Текст книги "Миры Клиффорда Саймака. Книга 16"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

9

Это действительно были башни, вернее, башенки. Их было восемь, и они стояли в ряд, как сторожевые вышки, – словно кто-то когда-то опоясал такими вышками всю планету, но затем передумал, и все остальные снесли, а эти восемь почему-то оставили.

Они были сложены из необработанного природного камня, сложены грубо, без строительного раствора, лишь кое-где на стыках камни для прочности скреплялись каменными же клиньями или пластинами. Такие башенки могло бы соорудить первобытное племя, и вид у них был весьма древний. У основания башенки достигали примерно шести футов в поперечнике, а кверху слегка сужались. Каждая башенка была накрыта плоской каменной плитой, а чтобы плита не соскользнула, на нее еще взгромоздили крупный валун.

Уоррен обратился к археологу Эллису:

– Это по вашей части. Действуйте…

Вместо ответа маленький археолог обошел ближайшую башенку, потом пододвинулся к ней вплотную и внимательно осмотрел. Потом протянул руки, и со стороны это выглядело так, будто он намеревался потрясти башенку, только она не поддалась.

– Прочная, – сообщил он. – Построена на совесть и давно.

– Культура типа Ф, пожалуй, – высказался Спенсер.

– Может быть, и того меньше. Обратите внимание – никаких попыток украсить кладку, простая утилитарность. Но работа искусная.

– Главное, – вмешался Клайн, – установить цель сооружения. Для чего их тут поставили?

– Какие-нибудь складские помещения, – предположил Спенсер.

– Или просто ориентиры, – возразил Ланг. – Заявочные столбы, а может, меты на месте, где предполагалось что-то оставить.

– Цель установить нетрудно, – заявил Уоррен. – Вот уж о чем можно не гадать и не спорить. Всего-то надо скинуть сверху валун, приподнять крышку да заглянуть вовнутрь.

Он решительно шагнул к башенке и стал взбираться по ней. Подъем оказался не слишком труден – в камнях были выбоины, которые могли послужить захватами для рук и опорами для ног. Через минуту он был наверху.

– Эй, берегись! – крикнул он, налегая на валун. Валун покачнулся и не спеша опустился обратно на прежнее место. Уоррен уперся понадежнее и приналег снова. На этот раз валун перевернулся, тяжело рухнул вниз и с грохотом покатился по склону, набирая скорость. По пути валун ударялся о другие валуны, менял курс, а то даже, подброшенный инерцией, ненадолго взлетал в воздух.

– Киньте мне сюда веревку, – попросил Уоррен. – Я привяжу ее к верхней плите, и мы вместе ее стянем.

– У нас нет веревки, – отозвался Клайн.

– Тогда пусть кто-нибудь сбегает на корабль и притащит. Я побуду здесь до его возвращения.

Бриггс потопал в сторону корабля. Уоррен выпрямился. С башенки открывался прекрасный вид на окрестности, и он принялся, медленно поворачиваясь, изучать их.

Где-нибудь неподалеку, мелькнула мысль, люди – ну пусть не люди, но те, кто строил башни, – должны были обустроить себе жилье. На расстоянии не больше мили отсюда некогда было поселение. Ибо на возведение башен требовалось немалое время, а следовательно, их строители должны были где-то хотя бы временно разместиться. Но разглядеть ничего не удавалось – только нагромождения камней, обширные скальные обнажения да наброшенные на них коврики первичных растений.

Во имя чего они жили? Зачем они были на этой планете? Что могло их здесь привлечь? Почему не улетели сразу, что их удержало?

И вдруг он замер, не в силах поверить своим глазам. Очень тщательно проконтролировал впечатление, ощупывая взглядом линии, убеждаясь, что не сбит с толку игрой света на какой-нибудь куче камней. «Ну быть того не может!» – восклицал он про себя. Три раза такого не происходит. Он впал в заблуждение…

Уоррен глубоко вдохнул и задержал выдох, выжидая, что иллюзия рассеется. Она не рассеялась. Эта штука торчала там по-прежнему.

– Спенсер! – позвал он. – Спенсер, будьте добры, поднимитесь сюда.

А сам не сводил глаз с того, что увидел. Заслышав, как Спенсер шумно карабкается по башенке, подал ему руку и помог взобраться на плиту-покрышку.

