Текст книги "На Юго-Западном направлении, Воспоминания командарма (Книга I)"

Автор книги: Кирилл Москаленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Здесь 18 октября я и принял ее от генерал-майора Ф. Ф. Жмаченко, который в связи с этим возвратился к исполнению своих прямых обязанностей заместителя командующего армией.

В 40-ю армию входили четыре стрелковые дивизии – 100, 159, 206, 141-я, одна танковая бригада (14-я), две истребительные бригады и ряд артиллерийских и минометных полков усиления. При таком составе армии ее оборона на 60-километровом фронте, естественно, была вытянута в одну линию, не имела глубины. Поэтому особую важность приобретали оборонительные работы на переднем крае. Указание фронта об их проведении было получено армией, в конце сентября. Но в то время, когда я вступил в командование армией, они еще не были закончены. Многие оборонительные сооружения и укрытия оказались недостроенными, рытье окопов и ходов сообщения не было доведено до конца.

Правда, работы эти начались не так уж давно, в конце сентября, и с тех пор прошло меньше месяца. Кроме того, велись они на широком фронте явно недостаточными силами. Так что сделанное можно было счесть немалым достижением. Пожалуй, так и оценивались бы они несколько месяцев назад, до Сталинградской битвы. Но теперь в нашу боевую жизнь вошло нечто такое, что я назвал бы сталинградской меркой, и она не позволяла довольствоваться привычными рамками, ибо то, казалось бы, невозможное, что свершили героические защитники Сталинграда, не отдав город многократно превосходящим вражеским силам, становилось теперь для каждого советского воина единственным критерием, мерилом содеянного им. Сталинградской мерке еще предстояло сыграть огромную роль в будущих наступательных операциях Красной Армии на всем советско-германском фронте. В октябре же и первой половине ноября она стала определяющей в организации обороны.

II

Начали мы с того, что в каждой дивизии был разработан план и установлены сроки завершения оборонительных работ, устранения недостатков в оборудовании опорных пунктов и узлов обороны. Всем этим, а также организацией и совершенствованием системы огня, пристрелкой промежутков между опорными пунктами, минированием местности, активизацией обороны в целом теперь руководили лично командиры дивизий и бригад.

Результаты сказались очень скоро. Уже в начале ноября оборонительные работы в основном были закончены.

К тому времени в положении армии произошли некоторые перемены. По приказанию нового командующего фронтом генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова (он сменил Н. Ф. Ватутина на этом посту 22 октября) участок фронта от северо-восточной окраины Воронежа до населенного пункта Кременчуг мы передали соседу справа – 60-й армии вместе с оборонявшими этот участок войсками -100, 159-й и 206-й стрелковыми дивизиями. Нам же слева была прирезана часть полосы 6-й армии, в том числе и так называемый Сторожевский плацдарм, который сыграл впоследствии очень важную роль при нанесении главного удара в Острогожско-Россошанской операции.

Сторожевский плацдарм находился на западном берегу Дона в 25 км севернее г. Коротояк и представлял собою территорию размером 13 км по фронту и 8 км в глубину. Здесь были расположены населенные пункты Титчиха, Селявное, восточная часть села Сторожевое 1-е и Урыво-Покровское. Их освободили при захвате плацдарма еще в конце июля 25-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Шафаренко и другие войска 6-й армии. С передачей нам Сторожевского и южнее – Урывского плацдармов в 40-ю армию вошли и оборонявшие его войска, в том числе и гвардейцы генерала Шафаренко, а также 107-я стрелковая дивизия, которой командовал полковник П. М. Бежко.

Отмечу, что в полосе обороны 40-й армии имелись и другие плацдармы, например в районе Александровки, Архангельского, хутора Чернецкого. Но они были незначительны по площади и давали нам лишь небольшое позиционное преимущество. Сторожевский же плацдарм, находясь в наших руках, представлял для противника оперативно-тактическую угрозу. Поэтому после многократных бесплодных попыток ликвидировать его вражеское командование вынуждено было держать здесь в обороне более двух пехотных дивизий.

