Текст книги "Мир приключений 1973 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Евгений Гуляковский,Николай Томан,Владимир Михановский,Борис Сопельняк,Владимир Малов,Альберт Валентинов,Владимир Казаков,В. Пашинин,Анатолий Стась,И. Скорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

– Другие ругают дружинников: мол, они распоясались, людям прохода давать не стали, нарочно убили парикмахера. Пристали к пьяному и били до тех пор, пока тот не скончался. Что здесь правда, что нет, не знаю. А Олег с моим внуком вместе учился, раньше часто бывал у нас. Парень он честный. В мать. Отца-то я мало знаю, а мать Олега, Калерия Викторовна, наш участковый врач. Она в нашей поликлинике с войны. Справедливая женщина.

– Был я у них сегодня, – не вытерпел Дорохов.

– Ну, и как она?

– Горюет.

– Ну еще бы!..

– Нина Николаевна, а кто рассказывал вам насчет того, что Сергей следил за дружинником?

– Кто-то говорил, но кто, убейте, не помню.

– Может быть, припомните?

– Если припомню, скажу обязательно.

Чайник опустел. Женщина стала собирать со стола. Дорохов поблагодарил ее, поднялся в номер, быстро разделся и улегся в прохладную постель.

* * *

Наверно, во всем виноват был чай. Александр Дмитриевич изо всех сил старался заснуть. Ворочался, выбирал удобное положение. Пробовал про себя считать, досчитал до четырехсот и плюнул. Вспоминал стихи, но ни один рекомендованный способ не действовал. Чай? Чепуха, он десятки раз пил и более крепкий, но засыпал как убитый. Лавров не давал ему покоя. Вспоминались обрывки разговоров, лица. Но все это забивала какая-то навязчивая мысль. Какой-то вывод, которого он, Дорохов, еще не сделал. Что же его беспокоило, что? За окнами посветлело, на деревьях начался птичий разговор. Часы показывали без нескольких минут четыре. Решение пришло внезапно. Дорохов отбросил простыню и легкое пикейное одеяло, вскочил с постели. Пополоскал лицо над умывальником, подождал, пока стекла теплая вода, намочил полотенце и энергично докрасна растерся. Быстро оделся и вышел. Нина Николаевна, дремавшая за своей конторкой, удивленно поднялась, взглянула на часы и, открывая парадную дверь, не вытерпела, спросила:

– Что это вам не спится?

– Видно, уж слишком крепкий чай был. Поброжу немного и вернусь.

* * *

Дорохов быстро пересек пустую улицу и прошел под ту самую арку, где был убит Славин. Не задерживаясь, вошел в сонный двор и, миновав беседку, направился к кустам жасмина. Он стал обходить их медленно, пробрался в самую гущу, где оказалась маленькая, свободная от веток площадка. Наверное, здесь не раз прятались местные мальчишки, играя в извечных казаков и разбойников.

Александр Дмитриевич выпрямился. Верхние ветки кустов оказались довольно редкими. Они полностью закрывали его самого, а вместе с тем позволяли видеть весь двор: подъезд, где живет Крючков, и асфальтовый тротуар, тянувшийся вдоль домов. Он опустился на корточки и обнаружил, что и внизу голые, без листьев прутья не закрывают обзор. Увидел чахлую, редкую траву, пробившуюся у корневища. Трава была изрядно вытоптана, несколько молодых побегов жасмина сломано и засохло. Повыше на кустах также отыскались надломанные ветки. Жасмин уже отцвел, и на концах веток гроздьями висели семена. Сломать их мог только тот, кому они мешали. Другое дело – во время цветения: ветки жасмина могли соблазнить кого угодно. Ветки были сломаны на уровне его глаз, и Дорохов решил, что для мальчишек это высоковато. Придя к выводу, что в кустах кто-то прятался, полковник снова стал осматривать все вокруг. Нашел несколько окурков, размытых дождем и покрытых пылью, рассмотрел их и отбросил, так как за неделю они не могли приобрести такой древний вид. Отыскал старую, со сломанными зубами расческу, она, видно, тоже лежала здесь давно. Расширяя круг поиска, полковник выбрался из кустов и заметил круглый шарик скомканной бумаги. Он поднял его, развернул и прочел: «Холодок. Москва, фабрика имени Бабаева». Чуть в стороне оказалась еще одна такая же скомканная обертка. Он подержал бумажный комочек на ладони, хотел развернуть, но потом раздумал и снова забрался в центр кустов. Прикинув направление, в котором оказались конфетные обертки, был вынужден повернуться лицом к арке. Размахнувшись как можно сильнее, бросил комочек и проследил за его полетом. Снова отправился его искать. К величайшему удивлению Дорохова, на земле оказалась еще одна конфетная обертка, сжатая в тугой шарик. Бережно спрятав их в сигаретную коробку, полковник еще долго бродил вокруг. Но больше он ничего не нашел. Постояв несколько минут возле кустов, он напрямик отправился к арке. Теперь его интересовал один-единственный вопрос: были ли конфеты в карманах Славина? Он отчетливо помнил все, что записано в протокол: ключ, зажигалка, пачка «Беломорканала», в которой осталось четыре папиросы, любительские права на управление автомобилем и тридцать два рубля денег. Но те, кто составлял протокол осмотра, могли и не записать одну-единственную конфету, тем более половину или скатанную в такой же шарик обертку.

