошая?
– Уж получше, чем в сернистом источнике на улице Атлас! Ту мы берем только для полива огорода. Налить вам стаканчик?
– Спасибо, я не хочу пить. Не знаете, где живет Сильвен Брикар?
– Миллионер? В конце прохода, сразу увидите: самый большой дом, каменный, на засовах и замках – дядюшка Брикар страсть как боится воров.
Корова стояла неподвижно, шустрый петух осмелел и решился снова напасть на Жозефа, но девочки отбили атаку и загнали наглеца в курятник.
– Думаю, вы преувеличиваете его богатство, ведь он торгует черствым хлебом, – пробормотал Жозеф, посматривая на закрывавших дверцу курятника девочек.
– Да он в золоте купается, уж будьте уверены, – возразила женщина. – Вообще-то он человек неплохой. Часто выручает нас с тех пор, как моего Теодюля уволили из мастерской и он вынужден подрабатывать в порту на разгрузке и истопником на вокзалах. Вчера Сильвен принес нам целый мешок зачерствевших хлебцев. Мы размачиваем их в молоке, и выходит очень даже вкусно. Булочник и угольщик в кредит отпускать не хотят, а я заложила уже почти все, что было.
– Значит, он добрый малый, этот Брикар.
– Как посмотреть… – И женщина поведала Жозефу, что у Миллионера есть замок в Берри, куда он вскорости уедет и будет жить там в свое удовольствие.
– По трудам и честь, Брикар надрывается на работе, а лишних ртов у него нет. – Женщина взглянула на дочек.
Жозеф распрощался со словоохотливой кумушкой и пошел вниз по улице.
– А тетка была права, это не дом, а чистой воды форт, – пробурчал себе под нос Жозеф, глядя на бетонный куб с железной дверью.
Стучать пришлось долго: хозяин явно разглядывал незваного гостя в глазок.
– А, это вы, – прошамкал Сильвен Брикар. Он высунул голову за дверь, убедился, что Жозеф пришел один, и только тогда впустил его.
– Вы чего-то опасаетесь?
– Осторожность не помешает, миром движет зависть.
В доме аппетитно пахло выпечкой. Жозеф представил себе печь с марципанами и пряниками, сглотнул слюну – он был сладкоежкой – и достал из кармана завернутую в мятую бумагу книгу.
– Это заказ мадемуазель Софи Клерсанж – вернее будет называть ее Мэтьюсон. Помните, вы назвали мне первый слог ее фамилии? Так вот, я узнал остальное!
Сильвен Брикар почесал седеющую голову. Одет он был по-домашнему – в блузу, заплатанные штаны и старые сапоги – и весь выпачкался в муке.
– А мне она зачем? Отнесите ее в гостиницу!
– Мадемуазель Клерсанж выехала «по-английски», никому ничего не сказав.
– В таком случае, доставьте книгу в кондитерскую.
– В какую именно?
– «У Синего китайца», что на улице Винегрие. Хозяйка – вдова Эрманс Герен.
– Мой патрон рассердится, я обещал ему обернуться по-быстрому.
– А у меня, знаете ли, хлеб в печи, так что выметайтесь отсюда и катитесь на улицу Винегрие! По правде говоря, тамошняя хозяйка не слишком меня жалует, может и выгнать. Что вы хотите – возраст, к старости у женщин портится характер. А что за книга, роман?
– «История преступления» Виктора Гюго.
– А, Гюго! Как-то раз меня из-за него целую ночь продержали в участке. Мы студентами схлестнулись с полицией, власти ведь запретили играть пьесу «Рюи Блаз».[77]77
Эти события произошли 18 февраля 1868 года в театре «Одеон».
[Закрыть] Подрались, попинали друг дружку. В пьесе и впрямь были смелые строки:
К великой досаде Жозефа, продекламировав отрывок из пьесы, Сильвен Брикар вознамерился вернуться к своей выпечке. Нужно было немедленно «взбодрить» разговор.