Однако пока что перспектив на нанесение удара по противнику со Сторожевского плацдарма, как и в целом со стороны 40-й армии, не предвиделось. Наши силы были настолько невелики, что на каждую стрелковую рогу, за исключением, разумеется, частей, оборонявших Сторожевский плацдарм, приходился район в 2-3 км по фронту, при этом между ними имелись не занятые войсками участки шириной до полкилометра каждый.

Противник, осведомленный о существовании таких промежутков, пытался ими воспользоваться для дезорганизации нашей обороны. Сначала он то и дело пробовал засылать мелкие группы разведчиков в глубину нашей обороны. Потребовалась неослабная бдительность, чтобы воспрепятствовать этому. Решающую роль сыграло то, что промежутки между опорными пунктами мы прикрыли хорошо организованным пулеметным огнем. Благодаря этому несколько специально подготовленных разведывательных групп противника были полностью уничтожены. Получая такой отпор, враг нее реже и реже повторял свои попытки.

При организации обороны внимание командного состава было обращено и на подготовку снайперов. Дело это сложное, и для того чтобы достичь хороших результатов в его развитии, нужно им заниматься не от случая к случаю, а повседневно. Поддерживая и поощряя снайперов, мы добились значительного повышения их численности и мастерства.

Подготовка снайперов с практической стрельбой на переднем крае теперь велась в каждом полку. Командиры частей и подразделений разбили на секторы участок обороны противника, находившийся вблизи их переднего края, распределили эти секторы между снайперскими парами с таким расчетом, чтобы не оставалось ненаблюдаемых мест. Снайперы подготавливали себе три-четыре огневые позиции и, меняя их в зависимости от обстановки, уничтожали все живые цели в своем секторе. Наиболее опытным снайперам разрешалось самостоятельно выбирать сектор наблюдения и обстрела.

Действенность огня снайперов проверялась показаниями пленных, захваченных специально засылаемыми во вражеский тыл разведывательными группами.

Принятые меры привели к тому, что снайперское движение в армии стало массовым. Во второй половине октября в полосе обороны армии действовало 202 снайпера, в ноябре – 288, а в декабре – 387. Без преувеличения можно сказать, что они нанесли противнику тяжелые потери. Менее чем за три месяца ими было уничтожено свыше пяти с половиной тысяч вражеских солдат и офицеров.

Изменение боевых порядков частей и подразделений в соответствии с приказом наркома обороны, оборудование переднего края и глубины обороны в инженерном отношении, улучшение системы огня, массовость в снайперском движении и другие мероприятия способствовали укреплению обороны. Все это дало о себе знать уже в первой половине ноября, когда армия по распоряжению фронта выполняла план дезинформации противника.

Надо было имитировать строительство переправ через р. Воронеж, перегруппировку войск, сосредоточение пехоты и артиллерии, а также танкового корпуса на правом фланге армии. Все это, понятно, должно было убедить вражеское командование в подготовке наступления на нашем участке фронта. Мне же стало ясно:

наступление скоро начнется где-то неподалеку от нас. Но где?

Ответ на этот вопрос, как уже отмечалось, был дан начавшимся 19 ноября наступлением крупных сил Юго-Западного и Донского фронтов с целью окружения и уничтожения сталинградской группировки противника. А на следующий день успешно громили врага уже войска не двух, а трех фронтов – Юго-Западного, Донского и Сталинградского.

Трудно передать чувства, которые овладели мной при известии об этом. В них слились радость и гордость за великую Родину, за нашу могучую Красную Армию. И – что греха таить! – в то же время было как-то не по себе от сознания, что меня нет среди тех, кто громит врага под Сталинградом.

Вероятно, я просто завидовал им. Ведь с 6-й немецкой армией, которой фашистское командование отвело роль "острия немецкого клина", предназначив ее для "решающей операции всей войны", мне пришлось иметь дело буквально с первых боев на границе. Начиная с Харькова и кончая Сталинградом против нее геройски сражались в числе других и войска 38-й, 1-й танковой и 1-й гвардейской армий, которыми мне довелось командовать.