Гостиница уже просыпалась. Возле дежурного администратора стояло несколько человек, оформлявших документы, и Дорохов проскользнул мимо Нины Николаевны незамеченным. У себя в номере полковник, быстро раздевшись, выключил репродуктор, который должен был вот-вот заговорить, и, улегшись в постель, мгновенно заснул.

* * *

Второе утро в городском отделе для Дорохова началось с сюрприза. Только он достал из сейфа дело и стал читать протокол осмотра места происшествия, где описывалось содержимое карманов Славина, как вошел капитан Киселев. Сегодня он был в обычном для лета сером костюме и лимонного цвета тенниске. Поздоровавшись с Дороховым, с интересом взглянул на документы, которые тот штудировал, и, не скрывая удовольствия, вынул из папки несколько исписанных страниц и положил их на стол.

– Бросьте вы, Александр Дмитриевич, перечитывать эти материалы, там все ясно, все известно, а вот эти протокольчики почитайте. Я еще вчера хотел вам доложить. В дружину звонил, говорят – ушли. Позвонил в гостиницу, говорят – не появлялся. Ну, думаю, загулял наш москвич, – по-свойски начал капитан.

Дорохов хотел оборвать Киселева, но, увидев его довольное лицо, подумал: не стоит портить человеку хорошее настроение, тем более с утра. Он молча взял документы. Это были показания свидетелей. Первым был допрошен слесарь завода Воронин Борис, девятнадцати лет, не судимый, не женатый, и т. д. Воронин рассказывал:

«3 августа этого года я вместе со своим приятелем Капустиным Левой пошел в кино. Посмотрели иностранный фильм «Бей первый, Фредди». По окончании сеанса вместе с остальными зрителями стали выходить на улицу. В толкучке как-то случилось так, что какая-то девушка споткнулась о мою ногу и упала. Я стал ее поднимать, но к нам подошли дружинники, несколько раз ударили меня и Капустина, скрутили нам руки и отвели в штаб. Особенно нахально вел себя дружинник в очках. Фамилию его я не знаю, но, если нужно, смогу узнать. При мне другие дружинники назвали его Олегом. Этот дружинник сбил Капустина с ног, а меня схватил за руку и вывернул ее так, что она болит до сих пор. Сначала нас привели в штаб, потом отправили в милицию, а утром народный суд мне и Капустину дал но 15 суток за мелкое хулиганство. Еще раньше Капустин мне рассказывал, что среди дружинников есть несколько человек, которых нужно опасаться. Кудрявцева из общежития, он гирями занимается, и одного очкарика».Слово было зачеркнуто. В самом низу страницы оговорено исправление: «Зачеркнутое «очкарик» не читать».

«Ну и ну!» – подумал Дорохов.

– Кто допрашивал? – спросил он у Киселева.

– Сам, товарищ полковник.

