Текст книги "Точка Лагранжа (Сборник)"

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

9

ПОЛКОВНИК НИКОЛАЙ СТЕЛЛЕЦКИЙ

Юрка ничуть не изменился с того памятного утра, когда мы прощались с ним в пропахшем рыбой и специями порту Константинополя. Нет, конечно, годы взяли свое: и щетина у него теперь была не иссиня-чер-ная, как когда-то, а словно бы из алюминиевых проволочек, да и вообще он исхудал, стал поджарым, как волк, превратился в тутой узел мускулов и нервов – его энергичная, резкая манера держаться особенно бросалась в глаза на фоне сонной жизни в поместье. Но внутри он остался все тем же надменным мизантропом, которым был все годы нашего знакомства – начиная с юнкерского училища. Он никогда не ставил людей слишком высоко, считая их недалекими и даже тупыми созданиями – разумеется, не по отдельности, а en masse. В этом смысле они с Ланселотом нашли друг друга – англичанин тоже не сходил с ума от любви к человечеству. И если поначалу Ланс относился к Юрке настороженно, то после обыска усадьбы стал смотреть на него как на равного. Видимо, лейтенанту королевских драгун никогда не приходилось видеть, как работают русские военные контрразведчики.

Правда, пропавшее сокровище мы так и не нашли. Юрка расстроился – он всегда переживал, когда что-то складывалось не так, как он задумал или надеялся, – а я едва ли не обрадовался. С Луисом мы знакомы лет шесть, еще с приснопамятного мятежа в Пара-ибо, и все это время тень фамильного сокровища висит над ним, словно наложенное проклятие. Как-то в Байресе я толковал с одним тамошним поэтом, забавным близоруким юношей, похожим на завсегдатаев «Бродячей собаки», с которыми я водил дружбу в Петербурге, – звали его, кажется, Хорхе. Этот поэт, воздав должное дрянному аргентинскому рому, рассказывал мне о странных предметах, способных магнетически притягивать к себе мысли человека – мало-помалу они завладевают его воображением и становятся для несчастного единственной реальной вещью в мире. Отчасти это похоже на страстную влюбленность, объяснял он, когда все твои помыслы и чувства прикованы, словно каторжник к ядру, к образу любимой. Судьба каждого, кто найдет такой предмет – Хорхе называл его «заир», – сильнейшая психологическая зависимость, а потом неизбежное безумие. Иногда мне казалось, что El Corazon стал для Луиса таким «заиром». Когда мы достаточно сблизились – испанцы и креолы, как правило, искренни и открыты в дружбе и в этом здорово похожи на нас, – он открыл мне тайну загадочного талисмана, принадлежавшего роду де Ле-гисамо. Я осторожно намекнул Луису, что он мог бы проверить свойства камня на мне. Для чистоты эксперимента я предложил ему записать, чего именно он хочет от меня добиться, на бумаге, а бумагу эту спрятать в сейф и предъявить лишь после того, как желаемое будет получено (или, соответственно, не будет). Риска в этом я не видел решительно никакого: лет пятнадцать назад в Петербурге модный восточный лекарь Бадмаев с сожалением констатировал, что я почти невосприимчив к гипнозу. Однако Луис наотрез отказался использовать древнюю реликвию, чтобы внушить мне какую-либо идею, сказав, что это несовместимо с его представлениями о дружбе. Я, разумеется, не стал настаивать, поскольку не сомневался: в глубине души он и сам прекрасно понимает, что его сокровище представляет собой всего лишь большой кристалл горного хрусталя причудливой формы. Но Луис продолжал вести себя так, будто был совершенно уверен в чудесных свойствах кристалла – например, уверял меня, что его успехи на поприще торговли хлопком самым тесным образом связаны с древней реликвией. В иные дни он беспрерывно твердил о своем чудесном камне – и должен признаться, что я с трудом сдерживался, чтобы не наговорить ему резкостей. Впрочем, в это время наша дружба уже обрела черты своеобразного делового партнерства – я взял на себя решение вопросов, связанных с безопасностью его хлопкового бизнеса, и получил некую, не слишком большую, долю в доходах от продажи товара. Поэтому я считал необходимым придерживать свои критические замечания при себе. Так продолжалось несколько лет, пока наконец в жизни Луиса не появилась Машенька.

