Текст книги "Отцы-основатели. Весь Саймак - 5.Исчадия разума"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Глава 4

Хайрам устроился на одном из шезлонгов во дворе, а Баузер растянулся возле него. Знакомая синичка все так же независимо скакала в нескольких шагах, весело и даже вызывающе оглядывая нас, непрошеных гостей, вторгшихся на ее территорию.

Хайрам доложил:

– Баузер сказал, что не хочет оставаться в доме, вот я его и вывел сюда.

– Небось использовал тебя в качестве носильщика? Сам-то он вряд ли доковылял бы! – сказал я, глядя на собаку.

Баузер виновато забил хвостом.

– Синичка ему тоже посочувствовала, – сообщил Хайрам. – Вы можете идти по своим делам, мистер Стил. Я присмотрю за Баузером, пока он не выздоровеет. Буду при нем и день и ночь, если понадобится. А если он сам чего захочет, то и скажет мне.

– Ну и прекрасно, выхаживай его, – согласился я. – А у нас есть чем заняться!

…Я не без труда открыл провисшую дверь сарая. Не раз обещал сам себе ее починить, это потребовало бы пары часов работы, но было все как-то недосуг, а вернее всего, лень.

Сарай изнутри весь пропах конским навозом, давним, слежавшимся. В углу был свален всякий случайный хлам, но основное пространство занимали два длинных стола, которые соорудил я сам из досок и козел. На них были разложены все кусочки металла, выуженные мной из той ямы, а еще две полые яркие полусферы из какого-то неведомого металла. Я их нашел в сарае, когда прибирал хлам, брошенный бывшими владельцами фермы.

Райла подошла к одному из столов и взяла в руки зазубренный кусок металла. Она разглядывала его так и эдак, поворачивая в ладонях.

– Да, в точности как ты сказал. Совсем нет ржавчины. Лишь небольшая побежалость и изменение цвета. Но ведь в нем, по-видимому, содержится и железо, не так ли?

– И достаточно много, – ответил я. – По крайней мере, так утверждали сотрудники университета…

– Не всякий железистый сплав должен ржаветь, – задумчиво проговорила она. – Некоторые из них выдерживают довольно долго, но в конце концов хоть немного ржавчины на них появляется, когда с ними соприкасается кислород.

– А ведь прошло более ста лет, – согласился я. – Возможно даже, и намного больше. Виллоу-Бенд отметил свое столетие всего несколько лет назад, а воронка существовала наверняка еще до основания города. Она намного старше его. Ведь на дне ямы лежит слой грунта глубиной в несколько футов.

Для образования такого слоя требуется изрядное время. Много лет должно пройти, пока опавшие листья станут перегноем толщиной хотя бы в один фут!

– А ты не пытался приладить эти кусочки друг к другу?

– Ну как же, пытался, только из этого мало что вышло. Друг к другу более или менее подходят очень немногие из них.

– Так что же ты собираешься предпринять дальше?

– А не знаю, возможно, что и ничего! Знаю лишь, что буду пока держать факт этих раскопок в тайне. Ты единственная душа, которой я поведал обо всем. Скажи я такое кому-ни-будь еще, меня бы подняли на смех. Или нашлись бы эксперты, которые всему придумывают весьма прозаическое объяснение…

– Я тоже так считаю, – согласилась Райла. – Но поскольку у тебя появилась такая необыкновенная возможность убедиться в наличии разумной жизни в космосе и в том, что Землю посетили инопланетяне, можно было бы и не обращать внимания на насмешки или превратные толкования!

– Но разве ты не понимаешь, – возразил я, – что любые торопливые умозаключения могут ужасно навредить, если вовсе не погубят дело? У человеческой расы ведь имеется странное инстинктивное предубеждение против идеи, что она не одинока во Вселенной. И вероятно, это прямое следствие нашей боязни заглянуть в глубь собственной сущности. А может, мы боимся, что иной инопланетный разум способен заставить нас почувствовать свою второсортность, неполноценность? Мы частенько сетуем на то, что одиноки в космосе, но это не более чем поза, риторическая фигура…

– И тем не менее, – философски заметила Райла, – рано или поздно люди с этим столкнутся. Так не лучше ли поразмыслить над имеющимися фактами пораньше? Ведь это позволило бы освоиться с мыслью об инопланетном разуме к тому времени, когда встреча станет реальностью…

– Многие с тобой согласились бы, – ответил я, – но только не безликая толпа, именуемая «публикой». Мы поодиночке можем быть мыслящими существами, способными к абстрагированию, но стоит нам оказаться частицею «массы», как мы становимся безмозглыми животными!

