Текст книги "Западня"

Автор книги: Китти Сьюэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Или, может, хочешь пойти к Бини?

– Лучше бы у тебя был дом, тогда мы могли бы просто торчать у тебя и смотреть телевизор.

– Ну, мы можем заказать пиццу и посмотреть телевизор в моем номере.

– Как хочешь.

Спустя час они уже устроились на пурпурной кровати, подложив под спины свернутое покрывало. Их окружали тарелки с пиццей с артишоками и луком, но без сыра, попкорном, оливками, карликовыми помидорами и виноградом, все это довершал большой пакет ореховой смеси и двухлитровая бутылка кока-колы. Телевизор вытащили на середину комнаты, напротив кровати. Старый фильм «Последняя волна» с Ричардом Чемберленом в главной роли был в самом разгаре.

– Я точно знаю, что он гомик, – заявил Марк.

– Никогда об этом не слышал, – отозвался Давид с набитым ртом.

Через несколько минут Марк повернулся к Давиду и спросил, нахмурив брови:

– Ты что, собираешься вечно тут торчать?

– Если честно, я понятия не имею, что мне делать.

– Ты можешь купить дом. Или трейлер. Тогда можно приобрести компьютер, микроволновку и все такое…

– Да, я рассматриваю такой вариант как один из возможных. А как бы ты отнесся к этому, если бы я так поступил?

– Ну, это тебе решать, – пожал плечами мальчик с деланным равнодушием. – Мог бы купить машину, или пикап, или снегоход…

– Ты не обидишься, если я спрошу кое о чем? У тебя, кажется, нет других родственников, я имею в виду, кроме меня? Разве у твоей матери нет семьи?

– Мама велела не говорить тебе.

– Почему?

– Потому что это не твое такое-сякое дело.

– Это ее слова?

Марк на минуту задумался, ему явно понравилась эта идея. Потом посмотрел своими бесцветными глазами прямо в глаза Давиду.

– У нас есть бабка, мамина мама. Она живет во Флориде. – Он снова углубился в хитросплетения сюжета фильма, засунув по маленькому помидорчику за каждую щеку. – Они друг друга терпеть не могут – мать и она. Я жил с ней целый год. – Он руками надавил на щеки, выпустив струйку зернышек изо рта.

– Я не знал, – признался Давид и передал мальчику пачку салфеток. – А Миранда тоже ездила?

– Нет. Старуха ненавидит девчонок.

– А… И как тебе там жилось?

– Дерьмово. Меня она тоже ненавидит. Мама решила, что бабушка будет любить мальчишек, потому что она любила мужчин. Но это не так. – Он глянул на Давида и ухмыльнулся. – Бабушка отправила меня назад. А мать думала, что видит меня в последний раз. Она была просто в ярости.

У героя Ричарда Чемберлена были галлюцинации: он сидел в машине, которая оказалась под водой, и ему казалось, что вокруг машины плавают какие-то обломки и покойники.

– Не знаю, подходит ли такой фильм для…

– Тсс! Это самая интересная сцена!

Они сосредоточились на приключениях и несчастьях Ричарда Чемберлена. Он как достойный коренной житель Австралии предсказывал появление какой-то огромной приливной волны. Когда фильм закончился, они переключили телевизор на хоккейный матч.

– А как насчет твоего деда? Он что, умер? – спросил Давид, когда началась рекламная пауза.

– Не знаю, – ответил Марк, сосредоточенно отрывая заусенец. – Думаю, он, как и ты, англичанин. Он уехал, когда матери было лет десять. Он был ужасно расстроен, что она рыжая, так что наверняка и меня бы невзлюбил. – Марк пожал плечами с таким видом, будто это вполне нормально и объяснимо, если тебя ненавидят только из-за цвета волос.

Давид посмотрел на мальчишку рядом с собой с внезапным состраданием.

– А они больше ничего о нем не слышали?

