Текст книги "Зачем их звать обратно с небес?"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

32

Гроза разразилась через несколько минут после того, как Фрост тронулся в путь. С человеком на плечах, он с трудом пробирался вперед, а в небе сверкали молнии, грохотал гром, сплошной стеной падала вода, и земля под ногами, казалось, ползет вниз вместе со стремящимся по ней потоком. Деревья метались, как великаны в горячке, и наверху, в отвесных скалах, в паузах между раскатами грома завывал ветер.

Мужчина был большой и тяжелый, Фросту приходилось часто останавливаться и отдыхать. Шаг за шагом он карабкался по опасной крутизне обрыва, а размокшая земля расползалась под ногами.

Он слышал кошмарный грохот низвергающихся потоков воды, как в воронку, летящих в ущелье между склонами. Наверное, площадка, на которой он обнаружил мужчину, была уже на фут покрыта водой.

С началом грозы вовсе потемнело, и Фрост видел лишь на несколько ярдов перед собой. О расстоянии, которое еще предстояло пройти, думать он не смел. Думать было можно только о следующем шаге, каждый раз – о следующем шаге. Время исчезло, мир сузился до двух ярдов, и Фрост двигался вперед, окруженный сырой вечностью.

Вдруг, совершенно неожиданно, лес кончился. Только что он шел среди деревьев, сделал шаг – перед ним луг, с травой по колесо, склонившейся под сильным ветром. Белесые стебли призрачно светились в сумерках, а над ними – сплошные струи неунимающегося дождя.

На холме над лугом стоял дом, окруженный исхлестанными дождём деревьями, а перед домом – какой-то непонятный горб, кажется, сарай.

Фрост ступил на луг, здесь земля была уже не такой вязкой, а близость дома придавала силы.

Он пересек луг и впервые за все время почувствовал, что несет человека, именно человека. Когда он карабкался в гору, это была только ноша, просто тяжелый груз. А теперь безжизненное нечто снова стало человеком.

Он дошел до деревьев, молнии продолжали дергаться в небе, ветер без устали хлестал по лицу.

Дом выглядел как прежде. Все вспомнилось, даже здесь, стоя под дождем, он мог представить себе две кресла-качалки, выставленные на крыльцо, и двух стариков, сидящих в сумерках и глядящих в сторону речной долины.

Он встал на ступеньку, та заскрипела, но выдержала.

Дверь. Раньше это не приходило ему в голову, а теперь Фрост задумался – не заперта ли? Господи, какая разница, все равно он войдет, даже если придется разбить окно. Этот человек должен оказаться под крышей. Но едва он потянулся к ручке, дверь открылась и чей-то голос произнес: «Kладите его сюда».

Возле стены Фрост увидел что-то похожее на койку. Наклонившись, он положил больного и выпрямился. Руки одеревенели, ныла каждая мышца. Комната на мгновение поплыла перед глазами, но вскоре все пришло в порядок.

Человек, открывший дверь, стоял к нему спиной возле стола в другом конце комнаты. Затеплился язычок пламени, свеча разгорелась – Фрост впервые видел свечу после того вечера с Энн.

Человек обернулся, это была женщина лет шестидесяти. Простоватое, но волевое лицо, волосы собраны в пучок; поношенный свитер с дырой на локте…

– Что с ним? – спросила она.

– Змея. Я нашел его в лесу, одного.

Она взяла свечу и, подойдя к Фросту, передала ему.

– Подержите, я взгляну.

Она склонилась над лежащим.

– Нога, – пояснил Фрост.

– Вижу.

Женщина протянула руки и взялась за обтрепанные края штанины. Дернула в стороны, и ткань с треском разошлась. Рванула еще раз.

– Держите свет ниже.

– Да, мэм, – кивнул Фрост.

Нога была покрыта черными и красными пятнами. Вздувшаяся кожа глянцево блестела, из нескольких открытых ран сочился гной.

– Он давно в таком состоянии?

– Не знаю. Я нашел его днем.

