Текст книги "Рыцарь XX века (Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила)"

Автор книги: Клара Моисеева

Суад Хусни – золушка из Каира

ебя хочет видеть Мухаммед Абдель-Ваккаб, – сказал редактор музыкальных передач Каирского радиокомитета, обращаясь к аль-Хамиси, которого он встретил на студии во время очередной передачи музыкальной драмы «Хасан и Наима». – Твоя пьеса имеет баснословный успех. Мы получили много писем. Слушатели благодарят. А вот занятное письмо от управляющего крупной хлопковой компании. Он жалуется на нашу радиопередачу, требует прекратить. Дело в том, что задерживается сбор хлопка. В 5 часов, ко времени нашей радиопередачи, феллахи бросают работу и спешат к репродукторам, чтобы услышать продолжение твоей пьесы «Хасан и Наима», послушать музыку. Он пишет, что вся деревня, где он рассчитывал получить наибольший урожай, не столько трудится, сколько распевает новые песенки аль-Хамиси. Посмотри, вот это письмо.

– Но ты говорил о знаменитом композиторе, – ответил, смеясь, аль-Хамиси. – Его называют «Пирамидой египетской музыки». Он так знаменит, что даже страшно к нему подступиться. Зачем я ему нужен?

– Он на студии, зайди поговори с ним, – посоветовал редактор.

«Мухаммед Абдель-Ваккаб пишет песни для самых прославленных певцов Египта, – подумал аль-Хамиси. – Он владеет киностудией, и фильмы его пользуются неизменным успехом. Интересно, для чего я ему нужен?»

– У меня к тебе прекрасное предложение, – воскликнул композитор, встречая аль-Хамиси дружеским рукопожатием, словно они были давними друзьями. – Вот уже несколько дней, как я непрестанно думаю о твоей пьесе «Хасан и Наима». Ее успех на радио говорит о том, что людям по душе эта музыкальная история с хорошим концом. Я предлагаю тебе поставить фильм с участием звезд египетского кино и беру на себя музыкальное оформление с тем, что использую все твои песни, и непременно оставлю народные мелодии, которые ты включил в свои радиопередачи. Согласен?

– Я буду рад увидеть своих героев в кино, – ответил аль-Хамиси. – Но зачем приглашать звезд экрана? Мне кажется, что зритель будет увлечен звездами и не обратит внимание на моих героев – людей из народа. Я бы не хотел приглашать звезду для роли Наимы. Не лучше ли пригласить молоденькую актрису, не искушенную славой и почестями? Скромная молодая девушка скорее поймет бесхитростный характер Наимы. Если она искренне сыграет роль девушки из народа, ее лучше поймет массовый зритель.

– Какой оригинал! – воскликнул Мухаммед Абдель-Ваккаб. – Я ему предлагаю знаменитых актеров, которые уже признаны зрителем, а он отказывается и требует для своего фильма простую молоденькую девушку. Рискни! К счастью, меня всегда занимают эксперименты. Искусство требует решений неожиданных и рискованных. Ищи простую, скромную девушку. Когда найдешь, приходи, и мы займемся подбором труппы и поисками актера на роль Хасана. Впрочем, для роли Хасана у меня есть отличный актер, который еще не стал звездой. Может быть, этот фильм поможет его славе.

– Сотрудничать с вами мне будет очень радостно. Вы поставили отличные фильмы. Я большой поклонник ваших музыкальных произведений и сам нередко пою ваши песни, – ответил аль-Хамиси, прощаясь с композитором. – Вы оказали мне честь, я надеюсь оправдать ваши надежды! Спасибо за предложение! Я сегодня же займусь поисками Наимы.

Абд ар-Рахман был польщен предложением знаменитого Мухаммеда Абдель-Ваккаба. Его тронула доверчивость, согласие отказаться от звезд. Ведь куда более уверенно продюссер ставит фильмы с участием известных актеров. Но если он согласен с желанием сценариста, то теперь надо оправдать доверие и найти подходящую Наиму.

Так в раздумье о предстоящей большой работе аль-Хамиси шел домой. Он рассеянно ответил на приветствие своего старого знакомого, но тот остановился, протянул руку аль-Хамиси и сказал, что недавно снял квартиру для своей семьи в двух шагах от переулка, где они сейчас встретились.

