Текст книги "Отцы-основатели. Весь Саймак - 5.Исчадия разума"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Едва машина остановилась, я подскочил к ней, взобрался на сиденье, захлопнул дверцу, запер на замок и выдохнул:

– Один искус пройден, два впереди.

– Один искус пройден? – переспросила Кэти дрогнувшим голосом. – Как это понять?

Она старалась держать себя в руках, однако ей это не очень удавалось. Я потянулся к ней в темноте, коснулся ее и понял, что ее бьет дрожь. Видит бог, вполне обоснованно.

Я притянул ее к себе и обнял, а она прильнула ко мне. А вокруг простиралась тьма, проникнутая древним ужасом и тайной.

– Что это были за звери? – спросила она нетвердо, – Они прижали вас к стене и выглядели как волки.

– Это и были волки. Только особенные.

– Особенные?

– Волки-оборотни. По крайней мере, мне так кажется.

– Но, Хортон…

– Вы же читали рукопись. Хотя не должны были этого делать. Теперь вам следовало бы понимать…

Она отшатнулась от меня.

– Но такого не может быть! – заявила она суровым тоном учительницы. – Не может быть ни оборотней, ни гоблинов, ни остальных в этом духе…

Я тихо рассмеялся – я ничуть не упивался собой, просто меня позабавила искренность ее протеста.

– Их и не было, – сказал я, – пока не объявился нахальный щуплый примат и не вообразил их себе.

Она взглянула на меня пристально и произнесла:

– Однако здесь, в Вудмене, они были…

– И сожрали бы меня, не подоспей вы вовремя.

– Я ехала очень быстро. Слишком быстро для такой дороги. Кляла себя за это, но чувствовала, что надо спешить. Я так рада, что не опоздала…

– Я тоже.

– Что будем делать теперь?

– Поедем дальше. Не теряя времени. Не задерживаясь ни на минуту.

– В Геттисберг?

– Вы же собирались именно туда.

– Да, конечно. Но вы упоминали Вашингтон.

– Мне действительно надо попасть в Вашингтон. И как можно скорее. Может, было бы лучше…

– А что, если я поеду с вами прямо в Вашингтон?

– Если бы вы только смогли. Это было бы во сто крат безопаснее.

Я сам удивился своим словам. Как я смею гарантировать ей безопасность?

– Тогда, наверное, нужно трогаться не откладывая. Путь неблизкий. Хортон, вы не согласились бы сесть за руль?

– Разумеется, – ответил я и открыл дверцу.

– Не надо! – воскликнула она. – Не выходите наружу!

– Я же должен обойти машину.

– Поменяемся местами не выходя. Протиснемся как-ни-будь…

Я рассмеялся. Я стал ужасно храбрым.

– С этой бейсбольной битой мне ничто не грозит. Да там, снаружи, и нет никого.

Тут я ошибся. Некто или нечто возникло опять. Оно вскарабкалось по борту машины и к моменту, когда я вышел, устроилось на капоте. И повернулось ко мне, приплясывая от негодования. Заостренная головенка тряслась, остроконечные уши хлопали по щекам, шляпа из волос, свисающих с макушки, прыгала вверх и вниз.

– Я рефери, – визгливо объявил монстренок. – Вы берете хитростью. За такую грязную игру полагаются штрафные очки. Я подаю на вас протест за нарушение правил…

Вне себя от ярости, я схватил биту обеими руками и размахнулся. Для одного вечера с меня было достаточно, странный Уродец допек меня вконец.

Медлить он не стал. Он усвоил, чего можно ждать, – колыхнулся и исчез, и бита просвистела по воздуху.

Глава 13

Я пытался заснуть, привалившись к спинке сиденья, но сон не шел. Тело остро нуждалось в сне, а мозг бунтовал и не соглашался спать. Я проваливался в сон, блуждал по самой его кромке – и мне никак не удавалось провалиться в него окончательно.

Перед глазами строем проходили картины, и не было им предела, да и повода к ним, прямо скажем, не было. Я даже не думал, я был слишком вымотан для того, чтобы думать. Я слишком долго просидел за баранкой – всю ночь до рассвета, потом мы остановились перекусить где-то возле Чикаго, а потом я снова гнал машину прямо на восходящее солнце, пока меня наконец не сменила Кэти. После этого я сразу попробовал заснуть и ухитрился чуть-чуть подремать, однако отдохнувшим себя не чувствовал. У границ Пенсильвании мы пообедали, и теперь я твердо решил урвать часок-другой на настоящий сон. Только ничего из этого не выходило.