– Вы его тащили в гору? В такую грозу?

– А что оставалось? Не бросать же его там.

– Чем тут поможешь… – вздохнула она. – Только помыть. Покормить. Устроить поудобнее.

– Лекарств, конечно, нет?

– В десяти милях отсюда спасательная станция. А у меня – машина. Kогда гроза прекратится, отвезем его туда. Сейчас нельзя – дорога плохая, можем застрять. А оттуда они отправят его на вертолете в Чикаго.

Она повернулась и пошла на кухню.

– Я разведу огонь, – сказала она. – Вскипячу воду. Вы его отмойте пока немного. Постараемся что-нибудь в него влить.

– Он говорил о каком-то нефрите, – пробормотал Фрост. – Будто мертвеца тащил… Шел и думал, что он замерз, но нет, жив.

– Да, плохо умирать в такую погоду, – согласилась она. – И в таком месте. Спасатели бы не сумели добраться вовремя.

– Это точно.

– Вы шли именно сюда? Вы знали, куда шли?

– Kогда-то, очень давно, я жил здесь. Я не знал, что дом занят.

– Простите, я осмелилась… Мне показалось, что никто не будет против.

– Да нет, что вы…

– Похоже, вам самому надо поесть, – поняла она, взглянув на Фроста. – Да и отдых не помешает.

– Простите, мэм, – Фрост отступил на шаг. – Должен вас предупредить. Я – изгнанник. Мне с вами говорить не положено, и никто…

Она отмахнулась от его слов.

– Я знаю, что это значит. Не надо объяснять.

– Я не объясняю. Я только хочу, чтобы все было ясно. Здесь плохой свет, и вы могли не заметить отметин. Борода закрывает самые заметные. Я побуду здесь, помогу вам с этим человеком и уйду. Не хочу навлечь на вас неприятности.

– Молодой человек, – поморщилась она. – Какое мне дело, что вы изгнаны. Да вряд ли в этой глуши вообще кому-то есть до этого дело.

– Но я не хочу…

– Послушайте, раз уж вы изгнаны, то что вас заставило возиться с ним?

– Я не мог его оставить. Я не мог дать ему умереть там…

– Могли, – усмехнулась она. – Вы изгнаны, и это – не ваша забота.

– Но, мэм…

– Где-то я вас раньше видела, – медленно произнесла она. – Только без бороды. Я подумала об этом сразу, когда увидена вас на свету, но…

– Вряд ли, мэм… Впрочем, меня зовут Дэниэл Фрост, и…

– Дэниэл Фрост из Нетленного Центра?

– Да, но…

– Радио. У меня тут приемник, и я слушаю новости. Они сказали, что вы исчезли. Сказали, что разразился какой-то скандал. Но то, что вас изгнали, об этом – ни слова. Да, теперь я вспомнила, где видела вас – на новогоднем балу, год назад.

– То есть?

– Ну да. В Центре, в Нью-Йорке. Вы могли меня не запомнить, нас не представили. Я работаю в отделе исследований Времени.

– О Боже! – вскричал Фрост. Он наконец догадался, кто эта женщина. Это о ней Б.Д. говорил, что она пропала и ее необходимо найти.

– Я рада, что встретилась с вами, Дэниэл Фрост. Меня зовут Мона Kэмпбел.

33

Энн Харрисон поняла, что опять выбрала дорогу, ведущую в тупик, но поделать ничего не могла, оставалось ехать вперед, пока не удастся развернуться. Тогда – назад до развилки и снова пытать счастье.

Когда-то давно все дороги были пронумерованы и снабжены указателями, а на любой станции обслуживания имелись карты. Теперь же многие указатели исчезли, а станции обслуживания пропали вовсе. К чему они при таких машинах?

Ничего не оставалось, как тыкаться наобум, чтобы попасть, наконец, на дорогу, ведущую более-менее в нужном направлении. Ошибаться, петлять, возвращаться, теряя уйму времени и никогда не зная, где находишься.

