Текст книги "Рыцарь XX века (Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила)"

Автор книги: Клара Моисеева

Клара Моисеева
РЫЦАРЬ XX ВЕКА
Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила

Интервью длиною в год

Я высек строки правды острием,

Ни слова лжи в признании моем…

ак сказал о своем поэтическом творчестве великий египетский поэт Абд ар-Рахман аль-Хамиси.

Он дарил людям красоту и любовь. Он творил, обращаясь к человеку с мечтой и верой в светлое будущее. Его называли гениальным лириком и революционным романтиком. Целое поколение египетских и арабских революционеров считают его своим учителем. Личность этого талантливого поэта и борца за социальную справедливость – легендарна.

Я пришла к аль-Хамиси в январе 1986 года, после того, как прочла его поэтический сборник «Мятежная надежда». Меня покорили его стихи и поэмы, с их неповторимой образностью и музыкальностью, с их верностью идее борьбы за свободу дорогой ему отчизны, с их лиричностью и скорбью.

Поразительна сила поэзии аль-Хамиси. Его стихи заставляют страдать вместе с поэтом. Они вызывают восхищение своей изысканной формой и приносят радость видения окружающего мира, красоты и величия человеческого духа. Я задумала повесть о прекрасном поэте и мужественном борце за национальное возрождение египетского народа…

Меня встретил высокий красивый человек, элегантно одетый, с благородными чертами лица и удивительно доброй улыбкой. Его темные глаза за большими стеклами очков выражали печаль. Но когда речь шла о поэзии, они загорались и светились вдохновением. Свойственная поэту артистичность превращала беседу в своеобразный, оригинальный спектакль одного актера. Впрочем, аль-Хамиси и был отличным актером. В кинофильме «Земля», поставленном в Каире по его сценарию и под его режиссурой, он отлично сыграл роль феллаха. Во время беседы мне нередко казалось, что разыгрывается сцена из шекспировской трагедии, так эмоционально и выразительно звучал голос редкостного тембра. Внутренний огонь озарял лицо, поэт выглядел молодым и жизнерадостным. Трудно было поверить, что всего лишь месяц назад отмечен 65-летний юбилей аль-Хамиси.

Но вдруг удушливый кашель прервал беседу. Лицо преобразилось. Тяжелая болезнь мучила поэта. Он был неизлечим, но никогда не произносил слово «болезнь», мужественно переносил страдания. Своей приветливой улыбкой он как бы прикрывал то трагическое, что точило его постоянно. Аль-Хамиси не хотел вносить печаль в общение с людьми. Он был полон творческой энергии и в любом состоянии стремился выразить себя. Ведь с этим стремлением он родился! Как же это желание творить усилилось с годами, когда он понял, что людям нужно его слово! Как много хотелось сказать именно сейчас! Он торопился и трудился неустанно.

Позднее, при встречах, я поняла, что передо мною человек, созданный по самым прекрасным законам гармонии. Он был наделен умением видеть окружающий мир в самых ярких и сочных красках. Вдохновение и радость жизни были присущи ему с юных лет, так же как и потребность рассказать людям обо всем том прекрасном, что виделось ему в жизни. Но эту гармонию еще в детстве и ранней молодости нарушили горести и несчастья, а позднее – изнурительная борьба, тюрьмы и тяжелый недуг. Сияющий мир заслонили неустроенность, одиночество и скорбь о тяжелой доле египетского народа.

 
…Пальцы бед и страданий играют
На печальной свирели моей…
 

Эта мысль стала лейтмотивом в его творчестве.

Несмотря на болезнь и занятость, аль-Хамиси согласился отвечать на мои вопросы, и состоялось интервью длиною в год.

Я приходила к поэту в те дни, когда самочувствие позволяло ему вести долгую беседу. Мы записывали на магнитофон его увлекательный рассказ о детстве и юности, о становлении поэта, о первых шагах в литературе, о признании во всем Арабском мире. Главным он считал свою общественную деятельность борца-патриота. Его талант призван служить своему народу. Он горячо верил в духовную силу египетского народа, создавшего в древности одну из великих цивилизаций на планете.

Аль-Хамиси рассказывал о себе со свойственной ему искренностью и щедростью. Я узнала подробности его жизни, поняла особенности его мышления и как бы заглянула в необъятный мир этого корифея арабско-египетской поэзии.