Дорохов стал читать дальше: «Дружинника, который носит очки, следует также опасаться. Он неоднократно бил наших ребят, есть и еще несколько таких в дружине, которые действуют кулаками…»Дальше шла служебная фраза: «Протокол записан правильно»,и подпись Воронина. Следующий протокол зафиксировал показания Льва Капустина. В анкетной части сообщалось, что ему 17 лет 9 месяцев 8 дней, он работает учеником на заводе. Судим два раза за кражи. Показания Капустина были несколько подробнее:

«Дружинника в очках, Лаврова, я знаю почти полгода. Он меня просто ненавидит. Где бы я ни появился, он ко мне все время придирается. Несколько раз прогонял из сквера, из Дворца культуры. Мало того, он сказал и другим дружинникам, чтобы и те меня задерживали и приводили к себе в штаб. Вызывали мою бабушку с дедом. Лавров при всяком удобном случае бил ребят. 3 августа он пристал ко мне и к моему приятелю Воронину за то, что мы нечаянно толкнули девушку. Бориса Лавров ударил, а меня, когда я хотел заступиться, отбросил в сторону. Я отлетел на несколько метров, упал и сильно расшибся. Потом мы же оказались и виноватыми, привели в суд и дали нам по пятнадцать суток…»

Дорохов закурил, пододвинул сигареты Киселеву.

– Значит, все это произошло за три дня до убийства Славина?

– Точно!

– Как разыскали этих свидетелей?

– Они сами попросились ко мне на прием и дали показания.

Они сидят тут у нас. Отбывают наказание за мелкое хулиганство.

– Понятно.

– Вот видите, Александр Дмитриевич, Лавров-то рукоприкладством давно занимается. Поискать, – наверное, найдутся и еще такие же случаи. На их фоне убийство Славина будет выглядеть совсем иначе.

Но Дорохов не обратил внимания на рассуждения Киселева. Он снова вернулся к протоколу осмотра, который читал, и спросил:

– Скажите, Захар Яковлевич, вы не знаете, всё ли записали в протокол, что обнаружили в карманах Славина?

Киселев удивленно пожал плечами:

– Конечно, все. Я сам был на месте.

– А где одежда Славина?

– Вернули матери. Всё вернули, что было у парикмахера. Да вы посмотрите, в деле должна быть расписка.

Дорохов полистал страницы, отыскал расписку, написанную корявыми, дрожащими строчками, прочел ее и предложил:

– Давайте съездим с вами на квартиру Славина.

– Тут нечего ехать. Это совсем рядом. В квартире я у них не был, но дом знаю. У нас тут все близко. А что вы там хотите найти?

– Ничего особенного. Хочу посмотреть… Поговорить…

Киселев решил взять со стола показания Капустина и Воронина, но Дорохов попросил:

– Оставьте. Еще разок прочту.

В кабинет вошел Козленков. Он поздоровался и скромно остановился у письменного стола.

Дорохов встал.

– Пришли? Вот и отлично! Доброе утро. У меня к вам просьба: пока мы с Киселевым сходим к матери Славина, познакомьтесь с этими показаниями и соберите все данные об этих ребятах.

Козленков взглянул на протоколы и не сдержал удивления:

– Я их обоих знаю, товарищ полковник!

– Еще лучше. Но все-таки поинтересуйтесь поподробнее. Мне хотелось бы иметь о них самые свежие данные.

* * *

Славины жили в обычном пятиэтажном доме в микрорайоне, который ничем не отличался от многих ему подобных, если бы не обилие зелени. Нет, здесь росли не тополя и липы. Дома окружал настоящий фруктовый сад. Было как-то удивительно, что кругом на ветках висели самые настоящие яблоки, крупные, наливающиеся солнцем. Одни розовели, другие желтыми пятнами проглядывали сквозь листву. Плоды оттягивали ветки и, конечно, были соблазном для детворы. Киселев заметил удивление полковника и начал рассказывать:

– Тем жильцам, что получили квартиры на первых этажах, выделили под окнами крохотные участки земли вместо балконов. Ну, а у нас заместитель председателя исполкома мастер на всякие благоустройства. Собрал всех первоэтажников, помог достать саженцы, консультации разные организовал. И вот результат. – Киселев остановился, указал на деревья, росшие между спортивных площадок: – А вот те, видите – поменьше, они моложе. Это уже увлечение обладателей балконов. Они тут каждый метр свободный деревьями и кустарниками засадили. Сначала беда с мальчишками была, а потом и те увлеклись, всяких кормушек птицам понастроили. У нас в городе таких вот жилых секторов несколько, и знаете, я наблюдал, что здесь меньше хулиганства, меньше пьянок. Поначалу были ссоры из-за деревьев и урожая, но и те теперь прекратились. Мне думается, что садоводство, вот даже и такое, очень доброе дело. Тянет людей к земле.