– Зайдем в наш дом, – предложил учитель. – Выпьем кофе. Ты никогда не был в моем доме.

Аль-Хамиси знал, что его знакомый – учитель начальных классов – живет в нужде. Что жена его работает уборщицей, а шестеро детей мал мала меньше еще не способны трудиться. Отказать ему в его настойчивой просьбе он не смог.

Бедность этого дома поразила поэта. Для большой семьи – одна-единственная комната и коридор, где, видимо, спали дети. Хозяйка дома, изможденная трудами, недосыпанием, заботами о приготовлении пищи, рано состарилась. Она выглядела усталой, но была приветливой и не жаловалась на свою судьбу. Только сказала, что хотелось бы научить грамоте старшую дочь, которой скоро исполнится шестнадцать лет.

– Суад у меня отличная помощница, – говорила жена учителя. – Ранним утром мы выходим на работу в больницу. Потом я остаюсь, чтобы убрать мусор, а дочь спешит домой, кормит детей, убирает наше жилище. Отличная помощница! Добрая девочка. А вот и она! – воскликнула мать, когда в комнату вошла бедно одетая девушка, смущенно опустившая глаза при виде незнакомого человека. – Садись, выпьешь кофе с нашим гостем, – предложила мать. – Ты уже взрослая.

Девушка села к столу, и аль-Хамиси увидел свою Наиму. Удивительно красивое лицо, юное и прекрасное, с карими глазами, в которых светились золотые искорки. Длинные черные косы, тонкие руки мадонны. Словно по волшебству перед ним возникла героиня будущего фильма.

Изумленный аль-Хамиси спросил девушку, хотелось бы ей стать киноактрисой?

– Об этом может только мечтать бедная девушка, – ответила Суад. – Вы смеетесь, а мне горестно слышать такой вопрос. Я редко бываю в кино. Но я запомнила все фильмы, какие мне довелось увидеть. И каждый раз я думала, какие счастливые люди эти актеры. Какие они красивые, какие богатые и всеми любимые. Великое счастье быть актером!

Она вздохнула и поглядела на собеседника исподлобья, страшась, не сказала ли глупость. Отец и мать с укоризной смотрели на свою Суад. Возможно, что им ни разу в жизни не довелось слышать такую длинную речь от дочери.

– Наша Суад не знает грамоты, как это печально, – сказала мать. – Хотелось бы дать ей хоть маленькое образование.

– Если ты будешь старательной, Суад, я приглашу тебя на роль Наимы. Ты слышала мои передачи по радио?

– Разве это возможно? Я слушаю каждую передачу. Я люблю Наиму. Но разве можно стать актрисой, не зная грамоты, не умея читать?

– Я обо всем позабочусь. Но прежде чем решить этот вопрос, надо прийти на пробу. Запомни адрес киностудии. Приходи в четверг. Мы сделаем несколько снимков и тогда узнаем, годишься ли ты для этой роли.

– Спасибо! Спасибо! – повторяла смущенная и совершенно счастливая Суад. Лицо ее алело, подобно красному маку. Глаза сверкали, как звезды.

Она вскочила и, ломая руки, смущаясь и храбрясь, сказала:

– Я буду очень стараться. Я буду учить уроки целыми днями и ночами. Мама, ты обойдешься без моей помощи? А я быстро расправлюсь с хозяйством. Не тратя ни минуты на пустяки, буду учить урок. Возьмите меня на эту роль, добрый человек, устаз аль-Хамиси. Я век вас не забуду!

Родители молча слушали разговор, который невозможно было воспринимать как реальность. Но если знаменитый поэт, уважаемый общественный деятель предлагает такое, ведь он знает, что ему нужно. А вдруг их скромная девочка Суад станет актрисой?

Когда отец семейства провожал гостя, он спросил:

– Благородный аль-Хамиси, ты в самом деле думаешь, что наша девочка годится для такого дела? Тогда она уподобится той Наиме, которая, согласно легенде, добилась своего счастья.

