Текст книги "Вы сотворили нас (сборник)"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 41 страниц)

11

Инек отправил сообщение в архив и послал подтверждение:

НОМЕР 406 302 ПОЛУЧЕН. КОФЕ НА ПЛИТЕ. ИНЕК.

Убрав текст с экрана, он подошёл к приготовленному перед уходом жидкостному контейнеру номер три. Проверил температуру и уровень раствора, ещё раз убедился, что контейнер надёжно закреплён под материализатором.

После этого Инек прошёл ко второму материализатору, стоявшему в углу, – для официальных визитов и аварийных ситуаций – и внимательно проверил приборы. Как всегда, всё было в порядке, но Инек обязательно осматривал материализатор перед каждым визитом Улисса. Сам он, конечно, починить его не мог, и в случае поломки ему полагалось просто послать срочное сообщение в Галактический Центр, после чего на станцию через рейсовый материализатор явился бы кто-нибудь, кто в состоянии справиться с этой задачей.

Такой порядок объяснялся тем, что материализатор для официальных визитов и аварийных ситуаций предназначался только для тех целей, какие предполагало название: для визитов сотрудников Галактического Центра и для возможных непредвиденных обстоятельств. И управление осуществлялось не со станции, а из Галактического Центра.

В качестве инспектора этой и нескольких других станций Улисс имел право пользоваться материализатором в любое время и без уведомления. Но за все годы их дружбы, вспоминал Инек с гордостью, Улисс ни разу не забыл предупредить его о предстоящем визите. Своего рода знак внимания, и, как Инек знал, его заслужили далеко не все станции огромной транспортной сети галактики, хотя наверняка есть смотрители, к которым в Галактическом Центре относятся с таким же уважением.

Сегодня, подумал Инек, он, может быть, расскажет Улиссу о начавшейся слежке. Наверно, следовало сделать это раньше, но очень уж не хотелось всё это объяснять – ведь тем самым он признал бы, что человечество может создать для галактической системы какие-то сложности.

Безнадёжное дело, конечно, эта его одержимость, стремление доказать, что люди Земли добры и разумны. Потому что они довольно часто бывают и не добры, и не разумны. Человечество, наверно, просто ещё не повзрослело. Да, земляне стремительно прогрессируют, они, случается, проявляют друг к другу сострадание и даже способны понять друг друга, но как же жалки их достижения во многих других областях…

Если бы только появился у людей шанс, говорил себе Инек, если бы как-то помочь им, если дать понять, какой огромный мир там, в космосе, тогда бы они спохватились, поумнели, и со временем их приняли бы в огромное братство звёздных народов.

А когда их примут, они докажут, что достойны его, и многое смогут свершить, потому что люди – ещё молодая раса, энергичная. Порой даже слишком энергичная.

Инек тряхнул головой, прошёл через комнату и сел за стол, затем освободил пачку газет и журналов от бечёвки, которой их перевязал Уинслоу, и разложил почту на столе: несколько ежедневных газет, еженедельник новостей, два журнала. «Природа» и «Наука» – и письмо.

Отодвинув газеты в сторону, он взял в руки письмо: авиа, на штемпеле – Лондон, а над обратным адресом – незнакомое ему имя. Странно, с чего это вдруг незнакомый человек пишет ему из Лондона. Впрочем, напомнил он себе, любой человек из Лондона или ещё откуда-нибудь будет для него незнакомым. Ни в Лондоне, ни где-то ещё он никого не знает.

Инек разрезал конверт, развернул листок и пододвинул лампу поближе, чтобы свет падал прямо на письмо.

«Уважаемый сэр, – прочёл он, – я подозреваю, что Вы меня не знаете, но я один из редакторов британского журнала «Природа», который Вы выписываете много лет подряд. Я не воспользовался редакционным бланком, поскольку это письмо личное, неофициальное и, возможно, даже несколько бестактное.

Вам, быть может, будет небезынтересно узнать, что Вы являетесь нашим старейшим подписчиком. Уже более восьмидесяти лет мы высылаем Вам наш журнал.