Я писала о событиях, которые стали мне известны из рассказов поэта. В иных случаях, стремясь к полной достоверности, воспользовалась материалами и документами, опубликованными в печати. Чтобы исключить неточности, все написанное прочла моему герою. Ему понравилась повесть. В начале 1987 года, во время последней нашей встречи, аль-Хамиси включил магнитофон и коротко сказал, в чем достоинство книги. Он признался, что давно собирался сам написать о себе, ему хотелось, чтобы его соотечественники знали о том, кто он и как сложилась его жизнь. Но общественные дела, занятия литературой отнимали все время. Замысел не был осуществлен. Прочитанную ему повесть он хотел увидеть на арабском языке, даже придумал красивое оформление. Но жизнь остановилась.

В один из суровых январских дней, когда на Москву обрушились 30-градусные морозы, аль-Хамиси задумал поехать в Ливию, где его ждали общественные дела. Он верил, что на ласковом ливийском солнце почувствует себя лучше. К сожалению, к великой нашей скорби, поездка причинила непоправимый вред. Он вернулся тяжело больной, и врачи уже не смогли ему помочь.

Прощаясь, в день последней беседы, словно предчувствуя неизбежное, аль-Хамиси, желая коротко выразить свое понимание смысла жизни, сказал:

– Мера жизни, это то, что человек оставил после себя. Мое изгнание, мои страдания и лишения, тюрьмы и гонения, жизнь в одиночестве – все это плата за счастье моего народа. Вся жизнь отдана борьбе за процветание моего Египта.

Похищение

Повсюду – вблизи и вдали,

Во мраке эпохи жестокой, —

Бродя по дорогам земли,

Мечтал я о рыцаре стойком…

А. аль-Хамисиэээ

ни шли вблизи набережной Порт-Саида под зеленым шатром финиковых пальм. Справа перед ними расстилалось Средиземное море, сверкающее на солнце изумрудной волной, слева красовался шумный портовый город. Было раннее утро, дул свежий ветерок, и прогулка эта доставляла большое удовольствие молодой красивой женщине Аише и ее маленькому сыну. Шел 1927 год.

– Сегодня воскресенье, ты пойдешь на молитву, мама? – спросил мальчик, крепко сжимая своей ручонкой ласковую мамину руку.

– Непременно, сынок! Тебя звала к себе наша соседка Медея, ты побудешь у нее, послушаешь музыку.

– А потом?

– А потом поиграешь с мальчиками, дождешься меня возле дома, и мы пойдем…

Она с улыбкой посмотрела на сына. Мальчик, предвкушая удовольствие и сгорая от нетерпения, взмолился:

– Скажи скорее, мы пойдем в гости? В магазин?

– Тебе хочется пойти в гости, к дяде Абдель-Фаттаху?

– Я лучше побуду с тобой, мамочка! Куда ты меня поведешь? Я так люблю с тобой прогуливаться по городу и что-то рассматривать! Я спрашиваю, а ты отвечаешь. Ты все знаешь, милая мамочка.

– О, я все знаю! – рассмеялась Аиша. – Мы пойдем на базарную площадь, там сегодня выступают клоуны и фокусники. Я помню свое обещание, сынок.

– Как я рад! Как я рад! – закричал мальчик. – Я так хотел увидеть клоуна. Ты такая добрая, милая моя мамочка! Я очень тебя люблю!

Он прыгал, кружился вокруг матери, хватаясь за пышные складки голубой шелковой юбки. Глаза его излучали радость.

– Нам пора, дружок! – сказала Аиша. – Мне надо прийти к ранней молитве, чтобы не встретить на улице кого-либо из родственников Абдель-Фаттаха. Если узнает – рассердится.

– Мамочка, ты говорила, что твой старший брат Абдель-Фаттах любит тебя. Почему он рассердится?

– Ты ведь знаешь, Абдель-Фаттах мусульманин, ученый богослов, он великий противник католической веры. Он и слышать не может о католическом храме. Храни мою тайну, сынок! Не выдавай меня. Я не хочу огорчать брата. Твой дядя очень добрый человек, он вырастил меня после смерти моей матери. Он заботился обо мне, когда я осталась крошечной сироткой. Он дал мне хорошее образование, послал в лучшую школу Порт-Саида. Я не говорила тебе о великом горе нашей семьи. Ведь мама моя умерла не своей смертью. Твою бабушку Марсель убили.