– Ну, он, конечно, присылал чеки, чтобы мама могла учиться в школе-интернате, потому что бабушка не хотела, чтобы она вертелась под ногами и мешала жить. Но я подозреваю, что ее отец тоже не очень-то хотел, чтобы она была с ним. – Марк засмеялся вдруг неестественно высоким смехом. – Ты ведь тоже не очень ее любишь, правда? Это нормально, потому что я тоже не люблю ее большую часть времени. Бедная мама! Однако некоторые любят ее. Она все-таки довольно красива, несмотря на ее рыжие волосы. – Он умоляюще посмотрел на Давида. – Как ты думаешь?

Давид вздрогнул, услышав боль в голосе мальчишки.

– Да. Твоя мать очень красивая. И умная. И ты тоже. – Он легонько похлопал Марка по руке.

Они снова замолчали, так как начался хоккей. Давид внезапно вспомнил о давнем разговоре с Шейлой. Она говорила, что он напоминает ей одного человека, напыщенного, самоуверенного болвана, который вечно был ею недоволен…

– Я так считаю, что Миранда – твоя дочь, а я – нет, – вдруг резко объявил Марк.

– Да, ты уже говорил, – Давид посмотрел на мальчишку. – Но это невозможно.

Марк насмешливо ухмыльнулся:

– Посмотри в своих медицинских книгах. Такое может случиться, если женщина…

– Да, я знаю, – прервал его Давид. Его раздражало, что мальчик постоянно старался его унизить, точно так же, как его мать. – Но статистика показывает, что вероятность подобного – один шанс на миллион, может, даже на десять миллионов. – Он почувствовал, что это прозвучало глупо, и Марк смотрел на него с недоверием. Он шумно вздохнул и пожал плечами.

– Ну, если это так для тебя важно… папа, – сказал он и снова отвернулся к телевизору.

– В любом случае анализ именно твоей крови, а не крови твоей сестры доказал, что вы мои дети.

Марк ничего не сказал, только повторил трюк с помидорами, потом протянул пару помидоров Давиду, чтобы он тоже попробовал.

– Знаешь, мама тебя ненавидит.

– Бог ты мой, Марк! Ты так говоришь, будто весь город – какой-то котел ненависти. Знаешь ли ты кого-нибудь, кто не испытывает ненависти ко всем остальным?

Марк глянул на него, но не удостоил ответом.

– Нет, не так. Сжимай их и внутренней стороной щеки тоже. Сильно дави, пока они не взорвутся.

– А ты приедешь ко мне в гости в Англию, если я все-таки уеду?

Марк вдруг перестал жевать и уставился на свои руки.

– Я вообще-то думал, что ты останешься здесь… У тебя есть работа и все такое.

– Моя настоящая работа там, в Уэльсе. Не знаю, смогу ли я навсегда здесь остаться.

Марк помолчал какое-то время.

– Ну, тогда проваливай, – сказал он и отвернулся. Узкая спина ссутулилась, голова, теперь трогательно лысая, опустилась на грудь. Он не реагировал на Давида до конца хоккейного матча. Когда он закончился, Марк быстро уснул. Давиду захотелось погладить костлявое плечо этого печального юного создания, чтобы поделиться с ним чуточкой человеческого тепла. Марк был самым мрачным и подавленным ребенком, которого он когда-либо встречал. Его единственной привязанностью была Миранда с ее грубыми шутками. Он, казалось, никогда не возмущался, когда сестра пихала его, ерошила волосы или лезла с глупыми неуклюжими объятиями. Было крайне необдуманно отсылать мальчика куда-либо, разлучать их. Она нужна брату, и он ей нужен.

* * *

Тилли стучала в дверь и звала его по имени. Он медленно пробуждался из глубокого, мрачного сна, всплывая из его недр из-за настойчивого шума. Он с трудом сосредоточился на происходящем. Спустя пару секунд он понял, что, хотя он и доктор по профессии, но поскольку находится в чужой стране, значит, он не на дежурстве. Тут что-то другое. Он вздрогнул и вскочил с кровати.

– Иду! – крикнул он и нащупал халат.

– Звонили из больницы, – сказала Тилли, когда он открыл дверь. – У них срочный случай, и там нужна твоя помощь. Они просили передать, чтобы ты срочно пришел.

Давид натянул джинсы, туфли без носков, надел свитер и куртку и помчался по ступеням. Машина Тилли уже стояла перед дверью, прогретая и заведенная.