Райла прошла вдоль стола и остановилась около ярко блестевших двух полусфер. Она коснулась пальцем одной из них.

– А эти что же, тоже из раскопок?

– Нет, не оттуда. Не знаю, откуда они и взялись. Вместе они составляют совершенный шар. Толщина оболочки – один дюйм. Металл тоже исключительно тверд. Я хотел было отослать одну из них вместе с кусочками металла в университет, но передумал. Я ведь не уверен, что они имеют отношение к моей тайне, ибо нашел их здесь, в сарае, когда расчищал место для установки столов. Они лежали под здоровой кучей мусора, рваными сбруями, деревяшками, тряпьем и прочим хламом…

Райла приложила полусферы друг к другу и провела ладонью по линии их соприкосновения.

– Полностью совпадают, – отметила она, – но странно, нет ни скреп, ни даже следов от крепления. Полый шар, аккуратно разъятый на две половинки… У тебя-то есть на этот счет соображения?

– Вот уж ни малейших!

– А ведь объяснение может быть совершенно простым и вполне земным!

Я посмотрел на часы.

– В самом деле, давай вернемся к земным проблемам. Не пора ли подумать о ленче? – спросил я. – В двадцати милях отсюда вверх по дороге есть не такое уж плохое местечко.

– Но мы могли бы поесть и дома. Я бы приготовила что-нибудь!

– Ни в коем случае, – отрезал я. – Я хочу повести тебя куда-нибудь. Ты отдаешь себе отчет в том, что я никогда не водил тебя ни в один ресторан?

Глава 5

«Манхэттен» был совсем недурен. Я подумал, что это первый цивилизованный напиток, который я употреблял за несколько последних месяцев. Я ведь стал уже совсем забывать, каков вкус у приличных коктейлей. Я поведал об этом Райле.

– Дома я пробавляюсь пивом или тяну помои вроде скотча с двумя кубиками льда.

– Ты и впрямь совсем врос в свою ферму, – заметила она.

– Ты права. Но я совсем об этом не жалею. Должно быть, за всю жизнь я впервые удачно вложил деньги, купив ее. Ферма дала мне год интересных размышлений и ощущение полного покоя. У меня ни того, ни другого не было раньше никогда. Да и Баузеру это место полюбилось.

– Господи, как трогательно ты заботишься о духовной жизни Баузера!

– Мы же с ним большие друзья. И оба терпеть не можем возвращаться к старой рутине…

– Но, по-моему, ты сказал, что и не вернешься? Что по окончании отпуска подашь в отставку?

– Говорил, говорил… Я ведь всегда жажду подать в отставку. Но, увы, это всего лишь мечты… У меня же нет особого выбора. И как бы мне ни претила мысль о возвращении в университет, я все равно буду вынужден это сделать. Я, конечно, не нищий, но и не настолько обеспечен, чтобы бросаться постоянным гарантированным заработком…

– Ох, но как же ты должен ненавидеть эту работу во имя куска хлеба насущного, – сказала она. – И особенно из-за невозможности продолжить твои раскопки!

– Раскопки могут и подождать. Им ведь не остается ничего другого!..

– Но, Эйза, это же недостойно тебя! Ты не должен так говорить…

– Может, и недостойно, но ведь ждали же они столько веков, могут еще малость потерпеть. И я ведь каждое лето буду сюда приезжать!

– Поразительно, – резюмировала Райла, – каким терпением обладают археологи! Должно быть, это профессиональная особенность. Они имеют дело со столь древними событиями, что время для них теряет всякий смысл.

– Говоришь так, словно сама никогда не была археологом!

– Да ну, я-то, конечно, и не была по-настоящему. Что у меня на счету? То лето с тобой в Турции, потом еще парочка никому не нужных раскопок в Огайо на летней стоянке индейцев. И потом около года в университете Чикаго, целиком убитого на составление каталогов. После такой практики не составило труда прийти к заключению, что это занятие не по мне!

– Вот тогда ты и переключилась на свою торговлю антиквариатом?

– Вначале завела небольшой магазинчик в верхней части Нью-Йорка, – кивнула она, – Но мне повезло, я попала в струю.