– Эти стихи по-прежнему актуальны. По правде говоря, шишки, которые нами правят, все так же обирают народ… Ну и память у вас, мсье, вы наверняка были очень молоды, когда заучивали эту роль!
Миллионер поддался на лесть.
– У меня врожденный актерский талант. Нужно было поступить на сцену, мог бы играть любовников и мерзавцев. Я тогда вкалывал у кондитера, зарабатывал гроши и был влюблен в продавщицу. Ей было всего восемнадцать – просто милашка и вовсе не задавака. Но она предпочла мне моего дружка. Такова жизнь, ничего не поделаешь.
– Как ее звали?
– Эрманс.
– Как хозяйку «Синего китайца»?
– Это она и есть, только потолстела, да морщин у нее теперь прибавилось.
– Она вышла замуж за вашего друга?
– Спрашиваешь! Он успел ее обрюхатить, а потом – малышке был всего месяц – его забрили. Вперед, в Седан! Война хороша в патриотических куплетах, как послушаешь, так прослезишься, а подранят на поле боя – вмиг протрезвеешь. Я-то поступил, как наши «неподкупные» министры, спрятался у матери в Бордо и затаился, пока все не улеглось.
– А ваш друг?
– Сгинул в заварухе, с концами сгинул. Хотел сравняться с Вельпо, но погиб.
– Вы женаты?
– Шутите? На свете полно женщин, если бы я на всех женился… Ладно, мой мальчик, мне пора собираться, время первого тура.
– Можно мне с вами?
– Я думал, вас ждет патрон.
– Подождет. К дьяволу всех хозяев вместе взятых!
– Вот это по-нашему! Но имейте в виду: хожу я быстро, так что ноги у вас завтра будут ныть. Посидите здесь, я переоденусь.
Через несколько минут Брикар появился в своем нелепом черно-сине-красном наряде и надвинутом на брови цилиндре. Он погрузил в тележку корзины с «освеженным», подрумяненным товаром, заботливо укутал толстым одеялом, и они отправились в путь.
Час спустя обессиленный Жозеф плелся далеко позади похожего на бульдога торговца. Тот совершил несколько выгодных сделок, хорошо заработал и распродал почти весь товар. Можно было не сомневаться, что вскорости Сильвен Брикар пристроит к своему «дворцу» еще одно крыло.
– Пойдем выпьем, мой мальчик, я угощаю! – предложил Миллионер. – Могу себе это позволить!
Они завалились в кабачок, где хозяйка подала им две кружки пива, бросая томные взгляды на торговца хлебными корками.
– Ей не я нравлюсь, а мои деньги! – фыркнул Сильвен.
– Вам в голову пришла грандиозная идея. Торговать черствым хлебом – отличное ремесло, – ответил Жозеф, отогреваясь. – Зависишь только от себя, никому не кланяешься.
– О да, я свободен, как ветер. Я завел свое дело сразу после войны, когда в семьдесят втором вернулся в Париж. Работы в кондитерской для меня не нашлось. Хозяин, Марсель Герен, тогда только-только женился на Эрманс. Она, само собой, ко мне охладела. Беззаботная молодость миновала! Потом папаша Герен дал дуба, оставив после себя только долги, и Эрманс пришлось заложить лавку. Мы с ней случайно встретились на Центральном рынке, и она принялась жаловаться мне на жизнь, ну, я и поплыл. Выкупил лавку, оплатил ее ремонт и обновление и собственноручно раскрасил новую вывеску – Эрманс непременно хотела, чтобы кондитерская называлась «У Синего китайца».
– А почему синего?
– В честь ее отца, который умер в 1860 году в Поднебесной, на берегах Янцзы, Синей реки! Денег я потратил немало, но Эрманс утешил, и мы стали жить вместе, как настоящая семья. Так что Софи мне вроде как дочь.
– Но почему она носит фамилию Клерсанж, если ее мать – мадам Герен?
