Текст книги "Эндшпиль Маккабрея"
Автор книги: Кирил Бонфильоли
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
На кнопку я не нажал, ибо меня кто-то двинул в основание черепа – в аккурат туда, где засела боль от джина. Подбородок мой зацепился за край консоли и я некоторое время повисел на нем, чувствуя себя преглупо. После чего меня стукнули еще раз, и я без всяких усилий скользнул сквозь пол и принялся отсчитывать в падении милю за милей.
Примерно жизнь спустя я пришел в себя – с большой неохотой. Надо мной луною нависла обширная физиономия Джока; он обеспокоенно кудахтал. Стоило мне заговорить, и в моей бедной голове раскатисто загромыхали и задребезжали отзвуки. Меня переполняли ненависть и страдание.
– Ты убил его? – кровожадно поинтересовался я.
– Нет, мистер Чарли. Я подождал немного в самом низу а лифт остановился на третьем и я еще немного подождал а потом попробовал кнопку и лифт приехал пустой поэтому я поднялся сюда и снаружи вас не было и поэтому я поднялся на верх лестницы чтобы посмотреть не видно ли вас а потом услышал как лифт опять поехал вниз и я подумал что он так может всю на хрен ночь кататься поэтому я зашел сюда вас поискать а вы тут такой лежите и я подумал...
Я вяло поднял руку.
– Стоп, – сказал я. – Я все равно сейчас неспособен за всем этим уследить. У меня голова болит. Обыщи квартиру, запри двери, доставь меня в постель и найди мне самую большую таблетку снотворного, какую только возможно изготовить. И надень на себя что-нибудь, идиот, а то простудишься и умрешь.
На этом я отключил Ч. Маккабрея как личность и позволил бедолаге вновь смыться сквозь пол в глубины бессолнечного моря.
И если кто-нибудь после этого перерезал мне глотку – на здоровье.
ГЛАВА СЕДЬМАЯУпрекнуть?
За что? Я не речист, о нет, отнюдь,
Но, будь и златоустом, разве б мог
Унизиться, ей преподав урок,
Мол: «Это слишком. Это не по мне».
И, убедив отчасти иль вполне,
Ждать, чтобы мой подействовал укор
Я унижаться не привык, синьор.
КРАЙНЕ ОСТОРОЖНО Я ПРИПОДНЯЛ ОДНО ВЕКО И быстро захлопнул его снова. Безжалостный луч солнца успел юркнуть внутрь, отчего у моего мозга открылось кровотечение.
Гораздо позднее я попытался еще раз. Солнечный свет уже был придушен, а в изножье моей постели, заламывая руки, нависал Джок. Кроме того, он держал чайный поднос, но у меня возникло отчетливое впечатление, что он также заламывает руки.
– Уходи, – хныкнул я.
Он поставил поднос и налил мне чашку чаю; в моей бедной голове это прозвучало так, словно кто-то нажал на смыв в эхокамере. Я еще немного похныкал и отвернулся, но Джок нежно поколебал меня за плечо, приговаривая «ну, ну» – или «так, так», или что-то еще в том же смысле. Я сел, чтобы ему возразить, и действие это, похоже, оставило половину моего черепа на подушке. Я предусмотрительно исследовал пораженную область: на ощупь она была вроде как ноздреватой и податливой, но, к моему удивлению, не облеплена запекшейся кровью. Я пришел к выводу, что будь у меня проломлен череп, я бы вообще не проснулся. Не то чтобы тем утром это имело значение.
Чай оказался не привычным моим «лапсангом» или «улунгом», но «Смесью Королевы Марии» производства «Туайнингз»: проницательный Джок – он знал, что подобное утро взывает к тому, что посуровее. Я проглотил первую чашку, затем Джок скормил мне два «алка-зельцера» (как же они шумят!), два «Порошка Бичема» [67]67
«Порошок Бичема» – фирменное название лекарства от простуды компании «Бичем».
[Закрыть] и два декседрина – в указанном порядке, и вся эта коллекция была запита второй чашкой лучшего и ярчайшего от Королевы Марии. Ни за что в жизни больше не скажу ни единого резкого слова об этой святой женщине. [68]68
Maрия I Тюдор (1516-1558) – английская королева с 1553 г. Восстановив католицизм, жестоко преследовала сторонников Реформации; носила прозвища Мария Католичка, Мария Кровавая.
[Закрыть]
Вскоре я снова обрел способность к рациональному мышлению, и рациональная мысль меня побудила немедленно отойти ко сну опять. Я осел было в общем направлении подушек, однако Джок твердо меня перехватил и повсюду на мне утвердил чашки с чаем, чтобы я больше не осмелился пошевельнуться.
– Тут эта профура весь день звонит, – сообщил он. – Говорит она секретарь заместителя того секретаря и дело касается ваших подорожных грамот и если вы можете встать то немедля туда надо ехать а тот ее хрендель примет вас в любое время до половины пятого. Уже три – почти.
Пришлось, поскрипывая и покряхтывая, подымать себя на поверхность.