– Спасибо, солнышко, – запыхавшись, проговорил он. – Ты, наверное, уже и не рада, что я у тебя поселился. От меня одни неприятности.

– Вовсе нет… Можешь оставаться хоть навсегда. – Тилли посматривала на него в зеркало заднего вида, пока подвозила его к больнице. Он безошибочно уловил звоночек страстной влюбленности и постарался не встретиться с ней взглядом. Короткий брак Тилли закончился, когда ее муж, который был много старше ее, скончался лет десять назад от старости. И теперь эта женщина, как личинка из куколки, из кокона жира превратилась в красавицу бабочку средних лет. Вероятно, она мало знала о страсти между мужчиной и женщиной. Давид посмотрел на ее изящный профиль, маленькое точеное личико и крошечные кисти на руле. В этом городе, должно быть, толпы одиноких мужчин готовы носить ее на руках с ее маленьким процветающим отелем. Но сам Давид должен любыми средствами убедить ее, что он – не один из них. Еще одно осложнение в его жизни – и ему обеспечен нервный срыв.

Тилли высадила его у дверей отделения неотложной помощи, и он поспешил в главную операционную, где его поджидала Джени.

– Тут недалеко гризли напал на охотника. Состояние стабильное, но кожа практически разорвана на клочки. Никаких выраженных внутренних повреждений. Несколько сломанных ребер и вывих плеча. Слава Богу, на нем было много одежды и он был с другом. У этого парня точно есть ангел-хранитель.

Она помогла Давиду натянуть перчатки, после того как он тщательно вымыл руки. Потом подошла ближе и прошептала:

– Сегодня дежурный Леззард, но он был на вечеринке. Жена даже не смогла его разбудить. Надя должна дежурить следующей, но я позвонила Хоггу, чтобы объяснить ситуацию, и он решил, что нужно позвонить вам. Она еще… неопытная. – Она отступила на шаг. – Вы ведь не возражаете?

– Конечно, нет, – ответил Давид. – Я так понимаю, анестезию проводит Этайлан?

Джени кивнула, потом тихо добавила:

– Шейлы нет, если вам интересно.

– Слава Богу!

Она глянула на него, но ничего не сказала.

Долгие часы Давид по кусочкам сшивал порванные лоскуты кожи в тех местах, где гризли рвал плоть бедняги своими чудовищными когтями. Давид спросил Джени, как такое могло случиться, чтобы гризли бродил по лесу в самой середине зимы.

– Может, парень побеспокоил его. А потом, гризли просыпаются время от времени, причем в самом скверном настроении.

Доктор Этайлан, тихая женщина-венгерка, вдруг заговорила из-под хирургической маски, у нее был сильный акцент. Она рассказала в ужасающих подробностях об испанском велосипедисте, которого порвал черный медведь летом 1998 года. Испанец хотел стать первым велосипедистом, проехавшим по всей трассе нового шоссе – от Волчьего Следа до Туктойактука. Местный житель ехал по дороге и милях в восьмидесяти от Лосиного Ручья увидел велосипед, валяющийся на дороге. Одно колесо все еще крутилось. Он остановился и услышал доносившиеся из-за деревьев крики несчастного, которого рвал медведь. Животное испугалось криков водителя, и отчаянный испанец был спасен. Ему наложили рекордное количество швов – больше четырехсот. Он до сих пор каждый год шестого июля присылает в больницу цветы из Бильбао, где работает учителем.

– А как насчет того мальчика из Коппермайна? – спросила Джени. – Он был в очень тяжелом состоянии. – Она повернулась к Давиду. – На мальчика-эскимоса напал белый медведь. Было очень трудно, потому что была снежная буря – это было в марте или апреле этого года – такая буря, какой вы никогда раньше не видели. Они собирались лететь в Йеллоунайф, но погода была такой плохой, что им пришлось привезти его сюда – мы ведь ближе.

– Полярный медведь! – воскликнул Давид потрясенно. – Я слышал, встречи с ним обычно заканчиваются летальным исходом.

– Говорили, его спасла собака.

– А как он выжил?