– Это девичья фамилия Эрманс, Марсель Герен отказался удочерить малышку.
– Вы больше не живете вместе?
– Можно подумать, вы собрались писать мои мемуары! Мы с Эрманс прожили вместе десять лет, когда плутовка решила наставить мне рога. Тут уж я не выдержал и отчалил. Но мы остались друзьями, так тоже неплохо.
– А что это за процесс, на котором вы помогли Софи?
– Гнусное было дело! Правосудие возмутилось тем, что женщины – богатые и, главное, бедные – посмели восстать против нежеланного материнства. Я защищал Софи и горжусь этим, обо мне даже в газетах писали!
Брикар достал растрепанный блокнот с вклеенными в него вырезками. Его имя фигурировало в числе свидетелей защиты рядом с именами миссионера, покровителя сирот, и молодой швеи, утверждавшей, что видела, как изнасиловали ее подругу.
– Ну, а теперь мне предстоит второй рейс, так что я отправляюсь домой. Ваше здоровье, мой мальчик! – воскликнул Сильвен Брикар и залпом допил свой стакан.
Жозеф последовал его примеру, и у него все поплыло перед глазами. Он пожал руку Миллионеру, выбрался на улицу, шатаясь добрался до улицы Ла Виллетт, остановил фиакр и велел ехать на улицу Винегрие.
«Надо ковать железо, пока горячо. Расспрошу эту мадам Герен. Она утаила от нас, что Софи Клерсанж – ее дочь, значит, покрывает ее или даже сама в чем-то замешана».
Алкогольный дурман перенес его на поле боя, где чудовищных размеров петух по имени Вельпо гнался за гнусным Зандини, переодетым нормандской коровой.
– Кончайте вопить, приехали! – объявил кучер, дергая Жозефа за рукав.
Тот расплатился, забыв о чаевых, и кучер грубо выбранил его.
«Синий китаец» светился на унылой улице Винегрие, как фонарь в ночи. Лепнина, мрамор и зеркала создавали утонченное обрамление для выставленных на прилавках разнообразнейших лакомств. Сидевшая за кассой хозяйка в черном кружевном чепце склонилась над вязаньем. Жозеф порадовался, что в лавке нет покупателей, и толкнул дверь. Зазвенел колокольчик, Эрманс Герен подняла простосердечное, как у постаревшей куклы, лицо. Ее голубые глаза моргнули, словно она вернулась в реальный мир откуда-то издалека.
– Что желаете, мсье?
– Мне нужен подарок для жены, она ждет ребенка, и ей все время хочется сладкого. Что вы мне посоветуете?
– Я наберу для вас ассорти. Пралине, помадку и берленго.[79]79
Мятные леденцы на основе сиропа из цукатов в виде маленьких, покрытых белыми бороздками разноцветных пирамидок.
[Закрыть] Ей нравится мята?
– Кажется, да.
– Тогда положим еще мятные пастилки и маршмеллоу. И несколько фиалковых конфеток. Когда вы ждете?
– Что? – удивился Жозеф, завороженный вазой с карамелью.
– Роды.
– Не раньше июля.
– Имя уже выбрали?
Эрманс Герен задавала вопросы не из интереса, а из соображений профессиональной вежливости.
– Если будет девочка, то Эванджелина, а если мальчик – Сагамор.
– Это христианские имена? – удивилась кондитерша.
– Мои тесть и теща – американцы. Боже, какой же я болван, забыл про цукаты! У вас они есть? – спросил он.
– Цукатами торгует пирожник.
– Моя матушка собралась печь торт, и если я не добуду для нее цукаты…
– Мне очень жаль, мсье, но у меня они кончились. Больше ничего не желаете?
– Да, это все, а за драже для крестного отца я приду потом.
– Вы живете в нашем квартале? – спросила мадам Герен, отсчитывая сдачу.
– В прошлом месяце переехали на бульвар Мажента. Там немного шумно, но зато очень удобно. И передайте привет вашей дочери Софи от моей жены.