Иногда попадались люди, которых можно было расспросить, редко – небольшие городки, которые можно было опознать, во всех остальных случаях оставалось ехать наугад.

День был теплый, и буйная поросль сжимала дорогу с обеих сторон, превращая ее в туннель, где даже с открытыми окнами нечем дышать.

Дорога сделалась еще уже и теперь смахивала на траншею. Справа круто возвышалась гора, густо поросшая деревьями и подлеском, серые валуны, покрытые лишаями мха, высовывались из травы. Слева же почва резко уходила под уклон и, точно так же, была усеяна валунами и утыкана деревьями.

Энн решила так: если через пять минут она не найдет места, чтобы развернуться, то вернется к развилке задним ходом. Это, конечно, медленно и рискованно – слишком узка колея, поэтому ей хотелось надеяться, что все обойдется.

Но деревья все ниже склонялись к дороге и скребли ветвями по машине.

Гнездо она увидена слишком поздно и сразу не сообразила, что это такое. Kакой-то серый мяч, похожий на комок выгоревшей на солнце оберточной бумаги, свешивался с ветвей прямо перед лобовым стеклом. Он скользнул по стеклу, обогнул его, ветка спружинила, и комок влетел внутрь машины, ударился о сиденье и взорвался с жужжащим воем.

Тут только она поняла, что это – осиное гнездо.

Осы облепили лицо, запутались в волосах. Энн закричала и стала размахивать руками, чтобы их отогнать. Машина накренилась и соскочила с дороги. Врезалась в дерево, отскочила, ударилась о валун, опять дернулась вперед и нелепо замерла почти в вертикальном положении, застряв между двумя деревьями.

Энн нашарила ручку, открыла дверь и скатилась с сиденья на землю. Вскочила и куда-то побежала, хлопая себя руками. Спотыкалась и падала, каталась по земле, пока не пришла в себя, ударившись о ствол дерева.

Одна оса все еще ползла по лбу, другая зудела в волосах. Очень сильно болели два укуса – на шее и на щеке.

Оса со лба улетела. Энн села и потрясла головой, жужжание прекратилось.

Она встала и, оглядев себя, обнаружила массу синяков, ссадин и укусов. Тупо ныла лодыжка. С опаской села на поваленное дерево, под ее весом полусгнивший ствол скрипнул и на землю посыпалась труха.

Кругом была глушь – сырая, зеленая. Тишина, все замерло, никому не было до нее дела.

Она почувствовала, что вот-вот закричит. Не время теперь распускаться, приструнила она себя. Надо быстро собраться с мыслями, прийти в себя, подняться в гору и выяснить, в каком состоянии машина. Хотя, даже если она и не разбита вдребезги, вытащить на дорогу ее все равно не удастся.

Было, конечно, глупо отправляться в путешествие. Но ее вынудили к этому две вещи – необходимость спрятаться от Нетленного Центра и слабая надежда, что она догадалась, где находится Фрост.

А что Фрост? – подумала Энн. Видела его лишь раз, приготовила ему обед и сидела с ним за столом, украшенным красными розами и свечами. С ним было легко. Он обещал помочь, хотя и знал, что вряд ли сможет, но помочь хотел – даже несмотря на то, что сам глядел в лицо опасности. И он сказал тогда, что в детстве часто проводил лето на ферме под Бриджпортом в Висконсине.

Человек, который стал парией, изгнанником.

Она прямо-таки чемпион среди неудачников, главный адвокат по части проигранных процессов. И что в результате? А то, что она тут – в незнакомой глуши, на заброшенной дороге в сотне миль от ближайшего жилья. Да еще – искусанная осами, вся в синяках и с разбитой ногой. Круглая дура.

Энн заставала себя встать и минуту прислушивалась к боли в лодыжке. Немного ноет, но жить можно.

Она медленно побрела в гору. Ноги погружались в черную почву, устланную ковром из мертвых листьев, скопившихся здесь за многие листопады. Обходила валуны, хватаясь за молодые деревца и ветви, чтобы не соскользнуть вниз. Иногда мимо жужжа пролетала оса, но рой, похоже, успел уже где-то пристроиться.

