Текст книги "Протопоп Аввакум. Жизнь за веру"
Автор книги: Кирилл Кожурин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)
Простые верующие, оставшиеся преданными православию, во главе с гетманом Запорожского войска Петром Конашевичем-Сагайдачным стали упрашивать Иерусалимского патриарха Феофана срочно поставить им епископов. Ночью 6 октября 1620 года в Киевском Братском монастыре, в полнейшей тайне, патриарх Феофан посвятил во епископа Перемышльского Исаию Копинского. Таинство рукоположения происходило при тихом пении одного патриаршего монаха. 9 октября таким же образом был поставлен в Киевские митрополиты Иов Борецкий, затем в Белой Церкви и других местах – епископы Полоцкий, Владимирский, Луцкий и Холмский. Тем самым православная церковная иерархия на Украине была восстановлена.
*
Не только дата, но и место рождения было по-своему знаменательно в судьбе будущего протопопа Аввакума. «Рождение же мое в нижегороцких пределех, за Кудмою рекою…» – писал он в своём «Житии». В начале XVII века именно нижегородцам суждено было вписать одну из славнейших страниц в историю России. Всенародно собранное ополчение под предводительством нижегородского гражданина Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского положило конец Смутному времени, изгнав из Москвы польских интервентов. И далеко не случайно, что основные деятели движения ревнителей благочестия, не оставшиеся равнодушными к судьбам Русской Церкви и сыгравшие в её истории выдающуюся роль, тоже были нижегородцами, земляками Аввакума.
Родиной самого Аввакума, как уже говорилось выше, было большое село Григорово, принадлежавшее воеводе Фёдору Васильевичу Волынскому. В 15 верстах от Григорова находилось село Вельдеманово, в 1613 году пожалованное царём окольничему Алексею Ивановичу Зюзину. Именно здесь в 1605 году у крестьянина-мордвина Мины родился сын Никита – будущий патриарх Никон. В другом близлежащем сельце, Колычеве, входившем в округу крупного торгового села Лысково, родился будущий епископ Павел Коломенский. Его отец впоследствии перебрался в расположенное неподалеку село Кириково, где служил вторым священником. Первым священником в Кирилове был Анания – белый поп девического Зачатьевского монастыря в Нижнем Новгороде. В 1620-х годах в Кирилове у отца Анании, известного своим праведным житием и образованностью, долгое время жил и обучался священническому служению недавно рукоположенный священник Иоанн Неронов. Младший сын Анании Иван в 1648 году женился на Ксении, сестре Павла Коломенского, но через год овдовел и позже принял иночество с именем Илларион. Впоследствии он перейдёт на сторону новообрядцев-реформаторов и дослужится до сана митрополита Суздальского.
Большую роль в жизни будущих «ревнителей благочестия» сыграл Макарьев Желтоводский монастырь, расположенный на другом берегу Волги, «в лесах». Сюда бежал от злой мачехи Никита Минов. Здесь он некоторое время жил и даже пел на клиросе, пока не был возвращён отцом в родной дом. В 1647–1649 годах игуменом Макарьева монастыря был Корнилий – будущий митрополит Казанский и Свияжский и один из кандидатов на патриарший престол в 1652 году. С 1649 по 1656 год в монастыре игуменствовал вдовый священник из Лыскова Иларион. Впоследствии он будет играть важную роль в событиях церковного раскола в сане архиепископа Рязанского. Иноческий постриг в Макарьевом монастыре принял Симеон, ставший в 1651 году архиепископом Тобольским и Сибирским и деятельно помогавший Аввакуму в его первой ссылке, а также Павел, рукоположенный в 1652 году в епископы на коломенскую и каширскую кафедру. Наконец, сам Аввакум в одном из своих посланий вспоминает, как в юности бывал в Макарьевом монастыре на богомолье, а возможно, даже и жил там некоторое время. Обращаясь к товарищу своих юных лет, архиепископу Рязанскому Илариону, он пишет: «А ты хто? Воспомяни-тко, Яковлевич, попенок!.. Недостоин суть век твой весь Макарьевскаго монастыря единыя нощи. Помнишь, как на комарах тех стояно на молитве?»