Как раз в это время очень оживились коллекционеры, и дело начало крепнуть. Но в связи с ростом интереса к антикварным изделиям такие лавчонки стали появляться как грибы. И тут я сообразила, что гораздо выгоднее быть поставщиком. Пришлось пустить в ход все мои сбережения, влезть в долги, но новое дело запустить все же удалось. Поработать пришлось засучив рукава, зато и удовольствие я от своих трудов получала немалое. Ассортимент моих покупок и продаж заметно расширился, это, наверное, с точки зрения моих бывших коллег, нарушало «чистоту жанра», но было вполне результативным, тем более что мне не терпелось поскорее добиться приличных прибылей!

– А ведь ты вчера тоже мне сказала, что хочешь выйти из бизнеса? Вроде бы продать дело?

– Да, хочу. У меня есть партнер, который мечтает откупить мою долю и готов заплатить за нее больше, чем она даже стоит. Он питает иллюзии насчет перспектив, но я-то знаю, что дело продержится не более трех лет…

– Насколько я понимаю, тебе все же будет остро недоставать активности, ты же так любишь бизнес!

Она пожала плечами.

– Ты прав. В бизнесе есть жестокость и атмосфера игры. Вот что меня в нем привлекает!

– Ну, ну, ну! Уж и жестокость! Это ты, что ли, жестокая?

– Это касается только бизнеса. Он выявляет мои худшие черты…

Мы разделались с напитками, и официант принес нам закуски.

– Еще по одному коктейлю? – спросил я.

Она покачала головой.

– Я себя ограничиваю. За ленчем – только одну порцию спиртного. Установила для себя такое правило много лет назад. На деловых ленчах и разных приемах обычно пьют так много, что невольно можешь и перебрать. Но я-то знаю, что может сделать с человеком лишний коктейль. Ну а ты, если хочешь, возьми себе еще!

– Ну нет, я как ты. А когда мы закончим наш ленч, если не возражаешь, поедем повидать местного Дэниела Буна.

– Что ж, чудесно! Но вдруг мы там задержимся? Как же быть тогда с Баузером?

– О, Хайрам ведь сказал, что позаботится о нем! Ты же сама слышала. Он побудет с Баузером, пока мы вернемся. В холодильнике есть мясо, в курятнике яйца. Он поделит мясо с Баузером, а потом посоветуется с ним, не пора ли идти в курятник за яйцами. Баузер спросит, который час, Хайрам ответит. Баузер заявит, что пора, и Хайрам пойдет собирать яйца…

– О господи, ну и фантазии же насчет этих разговоров с Баузером! Может, ты и сам полагаешь, что они беседуют, или вы оба валяете дурака? Интересно, Хайрам искренне думает, что может разговаривать с животными?

– А кто его знает, – ответил я. – Скорее всего, он именно так и думает. Впрочем, какая разница? Ведь никогда не можешь точно сказать, что понимают животные. Нельзя же отрицать, что они наделены индивидуальностями? И что с ними можно строить отношения? Вот когда Баузер раскапывает сурочьи норки, а я выхожу и вытягиваю его оттуда, облепленного грязью, он ни за что не желает идти домой. Он же совершенно бывает заворожен этим сурком! И тут я хватаю его за хвост и говорю: «Пшли домой, Баузер». Ты не поверишь: он после этого покорно плетется за мной! Но делает это только тогда, когда я его хватаю за хвост и говорю именно эти слова. Иначе он ни за что не пойдет! Ну и суди сама, что же это такое?

Райла расхохоталась:

– Боже! И Хайрам, и твой Баузер, и ты сам – все чокнутые!

– Разумеется чокнутые! К тому же если годами общаешься с собакой…

– А про кур ты забыл? Я их приметила. А может, у тебя есть и свинки, и лошадки, а еще… и пумы?

– Чего нет, того нет! Только куры. Из-за яиц и иногда гриля. Подумывал о покупке коровы, но слишком много возни…

– Эйза, мне хочется поговорить с тобой о деле. Ты сказал, что не желаешь вмешательства университетской публики в твои раскопки. По-моему, ты вполне этого добился. Ну а что, если в это вмешаюсь я?..

Я как раз собирался поднести ко рту вилку с салатом, но мне пришлось вернуть ее на тарелку. В словах Райлы мне почудилась какая-то угроза. Они меня насторожили.

– Вмешаешься? – повторил я, – Что ты подразумеваешь под этим?