– Он пробыл здесь всего несколько дней. Мы были лишь перевалочной базой. Потом его отправили в Эдмонтон. Нужна была серьезная операция, он потерял ногу. Невероятно храбрый мальчик. Ни разу не закричал.

– И сколько ему было? – спросил Давид, склонившись, чтобы выполнить деликатную задачу, зашить глубокую рану в паху пациента.

– Двенадцать или тринадцать, – ответила Этайлан, оторвав взгляд от медицинского журнала, который она читала. – Большой для своего возраста. Такой красивый мальчик! Мы все над ним хлопотали, он был какой-то особенный.

– Дети довольно часто бывают лучшими пациентами, чем взрослые, – признал Давид. Он выпрямился, выгнул спину, чтобы снять напряжение после того, как, согнувшись, колдовал над незадачливым охотником. – Когда дело доходит до боли, дети гораздо более терпеливы. – В памяти всплыл образ Дерека Роуза, ребенка, в чьих прозрачных запавших глазах стоял вопрос, который он, по молодости лет, еще не мог сформулировать словами.

Спустя четыре часа бригада хирургов вышла из операционной, измученная, но воодушевленная. Давид насчитал двести восемьдесят семь швов, но остался доволен проделанной работой. Мужчина, молодой метис, у которого есть жена и маленький ребенок, будет весь покрыт шрамами, но не останется инвалидом на всю жизнь. По крайней мере, он остался жив и получил такую же медицинскую помощь, как если бы попал в крупную клинику.

Дочка Джени, Патриция, прошла в кафе и стала готовить завтрак и кофе. Вскоре весь персонал ночной смены собрался там, привлеченный запахом жареной копченой грудинки. Ощущалась атмосфера товарищества и командной сплоченности. «Может, потому, что нет Шейлы Хейли», – подумал Давид. Он успел заметить, что ее не очень любили, хотя у нее и были союзники.

Давид нечасто ел мясо, но сейчас он с жадностью съел большую тарелку грудинки с яичницей и хрустящие ржаные хлебцы. Кто-то приготовил блинчики, и Давид также съел несколько штук.

Во время еды он сказал доктору Этайлан, которая сидела рядом с ним:

– Знаете, много лет назад я был в районе Коппермайна, откуда родом тот мальчик, о котором вы рассказывали. Это самое пустынное место в мире, но в то же время невероятно красивое. А вы не помните, как называлось поселение? Там их совсем немного, насколько я помню.

Этайлан покачала головой:

– Думаю, небольшая деревушка. Наверное, какое-нибудь эвенкийское название.

– Черная Река, – отозвалась Джени с другого края стола.

Черная Река. Давид помнил, как собственной рукой подписывал конверты – Черная Река! Какое совпадение! Такое маленькое поселение. Может, он даже встречал родителей того мальчишки, хотя там было слишком мало молодых людей. Его мысли вернулись к той женщине, которую он имел счастье любить. Вспоминались ее длинные черные волосы, покрывавшие обнаженное тело, ее резьба по камню, фигурки, которые он вертел в руках, северное сияние над ее скромной хижиной. Живет ли она там до сих пор? Он отогнал эту мысль прочь. Разве в его жизни недостаточно неразберихи?

Глава 19

Давид!

Не знаю, что писать. Хорошо, что ты налаживаешь отношения с детьми. Это очень приятно. И с временной работой тоже тебя поздравляю! Значит, тебя не будет дома на Рождество. По правде говоря, я и не ожидала, что ты приедешь, так что не беспокойся. Оформление купчей на дом идет своим чередом. Закончится в начале января. В Дубаи все прошло прекрасно, спасибо, что спросил. Не беспокойся.

Всего хорошего.

Изабель.

Изабель уплывала, как корабль, который уходит в открытое море и становится все меньше и меньше, сливаясь с горизонтом. Давид думал о ней объективно – вспоминал ее харизму, ее горячность, красивый, четко очерченный профиль, необыкновенное очарование, даже ее ревность и упрямство, и понимал, что ему крупно повезло. Он благодарен судьбе за то, что был супругом такой женщины.