Когда, вернувшись домой, аль-Хамиси занялся сценарием, ему виделась живая Наима в облике Суад. Он задумался над событиями сегодняшнего дня и решил, что все так удивительно, неожиданно и заманчиво, как в хорошей сказке. Мало того что ему предложил свои услуги прославленный продюссер и знаменитый композитор, мало того что появилась реальная возможность воплотить в фильме любимую им пьесу, любимую не только самим автором, но и радиослушателями, публикой, посещающей театр, – теперь его пьесу смогут увидеть миллионы египтян. Это прекрасно! А если эта бедная девочка окажется способной актрисой, то можно будет поверить, что и в жизни бывают сказочные сюжеты.

Всю ночь он работал над сценарием, и всю ночь ему виделась в действии юная Суад. Утром он пошел в магазин, купил платье и туфли, чтобы приодеть девочку, сделать пробные снимки по всем правилам. Нельзя было допустить, чтобы будущая актриса пришла на кинопробу в вылинявшем ситцевом платьице и рваных башмаках. Он отнес эти вещи в школу, где преподавал учитель и где несколько лет назад преподавал и сам аль-Хамиси.

– Передай Суад, я жду ее в киностудии.

В четверг утром Суад ждала его у студии. Она была удивительно хороша в своем свежем розовом платье и в лаковых туфлях на высоком тонком каблуке.

– Милая Суад, – сказал удивленный аль-Хамиси, – ты надела платье задом наперед, молния должна быть сзади. Я поведу тебя в комнату, где ты сумеешь переодеться. Почему ты прихрамываешь, девочка?

– Я никогда не имела таких туфель на высоком каблуке, я подвернула ногу.

– Это пройдет, – сказал со вздохом аль-Хамиси и вспомнил «Пигмалиона» Бернарда Шоу.

Проба прошла удивительно удачно. Абдель-Ваккаб долго и взыскательно рассматривал снимки. Потом задавал вопросы девочке и удивился разумным ответам.

– У нее прирожденная манера держаться просто, с большим достоинством. Рискнем! – сказал он сияющему аль-Хамиси.

Вот когда на голову поэта и в такой же мере фантазера свалились заботы и тревоги, каких он прежде не знал! Надо с Суад заниматься. Надо учить грамоте, надо устроить жилище, где бы она могла спокойно репетировать. Надо обеспечить ей приличное существование. Ведь не может же она сочетать заботы Золушки с заботами киноактрисы. А родители, озабоченные судьбой своих маленьких детей, ничем не могли помочь.

Аль-Хамиси не привык бояться трудностей. К тому же ему не свойственно было подсчитывать прибыли и убытки. Перед ним была цель – хорошо поставить фильм и показать, что героиня Наима – истинная дочь египетского народа.

Он снял квартиру для Суад, купил ей одежду и нанял учителя. Не теряя времени, он записал на магнитную пленку роль Наимы и принес свой магнитофон, чтобы она заучивала роль с голоса. Он устроил ей уроки актерского мастерства у одного старого мастера сцены.

Шли дни, и успехи Суад поражали учителей. Она была по природе талантлива и смышлена. У нее была великолепная память, и, заучивая роль, она запоминала не только текст, но и каждую интонацию. Ей удалась выразительность настоящей актрисы, без всяких скидок на возраст и образование. Аль-Хамиси с нетерпением ждал того дня, когда занятия позволят начать съемки.

Этот день настал. Волнение режиссера, операторов, постановщиков не шло в сравнение с тем немыслимым волнением, которое охватило юную актрису. В канун съемок она всю ночь провела в слезах и молитвах, прося милостивого и милосердного бога помочь ей справиться с нелегкой задачей.

– Добрый, щедрый и благородный человек поверил мне, поручил великое дело, помоги мне, Аллах, великий и милосердный! Не дай мне опозориться! Я не перенесу провала. Так много сделано для меня. Нет, не может быть провала! Пожалей меня, милостивый!

Суад была уверена, что Аллах помог ей преодолеть все трудности. Она отлично сыграла роль Наимы. Она была настоящей сказочной девушкой из народа. И таким же прекрасным был Хасан. Согласно действию пьесы, Наиме удалось с ним обручиться, благодаря заботам простых феллахов, которые встали на защиту влюбленных и пригрозили жадному феодалу сжечь урожай, если он не согласится отдать свою дочь замуж за возлюбленного пастуха. «Ты сам был когда-то бедным человеком, – говорили они своему хозяину. – А теперь, когда ты разбогател, ты считаешь нас ничтожными. Ты угрожаешь благородному человеку лишь за то, что он не так богат, как ты».