Тогда 6-я армия врага обладала громадным превосходством сил. Его в немалой степени поубавили наши контрудары, в особенности на Дону и в междуречье. Большой урон противнику в оборонительных боях нанесли 62-я и 64-я армии. Все же в течение всего оборонительного периода Сталинградской битвы превосходство как в численном составе войск, так и в их техническом оснащении оставалось на стороне врага, непрерывно получавшего крупные пополнения. Поэтому для того чтобы нанести сталинградской группировке гитлеровцев решающее поражение, нужно было прежде всего изменить соотношение сил в свою пользу.

И вот свершилось! Противник, так и не сломив сопротивления защитников Сталинграда, израсходовал все оперативные резервы и исчерпал свои наступательные возможности. Именно в это время и вступили в действие крупные стратегические резервы советского командования.

Настал и на нашей улице праздник!...

Первую весть о начале наступления советских войск передали мне, как, вероятно, и другим командармам, из штаба фронта уже вечером 19 ноября. Таким путем информация поступала в дальнейшем ежедневно, дополняя некоторыми подробностями краткие сообщения Совинформбюро, передававшиеся по радио.

В курсе событий были также члены Военного совета армии дивизионный комиссар К. В. Крайнюков, прибывший к нам 18 ноября, и бригадный комиссар И. С. Грушецкий. После очередного сообщения Совинформбюро оба приходили ко мне поделиться общей радостью, а кроме того, у них всегда была наготове куча вопросов. Ведь я был "сталинградцом" и мог многое рассказать о тех участках фронта, на которых развертывалась грандиозная наступательная операция.

Мы подходили к карте, и передо мной оживали знакомые места.

Калач-на-Дону... Отсюда в конце июля нанесла контрудар 1-я танковая армия. В августе здесь оборонялась 62-я армия. Оттеснив ее, противник овладел г. Калачом, и именно тогда угроза нависла непосредственно над Сталинградом. Почти месяц понадобился превосходящим вражеским силам, чтобы ценою огромных потерь преодолеть несколько десятков километров от р. Чир до г. Калача.

А теперь, в ноябре, войскам Юго-Западного фронта хватило четырех суток, чтобы освободить этот город. Ударом из района Верхие-Фомихинского (южнее г. Серафимович) они прорвали оборону врага, разгромили его противостоящие части и стремительным броском овладели г. Калач. Сделала это ударная группировка Юго-Западного фронта. Она форсировала Дон в районе Березовский, овладела на левом берегу Назмищенским и Камышами и установила 23 ноября связь с соединениями Сталинградского фронта, успешно наступавшими с юго-востока. Вражеская группировка, насчитывавшая, как потом выяснилось, 22 дивизии и 160 отдельных частей, была отрезана от остальной части группы армий "Б".

Операция трех фронтов поражала не только невиданными масштабами, но и исключительным по широте и смелости замыслом. Сталинградская группировка противника, как известно, представляла собой нечто вроде треугольника, уткнувшегося своим острием в Сталинград. Теперь этот треугольник был подожжен и пылал со всех сторон и на всю оперативную глубину вражеской обороны. Это означало, что сражение развернулось на огромной территории, охватывающей значительную часть большой излучины Дона и междуречья Дона и Волги.

Главное же заключалось в том, что сталинградская группировка противника теперь была окружена. Ее ликвидация становилась вопросом времени.

Придя к такому выводу, мы не могли не обратить внимания на то, что события в районе Сталинграда существенно меняют задачи и нашего, Воронежского фронта. Он уже не мог оставаться пассивным. Правда, я знал, что началась подготовка наступательной операции на его левом фланге, в полосе 6-й армии, однако считал, что этого недостаточно. Необходимо было вслед за ней нанести удар и силами 40-й армии.

III

По моим предположениям, войска Юго-Западного и левого фланга Воронежского фронта должны были в самое ближайшее время продвинуться вперед и выйти в глубь большой излучины Дона. Отсюда следовало, что они окажутся еще дальше от железных дорог, чем теперь, и при наступлении в сторону Донбасса возникнут серьезные трудности в материальном снабжении войск. Для предотвращения таких перебоев целесообразно иметь в своих руках рокадную железную дорогу Воронеж Ростов. А так как ее участок от ст. Свобода и южнее находился у противника, то нужно было освободить его ударом на Острогожск, Россошь, Кантемировку, т. е. навстречу наступавшим войскам Юго-Западного фронта. Это могла сделать только 40-я армия.