О детских и юношеских годах Аввакума мы практически ничего не знаем. Родители его являли собой полную противоположность друг другу. В своём «Житии» Аввакум не осуждает своего отца – священника Петра Кондратьева, – но вместе с тем, вспоминая о нём, находит не много слов: «Отец мой жизнь жил слабую, прилежаше пития хмельнаго…» Как отмечали иностранцы, приезжавшие в XVII веке на Русь, пьянство было достаточно распространенным пороком среди священнослужителей. Детские впечатления – самые яркие. Видимо, пришлось Аввакуму с детства насмотреться всякого, так что впоследствии в одном из своих богословских сочинений, написанном в Пустозёрске, он сравнит грехопадение прародителей Адама и Евы с упившимся допьяна человеком: «Она же (Евва. – К. К.), послушав змии, приступи ко древу: взем грезнь и озоба (съела) его, и Адаму даде, понеже древо красно видением и добро в снедь, смоковь красная, ягоды сладкие, слова междо собою льстивые: оне упиваются, а дьявол смеется в то время. Увы, невоздержания, увы небрежения Господни заповеди! Оттоле и доднесь творится также лесть в слабоумных человеках. Потчивают друг друга зелием нерастворенным, сиречь зеленым вином процеженным и прочими питии и сладкими брашны. А опосле и посмехают друг друга, упившагося до пьяна, – слово в слово что в раю бывает при дьяволе и при Адаме. Бытие паки: “и вкусиста Адам и Евва от древа, от него же Бог заповеда, и обнажистася”. О миленькие! одеть стало некому; ввел дьявол в беду, а сам и в сторону. Лукавой хозяин накормил и напоил, да и с двора спехнул. Пьяной валяется на улице, ограблен, а никто не помилует. Увы! Безумия и тогдашнева и нынешнева! Паки Библея: “Адам же и Евва сшиста себе листвие смоковничное от древа”, от него же вкусиста, прикрыста срамоту свою и скрыстася, под древом возлегоста. Проспалися бедные с похмелья, ано и самим себя сором: борода и ус в блевотине, а от гузна весь и до ног в говнех, со здоровных чаш голова кругом идет».
И ещё, в послании к Александре Григорьевне (инокине Меланье), рассуждая о пагубности пьянства, он напишет: «Григорьевна, стараго нашего православия чадо, и винца перестань пить, ино пей квасок и воду, так в голове ум не мутится, и очи с похмелья не кружают, и руце и нозе не упадают, чревеса и утроба здрава, паче же греха меньши. Лоту и праведнику запят пиянство, и Ное от того же поруган бысть. Сампсон и смерть прият от пиянства. Али мы крепчайше такова исполина? Некогда восторже врата градская, сиречь башню, вознесе на гору высоку. И путем ему идущу, нападоша на нь иноплеменницы 1000 человек, хотяху его убити: Он же восхитив ослию щоку и всех поби костию тою, и, поймав триста лисиц, ввяза в ошиби их по свещи горящей, и пусти в нивы их. И пожже вся нивы. Чтец да чтея в бытийстей книги. А после погиб от пьянства. Окаянно таково то пиянство: ни юность блюдет, ни седин милует, ни святаго почитает, ни честна мужа хранит, но всех без ума творит и во грехи поощряет. Богатым скудость наводит, убогим – раны, женам – бесчестие, юнотам – поползновение, девам – срамота, а попам и чернцам всех злейши препретается. Яко богомольцы то есть, всегда жрут жертву пьяному Дионису. Нас то мимо о Христе Исусе».