– Позволь мне принять участие в твоей работе.

– Стоит ли спрашивать об этом? – ответил я, – Разумеется, ты можешь участвовать. Раз я тебе рассказал, значит, ты уже причастна к моим делам!

– Я говорю не только о твоей тайне и не прошу разделить со мной это открытие в качестве подарка. Я говорю о партнерстве. Тебе нельзя прерывать свои исследования, и я хочу помочь тебе тем, что нужно для их продолжения…

Я довольно резко прервал ее:

– Нет! Не продолжай. Я не могу этого принять! Ты предлагаешь мне финансирование, но я не желаю его!

– Ты говоришь это так, словно я предложила тебе нечто постыдное! – обиженно сказала она, – Не беспокойся, я не посягаю на твою независимость, не мечтаю тебя поработить… Просто я в тебя верю, и мне больно, что ты вынужден…

– Большой бизнес предлагает взять шефство над несостоятельным, – огрызнулся я. – К черту все это, Райла. Я не хочу никакого спонсорства.

– Очень жаль, что ты так это воспринял. А я надеялась на понимание!

– Да господь с ним, этим пониманием. Тебе надо бы знать меня получше. А ведь до сих пор все шло так прекрасно…

– Эйза, ты тоже должен был бы меня знать. Вспомни, как мы расстались. Какую ужасную размолвку перенесли! Она отняла у нас двадцать лет жизни. Не сделай так, чтобы она повторилась…

– Размолвку? Что-то не припоминаю никакой размолвки…

– Ну так, значит, я одна и пережила все, что тогда произошло. Ты смылся с двумя типами на попойку, начисто забыв обо мне. Потом пытался что-то объяснить, попросить прощения, говорил, что сожалеешь. Но я не захотела тебя слушать. Это случилось в день окончания раскопок, и у меня не оставалось времени, чтобы остыть и простить тебе обиду. Но мы не можем себе позволить поссориться сейчас. По крайней мере я этого не хочу. А ты?

– Нет, – отозвался я. – Совсем не хочу. Но я не могу взять у тебя деньги. Мне совершенно не важно, насколько ты состоятельна и как малы будут твои расходы…

– Вовсе не так уж я состоятельна, – отмахнулась она. – Ну хорошо. Давай забудем об этом разговоре, ладно? Я жалею, что завела его. И можно ли мне после этого еще немного побыть у тебя?

– Так долго, как только пожелаешь, – ответил я. – И навсегда, если тебе захочется.

– А как же твои друзья и соседи, что они скажут?

– Боюсь, ты права, здесь начнутся пересуды. В местечке, подобном Виллоу-Бенду, такая тема будет лакомой. Ну и что?

– Не вижу, чтобы тебя это особенно волновало.

– А почему это должно меня волновать? Я для них все тот же подросток-сорвиголова Стил, который вернулся в родной городишко неизвестно зачем. Они совсем не в восторге от меня и судачат даже вовсе без повода. Просто остро ощущают свою провинциальность, вот и все! А уж забивать себе голову их мнением было бы непростительной роскошью…

– Ну уж я-то и не собираюсь ничем таким забивать себе голову. Просто мне подумалось, а вдруг тебе понадобилось бы представлять меня им? Достаточно ли респектабельной я им покажусь?

– Ну вот уж проблема, которая меня никогда не займет! – ответил я.

Глава 6

– Так вы хотите знать про енота, который вовсе не енот? – спросил Райлу Эзра Хопкинс, – Я потратил бог знает сколько времени, чтобы догадаться, что это вовсе не енот!

– Вы уверены, что это не енот?

– Мисс, я уверен в этом. Но беда в том, что я не знаю, что же это такое. Если бы старина Рэнджер только мог говорить, он, наверное, рассказал бы вам побольше моего.

Он потянул за ухо поджарого охотничьего пса, лежащего возле его стула. Рэнджер лениво мигнул. Ему явно нравилось, когда его трепали за уши.

– Мы бы могли как-нибудь зазвать сюда Хайрама, – сказал я. – Он бы поговорил с Рэнджером. Хайрам уверяет, что может толковать с Баузером. Он с ним все время беседует.

– Ну ладно, – отмахнулся Эзра, – Мне неохота спорить об этом. Когда-то я это делал, но перестал.

– Давайте оставим в покое Хайрама и Баузера, – попросила Райла, – Пожалуйста, продолжим разговор о еноте.