Понимая, что это, строго говоря, меня не касается, мне всё же хотелось бы спросить у Вас, выписывали ли Вы весь этот срок журнал сами, или его выписал в своё время ваш отец (или кто-то из близких), а Вы просто оставили подписку на его имя?

Мой вопрос, безусловно, свидетельствует о непрошеном и непростительном любопытстве, поэтому, если Вы, сэр, предпочтёте оставить его без ответа, – это, разумеется, Ваше право, и Вы поступите вполне естественно. Однако, если Вы всё же сочтёте возможным ответить мне, я буду Вам чрезвычайно признателен.

В своё оправдание могу только сказать, что я проработал в журнале очень долгое время и испытываю определённую гордость от того, что кто-то считал его достойным внимания более восьмидесяти лет подряд. Честно говоря, я сомневаюсь, что многие издания могут похвастаться столь продолжительным интересом со стороны одного человека.

Позвольте заверить Вас в моём бесконечном уважении.

Искренне Ваш».

И подпись.

Инек отодвинул письмо в сторону.

Вот оно, снова, подумал он. Ещё один наблюдатель. Впрочем, вежливый и корректный. Никаких осложнений здесь, скорее всего, не будет.

Но тем не менее это ещё один наблюдатель, который его заметил, который заинтересовался, обнаружив, что один и тот же человек выписывает журнал в течение восьмидесяти с лишним лет.

С годами таких любопытствующих будет всё больше и больше. Видимо, ему следует беспокоиться не только из-за наблюдателей, засевших вокруг станции, – ведь сколько ещё будет других! Человек, как бы он ни старался, не может спрятаться от мира. Рано или поздно мир его заметит и соберётся у порога его жилища сгорающей от любопытства толпой, чтобы узнать, почему он прячется.

Инек отдавал себе отчёт в том, что времени у него почти не осталось. Толпа уже подступала к порогу.

Что им от меня нужно, думал он. Может быть, они отстанут, если объяснить им, в чём дело? Но объяснить-то он как раз и не мог. Даже если рассказать им правду, всё равно найдутся такие, что не уйдут, не отвяжутся…

Материализатор в другом конце комнаты подал сигнал, и Инек обернулся.

Прибыл путешественник с Тубана. В контейнере плавала тёмная шарообразная масса, а над ней покачивался на поверхности раствора какой-то прямоугольный предмет.

Видимо, багаж, подумал Инек. Хотя в сообщении говорилось, что путешественник будет без багажа. Он заторопился к контейнеру и на полпути услышал доносящиеся из контейнера частые щелчки – гость с Тубана заговорил:

– Подарок. Для тебя. Мёртвое растение.

Инек уставился на плавающий в контейнере куб.

– Возьми, – прощёлкал инопланетянин. – Это тебе.

В ответ Инек неуверенно простучал пальцами по прозрачной стенке контейнера:

– Благодарю тебя, милостивый странник.

Назвав это шарообразное существо «милостивым странником», он тут же засомневался, правильное ли выбрал обращение. За долгие годы он так и не разобрался до конца в тонкостях галактического этикета и иногда допускал ошибки. С некоторыми существами полагалось разговаривать таким вот цветистым стилем (само обращение тоже зависело от каждого конкретного случая), с другими можно было общаться при помощи вполне обычных, простых слов.

Инек склонился над контейнером, извлёк куб и увидел, что это кусок тяжёлой древесины – чёрной, как эбеновое дерево, и такой плотной, что поверхность её казалась гладкой, будто камень. Инек усмехнулся про себя: благодаря Уинслоу он уже стал в некотором роде экспертом, понимает толк в дереве.

Положив куб на пол, он повернулся к контейнеру.

– Не объяснишь ли ты мне, – обратился к нему инопланетянин, – для чего оно вам нужно? У нас это совершенно бесполезная вещь.

Инек помедлил, тщетно пытаясь отыскать в памяти код, соответствующий слову «вырезать».