Они познакомились в Баие осенью 1929 года, а уже спустя три месяца Луис привез Машеньку в «Холодную гору» и объявил о том, что они поженились. Кумушки на соседних плантациях, конечно, долго не могли успокоиться: де Легисамо считался в округе завидным женихом. Многие наследницы креольских родов были бы счастливы пойти с ним под венец, однако сам Луис не обращал на них никакого внимания; виной тому были трагические события его юности. И тут вдруг – неожиданно для всех! – он привозит откуда-то жену, да к тому же не креолку, а русскую. Разумеется, пошли пересуды. К счастью, Машенька благодаря своему кроткому нраву и природному очарованию сумела склонить на свою сторону даже самых рьяных своих противниц и была принята в местное общество. Тут-то Луис вновь принялся твердить мне о своем чудесном кристалле. Мол, только благодаря ему такая красавица, как Машенька, вообще обратила внимание на старого, потрепанного жизнью Луиса де Легисамо. Он уверял меня, что проводил целые ночи, умоляя Еl Corazon о помощи, прежде чем Машенька согласилась выйти за него замуж. Вполне возможно, что так оно все и было, но я впервые позволил себе твердо указать своему другу и деловому партнеру, что ему не следует увлекаться подобными идеями и особенно рассказывать о них посторонним. Тонкая, ранимая натура Машеньки, несомненно, восприняла бы этот досужий вымысел как болезненный и, пожалуй, даже предательский удар. Кому приятно узнать, что его выбор был сделан не самостоятельно, под влиянием чувств или рассудка, а в результате каких-то магических манипуляций? И пусть даже это полная чушь, одно только подозрение, что любимый человек способен на подобные козни, может омрачить даже самое светлое чувство…

Все это я изложил Луису, надеясь, что здравый смысл в нем победит власть древнего предрассудка. Но вышло скверно: он решил, что я считаю его сумасшедшим да вдобавок позволяю себе вмешиваться в его личную жизнь. Мы поссорились и даже дрались на дуэли; стрелком Луис оказался никудышным, а я прострелил ему шляпу (само собой, специально) и на том успокоился.

Однако после этого случая он перестал быть со мной откровенен. Да и вообще замкнулся, ушел в себя, стал нелюдимым. Меня это не слишком огорчало – я считал, что чем меньше времени мой друг и партнер проводит со своими собутыльниками, тем лучше для дела, – а вот Машенька очень переживала. Именно в это время мы с ней очень сблизились, как только могут сблизиться заброшенные судьбой на край света соотечественники, и как-то само собой вышло, что странная мания де Легисамо стала постоянной темой наших разговоров. Луис и Машеньке рассказывал о кристалле – опуская, конечно, трагические детали своей первой неудавшейся женитьбы и пикантные подробности ухаживания за ней самой. При всей романтичности своей натуры Машенька, разумеется, ни секунды не верила в сказки о старинных индейских амулетах, способных подчинять волю и чувства других людей. Но легенда показалась ей очень красивой, а сам кристалл понравился еще больше. Она даже умоляла мужа, чтобы тот позволил ей носить El Corazon на цепочке, как украшение, но Луис, обычно ни в чем ей не отказывавший, на этот раз уперся как баран. «Кристалл будет храниться в сейфе, – отвечал он, – и ты никогда его не наденешь». Я думаю, Луис боялся, что талисман принесет Машеньке несчастье, ведь он уже стал однажды косвенной причиной гибели Глории, но объяснить этого жене по понятным причинам не мог. Непреклонность де Легисамо только разжигала Машень-кино желание сорвать запретный плод, и кто знает, чем бы это все кончилось, если бы мне не пришла в голову простая, но очень удачная мысль. Я посоветовал Машеньке заказать у столичных ювелиров точную копию камня и хранить сей факт в тайне от всех, кроме, разумеется, самого Луиса. Тогда, появляясь в свете – если можно назвать этим словом сборище безнадежно провинциальных плантаторов и членов их семей, – она сможет блистать, считаясь хозяйкой баснословно дорогой безделушки, ради которой многие семьи готовы прозакладывать свой дом и всю свою родню в придачу.