– Разбойники? Их судили? Посадили в тюрьму?

– Успокойся, сынок. Посидим здесь, в тенистой аллее, я расскажу тебе о том, что тяжелым камнем лежит на моем сердце. Ты уже все понимаешь, тебе надо знать истину.

Аиша поцеловала сына, взяла в руки его ладошки и призадумалась. Она не могла решить, рассказать ли ей о том страшном, что случилось, когда она была двухлетней крошкой и ничего не понимала. Мальчик еще мал. Но он смышлен и ждет.

– Твой дедушка, Абд ар-Рахман Абуль Хасан – египтянин, человек именитый и верующий мусульманин, имел большую семью. Случилось так, что он встретил молодую красивую француженку Марсель. Она приехала посмотреть сокровища Древнего Египта и собиралась домой вместе с туристами, но осталась в Египте. Дедушка так сильно полюбил Марсель, что решил на ней жениться. По мусульманскому закону можно иметь четырех жен. Его брак с француженкой был законным. Но старшая жена дедушки не могла ему простить увлечение, она возненавидела Марсель. Она знала, как дедушка предан Марсели, как заботится о ней, как радуется рождению девочки. Да и Марсель была счастлива, дедушка очень ее любил.

Старшая жена дедушки, мать Абдель-Фаттаха, была женщиной жестокой и коварной. Она отравила Марсель, когда мне было два года. Дедушка не смог перенести этого горя и вскоре умер. Абдель-Фаттах был уже взрослым человеком, имел семью. Он долго гневался на свою мать, не мог простить ей этой чудовищной жестокости. Он осуждал ее. А меня он пожалел и полюбил. Я выросла благодаря его заботам. Я знаю, он любит меня, но не прощает того, что я верна католической вере. Он не может понять, что вера матери для меня священна. Я берегу маленький золотой крестик, который мама повесила мне на шею, когда я родилась. Я думаю, что в таком деле нельзя неволить человека. Я никогда не буду тебе указывать, какую веру тебе принять. Я уважаю веру Аллаха, я уважаю мусульман, я люблю народные песни феллахов и дорожу всем, что связано с памятью о матери.

– Нагнись, мама, покажи мне портрет Марсели в твоем медальоне, – попросил Абд ар-Рахман. Сейчас, сочувствуя печали матери, он казался взрослее своих семи лет.

Они молча возвращались домой. Глядя на погрустневшее личико сына, Аиша пожалела о том, что рассказала ему о своих горестях. «Но он смышлен, он все понимает, он любит меня», – подумала Аиша.

Когда они подошли к дому, мальчик спросил:

– Мамочка, мой отец нехороший человек, почему он не живет с нами?

– Твой отец добрый и хороший человек, но мы с ним разные люди. Каждый мыслит по-своему. К сожалению, он не знает грамоты. Не умеет читать, ему не понятна моя любовь к чтению, к музыке. Ему чуждо все то, что мне дорого. Ты знаешь мое увлечение древностями Египта. Ему безразличны эти сокровища. Если бы ты знал, сынок, как я была несчастна, когда мой брат Абдель-Фаттах приказал мне выйти замуж за человека, которого я не любила и который не понимал моей души. К несчастью, у нас в Египте женщины бесправны. Мы не вольны распорядиться своей судьбой. За нас решают мужчины. Мой брат хотел породниться с семьей аль-Хамиси, и он привез меня в деревню. Горе мое было велико. Я была так одинока, что, казалось, не перенесу. Мне было трудно примириться с убожеством деревенской жизни. Я привыкла к освещенным городским улицам, к светлым комнатам с электричеством. У меня в городе были книги, я постоянно слушала музыку, пока жила в Порт-Саиде. У меня были подруги и бывали веселые праздники. Словно по воле злой волшебницы, я оказалась в убогом деревенском доме, где керосиновая лампа была роскошью. Не было книг, не было музыки, не было людей, с которыми мне хотелось бы поговорить. Печаль мучила меня. Муж видел мои слезы, понимал, как я несчастна. Он пожалел меня и согласился на развод. Вот почему мы одни с тобой, сынок. Теперь ты все знаешь обо мне, мой любимый мальчик.