Много было трудностей и разочарований во время съемок. Не всегда Абдель-Ваккаб соглашался с аль-Хамиси. Он был нетерпелив, и, когда съемки затягивались по причине неопытности главной героини, он ворчал и уверял сценариста, что любая звезда экрана с радостью взялась бы за эту роль и сыграла ее с блеском.

Каждый раз, когда брали на просмотр снятые кадры и Суад видела себя в игре, восторг ее был неописуем. Ей не верилось, что она сыграла эту прелестную Наиму. Бывало, что в порыве восторга Суад спрашивала своего учителя:

– Вы довольны, благородный устаз? Я делала все, что мне было велено, я очень старалась. Я так хочу, чтобы вам понравилась моя игра!

Просмотр готового фильма принес большую радость аль-Хамиси. Абдель-Ваккаб пока был молчалив. Ему нужно было увидеть, каков будет успех у публики. У широкой публики.

Успех был огромный. Молодые исполнители главных ролей были так естественны и хороши, что люди аплодировали им, забывая, что действие происходит в кино, а не в театре. Потом посыпался град восторженных рецензий. Все поздравляли Суад, сулили ей блестящую карьеру. Желали ей дальнейших успехов. Восторгались ее талантом. К счастью, у девушки не закружилась голова от похвал. Она впервые оказалась в положении знаменитости и еще не поняла, что сулит ей это. Нередко она с опаской обращалась к аль-Хамиси с вопросом:

– Как вы думаете, мне удастся еще когда-нибудь участвовать в съемках хорошего фильма?

– Все зависит от тебя, – отвечал аль-Хамиси. – Надо много работать, надо непрестанно учиться. Ты начала изучать английский и французский, не ленись, занимайся много и серьезно. Без знания языков тебя никуда не возьмут. Занимайся актерским мастерством. Ты сыграла девушку, которая по уровню своего развития подобна тебе. Тебе были понятны указания режиссера. Но как трудно тебе будет сыграть принцессу из сказочного царства, или умную, образованную женщину, или молодую мать. Да мало ли какие возможности откроются для тебя, если ты будешь готова! Учись, и перед тобой откроются великие сокровища духовной жизни. Тебе предстоит прочесть множество прекрасных книг. Ты узнаешь величие Шекспира, Бернарда Шоу, Бомарше, Махмуда Теймура, Нагиба Махфуза. Только непрестанный труд может поднять тебя до высоты настоящей киноактрисы. Твой дебют удачен, но ты подумала, что помогло тебе?

– Я много об этом думала, – призналась Суад. – Я отлично видела, как заботливо вы готовили меня к этой роли. Мне кажется, что я прошла курс университета, пока работала рядом с моим устазом. Как я вам благодарна! Один Аллах знает всю меру моей благодарности и поклонения.

Суад порывисто схватила руку аль-Хамиси и поцеловала. На глазах у нее были слезы. Она была так взволнована, что забыла сказать своему покровителю о том, что получила большую сумму денег, что сняла для себя квартиру в центре Каира, а родителей с детьми поселила в новой квартире, где было несколько комнат. Она купила одежду детям, отцу и матери. И уговорила мать хоть на время оставить изнурительную работу. Фильм получил признание во многих арабских странах и похвалы самых взыскательных критиков, премию на кинофестивале в ГДР.

Аль-Хамиси выиграл сражение и радовался успехам своей воспитанницы. Но творческие и общественные планы увели его на время от киностудии. Он ездил по стране, был в центре событий, которые сулили большие перемены в жизни египетского народа. Аль-Хамиси был полон добрых надежд и потому не щадил себя. Долгое время он ничего не знал о Суад, не видел ее, даже не знал, что девочка Суад, которую он пробудил к творческой жизни, стала настолько знаменитой, что ее приглашали на съемки самые известные режиссеры. Неожиданно он увидел фильм, в котором она сыграла роль современной молодой женщины, участницы политических событий. Она была очень красива и так естественно, уверенно и правдиво показала свою героиню, что можно было подумать, будто Суад играет самою себя. Аль-Хамиси позвонил Суад и поздравил с успехом. Она так обрадовалась этому звонку, так просила посмотреть еще несколько фильмов, которые принесли ей признание, что аль-Хамиси отложил свои дела и пришел на студию. Ему показали несколько фильмов с участием Суад Хусни.

