Текст книги "Последний кольценосец"

Автор книги: Кирилл Еськов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА 68

Прошло несколько томительных мгновений, пока из глубин палантира не донесся полный изумления голос:

– Слышу! Кто меня зовет?

– Я мог бы назваться назгулом, и вы бы никогда не распознали обмана, но не стану этого делать. Я – Саруман, глава Белого Совета.

– Бывший глава…

– Нет, нынешний. – Саруман, обернувшись, бросил взгляд на оброненный второпях Гэндальфом белый плащ: оно и правильно – запутаешься еще ненароком, ссыпаясь по лестнице. – Уже три минуты как…

Пару секунд палантир молчал.

– Откуда вам известно мое имя, Саруман?

– В Средиземье не так уж много людей, абсолютно закрытых для магии; именно такого и должны были подобрать назгулы для исполнения «Пророчества Вакалабата»…

– Простите?

– Есть одно мутное древнее пророчество, гласящее, что в один далеко не прекрасный день «магия уйдет из Средиземья вместе с палантирами». Дата этого события зашифрована очень сложным образом – его ожидали, комбинируя приведенные в пророчестве цифры, уже не единожды, но пока все обходилось. Сегодня – просто очередной из таких дней, и назгулы, как я понимаю, решили воспользоваться «Вакалабатой», чтобы уничтожить палантиры и Зеркало – «Мир есть текст»… Сейчас вы сбросите свой палантир в Ородруин, лориенский палантир сожжет Вековечным Огнем Зеркало – и магический мир Арды погибнет навсегда.

– Почему погибнет? – донеслось из палантира после секундной заминки.

– А… понятно. С вами, видимо, имел дело Шарья-Рана?

– Почему вы так решили? – В голосе Халаддина послышалась нотка растерянности.

– Потому что это его теория строения Арды: два мира – «физический» и «магический», соединяемых через Зеркало. Эльфы, попав из тамошнего мира в здешний, неизбежно подорвут своей магией основы его существования. Поэтому следует разрушить Зеркало, изолировав эти миры – для их обоюдной пользы… Ну как – близко к тексту?

– А вы хотите сказать, что это все ложь? – холодно откликнулся Халаддин.

– Ни в коем случае! Это одна из теорий строения Мира – и не более того; Шарья-Рана (к коему я отношусь с превеликим почтением) придерживался ее – и это было его право, однако действовать в соответствии с ней…

– А что же гласят остальные теории? Вы рассказывайте, высокочтимый Саруман, – время у нас пока есть: когда мне придет пора кидать палантир в Ородруин, я вас предупрежу, не беспокойтесь.

– Вы очень любезны, Халаддин, благодарю вас. Так вот, общепринятая точка зрения гласит, что «физический» и «магический» миры действительно раздельны, Зеркало и палантиры действительно порождены магическим миром, однако попали они сюда, в физический мир, вовсе не случайно. Эти кристаллы составляют самую основу существования тамошнего мира – как та сказочная игла… ну, которая в яйце, которое в утке, которая в зайце, который в сундуке. Уничтожив Зеркало с палантирами, вы просто-напросто уничтожите весь магический мир. Ирония в том, что они помещены в здешнем, немагическом, мире именно для пущей сохранности – в точности как тот сказочный сундук… О, вы, разумеется, можете сказать – «это все проблемы того, магического мира, мне нет до них дела». Так вот, вынужден вас огорчить: миры-то симметричны…

– Вы хотите сказать… – медленно проговорил Халаддин, – вы хотите сказать, что в том, магическом, мире точно так же запрятано «для пущей сохранности» нечто, обеспечивающее существование нашего мира, – наша «игла, которая в яйце», и так далее?

– Именно так. И уничтожив тот, чужой, мир, вы подпишете смертный приговор своему. Знаете – бывает такое, что рождаются близнецы с частично сросшимися телами; ясно, что если один убьет второго, то и сам через небольшое время умрет от заражения крови. Когда вы сбросите палантир в ородруинское жерло, тот мир погибнет мгновенно, а здешний начнет умирать, долго и мучительно. Сколько будет длиться такое умирание – минуту, год или несколько веков, – никому не ведомо; вы хотите это проверить?