Аиша поспешила в церковь, а маленький аль-Хамиси пошел к соседке Медее. Он любил сидеть у сверкающей трубы и слушать волшебную музыку, совсем не похожую на музыку, какую любил дядя.

Гречанка Медея, жена капитана дальнего плавания, бездетная, очень привязалась к Абд ар-Рахману. Ей доставляло удовольствие рассказывать мальчику мифы Древней Греции, напоминающие ей о детстве, проведенном в Афинах. Она рассказывала о красотах Акрополя в далекой древности, когда рядом с Парфеноном высилась скульптура богини Афины, изваянная Фидием.

– Когда я вырасту, – прервал ее рассказ аль-Хамиси, – я поеду в Афины, я посмотрю.

– Ты увидишь лишь руины, мой мальчик, но они прекрасны.

Мальчик уже не решался спросить о руинах, подумал, что мама расскажет.

Этот худенький, стройный мальчик с темной курчавой головой и не по летам умными черными глазами так трогательно вслушивался в музыку Баха и Бетховена, не сводя глаз с никелевой трубы граммофона, словно знал какую-то тайну.

– Посмотри на море, – сказала Медея, ставя пластинку, – не видно ли на горизонте корабля? Я жду моего капитана.

– Не видно, не беспокойтесь, он скоро вернется!

Медея каждый раз задавала этот вопрос. Мальчик давно уже понял, как она тревожится, и предсказывал скорое возвращение.

Услышав первые аккорды, Абд ар-Рахман стал прислушиваться к звукам прекрасной музыки, непривычной, но завораживающей.

– Хорошая музыка, – сказал мальчик, – как она называется?

– «Лунная соната» Бетховена. Знаешь, о чем хотел рассказать Бетховен в этой сонате? О великом горе. Оно настигло его внезапно, когда он радостно творил свои прекрасные произведения. Когда ты подрастешь, когда сам купишь себе граммофон, ты часто будешь слушать его произведения и они доставят тебе большую радость.

– Какое горе случилось с Бетховеном? – насторожился Абд ар-Рахман.

Он был еще полон печали. Несчастье, случившееся с матерью, тревожило его. Отравили бабушку – какая беда! Отец в бедной деревне, не учился. Ему плохо, он не может читать книги. А что случилось с великим музыкантом?

– Бетховен очень любил природу. Пение птиц, треск кузнечиков, шелест листвы – все это доставляло ему необыкновенную радость. Он прислушивался к звукам леса, любовался полевыми цветами и был счастлив. Но вот, гуляя в лесу, он обратил внимание на удивительную тишину. Словно все птицы улетели, исчезли кузнечики, а легкий ветерок так тихо колышет ветви старого дуба, что ничего не слышно. Он испугался. Поспешил домой, чтобы у фортепиано проверить свой слух. Но и в дороге его охватило волнение. Он увидел пастушка, играющего на свирели, но ничего не услышал. С печалью в сердце он вошел в свой дом, подошел к фортепиано, ударил по клавишам. Звук был тусклым, будто доходил издалека. Бетховен понял, что теряет слух. Для композитора это равносильно смерти. Он обратился к врачам. Как им хотелось помочь великому музыканту! Они знали, что вся Европа преклоняется перед редкостным талантом. Но им не удалось его вылечить. Он был обречен на полную глухоту.

– Он больше не сочинял музыку? – спросил аль-Хамиси.

– Это был удивительный талант, – ответила Медея. – Будучи глухим, он сочинил самые прекрасные свои произведения. Сейчас мы услышим последнюю часть сонаты. В ней выражена печаль великого композитора. Глухота сделала его одиноким и лишила счастья услышать божественные звуки собственных сочинений. Помнишь, сначала музыка была светлой, ясной, а сейчас мы слышим скорбь.

Граммофон умолк, а мальчик все еще смотрел в сверкающую трубу, словно ждал продолжения печальной музыки и рассказа Медеи.

– Как мне его жалко! – воскликнул Абд ар-Рахман.

– Не огорчайся так! Иди погуляй с друзьями.