– Я обошел эти горы вдоль и поперек и когда был мальчишкой, и когда повзрослел, – сказал Эзра, – Больше пятидесяти лет я тут брожу. Кое-что изменилось, но не так чтобы очень. Эта местность не слишком подходит для фермерского дела. Она вся в рытвинах и обрывах. Когда-то здесь пасли скот, но и он не очень-то любит забредать сюда. Время от времени здесь пытались заняться лесозаготовками, но и это не получалось, так как на вывоз древесины приходилось выбрасывать уйму денег. Прекратился и этот промысел. Поэтому здешние горы остались моими владениями. Со всем, чем они богаты. По закону мне принадлежат лишь несколько акров бросовой земли, на которой стоит моя лачуга, но, по сути дела, я владею всем, что имеется окрест.

– Вы любите горы, – отметила Райла.

– Ну да, это так. Любовь приходит через знание, а я эти горы знаю. Я мог бы показать вам вещи, о которых вы и не помышляли. Я знаю место, где еще есть розовые «дамские башмачки», дикорастущие цветы. Вот желтые – это уже выведенные специально, но розовые в неволе никогда не растут. Попробуйте пустить стадо коров туда, где растут розовые, и через два сезона они исчезнут совсем. Попробуйте нарвать охапку розовых «башмачков», и они больше не вырастут! Люди думают: их больше не найти в горах, но я знаю местечки, мисс, где они еще попадаются. Я никому их не показываю и сам никогда не рву. Я не хожу через эти полянки, а просто останавливаюсь в сторонке, гляжу на цветы, жалею. В общем, даю им жить. А еще я знаю, где логово самки-лисы. Оно в укромном месте. Она вырастила уже шесть выводков. Когда лисята подрастают, они вылезают наружу и резвятся возле норы: играют, борются, валятся наземь, покусывают друг друга. Забавные неуклюжие малыши. У меня есть место, откуда я их могу наблюдать. Я думаю, старая лисица чует, что я там сижу, но не подает вида. За все эти годы она убедилась, что от меня ей вреда не бывает.

Хижина прилепилась к подножию горы прямо над потоком, который несся, рокоча в своем жестком ложе. Деревья теснились вокруг домика, а выше виднелась обнаженная каменистая земля горного склона. У стульев, на которых мы сидели перед хижиной, были подпилены задние ножки. Это позволяло выровнять их сиденья, скомпенсировав покатость почвы. На скамейке возле открытой двери стояли бадья с водой и умывальный таз. У одной из стен высилась поленница. Из трубы домика неторопливо вился дымок.

– Мне удобно здесь жить, – сказал Эзра. – Когда не хочешь многого, жить становится легко. Люди там, в городе, скажут вам, что я мало на что гожусь, да и сам я так думаю, но вопрос в том, чем измерить эту «пригодность»? Они говорят, что я попиваю, и это тоже истинная правда. Раза два в году я напиваюсь, но никогда не причиняю вреда никому. Да вряд ли кому-то пришло бы в голову, что я на это способен. Я ни разу никому не солгал. У меня есть один большой недостаток: я слишком много говорю. Но это потому, что я редко с кем вижусь. Вот людям и кажется; что я не могу молчать. Но довольно об этом. Вы же хотите услышать о дружке Рэнджера?

– Эйза не сказал мне, что это существо – приятель Рэнджера!

– О, они в самом деле приятели.

– Но вы же с Рэнджером охотились за ним?

– Да, когда-то, может, и охотились, но ничего из этого не получилось. Я смолоду был рьяным охотником, да и силки ставил. А теперь уже много лет ничего такого не делаю. Повесил на стену свои ловушки и устыдился, что когда-то их использовал. Иногда еще бью белок, кроликов или тетеревов для еды. Если и охочусь, то только как индеец: чтобы наполнить мясом котелок. Но бывают моменты, когда я даже этого не делаю. Рука не поднимается. Думаю, что как существо плотоядное имею право на охоту. По крайней мере, сам себе так говорю. Но у меня нет права на убийство просто так, без разумного основания. На убийство моих лесных братьев. Из всех видов охоты мне больше всего нравится охота на енота. Вы когда-нибудь испытали это?

– Нет, никогда, – ответила Райла, – Я вообще никогда не охотилась.