Дорохов не ответил. Не потому, что не разделял мыслей Киселева, просто он был поглощен предстоящей беседой.

Двери открыла высокая, худая женщина. Наброшенный на голову черный старинный кружевной платок почти сливался с землистым лицом, на котором выделялись лишь темные провалы глаз. Женщина остановилась в двери, невидяще скользнула по лицу Дорохова и, только когда заметила Киселева, преобразилась, подобралась, глаза ее мгновенно стали злыми, сухие губы исказила гримаса.

– Что надо? Загубил со своими подручными сына, а теперь мне покоя не даешь! Что, Лаврова выгородить хочешь? – Ее хриплый голос взметнулся, перешел почти в крик. – Не дам, по позволю! До Москвы дойду, а правды добьюсь! – И, обращаясь уже к Дорохову, тихо и горестно запричитала: – Одна я осталась, совсем одна! Невестку вот в дом ждала… Убили Сереженьку-то!

Она закрыла лицо концом платка и, как-то сломавшись, словно подрубленная, припала к косяку.

Киселев повысил голос:

– Успокойся, Степановна. Мы к тебе по делу. Вот полковник из самой Москвы приехал, поговорить с тобой хочет.

Женщина по-новому взглянула на Дорохова:

– О чем говорить-то? Теперь ему никакие разговоры не помогут. Ну, раз пришли, проходите, – и, посторонившись, она пропустила их в коридор.

Квартира была обыкновенная, стандартная, двухкомнатная. Первое, что бросилось в глаза Дорохову, – это чистота и полосатые домотканые половики. Они закрывали пол в коридоре, устилали довольно большую, видимо парадную, комнату.

Дорохов вспомнил Забайкалье, где он работал еще до войны. Большой пятистенный рубленный из лиственниц дом, огромную горницу, устланную вот такими половиками, и широкие деревянные белые лавки, сделанные руками хозяина, фикус в углу… Входить в эту комнату позволялось лишь по праздникам… А снимал он в этом доме маленькую комнату-боковушку. Давно это было…

А здесь на полосатых половиках стоял полированный стол в окружении таких же стульев, на тумбочке – телевизор, а на серванте восседал солидный гипсовый кот. Краска на нем поблекла, но черные намалеванные усы до сих пор придавали ему бравый вид.

Хозяйка повела их в кухню. Здесь тоже были половики и чуть ли не половину кухоньки занимал большой сундук, прикрытый постелью.

Хозяйка вытащила из-под стола табуретки и жестом пригласила присесть.

– Да, Матрена Степановна, понимаю я ваше горе, тяжело вам, очень тяжело, но и нас вы должны понять, – начал Дорохов, с участием глядя на женщину, которая присела на край сундука. Руки ее, несоразмерно большие, жилистые, настоящие рабочие руки, безвольно свисали вдоль туловища. – Трудно небось сына-то было растить?

– А то легко! Вот Афанасьев знает. На его глазах рос.

– Не баловал?

– Как не баловать, баловал, конечно. Так ведь одна я его поднимала, мой-то на фронт ушел, а Сергей родился уж без него. Работала я. Днем на заводе, а вечером в госпитале – стирала. Присматривала за ним бабка, а ей тогда было чуть ли не восемьдесят лет. Вот так-то, начальник. Как же ему не баловать. И из дому бегал. Побежишь, когда есть-то нечего. Давно то было и быльем поросло. После армии самостоятельным стал. Работу хорошую, чистую нашел. И зарабатывал неплохо. Бережливый был, деньги-то домой приносил, не пьянствовал. Давно бы уж женился, да хотел сначала автомашину купить. Говорил, что будет жена – ей на тряпки подавай, дети пойдут – тоже деньги нужны. И права уж получил еще в прошлом году, да вот на тебе! – Старуха вытерла глаза.