Абд ар-Рахман побежал на соседнюю улицу, чтобы поиграть в мяч. К нему подошел высокий худой человек в темной длинной рубахе феллаха, поверх которой был накинут черный плащ. На ногах запыленные сандалии.

– Ты сын Аиши? – спросил он. – Ты не узнаешь меня? – Он протянул мальчику большой сверток с конфетами и халвой. – Угостись! Маленькие мальчики любят сласти.

– Я не маленький, мне семь лет, я учусь в школе, – ответил Абд ар-Рахман, сердито глядя на незнакомца. Однако не устоял и протянул руки к конфетам.

– Я вижу ты устал, – сказал незнакомец. – Хочешь прогуляться, я подыму тебя на плечи, и мы пройдемся по улице.

Абд ар-Рахману захотелось прогуляться, сидя на плечах высокого худого человека. «Мальчики позавидуют мне, когда увидят, как мне повезло», – подумал он. Но не успел и слова сказать, как очутился на плечах со свертком в руках.

– Пойдем к мальчикам, – попросил Абд ар-Рахман, – я угощу их конфетами.

– Успеешь, – сказал человек в черном плаще и повернул на соседнюю улицу, подальше от дома Аиши.

– Я хочу домой, мама ждет меня. Поверни обратно. Мы пойдем на базарную площадь. Там я увижу клоуна и фокусника.

В ответ на просьбу мальчика незнакомец прикрыл его черным плащом и побежал к озеру.

– Остановись! – закричал испуганный Абд ар-Рахман. – Отпусти меня! Я хочу домой! – Мальчик, рыдая, пытался вырваться из рук похитителя, но тот был силен и очень быстро бежал.

Под плащом было душно. Слезы лились градом. Вдруг сделалось страшно. Но вырваться он не смог.

На берегу, когда они очутились в лодке, Абд ар-Рахман попытался прыгнуть в воду. Он плакал, кричал и вырывался из рук.

– Ты мой сын, я увезу тебя в деревню, – сказал высокий человек, снова завернул мальчика в плащ и положил на скамью, как вещь.

– Отпусти! Отпусти, скверный, злой человек! – кричал пленник. – Мне не нужен отец! Я хочу к маме!

Потом они оказались в поезде. Мальчик не переставал плакать. Лицо его распухло, он выглядел тяжело больным.

– Бедный мальчик, он болен, – сказал сидящий рядом старик.

– Ничего, поправится, – ответил хмуро отец.

Так, в слезах, тяжко горюя, сын француженки Аиши и феллаха аль-Хамиси очутился в бедной деревушке, где не было ни одного грамотного человека и не было школы. Его поразило убожество старого дома, где первый этаж был для скота, а наверху в низеньких комнатах жили люди. Кудахтали куры, блеяли овцы, жевали ослы. Даже прислуга в доме матери была одета лучше и чище бабушки. Эта пожилая женщина в темно-синем одеянии, с черным платком на голове и татуировкой на подбородке пугала его своим суровым выражением лица. Она старалась быть приветливой, говорила ласковые слова, но вызывала только неприязнь. Мальчик забился в угол деревянной суфы, прикрытой потертым одеялом, закрыл лицо и не переставал всхлипывать. Впервые в жизни ему показалось, что сердце хочет вырваться из груди. Несчастье его было безмерно. Он не хотел видеть отца, бабушку и дедушку, которые неустанно предлагали ему сласти. Он старался представить себе мать в голубом шелковом платье – веселую, смеющуюся и такую ласковую в это утро. Как она перенесет разлуку с ним? Что она подумает о своем сыне? Найдет ли его? Зачем он пошел на улицу? Почему не спрятался в доме?

Мальчик уснул, но долго еще слышались стоны. Он метался во сне, а отец, сидя рядом, не спускал глаз с малыша. Лицо отца казалось каменным, неподвижным, лишь тяжкие вздохи выдавали его волнение.

Абдель Малик аль-Хамиси отлично понимал, что сделал мальчика несчастным, разлучив его с любимой матерью. Он понимал, что принес горе Аише. Однако он не мог поступить иначе. Об этом говорили ему родители, родственники и соседи. Они считали, что мальчика должен растить отец, нельзя доверять женщине воспитание мужчины. К тому же Аиша не хочет принять веру Аллаха. Откуда ей ждать покровительства и милосердия? «Нет, это не зло. Похищение сына я совершил с благословения Аллаха, милосердного и милостивого», – думал Абдель Малик.