Когда у меня созрел план операции, я поделился своими соображениями с членами Военного совета и сказал:

– Ясно, что 40 и армии следует наступать в юго-западном и южном направлениях для очищения от врага участка этой железной дороги от ст. Свобода до ст. Миллерово.

Крайнюков и Грушецкий были того же мнения.

– Вот ты и доложи Верховному Главнокомандующему,– убеждали меня они.Позвони по ВЧ и попроси активную операцию для нашей армии...

Я задумался. В самом деле, почему бы и не позвонить, ведь ясно, что такая наступательная операция в скором времени станет необходимой, так не лучше ли заранее подготовиться к ней. Командующий войсками Воронежского фронта генерал-лейтенант Ф. И. Голиков находился в то время на левом фланге в полосе 6-й армии, которая готовилась к наступлению на Среднем Дону совместно с войсками Юго-Западного фронта.

Обдумав все, я подошел к аппарату ВЧ и попросил соединить с Верховным Главнокомандующим. Вместе со мной подошли Крайнюков и Грушецкий. Я ожидал, что сначала ответит кто-нибудь из его приемной. Придется доказывать необходимость этого разговора, а тем временем можно будет окончательно собраться с мыслями для доклада. Но в трубке вдруг послышалось:

– У аппарата Васильев.

Мне было известно, что "Васильев" – это псевдоним Верховного Главнокомандующего. Кроме того, разговаривать со Сталиным по телефону мне уже приходилось, да и узнать его спокойный глуховатый голос с характерными интонациями было не трудно. Волнуясь, я назвал себя, поздоровался. Сталин ответил на приветствие, сказал:

– Слушаю вас, товарищ Москаленко.

Крайнюков и Грушецкий, тоже взволнованные, быстро положили передо мной оперативную карту обстановки на Воронежском фронте. Она была мне хорошо знакома, и я тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного фронтов на Харьков и Донбасс.

Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнес:

– Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа.

И, не прощаясь, положил трубку.

В ожидании ответа мы втроем еще раз тщательно обсудили обстановку и окончательно пришли к выводу, что предложение об активизации в ближайшем будущем действий 40-й армии является вполне обоснованным. Это подтверждалось уже тем вниманием, с каким отнесся к нему Верховный Главнокомандующий. Однако, какое он примет решение,– этого мы, естественно, не знали. Одно было ясно: сейчас, в эти минуты, предложение всесторонне взвешивается в Ставке, и нужно терпеливо ждать ответа.

Ровно через два часа – звонок из Москвы. Бору трубку;

– У аппарата Москаленко. Слышу тот же голос:

– Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 40-ю армию тремя стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, двумя-тремя гвардейскими минометными полками, а позднее получите танковый корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции?

– Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий,– отвечаю я.Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие оправдаем.

– Желаю успеха,– говорит на прощанье Сталин. Кладу трубку и, повернувшись к Крайнюкову и Грушецкому, определяю по их радостно возбужденному виду, что они поняли главное: предложение одобрено Ставкой. Подтверждаю это и сообщаю им все, что услышал от Верховного Главнокомандующего. Добавляю:

– Скоро и 40-я армия от обороны четырьмя ослабленными стрелковыми дивизиями и одной стрелковой бригадой перейдет к активным действиям в усиленном составе.

Новость производит на всех нас большое впечатление. Крайнюков и Грушецкий встречают ее восторженно. И мне становится еще радостнее от мысли, что этот необычайный день так тесно сблизил нас троих.

Ивана Самойловича Грушецкого я знал уже больше месяца, с того дня, когда вступил в командование 40-й армией. С ним я побывал в полосах обороны всех дивизий, так что уже успел высоко оценить и личные качества второго члена Военного совета армии, и его неутомимую деятельность. Теперь ко всему этому мне довелось убедиться, что и он стремился к активным действиям войск нашей армии.

Еще приятнее было видеть, что к активным действиям стремился и первый член Военного совета, Константин Васильевич Крайнюков. Возможно, что это вызывало во мне особое чувство удовлетворения по той причине, что тогда я еще мало знал этого прекрасного человека, настоящего боевого комиссара. Он, как и я, прошел суровый путь тяжелых боев лета и осени 1942 г. Сюда, в 40-ю армию, К. В. Крайнюков прибыл из 9-й, подвергшейся тяжелым испытаниям во время немецко-фашистского наступления на юге.