Пётр Кондратьев был потомственным приходским священником, вероятно, уроженцем Нижегородчины. Он обосновался в селе Григорове незадолго до рождения Аввакума, поскольку в 1620 году здесь находился и другой священник – Артамон (или Афтамон) Иванов. Согласно писцовой книге XVII века, Григорово выглядело так: «Село стоит на трех усадах, а между усадов ключь; а в селе церковь… Бориса и Глеба древяна». В григоровской церкви Святых Бориса и Глеба отец Пётр прослужил 15 лет. После Аввакума у него было ещё четверо сыновей – Герасим, Козьма, Евфимий и Григорий. Этот-то последний вместе с Евфимием скончался в Москве во время чумы 1654 года. Герасим и Козьма были ещё живы в 1666 году.
Воспитанием детей в семье приходилось заниматься матери – Марии. Большая постница и молитвенница, она сумела передать детям свою горячую веру во Христа, всегда уча их «страху Божию». Под её влиянием у Аввакума с юных лет развивается стремление к аскетической жизни. Мать строго соблюдала не только традиционно постные дни – среду и пятницу, но ещё и понедельник – по иноческому примеру.
Жизнь человека в Московской Руси была подчинена определённому, некогда в незапамятные времена заданному ритму. Люди жили в атмосфере религиозности, монастырский уклад жизни был принят в каждой благочестивой семье. Часы отсчитывали по церковным службам: вечерня, павечерница, полунощница, заутреня, обедня.
Вот как описывает обычный распорядок дня русского человека в XVI–XVII веках историк Н.И. Костомаров: «Предки наши, как знатные, так и простые, вставали рано: летом с восходом солнца, осенью и зимою за несколько часов до света. В старину счёт часов был восточный, заимствованный из Византии вместе с церковными книгами. Сутки делились на дневные и ночные часы; час солнечного восхода был первым часом дня; час заката – первым часом ночи… На исходе ночи отправлялась заутреня; богослужебные часы: первый, третий, шестой и девятый знаменовали равноименные денные часы, а вечерня – окончание дня. Русские согласовали свой домашний образ жизни с богослужебным порядком и в этом отношении делали его похожим на монашеский…
Вставая от сна, русский тотчас искал глазами образа, чтоб перекреститься и взглянуть на него; сделать крестное знамение считалось приличнее, смотря на образ; в дороге, когда русский ночевал в поле, он, вставая от сна, крестился, обращаясь на восток… После омовений и умываний одевались и приступали к молению.
Если день был праздничный, тогда шли к заутрене, и благочестие требовало, чтоб встать ещё ранее и прийти в церковь со звоном ещё до начала служения утрени. Если же день был простой или почему-нибудь нельзя было выходить, хозяин совершал должное богослужение по книге, когда умел грамоте (или молился поклонами по лестовке [6], когда не умел. – К.К.).
В комнате, назначенной для моления, – крестовой – или когда её не было в доме, то в той, где стояло побольше образов, собиралась вся семья и прислуга: зажигались лампады и свечи; курили ладаном. Хозяин, как домовладыка, читал пред всеми вслух утренние молитвы; иногда читались таким образом заутреня и часы, смотря по степени досуга, уменья и благочестия; умевшие петь, пели. У знатных особ, у которых были свои домашние церкви и домовые священнослужители, семья сходилась в церковь, где молитвы, заутреню и часы служил священник, а пел дьячок, смотревший за церковью или часовнею, и после утреннего богослужения священник кропил святою водою.