Ко мне опять подкрадывались волки, трусили на мягких лапах с тем же безразличием, с каким трусили по улице в Вудмене. Они окружали меня, я прижимался спиной к стене, я высматривал Кэти, я ждал ее, а она не появлялась. Волки нападали на меня, и я бился с ними, сознавая, что все равно их не одолею, а рефери забрался на кронштейн со скрипучей вывеской и писклявым голоском выкрикивал в мой адрес проклятья. Ноги и руки наливались свинцом, ими было трудно пошевелить, и я отчаянно, до боли, до изнеможения хотел заставить их слушаться. Я наносил удары битой, но удары получались слабые, немощные, хоть я вкладывал в них всю свою силу. И я недоумевал и огорчался, пока меня наконец не осенило, что в руках у меня не бейсбольная бита, а гибкая, извивающаяся гремучая змея.

И едва я осознал это, как змея, и волки, и Вудмен поблекли и стерлись, и оказалось, что я вновь беседую со старым другом, который съежился в кресле, угрожающем поглотить его без остатка. Он показал мне жестом на дверь, ведущую во дворик, и, повинуясь жесту, я поднял глаза к небу и увидел там волшебную страну с древними корявыми дубами и средневековым замком, взметнувшим в вышину белоснежные шпили и башенки, а по дороге, что вела к замку и петляла между дикими безмолвными скалами, шествовала пестрая толпа разномастных рыцарей и чудищ. «По-моему, мы в осаде», – сказал мне мой друг, и только он это сказал, как у меня над ухом просвистела стрела и впилась ему в грудь. Где-то за кулисами, словно я очутился на театральных подмостках, сладенький голос начал декламировать: «Кто убил малиновку вместо воробья?..» [4]4
  Строка из популярной в Америке детской песенки.


[Закрыть]– и, присмотревшись внимательно, я понял со всей ясностью, что мой старый друг со стрелой в груди – никакая не малиновка, а самый настоящий воробей, и то ли его подстрелил другой воробей, то ли я недопонял и малиновка сразила воробья, а не наоборот. И я заявил уродцу-монстренку-рефери, который теперь пристроился на каминной полке: «Почему ты не подаешь протест, ведь это грязная игра, самая грязная из всех возможных, если мой друг убит…» Хотя, в сущности, я не был уверен, что он убит: он все так же сидел, утонув в кресле, сидел с улыбкой на губах, и там, куда вошла стрела, не показалось ни капли крови.

Но тут, подобно юлкам в Вудмене, мой старый друг и его кабинет исчезли без следа, зеркало моего сознания очистилось, и я обрадовался этому, однако почти мгновенно выяснилось, что я бегу по улице, а впереди маячит здание, знакомое мне и многим, и мне непременно нужно туда попасть, я стремлюсь к нему из последних сил, это очень важно, и в конце концов добираюсь до цели. За столом сразу у входной двери расположился агент ФБР. Я сразу понимаю, что он агент, по квадратным плечам и выпирающей челюсти, а также по черной шляпе пирожком. Я наклоняюсь к самому его уху и передаю ему шепотом страшную тайну, о которой нельзя говорить никому, потому что она грозит смертью каждому, кто проникнет в нее. Агент слушает меня без всякого выражения на лице, ни разу не шевельнув бровью, а когда я заканчиваю рассказ, хватается за телефонную трубку. «Ты гангстер, – кричит он мне, – я узнаю вашего брата за сотню шагов!..» И тут я вижу, что ошибся, что никакой он не агент, а просто Супермен. Без малейшей паузы на его месте оказывается другой человек в другом здании – этот стоит сурово и величественно, седые волосы тщательно расчесаны, седые усы щеточкой тщательно подстрижены. Я сразу понимаю, что он не кто иной, как агент ЦРУ, и привстаю на цыпочки, чтобы поведать ему на ухо ту же тайну, что и человеку, ошибочно принятому за фэбээровца, но на сей раз я старательно подбираю выражения, привычные для ЦРУ. Суровый агент стоит и слушает и, выслушав, хватается за телефонную трубку. «Ты шпион, – объявляет он мне, – я распознаю шпионов за сотню шагов!..» И тут я отдаю себе отчет, что и ФБР, и ЦРУ мне привиделись, что я вовсе не в здании, а на угрюмой серой равнине, простирающейся во все стороны до самого горизонта, но горизонт тоже сер, и не разберешь, где кончается равнина и начинается небо.