Удивительно, но он уже не был против расставания с ней. Интересно, не являлось ли это доказательством того, что его чувства неглубоки, свидетельством какой-то духовной скудости? От него уходит женщина, которую, как он полагал, он страстно любил; уходит, видимо, в надежде на лучшую жизнь, и теперь, даже не заметив изменения в своих чувствах, Давид больше не ощущал ни печали, ни страдания. Последний приступ острой боли сожаления разразился внезапным потоком слез, и после этого он почувствовал себя легким… почти очищенным. Давид заглянул в себя, анализировал свои чувства и мотивы и не мог понять, почему нет ни боли, ни сожаления. Возможно, причина в гневе. Ее предательство касалось того ошеломляющего потрясения, которого он никогда прежде не переживал, за исключением происшедшего с Дереком Роузом и последствий этой трагедии. Изабель не поддержала его. Она так и не смогла понять, что он верил в свою невиновность, искренне верил до тех пор, пока его заблуждение не опроверг тот злополучный отчет, подтверждающий его отцовство. Потом оказалось, что она отложила в дальний угол их брак и сосредоточила все свои надежды и чаяния на достижении новой цели – стать неотъемлемой частью мирового дизайна. Быть богатой и влиятельной, может быть, даже знаменитой.

В то же время все надежды и амбиции Давида, наоборот, сократились, съежились. Если Изабель опасалась, что его новоявленные дети уведут у нее мужа, она была права. В нем проснулось чувство родительской ответственности, и он не мог отвернуться, отмахнуться от детей, что бы ни сулило ему будущее. Его судьба теперь была связана с этим чувством, каким бы странным это ни казалось.

* * *

Давид подъехал к хижине Иена, и фары его автомобиля осветили широкий зад полноприводной машины Хогга, которая заблокировала въезд во двор. Давида кольнуло мрачное предчувствие. Он больше не ссорился с Иеном из-за необходимости перевозки демерола, но беглый осмотр багажника показал, что порочащие его пакеты больше не появлялись. И все же его пугало собственное халатное отношение. Он не мог просто игнорировать эту проблему. Иметь дело с ворованным товаром, да еще наркотиками, было уголовно наказуемым преступлением, и это ставило Давида в один ряд с Шейлой. Ему придется позаботиться о том, чтобы этого больше не повторилось.

Давида интересовало, что Хогг делает здесь и в каком состоянии был Иен, когда тот приехал. Было около семи, именно в это время Иен вкалывает вечернюю дозу. Давид понял, что ему придется присоединиться к ним: у него не было выбора, шум машины выдал его присутствие.

– Очень хорошо, очень хорошо! – воскликнул Хогг, когда Давид вошел. – Именно тот человек, который нам нужен!

Иен сидел за кухонным столом и выглядел хуже, чем когда-либо. Торн лежал на старой лосиной шкуре и тихонько поскуливал.

– Я пытаюсь убедить Иена, что мы ждем, что в понедельник он приступит к работе, поскольку срок вашей временной работы у нас заканчивается, – устало проговорил Хогг. – Ведь так? – добавил он, умоляюще глядя на Давида. Хогг выглядел уставшим, густая копна темных волос сочеталась с бледным отечным лицом, как дешевый, плохо подобранный парик.

Все трое смотрели друг на друга, ожидая, что кто-то другой разрешит проблему. Иен был пассивным и равнодушным, Хогг – уставшим и раздраженным, оставался только Давид. Когда они оба уставились на него, стало понятно, чего они ждут, и в то же время он понимал, что его согласие будет полной катастрофой для Иена. Тому было необходимо вернуться к какому-то подобию нормальной жизни. Нужна была четкая дисциплина рабочих будней, хотя в то же время Давид признавал, что в теперешнем состоянии беднягу, как никогда, опасно подпускать к пациентам.

Давид пытался сформулировать в уме хоть какие-то варианты, приемлемые в данной ситуации, когда Хогг вдруг нарушил молчание. Он повернулся к Давиду. Лицо его было напряженным от раздражения и досады.

– К чему ходить вокруг да около? Я думаю, сейчас Иен не в состоянии приступать к работе.

Он шагнул к Иену и уперся руками в пухлые бока:

– Послушайте, старина, мы проработали с вами много лет. Поэтому, думаю, я обязан быть… снисходительным. Как врач я полагаю, что так продолжаться не может. Как вы считаете?