Всю ночь отец сидел у изголовья сына, который впервые оказался под его покровительством. А маленький аль-Хамиси впервые лег спать голодным, неумытым, в грязной, запыленной одежде, с недетской печалью в сердце.

Его разбудил голосистый петух. Он долго возвещал наступление утра своим кукареку. Абд ар-Рахман вскочил в испуге. Дома нет петуха, где он? Что это за темная, мрачная комната? Почему он в одежде? Где мама? И вдруг вспомнил вчерашнее утро, появление высокого худого человека, который назвал себя отцом. Вспомнил стариков, как они суетились вокруг него, когда он плакал и просился домой. Вспомнил и ужаснулся. Что делать?

Отворилась дверь, вошла бабушка в черном платке с миской горячих бобов. Положила перед внуком свежую лепешку, предложила кружку козьего молока. Мальчик отвернулся, помолчал, а потом во весь голос закричал: «Хочу домой! Отпустите меня к маме!»

Бабушка кинулась утешать его, пришел отец и стал увещевать. Просил смириться, так положено. В семь лет отец может забрать сына, чтобы растить его разумно и правильно.

– Хочу домой! – твердил Абд ар-Рахман. – Не буду есть! Я убегу!

Бабушка не находила слов утешения. Всю ночь она проплакала, видя печаль сына и внука. Но разум подсказывал ей, что сын сделал доброе дело. Во имя Аллаха он спас Абд ар-Рахмана. Мальчика должен растить отец.

Прошло несколько дней. Маленький аль-Хамиси не хотел примириться с насилием. Он не выходил из дома, молча сидел у окна и смотрел на шумный двор, полный живности. У самого окна стояла на привязи белая козочка. «Ей нельзя уйти из этого дома, – подумал Абд ар-Рахман, – она привязана. И мне нельзя». Он с тоской прислушивался к скрипу колеса, подающего воду на поле. Иногда доносились голоса женщин, усмиряющих крикливых детей. Так шли дни.

Как-то он вышел на деревенскую улицу. Вблизи дома стояли две пожилые женщины. Они о чем-то говорили, но, увидев мальчика, обернулись и долго молча смотрели на него. Бабушка, следившая за каждым шагом внука, желая сделать ему добро, чем-то угодить, вышла к нему спросить, не хочет ли он познакомиться с соседскими мальчиками. Она прежде всего увидела молчаливых женщин, устремивших свой взор на внука.

– Аллах, милостивый! – прошептала бабушка. Подошла, взяла за руку Абд ар-Рахмана и повела во двор.

– Не показывайся на глаза этим женщинам, – сказала она, – они могут сглазить.

Спустя несколько времени, соседка зашла к бабушке, чтобы занять немного соли. Она посмотрела на Абд ар-Рахмана и сказала громко:

– Твой маленький аль-Хамиси красивый мальчик. Даже очень красивый, и мне кажется – умный.

– По воле Аллаха! – ответила бабушка сурово, подавая соседке соль в тыквенной баклашке. – Завистники, – сказала она деду, – следят за малышом. Как бы не заболел.

Вечером, на закате, когда солнце стало красным, бабушка подошла к внуку и, к удивлению мальчика, отрезала край его курточки. Затем посыпала этот кусочек ткани щепоткой соли и тут же сожгла на старом медном блюде. Дымящееся блюдо она поднесла к Абд ар-Рахману, окурила его и, собрав пепел, посыпала голову внука.

Невозможно передать изумление мальчика. То, что он увидел, было похоже на колдовство из сказки. Он не сдержался и спросил:

– Зачем это, бабушка?

– От порчи, внучек. Соседка смотрела на тебя недобрым глазом, да еще хвалила изо всех сил. Это может причинить тебе вред. Но я все сделала для твоего благополучия. Ты должен быть здоров. Отец собирается отвезти тебя в соседнюю деревню, ты будешь учиться у хорошего учителя. Он знает на память все суры Корана.