– Как вы считаете, кто это был ночью, мистер Чарли?
– Не сброд Мартленда, это уж точно, – ответил я. – Те ожидали бы приема по полной программе, как в последний раз. Что-нибудь пропало?
– Я чего-то не заметил.
– Ну они ведь не стали бы пускаться во все эти сложности лишь ради того, чтобы треснуть меня по затылку, тут сомнений быть не может.
– Мог быть обычный негодяй – не прозвонил нас как следует, не рассчитывал, что нас будет двое, потерял голову и по-быстренькому смылся. А вот это забыл в нашем парадном замке – потому и сигнализация не затыкалась.
«Этим» оказался карманный календарь из жесткого целлулоида, размером и формой с игральную карту; на рубашке значился пылкий призыв пить чей-то «Молочный Крепкий Портер». Такой шутя вскрыл бы любой пружинно-цилиндровый замок. Но против моего врезного «Чабба» без ручки, но с цилиндрами из фосфористой бронзы в выемках под ключ, он бесполезен – это известно любому, кто подвергся хотя бы неделе оздоровительной дрессуры в «Борстале». [69]69
«Борстал» – исправительное учреждение для преступников от 16 лет до 21 года; находился в ведении Министерства внутренних дел; первое такое заведение было открыто в Борстале, пригороде Рочестера, графство Кент, в 1902 г.
[Закрыть] Мне это не понравилось. Зеленые щеглы не оттачивают мастерство в пентхаусах на пятых этажах особняков по Аппер-Брук-стрит.
Я впервые задумался об этом – и чем дальше, тем меньше мне это нравилось.
– Джок, – произнес я. – Если мы спугнули его, пока он вскрывал замок, то почему же его не оказалось на месте, когда мы его спугнули? А коли на месте его не оказалось, откуда ему было знать, что нас двое? И если он бросил эту затею до того, как выскочил ты, почему он тогда бросил такую полезную карточку и зачем колобродился в лифте, а не... э-э... а-а... «по-быстренькому смылся»?
Джок несколько приоткрыл себе рот, чтобы помогло процессу мышления. Я видел – ему больно.
– Неважно, – любезно промолвил я. – Я знаю, каково тебе. У меня тоже болит. Сдается мне, что негодяй просто сунул картонку в замок, чтобы сработала сигнализация, а потом затаился в лифте. Когда же ты выскочил, он рванул вниз, чтобы тебя отвлечь. Затем – снова наверх, на третий, зная, что ты, как разумный парнишка, станешь дожидаться его внизу; из лифта на площадку и пешком на пятый, зная, что со мной можно справиться и в одиночку. Справившись, он слышит твое приближение, прячется за дверью и тихонько исчезает, пока ты приходишь на помощь своему молодому хозяину. Все призвано оставить меня одного, причем с открытой дверью, а тебя на пару минут с дороги убрать. Задуматься нам нужно не о том, как, и даже не о том, кто, – а о том, зачем.
– Чего-нть забрать...
– Если так, то это «что-нть» должно быть чем-то портативным, легко обнаружаемым – ибо много времени он себе позволить никак не мог, – и чем-то крайне важным, чтобы риск его стоил. К тому же, вероятно, – нечто прибывшее сюда недавно, поскольку от всего этого предприятия разит ароматом импровизации.
– ...или чего-нть забыть, – продолжал Джок с беспощадной логикой.
Я подскочил, отчего мигрень моя взвилась на дыбы и сокрушила меня своей десницей. То была мерзкая мыслишка, да еще какая...
– Но что, на всем белом свете, тут можно забыть? – пропищал я, ужасаясь ответа.
– Ну, например, жучок, – ответил Джок. – Или пару унций героина – чтоб хватило вас на годик упечь. Или, скажем, фунт пластида...
– Я возвращаюсь в постель, – твердо заявил я. – И не желаю иметь к этому никакого отношения. Бомбы никто не заказывал.
– Нет, мистер Чарли, вам надо к тому хренделю, замсекретаря. Я сгоняю щас в гараж и пригоню большую банку для варенья.
– Что? И оставишь меня одного в квартире, усеянной минами Теллера? [70]70
Эдуард Теллер (1908-2003) – американский физик венгерского происхождения, участник Манхэттенского проекта по созданию атомной бомбы.
[Закрыть] – взвыл я.
Но он уже пропал. Горько сетуя, я облачился в случайный ассортимент приличной одежды, на цыпочках пересек квартиру и спустился. Ничто у меня под ногами не взорвалось.
Джок ожидал меня на уровне улицы в «роллсе» – и особым подарком для меня стало то, что он надел шоферскую фуражку. Когда мы прибыли в Министерство, он даже выскочил вперед и распахнул мне дверцу – знал, что это меня приободрит, господи его благослови.
Знаете, честное слово – я не могу припомнить, чего это было Министерство; дело происходило вскоре после администрации Уилсона, [71]71
Гаролд Уилсон (1916-1995) – премьер-министр Великобритании в 1964-1970 и 1974-1976 гг. Лидер Лейбористской партии в 1963-1976 гг.
[Закрыть] изволите ли видеть, а вы же помните, как он их все перепутал и поменял все названия. Говорят, по мостовым Уайтхолла до сих пор сиротливо скитаются заблудшие госчиновники, хватают прохожих за рукава и умоляют показать им путь к Министерству технической интеграции. Жалованья им, разумеется, поступают по-прежнему из-за Жиро, [72]72
Национальный Жиробанк – государственный банк Великобритании, созданный в 1968 г. (до 1978 г. назывался «Национальное Жиро») для организации эффективной системы денежных переводов через почтовые отделения.
[Закрыть] но больнее всего им сознавать, что родные Министерства до сих пор их не хватились.
Как бы то ни было, Джок оставил меня у этого Министерства, и разнообразные сверхъюноши повлекли меня от одной двери к другой: каждый юноша одет был изумительнее предыдущего, каждая дверь – тяжелее и безмолвнее прежней, – пока я не остался наедине с Л. Дж. Присядом. Я подготовился ко встрече с неким английским полковником Блюхером – однако совершенно ничего общего. Огромный, жовиальный, ширококостный и соломенновласый парняга спустил сапоги с пожеванного стола и накатил на меня, лучась весельем.
– Ха! – взревел он. – Капитально! Рад видеть вас на ногах и в добром здравии, молодой человек! После напряженки лучше всего – вскочить и снова в бой. Нил иллегитимус карборундум, [73]73
Афоризм на «кухонной латыни», родившийся в недрах британской разведки в начале Второй мировой войны.
[Закрыть] а? Не давайте ублюдкам себя измотать!
Я немощно захихикал и провалился в пухлое кожаное кресло, на которое он мне указал. Пока я озирался, в моих безжизненных руках материализовались сигары, виски и содовая. Мебель сюда, несомненно, стеклась из сельского прихода, что классом повыше: сколочено все на совесть, но какое-то потоптанное. Прямо передо мной над хозяйским креслом со школьной фотографии щурились и таращились шестьдесят крысят; над ними висел обломок весла с «Восьмерок» [74]74
«Восьмерки» – традиционные соревнования по гребле между восьмерками колледжей Оксфордского университета.
[Закрыть] – расколотый, обожженный, цветов Сент-Эдмунд-Холла. В углу громоздилась старая медная гильза корабельного орудия, набитая крепкими битами и рапирами со старомодными гардами «бабочкой». Две стены были завешаны ранними английскими акварелями – добротными, унылыми и синеватыми. Нет ничего тоскливее, как говаривал сэр Карл Паркер, [75]75
Карл Теодор Паркер (1895-1992) – английский художественный критик, знаток графики, коллекционер, куратор музея Ашмола (1945-1962).
[Закрыть] ранних английских акварелей; разве что выцветшая ранняя английская акварель. Но я съел на таких не одну деловую собаку и всегда глубоко их уважаю.
– Понимаете в акварелях? – поинтересовался Присяд, проследив за моим взглядом.
– Немножко, – ответил я, глядя ему прямо в глаза. – У вас тут Дж. М. У. Тернер с Луарой, а это неправильно, потому что оригинал в Ашмоле; превосходный Кэллоу [76]76
Уильям Кэллоу (1812-1908) – английский художник и гравер.
[Закрыть] – примерно 1840 года; Фарингтон, [77]77
Джозеф Фарингтон (1747-1821) – английский художник-пейзажист и картограф, больше известный своими дневниками.
[Закрыть] которого надо бы почистить; полихромный Джеймс Бурн [78]78
Джеймс Бурн (1775-1836) – английский художник-пейзажист и преподаватель живописи.
[Закрыть] – такие редки; сенокосный луг Питера де Винта [79]79
Питер де Винт (1784-1849) – английский художник-пейзажист, преподаватель живописи, популярный акварелист.
[Закрыть] с перекрашенным небом; великолепный Джон Селл Котман; [80]80
Джон Селл Котман (1782-1842) – английский пейзажист-романтик, писал акварелью и маслом, преподавал живопись.
[Закрыть] парочка довольно броских Варли [81]81
Могут иметься в виду английские художники: Корнелиус Варли (1781-1873) – ученый и акварелист, писавший главным образом классические сцены; его старший брат Джон Варли (1778-1842) – акварелист и астролог, близкий друг английского поэта Уильяма Блейка (1757-1827), который иллюстрировал книгу Джона Варли «Головы видений»; либо пейзажист Уильям Флитвуд Варли (1785-1856).
[Закрыть] из его последнего периода; Пэйн, [82]82
Могут иметься в виду английские художники Генри Артур Пэйн (1868-1940) или Уильям Пэйн (ок. 1760-1830).
[Закрыть] репродукцию которого напечатали в «Знатоке» еще до войны; Роулендсон, [83]83
Томас Роулендсон (1756-1827) – английский художник, первоначально акварелью и тушью писал сцены в стиле рококо из английской жизни времен короля Георга, впоследствии стал иллюстратором.
[Закрыть] которого Сабин выставлял на торги году так в 1940-м; Фрэнсис Николсон [84]84
Фрэнсис Николсон(1753-1844) – английский художник.
[Закрыть] – у него Скарборо все выцвело и порозовело, а он просто не мог не брать индиго; и, наконец, самый ценный Козенс [85]85
Могут иметься в виду английские художники Александр Козенс (1717-1786) – весьма уважаемый теоретик живописи и первый британский художник, писавший исключительно пейзажи; или его сын, Джон Роберт Козенс (1752-1797) – акварелист, пейзажист-романтик, также писавший исторические сцены.
[Закрыть] и самый утонченный Эдридж, [86]86
Генри Эдридж (1769-1821) – английский художник-миниатюрист.
[Закрыть] которые мне только попадались.
– Мать моя... – вымолвил Присяд. – Отличный результат, Маккабрей. Теперь я вижу – в акварелях вы смыслите.
– Трудно удержаться и не блеснуть, – застенчиво отозвался я. – Дело в сноровке вообще-то.
– Учтите, Эдриджа мне продали как Гёртина. [87]87
Томас Гё рти н (1775-1802) – английский акварелист, пейзажист-романтик.
[Закрыть]
– Так обычно и бывает, – просто ответил я.
– Ну ладно, слушайте – что бы вы мне дали за всю эту кучу?
Торговцу надо привыкать к такому. Раньше я то и дело обижался – пока не познал ценность денег.
– Две тысячи и двести пятьдесят, – сказал я, по-прежнему не отводя от него прямого взора.
Он поразился:
– Фунтов?
– Гиней, – ответил я. – Естественно.
– Господи благослови мою душу. Я перестал покупать много лет назад, когда закрылась старая добрая «Галерея Уокера». [88]88
«Картинная галерея Уокера» – ценное собрание картин итальянских и фламандских мастеров, а также английских художников, как старых, так и современных. Открылась в Ливерпуле в 1877 г. и названа в честь основателя Эндрю Уокера.
[Закрыть] Я знал, что цены выросли, но...
– Цены вот на эти упадут, если вы не уберете их из солнечной комнаты. Им уже хватит выгорать, больше они не вынесут.
Через десять минут он дрожащими пальцами принял от меня чек. Я оставил ему Николсона в обмен на Алберта Гудвина, [89]89
Алберт Гудвин (1845-1932) – английский пейзажист, от реализма перешел к более экспериментальным методам живописи.
[Закрыть] который висел у него в гардеробной. Наружная дверь его кабинета приоткрылась на щелочку и вновь закрылась с почтительным щелчком. Присяд виновато вздрогнул и посмотрел на часы. Половина пятого – он опоздает на поезд. Как и его прекрасные юноши, если он себя не пришпорит.
– Повторяйте за мной, – деловито сказал он. – Я, Чарли Страффорд Ван Клееф Маккабрей, истинный и верный слуга Ее Британского Величества, торжественно клянусь...
Я воззрился на парнягу: он что – сомневается в моей чековой книжке?
– Ну же, – сказал он. – Излагайте, старина.
Я изложил – строку за строкой: поклялся служить преданным посланником Ее Величества как в ее владениях, так и за их пределами, невзирая на, до сего времени и впредь, что бы там ни было и помоги мне господь. После чего Присяд вручил мне ювелирную шкатулочку с серебряным песиком алкоголичной наружности, документ, начинавшийся фразой «Мы, Барбара Касл, [90]90
Барбара Касл, баронесса Блэкберн (1910-2002) – английский политический деятель левого толка, впоследствии активная лейбористка. В правительстве Уилсона занимала ряд министерских постов.
[Закрыть] настоящим запрашиваем и требуем», и красную кожаную папку с золотым тиснением «Сент-Джеймсский Двор». Я подписывался, пока у меня не заболела рука.
– Не знаю, в чем тут дело, и знать не желаю, – повторял Присяд, пока я расписывался. Я уважил его пожелания.
Юноши переместили наружу мою персону, злобно взирая на меня за то, что пришлось опаздывать на поезда. Существа с устоявшимися привычками, в чем их винить. Сам бы я такой жизни не выдержал.
Мартленд запарковался на двойной желтой линии снаружи – он потрясал регалиями своего чина перед сворой инспекторов дорожного движения; еще миг – и он велит им пойти постричься. Сердито махнув мне, чтобы я садился в его кошмарный плетеный «мини», он отвез меня в американское посольство, где какой-то скучающий рохля заляпал мои новые бумаги печатями Государственного департамента и пожелал «оччень, оч-чень удаччного виззита в СШ нашей А». Затем – назад, в квартиру, где я дал Мартленду выпить, а он в обмен вручил мне бумажник, набитый авиабилетами, грузовыми ваучерами и тому подобным, а кроме того – отпечатанный листок с расписаниями, фамилиями и процедурами. (Чудовищная ахинея, эта последняя часть.) Мартленд отмалчивался, дулся – что-то его тяготило. Сказал, что прошлой ночью меня поставил на уши не он и ему глубоко плевать, кто это сделал. С другой стороны, его это не особенно удивило – скорее он досадовал. Я подозревал, что он и сам начинает подозревать: та запутанная сеть, что мы плетем, запутала и наши кальсоны. Как и я, он уже толком не понимал, кто тут кем манипулирует.
– Чарли, – веско вымолвил он, возложив ладонь на дверную ручку, – если вы случайно водите меня за нос с этой картиной Гойи или столь же случайно подведете меня с этим делом Крампфа, мне придется вас прикончить – вы это понимаете, я надеюсь? Вообще-то мне, возможно, и так придется это сделать.
Я пригласил его ощупать мой затылок, который напоминал сбившийся с пути истинного зоб, но он в оскорбительной манере отказался. Выходя, захлопнул дверь, и отметина свинцовой дубинки отдалась во мне сотрясением.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ...Влача по воздусям иного Ганимеда
На крыльях прореженных, но могутных —
Такие птицелов уж не пропустит,
Короче: оперен, как царь эфира,
Не куропатка. Если ж Парацельс
Такую йоту весит, то твои атомы
Подавно безвоздушны от любви...
...ну, словом – нет, куда там,
И буквы хватит, стоит тебе вздрогнуть,
А Парацельсу мысль о том сплести, —
И легче вздоха, и нежнее смерти
Туда тебя перенесу...
«Парацельс»
Я отбывал в Америки – настал первый день каникул. Я спрыгнул с кровати, требуя ведерко и совок, сандалики и панамку. Затем без помощи каких бы то ни было стимулянтов спорхнул вниз, распевая:
А завтра буду я далече,
И больше педелей не встречу, —
чем немало обеспокоил Джока, который хмуро собирал мои пожитки к американским приключениям.
– С вами все в порядке, мистер Чарли? – гадко осведомился он.
– Джок, я даже не могу тебе сказать, в каком порядке со мной всё...
Долой латынь, к чертям французский,
Нам не сидеть на лавке узкой, [91]91
Традиционный европейский школярский стишок.
[Закрыть] —
продолжал себе я.
Стояло прекрасное утро – оно заслужило бы «проксиме акцессит» [92]92
Зд.: ближней проходки (искаж. лат.).
[Закрыть] от самой Пиппы. Солнце сияло, канарейка просто ревела от радости. Завтрак состоял из холодного «кеджери», которым я положительно набил утробу – нет ничего приятнее, – и залил бутылочным пивом. Джок несколько дулся оттого, что его не берут с собой, хотя на самом деле ему не терпелось остаться в квартире хозяином; полагаю, в мое отсутствие он будет созывать друзей на партии в домино.
Затем я просмотрел скопившуюся примерно за неделю почту, заполнил бланк взноса на текущий счет, выписал несколько чеков на особо докучливых кредиторов, протелефонировал «Фифе-по-вызову» и продиктовал дюжину писем, после чего приступил к ланчу.
Перед всякой длительной экспедицией я обычно принимаю внутрь такой же ланч, как тот, что Крыс приготовил для Морского Крыса, и они съели его, сидя на травке дорожной обочины. Крыс, как помните вы, мой образованный читатель, «...сложил непритязательный провиант, куда... с тщанием включил ярд длинной французской булки, колбасу, в которой пел чеснок, немного сыра – тот лежал и плакал, а также длинношеюю флягу, оплетенную соломой и содержавшую в себе жидкое солнышко, собранное и засыпанное в закрома на дальних южных склонах». [93]93
Кеннет Грэхем (1859-1932). Ветер в ивах (1908), гл. IX.
[Закрыть]
Мне жаль тех, чья слюна не истекает от сочувствия к сим восхитительным строкам. У скольких мужчин моего возраста вкусы и аппетиты отдаленно диктуются этими – более чем полузабытыми – словами?
Джок отвез меня на двор мистера Спинозы, где мы загрузили «Серебряного Призрака» моими чемоданами (один – свиной кожи, другой – парусиновый) и сумкой с книгами. Десятник Спинозы с едва ли не японским вкусом не стал выправлять кувалдой вмятинку от пули в дверце, но рассверлил ее и инкрустировал диском из полированной латуни с аккуратно выгравированными инициалами Спинозы и датой, когда тот отправился на встречу со своим ревнивым богом – «Творцом творцов всех сотворенных марок», как умело ввернул Киплинг. [94]94
Редьярд Киплинг (1865-1936). Из стихотворения «Умирающий шофер».
[Закрыть]
С великим трудом нам со Спинозой удалось отговорить Крампфа ставить на «Призрака» коробку скоростей с синхронизацией: теперь каждая звездочка и шпиндель в ней были идеально точной копией оригинального содержимого, а тридцать тысяч миль симулированного пробега с большой любовью были втерты в них шкодливым подмастерьем. Шестерни сцеплялись так, что мне приходила на ум теплая ложка, погружающаяся в крупную порцию икры. Десятник же предпочитал метафору более общего свойства, нежели икра: он уподобил коробку передач торопливому соитию с дамой доступных достоинств, коей он имел обыкновение покровительствовать. Я уставился на него – парняга был почти вдвое старше меня.
– Я восторгаюсь вами! – вскричал я, восторгнувшись. – Как же удается вам сохранять подобную вирильность на закате дней ваших?
– Что тут скажыш, сэр, – скромно отвечал он. – Вся вырыльность – с рождения да от воспытания. Папаша мой куда как жуткий был челывек, и то волысня по всей спыне до самый смерти была, что твоя метла дворницкыя. – Он смахнул прочь скупую мужскую слезу. – Не то чтобы мне когда-ныбудь не хотелось исполнить дамскый капрыз. Но иныгда, сэр, это как мырмыладину в копылку пыхать.
– Я вас понимаю, – сказал я.
Мы с чувством пожали друг другу руки, он с достоинством принял вороватую десятку, мы с Джоком уехали. Все в мастерской махали нам вслед – кроме шкодливого подмастерья, который писался от затаенного хохота. Мне кажется, он полагал, будто я положил на него глаз, будьте любезны.
Наше следование в Лондонский аэропорт было едва ли не королевским; я поймал себя на том, что воспроизвожу в точности то восхитительное эллиптичное, вполне неподражаемое мановение с закруткой вниз, коим столь отличается Ее Величество Елизавета, Королева-Мать. [95]95
Елизавета II (р. 1926) – королева Великобритании с 1952 г., дочь Георга VI.
[Закрыть] Естественно, ожидаешь некоего «ампрасмана» [96]96
Усердия (искаж. фр.).
[Закрыть] зрителей, коли бесшумно поспешаешь сквозь Лондон и его предместья в антикварном «роллс-ройсе» чистейшей белизны и стоимостью в 25 000 фунтов стерлингов, однако признаюсь: веселый смех, вызванный нашим проездом, – праздничный настрой толп – меня озадачил. Только прибыв в Аэропорт, я обнаружил три надутых «французских письма», огромных, как воздушные шарики, которые шкодливый подмастерье привязал к укосинам нашего верха.
В Аэропорту мы отыскали двух угрюмых бестий, отрицавших само существование такого автомобиля, такого авиарейса и даже такой авиалинии. Джок в конце концов выбрался из-за руля и произнес им три коротких и очень грязных слова, после чего нужные документы обнаружились в одно мгновение налитого кровью ока. По совету Джока я дал им «никер», [97]97
Никер – жаргонное обозначение фунта стерлингов.
[Закрыть] и вы удивитесь, насколько быстро завертелись шестеренки. Бестии сцедили из «роллса» горючее и отсоединили аккумуляторы. Из некой цитадели выплыл юный красавчик с огромными ресницами и достал из кожаного футляра щипцы. На всех открывабельных апертурах «Призрака», который уже покоился на поддоне, возникли маленькие свинцовые пломбы, после чего юнец подмигнул Джоку, осклабился мне и улепетнул к своей вышивке. Выступил вперед таможенник, за всем этим наблюдавший, и забрал все клочки бумаги, выданные мне парнягой из МИДа. За поддон зацепился милый маленький трактор и куда-то с ним попыхтел. Никогда еще «роллс-ройс» не выглядел так глупо. Вот, похоже, и все. Джок проводил меня до Пассажирского Корпуса, и я позволил ему угостить меня выпивкой – Джоку нравится на людях держать хвост пистолетом; после чего мы по-мужски грубовато попрощались.
Мой рейс объявило кряканье Утенка Доналда [98]98
Утенок Доналд – вечно недовольный раздражительный утенок в матросском костюмчике, один из наиболее популярных мультипликационных персонажей, созданных на студии Уолта Диснея.
[Закрыть] из громкоговорителя; я поднялся и повлек стопы навстречу статистическому маловероятию гибели в авиационной катастрофе. Лично меня такая кончина страшит мало – какой цивилизованный человек не предпочтет смерть Икара месиву, которое останется от него на Автостраде после наезда «фордом-плебсом».
Когда нам снова позволили расстегнуть ремни, славный американец, сидевший рядом, предложил мне громадную и прекрасную сигару. Он был так застенчив и так мило звал меня «сэром», что я не устоял. (Сигара действительно оказалась прелестна – из «ателье» Генри Апманна.) [99]99
Генри Апманн – европейский банкир, в 1844 г. начавший производство сигар в Гаване. Его фирма обанкротилась в 1922 г., после чего сигары этой марки производятся в Доминиканской республике.
[Закрыть] Конфиденциально и внушительно американец сообщил мне, что кончина в авиакатастрофе статистически маловероятна.
– Что ж, недурственная новость, – хихикнул я.
– Статистически, – толковал он далее, – вы в гораздо большей опасности, проезжая одиннадцать миль по трассе на трехлетней давности машине, если верить лучшим актуариям.
– Так-таки, – отозвался я; а это выражение я употребляю, лишь когда славные американцы толкуют мне о статистике.
– Ставьте смело, – с теплотой в голосе сказал он. – Вот лично я каждый год пролетаю много, много тысяч миль.
– Что ж, вот оно как, – ответил я вежливо. – Или, вернее, вот вы как – своим примером доказываете, что цифры точны. Не так ли?
– Имен-но, – врастяжечку ответил он.
Мы погрузились в дружественное молчание, удовлетворенные правотой своего мышления, а сигары, подобно материнской груди, утишали наши страхи, пока наш серый тягловый конь из железа ускоренно влек нас через пролив Св. Георга, топоча своими яркими сандалиями. Через несколько времени американец склонился ко мне.
– Но перед самым взлетом, – пробормотал он, – не сжимается ли у вас очко – самую чуточку?
Я вдумчиво поразмыслил.
– Вообще-то скорее при посадке, – наконец ответил я, – а это, если поразмыслить, неправильно.
Несколько минут он это обмозговывал.
– Как в лифте, что ли?
– Именно.
Американец удовлетворенно гмыкнул, уверившись в собственной правоте: у всех мужчин на самом донышке есть сфинктер, если позволено мне будет изобрести поговорку.
Покончив с церемониями, мы оба извлекли свою работу – как две старушки с лоскутными одеялами на посиделках. Моя имела форму безотрадного немецкого томика о Сеттеченто [100]100
Сеттеченто (ит.) – XVIII век как период в литературе и искусстве.
[Закрыть] в Неаполе (а чтобы эта эпоха наводила тоску, потребен истинно немецкий «кунсткеннер»), [101]101
Знаток искусства (искаж. нем.).
[Закрыть] сосед же мой расстегнул молнию на папке, набитой компьютерными распечатками, до бесконечности непостижимыми. Я какое-то время поборолся с варкавой прозой [102]102
Аллюзия на стихотворение Льюиса Кэрролла «Jabberwocky» (пер. Д. Орловской).
[Закрыть] доктора Пепплдырца – лишь немецкие поэты ясно изъясняются прозой, – после чего закрыл глаза и горько задумался, на кого из моих врагов работает славный американец.
В своем, иначе безупречном, спектакле он сделал одну ошибку – не представился мне. Вам когда-нибудь удавалось перемолвиться хотя бы тремя словами с американцем без того, чтобы визави не назвал свое имя?
А со среды я, похоже, обзавелся огромным количеством врагов. Самой вероятной и наимерзейшей возможностью, вызывающей наибольший жим очка, оставалась компания полковника Блюхера – какую бы он ни водил. Мартленд со своей островной ограниченностью – кошмарный ублюдок, но ему никогда не удастся стряхнуть благословенное британское здравомыслие. Иное дело – неумолимые и невероятно богатые агентства Правительства Соединенных Штатов. Слишком серьезные, слишком преданные; они верят, что все это – взаправду.
В моем желудке заплескались соки кислотного гидролиза, спущенные с цепи «ангстом», [103]103
Страх, беспокойство, тоска, тревога (искаж. нем.).
[Закрыть] и тонкая кишка тяжко заурчала. Я с упоением приветствовал стюардессу и ее подносик мертвецкого мусора; его содержимое я заглотнул, как будто меня век не кормили, хотя мой славный американец от своего лишь отмахнулся – весь такой матерый, повидавший свет и статистически маловероятный.
Язву мою ничуть не усмирили пластиковый копченый лосось, резиновая отбивная в стекловидном заливном, куриная какашка, обернутая полиэфирным беконом и полуоттаявшая клубничина в плюхе пены для бритья; и тем не менее я нашел в себе силы рассмотреть иную возможность, а именно: что я ошибаюсь и мой сосед по сути – всего лишь добропорядочный американский болван. (Это как болван британский, только манеры получше.)
Зачем, в конечном итоге, кому-то подсаживать ко мне подобного человека? Что я могу такого выкинуть на перелете? Что, если до этого дойдет, может на перелете выкинуть он? Выжать из меня чистосердечное признание? Не дать мне захватить управление воздушным судном или низвергнуть Конституцию Соединенных Штатов? Да и к тому же, зачем тратить агента, ведь после нескольких часов такой соседской близости мне вряд ли удастся не узнать его в будущем? Нет; он явно должен быть тем, кем кажется, – равнодушно-честным чиновником, быть может, из какой-нибудь супер-исследовательской фирмы, что продают Госдепартаменту рекомендации, где лучше развязать очередную локальную войну. Я повернулся к нему тепло и расслабленно, преисполнившись новой уверенности. Тот, кто курит «Апманны», не может быть совсем уж плохим человеком.
– Послушайте. Вы меня простите, но – чем вы занимаетесь? – поинтересовался я настолько по-британски, насколько смог. Он радостно свернул гармонику компьютерной бумаги, с которой сражался (хотя это несложно для тех, кто способен справиться с американской воскресной газетой), и дружелюбно посмотрел на меня.
– О, я всего лишь э-э... соотносил, э-э... сортировал, э-э... и сооценивал вот эту очень, очень сложную компьютерную распечатку затратно-товарооборотных данных по розничному мультиплексу в э-э... Великобритании, сэр, – откровенно объяснил он.
Я не отводил от него взгляда, и брови мои вздымались маленькими, мельчайшими вежливыми вопросительными значками, мерцавшими с моего чела.
– Рыба с картошкой, – пояснил сосед.
Я слегка уронил нижнюю челюсть, достигнув, на мой взгляд, еще более британского эффекта.
– Рыба с картошкой?
– Точно. Думаю купить.
– О. Так-таки. Э, и много?
– Ну-у, да... как бы всю.
Я покормил заинтересованные вопросительные физиономии, и он продолжил – и уже не останавливался. Выяснилось, что рыба с картошкой представляют собой последний оплот 100-миллионно-фунто-стерлинговой промышленности Великобритании, доселе не расчихвощенной, и он как раз собирается ее расчихвостить. Семнадцать тысяч фритюрниц, почти все независимые, причем многие – лишь маргинально прибыльные, перерабатывают полмиллиона тонн рыбы, миллион тонн картофеля и сто тысяч тонн жира и масла. Используют они, как сообщил мне славный американец, ту рыбу, которой предпочитает снабжать их «поставщик», и платят за нее столько, сколько приходится; жарят, по большей части, в масле, которое даже готтентот пренебрежительно отверг бы как сексуальный лубрикант. Сосед нарисовал мне ужасающую картину настоящего и розовую – будущего, когда он скупит все заведения и франшизует их обратно на своих условиях.
Все это представлялось мне крайне здравым, и пока он значительно бубнил, я решил временно поверить в его подлинность – по крайней мере, пока мы не приземлимся. Вообще-то мы с ним даже задружились – вплоть до того, что он пригласил меня погостить у него в квартире. Ну, настолько я ему, само собой, не поверил, поэтому, боюсь, пришлось известить его, что я гощу в Британском посольстве. Сосед глубокомысленно взглянул на меня, а затем поведал свою мечту: убедить английского герцога возглавить эту его английскую компанию.
– Капитальная идея! – от всей души произнес я. – Их чересчур много не бывает. Чудесные работнички, все до единого. Только учтите, за настоящих герцогов в наши дни довольно жесткая конкуренция; даже коммерческим банкам, похоже, больше не удается их удерживать – так быстро они разбегаются в бродячую торговлю. Теперь, конечно, они снова могут выползти на свет, раз у нас больше нет Уилсона, однако на вашем месте я бы удовлетворился маркизом или связкой графьев. Их ассортимент гораздо обширнее, а спеси меньше.
– Графьев? – переспросил он. – Слушайте, а вам случайно не знаком граф Сноудон? [104]104
Энтони Чарлз Роберт Армстронг-Джоунз, 1-й граф Сноудон (р. 1930) – фотограф, кинодокументалист. Бывший супруг Ее Высочества принцессы Маргарет, титул «граф Сноудон» был учрежден специально для него в 1961 г.
[Закрыть] – Глаза моего соседа блистали невинностью, но я вздрогнул, будто повинная голова при вручении жуткой повестки.
– Разумеется, нет, – чирикнул я. – Нет нет нет. Он, опять-таки, – совершенно иной коленкор; к тому же у него уже есть работа – в Конструкторском центре, мне кажется, там ужасная публика, кроме него, само собой, конструирует слоновьи вольеры для Зоопарка, и я уверен, велли-коллепные. Очень способный. Просто капитальный парняга. Счастливо женат; такая миленькая у него женушка. Да. – Я затих. Он же неумолимо не унимался.
– Пырстйте, но вы-то сами – аристократ?
– Нет нет нет, – повторил я, ерзая от смущения. – Ничего подобного. Гнилой побег. Я всего лишь дворянин, причем единственный титул прикарманил мой братец: отец мой как бы оказал мне любезность, ха ха. – Сосед изумленно и встревоженно воззрился на меня, поэтому я попробовал объяснить: – Англия – совершенно не то, что Континент, изволите ли видеть, она даже на Шотландию в этом смысле не похожа. «Благородство во всех коленах» на «сез картье» [105]105
Шестнадцать четвертей (искаж. фр.).
[Закрыть] – об этом мы предпочитаем не распространяться: я бы решил, что не наберется и полудюжины семейств, ведущих начало непосредственно от рыцаря Норманнского завоевания. Как бы то ни было, – болботал я, – никому в здравом уме не захочется вести родословную от этой братии. Завоевание было помесью акционерного общества и золотой лихорадки на Юконе; сам Вильгельм-Зав выступал кем-то вроде первобытного Сесила Робертса, [106]106
Сесил Эдрик Морнингтон Робертс (1892-1976) – английский журналист и писатель, был крайне плодовит.
[Закрыть] а в приверженцах у него значились бродяги, сутяги, педерасты и комические куплетисты.