– Ой, ну вас! – ответил Иен, глядя на него. – Вы не хуже моего знаете, что не можете избавиться от меня, пока я не напортачу в работе. Вам нечего выдвинуть против меня. Я имею право на отпуск по болезни – в нем я и нахожусь. И я не в состоянии приступить к работе в понедельник.

– Я вижу, – голос Хогга сочился сарказмом.

– Дайте мне время до Нового года. Я уверен, Давид не против поработать еще несколько недель. А, Давид? – в голосе Иена появилось что-то новое. В его вызывающем тоне слышался крик о помощи, скорбная мольба дать ему еще немного времени. Это так глубоко тронуло Давида, что ему захотелось кинуться к другу, умолять его бросить это ужасающее саморазрушение, собраться с силами, но он не мог сделать этого в присутствии Хогга. Теперь они оба смотрели на Давида, ожидая ответа.

– Ну, ладно, – произнес он, – до первого января… Но ни днем дольше! – он смотрел прямо на Иена, но тот уже уставился в пол.

– Вот и прекрасно, – Хогг двинулся было к двери, но потом заколебался и снова повернулся к Иену: – К сожалению, вам придется написать мне заявление. Вы ведь понимаете, что это последнее обращение за помощью. Мне все это очень не нравится. – Он беспомощно пожал плечами, но Иен ничего не ответил. Хогг глянул на Давида, и в его глазах светилось искреннее сострадание. Давиду было интересно, насколько Хогг понимал, что в действительности происходит? Как он мог быть настолько невнимателен ко всему, что творится у него под носом уже столько лет? Вероятно, страсть к Шейле заставляла его смотреть на все это несколько иначе.

Хогг застегнул пальто и вышел. Давид закрыл дверь, за которой была ледяная тьма, и услышал, как взревела машина Хогга, когда он объезжал «форд» Иена и выезжал на дорогу. Потом он выложил покупки на кухонную стойку и открыл собачьи консервы.

– Вот видишь, я не могу больше покрывать тебя, – начал он. – Мне придется вернуть тебе машину, чтобы ты мог сам заниматься своей жизнью. Я оказываю тебе медвежью услугу. Это очень глупо с моей стороны.

– Но мы же договорились до первого января! Почему бы не оставить все как есть до этого времени? Это очень подходящая дата, чтобы начать жизнь сначала.

– Нет! – воскликнул Давид. – Неужели ты не понимаешь, что это никуда не годится? Ты будешь в еще худшем состоянии, чем сейчас. Нужно использовать это время, чтобы завязать. Если не хочешь никуда ехать, можно сделать это прямо здесь. Я тебе помогу.

– Я завяжу со спиртным, но нет необходимости бросать демерол. Он не влияет на работу. Я нормально работаю под дозой.

– Иен! – Давид почти кричал. – Ты же знаешь, что нельзя работать под воздействием наркотиков. Ты ставишь под угрозу жизнь пациентов.

– Я не убил ни одного пациента! – крикнул Иен в ответ, вскакивая со стула. – Я вообще никого не убил, кроме своей жены!

Давид подошел к нему, схватил за плечи, заставляя сесть.

– Иен, послушай, похищение наркотиков – уголовное преступление. Тебе не всегда будет везти.

– Ой, брось! Это никому не мешает. И потом, их крадет Шейла.

– В таком случае, тебе понадобится машина, чтобы самому покупать припасы.

Иен встал и пошел в ванную. Торн обнюхал еду в миске и вернулся на свою подстилку. Давид оглядел хижину. Дом разрушался. На стенах, в тех местах, где бревна ссохлись и выкрошилась изоляция, была корка льда. Потолок казался мокрым и выгнулся, было ощущение, что он может обрушиться в любой момент. Уже невозможно было определить ни цвет ковра, ни из чего он был сделан – просто черная, лоснящаяся, местами протертая и порванная поверхность.

Иен вышел из ванной, пряча глаза.

– Я удивляюсь, как ты еще в вены попадаешь, – с горечью заметил Давид.

– Прекрати.