Машенька пришла от моей хитрости в восторг и без особого труда уговорила Луиса оплатить эту маленькую мистификацию. Мне пришлось несколько раз съездить в столицу: сначала найти надежного ювелира (контора «Мозес Лазарсон и сыновья»), затем разместить заказ, консультировать изготовление подделки (оригинал, мне, конечно, никто с собой взять не позволил – пришлось довольствоваться рисунками), заплатить двойную цену за то, чтобы Лазарсоны сохранили все в строжайшем секрете, – в общем, несколько месяцев у меня хлопот был полон рот, а что в результате? Машенька пару раз надела фальшивый Еl Согаzon, покрасовалась перед плантаторами и их женами, произвела фурор в высшем обществе Манауса и совершенно охладела к очаровательному украшению. Впрочем, сердиться на нее за такую ветреность я не мог, поскольку к этому времени отношения наши несколько изменились. Луис все больше отдалялся от жены, всецело поглощенный своим бизнесом, и Машенька чувствовала себя одинокой и покинутой. И хотя она по-прежнему не знала ни в чем отказа, мне она казалась редкой и нежной птицей, запертой в золотой клетке. Такой клеткой стала для нее белая башенка, выстроенная де Легисамо в некотором отдалении от хозяйского дома, – Машенька говорила, что коридоры и темные залы старой усадьбы наводят на нее меланхолию. От восточного флигеля к башенке вел крытый переход, обшитый кедровыми панелями, но у Машеньки был и отдельный вход. Сначала Машенька перебиралась в башню только на время отлучек мужа – а Луис по-прежнему часто уезжал то в Манаус, то в столицу, и если в первые месяцы после женитьбы он возвращался из этих разъездов, пылая нетерпением и страстью, то уже через год он задерживался там гораздо дольше, чем требовали того дела. А потом генерал Прадо попытался совершить переворот и был убит во время штурма президентского дворца. Темная история с этим мятежом: достаточно сказать, что люди, пришедшие в результате его подавления к власти, состояли в том же тайном обществе, что и Цезарь, поэтому представили дело так, будто бы генерал защищал закон и порядок и погиб, исполняя свой святой долг. После смерти генерала поползли слухи о миллионах, осевших на его счетах в европейских банках в результате каких-то очень успешных тайных сделок. Думаю, это миф – не представляю, чем нужно было торговать Цезарю, чтобы сколотить эти миллионы. Но латиноамериканцы склонны к преувеличениям и легко верят в сказки, которые сами же и придумывают, – именно поэтому в столице никто не сомневался в том, что генерал Прадо покинул этот мир сказочно богатым человеком. Охотников за наследством Цезаря сыскалось предостаточно; именно из-за их настойчивости молодая жена генерала, Миранда, была вынуждена искать убежища в «Холодной горе». Вскоре после ее появления стало ясно, что симпатия, которую Луис питает к кузине, далеко выходит за рамки того, что можно считать родственными чувствами. Машенька окончательно перебралась жить в башню… а мне был дарован ключ от ее дверей.

Я рассказываю всю эту долгую историю лишь для того, чтобы объяснить, почему исчезновение талисмана совсем меня не расстроило. Похоже, эта штуковина действительно обладала магическими свойствами, только не теми, о которых говорилось в легенде и в которые верил мой друг и партнер. Мне кажется, что таинственный кристалл окутывала атмосфера какого-то неясного зла, что-то вроде тени невообразимо далекого прошлого, губительной для светлых и чистых чувств. Ничем иным я не могу объяснить внезапное охлаждение Луиса к своей молодой жене – охлаждение, бросившее нас с Машенькой в объятия друг друга, но сделавшее жизнь в «Холодной горе» напряженной и полной скрытых противоречий. В своем грехе я, как, впрочем, и большинство грешников, стремился винить не себя, а некие непреодолимые обстоятельства, и тут El Corazon пришелся как нельзя более кстати. Долго я уговаривал себя, что, если бы не эта каменюка, де Легисамо не сошел бы с ума и не разлюбил Машеньку, а я избежал бы горестной необходимости соблазнять жену друга и делового партнера, прикрывая собственную страсть рассуждениями о духовной помощи и человеколюбии. Конечно, исчезновение кристалла, похищенного чьей-то дерзновенной рукой, уже не могло изменить ситуацию, но мне было бы спокойней знать, что злое волшебство кристалла никогда больше не повлияет на судьбы близких мне людей.