– У тебя большой дар перевоплощения. Ты умеешь проникнуть в душу своей героини, понять ее и передать особенности ее характера, – сказал аль-Хамиси. – Это прекрасно! Я рад был убедиться в том, что в тебе созрел настоящий талант.

– Дорогой устаз аль-Хамиси! – Суад села рядом и, прижав руки к груди, продолжала: – Прошло пять лет с того дня, когда в наш бедный дом пришел сказочный принц, посланный нам самим Аллахом. Я никогда не забуду ту счастливую пятницу. Я никогда не забуду ваших забот, ваших тревог и вашего доверия к бедной безграмотной девушке. Как случилось, что вы могли увидеть дарование, поверить в него, когда я была никем? Нужно иметь особый, редкостный характер, нужно быть бесконечно добрым и отзывчивым человеком. А еще нужно быть верным своей идее, своей работе, чтобы поступать, как поступили вы. Я ищу слова, которые помогли бы мне сказать о том, как хорошо я все понимаю сейчас – через пять лет. Все эти годы я неустанно училась. Я прочла много прекрасных книг. Я теперь знаю, что меня можно назвать Золушкой из сказки, можно назвать цветочницей из прекрасной пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион». Если бы мне довелось сыграть роль цветочницы, я бы посчитала себя счастливой. Дорогой устаз, выполните мою просьбу, примите приглашение посмотреть виллу. Ваша Золушка стала принцессой, и этим я обязана вам. Ведь я могу читать на память все ваши стихи, которые были опубликованы. Но не подумайте, что это я говорю вам просто в знак признательности. Эту правду моей жизни я рассказываю корреспондентам во время интервью. О моем учителе аль-Хамиси знают сейчас не только в Каире, Александрии и Порт-Саиде, но и в Багдаде, Дамаске, Бахрейне – всюду, куда пришли фильмы с моим участием. Когда нравится фильм, меня обычно осаждают корреспонденты.

Аль-Хамиси побывал в гостях у Суад Хусни; особенно его поразила большая библиотека, составленная из книг на французском, английском языках. Аль-Хамиси был удивлен, зачем такая большая библиотека молодой киноактрисе.

Суад весело рассмеялась и призналась, что эта комната предназначена для работы над литературными произведениями. Она сказала, что была бы счастлива, если бы аль-Хамиси согласился хоть изредка работать в этой комнате, когда необходимо уединение.

– Я помню, – говорила Суад, – вы прятались в отелях и в загородных виллах друзей, потому что дома нельзя было сосредоточиться, бесконечные звонки, бесконечные свидания с политическими деятелями, поэтами и писателями. Мне ужасно захотелось сделать вам приятное, чем-то помочь в творческих делах. Я так люблю ваши стихи и так хочу, чтобы вы писали их в этом кабинете.

– Я тронут, моя милая Суад. Я был бы рад иной раз спрятаться от всевозможных дел, но они почти постоянно бывают неотложными. Мне невозможно уединиться даже на короткий срок. Спасибо, девочка, за твою сердечность. Не огорчайся, не думай о том, что не смогла меня отблагодарить. Я вознагражден тем, что открыл тебя и теперь ты служишь своему народу прекрасным искусством талантливой актрисы. Я желаю тебе совершенствоваться в своем мастерстве, желаю тебе удачи в новых фильмах. Я думаю, их будет много, на радость миллионам зрителей. А я постараюсь не пропускать новых фильмов с участием Суад Хусни – золушки из Каира.

Тюрьма

то привело тебя в полночь, друг мой, Мустафа? У тебя такой встревоженный вид, будто что-то случилось.

– Ты прав, аль-Хамиси. Поистине случилось нечто тревожное. Я прочел твою статью в «Аль-Мысри» и очень забеспокоился. Твои претензии к революционному правительству – огромны. Ты забываешь, что значительная часть чиновников, оставшихся в наследство от короля Фарука – сопротивляется реформам. Они лютые враги демократии и готовы мстить каждому, кто защищает демократические свободы. Я боюсь за тебя. Да хранит тебя Аллах!