Отойдя с боями от Изюма на Северном Донце до Моздока, Малгобека и Орджоникидзе на Тереке, она обороняла важнейшее направление на Кавказе. В яростных, кровопролитных схватках армия сдержала натиск захватчиков, стремившихся овладеть нефтяными источниками Грозного и Баку. Вер ухищрения врага разбились о непреодолимую оборону 9-й армии. После всего этого нелегко было Крайнюкову – и в этом также у нас с ним было много общего – привыкать к пассивному участку 40-й армии.

Так военная судьба свела на этом участке трех человек, во многом похожих друг на друга. И я имел все основания радоваться тому, что нам привелось вместе руководить армией, готовить ее к наступательной операции, которую предстояло начать, казалось, в самое ближайшее время.

На деле же это произошло далеко не так скоро. Два важных обстоятельства повлияли на определение сроков проведения наступательной операции, получившей позднее название Острогожско-Россошанской.

Первое из них состояло в том, что эта операция, замысел которой значительно разросся по сравнению с первоначальным моим предложением, вошла в план зимней кампании советских войск в качестве его существенной составной части. А так как этот план осуществлялся в строгой последовательности, то и Острогожско-Россошанской операции было отведено совершенно определенное место и время. Кстати, уже в этом сказалось влияние решительного изменения стратегической обстановки в районе Сталинграда. Вскоре оно привело к коренному перелому в ходе всей войны, к переходу инициативы в руки Советского Союза, к тому, что борьба на советско-германском фронте теперь стала вестись целиком по планам командования Красной Армии.

Второе обстоятельство тоже являлось знамением времени. Вспомним наши прежние наступательные операции, предшествовавшие Сталинградской. Большинство из них осуществлялось в спешном порядке и без всесторонней подготовки. Да и как могло быть иначе в то время, когда противник обладал превосходством в силах и средствах. Он бешено рвался вперед, и нам приходилось наносить ему контрудары, имевшие целью хотя бы сдержать его натиск. В тех же случаях, когда у нас было достаточно времени для подготовки наступления, часто не хватало сил или опыта, а то и того, и другого.

Сталинградская наступательная операция знаменовала собой перелом и в этом отношении. Удары советских войск теперь, во-первых, заранее подготовлялись и, во-вторых, имели решительные цели. Такой была и сама Сталинградская наступательная операция, и последовавшие за ней мощные удары войск Воронежского и Юго-Западного фронтов сначала на Среднем Дону, а затем и в районе Острогожска и Россоши.

Но не будем забегать вперед. Изложенные выше переговоры по ВЧ с Верховным Главнокомандующим происходили 23 ноября. А несколько дней спустя по его поручению на командный пункт 40-й армии прибыл генерал армии Г. К. Жуков. Для меня это было подтверждением того, что Ставка не только заинтересовалась возможностями проведения наступательной операции на нашем участке фронта, но и придавала ей важное значение.

К моему удивлению, Георгий Константинович был настроен несколько скептически. Не возражая против самой идеи проектируемого наступления, он, однако, считал, что при его осуществлении встретятся чрезвычайно большие трудности.

– Далась тебе эта наступательная операция,– говорил он, хмуро глядя на карту, разложенную перед ним.– Не знаешь разве, что перед тобой крупные силы противника, глубоко эшелонированная оборона с развитой системой инженерных сооружений и заграждений?

–Трудности, конечно, встретятся немалые,-отвечал я,-но все же вражескую оборону прорвем, противника разобьем.

Моя уверенность основывалась прежде всего на том, что, как я полагал, для проведения наступательной операции будут выделены необходимые силы. Но имелись и другие немаловажные факторы. Мы досконально изучили вражескую оборону на всю глубину ее главной полосы и, следовательно, были в состоянии подавить огневые точки первой линии уже в период артподготовки. Кроме того, в случае успеха наступления, подготовляемого в полосе левого соседа – советской 6-й армии, должно было резко ухудшиться и положение противостоявших нам войск. Наконец, большую часть последних составляла 2-я венгерская армия, а в ее рядах было много солдат и офицеров, не желавших воевать за интересы гитлеровской Германии, и это в известной мере облегчало решение задачи.