Удар был нанесен так внезапно, что Эрманс Герен на мгновение утратила невозмутимость. Она почти сразу взяла себя в руки, но, когда ответила Жозефу, голос ее звучал неуверенно:
– Вы ошибаетесь, у меня нет дочери.
– Ну как это нет? Старик Сильвен был трезв, когда дал мне ваш адрес. А моя супруга – давняя подруга вашей Софи.
– Повторяю, мсье, это ошибка.
– Понимаю, вам не хочется признаваться из-за шумихи вокруг «процесса детоубийц», но, раз уж мы заговорили о прошлом, моя сладчайшая половина тоже была в числе обвиняемых. Так что мы с вами в одной лодке.
Побледнев как полотно, Эрманс дрожащей рукой тщетно пыталась убрать под чепчик невидимую прядь.
– Кто вы? – прошептала она.
– Друг хромого.
Она покачала головой.
– Оставьте меня в покое, уходите.
– Вы приютили свою дочь Софи, мадам Герен, признайте это. Мы знаем, почему она вернулась из Америки. Передайте ей это. Спасибо за конфеты! – произнес он и помахал пакетиком, перевязанным розовой шелковой ленточкой.
«Патр… Виктор будет мной доволен, я провел допрос на высшем уровне!» – похвалил себя Жозеф, шагая к омнибусу.
Его надежды, вопреки ожиданиям, не оправдались. Виктор выслушал доклад в подвале книжной лавки и недовольно нахмурился.
– Вы разворошили муравейник, теперь все всполошатся – вдова, ее дочь, хромой и бог знает кто еще. Вы поступили крайне необдуманно!
– Так я и знал! Вскочил ни свет ни заря, помчался в Бельвиль, выудил у Миллионера первоклассные сведения, а вы…
– Признаю, вы добыли ценнейшую информацию, – с натужной улыбкой признал Виктор. – Браво, Жожо.
Жозеф счел похвалу шурина слишком скупой и решил подняться к Айрис. Он пообещал Кэндзи, что через пять минут вернется в магазин. Наверху он столкнулся с Зульмой, которая боязливо отступала к лестнице под натиском Эфросиньи. Мадам Пиньо гневалась. Держав одной руке нож, в другой морковку, она грозно рычала:
– Можете на меня жаловаться, мне все равно, здесь я командую! Если понадобится, я молотком вобью эту истину в вашу дурацкую башку!
Жозеф поцеловал мать, надеясь ее успокоить, и решил от греха подальше покинуть кухню, но на пороге обернулся и спросил:
– Тебе, случайно, ничего не говорит слово Вельпо?
Эфросинья выронила морковку.
– Ты смеешь обзывать собственную мать старой шкурой?[80]80
Игра слов: по-французски слова velpeau (Вельпо) и vieille реаи (старая шкура) звучат похоже.
[Закрыть] Иисус-Мария-Иосиф!
Жозеф поспешил смыться. Когда он вошел в спальню, Айрис незаметно спрятала под подушкой тетрадь, в которой записывала сказку о стрекозе и бабочке.
– Я закончила печатать третью главу «Букета дьявола», – сообщила она мужу.
Оставшийся на складе Виктор мысленно подводил итоги.
– В бессвязном рассказе Жожо было нечто принципиально важное, но что? Миллионер участвовал в процессе вместе с миссионером, покровителем сирот. Мирей Лестокар тоже говорила о человеке, который заботился о детях и пристроил Лулу на работу белошвейкой… Кто говорил тебе, что работал в африканской миссии?.. Отец Бонифас! Да, и он же защищал Луизу Фонтан. Чертов кретин, почему я раньше о нем не подумал?
– Виктор, вы не знаете, куда мы поставили «Политические портреты» Ипполита Кастийя? – крикнул сверху Кэндзи.