– Я знаю, что многим рискую, но если мы будем молчать, то задуманные революционные преобразования останутся мечтой. Народ изнемогает в нищете и голоде. Нельзя молчать…

Звонок в дверь прервал разговор. Двое полицейских предъявили ордер на арест и предложили быстро собраться. Машина ждет!

Махди Мустафа, с трудом сдерживая волнение, стал помогать другу собрать в портфель самое необходимое.

– Никаких бумаг! – предупредил полицейский.

Аль-Хамиси молча сложил на столе все то, что было разрешено взять с собой, и, простившись с другом, поручил ему передать ключи детям, живущим в соседнем доме. Махди Мустафа спросил, в какую тюрьму можно будет принести передачу, и услышал: «В тюрьму Миср».

– Почетно! – усмехнулся аль-Хамиси. – Говорят, что эту тюрьму называют железной и сажают туда самых опасных уголовников. С вашего разрешения я переоденусь.

С разрешения полицейских поэт облачился в одежду бедного феллаха. Он хорошо знал, что, появись он в европейском костюме, как тут же будет раздет и избит. Всего лишь несколько дней назад аль-Хамиси задумал сделать небольшой репортаж из тюрьмы. Тогда полицейский администратор любезно предупредил его, что не стоит появляться среди заключенных в одежде горожанина. Но та тюрьма не славилась своей жестокостью. А эта…

«Когда я снова увижу ночной Каир? – подумал аль-Хамиси, глядя в щелку завешенного окошечка. – Какие мне предъявят обвинения? За свободу слова лишают свободы. Во сколько тюремных дней оценивается слово?»

Машина остановилась, и охранник подтолкнул его к железным воротам. Они прошли сквозь три пояса высоких каменных стен и оказались у железной двери пятиэтажного здания в решетках. Охранник, гремя связкой ключей, открыл дверь камеры и толкнул в темноту. Чьи-то руки подхватили его и не дали свалиться на сидящего. В камере размером два на полтора метра затемненное окно имело крошечную форточку с темной решеткой, полностью загораживающей дневной свет. Когда глаза привыкли к темноте, аль-Хамиси разглядел двоих, сидящих на неровном каменном полу. Они потеснились и предложили ему сесть на обрывки истлевшей циновки.

– Садитесь поудобней, – предложил девятнадцатилетний юноша. – Мое имя – Тухами. Будьте осторожны, острые края камней впиваются в тело. Могут поранить. Ужасная тюрьма. Отсюда не выйдешь живым, вынесут!

– Выйдем! Непременно выйдем и продолжим нашу борьбу! – Аль-Хамиси наконец разглядел своих молодых соседей по камере. Рядом с юным Тухами сидел молодой активист из рабочих Суэца.

– За что вы арестованы? – спросил Тухами поэта. – У вас такой приятный голос, может быть, вы актер? Возможно, я слышал вас по радио?

– Слышал по радио, читал мои статьи. Познакомимся! Аль-Хамиси. Я писал о бесчинствах чиновников, о взяточниках, которые грабят народ. Я призывал к борьбе со злом.

– Боже милостивый! Это ваши статьи заставили меня включиться в водоворот событий! – воскликнул Тухами. – Я был тихим и прилежным студентом экономического факультета университета. Именно ваши призывы заставили меня призадуматься над судьбой Египта. Я был среди участников студенческих демонстраций. Теперь я не жалею, что угодил в эту мерзкую камеру. Оказаться рядом с любимым поэтом – великое счастье. В нашем институте нет человека, который бы не знал стихов аль-Хамиси. Недавно у нас устроили опрос: «Кто самый любимый писатель из всех известных в Египте?» Оказалось, что на первом месте – аль-Хамиси.

– Вот мы и знакомы! – рассмеялся поэт. – Скажите мне, молодые люди, почему мы в темноте? Разве не положено хоть маленькой электрической лампочки?

– Извините, мы выключаем ее на ночь. Эти желтые стены раздражают. Лампочка над головой, свет режет глаза. Посмотрите!

Когда включили свет, аль-Хамиси увидел симпатичных молодых людей.