– Для чего же? – повторил гость.

– Прошу прощения, милостивый странник. Я не очень часто пользуюсь этим языком. Мне не хватает слов.

– Пожалуйста, не называй меня «милостивым странником». Я – самое обычное существо.

– Мы придаём ему форму, – простучал Инек. – Другую форму. Если ты обладаешь способностью видеть, я могу показать тебе такую вещь.

– Нет, я не обладаю этой способностью, – ответил гость. – Мы можем многое другое, но видеть нам не дано.

Прибыл путешественник с Тубана в форме шара, но теперь он начал медленно растекаться в стороны.

– Ты, – прощёлкал он, – существо двуногое?

– Да.

– Твоя планета твёрдая?

Твёрдая? А, твёрдая или жидкая – вот что интересует гостя, догадался Инек.

– Поверхность на одну четверть твёрдая. Оставшаяся часть покрыта жидкостью.

– Моя планета почти вся жидкая. Совсем мало тверди. Очень удобный мир.

– Я хотел задать тебе вопрос, – прощёлкал Инек.

– Спрашивай.

– Ты математик? Я имею в виду, вы все математики?

– Да, – ответило существо. – Занятие математикой – превосходный отдых.

– Ты хочешь сказать, что вы не используете математику в практических областях?

– Когда-то использовали. Но теперь в этом нет необходимости. Всё, что нам нужно, у нас уже есть. Теперь это отдых.

– Я слышал о вашей системе счисления…

– Она сильно отличается от тех, что распространены на других планетах. Наша система гораздо лучше.

– Ты можешь рассказать мне о ней?

– А ты знаком с системой счисления, которой пользуются жители Полариса-VII?

– Нет, – ответил Инек.

– Тогда это бессмысленно. Сначала нужно изучить их систему.

Вот так, подумал Инек. Этого следовало ожидать. В галактике накоплено так много знаний, а он ознакомился лишь с крохотной их частью и при этом понял только малую долю того, с чем ознакомился.

Однако на Земле есть люди, которые способны понять гораздо больше. Люди, которые отдадут последнее даже за то немногое, что стало доступно ему, и наверняка найдут способ употребить эти знания в дело.

Там, среди звёзд, накопился колоссальный запас знаний – и новые открытия в развитие тех, что уже известны человечеству, и такие науки, о которых человечество ещё даже не догадывается. Может быть, так и не догадается, если по прежнему будет предоставлено само себе.

Ну хорошо, пройдёт ещё лет сто… Сколько нового узнает он за сто лет? За тысячу?

– Теперь я хочу отдохнуть, – прощёлкал гость с Тубана. – Приятно было с тобой поговорить.

12

Повернувшись к контейнеру спиной, Инек поднял с пола брусок. На полу осталась маленькая блестящая лужица натёкшей с него жидкости.

Он отнёс подарок к окну в противоположном конце комнаты и принялся внимательно его разглядывать: чёрная тяжёлая древесина с очень плотной структурой, в одном месте остался кусок коры. Видно было, что куб опалён со всех сторон. Кто-то подгонял его размеры, чтобы он тут, на станции, поместился в контейнер.

Инеку вспомнилась статья, которую он прочёл в одной из газет всего день или два назад. Автор этой статьи, учёный, утверждал, что на планетах, не имеющих суши, разумная жизнь возникнуть не может.

Разумеется, учёный ошибался, потому что цивилизация Тубана-6 возникла именно на такой планете, и в галактическое содружество входило много других миров, поверхность которых сплошь покрыта жидкостью. Человечеству, если оно когда-нибудь узнает о существовании галактической культуры, предстоит не только учиться, но во многом ещё и переучиваться.

Например, представление о том, что скорость света – это предел…

Если бы ничто не могло двигаться быстрее света, тогда галактическая транспортная система была бы просто невозможна.