Виктор поднялся в зал и откопал связку томов под произведениями Мармонтеля. Кэндзи не терпелось сбыть с рук залежавшиеся книги, и он принялся соблазнять парочку рантье, которые жаждали за небольшую плату составить библиотеку – не для чтения, а для красоты и престижа. Тома в кожаных переплетах как нельзя лучше подходили для этой цели.
Когда спустился Жозеф, Виктор отвел его в сторонку и шепнул на ухо:
– Я ухожу, извинитесь за меня перед Кэндзи, придумайте что-нибудь… Мне нужно на улицу Монжоль. Ваша информация навела меня на кое-какие мысли, придется снова побеседовать с отцом Бонифасом.
– А я что буду делать? Бить баклуши?
– После обеда отправитесь на разведку в Зимний цирк и раздобудете адрес Абсалона Томассена.
– Велосипед не возьмете?
– Нет.
«Зимний цирк… Отличное место действия для моего романа, – подумал Жозеф, затосковав по своему литературному детищу. – Так что там с Вельпо? Кто он – путешественник? Ученый?»
Он уже собрался заглянуть в словарь, но его подозвал Кэндзи.
Резкие порывы ветра гнали по небу свинцовые облака, но квартал Монжоль выглядел празднично. Свет горящих за стеклами керосиновых ламп отбрасывал золотые блики на узкие улочки, провонявшие жареной селедкой, алкоголем, табаком и нечистотами. На темном, защищенном от ветра перекрестке улиц Монжоль и Аслен ватага сорванцов стреляла из рогаток по пустым бутылкам, звенело разбитое стекло, разлетались в стороны осколки. По тротуару вдоль жалких домишек и пользующихся дурной славой гостиниц в ожидании субботних клиентов из Ла Виллетт и Бельвиля прохаживались проститутки в сопровождении сутенеров. Одна из них сделала знак Виктору: это была Марион, он видел ее с ребенком на руках у отца Бонифаса.
– Вы вернулись?
Виктор не успел ответить – за его спиной раздался визгливый голос:
– А ну-ка, отвали, этот красавчик мой!
Виктор повернулся. Перед ним стояла Моминетта в обтягивающем шерстяном платье с большим вырезом. Ее глаза были жирно подведены, губы накрашены яркой помадой. Марион и не подумала уступать.
– Только тронь, я позову на помощь! – взвизгнула она.
Виктор примиряющим жестом развел девиц в стороны.
– Я здесь не для… того. Мне нужен отец Бонифас.
Женщинам стало стыдно, они переглянулись и отступили к темно-красной стене «Отель дю Бель Эр»: точь-в-точь неистовые вакханки с греческой амфоры.
– Он пошел навестить Жирафу. – Марион указала пальцем на гостиницу «56 ступеней» – чтобы добраться до нее, надо было подняться по трем лестницам улицы Аслен.
Виктор не понял, как такое огромное животное могло протиснуться на этот Двор Чудес. Моминетта догадалась, о чем он подумал, и пояснила:
– Это прозвище Жозефины Пегрэ, она длинная, как голодный день, и худая как палка!
– С тех пор, как сутенер променял ее на молоденькую гибкую Равиньольшу, она шатается без дела и ничего не ест. Если так пойдет и дальше, скоро станет совсем прозрачной, – добавила Марион.
Виктор попрощался с девицами и поспешил уйти, чтобы не привлечь внимания сутенеров. Тяжело пыхтя, он быстрым шагом прошел по улице и начал подниматься по ступеням отеля мимо сводников, фальшивых калек и нескольких безработных.
Услышав звучное «Можно!», он вошел в убогое жилище: всю обстановку составляли таз – его явно использовали для самых разнообразных нужд, и набитый морскими водорослями тюфяк на полу, на котором лежала прикрытая несвежей простыней женщина с изможденным лицом. В ноздри Виктору ударил резкий запах, и он тут же расчихался.