Окончив молитвословие, погашали свечи, задёргивали пелены на образах, и все расходились к домашним занятиям…
Приступая к началу дневного занятия, будь то приказное писательство или чёрная работа, русский считал приличным вымыть руки, сделать пред образом три крестных знамения с земными поклонами, а если предстоит случай или возможность, то принять благословение священника…
После ужина благочестивый хозяин отправлял вечернее моление. Снова затепливались лампады, зажигались свечи пред образами; домочадцы и прислуга собирались на моление. После такого молитвословия считалось уже непозволительным есть и пить; все скоро ложились спать. Сколько-нибудь зажиточные супруги имели всегда особые покои с тою целью, чтоб не спать вместе в ночи пред господскими праздниками, воскресеньями, средами и пятками и в посты. В эти ночи благочестивые люди вставали и тайно молились пред образами в спальнях; ночная молитва считалась приятнее Богу, чем дневная…»
Так размеренно, неспешно протекала повседневная жизнь русского человека в дониконовской Руси. Во всем царили чин, благочиние и благолепие. Иностранец-современник пишет: «Войдя в комнату, русский ни слова не скажет присутствующим, сколько бы их тут ни было, но обращается к иконам, крестится, делает три поклона и только потом обращается к присутствующим». «Домострой» учил, дабы походка у человека была кроткая, голос умеренный, слово благочинное; пред старшими надо было сохранять молчание; к премудрым – послушание; перед сильными – повиновение; лучше мало говорить, а более слушать; не быть дерзким на словах, не слишком увлекаться беседой, не быть склонным к смеху, украшаться стыдливостью, зрение иметь долу, а душу – горе; избегать возражений, не гнаться за почестями…
Свободное от работы время посвящали молитве или чтению духовных книг – Житий святых, Прологов, Златоустов и Маргаритов. Грамоте учились по Часовнику и Псалтырю – этому поистине неисчерпаемому «кладезю премудрости» и «общедоступной лечебнице». Идеалом древнерусского человека были подвиги аскетов-пустынножителей, с которыми он знакомился из Прологов и Патериков. Со времен Крещения Руси и до конца XVII века Пролог, заключавший в себе краткие жития святых и избранные поучения на каждый день года, был любимым чтением русских людей от царя до крестьянина. На старости лет, выполнив свои мирские обязанности и вырастив детей, многие принимали иноческий постриг. Не были исключением и лица знатные, в том числе даже члены царского дома.
Матери Аввакум был обязан и своей любовью к чтению книг. С детских лет перечитал он все книги, которые имелись в доме его отца и в григоровской церкви. Он изучил Священное Писание, творения Отцов Церкви, практически всю литературу, которая была доступна в то время грамотному русскому человеку. Обладая прекрасной памятью, он мог целыми страницами цитировать полюбившиеся ему места из Писания – из Псалтыря и Песни песней, из Евангелия и Апостола. Ссылался он и на выдержки из исторических и святоотеческих сочинений – «Хронограф», «Четьи минеи», «История Иудейской войны», «Маргарит», «Повесть о Белом клобуке», «Великое зерцало» и многие другие.
Но не только Книга Божественного Откровения привлекала пытливый ум Аввакума. С любопытством и восхищением всматривался он в страницы другой книги, написанной Всевышним, – Книги Природы, в которой, словно в прозрачных водах, отражался порою лик Самого Творца… Не раз на страницах произведений Аввакума будут возникать описания природы, диковинных животных и растений тех мест, где оказывался он по Воле Божией. Эти описания – словно воспоминания об утраченном некогда Рае, где дикие животные мирно уживались рядом с человеком, дававшим им имена. Образ Райского сада, насаждённого «во Едеме на востоце», должен был напоминать христианину об истинном его отечестве…
«Гранограф толкует: во второй день землю красил Господь… И израстиша былия прекрасная, травы цветныя разными процветении: червонныя, лазоревыя, зеленыя, белыя, голубыя и иныя многия цветы пестры и пепелесы, по Господню глаголу, яко ни Соломан премудрый возмог себе таковыя цветныя одежды устроить; оне же и благоуханием благовонным облагоухают. Такоже и древеса израстоша: кипариси, и певги, и кедри, мирьсины и черничие, смокви и финики, и виноградие, и иное садовие, – множество много различные плодовитые древа из земли изыдоша. И реки посреде гор протекоша, и источники водныя. Таже от земли сотворил Бог скоты и зверие дубравнии, а от воды птицы небесныя, парящая по аеру; от воды же и вся летающая по аеру: мухи и прочая гады, пресмыкающиеся по земле. Посем насадил рай во Едеме, на востоце, древа и крины райския, по 12 плодов в году приносят; древа не гниющая, травы не ветшающия, цветы не увядаемыя, плоды неистлеваемыя; аще и на земле рай, но посреде плотнаго и духовнаго жития устроен». Божие творение во всём его многообразии вызывает у Аввакума чувство священного трепета. С неизъяснимой любовью перечисляет он, казалось бы, даже самых «ничтожных», недостойных высокого богословского ума тварей.