Однако не стоит слишком строго судить за это человечество, напомнил себе Инек. Наблюдения – это единственный способ получения данных, посредством которого человек – или, если на то пошло, кто угодно – может делать выводы о природе Вселенной. И поскольку человечество пока не обнаружило ничего такого, что движется быстрее скорости света, оно вправе предположить, что ничто и в самом деле не может двигаться быстрее. Но только предположить. Не больше. Потому что импульсная система, переносившая путешественников от звезды к звезде, работала почти мгновенно независимо от расстояния…

Размышляя об этом, Инек признался себе, что даже ему самому порой с трудом в это верится.

Секунду назад существо, плавающее в контейнере, находилось в таком же контейнере на другой станции, где материализатор скопировал его целиком – не только тело, но и то неуловимое нечто, делавшее его существом одушевлённым, а затем практически мгновенно перенёс в виде импульса через бездну пространства в материализатор этой станции, воссоздавший и тело, и разум, и память, и жизнь существа, оставшегося за много световых лет отсюда и теперь уже мёртвого.

В контейнере возникло новое тело с новым разумом, памятью, жизнью – совершенно новое существо, но точно такое же, как прежде. Его личность, его сознание остались неизменными, и лишь на ничтожно малое мгновение прервалось течение мысли – так что существо это осталось во всех отношениях прежним.

Разумеется, возможности импульсной системы были не безграничны, но не скорость накладывала ограничения, поскольку импульс мог пересечь всю галактику практически мгновенно. Проблема заключалась в том, что при определённых условиях характеристики импульса нарушались, и, чтобы воспрепятствовать этому, требовалось много пересадочных станций – многие тысячи станций. Пылевые облака, скопления межзвёздного газа, области с высокой ионизацией – всё это могло разрушить импульс, и в тех районах галактики, где встречались подобные опасности, станции строились гораздо ближе друг к другу. Нередко их строителям приходилось прокладывать маршруты в обход больших концентраций газа или пыли, способных исказить сигнал.

Сколько уже безжизненных тел, подумал Инек, оставило это существо позади, на других станциях, расположенных вдоль пути его следования? Таких же безжизненных, каким станет это тело, плавающее в контейнере, спустя несколько часов, когда существо в виде импульса отправится дальше.

Длинная цепочка безжизненных тел, протянувшаяся среди звёзд, – каждое из них должно быть уничтожено кислотой и смыто в глубинный резервуар, а само существо тем временем продолжает свой путь от станции к станции, пока не доберётся туда, куда влечёт его цель путешествия. Но что, какие задачи влекут в дорогу жителей галактики от станции к станции, через космическую бездну? Их так много, этих существ, а значит, и цели у них разные. Иногда из разговоров с гостями Инек узнавал о целях путешествия, но по большей части оставался в неведении, да и не считал он себя вправе вмешиваться. Ведь он всего лишь смотритель. Хозяин постоялого двора, думал Инек, хотя многим существам он и в такой роли не всегда нужен. Но во всяком случае, человек, который следит за надёжностью станции, работает здесь, готовит, что надо, к приёму путешественников и отправляет их дальше, когда подходит время. А также выполняет мелкие просьбы и поручения, если в этом возникает необходимость.

Инек взглянул на деревянный куб и представил себе, как обрадуется Уинслоу. Такое дерево – чёрное и плотное – попадалось крайне редко.

Как бы повёл себя Уинслоу, если бы узнал, что его статуэтки вырезаны из дерева, выросшего на неизвестной планете за много световых лет от Земли? Должно быть, он не раз задавал себе вопрос, откуда берётся такое дерево и как Инеку удаётся его добывать. Но он никогда не спрашивал напрямую. Конечно же, Уинслоу чувствовал, что в этом человеке, который каждый день встречает его у почтового ящика, есть что-то странное. Но он ни о чём его не расспрашивал, никогда.

Видимо, потому, что они друзья, говорил себе Инек.

И этот кусок древесины, что он держал в руке, тоже свидетельство дружбы – дружбы, установившейся между жителями звёзд и обычным, незаметным смотрителем станции, затерявшейся в одном из спиральных рукавов галактики, далеко-далеко от её центра.