Поэтому если я переживал из-за чего-то тем памятным утром, то вовсе не оттого, что, перевернув вверх дном всю усадьбу, мы так и не обнаружили следов пропавшей драгоценности. По мне, всем стало бы только лучше, если бы она провалилась в ад. Видите ли, вскрытый сейф в сокровищнице Луиса – это прежде всего прокол в моей работе, ведь, пока мы с Луисом не уехали в столицу, за безопасность «Холодной горы» отвечаю я. Так что в то утро я нервничал ничуть не меньше, чем другие участники поисков, хотя мотивы наши были несколько различны. И уж совсем мне стало худо, когда Ланселот обнаружил в высохшем колодце за псарней труп индейца в черно-зеленой форме официанта.

10

Лицо индейца успели попробовать на вкус какие-то мелкие грызуны, но основные черты еще угадывались, и Анненков решил, что труп принадлежит тому самому «слуге», который настойчиво предлагал ему выпить вина.

Ланселот Стиллуотер присел рядом с ним на корточки и внимательно осмотрел повреждения.

– Шея сломана, – сказал он, пыхнув папиросой. Серый столбик пепла упал на щеку индейца. – И голова пробита чем-то тяжелым, видите?

– Вижу. По-моему, сперва его стукнули как раз по голове.

– А потом сбросили в колодец? Да, похоже на правду.

Капитан оглянулся. Трое слуг, помогавших вытаскивать труп из колодца, опасливо жались поодаль.

– Полагаю, никто ничего не видел и не слышал. Но я бы на всякий случай опросил людей.

Ланселот хмуро кивнул.

– А ведь в «Холодной горе» такое впервые, Юрий Всеволодович. У соседей, бывало, подерутся пеоны, иногда кого-нибудь насмерть зарубят… А здесь – никогда.

Анненков перевернул труп и принялся исследовать его карманы.

– Так ведь и драгоценности такие, я полагаю, здесь раньше не пропадали.

Тяжелыми шагами подошел Стеллецкий, остановился в двух шагах от тела, кашлянул.

– Дон Луис хочет поговорить, – сообщил он в пространство.

Капитан извлек из правого кармана сюртука бедняги официанта маленькую железную шкатулочку, не без труда открыл ее, осторожно понюхал содержимое.

– Что за черт? Вы про это нам рассказывали, Ланселот? Айя… хуа… ну, вы поняли?

Англичанин мельком заглянул в шкатулочку и скептически усмехнулся.

– Нет, это просто кока. Местные жуют ее, чтобы поддержать силы. Смешивают с известью и жуют. Здорово помогает от горной болезни.

– Дон Луис хочет поговорить, – повторил Ник. Анненков наконец взбесился.

– Так пусть приходит и разговаривает! – рявкнул он. – Мы делом заняты! Время не ждет!

– Он сейчас у Лауры. Она все еще не пришла в себя.

Стиллуотер покачал головой.

– Мне очень жаль, сэр. Я обязан опросить слуг. Судя по всему, этого бедолагу прикончили незадолго перед рассветом, так что есть небольшой шанс, что убийца не успел уйти далеко.

– Если он вообще уходил, – буркнул Анненков, поднимаясь. – Я думаю, что он все егде в доме. И индейца убрали как раз поэтому.

Стеллецкий наморщил лоб.

– Ты хочешь сказать, что похититель и человек, который дал тебе яд, – разные люди?

– Именно. Индеец, скорее всего, просто выполнял поручения преступника и поэтому знал его в лицо. Когда необходимость в помощнике отпала, преступник поспешил от него избавиться.

– Согласен, – Ланселот закурил новую папиросу. – Но почему вы так уверены, что убийца все ещё здесь? Может, он давно уже удирает с камнем в кармане по направлению к столице?