– А друзья-то, друзья-то у него были? Хорошие ребята? – спросил Дорохов.

– Да не таскался он с парнями, говорю – самостоятельный был, а где дружки, там и водка. Знакомые-то были, много, говорил – клиенты. Прошлый год я ему предлагала именины справить, когда ему двадцать восемь стукнуло, а он отвечает: «Чего деньги зря тратить. Будет тридцать, тогда и справим». – Женщина отвернулась: – Полтора года до тридцати не дожил.

Черная накидка соскользнула с ее головы. Дорохов подумал, что этому платку, наверное, не меньше лет, чем его хозяйке, а может быть, и больше, и лежал он, наверное, в сундуке вместе с черным платьем на случай, если, не дай бог, заявится к хозяйке горе.

– Я ведь почему у вас про друзей сына спрашиваю: чтобы узнать у них, может быть между Сергеем и Лавровым вражда какая была или угрожал когда-нибудь этот самый Олег вашему сыну. Ведь сами понимаете, что вот так, из-за ничего, нельзя же просто убить человека.

– Нельзя или можно, не знаю. Знаю, что нет у меня теперь сына, убили. И кто убил, знаю. Все. А угрожать моему сыну не за что, ни он никому не угрожал, ни ему никто не угрожал. Мне не верите, поговорите с Жорой – парикмахером, вместе они работали, одно время ходили вместе.

Дорохов достал сигареты и, как бы раздумывая, стоит ли здесь курить, положил перед собой пачку.

– Курите уж. Потом проветрю. – Женщина встала, пошарила рукой на полке и достала пепельницу. – Сережа «Беломор» курил, сама я ему покупала. – Она повертела пачку сигарет, положила и, вздохнув, припомнила: – Говорил он, от сигарет рак бывает.

– А нельзя ли на его комнату взглянуть? – спросил Дорохов.

Женщина вновь насторожилась и с неприкрытой неприязнью взглянула теперь на Дорохова:

– Зачем? Не дам в его вещах копаться! Пусть так и останется, как при нем было.

Дорохов успокоил хозяйку, пообещав посмотреть лишь с порога. Проходя мимо серванта, дольше, чем было удобно, рассматривал горку карамели в вазочке, а потом вошел в комнату Славина, у дверей которой, как страж, застыла мать.

Комната оказалась маленькой – метров десять, без лишних вещей; небольшой шкаф для одежды, самодельная тахта из пружинного матраца, на стене – книжная полка; маленький однотумбовый письменный стол, на котором стоял магнитофон «Романтик», а в углу – рижская радиола «Ригонда». На стене над тахтой были приколоты кнопками несколько красавиц с журнальных обложек. На отдельных снимках линии причесок были исправлены углем или черным мягким карандашом. «Модели», – решил про себя Дорохов.

– Думала, женится, спальню ему тут оборудую. Уже и деньги накопила, хотела от себя гарнитур подарить. Теперь вместо гарнитура памятник закажу.

В коридоре, провожая Дорохова и Киселева, женщина припомнила:

– Приходил к Сергею несколько раз механик с нашего завода, Костя Богданов. Серьезный человек. Спросите у него, какой был у меня сын. Может, ему веры больше будет, чем мне.

* * *

Дорохов и Киселев молча шли по улице. Посещение матери убитого не прояснило ни единой детали, но оставило горький осадок в душе.

– Интересно бы заглянуть к этому Сергею в письменный стол. Может быть, у него дневник есть? – проговорил полковник.

– Вряд ли. Кстати, мне в прокуратуре предлагали произвести в квартире Славина обыск.

– Ну, и что же? – остановился Дорохов.

– Как – что? Вы же сами видели, в каком состоянии мать Сергея. В лучшем случае она своими жалобами, причем законными, не дала бы дослужить мне подобру-поздорову до пенсии, в худшем сама попала бы в психиатрическую больницу. Ее па заводе знают – общественность горой за нее встанет. Какие у нас есть основания компрометировать покойника?

– Что же вы ответили прокурору?

Киселев бросил сигарету и сразу же закурил новую. Затянулся несколько раз и, чеканя каждое слово, проговорил:

– То же самое, Александр Дмитриевич, ответил я в прокуратуре, что и вам, слово в слово, и посоветовал проводить обыск в квартире Славина без моего участия, так как считаю это нарушением нашей законности.