Очевидно, с годами по галактике разнёсся слух, что на этой вот станции есть смотритель, который коллекционирует экзотические породы дерева, – и он стал получать подарки. Не только от тех существ, которых он считал своими друзьями, но и от незнакомцев вроде этого, что отдыхал сейчас в контейнере.

Инек положил полешко на стол и подошёл к холодильнику. Достал кусок выдержанного сыра, что привёз Уинслоу несколько дней назад, и пакетик фруктов, который днём раньше подарил ему путешественник с Сирра-X.

– Проверено, – сказал он Инеку. – Ты можешь употреблять это в пищу без всякого вреда. Никакой опасности для метаболизма. Может быть, ты уже пробовал их раньше? Нет? Жаль. Восхитительный вкус. Если тебе понравится, я в следующий раз привезу ещё.

Из шкафа рядом с холодильником Инек достал небольшую плоскую буханку хлеба – часть рациона, ежедневно предоставляемого Галактическим Центром. Хлеб, испечённый из неизвестной на Земле муки, слегка отдавал орехами и какими-то инопланетными специями.

Инек разложил всё на кухонном столе – так он его называл, хотя на самом деле кухни как таковой в доме не было, – затем поставил на плиту кофейник и вернулся к письменному столу.

Раскрытое письмо всё ещё лежало посередине. Он сложил его и убрал в ящик.

Сняв коричневые обёртки с газет, он отобрал «Нью-Йорк таймс» и сел читать в своё любимое кресло.

ДОГОВОРЁННОСТЬ О НОВОЙ МИРНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ – значилось на первой же странице.

Кризис назревал уже больше месяца – последний из серии кризисов, что уже несколько лет подряд угрожали миру и спокойствию на Земле. И хуже всего, говорил себе Инек, это то, что большинство из них созданы искусственно, – то одна сторона, то другая пытается добиться преимуществ в бесконечном шахматном матче силовой политики, начавшемся сразу после второй мировой войны.

В посвящённых конференции статьях «Таймс» ощущался какой-то отчаянный, почти фаталистический подтекст, словно их авторы, а может быть, и дипломаты, и все остальные непосредственные участники событий уже знали, что конференция ни к чему не приведёт и, возможно, даже углубит кризис ещё больше.

«Столичные обозреватели, – (писал один из сотрудников вашингтонского бюро «Таймс»), – отнюдь не убеждены, что конференция оттянет конфликт, как случалось на прошлых конференциях, или послужат продвижению вперёд в спорных вопросах. Многие источники почти не скрывают, что конференция может вместо этого ещё сильнее раздуть пламя вражды, так и не выработав в качестве компенсации каких-либо решений, которые откроют пути к компромиссу. Конференция, предположительно, должна предоставить возможность для трезвой оценки фактов и спорных доводов, однако сейчас мало кто верит, что предстоящая встреча послужит этой цели в полной мере».

Кофейник закипел, и Инек, отложив газету, бросился к плите, чтобы успеть его снять. Потом достал из шкафа чашку и поставил её на стол.

Но прежде чем приняться за еду, он снова достал из ящика таблицу и развернул её на письменном столе. В который раз уже его посетили сомнения, имеет ли она какую-либо практическую ценность, хотя временами ему казалось, что в определённых случаях таблица всё же себя оправдывает.

Таблица основывалась на статистической теории, выработанной на Мицаре, но в силу природы изучаемого объекта он был вынужден заменить кое-какие величины и сместить влияние определённых факторов. Поэтому Инек в тысячный раз задавал себе вопрос: не сделал ли он где-нибудь ошибку? Может быть, эти подстановки и замены свели достоверность результатов на нет? И если так, то каким образом он может исправить ошибки, чтобы восстановить объективность метода?