– Посмотрите, – предложил Уоррен, указав точное направление. – Что там такое?

– Корабль! – заорал Спенсер. – Там еще один корабль!..

Корабль был стар, невероятно стар. Он весь порыжел от ржавчины – довольно было провести рукой по металлическому борту, и ржавые хлопья осыпались на камень дождем, а ладонь покрывалась красными полосами.

Внешний воздушный шлюз был некогда закрыт, но кто-то или что-то пробил или пробило его насквозь, не утруждая себя отмыканием замков: края люка были по-прежнему притерты к корпусу, однако сквозь рваную дыру можно было свободно заглянуть в корабельное нутро. И на многие ярды вокруг шлюза скальный грунт стал кирпичным от разбросанной взрывом ржавчины.

Люди протиснулись в дыру. Внутри корабль блестел и сверкал, ржавчины не было и в помине, хотя все предметы покрывала толстая пыль. На полу в пыли была протоптана тропа, а по бокам ее там и сям виднелись разрозненные следы: видно, владельцы следов время от времени отступали с тропы в сторону. Следы были инопланетные – мощная пята и три широко расставленных пальца, ни дать ни взять следы каких-то очень крупных птиц или давным-давно вымерших динозавров.

Тропа вела в глубь корабля, в машинный зал, и там посреди зала оставалась лишь пустая станина – двигателя не было.

– Вот как они выбрались отсюда! – догадался Уоррен. – Те, что вышвырнули свой собственный движок на свалку. Сняли двигатель с этого корабля, переставили на свой и улетели.

– Но они же ни черта не смыслили… – попытался перечить Клайн.

– Очевидно, разобрались, – отрезал Уоррен. Спенсер согласился:

– Да, должно быть, так и произошло. Этот корабль стоит здесь с незапамятных времен – видно по ржавчине. И он был закрыт, герметически запечатан – ведь внутри ржавчины нет. Дыру в шлюзе проделали сравнительно недавно, тогда же и сняли двигатель…

– Но зачем? – не утерпел Клайн. – Зачем им это понадобилось?

– Потому что, – ответил Спенсер, – они забыли, как запустить свой собственный двигатель.

– Но если они забыли устройство своего двигателя, как же они сумели совладать с чужим?

– Тут он вас всех уел, – заявил Дайер. – На такой вопрос вам не ответить.

– Ваша правда, – пожал плечами Уоррен. – А хотелось бы найти ответ – тогда бы мы знали, что делать нам самим.

– Как по-вашему, – спросил Спенсер, – давно этот корабль здесь приземлился? Сколько времени требуется, чтобы корпус покрыла ржавчина?

– Трудно сказать, – отозвался Клайн. – Зависит от того, какой они использовали металл. Можно ручаться за одно – корпус любого космического корабля, кто бы его ни строил, делается из самого прочного материала, какой известен строителям.

– Тысяча лет? – высказал предположение Уоррен.

– Не знаю, – ответил Клайн. – Может, тысяча лет. А может, и дольше. Видите эту пыль? Это все, что осталось от органических веществ, которые были здесь на корабле. Если существа, прилетевшие сюда когда-то, оставались на корабле, они и до сих пор здесь – в форме пыли.

Уоррен попробовал сосредоточиться и представить себе хронологию событий. Тысячу или несколько тысяч лет назад здесь приземлился космический корабль и не смог улететь. Затем, тысячу или тысячи лет спустя, здесь приземлился другой корабль, и экипаж обнаружил, что улететь тоже не может. Но в конце концов нашел путь к спасению, сняв двигатели с первого корабля и заменив ими те, на которых прилетел. Еще позже, через годы, или через месяцы, а может, всего через несколько дней здесь оказался разведывательный корабль с Земли – и в свою очередь выяснил, что улететь не в состоянии, поскольку специалисты по двигателям не могут вспомнить, как их запустить…

Круто повернувшись, Уоррен вышел из пустого машинного зала, не дожидаясь других, и решительно зашагал обратно по проложенной в пыли тропе к разбитому шлюзу.

И… подле самого шлюза на полу сидел Бриггс. Сидел и неловкими пальцами рисовал в пыли завитушки. Тот самый Бриггс, которого посылали на родной корабль за мотком веревки.