* * *

Дорохов, вернувшись в кабинет, включил настольный вентилятор, опустил на окна шторы и пожалел, что не сделал этого перед уходом. На улице начало припекать, а кабинет, выходивший на солнечную сторону, нагрелся, словно печка.

Захотелось в лес. Без ружья, без собаки… так, побродить. Вот бы на Волгу, в ту деревню, в которой снимал домишко в прошлом году, там постоянно дует ветер. Жена еще говорила, что тот дом в ложбине, как в аэродинамической трубе. Здесь бы она оценила ту «трубу». Дорохов вздохнул и вытащил уже наполовину исписанный блокнот. После каждой командировки оставался у него такой блокнот, заполненный до конца. Значит, дело шло не так уж и быстро: или наполовину, а то и меньше. Были ведь и совсем удачные командировки. Усевшись за стол, полковник вытряхнул из сигаретной пачки найденные ночью обертки конфет и задумался. Итак, у Славина не было этих конфет в карманах, не было их и дома. По крайней мере на виду, в серванте. Но, может быть, его кто-то угостил? Может быть, случайно купил в каком-нибудь ларьке? Все может быть. Интересно, а не сохранились ли на этих обертках отпечатки пальцев?

В кабинет вошел капитан Киселев и с любопытством уставился на обертки, скрученные в небольшие шарики.

– Слушай, Захар Яковлевич, у меня к тебе просьба. Ты мог бы вызвать сюда эксперта-дактилоскопа?

– Пожалуйста! – Капитан направился к двери.

Но Дорохов снял трубку и протянул ее Киселеву:

– А ты по телефону. Пока эксперт придет, мы покурим.

Киселев набрал номер, попросил эксперта зайти к ним в кабинет и уселся рядом с Дороховым.

– Скажи, пожалуйста, у вас много нераскрытых преступлений? – спросил полковник.

– Да нет… В этом году повисли у нас две квартирные кражи в новых домах, одно мошенничество и хулиганство в сквере. Возле той самой беседки. Вернее, не хулиганство, а драка с телесными повреждениями. Потерпевших двое, оба избиты, оба в больнице отлежали. Знают, кто их бил, а не говорят. Вот и все нераскрытые. С прошлого года у нас магазин один остался, трикотажный. Воры разных шерстяных вещей вывезли чуть ли не полмашины. По этому делу мы работали, работали, и всё безрезультатно. Из области приезжали, помогали, но тоже без толку. Установили, что у преступников была машина, но какая, точно не знаем. Скорее микроавтобус «УАЗ» или рижский «РАФ». Здесь всех своих перебрали. Наверное, гастролеры какие-то. Правда, этим делом сам Афанасьев занимался.

– А у соседей как?

– У соседей по-разному. В Степном районе всегда тишь да гладь, вот только в начале лета взяли магазин, тоже на машине.

– Раскрыли?

– Нет. Недавно я разговаривал с начальником райотдела, говорит, что никак не найдут. Другой ближайший район у нас Железнодорожный, очень беспокойный. Райцентр – узловая железнодорожная станция, так там – что проходной двор; и преступлений много и не раскрытые есть. Недавно магазин «Ткани» обворовали, несколько рулонов дорогих материалов. Милиционер воров заметил и пытался их задержать, но они машиной сбили его с ног и скрылись. Он с переломом бедра в больнице. Эти преступники угнали перед кражей «Москвич», а потом бросили.

Киселев рассказывал, а Дорохов делал у себя в блокноте какие-то пометки. Оба и не заметили, как в кабинет вошла пожилая женщина:

– Вызывали, товарищ капитан?

– Как же, как же, просил. – И, обращаясь к Дорохову, продолжал: – Позвольте представить вам, товарищ полковник, нашу криминалистическую науку – старший эксперт Анна Сергеевна Смирнова, тоже капитан милиции, великий специалист дактилоскопии.

– Ну, так уж и «великий»! – улыбнулась Смирнова и протянула руку Дорохову.