– Охотиться на енота надо осенью. Собака травит его до тех пор, пока енот не взберется на дерево, а уж тогда вы можете его подстрелить. Убивают в основном из-за меха, но бывает – из спортивного интереса. Конечно, если называть убийство спортом! Хотя когда мне удавалось подстрелить енота, то я использовал не только шкуру, но и мясо. Некоторые полагают, что мясо енота не годится в пищу, но я вам скажу – они не правы. Да дело не только в самой охоте. Это еще шорохи осенней ночи, острая свежесть воздуха, запах палой листвы, ощущение единения с природой… Да еще и азарт охоты! Если только такую дрожь можно назвать азартом охоты. – Он помолчал, – Прошло довольно много времени с той ночи, когда я в последний раз убил енота. Рэнджер тогда был еще щенком. Но я бросил не охоту, я бросил убийство. Рэнджер выходил ночью, поднимал енота и загонял его на дерево. И я, охотник, наводил на него ружье, но никогда не нажимал на курок. Это была охота без единого выстрела. Вначале Рэнджер меня не понимал. Я было думал, что нарушу его психику, если не буду стрелять. Но он все понял. Собаки многое могут понять, если вы с ними терпеливы. Так мы и охотились не убивая, Рэнджер и я. Но однажды я вдруг заприметил одного енота, который сам вовлекал нас в погоню, не так, как другие. Он знал все охотничьи уловки, и много ночей Рэнджеру не удавалось загнать его на дерево. Сколько же мы за ним гонялись! Мне уже стало казаться, что погоня нравится еноту так же, как и нам. Этот старый самец был не глупее нас, а может, даже умнее. Он играл с нами так же, как мы с ним, и все время смеялся над нами. Вы не можете не оценить достойного соперника, не так ли? Но в то же время я стал немного злиться на него. Он был слишком хорош и дурачил нас вовсю. Поэтому не в силу какого-то обдуманного решения, а шаг за шагом я вдруг стал ощущать, что в отношении именно этого енота я больше не желаю придерживаться своего правила не убивать. Если бы Рэнджер смог загнать его на дерево, я бы убил его и тем разрешил проблему: кто же умнее, он или мы?.. Понимаете ли, охота на енотов – дело осеннее, но на этого енота правила уже не распространялись. Мы гоняли его по многу раз и в другие месяцы года. Рэнджер носился за ним и один. Эта игра становилась бесконечной. Игра между Рэнджером и енотом, да и мною тоже, когда я включался в погоню, невзирая на сезон.

– Но как вы могли знать, не видя его, что это енот? – спросила Райла. – Рэнджер ведь мог гоняться за кем угодно: за лисой, за волком…

Эзра твердо возразил:

– Рэнджер никогда ни за кем, кроме енота, не гонится. Он – охотник на енотов и происходит из династии таких собак.

Я сказал Райле:

– Эзра прав. Собака для енотов – это собака для енотов. И если она погонится за кроликом или лисой, она потеряет свою выучку.

– Итак, вы никогда не видели того енота, – сказала Райла, – и так и не смогли его убить?

– Да нет же, мне удалось! Я имею в виду – удалось его увидеть. Это случилось однажды ночью несколько лет назад. Рэнджер поднял его до рассвета, часа в четыре или около того, и я наконец различил его очертания на фоне неба. Он распластался на ветке у вершины дерева, стараясь выглядеть плоским и рассчитывая, что я его не замечу. Я поднял ружье, но так запыхался от погони, что не мог толком прицелиться. Дуло ружья все описывало и описывало круги. Тогда я опустил его и подождал, пока дыхание мое выровняется, а он все лежал, распластавшись вдоль ветки. Он должен был меня чуять, хотя я не шевелился. Затем наконец я поднял ружье и точно прицелился. Я положил палец на спусковой крючок, но так и не выстрелил. Прошла, должно быть, минута, пока я держал енота на прицеле. И я готов был нажать на курок, но все не решался. Не знаю, что на меня нашло. Глядя из сегодняшнего дня, я думаю, что вспомнил тогда ночные погони и понял, что они не повторятся никогда, если я сейчас выстрелю. И вместо достойного соперника я получу лишь покрытое мехом тело, и никто из нас более не насладится игрой. Не гарантирую, что именно так подумал, но я бросил свое ружье наземь. И в этот миг енот на дереве повернул голову и посмотрел мне в глаза… – Снова наступила пауза. Эзра продолжил: – И вот что интересно. Дерево-то было высокое, а енот находился у самой вершины. Близился восход, небо начало светлеть. Но енот был достаточно далеко от меня, и все же была еще ночь. Вряд ли я смог бы четко различить морду любого другого енота. Но когда этот повернулся ко мне, я увидел, что у него вовсе не морда енота! Это была скорее кошачья морда. У него были усы, как у кота, и даже на таком расстоянии я сумел ясно разглядеть эти усы. Морда была крупной, круглой и абсолютно спокойной. Трудно подобрать подходящее определение. Глаза у него были большие, немигающие, похожие на совиные. Я, наверное, должен был со страху выпрыгнуть из собственных штанов. Но я остался стоять на месте, прикованный к этому «кошачьему лику», конечно, пораженный. Я понял наконец, не называя это словами и не додумывая до конца, что тварь, которую мы гоняли, вовсе не была енотом! И когда я это понял, он вдруг усмехнулся. Не спрашивайте меня, как он усмехнулся. Я не увидел его зубов, это точно, но я знал, что он улыбается. У меня просто возникло ощущение этой улыбки. И это была не усмешка торжества надо мной и Рэнджером, нет, это была дружеская улыбка. Он как бы говорил: «Не правда ли, мы так долго и так чудесно развлекались?» Тогда я поднял с земли свое ружье и пошел домой, а Рэнджер потопал за мной.