Вот они, факторы, думал Инек, все здесь: скорость прироста и численность населения Земли, смертность, официальные курсы денежных единиц, рост стоимости жизни, сведения о числе исповедующих различные религии, успехи медицины, прогресс технологии, темпы роста промышленного производства, состояние рынка рабочей силы, тенденции в мировой торговле и многие другие, включая даже то, что на первый взгляд может показаться не слишком важным, – цены, назначаемые на аукционах за произведения искусства, передвижения населения во время отпусков и предпочитаемые районы отдыха, скорости транспортных средств и количества психических расстройств.

Он знал, что статистические методы, созданные математиками Мицара, пригодны для любых условий и для любых ситуаций – но только если они применены правильно. Ему же пришлось подгонять модель ситуации на чужой планете к тому, что происходит здесь, на Земле. Не сказалась ли эта подгонка на работоспособности метода?

Инек снова взглянул на таблицу и вздрогнул. Если он нигде не ошибся, если все факты учтены правильно, если подгонка не нанесла ущерба самой концепции оценки – тогда Земля движется к ещё одной большой войне, к уничтожительной ядерной катастрофе…

Он отпустил края листа, и таблица сама свернулась в трубку.

Протянув руку, Инек взял плод, подаренный ему гостем с Сирра, и откусил. Покатал на языке, наслаждаясь необычным вкусом, и решил, что он действительно выше всяких похвал, как утверждало это странное, похожее на птицу существо.

Было время, когда он надеялся, что таблица, созданная на основе мицарской теории, подскажет ему если не способ покончить с войнами, то хотя бы путь к тому, как продлить мир. Но таблица ничем не могла ему помочь. Путь, который она указывала, неумолимо вёл к войне.

Сколько войн смогут ещё вынести люди Земли?

Никто, конечно, не ответит с уверенностью, но, вполне возможно, это будет последняя война. Сила оружия, которое люди готовятся пустить в ход, никем ещё не проверена в полной мере, и ни один человек не знает точно, каковы могут быть последствия.

Когда-то люди сражались, держа всё своё оружие в руках, и уже тогда война была достаточно страшна, но в любой современной войне смертоносный груз будет обрушиваться с небес, сметая с лица Земли сразу целые города – не скопления войск, а города со всем их населением.

Инек протянул руку к таблице, но остановился. Какой смысл просматривать её ещё раз? Он и так помнит всё наизусть. Никакого проблеска надежды! Он может корпеть над таблицей до второго пришествия, и это ничего не изменит.

Никакой надежды. Над миром снова сгущались грозовые тучи, и человечество неумолимо скатывалось к войне.

Он откусил ещё кусочек – плод показался ему даже вкуснее. «В следующий раз, – сказало существо с Сарра, – я привезу тебе ещё». Но, видимо, пройдёт немало времени, прежде чем оно сюда вернётся. А может быть, они никогда больше не увидятся. Многие путешественники показывались тут лишь единожды, хотя было и несколько таких, которые объявлялись чуть ли не каждую неделю, – постоянные посетители, они уже стали близкими друзьями.

Ему вспомнилась небольшая группа сиятелей, навещавших его много лет назад. В те далёкие годы они заранее договаривались о длительных остановках на станции, чтобы можно было вволю посидеть за столом, поговорить с Инеком. Прибывали сиятели всегда словно на пикник – с огромными плетёными корзинами, полными всякой снеди и напитков.

Но в конце концов они перестали появляться. Инек уже давно не видел никого из них и грустил: с ними всегда было весело и интересно.

Инек выпил ещё одну чашку кофе и всё сидел за столом, вспоминая старые добрые времена, когда его посещала эта маленькая компания сиятелей.

Тут послышался лёгкий шорох, и, вскинув взгляд, он увидел на диване женщину в скромной юбке с кринолином, какие носили в шестидесятых годах прошлого века.

– Мэри! – удивлённо воскликнул он, вскакивая на ноги.

Мэри улыбалась ему, как умела улыбаться только она одна.

Какая она красивая, подумал Инек, с ней просто никто не сравнится.

– Мэри, – сказал он, – я так рад тебя видеть.