Вскоре пришел отец. Он принес сыну новую курточку, ранец и тетрадки. Сказал, что завтра отвезет его в Куттаб[1]1
  Куттаб – дом богослова, где мальчиков учили читать Коран.


[Закрыть]. Он будет жить у родственницы. Фатима хорошая женщина.

«Пусть будет соседняя деревня, – подумал мальчик, – мама найдет меня и увезет домой. Я буду спать в своей комнате, а после школы буду играть на маленьком клавесине. Мама любит слушать мою игру».

Ранним утром они поспешили к поезду. Бабушка приготовила ему еду на шесть дней. Положила в мешок хлеб, козий сыр и вареные яйца.

– По утрам Фатима будет давать тебе кружку молока, – сказала бабушка, – перед занятием надо поесть.

Уходя, Абд ар-Рахман почувствовал, что лицо его мокро от слез. Он вспомнил, как заботливо мама одевала его по утрам, умывала, тщательно причесывала и кормила вкусным завтраком. А как радостно было возвращение из школы. Мама ждала его с обедом. Потом они читали сказки, стихи. В последний раз она читала ему молитву Эхнатона. Он запомнил ее:

 
Эхнатон молится сейчас один, оставив все свои ожерелья и все свои украшения. Снявши их.
Ничто не остановит путешествия к солнцу.
И я иду, о владычица берегов,
О владычица солдат, что почивают ныне за своими колесницами.
Они проснутся как-то однажды, неся венец на своих главах.
Ведь факел все еще сжигает лик ветра,
А земля, которую вспахали боги, не отвратит свое лицо от нас[2]2
  Перевод с арабского Э. Бобылевой.


[Закрыть].
 

«Как мне хотелось увидеть землю, которую вспахали боги! – подумал сейчас Абд ар-Рахман. – А теперь я уже не увижу. Без мамы я ничего не увижу».

Мальчик весь ушел в воспоминания и не заметил, как они приехали. Он безучастно прошагал по дороге, ведущей от станции к небольшой деревне. Отец привел его к дому, где ему была приготовлена крошечная комната с подслеповатым окошком и тюфяком на полу. У окна стоял кривоногий столик, была табуретка и керосиновая лампа. Отец попросил у хозяина молоток и два гвоздя. Прибил гвозди на стене, повесил курточку и мешок с едой.

– Будь старательным, помни, я плачу за твое учение, я хочу, чтобы мой сын умел читать Коран. Меня не учили грамоте, и я слушаю сладостные суры Корана только в мечети.

Абдель Малик аль-Хамиси пробормотал это скороговоркой, не глядя на сына и не зная, что еще сказать ему в напутствие. Он боялся, что мальчик снова заплачет, но Абд ар-Рахман не плакал. Только глаза его, большие и выразительные, были полны печали.

– Когда я научусь писать и читать, – сказал он, – я буду сочинять стихи. Я люблю стихи, люблю сказки и басни. Я даже помню басню Лафонтена. Почему только Коран?

Сказав это, мальчик посмотрел на отца и увидел на лице его изумление. Он опустил глаза и подумал, что напрасно выдал отцу свою мечту. Ведь мама говорила, что Абдель Малик не любит стихов, не понимает их. Не надо было ему говорить о стихах. Как плохо без мамы! Увидит ли он ее? Когда? Вот сейчас он придумал стихи о своей печали. Как хотелось бы прочесть их маме.

Отец вдруг почувствовал обиду и раздражение. Его сын – еще ребенок, а рассуждает точно так же, как его мать. От Аиши он ушел, но с сыном не расстанется. Аллах велик и милостив, он поможет вразумить мальчишку.

– Учись, – сказал он. – Я буду платить. Я хочу, чтобы мой сын был грамотным. Мне плохо без грамоты.

Оставшись один, мальчик закрылся в своей каморке и стал дожидаться, когда ему постучат в стенку, чтобы он шел на занятия. Он покинул дом бабушки на рассвете. Отец торопился приехать пораньше, чтобы поспеть к занятиям. Когда раздался стук в стенку, маленький аль-Хамиси взял ранец и пошел к глинобитному домику, где учил читать Коран старый богослов.