– Бриггс, – резко спросил Уоррен, – что вы здесь делаете?

Бриггс посмотрел на капитана бессмысленно и весело.

– Уходи, – произнес он.

И продолжал рисовать завитушки в пыли.

10

Док Спирс объявил диагноз:

– Бриггс впал в детство. Его мозг чист, как у годовалого ребенка. Правда, он может говорить, что единственно отличает его от несмышленыша. Но словарь у него очень ограничен, и вообще то, что он бормочет, по большей части ничего не значит.

– А можно обучить его чему-то сызнова? – поинтересовался Уоррен.

– Не знаю.

– После вас его осматривал Спенсер. Что сказал Спенсер?

– Сорок сороков всякой всячины, – ответил док. – А по сути все, что он сказал, сводится к практически полной потере памяти.

– Что же нам делать?

– Не спускать с него глаз. Следить, чтоб он не причинил себе вреда. Спустя какое-то время можно попробовать повторно обучить его чему-нибудь. А может, он сумеет перенять что-нибудь по своему почину. Главное – понять, что же такое с ним приключилось. Не могу пока сказать с уверенностью, связана ли потеря памяти с повреждением мозга. Вроде повреждений не видно, но утверждать определенно без серьезного диагностического обследования не берусь. А приборов для такого обследования у нас нет.

– Говорите, повреждений не видно?

– Ни единой отметины. Он не ранен. То есть нет никаких физических повреждений. Пострадал только мозг. Может, даже и не мозг, просто исчезла память.

– Амнезия?

– Нет, не амнезия. При амнезии больные находятся в замешательстве. Их преследует мысль, что они чего-то не помнят. В душе у них полная неразбериха. А Бриггс не ощущает никакого замешательства. По-своему он даже счастлив.

– Вы позаботитесь о нем, док? За ним же и впрямь нужен глаз да глаз…

Док невнятно фыркнул, поднялся и вышел. Уоррен крикнул ему вслед:

– Если увидите по дороге Лопоухого, скажите, чтоб зашел ко мне.

Док поплелся вниз по трапу. А Уоррен остался сидеть, тупо уставясь в голую стену перед собой.

Сначала Мак со всей своей машинной командой забыл, как запускается двигатель. Это был первый свисток, первый отчетливый сигнал, что все неладно, но неприятности-то заварились гораздо раньше, чем Мак обнаружил, что забыл азы своего ремесла! Команда разведчиков растеряла свои знания и умения почти с самой посадки. Как иначе объяснить, что они ухитрились так напортачить, разбираясь на свалке? При нормальных обстоятельствах они обязательно извлекли бы из частей инопланетного двигателя и аккуратно сложенных припасов какую-нибудь существенную информацию. И, в общем, они даже сделали кое-какие наблюдения, только не сумели обобщить их. А при нормальных обстоятельствах сумма наблюдений непременно привела бы к незаурядным открытиям.

С трапа донесся звук шагов, но поступь была слишком живой для Лопоухого.

Это оказался Спенсер.

Спенсер плюхнулся на стул без приглашения. И сидел, сжимая и разжимая руки, разглядывая их яростно и без слов.

– Ну? – поторопил его Уоррен. – Можете что-то доложить?

– Бриггс залезал в ту первую башенку, – выговорил Спенсер. – Видимо, вернулся с веревкой и обнаружил, что мы ушли. Тогда он влез наверх, обвязал покрышку петлей, а потом слез обратно и стянул ее наземь. Там она и лежит, примерно в футе от башенки, и веревочная петля на ней…

Уоррен понимающе кивнул.

– Да, он мог с этим справиться. Покрышка не слишком тяжелая. С ней можно было справиться и в одиночку.

– Там, в башенке, что-то есть.

– Вы туда заглядывали?

– После того что случилось с Бриггсом? Конечно, нет. Я даже поставил часового с наказом не подпускать никого. Мы не вправе шутить с этой башенкой, пока хоть немного не разберемся, в чем дело.

– А что там, по-вашему, может быть?

– Не знаю, – ответил Спенсер. – Хоть идея у меня есть. Нам известно, на что эта башенка способна. Способна лишить вас памяти.