Тут Инек заметил, что в комнате появился ещё один его друг: у камина стоял мужчина с пушистыми чёрными усами, в синей военной форме и с саблей на поясе.

– Привет, Инек! – сказал Дэвид Рэнсом. – Надеюсь, мы не помешали.

– Что ты! Как могут помешать двое лучших друзей!

Он стоял у стола, а вокруг него вставало прошлое, доброе, понятное прошлое, напоённое ароматом роз, прошлое, которое он не так уж часто вспоминал, но которое никогда его не покидало.

Откуда-то издалека доносились звуки флейты и барабана, бряцание оружия и амуниции, юноши уходили на войну под предводительством славного полковника при всех регалиях, гарцующего на великолепном чёрном скакуне; на порывистом июньском ветру реяли полковые знамёна.

Инек прошёл через комнату и остановился у дивана.

– Ты не возражаешь? – спросил он с лёгким поклоном.

– Садись, пожалуйста, – ответила она. – И если у тебя дела…

– Никаких дел. Я так надеялся, что вы придёте.

Инек опустился на диван, но чуть поодаль от неё. Он смотрел на её руки, чинно сложенные на коленях, и ему хотелось взять их хоть на мгновение, подержать в своих руках, но он знал, что не может этого сделать.

Потому что Мэри здесь не было.

– Прошла почти неделя с тех пор, как мы виделись в последний раз, – сказала Мэри. – Как твоя работа, Инек?

Он покачал головой.

– Всё те же проблемы. За мной по-прежнему следят. А таблица предсказывает войну.

Дэвид прошёл по комнате и, опустившись в кресло, положил саблю на колени.

– Война, если судить по тому, как сейчас воюют, – заявил он, – будет страшна и безжалостна. Мы в своё время воевали совсем не так.

– Да, – сказал Инек, – мы воевали не так. Но, хотя война ужасна сама по себе, сейчас может произойти нечто ещё более ужасное. Если на Земле разразится ещё одна война, мы закроем себе дорогу к галактическому братству – навсегда или по крайней мере на многие века.

– Может быть, это и не так плохо, – предположил Дэвид. – Мы пока ещё не готовы присоединиться к жителям галактики.

– Может быть, и не готовы, – произнёс Инек. – Я тоже такого же мнения. Но когда-нибудь это должно произойти. А если у нас начнётся война, этот день отодвинется далеко в будущее. Чтобы объединиться с другими расами, нужно хотя бы делать вид, что мы цивилизованны.

– А если они не узнают? – спросила Мэри. – Я имею в виду, про войну. Они ведь нигде, кроме этой станции, не бывают.

Инек покачал головой.

– Узнают. Я думаю, они за нами наблюдают. И уж во всяком случае, прочтут в газетах.

– В тех, что ты выписываешь?

– Я их сохраняю для Улисса. Вон та стопка в углу. Он каждый раз забирает их в Галактический Центр: за годы, что Улисс провёл здесь, Земля очень заинтересовала его. И я подозреваю, эти газеты, после того как он их прочтёт, попадают в самые разные уголки галактики.

– Представляешь, – сказал Дэвид, – как бы удивились в отделах подписки, узнай они, сколь широко распространяются их газеты?

Инек улыбнулся.

– В Джорджии выходит одна газета, – добавил Дэвид. – Так вот, они пишут в своих рекламных объявлениях, что появляются каждое утро так же регулярно и повсеместно, как «роса на траве». Придётся им придумать что-нибудь в таком же духе, только про всю галактику.

– «Наша «Перчатка», – живо отозвалась Мэри, – годится для всей галактики!» Каково?

– Вот-вот.

– Бедный Инек, – произнесла Мэри с сожалением. – Мы тут сидим и развлекаемся шуточками, а у него столько проблем.

– Не мне их, конечно, решать, – ответил Инек, – но всё-таки они меня беспокоят. Впрочем, чтобы избавиться от них, достаточно не выходить из дома, и все проблемы исчезнут. Когда дверь дома захлопывается, проблемы Земли остаются снаружи.