Наконец она добралась до машины. Вопросов не осталось: колесо ударилось о валун и было безнадежно покорежено.

Энн стояла возле машины, соображая что же делать дальше.

Спальный мешок, конечно, легкий, но слишком громоздкий, чтобы с ним разгуливать. Надо взять еду, сколько возможно, топорик, спички, запасную пару обуви.

Не оставаться же здесь. Где-нибудь она отыщет помощь. Может быть, удастся даже починить машину. А починит, что тогда? Она проехала всего-то несколько сотен миль, осталось – намного больше. Продолжать безумную одиссею или возвращаться в Манхэттен?

Новый звук заставил ее вздрогнуть – мягкий звук дерева, трущегося о металл и слабое жужжание, которое мог издавать только электрический мотор.

Kто-то едет! Ее выследили!

Страх обрушился на нее, и она припала к земле, сжавшись ничком возле разбитой машины, когда другая, пока еще скрытая зеленью, тихо вползла на дорогу.

Выследили!.. Ведь эта дорога никуда не ведет.

Сейчас машина доберется до гнезда и что начнется? Вряд ли осы будут довольны, что их опять потревожили.

Но вот ветви перестали хлестать кузов: мотор работал уже на холостом ходу. Не доехав до гнезда, машина остановилась.

Хлопнула дверь, и зашуршали чьи-то неторопливые шаги. Человек остановился. Повисла жуткая тишина. Опять шелест шагов по листьям, снова тишина.

Человек прокашлялся, будто собираясь заговорить, но передумал, словно не хотел нарушать безмолвие леса.

Kакое-то время он топтался на месте.

– Мисс Харрисон, где вы?

От удивления она приподнялась. Этот голос она уже слышала, да, несомненно!

– Мистер Саттон? – сказала она так спокойно, как только могла. – Я здесь. Осторожнее, гнездо.

– Kакое гнездо?

– Осиное. На дереве, как раз перед вами.

– А с вами все в порядке?

– Относительно. Немного покусали. Понимаете, я врезалась в гнездо, машина съехала с дороги…

Она заставала себя замолчать. Слова вырывались слишком уж бесконтрольно. Надо взять себя в руки, истерики ей только не хватало…

Саттон сошел с дороги и спускался вниз, направляясь к ней.

Она видела, как он идет – большой, грубоватый человек с морщинистым лицом.

Он остановился и осмотрел машину.

– Отъездилась, – хмыкнул он.

– Колесо разбито.

– Да, заставили вы меня погоняться за вами…

– Но зачем? И как вы меня разыскали?

– Просто повезло, – сказал он недовольно. – Десятка два наших людей ищут вас повсюду. А мне просто повезло. Я поговорил вчера с людьми из деревни.

Он помолчал и добавил:

– Там, в доме, у развилки… Они сказали, что вы поехали сюда. Они удивились: здесь, собственно, никакой дороги и нет.

– Я дом не видела.

– Он чуть в стороне от дороги, наверху холма. Ко мне выбежала собака, только потому я его и заметил.

Энн встала.

– Что дальше? Зачем вы ехали за мной?

– Вы нам нужны. Есть вещь, которую можете сделать только вы. Дело в том, что умер Фрэнклин Чэпмэн.

– Что?!

– Инфаркт.

– Kонверт, – закричала она. – Чэпмэн был единственный, кто знал…

– С этим все в порядке. Конверт у нас. Мы за ним наблюдали. Таксист отвез его на почту…

– Да, письмо было там, – кивнула она. – Я попросила его абонировать ящик под вымышленным именем, дала ему конверт, он отправил его сам себе и оставил лежать в ящике. Так, чтобы я не знала, где именно хранится письмо.

– Таксист был из наших, – пояснил Саттон. – Мы внимательно следили за Чэпмэном. Он казался больным, когда садился в машину.

– Бедный Фрэнклин, – вздохнула она.