Женщине пододвинули кресло, и Дорохов пододвинул к ней найденные возле жасмина шарики. Эксперт взяла чистый лист бумаги, развернула на нем конфетные обертки, откуда-то из кармана платья достала пинцет, небольшое увеличительное стекло и, расправляя каждую бумажку концами пинцета, стала внимательно рассматривать.

– Что же вы хотите знать, товарищ полковник, об этих конфетах?

– Все, и главное – кто их съел, – усмехнулся Дорохов.

– Это криминалистике неизвестно, – в тон ответила женщина. – Я могу вам сказать только то, что конфеты одной партии и где их изготовили.

– Скажите, Анна Сергеевна, нельзя ли на них отыскать следы пальцев?

– Думаю, что нельзя. Нет, следы здесь бесспорно есть, я их проявлю, но вот то, что вы хотите дальше – использовать эти отпечатки для идентификации личности, – нам не удастся. Во-первых, слишком мизерная поверхность. Во-вторых, бумага была настолько скомкана, что отпечатки папиллярных узоров наверняка стерлись.

– Ну что ж, нельзя так нельзя, – вздохнул Дорохов. – А жаль. Мне думается, что тот, кто съел эти конфеты, нас с Киселевым очень интересует. А вы, Анна Сергеевна, любите конфеты?

– Не очень, – улыбнулась женщина.

– Как вы думаете, за какое время можно съесть три или четыре «Холодка»?

– Сказать трудно. Это дело вкуса.

– Товарищ полковник, – не вытерпел Киселев, – а при чем тут эти самые «Холодки»?

– Сказать откровенно, – усмехнулся Дорохов, – этого я и сам пока толком не знаю. Кстати, поручи кому-нибудь из ребят узнать, есть ли эти самые конфеты в магазинах. Если нет, то интересно, когда продавались, и хорошо бы купить их десяток или два. – Полковник достал из бумажника три рубля и протянул Киселеву.

– Там Николай Козленков вам рапорт насчет тех двух парней составляет, его и попрошу.

– Добро.

* * *

Едва Киселев ушел, в дверь кабинета постучались, осторожно, неуверенно.

– Входите, входите! – дважды повторил Дорохов.

В комнату робко вошла девушка. Александр Дмитриевич не сразу признал в ней Зину Мальцеву. Она была совсем не такой, как вчера в дружине. Видно, покинула девушку ее решительность. В гладком темном платье, с простенькой прической. Дорохов подумал – вид словно у школьницы, только передника не хватает. Лицо было совсем детское, но застывшая боль в глазах делала ее взрослой.

Дорохова словно кольнуло. «Вроде Ксюшки моей, чуть постарше. Да нет, та побойчее будет, постоличнее, что ли. А не дай бог ей попасть вот в такую историю», – подумалось суеверно.

– Заходите, Зиночка. – Он вышел ей навстречу, подвинул стул и сам присел рядом. – Да не смущайтесь. – Ему захотелось провести рукой по ее волосам и прибавить «доченька», но он сдержался. – Располагайтесь поудобнее. Поставьте свой роскошный портфель на пол – здесь вы ничем не рискуете.

Ему очень хотелось вызвать улыбку на ее бледном лице. Но глаза девушки смотрели все так же грустно и даже с некоторым укором.

Дорохов взял большой истрепанный портфель из ее рук, удивился его тяжести и бережно поставил на пол.

– Ну, рассказывайте, – решительно сказал он.

– Я не знаю что… – почти прошептала девушка.

– Как это – не знаю? – Дорохов повысил голос, увидев, что губы девушки задрожали. Он знал, что самый худший способ успокоения в таких случаях – это жалость и сочувствие. – Женой стать собираешься, а не знаешь, какой у тебя жених. Ведь любишь?

– Люблю, – почти с вызовом бросила девчонка.

– Ну и прекрасно, люби на здоровье, если он, конечно, того заслуживает.

– Да как вы можете так говорить, если… разве вы знаете его! Таких и нет больше. Это такой парень! Я из-за него и в институт не пошла.

– Времени на подготовку не осталось?

– Да вы не так меня поняли, совсем не так. Если уж Олег сказал, что профессия должна быть, как любовь, – одна и давать такое же счастье, я ему не могла не верить.