– Слушай, я вызываю такси. – Давид положил ключи от машины на стол. – Я больше не буду привозить тебе еду, выпивку и наркотики. Тебе придется самому добывать все, что тебе понадобится. Я помогу тебе, только если ты решишь сам себе помочь. Я сделаю все, что угодно… Но решение ты должен принять сам.

– Я подумаю.

Говорить больше не о чем. Иен апатично напивался, сидя в кресле, а Давид ждал такси. Через двадцать минут, когда машина появилась перед домиком, Давид поднялся. Он наклонился к Иену и, глядя на его унылое лицо, сказал:

– Я прошу тебя кое-что для меня сделать. Скажи мне свой пароль в компьютерной системе. Как у временного врача, у меня нет доступа к вашим данным, а мне нужно кое-что проверить.

Иен открыл глаза, встал, нашел ручку и написал несколько цифр на клочке бумаги. Потом молча передал его Давиду. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга.

– Бросай, Иен. Просто сделай это, – с сочувствием посоветовал Давид, положив руку на плечо друга. – Будет тяжело, но ты сможешь это сделать. Я приеду проведать тебя. Ты знаешь, где меня найти.

* * *

В офисе было темно, горела только настольная лампа. Давид закрыл за собой дверь, хотя едва ли кто-нибудь зайдет в это крыло больницы в столь позднее время. Он включил компьютер и стал ждать. Когда компьютер потребовал пароль, он набрал цифры, написанные на клочке бумаги, и просмотрел разные программы, высветившиеся на экране. Выбрал отделение интенсивной терапии и увидел список опций. «Причина поступления» подходила больше всего. Он напечатал: «нападение медведя», и появился список имен. Сердце бешено застучало, когда он изучал список. Всего было двадцать два имени – за несколько лет. Где-то во второй половине списка он увидел то, что искал: Чарли Ашуна, Черная Река, район Куглуктука (Коппермайн), Нунавут. Ближайшие родственники: Уйарасук Ашуна, мать.

Давид откинулся на спинку стула и уставился на имя. Экран ярко светился в темной комнате, и буквы буквально прыгали в глазах. На ум пришла странная идея – не этого ли мальчика упоминал Джозеф как сына Спящего Медведя? Возможно ли это? Он посмотрел на дату рождения: 5 декабря 1993 года. Давид никак не мог сосредоточиться и посчитать месяцы и годы, все сливалось в беспорядочный набор цифр. Он схватил ручку и написал все цифры в столбик на листке бумаги. Наконец он убедился, что время зачатия приблизительно совпадает со временем их визита на Черную Реку.

Могли ли Уйарасук и Медведь?.. Нет, в это он не мог поверить. Но Медведь оставил половину своих сбережений какому-то мальчишке на Черной Реке. Джозеф сказал, что он был отцом… Какая ужасная мысль! Он вспомнил, как тепло относились друг к другу Уйарасук и Медведь. Что он знал об их отношениях? Что он мог понимать в их образе мыслей? Предвзятое отношение к возрасту, сексу и морали в его культуре могло не срабатывать здесь, на арктических просторах. О Боже! Давид почувствовал, что тело перестало его слушаться, все эти странные мысли крутились в голове, как в сумасшедшем колесе рулетки, которое никак не останавливалось.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Он подпрыгнул от неожиданности при звуке резкого голоса в темноте пустой комнаты. Он повернулся и увидел Шейлу, быстрыми шагами идущую к нему. Он отреагировал мгновенно, наклонился и вытащил вилку из розетки. Компьютер пискнул, и монитор погас.

– Ты не имеешь права рыться в больничных записях. Как ты вошел в систему?

– Я здесь работаю. Если мне будет нужно посмотреть на записи в истории болезни, я это сделаю.

– Ты можешь смотреть в карточках. Для твоих целей этого достаточно. Я точно знаю, что у тебя нет пароля к компьютерным записям. Они не для таких, как ты. Я доложу о тебе Хоггу.

– Докладывай, – холодно ответил Давид. – Почему бы нам троим не собраться и не поговорить начистоту. Я это организую. Накопилось много такого, о чем, я думаю, следует доложить.

– В самом деле? – Шейла немного изменилась в лице, хотя тон ее был по-прежнему агрессивным. – Что, например?