– А может, память стирается от испуга? – предположил Уоррен. – Допустим, в башенке что-то такое страшное…

Спенсер отрицательно покачал головой.

– Никаких следов испуга. Бриггс совершенно спокоен. Сидит себе радостный как дитя и играет с собственными пальцами или бормочет бессмыслицу. Но радостную бессмыслицу. Именно как дитя.

– А что, если его бормотание даст нам ключ? Поставьте кого-нибудь, чтобы слушал его все время. Даже если слова сами по себе почти ничего не значат…

– Ничего не получится. Пропала не только память, но и воспоминания о том, что эту память стерло.

– Что вы намерены предпринять?

– Постараться проникнуть в башню. Постараться выяснить, что там скрывается. Должен же быть способ забраться туда и выбраться живым и здоровым.

– Слушайте, – заявил Уоррен, – хватит с нас экспериментов.

– У меня есть интуитивная догадка.

– Никогда раньше не слышал от вас ничего подобного. Вы, господа, не полагаетесь на интуитивные догадки. Вы полагаетесь на установленные факты.

Спенсер поднял руку и ладонью стер выступивший на лбу пот.

– Не понимаю, Уоррен, что со мной стряслось. Сам знаю, что раньше никогда на догадки не полагался. Но теперь ничего не могу с собой поделать, догадки просто прут из меня и занимают место утраченных знаний.

– Так вы соглашаетесь, что знания утрачены?

– Разумеется, да! Вы были правы насчет свалки. Нам следовало бы справиться с делом много лучше.

– А теперь у вас интуитивная догадка…

– Догадка безумная, – сказал Спенсер. – По крайней мере, звучит она совершенно безумно. Наша память, утраченные нами знания должны были куда-то деться. А если нечто, обитающее в башенке, присвоило их? У меня дурацкое чувство, что утраченное можно вернуть, можно отобрать у похитителя назад. – Он взглянул на Уоррена с вызовом. – По-вашему, я рехнулся?

Настала очередь Уоррена покачать головой.

– Да нет, что вы! Просто-напросто хватаетесь за соломинку…

Спенсер тяжело поднялся на ноги.

– Обещаю сделать все, что смогу. Поговорю с другими. Постараемся продумать все до мелочей, прежде чем что-нибудь предпримем.

Как только он ушел, Уоррен вызвал по селектору машинный зал. Из коробочки послышался пронзительный писк и голос Мака.

– Есть успехи, Мак?

– Ни малейших, – ответил инженер. – Сидим и смотрим на движки. Скоро свернем себе головы, силясь что-нибудь припомнить.

– По-моему, больше вам ничего и не остается.

– Можно бы попробовать потыкать кнопки наугад, но боюсь, если начнем, непременно выведем что-нибудь из строя насовсем.

– Держите руки подальше от кнопок и от чего угодно, – приказал Уоррен, внезапно ощутив острую тревогу. – Даже не прикасайтесь ни к чему. Бог знает, что вы там способны натворить.

– Да нет, мы просто сидим, – заверил Мак, – смотрим на движки и силимся что-нибудь припомнить.

Что за безумие, подумалось Уоррену. Ну конечно, безумие, что же еще? Там внизу люди, натасканные управлять космическими движками, люди, которые спали и жили с ними наедине на протяжении долгих унылых лет. А теперь эти самые люди сидят и смотрят на движки в недоумении, как их запустить.

Уоррен встал из-за стола и тихо спустился по трапу. И нашел кока в его каюте. Лопоухий свалился со стула и спал на полу, тяжело дыша. Каюта провоняла алкогольными парами. На столе красовалась бутылка, почти пустая.

Уоррен легонько пнул Лопоухого ногой. Тот чуть слышно застонал во сне.

Тогда капитан взял бутылку и посмотрел на свет. Там оставалось на один добрый, долгий хлебок. Он запрокинул бутылку и выпил все до капли, а потом запустил пустой бутылкой в стену. Осколки пластика осыпали голову Лопоухого мелким дождем.

Лопоухий поднял руку и смахнул осколки, как муху. И продолжал спать с улыбкой на устах: его чувства были удобно притуплены алкоголем и защищены от воспоминаний, которых у него теперь просто не было.