– Простите, мсье… забыл ваше имя, я переборщил с уксусом Бюлли, борюсь с клопами, но пока безрезультатно, они тут повсюду, – сообщил отец Бонифас, отходя от больной.
– Ничего, – успокоил его Виктор, прикрывая нос платком. – Меня зовут Виктор Легри.
– Да, конечно, теперь я вспомнил, вы сообщили мне о смерти Лулу.
– Именно по этому поводу я и решил вас снова побеспокоить. Во время расследования я выяснил, что Лулу жила у свой давней подруги на улице Альбуи, они когда-то вместе работали.
– Я этого не знал.
– Я также выяснил, что эта подруга, Софи Клерсанж, и Лулу были обвиняемыми на процессе, а вы выступали свидетелем защиты.
Отец Бонифас наклонился, чтобы вытереть женщине губы, и медленно распрямился, морщась от боли.
– Поясница ноет, сил моих нет. Да, все точно, это был процесс против мамаши Тома. Мне хотелось помочь несчастным, особенно Лулу, я потом пристроил ее работать белошвейкой.
– Странное отношение к абортам – для священника.
– Возмущение общественным лицемерием не есть оправдание греха. Меня учили состраданию. Я долгое время жил в Африке. Жизнь там сурова, здесь она гнусна.
– Лулу – это уменьшительное от Луизы?
– Я всегда знал эту девушку как Лулу. Когда я подобрал ее, свидетельства о рождении при ней не было. – Отец Бонифас открыл слуховое окно, чтобы хоть немного проветрить помещение. – Уверен, наш милосердный Господь ни за что не осудил бы девушек, ставших жертвами мужской похоти и жестокости.
– Простите мне мое любопытство, отец, но где вы учились медицине?
– Учился? – Отец Бонифас расхохотался. – По книгам и на практике, уважаемый, ни одного официального диплома у меня нет.
– Разве закон не запрещает…
– …попрошайничанье, бродяжничество, проституцию, детоубийство, аборты, самоубийство. Он много чего запрещает. Я же, по мере своих скромных сил, пытаюсь врачевать беды. Если нищета губит человека, нужно протянуть ему руку помощи, разве не так? – Отец Бонифас с насмешкой взглянул на Виктора. – Значение имеют только упорство и опыт, – бросил он. – Я хотел помогать ближнему. Мечтал стать хирургом, делать трепанации черепа… Но мои родители были бедны, мне рано пришлось начать вкалывать, потом я уехал и оказался на другом берегу Средиземного моря.
– Это случилось после войны 70-го?
– Нет, намного раньше, мне повезло – я не участвовал в той бойне.
– А вот Сильвен Брикар уверял, что знавал вас в те времена.
– Сильвен Брикар? – Отец Бонифас закрыл окно и почесал щеку. – Решительно, память стала совсем никудышная, имя Брикар ничего мне не говорит.
– Это тем более странно, что он тоже свидетельствовал на том процессе. Брикар был любовником Эрманс Герен, а она ведь, кажется, – мать Софи Клерсанж.
Отец Бонифас покачал головой.
– Сожалею, мсье Легри, но я и правда не помню этих людей. Что вовсе не означает, будто я их никогда не встречал. Стареть чертовски неприятно. Возможно, в конце концов я вспомню, так что не стесняйтесь спросить снова. А теперь я должен сделать еще одну попытку накормить Жозефину – она ничего не ела со вчерашнего дня.