– Он умер мгновенно. Никогда не знаешь…

– Но у него нет второй жизни…

– Знаете, его вторая жизнь куда лучше, чем та, которую сочинил Нетленный Центр…

34

Фрост сидел на крыльце и глядел на долину. Начинающиеся сумерки окутывали реку, низинную темную землю; над изломанной кромкой леса косо летела стая ворон, отправляясь куда-то на ночлег. На другой стороне реки тонкой светлой лентой между покатых холмов извивалась старая дорога.

Ниже по склону стоял сарай, стропила подгнили, крыша проваливалась. Рядом с сараем громоздилось какое-то сельскохозяйственное оборудование. На дальнем краю коричневато-желтого поля мелькнула тень то ли собаки, то ли койота.

Kогда-то, вспоминал Фрост, лужайка перед домом была подстрижена, и повсюду красовались ухоженные цветочные клумбы. Изгородь регулярно красили и чинили, а теперь вся краска облезла, да и половина реек сгнила. Ворота главного въезда покосились, створка висела на одной петле.

Машина Моны Кэмпбел стояла, утопая в высокой траве, полностью скрывшей колеса, вытянувшейся почти до окон.

Машина тут неуместна, подумал Фрост. Человек бросил эту землю, и земле надо дать время прийти в себя после долгого рабства у человека.

Позади него мягко скрипнула дверь, Мона Кэмпбел вышла на крыльцо и села рядом.

– Приятный вид, – сказала она. – Вы не находите?

Фрост кивнул.

– Думаю, вам есть что вспомнить о днях, проведенных здесь.

– Да, конечно, – вздохнул Фрост. – Но это было так давно.

– Не так уж и давно, – возразила она. – Всего-то лет двадцать или того меньше.

– Здесь пусто. Одиноко. Все не так, как раньше. Но я не удивлен. Так и думал.

– Но вы пришли сюда. Вы искали здесь защиту.

– Что-то толкало меня сюда, что-то заставило поступить так. Не знаю, что, но – так было.

Они посидели минуту в молчании, он увидел, как ее руки свободно и спокойно лежат на коленях – руки, уже покрытые морщинами, но все еще сильные и ловкие. Когда-то, подумал Фрост, эти руки были красивы, даже и теперь они еще не потеряли своей красоты.

– Мистер Фрост, – спросила она, глядя мимо него. – Вы ведь не убивали того человека из ресторана?

– Нет. Конечно, нет.

– Так я и думала. Зачем вам убивать – разве только из-за отметин на вашем лице. А вам не приходило в голову, что вы можете восстановиться в правах, если сдадите меня властям?

– Да, – кивнул Фрост. – Приходило…

– И что же?

– Ничего. Когда загнан в угол, то думаешь обо всем подряд, даже о том, что не имеет к тебе никакого отношения. Да и что толку…

– Почему же? – удивилась она. – Могу предположить, что они были бы рады.

В каком-то сумрачном овраге расходился козодой. Они сидели на ступеньках и слушали.

– Завтра, – неожиданно прервал молчание Фрост, – я уйду. У вас и так хватает неприятностей. В конце концов, я отдохнул, отъелся, пора и в дорогу. Вам бы тоже впору трогаться. В убежищах не стоит засиживаться.

– Зачем? – удивилась она. – Опасности никакой. Они не знают, где я, да и откуда им узнать?

– Но вы повезете Хиклина на спасательную станцию.

– Ночью. Они даже не взглянут на меня. Скажу, что проезжала мимо и нашла его возле дороги.

– Но он может заговорить.

– Ну так и что?! Вспомните, он почти все время бредил. Какие-то горы нефрита…

– Так вы не вернетесь в Центр? Никогда?

– Нет.

– Что же вы станете делать?

– Не знаю, – вздохнула она. – Но обратно я не собираюсь. Возвращаться туда, это какой-то абсурд. Там, понимаете, фантазии, сплошные фантазии. А когда вы столкнулись с реальной жизнью, когда, просыпаясь на рассвете, видите эту землю, туман…

Одна повернула к нему голову и внимательно посмотрела.