– Как хорошо, что мне удалось попасть в вашу камеру. И всего-то за горсть монет полицейскому, – сказал аль-Хамиси.

– Пальцы бед и страданий играют на печальной свирели моей», – процитировал студент строки из любимого стихотворения. – Почему так печальна ваша свирель?

– Так сложилась моя судьба. Но я научился превращать грусть в надежду. Однажды спросили Шопена: «Почему так печальны ваши прекрасные полонезы?» – «Я пишу их с мыслью о моей родине, обездоленной завоевателями», – отвечал Шопен. И я пишу свои стихи с мыслью о моем любимом Египте, моей родине. Прекрасней земли нет на свете! На этой земле должен жить счастливый человек. Каждый человек имеет право на какие-то радости. А мы пока живем в горестях и страданиях. Мы не будем отчаиваться, мы сильны своей верой в справедливость. Мы знаем – победа за нами! Мы выйдем из этой клетки закаленными, с душой окрыленной и готовой ринуться в бой.

– Пусть ваше предсказание сбудется. Спасибо вам за добрые слова. Мне стыдно признаться, но мы с Хасаном приуныли. Хасан работал на Суэцком канале, а теперь лишился работы и угодил в тюрьму.

– Молодец, Хасан! Не унывай! Когда выйдешь на волю, я помогу тебе получить работу. Не жалей, что участвовал в демонстрации. Если мы будем тихо и смирно терпеть невзгоды и насилие, мы не дождемся лучшей доли. Мы должны кричать, требовать, бастовать. Всеми способами надо бороться со злом. Твое участие в демонстрации – твой маленький вклад в дело борьбы. А сколько мужества проявили рабочие. Они сделали свое дело, ушли, поставили англичан в безвыходное положение, теперь они работают на других предприятиях. Тебя не было с нами, когда мы пошли к министерству социального обеспечения?

– Лучше бы я тогда пошел со всеми. Говорят, будто тогда собралось чуть ли не восемь тысяч? Я совсем недавно примкнул к небольшой группе, не более двухсот человек. Моего товарища избили дубинкой, и он угодил в больницу. А я – здесь.

– Сегодня здесь, а завтра дома. Будем оптимистами!

С этими словами аль-Хамиси развязал свой мешочек с провизией и пригласил новых товарищей позавтракать.

– Я напомню вам о том прекрасном, что осталось за железными решетками тюрьмы, – предложил аль-Хамиси после завтрака.

 
О жизнь!
Я пришел к твоему алтарю
С молитвой любви, обожанья и счастья,
И песню простую свирели звучащей
Я, словно любимой, тебе подарю.
Равнины, люблю ваш волнистый простор,
Люблю вас, долины и горы седые,
С луною делю я скитанья ночные,
А утром зари зажигаю костер.
Вот в легкое облако я превратился
И в птицу, несомую парою крыл.
Вот дождиком легким я проморосил…
Я весь этот мир сквозь себя пропустил,
И радугой радостной он заискрился.
Свобода, собою меня напои,
Хмелею от счастья, владея тобою,
Лечу в беспредельность,
А там, за спиною,
Лишь тюрьмы,
Да стражи,
Да цепи мои…
 

Тухами вскочил.

– Вы и представить себе не можете, как были мне нужны эти строки вашего стихотворения. Вы увели меня из этого ада к свету и радости. Я понял: надо набраться терпения, надо выжить, чтобы снова увидеть восход и закат, красоту нашего Египта.

– Спасибо за ваш поэтический дар, – сказал активист из Суэца. – Вы мужественный человек. Подвергаясь гонению, вы пишете о свободе, о красоте земной. Вы писали с великой верой в справедливость. Счастливый, вы родились мужественным человеком.

– Мужеству меня учил отец. Безграмотный феллах, суровый и замкнутый человек с добрым сердцем, он хотел воспитать сына смелым и уверенным в себе человеком. Я не думаю, что родился с этими чертами характера. Я помню, с чего началось воспитание. Мне было немногим более семи лет. Я был воспитан матерью в городе, где жизнь во многом отличается от жизни убогой деревни. Моя мама была женщиной образованной. Она учила меня любить поэзию, слушать музыку, быть добрым, благородным. А в деревне все иначе. Там в цене грубость и решительность. Как-то я играл в мяч с мальчишками. Один из них так стукнул меня палкой по голове, что я едва удержался на ногах, побежал домой, обливаясь слезами.