– Но ты не можешь так поступить.

– Не могу.

– Я думаю, ты прав, полагая, что другие расы наблюдают за нами, – сказал Дэвид. – Может быть, с намерением в один прекрасный день пригласить человечество присоединиться к ним. Иначе зачем бы им понадобилась станция здесь, на Земле?

– Они расширяют транспортную сеть постоянно. И станция в нашей Солнечной системе была нужна им, чтобы продлить маршрут в этом спиральном рукаве галактики.

– Да, верно, – согласился Дэвид, – но почему именно на Земле? Они могли построить станцию на Марсе. Назначили бы смотрителем кого-нибудь из своих, и всё было бы прекрасно.

– Я об этом часто думаю, – сказала Мэри. – Им понадобилась станция именно на Земле и смотритель-землянин. Должно быть, для этого есть какая-то серьёзная причина.

– Я тоже надеялся, но, боюсь, они пришли слишком рано. Слишком рано для человечества. Мы ещё не повзрослели. Мы всё ещё подростки.

– А как жаль! – вздохнула Мэри. – Мы могли бы многому от них научиться. Ведь они знают куда больше нас. Взять, например, их концепцию религии…

– Я не думаю, – сказал Инек, – что это на самом деле религия. У них нет тех привычных ритуалов, что мы ассоциируем с религией. И основано их мироощущение не на вере. В ней нет необходимости. Их понимание основано на знании. Они просто знают.

– Ты имеешь в виду энергию духовности…

– Да, и это такая же сила, как все другие, из которых складывается Вселенная. Энергия духовности существует точно так же, как время, пространство, гравитация и все те факторы, что характеризуют нематериальную сторону Вселенной. Она просто есть, и люди галактического содружества научились её использовать.

– Но, видимо, люди Земли тоже её ощущают? – спросил Дэвид. – Они не знают о её существовании, но чувствуют что-то. И тянутся к ней. Поскольку точного знания нет, людям остаётся только вера, которая имеет давнюю историю. Может быть, ещё с пещерных времён. Это грубая, примитивная вера, но тоже вера, поиск, попытка.

– Очевидно, да, – ответил Инек. – Но на самом деле я думал не об энергии духовности. Я имел в виду другое – практические достижения, научные методы, философские концепции, которые человечество могло бы использовать. Назови любую отрасль науки – и у них наверняка найдётся что-то для нас новое, потому что они знают гораздо больше нас.

Однако мысли Инека возвращались к удивительной концепции энергии духовности и ещё более удивительной машине, построенной много тысячелетий назад, с помощью которой жители галактики черпали эту энергию. У машины было название, но подобрать близкое ему по значению на родном языке оказалось трудно. Ближе всего подходило слово «талисман», но Инек считал его слишком неточным, хотя именно такое слово употребил Улисс, когда они впервые разговаривали об этом много лет назад.

Там, в галактике, существовало столько удивительного, столько различных концепций, и многие из них просто нельзя ни изложить, ни объяснить ни на одном из языков Земли. Талисман – это не просто талисман, и машина, которую так назвали, – не просто машина. Помимо определённых механических принципов в неё заложили принципы духовные, может быть, некий резонатор психической энергии, неизвестной на Земле. Это и ещё многое другое. В своё время он знакомился с литературой, посвящённой энергии духовности и Талисману, и, читая, осознавал, насколько далёк от истинного понимания, насколько далеко от понимания всё человечество.

Привести Талисман в действие могли лишь некоторые существа с определёнными особенностями мышления и ещё некими свойствами (может быть, думал он, это особые качества души?). Термин, которым этих существ называли, Инек перевёл для себя как «восприимцы», хотя его и здесь не оставляли сомнения в точности соответствия. Хранился Талисман у наиболее способного, или наиболее умелого, или наиболее преданного из галактических восприимцев, который переносил его от звезды к звезде, – этакое бесконечное шествие. Через Талисман и его хранителя обитатели каждой планеты черпали вселенскую энергию духовности.