– Это если правы вы, а не Шарья-Рана…

– Разумеется. А вы – повторяю – собрались опытным путем проверить: какая из теорий верна? Острый опыт, как принято выражаться в ваших кругах?..

Палантир молчал – Халаддин, похоже, не знал, что ответить.

– Послушайте, Халаддин, – теперь даже вроде как с любопытством продолжал Саруман, – неужто вы и впрямь все это затеяли для того лишь, чтобы прищучить эльфов? Не много ли им чести?

– Тут уж, знаете ли, лучше перебдеть.

– То есть вы всерьез верите в то, что эльфы не сегодня-завтра приберут к рукам все Средиземье?! Голубчик, это же бред! Каковы бы ни были способности эльфов (а они непомерно преувеличены людской молвой, смею вас уверить), их всего пятнадцать (ну, от силы – двадцать) тысяч на все Средиземье. Вдумайтесь: несколько тысяч – и больше уже не будет, а людей – миллионы и миллионы, и число это постоянно растет. Поверьте – люди уже достаточно сильны, чтобы не бояться эльфов, это у вас просто какой-то комплекс неполноценности!..

– Шарья-Рана, – продолжал Саруман после паузы, – прав в том, что случай нашей Арды уникален: только в ней существует прямой контакт между физическим и магическим мирами, и их обитатели – эльфы и люди – могут общаться между собою. Подумайте только, какие это открывает возможности! Пройдет совсем немного времени – и вы с эльфами станете жить в мире и согласии, обогащая друг друга достижениями своих культур…

– Жить, как предписано Заокраинным Западом? – усмехнулся Халаддин.

– Это зависит от вас самих. Неужели вы настолько лишены элементарного самоуважения, что полагаете себя послушной глиной в руках каких-то нездешних сил? Стыдно слушать, честное слово.

– Значит, настанет время, когда эльфы перестанут глядеть на людей как на навоз под ногами? Вашими б устами да мед пить…

– В прежние времена, доктор, люди при встрече съедали любого, кто не из их пещеры, но сейчас-то, согласитесь, вы научились вести себя несколько иначе. Точно так же у вас будет и с эльфами, дайте только срок! Вы очень различны – и именно поэтому необходимы друг другу, поверьте…

…Палантир умолк; Халаддин сидел сгорбившись, будто из него разом вынули какой-то стержень.

– Кто это, сударь? – Стоящий шагах в десяти, чуть ниже по склону, Цэрлэг глядел на кристалл с суеверным страхом.

– Саруман. Владыка Изенгарда, глава Совета Белых магов, и прочая, и прочая… Отговаривает: не бросайте, дескать, палантир в Вековечный Огонь – а то весь мир погибнет.

– Врет небось?

– Полагаю, что да, – отвечал Халаддин после некоторого раздумья.

На самом-то деле ни малейшей уверенности в этом у него не было – скорее наоборот. Саруман вполне мог бы заявить что-нибудь вроде: «Назгулы проиграли, а потому, уходя из этого мира, решили напоследок его уничтожить твоими руками» и убедительнейшим образом обосновать такую версию (откуда, собственно, Халаддину известно, что назгулы – «наши»? Да только со слов самого Шарья-Раны); мог бы – но не стал, и именно это обстоятельство отчего-то вызвало у Халаддина доверие ко всему, что говорил Белый маг. «Вы хотите опытным путем проверить, какая из теорий правильна?» Да, именно так оно и выходит…

«Он добился своего, – с внезапным ужасом понял Халаддин. – Я усомнился – и тем самым безвозвратно потерял право на поступок… слишком уж глубоко в меня вбито, что сомнение толкуется в пользу ответчика. Совершить задуманное мною, зная о возможных последствиях (а теперь-то я о них осведомлен – спасибо Саруману), может либо Бог, либо маньяк – а я ни то, ни другое. Разводить потом руками: «Приказ есть приказ!» тоже не выйдет – не мой жанр… «А еще тебе ужасно не хочется собственноручно сжигать ту эльфийскую красотку, верно?» «Да, не хочется – мягко говоря. Это мне как – в плюс или в минус?»