«Ты плачешь? – удивился отец. Он хлопнул меня по физиономии, приговаривая: – Мужчина не должен плакать, он должен защищать свое достоинство! Почему ты не ударил обидчика? Почему не защитил себя, не дал сдачи. Я не призываю тебя быть драчуном. Никогда не бей невинного, а обидчика – бей, если ты мужчина!»

Я еще больше заплакал и не двинулся с места.

«Либо ты пойдешь и стукнешь драчуна, – сказал сердито отец, – либо я раздену тебя, смажу медом твое тело и подвешу на дереве, пусть пчелы полакомятся».

Я испугался и побежал на улицу, стукнул мальчишку. Не могу передать вам моей тревоги. Я впервые ударил человека и был, мне кажется, более несчастным, чем побитый. Отец встретил меня доброй улыбкой. «Я вижу, ты можешь быть мужчиной, – сказал он и погладил меня по голове. – Никогда не уступай негоднику, защищайся! А сейчас я даю тебе в награду вот это».

Он протянул мне серебряную монету, какой я никогда прежде не имел. Но я не успел порадоваться, как вошел отец драчуна и стал меня ругать дурными словами. Мой отец вступился, сказал, что так будет всегда. Кто первым полезет в драку, тот будет получать затрещину.

– Урок помог? – спросил Тухами.

– Очень помог. Я на всю жизнь запомнил его. Теперь я понимаю, отец мой был мудрым человеком. А ведь был неграмотен…

Долгими и мучительными были месяцы, проведенные в тюрьме. Допросы сопровождались побоями, и каждый раз друзья помогали пострадавшему. Аль-Хамиси попросил своих родственников передать ему в тюрьму бутылочку оливкового масла. Это было лекарство от синяков и опухолей. Полицейские не жалели бичей. Чувство голода не покидало узников. На обед – жидкая бобовая похлебка и кусочек черствого хлеба. На завтрак давали кусочек халвы – самой дешевой, доступной даже нищему, который стоит на улице с протянутой рукой. Угнетало чудовищное однообразие всего окружающего. Желтые стены, желтая одежда стражников, желтый песок во дворе, где не было ни одного зеленого кустика. Во время получасовой прогулки в небольшом дворе, напоминающем каменный мешок, не на чем было остановить свой взор.

Аль-Хамиси стал придумывать, как бы что-то изменить в этой назойливой желтизне, в этом утомительном, монотонном порядке дня. Во время прогулки он узнал, что уголовники имеют право покупать иллюстрированные журналы. Они пользуются своим правом не для развлечения, а для заработка – продают свои журналы значительно дороже политическим заключенным, лишенным всяких прав. Аль-Хамиси купил такой журнал, вырезал картинки и приклеил на стене, чтобы время от времени отвлечь свои глаза от назойливой желтизны.

К удивлению своих товарищей по камере, он не съедал свою маленькую порцию халвы, а откладывал, копил.

– Для чего это? – спросил Тухами. – Еды так мало, почему не ешь халву, надоела?

– Мне обещана передача от родственников, – отвечал аль-Хамиси, – я потерплю еще три дня, а потом мы устроим пиршество, это будет прекрасно!

В этой крошечной, тесной и немыслимо противной камере появилось разнообразие, столь необходимое, чтобы выжить. Когда в пятницу были получены кое-какие припасы, посланные родственниками, аль-Хамиси стал священнодействовать. Он порвал на мелкие клочки бумагу, смешал кусочки бумаги с халвой и устроил крошечную печку, на которой можно было подогреть холодную еду. Халва, смешанная с бумагой, медленно тлела и довольно долго сохраняла тепло. Он согрел кусочки баранины и кружку чая. Трое пировали. Теперь можно было отложить обед, согреть присланный дядей ужин. Режим удалось изменить. Стены больше не раздражали. Глаз отдыхал на крошечном морском пейзаже, на панораме древнего Луксора, на фотографии знаменитой танцовщицы. Каждая маленькая картинка напоминала о чем-то близком и дорогом, будила память и мечты. Кто бы мог подумать, как много даст душе вырезанная из журнала фотография.