– Ну постарайтесь заснуть, – сказала Кэти. – Вам необходимо поспать. Хотите таблетку аспирина?

– Зачем мне аспирин, – пробормотал я. – Я маюсь не от головной боли…

Мои мученья были, вне сомнения, куда хуже головной боли. Это не были сны – я же полубодрствовал. И я знал, все время знал, какие бы миражи ни проносились в моем сознании, что нахожусь в машине и что машина движется. Даже пейзажи за окном не утратились полностью: я полузамечал деревья и холмы, поля и отдаленные фермы, встречные и попутные машины и саму дорогу, мерцающую впереди, я полу-слышал шум мотора и шелест шин. Но все это виделось и слышалось тускло и глухо, скользило мимо, не задевая разума и не влияя на миражи, порожденные мозгом, который потерял контроль над причинами и следствиями и бредил, обобщая фантастику оживших небылиц.

Я опять очутился на равнине, но теперь уяснил себе, что она лишена всяких примет, пустынна и вечна, ровна как скатерть и на ней нет ни рубчика, ни холмика, ни деревца, что этой безликости нет конца, нет края и что небо над равниной, в точности как она сама, лишено примет – ни облачка, ни солнца, ни звезды, и вообще непонятно, день здесь или ночь: для дня слишком темно, для ночи слишком светло. Короче, глубокие сумерки, и я задал себе вопрос, могут ли сумерки длиться вечно, может ли статься, что здесь и не будет ничего, кроме сумерек, стремящихся к ночи, но не способных перейти в нее. Я торчал на равнине, пока до меня не донесся далекий вой – вой, который не спутать ни с чем, такой же точно, как когда я вышел за глотком свежего воздуха и услышал стаю, беснующуюся в Унылой лощине. Напуганный, я стал медленно озираться, пытаясь определить, откуда пришел звук, и вдруг различил нечто бредущее у самого горизонта и смутно чернеющее на фоне серого неба. Смутно, и все же как не узнать эту иззубренную спину, эту длиннущую изогнутую шею, увенчанную безобразной, верткой и жадной головой.

Я бросился бежать, хотя бежать было некуда, а уж спрятаться и подавно негде. И на бегу разобрался, что эта равнина – место, которое существовало всегда и будет существовать всегда, где ничего никогда не случалось и ничего никогда не случится. И сразу же я уловил еще один звук, непрерывный и надвигающийся, просто слышен он был лишь в паузах, когда волки смолкали, – не то хлопки, не то шлепки, сопровождаемые шуршанием и время от времени резким, жестким гулом. Я завертелся, шаря взглядом по поверхности равнины, и спустя мгновение увидел их – целый эскадрон стелющихся и извивающихся, устремившихся на меня гремучих змей. Я снова бросился бежать, напрягаясь до хрипоты, до свиста в легких, – и ведь знал, прекрасно знал, что бежать нет смысла, да и резона нет. Потому что здесь, на этой равнине, ничего никогда не случалось и ничего никогда не случится, а следовательно, здесь полностью безопасно. Бежать меня заставляет страх, и только страх. Здесь безопасно, здесь не существует опасности, но именно поэтому – другая сторона медали – здесь все тщетно и нет места надежде. И тем не менее я бежал и не мог остановиться. Волчий вой не приближался и не отдалялся, а доносился с того же расстояния, что и прежде, да и змеи, шлепая и шурша, держались со мной наравне. Силы мои истощились, я задохнулся и упал, потом вскочил, снова бросился бежать и снова упал. Наконец я упал и остался лежать, безразличный ко всему и к тому, что случится со мной, – хотя мне ведь было известно, что здесь ничего не случается. Я даже не пытался встать. Я просто лежал и позволил тщете, безнадежности и тьме сомкнуться надо мной.