Простите меня, ребята… простите меня, Шарья-Рана и вы, барон, – тут он мысленно опустился на колени, – только все сделанное вами оказалось попусту. Я знаю, что предаю вас и вашу память, но тот выбор, что от меня потребовался, оказался мне не по плечу… Да он и вообще не по плечу человеку – только самому Единому. Мне ничего не остается, кроме как наглухо заблокировать свой палантир от «передачи» и сжечь его в Ородруине, и пускай дальше все идет само собою, без моего участия. Ну не гожусь я в вершители судеб Мира – я вылеплен из другого теста… а если вы захотите уточнить: «Не из теста, а из дерьма» – что ж, приму как должное».

И словно для того, чтобы поддержать его в этом решении, палантир внезапно осветился изнутри и явил его взору внутренность какой-то башни со стрельчатыми окнами, нечто вроде столика на низких гнутых ножках и смертельно бледное – и оттого почему-то еще более прекрасное – лицо Эорнис.

ГЛАВА 69

Порою диву даешься – какие ничтожные пустяки способны направить течение истории в иное русло. В данном случае все в итоге решили временные нарушения в кровоснабжении левой икроножной мышцы Халаддина, возникшие из-за неудобной позы, в каковой тот пребывал последние минуты. У доктора свело ногу, а когда он неловко привстал и наклонился, пытаясь размять налившуюся болью икру, гладкий шар палантира выскользнул у него из руки и не спеша покатился по отлогому внешнему склону кратера. Стоящий чуть ниже Цэрлэг, услыхав сдавленное ругательство командира, воспринял это как руководство к действию и ринулся наперерез хрустальному мячику…

– Не тро-о-о-огай!!! – прорезал тишину отчаянный крик.

Поздно.

Орокуэн подхватил палантир и в тот же миг нелепо застыл, а тело его подернулось, будто слоем инея, мерцающими голубовато-лиловыми искрами. Халаддин отчаянно рванулся к товарищу и, не раздумывая, одним движением вышиб у того из рук дьявольскую игрушку; лишь по прошествии пары секунд доктор с изумлением осознал, что самому ему она отчего-то никакого вреда не причинила.

Лиловые искры при этом погасли, оставив после себя странный морозный запах, а орокуэн медленно завалился боком на каменную осыпь; при его падении Халаддину послышался какой-то странный глухой стук. Он попытался приподнять сержанта и поразился тяжести его тела.

– Что со мной, доктор? – На всегда улыбчиво-бесстрастном лице орокуэна были страх и растерянность. – Руки и ноги… не чувствую… совсем… что со мной?..

Халаддин взял было его за запястье – и от неожиданности отдернул руку: кисть орокуэна оказалась холодной и твердой как камень… Господи милосердный, да это же и есть камень! На другой руке Цэрлэга при падении отломилась пара пальцев, и теперь доктор разглядывал свежий, искрящийся кристалликами скол – белоснежный пористый известняк костей и темно-розовый мрамор мышц с алыми гранатовыми жилами на месте кровеносных сосудов, – поражаясь немыслимой точности этой каменной имитации. Шея и плечи орокуэна, однако, оставались пока теплыми и живыми; ощупав его руку, Халаддин понял, что граница между камнем и плотью проходит сейчас чуть выше локтя, медленно сдвигаясь по бицепсу вверх. Он собрался было бодро соврать нечто успокоительное насчет «временной потери чувствительности по причине электрического разряда», зарыв суть дела в мудреных медицинских терминах, однако разведчик уже разглядел свою изувеченную кисть и все понял сам:

– Так не бросай, слышишь?.. Добей «уколом милосердия» – самое время…

– Что там стряслось, Халаддин? – ожил в палантире встревоженный голос Сарумана.