Виктор понял, что дальнейшее присутствие в этой жалкой комнатушке бессмысленно, откланялся и, минуя улицу Монжоль, добрался до улицы Боливар. Он собирался зайти за Таша в «Ревю бланш» и отвести ее пообедать в ресторан, но сначала нужно было позвонить в магазин и кратко пересказать Жозефу разговор с отцом Бонифасом. Необычный человек… Чистосердечный. Всегда готовый помочь тем, кто ему доверился. Но делать хирургические операции, не имея врачебного диплома… Бред какой-то! Кому верить? Ему или Сильвену Брикару? Рядом с Виктором остановился фиакр, он сел на скамью, сделал кучеру знак трогаться и подумал: жаль, что сейчас он не может помочь Жозефу. Главное, чтобы тому удалось поговорить с Великим Абсалоном…
Забыв о желудке, бунтовавшем после приготовленной Эфросиньей дорады с турецким горохом, Жозеф любовался ротондой Зимнего цирка, украшенной двумя фризами с барельефами во славу искусства верховой езды. Гнусный Зандини тоже едва не свернул шею, разглядывая стоявшую слева от входа бронзовую амазонку. Он отвлекся всего на мгновение, но Кармелла успела раствориться в толпе прохожих на бульваре Тампль. В животе у Жозефа громко заурчало, но он презрел эти звуки и подошел к двери дирекции двух цирков, что на улице Крюссоль. Слуга с внешностью императора Августа, которому Жозеф отрекомендовался журналистом, пригласил посетителя в маленькую гостиную, попросил подождать, очень скоро вернулся и провел его в кабинет господина Франкони. Директор восседал за огромным столом, на зеленом сукне лежал ворох пожелтевших афиш. Он жестом пригласил незваного гостя сесть в кресло красного дерева, подпер подбородок руками и сделал страдальческое лицо, давая понять, что готов к самым нелепым вопросам.
– Я не отниму у вас много времени, мсье, мне всего лишь нужно встретиться с Абсалоном Томассеном, – пояснил Жозеф, чем несказанно порадовал директора.
– Он завтра возвращается с гастролей по провинции и утром будет у меня. Мы должны обговорить последние детали вечернего представления. Вам лучше всего отправиться домой к Абсалону – на улицу Мартир, 2.
Виктор Франкони явно надеялся, что обрадованный посетитель немедленно исчезнет, но Жозеф словно прирос к стулу, не обращая внимания на досаду собеседника. Не каждый день удается встретиться с директором цирка, нужно расспросить его и выведать секреты, которые могут пригодиться в писательском деле.
– Читатели «Пасс-парту» жаждут узнать подробности закулисной жизни артистического мира. Не будет ли дерзостью с моей стороны попросить вас поведать детали будущего номера великого Абсалона? Наши подписчики – и особенно подписчицы – обожают этого гениального акробата.
– Вы правы, акробат он великолепный. И все же рискую разочаровать его поклонниц: я не знаю никаких деталей, Абсалон со мной не откровенничает. Наша звезда весьма капризна – этого не пишите! Взять хотя бы его контракт: костюмы должна была заказывать дирекция. Так вот, он настоял на изменении этого пункта: ему самому нравится играть в кутюрье! Да, Абсалон талантлив, но публика начинает уставать от его опасных прыжков, она жаждет чего-нибудь новенького. Наши несчастные львы и лошади ей уже тоже наскучили. Трудно соперничать с мюзик-холлами! Вот вам «Мирлитон», взгляните сами: «Олимпия» обещает зрителям Белони, Мариетту и их попугаев-акробатов, а еще стрелка кабальеро Гарсиа с ассистентом – псом по кличке Вильгельм Телль!
– Вам нужна Анни Оукли! Но ее – увы! – уже нанял Буффало Билл.[81]81
Буффало Билл (1846–1917) – американский военный, охотник на бизонов, создатель шоу «Дикий Запад».
[Закрыть] Она так управляется с карабином, что сам Ситтинг Балл прозвал ее Ватанайя Чичилия – «Та, что никогда не промахивается»!
– Браво, молодой человек, вы отлично владеете языком сиу, – насмешливо заметил директор. – Но я вряд ли соберусь в ближайшем будущем на берега Миссисипи, где, по слухам, имеет огромный успех плавучий цирк.
– Жаль, – совершенно серьезно отвечал Жозеф. – Можно мне – для репортажа – одним глазком заглянуть за кулисы?