Однако неожиданно меня пронзила догадка, что дело Дрянь. Не было больше ни шума мотора, ни шелеста шин по бетону, ни ощущения движения. Вместо этого был тихий шорох ветра и запах цветов.

– Проснитесь, Хортон! – Голос Кэти звучал испуганно. – Что-то случилось. Что-то очень, очень странное…

Я разомкнул веки и сделал усилие, чтоб приподняться. Потом обеими руками протер слипшиеся со сна глаза.

Машина стояла как вкопанная, и не на автостраде. И вообще не на проезжей дороге, а на убогом проселке – выбитые повозками глубокие колеи петляли вниз по склону, обходя валуны, деревья и густые кусты, усыпанные яркими цветами. Меж колеями росла трава, и над всем висела первозданная тишина.

Мы находились, по-видимому, на вершине высокого холма или даже горы. Ниже нас склоны были сплошь одеты лесом, а здесь, на вершине, деревья росли реже, зато поражали если не числом, то размерами – в большинстве своем могучие дубы с узловатыми, перекрученными ветвями и со стволами, запятнанными толстыми наростами мха.

– Ехала я себе, ехала, – рассказывала потрясенная Кэти, – не слишком быстро, ниже лимита, скорость была примерно миль пятьдесят. И вдруг никакой дороги, машина прокатилась чуть-чуть и встала, мотор заглох. Но это невозможно! Так просто не бывает…

Я все еще не совсем очухался. Протер глаза снова – и не столько, чтобы снять остатки сна, сколько потому, что местность выглядела как-то неправдоподобно.

– Не было никакого торможения, – продолжала Кэти, – Никакого толчка. И как можно вообще оказаться за пределами автострады? С нее же никак не съедешь…

Я видел где-то такие дубы, видел – и силился припомнить, где и когда. Не эти дубы конкретно, но другие точно такие же.

– Кэти, – обратился я к ней, – где мы?

– Наверное, на гребне гор Саут-Маунтинз. Я только что проехала Чемберсберг.

– Ага, – сказал я, представив себе карту, – значит, мы почти добрались до Геттисберга.

По правде говоря, когда я задавал свой вопрос, я имел в виду нечто совсем иное.

– Вы до сих пор не сознаете, Хортон, что нас обоих могло убить…

Я покачал головой:

– Ну нет, не могло. Только не здесь.

– Как вас понять? – спросила она, раздражаясь.

– Взгляните на эти дубы, – предложил я. – Вы никогда раньше не видели таких дубов?

– Насколько помню…

– Нет, вы их видели. Обязательно видели. В детстве. В книжках про короля Артура, а может, про Робин Гуда.

Она ахнула и схватила меня за руку:

– На старых романтических, пасторальных рисунках!

– Совершенно верно. И все дубы в этом мире, вероятно, именно таковы, все тополя – высоки и величавы, а кроны сосен – треугольные, как на картинках.

Она стиснула мою руку еще крепче:

– Значит, это иной мир? Тот, что в рукописи вашего друга…

– Возможно, – ответил я, – Возможно…

Я понимал, что другого объяснения нет, я вполне верил Кэти, что, не попади мы в этот мир, мы оба, слетев с автострады, погибли бы, – и все равно переварить случившееся было неимоверно трудно.

– Но я думала, – сказала Кэти, – что этот мир населен призраками, гоблинами и прочими страшилищами…

– Страшилища тут водятся, не без того. Но скорее всего, не только страшилища, а наряду с ними и добрые существа.

Ибо, добавил я про себя, если это действительно тот мир, который гипотетически обрисовал мой друг, тогда он вместил в себя все легенды и мифы и все волшебные сказки – при условии, что человек вообразил их так полно и интенсивно, что они стали частью его самого.

Я отворил дверцу и выбрался наружу.

Небо было синее, пожалуй, чуть более синее, чем надо. Трава была капельку зеленее, чем обычная трава, и в ее сверх-зелености проступал еще и оттенок счастья – тот, что, наверное, заметен восьмилетнему ребенку, выбежавшему босиком на свежую, мягкую весеннюю мураву.