– Ты права, девочка. Если любишь свое дело, это великое счастье. Хотя и затрепали мы эти слова, – задумчиво сказал Дорохов.

– Ну вот, а он говорил, что нельзя выбирать профессию по принципу, где конкурс меньше или институт поближе к дому. Он говорил, что прощупать ее, эту будущую профессию, почувствовать нужно. – Зина раскраснелась, ее только что серые глаза стали, синими. – Вы думаете Олег не мог сразу поступить в институт? Да он лучшим учеником был, а пошел на завод. Говорил, что иначе ему стыдно будет рабочим в глаза смотреть, если он со студенческой скамьи пойдет руководить ими, не умея молотка держать в руках. А он умел, кстати, куда больше, чем другие. Никакой работы не стеснялся.

– А почему это вы, Зина, все в прошедшем времени о нем говорите? Он есть и будет.

Зина улыбнулась и взглянула на Дорохова.

– Так вот, он все удивлялся, почему многие из нас боятся, а то и стесняются «неинтеллектуальной» работы. Как он срамил нас! Как доказывал, что в нас где-то глубоко копошится мещанская спесь.

Зина поймала лукавый взгляд Дорохова.

– Вы, наверное, не верите мне. Но он такой, и ничего я не придумала. Хотите верьте, хотите нет. – Голос ее упал. – Я вот специально сейчас вспоминаю, что бы отрицательное в его характере или поступках найти, и ничего не могу ни придумать, ни вспомнить.

Телефонный звонок прервал разговор. Дорохов снял трубку.

– Товарищ полковник! Козленков докладывает. Разрешите зайти?

Александр Дмитриевич, подмигнув девушке, спросил:

– Как, нам Козленков не помешает, нет? Ну и отлично, – и тут же попросил: – Заходите, пожалуйста.

Козленков появился тотчас, видно звонил из соседнего кабинета, положил на стол тонкую папку и, поняв жест полковника, присел на стул.

– Тут мне Зина рассказывает об Олеге. Где у вас показания тех двух ребят? В папке? – Дорохов вынул оба протокола, подал их Зине, сказал, чтобы та прочла.

Девушка читала показания, в которых черным по белому было изложено, как дружинники, в том числе и Лавров, незаконно задержали, избили и сфальсифицировали обвинение о мелком хулиганстве Капустина и Воронина. Зина даже задохнулась от гнева:

– Стервецы, вот стервецы!.. Извините, Александр Дмитриевич, никогда не ругаюсь, а тут такое…

– Да вы не волнуйтесь. Что, этих ребят вы знаете?

– Не только знаю, но и была там, возле кинотеатра, когда их наша группа задержала за хулиганство. Они испортили людям вечер. Приставали к девушкам, ругались, у выхода из кинотеатра драку устроили. Встали, руки в стороны и начали девушек ловить. Крик, визг, задние напирают, передние падают. Мы никак не могли сквозь толпу пройти. Звягин кое-как пролез, схватил хулиганов за шиворот, а они вырываются. Капустин ударил Звягина по лицу, вырвался – и бежать. Его Олег придержал, но поскользнулся, и оба упали. Тут подоспели Карпов и я, мы своего подшефного под руки – и в штаб, а Воронина Звягин и две девушки привели. Олег потом уже, позже, пришел. Ходил на колонку мыться: у кинотеатра лужа после дождя была, ну, он, падая, и угодил в нее.

– Почему подшефного? – перестал читать рапорт Дорохов.

– Капустина в конце зимы из детской колонии освободили досрочно, он там за кражи из ларьков сидел. Ну, вот райком комсомола и поручил нашей дружине над ним шефство организовать. Вы вчера видели в штабе большого такого парня – Семена Кудрявцева? Вот его определили шефом к Капустину и к нему в бригаду устроили. Кудрявцев от своего подшефного первое время чуть не плакал. Ну, а потом как будто отношения у них наладились, и парень вроде к лучшему изменился, а тут встретились они с Борисом Ворониным. Оба только что экзамены в техникум сдали, на радостях выпили и пошли развлекаться в кинотеатр. Самое сложное было потом, когда акт стали составлять. Думали мы, думали и решили все безобразия в акте не записывать. Про сопротивление не написали, про то, что Звягина они ударили.

– Это почему же?