– Кое-что здесь не совпадает, – сказала Райла. – Ведь, по вашим словам, Рэнджер – охотник на енотов и ни на кого больше, так ведь?

– Это и меня озадачило, – согласился Эзра, – Было время, когда я об этом много размышлял и сомневался. Но после этой самой ночи Рэнджер еще много раз гонялся за ним, и я ради забавы присоединялся к нему. Я еще не раз видел лик старого кота, этот лик, глядящий на меня из кустов или ветвей деревьев. И когда он понимал, что я его вижу, он всегда мне улыбался. Улыбкой доброго друга… Вы ведь встречали его, Эйза?

– Несколько раз, – ответил я. – Он иногда зависает в моем фруктовом саду.

– И всегда это всего лишь лик, – подхватил Эзра. – Улыбающийся лик. Если там и есть туловище, то его невозможно различить. А иногда бывает и так, что это существо смотрит из куста на Рэнджера, а тот как сообщник стоит перед ним. Вы знаете, что я думаю?

– Что вы думаете? – спросила Райла.

– Я думаю, что Кошачий Лик предлагает Рэнджеру побегать. Он говорит: «Как насчет гонок сегодня ночью?» А Рэнджер отвечает: «О’кей!» Тогда Кошачий Лик спрашивает, как Рэнджер думает, пойдет ли Эзра с ними, а тот говорит: «Я с ним потолкую об этом!»

Райла весело рассмеялась.

– Как же это мило! – воскликнула она. – Как это мило и забавно!

Эзра кисло возразил:

– Для вас, может, и забавно. Но мне совсем не смешно. Для меня это реальность. И она кажется вполне логичной.

– Но что же это за явление? Есть ли у вас какие-либо мысли на этот счет?

– Конечно, я думал об этом. Но не знаю. Я говорил себе: может, это нечто, уцелевшее от доисторического прошлого? Или привидение? Из тех же времен? Хотя оно не очень-то похоже на привидение. А вы об этом что скажете, Эйза?

– Иногда он еле виден, – сказал я. – И можно сказать, кажется даже пушистым. Но ведь призрак не может быть пушистым, не так ли? Он совсем не похож на привидение.

– А почему бы вам не поужинать со мною? – предложил Эзра. – Мы могли бы посидеть и проговорить всю ночь напролет. Я не очень-то часто беседую с людьми, а мог бы порассказать целую кучу интересного. У меня на огне стоит большой котел, полный черепашьего жаркого; его в пять раз больше, чем мы с Рэнджером способны съесть. Я поймал двух молодых черепашек в маленькой запруде неподалеку отсюда. У старых мясо жестковатое, но у молодых – так и тает во рту. Вы наверняка пробовали много разносолов, но, отведав моего жаркого, вы ничего другого не захотите!

Райла посмотрела на меня.

– Мы могли бы остаться?

Я покачал головой.

– Очень соблазнительно, но нам надо возвращаться. В двух милях отсюда мы припарковали машину, и мне не хотелось бы добираться до нее в темноте. Нам лучше тронуться сейчас, пока еще светло и можно различить тропу.