Осмотревшись, я пришел к заключению, что пейзаж воистину сказочен до мельчайших подробностей. Они-то, подробности, подчеркивали неуловимым образом – не выразишь словами, – что это не земной, не трехмерный пейзаж: он был слишком хорош для какой бы то ни было страны на Земле. Пейзаж выглядел как иллюстрация, раскрашенная от руки.

Кэти, обойдя машину, стала со мной рядом.

– Здесь так покойно, – сказала она. – Так покойно, что не верится…

Откуда-то снизу к нам пришлепал пес – именно пришлепал, а не прибежал. Вид у него был анекдотический. Свои длинные уши он норовил держать торчком, но верхние их половинки все равно перегибались и свисали вниз. И весь он был большой и нескладный, а хвост, похожий на палку, торчал вертикально вверх, как радиоантенна. Шерсть у него была гладкая, лапы огромные, а в то же время он был невероятно тощ. Голову, несуразно костлявую, он держал высоко, с достоинством, и скалился, демонстрируя превосходные зубы, но самое смешное заключалось в том, что зубы были не собачьи, а человечьи.

Он подошел к нам вплотную, замер, а затем, вытянувшись, положил морду на передние лапы. При этом зад оставался приподнятым, а хвост крутился пропеллером, описывая точные круги. Пес был чертовски рад встрече с нами.

Но тут снизу донесся резкий, нетерпеливый свист. Пес вскочил и повернулся в сторону, откуда свистели. Свист повторился – тогда карикатурный пес глянул на нас еще раз через плечо, словно извиняясь, и припустил под гору. Манера бежать у него оказалась столь же несуразная, как и все остальное: задние лапы на бегу перегоняли передние, а хвост, задранный под углом сорок пять градусов, вращался бешеными кругами от неистовой радости бытия.

– Откуда я знаю этого пса? – произнес я. – Я его определенно где-то видел…

– Ну как же! – ответила Кэти, поражаясь моей несообразительности, – Это же Плуто, пес Микки Мауса!

Я осерчал на себя. Форменная глупость – не узнать пса, которого следовало бы отличить без промедления! Но когда настраиваешься на встречу с гоблинами и феями, никак не лезет в голову, что нарвешься на персонаж из мультфильмов.

А между тем все они, естественно, тоже здесь – вся честная компания. Доктор Як, и скверные мальчишки-кошкодавы, и Гарольд Тинэйджер, и бестолковый Дэгвуд, не говоря уж о причудливых героях, выпущенных в мир Диснеем.

Плуто явился к нам, желая познакомиться, но Микки Маус свистом отозвал его – и мы оба, Кэти и я, не усмотрели в этом ничего необычного. Если бы мы оставались вне этого мира, за его пределами, и смотрели на вещи с обыденной логической точки зрения, то не сумели бы принять подобное происшествие нипочем. Да что там, мы ни при каких обстоятельствах не согласились бы с тем, что этот мир вообще существует и что сюда можно попасть. Но раз уж мы здесь и не можем отойти в сторону, остается лишь отбросить сомнения и возвести шутовство в ранг истины.

– Хортон, – спросила Кэти, – что нам теперь делать? Как по-вашему, сможет машина пройти по такой дороге?

– Можно ехать медленно. На первой скорости. А может, дальше дорога станет лучше…

Она вновь обошла машину кругом и уселась за руль. Потянулась к зажиганию, повернула ключ – никакого эффекта. Выключила зажигание, попробовала опять – и не раздалось ни звука, не было даже слабого бряканья, какое слышится при заупрямившемся стартере.

Я подобрался к машине спереди, отпер замки капота и открыл его. Сам не понимаю, чего ради я это сделал. Я же не механик и не сумел бы совладать с неисправностью, даже если бы нашел ее. Перегнувшись через радиатор, я осмотрел мотор – вроде бы все нормально. Добрая половина мотора могла бы отсутствовать вовсе – я бы ничегошеньки не заметил.

Вскрик и глухой удар оторвали меня от моего занятия. Подскочив, я грохнулся головой о крышку капота.

– Хортон! – позвала Кэти.

Я стремглав бросился на крик – она сидела на земле с лицом, перекошенным от боли.