– Что?! Мой друг превращается в камень, вот что! Ваша работа, сволочи?!

– Он что – коснулся палантира?! Зачем же ты ему позволил?..

– Дьявол тебя раздери! Расколдуй его немедля, слышишь?!

– Я не могу этого сделать: это не мои чары – сам подумай, зачем мне это? – а снять чужое заклятие просто невозможно, даже для меня… Наверное, это мои недоумки-предшественники думали таким способом остановить тебя…

– Мне это без разницы – чьи заклятия! Давай расколдовывай как умеешь, либо тащи к своему палантиру того, кто это натворил!

– Их никого уже нет тут со мной… Мне очень жаль, но я ничего не могу сделать для твоего друга – даже ценою собственной жизни.

– Послушай меня, Саруман. – Халаддин сумел взять себя в руки, поняв – криком делу не поможешь. – Мой друг похоже, окончательно обратится в камень минут через пять-шесть. Сумеешь за эти минуты снять с него заклятие – и я сделаю то, чего ты добиваешься: заблокирую свой палантир от «передачи» и скину его в Ородруин. Каким способом снимать заклятие – твои проблемы; а не сумеешь – я поступлю так, как собирался, хотя ты, сказать по правде, меня почти разубедил. Ну?!

– Будь же разумен, Халаддин! Неужели ты погубишь целый Мир – вернее, два мира, – ради спасения одного-единственного человека? И даже не спасения: ведь человек-то этот потом все равно погибнет – вместе с миром…

– Да клал я с прибором на все ваши миры, понятно?! Последний раз спрашиваю: будешь колдовать, нет?

– Я могу только повторить сказанное однажды этим болванам из Белого Совета: «То, что ты собрался совершить, – хуже чем преступление. Это ошибка».

– Да?! Ну так я кидаю свой шарик в кратер! Так что сваливай-ка на хрен – если успеешь… А сколько секунд в твоем распоряжении – прикинь сам, по формуле свободного падения: я всегда был слаб в устном счете…

Лейтенант тайной стражи Росомаха в эти самые минуты тоже оказался перед лицом весьма нелегкого выбора.

Он достиг уже речных террас Андуина и имел все шансы благополучно добраться до спасительного челнока, когда неотступно шедшие за ним по пятам эльфы загнали его в склоновый курум – крупнообломочную каменную осыпь, где так любят устраивать свое логово настоящие росомахи. Надеясь срезать угол, лейтенант двинулся прямиком по куруму, прыгая с камня на камень; при таком способе передвижения главное – не терять первоначального разгона и ни в коем случае не останавливаться: прыжок – отскок, прыжок – отскок, прыжок – отскок. Когда стоит сухая погода, это не так уж сложно, но сейчас, после многодневных дождей, накипные лишайники, заляпавшие каждый камень потеками черной и оранжевой краски, напитались водой и раскисли, и каждое такое пятно таило в себе смертельную опасность.

Росомаха не одолел еще и половины склона, когда понял, что сильно переоценил дистанцию, отделяющую его от преследователей: вокруг него начали падать стрелы. Стрелы эти приходили по очень крутой траектории, явно на самом пределе дальности, но лейтенант был слишком хорошо осведомлен о возможностях эльфов – лучших лучников Средиземья, – чтобы не бросить оценивающего взгляда через плечо. После очередного прыжка он спружинил левой ногой на покатой поверхности каменного «сундука», одновременно разворачиваясь влево, – и тут мокрый лишайник, сравнявшийся в скользкости с пресловутой дынной кожурой, вывернулся из-под его мордорского сапога (ох, чуяло сердце – не доведет до добра эта обувка на твердой подошве!), и Росомаху швырнуло направо, в узкую, сходящуюся на нет расселину. Он прочертил обламывающимися ногтями бессильные борозды по лишайниковым натекам на «сундучной крышке» – да разве тут удержишься… Мелькнула напоследок совсем уж дурацкая мысль: «Эх, отчего я не настоящая росомаха…» – а мгновение спустя хруст в правой щиколотке, намертво застрявшей в щели-капкане, отдался невыносимой болью в позвоночнике лейтенанта и погасил его сознание.