«Колицы суть на земли, роди травы сельныя и древа дубравныя, по них же суть одушевленный живот: зверие и скоты, и птицы пернаты. Овы кормятся от земли, а инныя живот животом. Их же родов несведомое множество есть: птицы зерноберные есть, друзии плотоядцы суть, а инии травою и древом питаются. Тако ж и зверие: овии мясоядцы суть, еже же и плижущеи по земли, и по воздуху паряще, и мухи большие и малые, и комарие от тины ся ражающе. Вся бо та увиди и настрой Благий Божия нас ради человеки нашего ради спасения… Елико суть живота на земли, толико и в водах и множае суть. Есть в мори во Алантичестей стране лежаги, сиречь киты велицыи, жируют. Егда воспловут, подобны суть горам великим или яко грады велицыи. Туды корабли не заходят. Но на удивление и на страх нам таковый живот сотворил хитрец. По них же и инии мнози велицы животи есть в море: пси велицы, и изугени, и приони, и дельфини, селахи же, и фоки, и ин живот дробный, его же родов несть числа, токмо Той весть, Иже я (их. – К.К.) сотворил, рыбы и гады, и вся ныряющая и плавающая. Ови ся ражают птицами, ови яица несут, и инии своим образом. Рыбы же икру пущают, и от того бывает живот, животна малая с великими».
Аввакум рос впечатлительным ребёнком. Очень любил животных, особенно голубей («…я их смолода держал, поповичь я, голубятник был»). Как-то раз, увидев у соседа на дворе умершую скотину, он был настолько поражён зрелищем смерти, что с тех пор жизнь его решительно изменилась. Глубоко потрясённый увиденным, Аввакум встал среди ночи перед образами и долго плакал, помышляя о своей собственной душе и о предстоящей с неизбежностью смерти. Знакомые сыздетства слова звучали совсем по-новому: «Се Жених грядет в полунощи: и блажен раб, его же обрящет бдяща, недостоин же паки его же обрящет ленящася. Блюди убо душе моя, да не сном отяготишися, и да не смерти предана будеши, и Царствия вне затворишися…»
Мысли о конце своего существования, об исчезновении из земной жизни навсегда и о том, что произойти это может в любой момент, не покидали отрока и находили выход лишь в горячей, живой вере в Бога, Своею смертию победившего смерть и даровавшего людям жизнь вечную.
С тех пор Аввакум привык к ночной молитве – самой благодатной, по словам святого Иоанна Златоуста: «Тогда бо нощию ум ти есть легчае к Богу и могут тя убо на покаяние обратити нощныя молитвы паче твоих дневных молеб… и паче дневных молеб приклонит ухо Свое Господь в нощныя молитвы».
Молитва будет занимать главное место в жизни Аввакума. О важности и необходимости молитвы в жизни православного христианина он напишет впоследствии, в один из тяжелейших моментов своей жизни, из темницы Николо-Угрешского монастыря в письме своим родным: «Не обленись, жена, детей тех понуждати к молитве, паче же сами молитеся. Молитва бо Петра из темницы избави, молитва Иону из чрева китова изведе, молитва триех отроков от огня свободи, молитвою Анна Самойла породи, молитвами вси святии спасошася, молитва прилежна паче огня на небо возлетает. Добро молитва! Ей же помогает пост и милостыня. Не ленитеся молитися, да не бесплодии будете».