– Нога… – выдохнула она. Тут я заметил, что ее левая нога застряла в колее, – Вылезала из машины и ступила наземь не глядя…

Опустившись подле нее на колени, я высвободил ногу из капкана как мог осторожнее. Туфля осталась в колее. Щиколотка у Кэти покраснела, и уже образовался кровоподтек.

– Ну что за дурость! – упрекнула она себя.

– Больно?

– Еще бы нет! Кажется, я ее вывихнула. Или растянула.

Щиколотка выглядела так, что в это нетрудно было поверить. И что, к чертям, прикажете делать с вывихнутой ногой в таком заповеднике? Врачей здесь, разумеется, нет. Вроде бы я когда-то слышал, что рекомендуется затянуть вывих эластичным бинтом, но бинта здесь, конечно, тоже не сыщешь.

– Надо снять чулок, – сказал я. – Если распухнет…

Кэти без возражений подняла юбку и, отстегнув подвязку, приспустила чулок. Я бережно стащил его, и, как только эта Деликатная операция завершилась, стало ясно, что щиколотка повреждена, и сильно. Она воспалилась и слегка отекла.

– Кэти, – сказал я, – просто не представляю себе, что полагается делать в таких случаях. Может, вы знаете…

– По всей вероятности, все не так плохо, хоть и болит. Завтра-послезавтра пройдет. Машина послужит нам убежищем. Даже если она не заведется, в ней можно жить.

– А вдруг найдется кто-нибудь, кто сможет помочь? Без помощи мне не справиться. Если бы у нас был бинт! Я мог бы порвать на бинты рубашку, но нужна эластичность…

– Кто-нибудь, кто может помочь? Здесь-то?

– Попытка не пытка. Вы же видели, тут живут не только призраки с гоблинами. Наверное, гоблинов даже не слишком много. Они устарели, вышли из моды. Теперь тут другие…

– Возможно, вы и правы, – кивнула она, – Идея поселиться в машине не такая уж и богатая. Нам нужно есть и пить. Но, быть может, мы рано перепугались. Быть может, я не лишилась способности ходить:

– Кто это перепугался? – подал я голос.

– Меня не проведете, – резко сказала она. – Мы попали в переделку, и вам это прекрасно известно. Мы ничего не знаем об этом мире. Мы тут иностранцы. У нас, если угодно, нет права здесь находиться.

– Мы же сюда не напрашивались…

– Какая разница, Хортон?

Да, наверное, никакой. Очевидно, кому-то понадобилось, чтобы мы очутились здесь. Кто-то перенес нас сюда.

От такой мысли мне стало не по себе. Я не за себя испугался, по крайней мере мне казалось, что не за себя. Черт побери, я-то вытерплю любую гадость. После гремучих змей, морского змея и оборотней меня уже ничем не проймешь. Но вот Кэти, как хотите, а затаскивать сюда и ее было нечестно.

– Послушайте, – обратился я к ней, – что, если я посажу вас в машину, вы замкнетесь изнутри, а я тем временем совершу небольшую разведку?

– Что ж, – согласилась она, – Если вы мне поможете…

Я не стал ей помогать. Я попросту поднял ее и усадил в машину. И, опустив ее на сиденье, дотянулся до противоположной дверцы, чтобы включить замок.

– Поднимите стекло и закройтесь, – повторил я. – И кричите громче, если что-нибудь. Я буду недалеко, я услышу…

Она почти подняла стекло, потом приспустила его снова и, подняв с полу бейсбольную биту, просунула ее мне через окно:

– Возьмите, пригодится.

И я зашагал по тропинке вниз с битой в руке. Чувство было довольно-таки дурацкое, но бита приятно тяжелила ладонь и действительно могла пригодиться.

На повороте, там, где тропинка огибала огромный дуб, я остановился и оглянулся. Кэти смотрела мне вслед сквозь ветровое стекло. Я помахал ей и двинулся дальше.

Склон был крутой. Верхушки деревьев смыкались ниже меня сплошной непролазной чащобой. Не было ни ветерка, лес стоял недвижимый, только зелень листвы посверкивала, отражая предвечернее солнце.

Еще чуть ниже – и тропинка заложила новую петлю, огибая еще один дуб, а за поворотом меня поджидал указатель. Он был сильно побит временем и непогодой, однако надпись читалась отчетливо: «НА ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР» – и рядом стрелка.