– Да хоть двумя, если пожелаете! – воскликнул Виктор Франкони, мечтавший как можно скорее закончить разговор.
Чтобы попасть к артистическому входу, требовалось пересечь двор. Директор проводил «журналиста» до дверей реквизиторского цеха и оставил одного.
Жозеф шел по узкому проходу мимо вонючих клеток, где дремали хищники, над головой у него раскачивались трапеции и кольца. Неожиданно тигр с грозным рыком бросился на прутья решетки. Жозеф ринулся в коридор, где резвились ребятишки и разминались наездницы в трико. На ковровой дорожке китайские жонглеры в кепи и куртках репетировали пантомиму. В красно-золотом стойле два английских клоуна резались в домино. На одном были пышные панталоны и камзол конюха, на другом – шелковый костюм фисташкового цвета, затянутый в талии, и маленький заостренный колпачок. Жозеф подошел к ним.
– Вы знаете Великого Абсалона?
«Пышные панталоны» пожал плечами, давая понять, что не понимает. «Колпачок» произнес на ломаном французском:
– Слыхал, он очень… very good, but we… лучше! – Он подмигнул в сторону своего партнера, без предупреждения вспрыгнул ему на плечи, оттолкнулся и перелетел через дверцы стойла на арену, где выдал каскад прыжков на зависть обезьянке. Партнер поймал его, и они сделали несколько виртуозных кувырков.
– Школа коверных… – сообщил, пытаясь отдышаться, «Колпачок». – Настоящий акробатика!
«„То, что гимнасты вытворяют с помощью своих тел, сын мой, вы должны сотворить разумом“, говорил Барбье д’Оревильи, – напомнил себе Жозеф в омнибусе. – Он был чертовски прав, однако если я буду пользоваться чернильницей так же, как эти двое скачут по манежу, получатся одни только кляксы!»
Неприветливый консьерж дома номер 2 по улице Мартир пробурчал, что мсье Томассен часто отсутствует, а возвращается, как правило, в неурочный час, что неудивительно для человека, который проводит жизнь, болтаясь на веревке. Но в данный момент мсье Томассен отсутствует.
Жозеф обещал вернуться в магазин сразу же после того, как оценит – якобы! – партию книг у букиниста. Разочарованный неудачей с Абсалоном, он побежал к омнибусу: тот остановился, пропуская повозку с надписью «Перевозки Ламбера».
Корантен Журдан считал фиакры: это помогало забыть о ледяном ветре, гуляющем в окрестностях церкви Нотр-Дам-де-Лоретт. Желтый фиакр с кучером в белом котелке и светло-бежевой куртке стал девятнадцатым, повозку молочника, мчащегося во весь опор по улице Сен-Лазар, он не засчитал. Двадцатым номером прошла фура Компании мини-экипажей с кучером в зеленой куртке и кожаном картузе. Ну когда же тот паяц вернется наконец в претенциозное здание, которое выбрал для своего проживания? Как там было сказано на афише – «Абсалон, король акробатов и акробат королей»? Жалкий шут!
При виде омнибуса, следующего по маршруту «Пигаль – Винный рынок», который с лязганьем катил по рельсам в конце улицы Мартир, сердце Корантена сжалось. Он дважды видел, как кучер впрягал пристяжную лошадь, чтобы помочь двум першеронам втащить тряский вагон на Монмартр. Корантена ужасала страшная участь парижских лошадей. Порочность людская воистину безгранична – объявляют себя защитниками животных, а сами мучают их, эксплуатируя в хвост и в гриву. Взять хотя бы этих пристяжных: почему бы не взять и не отменить движение омнибусов по крутым холмам? Пусть пассажиры карабкаются вверх на своих двоих! Корантен вспомнил своего Флипа и разозлился еще больше. И хотя судьба животных никак не сопрягалась с тем, что он задумал, гнев укрепил его решимость. Он должен во что бы то ни стало преуспеть – во имя любви к Клелии, которую погубило лицемерное общество, ради…