…Странно, но обморок его длился совсем недолго. Росомаха ухитрился распереться в щели, найдя положение, при котором вся нагрузка пришлась на левую, несломанную, ногу; теперь можно было, напрягшись, перевалить через голову освобожденный от лямок заплечный тюк. Пачка бумаг с дол-гулдурской документацией была снабжена зажигательным зарядом из «огневого желе» (умница Гризли – все предусмотрел), так что ему теперь оставалось лишь чиркнуть кремешком мордорской огневицы – герметичного фарфорового сосудика со светлой фракцией нафты. Лишь распустив затяжной шнур заплечного тюка и нащупав в кармане огневицу, он решил наконец осмотреться и запрокинулся назад (развернуться всем телом было совершенно невозможно) – как раз чтобы увидать будто бы медленно рушащиеся на него с бесцветного полуденного неба колоннообразные фигуры в серо-зеленых плащах. От настигающих эльфов его отделяли уже какие-то метры, и лейтенант безошибочно понял, что из двух оставшихся ему в этой жизни дел – запалить фитиль зажигательного заряда и разжевать спасительную зеленоватую пилюлю – ему отпущено времени лишь на одно, а уж на какое именно – офицеру «Феанора» надлежит сообразить и без подсказок… Так что последним впечатлением Росомахи, предваряющим отключивший его удар по голове, стал голубоватый нафтовый огонек, облизывающий чуть растрепанные нити вымоченного в селитре запального шнура.

Очнулся он уже на лесной прогалине, открывавшей обширный вид на долину Великой Реки. Руки связаны за спиной, мордорский мундир обратился в обгорелые лохмотья, вся левая сторона тела – сплошной ожог: хвала Ауле – сработала машинка. Он не сразу разглядел слева от себя – со стороны того глаза, что почти залеплен спекшейся сукровицей, – сидящего на корточках эльфа: тот с омерзением вытирает какой-то тряпицей горлышко своей фляги – похоже, только что вливал пленнику в рот эльфийское вино.

– Очухался? – мелодичным голосом поинтересовался эльф.

– Мордор и Око! – механически откликнулся Росомаха (экая досада – помирать в таком статусе, но так уж выпало…).

– Брось прикидываться, союзничек. – Перворожденный улыбался, а в глазах стояла такая ненависть, что щелевидные кошачьи зрачки его сошлись в ниточки. – Ты ведь расскажешь нам все про эти странные игры Его Величества Элессара Эльфинита, верно, зверушка? Между союзниками не должно быть секретов…

– Мордор… и… Око… – Голос лейтенанта звучал по-прежнему ровно, хотя лишь Манве ведомо – каких это стоило усилий: эльф как бы невзначай опустил ладонь на переломанную щиколотку пленника, и…

– Сэр Энголд, гляньте – что это?!!

Эльф обернулся на крик своих спутников и теперь оцепенело наблюдал, как за Андуином, там, где сейчас должен находиться Карас-Галадон, стремительно вырастает к самому небу нечто, напоминающее циклопический одуванчик – тонкая, сияющая нестерпимой белизной стрелка-цветонос, увенчанная прозрачно-алым шаровидным соцветием. Эру Всемогущий, если это и вправду в Галадоне, какого же оно размера?.. Да и какой после этого Галадон – там небось и пепла не осталось… И тут его отвлекли обратно – сдавленным воплем:

– Сэр Энголд, пленный!.. Что это с ним?!..