11

Они сызнова накрыли башенку плитой и установили треногу со шкивом. Потом опять стянули плиту вниз, а треногу использовали для того, чтоб спустить вовнутрь автоматическую камеру и получить снимки.

Да, в башенке что-то было. Они мучительно всматривались в снимки, разложив их на столе в кают-компании, и пытались сообразить, что же это такое. Формой оно напоминало не то арбуз, не то большое яйцо, поставленное на попа: нижний конец яйца был чуть сплющен, чтобы оно не падало. Снизу доверху яйцо поросло волосиками, и некоторые из них получились на снимках смазанными, словно вибрировали. У нижнего конца яйцо было оплетено какими-то трубками и, видимо, проводами. Впрочем, на провода в обычном понимании они были не очень похожи.

Они провели серию опытов, спустив в башенку измерительные приборы, и установили, что яйцо живое и во многих отношениях напоминает теплокровное животное, хотя можно было ручаться, что жидкие его компоненты не имеют с кровью ничего общего. Яйцо было мягким, не защищенным даже подобием панциря, оно пульсировало и вибрировало, только тип вибрации не поддавался определению. Однако волосики, покрывающие яйцо, шевелились без передышки.

И вновь они втащили плиту-покрышку на место, а треногу со шкивом не тронули. Биолог Говард сказал:

– Оно несомненно живое. Это какой-то организм, но не убежден, что это животное, и только животное. Провода и трубки ведут в его нутро извне и в то же время, могу почти поручиться, являются его частью. А посмотрите на эти – как прикажете их назвать – то ли штифты, то ли панели, как бы предназначенные для подсоединения новых проводов…

– Непостижимо, – заявил Спенсер, – чтобы животное могло срастись с механизмом. Взять, например, человека и его машины. Спору нет, они трудятся совместно, но человек сохраняет свою индивидуальность, а машины, может статься, свою. А ведь во многих случаях было бы выгоднее – если не социально, то по крайней мере экономически, – чтобы человек составлял с машинами единое целое, чтобы они сплавились и стали по существу одним организмом…

– По-моему, – сказал Дайер, – что-то в таком роде здесь и произошло.

– А в других башнях? – осведомился Эллис.

– Они могут быть соединены друг с другом, – предположил Спенсер, – могут быть каким-то образом связаны между собой. Все восемь в принципе могут представлять собой единый комплексный организм.

– Мы же не знаем, что там в других башнях, напомнил Эллис.

– Это можно выяснить, – ответил Говард.

– Нет, нельзя, – возразил Спенсер. – Мы не смеем рисковать. Мы уже шлялись вокруг да около гораздо дольше, чем позволяют простые меры предосторожности. Мак со своей командой решили прогуляться, заметили башни и осмотрели их, понятное дело, походя, а вернулись и забыли, как запустить движки. Мы не вправе слоняться возле башен даже на минуту дольше, чем совершенно необходимо. Уже и сейчас мы, быть может, утратили больше, чем подозреваем.

– Ты думаешь, – смешался Клайн, – что утрата памяти, которой мы, возможно, подверглись, скажется позже? Что мы сами не знаем сейчас, что именно мы утратили, а позже обнаружим, что утратили очень многое?..

Спенсер ответил кивком.

– Именно так и случилось с Маком. Он, как и любой в составе его команды, готов был поклясться, что может запустить двигатели, вплоть до минуты, когда их действительно потребовалось запустить. Любой в машинной команде считал свои навыки разумеющимися само собой, точно так же, как мы считаем само собой разумеющимися свои знания. Пока нам не потребуется какой-то специфический участок знаний, мы и не догадываемся, что утратили их.

– О таком несчастье страшно и подумать, – промолвил Говард.

– Это какая-то система связи, – заявил Ланг.

– Естественно, что вы так думаете. Вы же специалист по системам связи.

– Там провода!

– А зачем тогда трубки? – осведомился Говард.

– У меня есть на этот счет гипотеза, – сообщил Спенсер. – По трубкам доставляется пища.

– Трубки подсоединены к системе снабжения, – добавил Клайн. – Допустим, баки с пищей захоронены под землей.

– А не легче ли предположить, что эта штука питается через корни? – вставил Говард. – Раз мы толкуем о баках с пищей, то вроде бы подразумеваем, что эти штуки завезены с других планет. А они вполне могут быть местного происхождения.