Здесь нужно напомнить, что к тому времени Венгрия, втянутая своими фашистскими правителями в войну на стороне гитлеровской Германии, уже понесла тяжелые потери на советско-германском фронте. Работая над настоящей книгой, я узнал из архивных документов, что только в период с октября 1941 г. по сентябрь 1942 г. были почти полностью уничтожены 102, 108-я и 109-я венгерские пехотные дивизии, а четыре другие – 6, 7, 9-я и 20-я потеряли около половины личного состава{145}.

В сентябре хортистские войска, противостоявшие 40-й армии, получили крупное пополнение. Но, несмотря на затишье, продолжавшееся здесь всю осень и часть зимы, они продолжали нести большие потери, в особенности от наших снайперов. Это усиливало деморализацию венгерских солдат, их гнетущее настроение. В дневнике, найденном на Сторожевском плацдарме у одного из убитых в бою венгерских солдат, были такие записи: "Не дождемся улучшения положения. Хорошо бьют русские снайперы. Стоит только показаться, как они тебя продырявят. Обычно смертельно... Подсчитываем потери роты: 20 убитых, 94 раненых... Вижу нашу судьбу: мало шансов на возвращение домой. Поскорее бы окончилась война, иначе мы псе погибнем. Половина уже погибла..."{146}.

Венгерские солдаты начинали искать выхода из того гибельного положения, в котором они оказались по вине гитлеровцев и их хортистских подручных. "Каждый наш венгерский солдат,– рассказывал сдавшийся в плен командир,– ненавидит проклятых немецких фашистов. Никто не хочет воевать. На войну нас гонят... Позади нас стоят немецкие войска, которые расстреливают каждого, кто осмелится отступить"{147}.

Действительно, как мы знали, противостоявшие нам войска располагались так: в первом эшелоне – венгерские, во втором – немецкие, причем последние находились там не столько для совместных действий и оказания помощи союзнику, сколько для устрашения венгерских солдат, не желавших воевать против Советского Союза.

Но и это не помогало. Дезертирство в венгерской армии принимало все большие размеры. Нередки были случаи, когда в плен сдавались отдельные группы солдат и даже целые подразделения. И делали они это не столько из страха храбрость венгерских солдат известна! – сколько потому, что не видели причин продолжать войну. "Зачем нам стрелять в русских? Они нам ничего не сделали",так заявил ефрейтор одного из отделений, придя в расположение наших войск во главе своих солдат, единодушно решивших сдаться в плен{148}.

...Вероятно, мне не удалось рассеять сомнения генерала армии Г. К. Жукова. Выслушав, он поднялся.

– Поедем в войска, на передний край. А там посмотрим...

Георгий Константинович Жуков, видный советский военачальник, в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. одним из первых среди военных руководителей в Советской стране применил на практике наиболее действенные методы подготовки, организации и ведения боевых действий. Одним из принципов, которых он, а также А. М. Василевский неизменно придерживались перед постановкой задачи на наступление, было личное ознакомление с обороной противника.

Этим я вовсе не хочу сказать, что так поступали только генералы Жуков и Василевский. Все дело в том, что такой подход к делу со стороны многих других генералов не выходил за рамки армии или даже дивизии, которыми они командовали, между тем как Г. К. Жуков и А. М. Василевский в качестве представителей Ставки обычно координировали и направляли действия нескольких фронтов. Поэтому и командующие этими фронтами, а также входившими в их состав армиями, командиры корпусов, дивизий и т. д. сначала ползали по переднему краю вместе с представителями Ставки, а затем, обнаружив все преимущества такой системы изучения обороны противника, сделали ее неотъемлемой составной частью своей деятельности по руководству войсками.

И, как правило, она давала хорошие результаты. Впрочем, могут сказать, что доказывать, насколько важно для командира лично знать сильные и слабые стороны обороны противника – значит ломиться в открытую дверь. Возможно. Однако понимать – это одно дело, а действовать соответственно – другое. К сожалению, не всегда все это сочеталось. И не только потому, что на переднем крае было небезопасно. Часто сведения, доставляемые разведкой, пленными, считались достаточными, а посему командиру и в голову не приходило самому присмотреться к вражеской обороне.