*
В 1636 году священник Пётр Кондратьев скончался. В осиротевшей семье пятнадцатилетний Аввакум оказался старшим мужчиной. Надо было кормить семью – как-никак шесть человек! К этому времени будущее призвание уже ясно определилось для него – Аввакум хотел посвятить свою жизнь служению Богу. Однако оставить семью и уйти в монастырь он не мог. Был другой путь – не удаляться в иночество от суетного мира, но идти в мир и бороться с его соблазнами, проповедуя Слово Божие и помогая слабым спасаться. Для того чтобы служить Богу в миру, стать белым священником, по церковным правилам требовалось сначала жениться, тем более и помощница в доме была нужна… В 1638 году, семнадцати лет от роду, Аввакум по настоянию своей матери женится. Ещё до женитьбы он не раз молился в ночи, чтобы даровал ему Бог жену «помощницу ко спасению». И молитвы его были услышаны: выбор пал на скромную, набожную односельчанку Анастасию, которой было тогда всего четырнадцать лет. Отец её – кузнец Марко – был «богат гораздо», однако после его смерти всё имущество пошло прахом, и юная Настя «в скудости живяше». Потом она признавалась: часто видя в церкви Аввакума, молилась по ночам, чтобы он стал её мужем. «И бысть по воли Божии тако». «Марковна» станет верной помощницей и соратницей Аввакума, поддерживая его в самые тяжёлые минуты жизни и безропотно разделяя все выпавшие на их долю лишения. Она родит ему пятерых сыновей (Ивана, Прокопия, Корнилия, Афанасия и ещё одного, родившегося и умершего в Сибири, имя которого осталось неизвестным) и трёх дочерей (Агриппину, Акулину и Аксинию). Ей суждено будет пережить своего мужа на 28 лет…
Вскоре умерла мать Аввакума, «в подвизе велице», перед смертью приняв иночество с именем Марфы. Не поладив по каким-то оставшимся для нас неизвестными причинам со своими односельчанами, Аввакум был изгнан из Григорова и переселился в село Лопатищи (Лопатицы) Нижегородского уезда, являвшееся вотчиной боярина Василия Петровича Шереметева, а впоследствии – его сына Петра Васильевича Большого. В 1642 году, на двадцать первом году жизни, Аввакум был рукоположён в диаконы. Прослужив два года в диаконском сане, он был поставлен в 1644 году в попы к местной церкви Рождества Христова.
Глава вторая
СВЯЩЕНСТВО
Доколе Господи воззову и не услышиши,
возопию к Тебе обидим, и не избавиши?
Вскую мне указа труды и болезни,
усмотрити страсти и бесчестие?..
Книга пророка Аввакума, гл.1,ст.2–3
В Древней Руси сам приход избирал кандидата в священнослужители, а епископ лишь утверждал и рукополагал его. Стоглавый собор 1551 года так говорит об этом: «По всем святым церквам в митрополии и в архиепископьях и в епископьях избирают прихожане священников, и дьяконов, и дьяков». При этом нравственные и канонические требования, предъявляемые к священникам в дониконовской Руси, были весьма высокими. Согласно поучениям XIII века, кандидат в священнослужители должен был быть кротким и целомудренным, удерживаться от соблазнов, вести трезвый образ жизни, не играть в азартные игры, не быть гордым, заносчивым, подверженным гневу и ярости, а также знать грамоту. Священник именовался врачом, вождём, наставником и учителем, сторожем, пастухом, воеводой и судьёй своих прихожан. В священники ставили только свободных людей, а не холопов. Если избранный приходом кандидат был из холопов, то его требовалось сначала освободить от всякой зависимости. Правилами запрещалось ставить в священники убийц, разбойников и задолжавших деньги. В священники ставили не моложе тридцати лет, в диаконы – в 25 лет, хотя на практике, «по нужде», допускались отступления (Аввакум, как видим, и в диаконы, и в священники был поставлен раньше предписанного церковными правилами возраста). Ставленник должен был обязательно состоять в церковном браке и только единожды. Если он соответствовал всем этим требованиям, то его ставили в священники не сразу, но только после экзамена на церковную грамотность, состоявшего из двух частей. Сперва кандидата «осматривал и изведывал» особый человек, а затем уже сам епископ слушал, как экзаменуемый читает Псалтырь, Евангелие и Апостол. Выше уже говорилось, что в XVII веке белое духовенство отличалось практически стопроцентной