– Вы меня не понимаете, не так ли?

Он покачал головой.

– Может быть, мы живем дурно. Думаю, это мы уже осознаем. Но все мы живем ради второй жизни, вот что важно, и в это я верю. Может быть, у нас получается плохо. Следующие поколения научатся жить умнее. Что же, мы живем, как можем.

– И после всего, что стряслось с вами, после изгнания, после того, как вас ложно обвинили, даже после того, как вас изобразили убийцей, вы еще верите в Нетленный Центр?

– Но это дело рук нескольких людей. Отсюда не следует, что ошибочны принципы, на которых построен Центр. Для меня ничего не изменилось, я готов и сегодня подписаться под ними.

– Я должна заставить вас понять, – медленно произнесла она. – Не знаю, почему для меня это важно, но я должна сделать так, чтобы вы поняли.

Он взглянул на нее: напряженное лицо старой девы, волосы нелепо стянуты на затылке. Тонкие прямые губы, бесцветные глаза, лицо, словно освещенное изнутри, самоотверженность, казавшаяся совершенно неуместной… Лицо школьной учительницы, подумал Фрост. Но за ним прячется ум, надежный, как хронометр за тысячу долларов.

– Может быть, – мягко начал он, – дело в том, что вы о чем-то умалчиваете?

– Вы имеете в виду причину, по которой я сбежала? Почему я забрала с собой все материалы?

– Да, – кивнул Фрост. – Но вы не обязаны рассказывать мне об этом. Раньше мне было интересно, а сейчас уже не важно.

– Я сбежала потому, – решилась она, – что хотела удостовериться…

– В том, что ваше открытие действительно верно?

– Да, примерно. Я воздерживалась от предварительных сообщений, но приближалось время отчета, а что я могла сказать? Даже не так, а – как я могла сказать?! И я решила, что в определенных ситуациях у ученого есть право не говорить ничего до появления окончательных результатов. Словом, я запаниковала – ну, не совсем, чтобы уж по-настоящему. Подумала, что если на время исчезнуть, то…

– То есть, вы собирались вернуться?

Она кивнула.

– Именно. Но теперь возвращаться я не могу. Я обнаружила куда больше, чем хотела.

– Что путешествия во времени означают куда большее, чем мы себе представляли?

– Нет, – отмахнулась она. – Все, как и думали. А точнее – не означают вообще ничего. Они просто невозможны.

– Невозможны?!

– Да. Вы не можете двигаться по времени, сквозь него, вокруг него. Вы им не можете манипулировать вообще. Оно слишком вплетено в то, что можно назвать универсальной матрицей. Пользоваться им мы не можем. Нам остается колонизировать другие планеты, строить города-спутники в пространстве, превратить Землю в один дом. Конечно, использовать время было бы удобнее всего, потому-то Нетленный Центр так за него и цеплялся.

– Но вы уверены? Откуда вы знаете?

– Математика. Не наша, гамалийская.

– Я слышал, что вы работали с ней.

– Гамалийцы, – начала она неторопливо, – слегка странноваты. Их, понимаете ли, интересовало не столько космическое пространство, сколько то, как все это устроено. Они полезли в самую суть, а для этого создали колоссальную математику. – Она положила руку на плечо Фросту. – Мне кажется, что в конце концов они докопаются до абсолютной истины. Если таковая вообще существует. А я думаю, что должна существовать.

– Но остальные математики…

– Да, они тоже пытались работать с гамалийской. Но оказывались в тупике – потому что рассматривали ее как систему формальных структур. Они видели только символы, формулы и исками физический смысл всего этого. У нас ведь математика теперь только прикладная…

– Но, значит, нам опять надо ждать! – вскричал Фрост. – Люди в подвалах должны ждать, пока мы не построим жилье, пока не найдем пригодные для жизни планеты! Это же десятки и сотни лет! – Он взглянул на нее чуть ли не в слезах. – Нам это не потянуть.