Вот почему пример старшего начальника играл в этом такую важную роль. Что же касается примера представителей Ставки, то его значение было особенно велико в силу того, что этот метод руководства боевыми действиями войск быстро распространился во всех звеньях действующей армии.

Итак, Георгий Константинович и на этот раз был верен себе: вы, мол, изучили, ну, что ж, очень хорошо, а теперь и я посмотрю. Начали мы со Сторожевского плацдарма, откуда, но моему предположению, следовало нанести главный удар. Здесь к нам присоединился генерал-майор П. М. Шафаренко, командир занимавшей часть плацдарма 25-й гвардейской стрелковой дивизии. По ходу сообщения вышли на передний край.

Было тихо. Лишь изредка застрочит пулемет или прогремит артиллерийский выстрел...

Прошли по траншеям по всему переднему краю на плацдарме. Отсюда до укреплений противника было 150-200 м. Кое-где мы подползали и поближе. Лежа за бугорком или кустиком в 80– 100 м от неприятеля, присматривались к заграждениям, изучали подходы к переднему краю и систему огня.

Пояснения давал генерал Шафаренко, хорошо знавший не только секторы обстрела огневых точек, но и пункты отдыха личного состава, места ночных и круглосуточных постов, расположение складов противника. На обратном пути Г. К. Жуков обстоятельно беседовал с солдатами и офицерами. Расспрашивал о мельчайших подробностях в поведении неприятельских войск режиме огня, времени приема пищи, смены часовых...

Такое же обследование произвел Георгий Константинович и несколько левее в полосе соседней 107-й стрелковой дивизии полковника П. М. Бежко. Затем переправились обратно на левый берег Дона и побывали в правофланговой 141-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник П. И. Шпилев.

Противостоявшие нам войска вышли на западный берег Дона в начале июля и с тех пор, в течение более пяти месяцев, создавали и совершенствовали оборону. Ее передний край проходил по правому берегу Дона, который почти на сотню метров возвышается над левым. Это позволяло противнику просматривать расположение наших войск на большую глубину и создать систему фланкирующего огня вдоль русла реки и на скатах крутого берега.

На переднем крае вражеское командование сосредоточило основную массу автоматического оружия. Для пулеметов была построена система дзотов, соединенных между собой траншеями со стрелковыми ячейками. От траншей в глубину обороны ответвлялись ходы сообщения. Интервалы между дзотами, как и расстояние от них до находившихся позади блиндажей пулеметных расчетов, не превышали 75-100 м. Все это дополнялось устроенными перед передним краем проволочными заграждениями в три ряда, а на отдельных участках – спиралями Бруно и ежами.

Все это мы смогли показать Г. К. Жукову в течение дня. Когда же стемнело, он увидел, как к проволочным заграждениям были выставлены группы охранения из 5-6 человек с ручным или станковым пулеметом. Между ними передвигались патрули в составе 2-4 человек. И те, и другие были довольно хорошо видны, так как вражеские наблюдатели, снабженные сигнальными пистолетами и ракетами, каждые 1-2 минуты освещали подступы к своему переднему краю.

Замечу, что. хотя построенные здесь укрепления могли быть легко разрушены нашей артиллерией – и это вскоре полностью подтвердилось,– вражеское командование считало их несокрушимыми. В соответствии с этим оно самонадеянно сосредоточило основную массу огневых средств в первой траншее.

Генерала Жукова интересовала также вторая линия обороны противника. По данным нашей разведки, она представляла собой систему опорных пунктов, расположенных на высотах, в населенных пунктах и отдельных рощах. В каждом из них, в зависимости от его размера и тактической значимости, имелся гарнизон в составе взвода, роты или батальона. Местность в глубине обороны врага была пересечена оврагами, руслами малых рек и перелесками. Эти естественные препятствия были использованы для укрепления обороны.

Наиболее прочные опорные пункты были оборудованы в селениях Сторожевое 1-е и Урыво-Покровское, а также в так называемой Ореховой роще. На них, в особенности на последний, я и обратил внимание Георгия Константиновича.