грамотностью. Действительно, чтобы провести богослужение в соответствии с церковным уставом, мало было затвердить наизусть ряд положенных молитв. Надо было обладать хорошей памятью, разбираться в богослужебном уставе, уметь составить последовательность ведения службы, тем более – уметь читать. Помимо правильности произношения, неспешности, внятности церковное чтение должно было духовно вразумлять и внушать, быть величественным по своему характеру. Все эти особенности находили своё отражение в интонации – в мелодии чтения. В церковной традиции во все века для каждого вида литургического чтения существовала своя интонация, так называемая погласица. Погласица представляла собой своего рода напев, имевший определённое эмоциональное и духовное значение и организованный по определённым правилам. Например, одной погласицей читались псалмы, другой – каноны и тропари, третьей – ексапсалмы, четвёртой – паремии (отрывки из книг Ветхого Завета), пятой – Апостол, шестой – Евангелие, седьмой – поучения, восьмой – Великий канон святого Андрея Критского, девятой – заупокойный Псалтырь.
Кроме того, кандидат в священники должен был обладать определёнными певческими навыками и достаточно развитым слухом. Церковное пение на Руси занимало очень важное место в ткани богослужения. Достаточно вспомнить, что предпочтение, отданное послами князя Владимира православию («выбор веры»), древнерусские летописцы связывали с эстетическим впечатлением от «ангелоподобного» византийского пения: «Мы не можем забыть той красоты, которую видели в Константинополе; всякий человек, как отведает раз сладкого, уже не будет после принимать горького; так и мы здесь в Киеве больше не останемся», – говорили послы. После принятия христианства на Руси в 988 году были восприняты и певческие традиции Византии, в основе которых лежала система осмогласия. «Столповое пение», или «изрядное осмогласие», было введено в богослужение Русской Церкви при великом князе Ярославе Мудром, когда в 1051 году на Русь прибыли три искусных греческих певца. Однако впоследствии древнерусское церковное пение (знаменный распев) разрабатывалось уже на почве национальных традиций и достигло вершины своего развития в Московском государстве в конце XVI – начале XVII века. В Москве из лучших певчих был организован придворный хор – хор государевых певчих дьяков, который стал своего рода общерусской академией церковного пения. Большим знатоком знаменного пения был сам царь Иван IV, сочинивший стихеры памяти митрополита Петра, Сретению Владимирской иконы Богоматери и «Канон Ангелу Грозному воеводе». Выдающимися распевщиками были приближённые к царю певчие Иван Нос и Фёдор Крестьянин (или Христианин), который возглавил одну из крупнейших школ знаменного пения. Плодами творчества отечественных мастеров-распевщиков были «переводы», то есть различные варианты богослужебных песнопений: «ин переводы», «ин роспевы», «большой роспев», «большое знамя», «малое знамя», «путь» (усольский, соловецкий) и др.
Знаменный распев отличали величественная простота, спокойствие движения, чёткий чеканный ритм, законченность построения… Песнопения знаменного распева представляли собой прежде всего распетые богослужебные тексты, где на первый план выступало Слово. Особенностью древнерусского знаменного пения было то, что оно исполнялось в строгий унисон, то есть не допускалось одновременное звучание разных по высоте звуков. Согласно древнему Иерусалимскому уставу, принятому на Руси, церковное пение должно быть единогласным, проповедуя согласие и единство. Состав хора изначально был чисто мужским (за исключением женских монастырей, где он, естественно, был чисто женским), то есть не допускалось существование смешанных хоров. Неприличным и изнеживающим считалось высокогласие, поэтому в древних песнопениях XV–XVI веков преобладал низкий регистр. Пение осуществлялось антифонно, то есть попеременно двумя клиросами, или ликами (хорами). Во главе каждого клироса стоял головщик – первый певец. Он должен был в совершенстве знать церковное пение и обладать твёрдым голосом. Головщик начинал и вёл своим голосом каждое песнопение. Очень важна была однородность звучания, чтобы ни один голос не выдавался из общего хора.