Как ни стремительно он поворачивался обратно, все уже успело закончиться. Пленник был мертв, и для констатации смерти врач тут точно не требовался: на глазах у остолбенелых эльфов тот за какие-то секунды превратился в скелет, обтянутый кое-где остатками мумифицированной кожи. Коричневато-желтый череп с заполненными песком глазницами насмешливо скалил зубы из-под съежившихся почернелых губ, будто издеваясь над Энголдом: «Ну вот, а теперь спрашивай о чем угодно… Хочешь – искупай меня в напитке правды, авось поможет»…

А в Минас-Тиритском дворце Арагорн изумленно наблюдал за тем, как неуловимо преображается лицо сидящей напротив него Арвен. Вроде бы ничего и не менялось, но он чувствовал с абсолютной непреложностью – безвозвратно уходит, утекает, как чудесный утренний сон из памяти, нечто важное, может быть, даже самое главное… какая-то волшебная недоговоренность черт, которые стали теперь совершенно человеческими. И когда по прошествии нескольких мгновений эта метаморфоза завершилась, он вынес вердикт, подводящий окончательную черту под этим периодом его жизни: «Да, красивая женщина, что тут скажешь… Даже – очень красивая. И это все».

Никто из его подданных этого, разумеется, не видел, а если б и увидал – наверняка не придал бы значения. Зато они добросовестно отразили в летописях другое событие этого полудня, а именно: когда в Лориене разрушилось Зеркало, сдетонировали и все пять оставшихся в Средиземье палантиров, и тогда из волн Белфаласского залива, принимающего в себя воды Андуина, ударил в небо чудовищный гейзер чуть не в полмили вышиной. Гейзер этот породил сорокафутовую волну-цунами, которая начисто смыла несколько белфаласских рыбачьих деревушек вместе со всеми их обитателями; вряд ли, однако, хоть кому-нибудь пришло в голову, что эти несчастные тоже стали жертвами Войны Кольца.

Самое удивительное, что Его Величество Элессар Эльфинит, при всей его наблюдательности и проницательности, тоже никак не увязал между собою эти два события, пришедшиеся на полдень 1 августа 3019 года Третьей Эпохи и, в некотором смысле, ставшие финальной точкой в ее течении. Ну а уж после него никто и подавно не выстраивал такой логической цепочки – у них и возможности-то такой не было…

– Руку согни, живо! – скомандовал Халаддин, затягивая жгут на левом локтевом сгибе Цэрлэга. – Да тряпицу-то не отнимай, а то весь наружу вытечешь…

Кисть сержанта «разморозилась», едва лишь вулкан принял в свои недра палантир – так что кровища теперь хлестала, как ей и положено, когда человек начисто лишился пары пальцев. Иные, помимо жгута, способы остановки кровотечения не годились: кровоостанавливающие снадобья из эльфийской аптечки, в том числе и легендарный корень мандрагоры (способный, как утверждают, «законопатить» даже поврежденную сонную артерию), как вдруг обнаружилось, действовать перестали совершенно. Кто бы мог подумать, что это все тоже была магия…

– Слушай… Так выходит – мы победили?

– Да, черт побери! Если только это можно назвать победой…

– Я не понял, господин военлекарь… – Казалось, посеревшие от кровопотери губы не слушаются сержанта. – Как это понимать: «Если это можно назвать победой»?

«Не смей! – одернул себя Халаддин. – То решение было моим – и ничьим более; я не вправе даже самым краешком впутывать в него Цэрлэга. Он не должен даже подозревать о том, чему сейчас стал свидетелем и при этом невольною причиной – для его же собственного блага. И пускай лучше для него все это так и останется нашим с ним личным Дагор-Дагорадом: победным Дагор-Дагорадом…»

– Ну, я просто имел в виду… Понимаешь, в нашу с тобой победу все равно не поверит ни один человек в Средиземье, «Благодарность перед строем» нам никак не светит… И помяни мое слово – эльфы и люди с того берега Андуина найдут способ изобразить дело так, что победителями в этой истории выйдут все равно они.

– Да, – согласно кивнул орокуэн и на миг замер, будто бы прислушиваясь к медленно затихающему утробному ворчанию Огненной горы. – Наверняка так оно и будет. Но нам-то с вами до этого что за дело?