Давид не ответил, но и не встал со стула. Она подошла ближе и ткнула указательный палец ему в лицо:

– Если ты думаешь, что Хогг станет слушать все, что ты скажешь обо мне, ты сильно ошибаешься. – Ее глаза злобно сверкали, но на лице промелькнула тревога.

Давид подумал о Иене, и в нем вдруг вспыхнула ярость. Ему больше не нужно было бояться скомпрометировать Иена. Кто-то должен был это сделать, чтобы остановить ужасное самоуничтожение, в котором Шейла из корысти помогала ему. Он посмотрел на палец, который она все еще направляла ему в лицо.

– Прекрати тыкать в меня пальцем, – прорычал он, с силой отталкивая ее руку от своего лица. – Есть ли вообще предел твоей порочности? И на твоем попечении двое беззащитных детей! Их нужно защитить от…

– Берегись, – прошипела Шейла. – Если ты хочешь видеть своих детей, будь осторожен в своих поступках. Во мне нет ничего порочного, особенно если сравнивать с тобой. Ты сам заслуживаешь такого отношения к себе. Мужчины вроде тебя заслуживают. Думаешь, можешь носиться туда-сюда, пихать свой член, куда захочешь, и выйдешь сухим из воды?

– Я не это имею в виду, – огрызнулся Давид, прерывая ее. – Я говорю о том, что ты делаешь с Иеном.

Шейла уставилась на него, потеряв дар речи. Но потом быстро оправилась:

– Мне плевать, на кого или на что ты намекаешь. Что бы это ни было, это не твое дело. Убирайся из моей жизни, или ты никогда больше не увидишь своих детей. Я всем расскажу всю эту историю. Я могу доказать, что ты со мной сделал. Я расскажу детям… во всех грязных подробностях.

– Расскажешь? Ты сделаешь это со своими детьми?

– Да, и у меня есть доказательства. Поверь мне, тебе это не понравится. – Она улыбнулась, думая, что одержала победу. Сплела руки под грудью и смотрела на него сверху вниз. Ей всегда удавалось задеть его слабое место, и теперь она думала, что может использовать детей как оружие, но на сей раз ей будет не так просто это сделать. Он об этом позаботится.

– Я тебе не верю. Ты – полное дерьмо. – Давид отпихнул стул, перевернув его. – Ну хорошо. Делай что хочешь, но и я сделаю то, что посчитаю нужным.

Прежде чем она успела что-нибудь сказать, он резко повернулся и вышел из комнаты.

* * *

Утром в 8.55 он стоял перед маленьким офисом на боковой улочке на окраине города. Машина была ему необходима, а потому запрет на вождение терял в Лосином Ручье законную силу из-за насущной необходимости. Давид улыбнулся, вспомнив давний разговор. Кто же это сказал ему, что он никогда не будет ходить пешком по улицам этого города, так как тут всегда либо слишком жарко и пыльно, либо слишком холодно и скользко, либо он будет слишком пьян? Кто-то очень бесцеремонный. У него вытянулось от удивления лицо, когда не кто иной, как автор этих слов, появилась на улице рядом с ним. В руке у нее была огромная связка ключей. Марта Кусугак совершенно не изменилась, несмотря на то что прошло столько лет. Ее глаза вспыхнули, когда она увидела Давида.

– Сексуальный молодой врач! – пронзительно закричала она. – Точно говорю!

– Врач – может быть. Но сексуальный и молодой – сомневаюсь, – засмеялся Давид в ответ.

– Ну, на этот раз вы здесь останетесь, правда, молодой человек? Только Бог знает, как нам нужен кто-нибудь вроде вас, – выпалила она, энергично пожимая его руку. – Я искренне надеюсь, что вы займете место старика Хогга. Он не сдается, но ему уже давно пора уйти на покой.

– Эй… Полегче, Марта. Я тут только на время. Как ваши дела?

– Дайте-ка я сначала дверь отопру, а потом все расскажу.

Она покопалась со связкой, отыскивая ключ, попробовала несколько штук, прежде чем нашла нужный.

– Судя по всем этим ключам, у вас много интересов, – заметил Давид.