– Но как бы они тогда воздвигли эти башни? – спросил Эллис. – Если б они были местными, им пришлось бы возводить башни вокруг себя. Нет, башни построил кто-то или построило что-то другое. Как фермер строит сарай, чтоб сохранить свой скот. Я бы проголосовал за подземные баки с пищей.

Уоррен подал голос впервые с самого начала совещания.

– Что заставляет вас склониться к идее системы связи?

Ланг пожал плечами.

– Да нет каких-то особых причин. Наверное, дело в проводах и этих самых штифтах-панелях. Все вместе взятое выглядит как устройство связи.

– Пожалуй, это приемлемая идея, – кивнул Спенсер. – Устройство связи, направленное исключительно на прием информации, а не на ее передачу и распространение…

– К чему вы клоните? – резко спросил Ланг. – Какая же это тогда связь?

– Так или иначе, – сказал Спенсер, – что-то украло у нас нашу память. Украло нашу способность управлять движками и столь основательную часть наших знаний, что мы завалили работу на свалке.

– Нет, не может быть! – воскликнул Дайер.

– Почему же не может? – съехидничал Клайн.

– Да ну вас к черту! Это чересчур фантастично!

– Не более фантастично, – отозвался Спенсер, – чем многие наши прежние находки. Допустим, это яйцо – устройство для аккумуляции знаний…

– Да тут просто нет информации, которую можно аккумулировать! – взорвался Дайер. – Несколько тысяч лет назад были знания, которые можно было позаимствовать на том ржавом корабле. Некоторое время назад появились еще знания, прибывшие с кораблем, который устроил свалку. Теперь очередь дошла до нас. А следующий корабль, набитый знаниями, может прибыть сюда кто знает через сколько тысячелетий. Слишком долго ждать, и слишком велик риск вообще ничего не дождаться. Нам известно, что здесь садились три корабля, но с тем же успехом можно предположить, что следующего корабля не будет вообще никогда. Получается полная бессмыслица.

– Кто сказал, что знания, прежде чем их позаимствуют, должны непременно прибыть сюда сами? Ведь и дома, на Земле, мы кое-что забываем, не правда ли?

– Боже правый! – вырвалось у Клайна, но Спенсера было уже не остановить.

– Если бы вы принадлежали к расе, устанавливающей ловушки для знаний, и если бы располагали достаточным временем, где бы вы такие ловушки поставили? На планетах, кишмя кишащих разумными существами, где ваши ловушки вполне могут обнаружить, разрушить и выведать их секреты? Или на других – необитаемых, второразрядных, на труднодоступных мирах, которыми никто не заинтересуется еще миллион лет?

Уоррен откликнулся:

– Я бы выбрал как раз такую планету, как эта.

– Представим себе картину целиком, – продолжал Спенсер. – Где-то существует раса, склонная воровать знания по всей Галактике. И для размещения своих ловушек она ищет именно маленькие, захудалые, ни на что не годные планетки. Тогда, если умело разбросать ловушки в пространстве, можно прочесать весь космос почти без риска, что их вообще когда-нибудь обнаружат.

– Вы полагаете, что мы столкнулись здесь с подобной ловушкой? – спросил Клайн.

– Я подбросил вам идею специально, чтоб поглядеть, как вы к ней отнесетесь. Теперь валяйте комментируйте.

– Ну, прежде всего, межзвездные расстояния…

– Мы имеем здесь дело, – объявил Спенсер, – с механическим телепатом, обладающим системой записи. И нам известно, что скорость распространения мыслительных волн от расстояния практически не зависит.

– Ваша гипотеза не подкреплена никакими данными, кроме домыслов? – поинтересовался Уоррен.

– А каких данных вы ждете? Вы безусловно догадываетесь, что доказательств нет и быть не может. Мы не смеем подойти достаточно близко, чтобы выяснить, что это за яйцо. И даже если бы посмели, у нас уже нет достаточных знаний, чтобы принять разумное решение или хотя бы сделать логичный вывод.

– Так что мы снова гадаем, – заметил Уоррен.

– А вы можете предложить что-либо лучшее? Уоррен печально покачал головой.

– Нет. Видимо, не могу.