В деревне гордились своим учителем, считали его мудрым и образованным человеком. Ведь он умел прочесть любое письмо, присланное родственником жителю деревни. Он мог прочесть на память наиболее ходкие суры Корана. Он был терпелив и не бранил детей за мелкие провинности. Бедные феллахи считали, что иметь такого учителя большое счастье. Они не знали, что этот учитель за всю жизнь не прочел и строчки в какой-либо книге. Кроме Корана, для него не существовало никаких знаний.

Вокруг стола, изрезанного перочинным ножиком и залитого чернилами нескольких поколений учеников, стояли скамьи. Потные, небрежно одетые дети сидели тесно прижавшись друг к другу. Учитель подошел к крайнему мальчугану, который старательно выводил знаки арабского алфавита, подтолкнул его, велел подвинуться и усадил Абд ар-Рахмана.

– Напиши буквы алфавита по порядку, – велел он, не глядя на аль-Хамиси и рассматривая письмо шустрого мальчугана.

Начался первый урок.

Потом Абд ар-Рахману было предложено рассказать о величии Аллаха. Мальчик растерялся. В школе Порт-Саида начинали с чтения азбуки с картинками. Он не знал, что ответить. Он молчал. Тогда учитель приказал ему повторять слова из Корана.

«Я свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха, и что Мухаммед – пророк Его».

– Повтори двадцать раз, – приказал учитель. – Запомни это навсегда!

В маленькой, полутемной комнате было грязно и шумно. Каждый что-то повторял, стараясь произносить строки священной книги возможно громче, нараспев. Старый богослов приказал читать суры Корана, покачиваясь из стороны в сторону. Это было странно и непривычно. Абд ар-Рахман повторял свои строки тихо, не покачиваясь, и изредка поглядывая на богослова. Он ждал, подойдет ли богослов и даст ли ему пинка. Кто-то говорил, что непослушание в Куттаб подвергается наказанию. Но время шло, а богослов ни разу никого не побил.

«Я свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха…» – повторял уже в пятый раз Абд ар-Рахман.

«Если я так говорю, – подумал он, – значит, я верю в Аллаха, а что значит верю? И какой он из себя, Аллах? Может быть, спросить об этом учителя?»

Мальчик подумал, но не решился спросить.

Возвращаясь домой, Абд ар-Рахман вспомнил школу в Порт-Саиде, куда мама водила его. Там было так весело, так интересно. Заучивали песенки, читали сказки, запоминали стихи. А дома мама читала ему арабские сказки. Он любил слушать сказки про мудрых бедуинов, про хитрых купцов и злых волшебников.

«Зачем он увез меня в деревню? – думал мальчик об отце. – Я его боюсь, я люблю маму. Как мне плохо. Хочется плакать, а мама говорила, что мужчине стыдно плакать».

Каждое утро, просыпаясь от пения петуха, Абд ар-Рахман ждал стука в стенку. Мальчик покорно шел в Куттаб, но с первой же минуты ждал, когда наконец закончится урок. Он хорошо запоминал суры Корана, но ему не нравилось читать нараспев, покачиваясь. Каждый день занятия начинались с заучивания новых строк. Богослов читал вслух, а мальчики вторили, подражая учителю.

В школе Порт-Саида Абд ар-Рахман довольно быстро читал небольшие предложения в азбуке. Он запомнил все буквы алфавита, но ему было трудно читать суры Корана. В Куттаб все казалось трудным. Ему не хотелось повторять вслед за учителем непонятные фразы, но все повторяли, и он вместе с другими мальчиками научился читать на память целые страницы из священной книги.

Больше всего Абд ар-Рахману нравилось переписывать заученное. У него не было своей книги, и потому он не мог дома переписать то, что не удалось сделать во время занятий у богослова. Мальчики толкали друг друга, каждый пытался завладеть томом Корана, чтобы переписать без ошибок. Иной раз он успевал записать две или три строки. Но дома он их тщательно переписывал в чистую тетрадку, стараясь не ошибиться и сделать свою работу красиво. Маленький сын Аиши мечтал написать маме письмо, рассказать ей о том, как ему плохо в этой деревне у неприветливых родственников. Как не хочется ходить в Куттаб. О многом хотелось написать маме. Но для этого надо научиться хорошо писать. Мальчик старался. Он даже заслужил похвалу старого богослова: