Текст книги "Мальчик на главную роль"

Автор книги: Кира Михайловская

Соавторы: Михаил Шамков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава тридцать четвёртая, в которой объединились все ребята, плохие и хорошие

Я, наверно, здорово вздремнул. Потому что, когда я проснулся, было светло. Небо было нормального небесного цвета, и по нему даже бежали облака, хотя при чём тут облака? Меня Тамерлан занимал. И то, как его лучше спасти и спрятать. Я посидел немного на ящике, обдумывая все дела, и у меня появились кое-какие мысли. Я проверил, хорошо ли привязан Тамерлан, и пошёл дежурить у ворот.

Прошла в школу наша уборщица тётя Нюша, буфетчица, учитель труда, какие-то ребята, но никто из знакомых не шёл. И вдруг я увидел Репу. Он вылезал из соседней парадной, раскачиваясь, как атлет перед метанием диска. Только на атлета он не был похож, длинный, тощий и узкий, как пласт жвачки.

– Репа! – окликнул я.

Он нехотя оглянулся и остановился.

– Чего тебе?

– Иди сюда!

– Чего идти?

– Дело есть, – сказал я.

Репа смерил меня презрительным взглядом с ног до головы.

– С тобой, что ли, дело, звезда экрана?

– Иди, покажу что-то.

Репа пошёл лениво. Он раскачивался вправо и влево. Ему очень не хотелось идти. Но когда он издали увидел Тамерлана, то перестал раскачиваться, перестал смотреть презрительно и недовольно. Он пошёл быстро, почти побежал и остановился рядом с Тамерланом. Он смотрел и глазам своим не верил. Потом оправился и сделал вид, что это его нисколько не удивляет.

– Настоящая?

– Потрогай! – сказал я.

И тут оказалось, что Репа, который не боится никого в нашей школе, боится потрогать живую лошадь.

– Смотри! – Я похлопал Тамерлана по морде.

Тогда и Репа осторожно протянул руку. Тамерлан ткнулся ему в ладонь своими тёплыми губами. И Репа улыбнулся.

– Её хотят за сто рублей на комбинат продать на мясо, – сказал я.

– Кто? – вскинулся Репа. Было видно, что он готов сейчас набить морду тому, кто продаст Тамерлана на мясо.

– Чтобы его спасти, надо собрать денег – ну, вроде выкупа, понимаешь?

– Что же я, гибон, что ли? – сказал Репа. – Пара пустых!

– Ты подежурь здесь, – усадил я Репу на ящик, – а я ребят из класса поймаю.

Милка Астахова шла в школу, конечно, одна из первых. Нос у неё задирался, и она ничего не видела впереди себя. В одной руке она несла портфель, а в другой банку. Я ей махнул рукой, но она не видит. Чешет себе по тротуару. Я тогда подскочил и говорю:

– Милка!

Она как крикнет – и банку на тротуар уронила. А из банки – я смотрю – змея вылезает.

– Не бойся, – говорит Милка, – это уж. Я его у знакомых выпросила для нашего живого уголка.

А тут вокруг нас уже прохожие собираться начали. Мне такое внимание ни к чему, и я Милке говорю:

– Бросай своего ужа, пошли, что я тебе покажу!

Но она бросать ужа ни за что не хочет, а запихивает его обратно в полиэтиленовую банку и говорит прохожим:

– Не беспокойтесь! Это уж. Из всего отряда змей и пресмыкающихся это самое безобидное животное…

Ну, думаю, сейчас лекцию читать будет!

– Милка, – говорю, – сунь его в портфель и пойдём. Что я тебе покажу!

– А разве ты уже выздоровел? – спрашивает Милка.

Между прочим, первый человек, который мне такой вопрос задал. Я даже немного опешил, потому что забыл, что я болен.

– Разве не видишь? – говорю. – Идём!

– А почему же ты в школу не ходишь? – спрашивает Милка.

И зачем именно её я встретил? Липучка. Приставала. Выскочка.

– Идём, что покажу…

Только мы сунулись в подворотню, а оттуда на нас Кирилл движется со своим отцом. Отец с большим жёлтым портфелем, в очках.

– Кирилл, – говорит Милка, – смотри, что в банке! Догадываешься, кто это?

– Не кто это, а что это, – говорит Кириллов отец и ставит портфель на пол, а банку берёт в руки.

Милка счастлива, она тут же начинает тараторить про пресмыкающихся, а я себя проклинаю, что с ней связался.

Но зря я себя проклинал. Именно Милка была тем самым человеком, который был нам с Репой необходим. У неё был большой организационный опыт. Она всё могла организовать. И как только она увидела Тамерлана, то сразу про своего ужа забыла и даже оставила его около ящика, когда, наахавшись вдоволь и насмотревшись, побежала в школу собирать завтраки и деньги.

Кирилл, так тот просто сказал:

– Я в школу не пойду. Я буду здесь дежурить.

– А это видел? – Репа показал ему фигу. – Может, не ты будешь здесь дежурить, а я? А ты, маменькин сынок, давай двигай вперёд. Учись на учёного.

– Оставь, – сказал я Репе. – Если мы начнём ссориться, ничего у нас не выйдет.

Репа промолчал и отошёл в сторону.

– Я домой забегу, – осенило вдруг Кирилла, – картошки ему принесу поесть.

Через пять минут он и верно притащил полную сетку картошки. Я удивился, увидев его с этой сеткой:

– Как это ты смог вынести?

– Ерунда! – сказал гордый Кирюха. – Я матери сказал, что у нас посадки. Что мы картошку будем в ящики сажать. Она спросила: «Как?» Я сказал: «Глазка́ми».

Репа заржал так, что испугал Тамерлана.

– Глазка́ми, – хохотал он и хлопал себя по коленкам. – А ты, оказывается, ничего. Подходящий мужик. Как зовут тебя?

– Кирилл, – ответил я за Кирюху.

Может быть, теперь Репа не будет называть Кирилла маменькиным сынком.

Каждую перемену Милка приносила нам завтраки и деньги.

– А ты сам-то ел? – спросил меня Кирюха и достал из ящика, в который мы сваливали еду, бутерброд с ветчиной. – Ешь!

Я посмотрел на Тамерлана, не обидится ли он, но он медленно жевал яблоко и ни на кого не смотрел.

– Он ветчину всё равно не ест, – сказала Милка.

– Ты откуда знаешь? – спросил Репа.

– Он относится к отряду парнокопытных млекопитающих. Он не должен есть мясо.

Репа считал деньги. Они лежали в большом Милкином пенале. И хотя была собрана целая куча денег – четыре рубля восемьдесят семь копеек, – всё равно было мало.

– Я могу ещё бутылки сдать, – предложил Репа.

– Какие бутылки? – удивилась Милка.

– Отцовы. Рубля на полтора наберётся.

– У тебя не примут, – сказал я. – У несовершеннолетних не берут.

– Это я-то несовершеннолетний? – удивился Репа. – Да я с девяти лет совершеннолетний. Ну, я пошёл!

И Репа отправился сдавать бутылки.

– И я тоже пойду. Я договорилась с председателем совета дружины, что она объявит общешкольный сбор, – сказала Милка.

– А ты куда пойдёшь? – спросил я Кирилла.

– Я с тобой буду, – сказал Кирилл. – Астахова, – крикнул он вдогонку Милке, – ужа забери!

Глава тридцать пятая со счастливым концом

Внизу меня ждала машина. Михаил Иванович должен был отвезти меня на студию.

Телефонный звонок настиг меня у самой двери. Я вернулся.

– Приезжайте немедленно, – сказал взволнованный голос Натальи Васильевны.

– Но у меня встреча с художником на студии.

– А вы не можете перенести встречу?

– Что-нибудь с Алёшей?

– Ваше вмешательство необходимо. Приезжайте сейчас же.

Михаилу Ивановичу хорошо был известен адрес школы. Ещё на подъезде я заметил рядом со школой необычное движение. Поток ребят устремлялся во двор соседнего здания. Я попросил Михаила Ивановича подождать, а сам, выскочив из машины, быстро зашагал вместе со всеми. Мы прошли один двор, другой, нырнули в какую-то галерею и оказались в узком тупике, заполненном детьми. Ослепительное солнце заливало светом это волнующееся, живое, разноцветное, гудящее, как пчелиный улей, пространство. Я протиснулся вперёд. Никогда я не видел картины более удивительной, более странной и неожиданной.

Посреди каменного мешка, образованного стенами старинных домов, стоял белый конь. Не узнать его я не мог. Это Тамерлан стоял, приподняв перебинтованную ногу, выгнув шею и пугливо озираясь вокруг.

Неподалёку на перевёрнутом деревянном ящике, напрягаясь, вытянувшись, прямая и непреклонная, стояла директор школы.

– Я требую, – долетело до меня, – возвращения лошади соответствующим инстанциям.

Слова эти были встречены неодобрительным гулом.

– Я требую наказания виновных. Мы должны расследовать это позорное дело, которое пятном…

Я поискал глазами Наталью Васильевну и нашёл её. Она была растеряна. Да и было от чего растеряться!

Алёша, осунувшийся и ставший ещё более угловатым, решительно сжав губы, держал Тамерлана за уздечку. Я знал это выражение угрюмой, отчуждённой решительности на его лице. Когда-то по этому выражению я нашёл его среди тысячи людей. И сейчас узнавал это выражение с чувством такой же гордости, с каким отец узнаёт в сыне черты сходства с собой.