Вернувшись к машине, я втолковывал Кэти:

– Не знаю, что это за двор, но не исключено, что там будет все-таки лучше, чем в машине. Может, там сыщется кто-нибудь, кто подлечит вам ногу. И во всяком случае мы добудем холодной воды, а то и горячей. Какая вода помогает при вывихах, холодная или горячая?

– Понятия не имею, – отвечала Кэти, – и постоялый двор меня что-то не привлекает, но не можем же мы сидеть здесь сложа руки. Надо хоть разобраться, что происходит, и представить себе, что нас ждет…

Постоялый двор улыбался мне не больше, чем ей. Мне вообще не улыбалось ничто в этом мире, но в принципе она была права. Невозможно было просто скорчиться там, куда нас забросило, и беспомощно ждать у моря погоды. Я вытащил Кэти из машины и посадил на капот, закрыл дверцы на ключ, а ключ положил в карман. А потом взял Кэти на руки и пошел под гору.

– Вы забыли биту, – напомнила она.

– А куда бы я ее дел?

– Я бы ее подержала.

– Похоже, что она нам не понадобится, – заверил я и продолжал идти, более всего опасаясь споткнуться и тщательно примеряясь к дороге на каждом шагу.

Сразу за указателем тропинка опять вильнула, обходя огромную кучу камней, и как только камни остались позади, на дальнем гребне открылся замок. Я так и застыл, едва увидев его, – уж очень неожиданным оказалось это зрелище, завораживающим до неподвижности.

Возьмите все прекрасные, феерические, романтические, многоцветные изображения замков, какие вы когда-либо видели, и совместите их так, чтобы ни одна привлекательная деталь не пропала. Забудьте все, что читали о реальных замках как о грязных, антисанитарных логовищах, наполненных зловонием и сквозняками, и вспомните взамен замки сказочные, Камелот короля Артура, замки Уолта Диснея. Если преуспеете в этом, то, быть может, получите слабенькое представление о том, что предстало нашему взору. Воплощение мечты, нечто из эпохи романтизма и рыцарства, дожившее до наших дней. Замок высился на гребне в своей блистающей белизне, а на шпилях и башенках развевались флажки и вымпелы всех цветов радуги. Здание было столь совершенным, что каждый понял бы инстинктивно и мгновенно: другого такого не встретить уже никогда.

– Хортон, – попросила Кэти, – опустите меня на землю. Хочу посидеть чуть-чуть, просто полюбоваться. И вы знали, что здесь такое чудо, и ни словечка не сказали!

– Чего не знал, того не знал. Я повернул назад сразу же, как наткнулся на указатель со стрелкой.

– Тогда, может, попробуем попроситься в замок? Ну его, этот постоялый двор…

– Что ж, попробовать можно. Туда должна быть дорога.

Я спустил ее на траву и сам уселся рядом.

– По-моему, нога болит меньше, – сказала она. – Наверное, я сумела бы справиться, даже если пришлось бы пройтись пешком, – Я недоверчиво покачал головой. Нога у Кэти покраснела и опухла так, что лоснилась. – Знаете, когда я была маленькой, я воображала себе замки именно такими, романтически великолепными. Потом я прослушала курс истории средних веков и узнала правду. Но вот перед нами замок во всем величии, и флаги развеваются на ветру…

– Это именно такой замок, какой вы создали в воображении. Вы и миллионы других маленьких девочек в своих маленьких романтических головенках…

И ведь речь не только о замках, напомнил я себе. Здесь, в этом мире, материализовались все фантазии, какие человечество породило на протяжении веков и веков. Где-нибудь здесь Гекльберри Финн плывет на плоту по реке, которой нет конца. Где-нибудь в этом мире Красная Шапочка бежит вприпрыжку по лесной дорожке. А где-нибудь бродит и злополучный мистер Мэгу [5]5
  Этим словечком (magoo) в Голливуде называют кремовые торты, которыми кидают друг в друга комедийные персонажи, а также исполнителей подобных ролей. В одной из серий рисованных комиксов авторам вздумалось оживить кремовый торт и отправить его странствовать.


[Закрыть], почти на ощупь пробираясь от нелепости к нелепости.