Особо следует сказать о системе записи песнопений в древнерусской традиции. Со временем на Руси выработалась совершенно оригинальная система записи – так называемое крюковое письмо, нигде больше не встречавшееся и до сих пор сохраняющееся у старообрядцев. «Крюковым» оно называется по одному из самых распространенных знамен – «крюку». Название других знамен: «параклит», «палка», «статия», «змеица», «столица», «голубчик», «стрела», «скамеица», «подчашие», «чашка» и т. д. «Каждое знамя – это целое духовно-музыкальное понятие, имеющее свое название и лицо – начертание, облик. В отличие от нот светской музыки оно не показывает наглядно звуки, их высоту и длительность, а только указывает, как должен звучать данный слог песнопения. Поэтому само музыкальное значение каждого знамени должно хорошо быть известно певцу заранее, знамена лишь подсказывают его. Система знамен сложна и многообразна: тут и самые простые знаки, заключающие только один звук, и многозвучные, изменяющие значение в зависимости от своего положения, и целые построения, охватывающие слова и даже предложения текста». Известно, что Аввакум обладал прекрасной памятью и слухом и многие богослужебные тексты (в том числе, например, весь Псалтырь) и церковные песнопения знал наизусть.
Успешно сдав экзамен по церковному чтению и пению, кандидат в священники отправлялся к своему духовному отцу для исповеди. Согласно правилам Владимирского собора 1273 года, кроме поручительства духовного отца требовалось поручительство ещё семи других священников, а с XV века в число поручителей входили шесть священников и духовный отец поставляемого.
Право рукоположения в священный сан принадлежало исключительно местному епископу. Нижегородская земля до конца XVII века входила в состав Патриаршей области [7], так что, возможно, как в диаконы, так и в священники Аввакума рукополагал сам патриарх Иосиф. Рукоположение совершалось в торжественной обстановке – во время литургии, в соборе, в присутствии духовного отца поставляемого и иных поручителей. «При этой инвеституре, – пишет Олеарий, – ему надевают священнические ризы, которые не особенно отличаются от светского костюма; волосы вверху на голове у него состригаются и надевается шапочка, именуемая “скуфьею” (подобно нашей калотте, она держит плотно на коже), вокруг которой остальные волосы длинно свисают на плечи, как у женщины. Эту шапочку они в течение дня никогда не снимают, разве чтобы дать себе постричь голову».
После рукоположения новопоставленный священник или диакон должен был приобрести необходимые богослужебные навыки – на практике освоить все тонкости ведения церковной службы в соборной церкви под руководством опытного священника или диакона. Срок обучения ограничивался шестью неделями, причём обучение было платным. По окончании установленного срока наставник докладывал епископу о том, что «новопоставленный весь ряд церковный и священническое действо гораздо умеет». Затем молодой священник служил в течение целого года в какой-либо церкви под началом более опытного священника и сдавал второй экзамен епископу. По результатам этого экзамена епископ принимал окончательное решение о готовности священника к служению и только тогда вручал ему ставленую грамоту за собственной подписью.
*
Итак, в 1644 году двадцатитрёхлетний Аввакум стал священником при храме Рождества Христова в Лопатищах. В этом же году у них с Анастасией Марковной родился старший сын Иван. В 1645 году родилась дочь Агриппина. Видимо, тяжёлые жизненные обстоятельства подтолкнули Аввакума к тому, что он едва не последовал по накатанному пути своего покойного отца – об этом вскользь говорится в Прянишниковском списке его «Жития». Однако всё та же «память смертная», перевернувшая его сознание в детстве, заставила его вовремя одуматься. «И воспомянух день смертный, престал от виннаго пития и начах книги почитати и люди учити к пути спасения».