Анненков пожал плечами:

– Интуиция. Да еще, быть может, тот факт, что этот тип пытался меня отравить уже после того, как кристалл был похищен из сейфа. Логики в этом поступке – никакой, поскольку я навряд ли представлял для похитителя какую-то опасность. А это значит, что убийца вынашивает еще какие-то планы, о которых мы, господа, пока что ничего не знаем. И это обстоятельство, скажу честно, меня несколько нервирует.

Ник выразительно хмыкнул.

– Будь так любезен, изложи свои соображения гранду. Он, знаешь ли, тоже нервничает.

Капитан вытянул из кармана брюк стальную луковицу часов, откинул крышку и некоторое время что-то считал, шевеля при этом губами.

– Сейчас половина одиннадцатого. Я обещал, что мы возьмем похитителя до полудня, а теперь нам нужно искать еще и убийцу. Хорошо, мы пойдем к дону Луису, тем более что в комнатах Лауры, кстати, обыск еще не проводился. Но на все разговоры с ним у нас есть полчаса. Ланселот, что там ваш охотник?

Англичанин пожал плечами:

– Охотится. Если кто-то пытался бежать из усадьбы сегодня на рассвете, он его найдет. Ну, или, по крайности, найдет следы.

– Время не ждет, – повторил Анненков. – Ладно, Ник, пойдем пообщаемся с Луисом Иванычем.

Комнаты Лауры располагались в северном крыле усадьбы, под самой крышей. Идти туда пришлось по памятной капитану деревянной галерее, увитой виноградом.

– Скажи, Ник… – Анненков остановился, сорвал темно-фиолетовую ягоду, кинул в рот, разжевал и выплюнул за перила – показалось кисло. – А что за дела у вас с грандом в столице?

Стеллецкий помрачнел.

– На рожон лезет гранд, вот что. Помнишь, у нас в полку был такой Саша Авцоев, его еще Овцой звали?

Капитан кивнул и сорвал еще одну ягоду. Эту даже пробовать не стал, покрутил в пальцах и выбросил.

– Так вот, Овца… вроде спокойный же был мужчина, рассудительный… а как доходит до боя, в него словно бес вселяется. Ну, что я тебе рассказываю, ты же сам хорошо все знаешь… То папироски под огнем курит, то в одиночку на роту немцев скачет с шашечкой… В общем, на рожон лез Овца. Напомнить, чем кончилось?

– Вроде убили его, – равнодушно сказал Анненков. – Так что в столице?

– Ты меня чем слушаешь? – обиделся Ник. – Я же тебе русским языком объясняю: гранд хочет предъявить права на наследство Цезаря, а это, между прочим, двести миллионов фунтов стерлингов.

– А он имеет на них право?

– В том-то и дело, что нет. Наследница – Миранда, но ей никто не позволит прикоснуться к деньгам. У генерала Прадо было слишком много влиятельных друзей, которые тоже не прочь откусить от пирога. Луис собирается с ними договариваться.

Капитан с интересом посмотрел на товарища.

– И ты называешь это «лезть на рожон»?

– В столице свои порядки. Такая страна. Если какой-нибудь столичный хлыщ заявится сюда, в Сьерру… ну, вот как этот дурачок Гутьеррес, например… ему придется соблюдать законы Сьерры, понимаешь? Нельзя, например, нанести визит Эспиноса, а потом сразу поехать к де Легисамо, это считается ужасным оскорблением обоих семейств. В столице еще хуже. Там свои могущественные кланы, которые на аристократов Сьерры плевать хотели… в основном это профессиональные военные. Они могут даже происходить из старых креольских родов, но принадлежат уже совсем другому миру. Пока был жив Цезарь, Луиса в этом мире терпели. Но теперь, когда он остался один, о ним церемониться не станут. Прихлопнут, как комара, и все. Я говорил ему! Я много раз говорил ему, но он ничего не хочет слушать. И все из-за этой кошки, Миранды!

– Миранды?

– А ты еще ничего не понял? Гранд влюблен в нее по уши, а она вертит им как хочет. Понятно, если его Миранде пришла в голову блажь получить деньги покойного мужа, он в лепешку расшибется… Да, кстати, этим все и закончится.