И какова же цель всего этого – и обязательна ли цель? Эволюция сплошь и рядом тоже бредет вслепую, и на первый взгляд кажется, что у нее нет особого плана. И людям, скорее всего, не стоит даже пытаться докопаться до цели этого мира, потому что люди – слишком уж люди в основе своей, чтобы воспринять, не говоря уж о том, чтоб постигнуть, стиль существования, отличный от их собственного. В точности так же, как динозавры были бы неспособны воспринять мысль (если у них вообще были мысли) о человеческом разуме, который придет им на смену.

Но ведь этот мир, напомнил я себе, тоже часть нашего разума… Все предметы и явления, все существа, все идеи это-го мира – или этого измерения, или этого параллельного пространства, – по сути, производные человеческого разума. По-видимому, весь этот мир – продолжение разума. Мысль, рожденная разумом, использована здесь как сырье для строительства нового мира, как основа, на которой зиждутся новые эволюционные процессы.

– Я могла бы просидеть тут весь день, – сказала Кэти, – просто сидеть и смотреть на замок, но, наверное, если мы хотим попасть туда, нам надо двигаться. Идти сама я, кажется, все-таки не смогу. Вам будет очень неприятно?..

– Однажды в Корее, в дни отступления, мой оператор был ранен в бедро, и мне пришлось тащить его на себе. Мы с ним и так слишком отстали от остальных, ну и^.– Она рассмеялась радостно. – Он был много больше вас и куда менее привлекателен, да еще весь в грязи и сквернословил. И даже не поблагодарил меня…

– Я отблагодарю, обещаю твердо. Это так чудесно…

– Чудесно? С увечной ногой в этом милейшем из миров?..

– Но замок! – воскликнула она. – Вот уж не думала, что увижу своими глазами замок, каким он рисовался в воображении…

– Есть одна загвоздка, – сказал я. – Выскажусь определенно, чтобы больше не повторяться. Я очень сожалею, Кэти…

– О чем? О моей увечной ноге?

– Нет, не об этом. Очень сожалею, что вы вообще попали сюда. Мне не следовало впутывать вас в эту историю. Ни в коем случае не следовало посылать вас за конвертом. И тем более звонить вам из того поселочка – из Вудмена.

Она наморщила лоб.

– Но что еще вам оставалось делать? К моменту вашего звонка я уже прочла рукопись, а значит, впуталась сама. Поэтому вы и позвонили.

– Может, они бы вас не тронули. Но как только мы оказались вместе в машине и взяли курс на Вашингтон…

– Хортон, берите меня на руки и пошли. Если мы явимся в замок слишком поздно, нас могут не впустить.

– Ладно, – сказал я. – В замок так в замок.

Я встал и наклонился, чтобы поднять ее, но в эту секунду кусты возле тропинки затрещали и оттуда вывалился медведь. Он шел на задних лапах, и на нем были красные шорты в белый горошек, которые держались на одной подтяжке, переброшенной наискось через плечо. На другом плече медведь нес дубинку и скалился самым приветливым образом. Кэти, отпрянув, приникла ко мне, но сдержалась и не вскрикнула, хоть имела на то полное право; несмотря на оскал, в медведе этом было что-то не заслуживающее доверия.

Вслед за медведем из кустов выступил волк. Этот был без дубинки и тоже старался выжать из себя улыбку, но у него она получалась совсем неприветливой, а пожалуй, и зловещей. Следом за волком показалась еще и лисица, вернее лис, и они втроем стали в ряд, улыбаясь нам как давним друзьям.

– Мистер Медведь, – произнес я, – мистер Волк, Братец Лис! Как вы живы-здоровы?

Я старался, чтобы голос звучал ровно и буднично, но сомневаюсь, что мои старания увенчались успехом: эти трое мне ни капельки не понравились. Какая жалость, что я не прихватил с собой бейсбольную биту!

Мистер Медведь отвесил легкий поклон:

– Мы польщены, что вы сразу нас узнали. Очень удачно, что мы встретились. Предполагаю, что вы оба незнакомы со здешней округой?

– Мы только что прибыли, – ответила Кэти.

– Ну что ж, – продолжал мистер Медведь, – тем лучше, что мы встретились по-доброму. Поскольку мы ищем партнера для весьма достойного предприятия.