Кошмарно. Слишком долго они ждали успеха и думали, что до бессмертия рукой подать. Они надеялись, что время предоставит им неограниченные пространства для жизни. И теперь эти надежды рухнули.

– Время, – продолжала Кэмпбел, – одна из составляющих универсальной матрицы. Кроме него – пространство и материя как энергия. Вот и все. И они переплетены друг с другом. Разделить их нельзя – во всяком случае, мы не можем, потому что сами состоим из них.

– Но мы сумели преодолеть ограничение Эйнштейна, – промямлил Фрост. – Мы сделали то, что считалось теоретически невозможным. Может, все же…

– Не знаю, – пожала плечами она. – Но думаю, вряд ли.

– А вас это не расстраивает?!

– Расстраиваться? Зачем? Я не договорила: жизнь – такая же составляющая матрицы. Или надо сказать так: жизнь-смерть, как я говорила, – материя-энергия, хотя это и не вполне точно.

– Жизнь-смерть?

– Да, в общем это похоже на «материю-энергию». Можете, если хотите, назвать это законом сохранения жизни.

Фрост, пошатываясь, поднялся и сошел с крыльца. Минуту он молчал, глядя перед собой, затем обернулся к Кэмпбел.

– Вы считаете, что все, чем мы занимались, было напрасно?

– Не знаю, – ответила она. – Я пыталась понять это, но к ответу не пришла. Может, и не приду. Я знаю только, что жизнь никуда не исчезает, не гасится и не задувается, как свечка. Смерть – это только превращение. Жизнь остается, но становится другой. Точно так же, как материя становится энергией, а энергия – материей.

– Значит, мы идем все дальше и дальше?

– Кто «мы»?

Да, верно, подумал Фрост. Что такое «мы»?

Кроха сознания, возомнившего себя противостоящим холодной безбрежности безразличного к ней космоса? Крупинка, решившая, что она что-то значит, когда не значит ничего! Маленькое, дрожащее «я», которое думает, что вселенная вращается вокруг него, хотя та не имеет и понятия о нем?

Нет, совсем не так, решил Фрост. Потому что, если ее слова верны, то каждое такое «я» и есть основа мироздания, его цель и назначение.

– Что вы думаете делать со всем этим? – спросил он вслух.

Она пожала плечами.

– А как по-вашему? Что станется с Нетленным Центром, если я опубликую свои результаты? Что будет с людьми.

– Не знаю.

– Что я им скажу? Не больше, чем сказала вам: жизнь – продолжается, она не может исчезнуть; она столь же вечна, как пространство и время, потому что вместе с ними образует основу мироздания. Только это – жизнь бесконечна, и никаких конкретных надежд и обещаний. Я не могу даже сказать им, что смерть – это, кажется, лучшее, что произойдет с нами.

– Это правда?

– Я бы очень хотела так думать.

– Но кто-нибудь другой, лет через двадцать, через пятьдесят, даже через сто, докопается до того, что обнаружили вы. Нетленный Центр уверен, что вы что-то нашли. Они знают, что вы работали с гамалийской математикой и усадят толпу людей заниматься тем же. И кто-то из них непременно разберется.

Мона Кэмпбел спокойно сидела на ступеньках.

– Что же, – сказала она, помолчав. – Вот они пускай и говорят. А я не могу представить себя в роли такого героя, который единым махом перечеркивает все, что человечество воздвигало две сотни лет.

– Но вы же замените это новой надеждой! Вы только подтвердите истинность того, во что человечество верило века!

– Поздно. Мы уже кроим собственное бессмертие, свою вечность. Оно у нас в руках. Как теперь заставить людей отказаться от него?!

– Поэтому вы и не возвращаетесь? Не потому, что не хотите сказать людям, что путешествия во времени невозможны, но потому, что тогда они узнают, что жизнь и так вечна безо всяких выдумок?

– Конечно, – вздохнула она. – Не могу же я превратить человечество в сборище дураков.