– Пожалуй, ее можно понять, – заметил Анненков. – Двести миллионов фунтов – деньги немаленькие. Значит, Луис собирается лезть прямиком в пекло, а ты, конечно же, должен прикрывать ему спину?

Стеллецкий мрачно кивнул. Желваки ходили у него на лице, словно поршни паровой машины.

– Дело-то не во мне… Мне еще до войны цыганка в Царском Селе нагадала, что жизнь у меня будет долгая, а смерть легкая. Машку жалко, понимаешь? Вот закопают нас с грандом, а о ней кто позаботится?

Он судорожно вздохнул и отвернулся.

– Ты поэтому меня сюда вызвал? – очень спокойно спросил Анненков. – Из-за нее?

– Сначала-то – нет, – извиняющимся тоном пробормотал Ник. – То, первое письмо… я же его написал давно, еще до всей этой истории с наследством. А потом, когда ты ответил, тут уже да, тут надо было что-то предпринимать. Мы с ним тут знаешь как ругались? Он не хотел ждать, рвался в столицу, как будто у него под хвостом горчицей намазано… Потом, правда, успокоился, согласился потерпеть до твоего прибытия…

– Почему? Миранда хватку разжала? Стеллецкий нехорошо усмехнулся.

– Эта разожмет… Нет, ее-то как раз бесило, что поездка откладывается… Но гранд, похоже, что-то там для себя решил, а своих решений он не меняет. И знаешь что? Сдается мне, что это что-то наверняка было связано с его ненаглядным камнем.

– Так «сдается» или наверняка?

– Доказательств у меня нет. Просто я за эти годы неплохо его изучил. Если он каждый вечер спускается в подвал, значит, наверняка что-то просит у камня.

– Понятно. Ладно, пошли, он там заждался нас, наверное…

В комнатах Лауры было полутемно и пахло лекарствами. Девушка лежала на большой постели под марлевым балдахином, один полог которого был свернут до потолка. У кровати сидел дон Луис – бледный, осунувшийся. За его спиной стояла Миранда, узкие ладони ее покоились на плечах де Легисамо, будто она только что массировала ему шею.

– Пожалуйста, тише, – прошептала она. – Девочка только что уснула.

– Что же она до этого делала? – удивился Анненков. Миранда посмотрела на него, как на идиота.

– Металась в бреду. Несла какую-то дикую чушь про разбитые зеркала и прячущихся в колодцах мертвецов…

– Что? – ахнул Ник. – Откуда она знает?..

– Не кричи, ради всего святого! – зашипела Миранда. Дон Луис неуверенно повел плечами, словно желая высвободиться, но пальчики с накрашенными черным лаком коготками держали его крепко. – Про что она знает?..

– Сеньорита, – ровным голосом сказал Анненков, – полчаса назад мистер Стиллуотер обнаружил в пустом колодце тело того самого человека, который вчера в гостиной подал мне отравленное вино. Даже если вам об этом уже сообщили, то откуда о трупе может знать Лаура?

Миранда отшатнулась, словно Анненков помахал у нее перед носом дохлой крысой.

– Святая Мадонна! Какое ужасное совпадение! Де Легисамо все-таки нашел в себе силы и поднялся. Под глазами у него темнели крути.

– Невероятно, господа! Совпадение и вправду чудовищное, но вы должны понимать…

– Это не совпадение, – громко и отчетливо произнес чей-то голос. Все, включая капитана, вздрогнули от неожиданности. – Не совпадение, отнюдь.

– Дорогой Отто, – укоризненно произнес дон Луис. – Вы так тихо себя вели, что мы забыли о вашем присутствии…

– Я никогда не произвожу лишнего шума, – с достоинством ответил фон Корф, появляясь из-за балдахина. В руках у него была склянка черного стекла и устрашающих размеров шприц. – Инъекции, которые я сделал несчастной девочке, несомненно, помогут. Как видите, она уже спокойно спит. Однако, как ученый, я весьма расстроен тем обстоятельством, что не могу и дальше изучать феномен воздействия айяуаски на психику представителя средиземноморской расы.