Наталья Васильевна заметила меня. Она приподняла руку в знак приветствия. Я протиснулся поближе, и она, наклонившись, тихо сказала мне, как и почему Тамерлан оказался здесь.

– И вот сейчас, – произнесла директор, – наш завхоз возьмёт лошадь и передаст её заинтересованным органам.

Коренастый крепыш, именуемый завхозом, с безмятежным видом шагнул вперёд, но шеренга ребят неожиданно сомкнулась перед ним. Они взялись за руки и стали заслоном на пути к Тамерлану. Конь пугливо отпрянул. Алёша едва удержал его за узду.

– Я требую, – сказала директор и слезла с ящика.

Ребята молчали. Девочки и мальчики, светлоглазые и темноглазые, сильные и слабые, большие и маленькие, они с одинаковой решимостью сцепили руки, заслонив Алёшу и коня.

Тогда я вышел вперёд и попросил слова у директора школы.

…Теперь я могу признаться вам в одной своей слабости. Я состарился, но так и не научился говорить сколько-нибудь складно. Ни в жарких спорах на студии, ни в проникновенных беседах с друзьями, ни с единственной женщиной, которую мне посчастливилось любить, ни даже на войне я не находил слов, способных служить хотя бы приблизительным отражением моих чувств и мыслей.

Откуда взялись эти слова в тот момент? Куда они исчезли из моей памяти, что даже не теперь, а гораздо раньше – в тот же день вечером – я не мог припомнить ни одного из них? Быть может, они вошли в сознание этих маленьких и решительных людей, перед которыми я стоял на ящике из-под картошки? Ведь если бы это было не так, разве поверили бы они тому, что я говорил?

А говорил я о Тамерлане. Благородная жизнь лошади, выносившей меня из огня, внезапно стала для меня биографией самого Тамерлана, и я рассказал им об этой жизни коня, полной самоотверженности, верности и преданности людям.

– Неужели, – спросил я, – вы верите, что люди могут убить животное, служившее им верой и правдой?

Я сам не верил в это и с лёгкой душой дал обещание, выполнить которое стоило мне большого труда:

– Я обещаю вам, ребята, что Тамерлан останется за вашей школой. Вы будете ездить верхом. У вас будет свой конь. Но для этого Тамерлана нужно вернуть в клуб, домой. Ты, Алёша, отведёшь его обратно.

– И я отведу, и я… – закричали какие-то мальчики и девочки.

– Ваша речь изобиловала серьёзными педагогическими ошибками, – сказала мне директор школы, когда я слез с ящика. – Но главное, что лошадь, наконец, вернут соответствующему учреждению, а трудовой ритм в школе будет восстановлен.

Выйдя из ворот, я увидел, что Михаил Иванович раскуривает сигарету с каким-то человеком. Подойдя поближе, я узнал Павла Андреевича Янкина.

– Вот Павла Андреевича-то выпустили, только домой идёт. Я его из машины увидел, остановил, – сказал, улыбаясь, Михаил Иванович.

– Алёшу не видели? – смущённо спросил Павел Андреевич. – Как он, здоров?

– Да вон он! Загляните во двор.

Павел Андреевич заторопился, простившись с нами.

…У этой истории счастливый конец. Вы не верите в счастливые концы? Я и сам не очень-то в это верил, пока не увидел, как Алёша выходит с Тамерланом из подворотни и толпа мальчишек и девчонок сопровождает их.

Глава тридцать шестая, и последняя

С утра непрерывно лил дождь. Наш автобус стоял во дворе студии, готовый к отъезду. Удобно устроившись на откидном кресле, рядом с Глазовым сидел Алёша. Посреди автобуса стоял Петруша и заполнял затянувшуюся из-за непогоды паузу рассказом о своём очередном приключении, когда он для одного из фильмов вёз в Ленинград верблюдов. Хотя никто не сомневался, что половина истории придумана Петрушей, слушали его с интересом и смеялись.

Петруша не закончил свой рассказ: открылась дверь и в автобус вошёл Яков Ильич. Сложив зонтик и стряхнув с него воду, он обратился к Петруше:

– Пётр Васильевич! Почему вы стоите, почему не выехали?

Петруша смутился:

– Дождь идёт. Дождёмся погоды и поедем.

– Когда выглянет солнце, вы уже на месте должны быть, а не выезжать со студии, – важно сказал Яков Ильич.

Он вышел из автобуса, раскрыл зонтик, и, как по волшебству, дождь начал слабеть.

– Поехали! – скомандовал Петруша.

У ворот охранник долго проверял пропуск, считал вещи и сверял с тем, что написано в пропуске. Открылись ворота.

– Солнце! – вдруг закричал Алёша.

И в самом деле, ещё шёл дождь, а из-за туч уже выглянуло солнце. Всё заблестело вокруг, засверкали промытые дождём стёкла автобуса. Мы ехали на очередные съёмки.