Текст книги "Мир приключений 1973 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Евгений Гуляковский,Николай Томан,Владимир Михановский,Борис Сопельняк,Владимир Малов,Альберт Валентинов,Владимир Казаков,В. Пашинин,Анатолий Стась,И. Скорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

– А почему?

– Не знаю.

– Может, кого не поделили?

– Да нет. Зачем же. У нас разные вкусы. – Жорж замялся. – В общем, чепуха какая-то. – Он пожал плечами, наконец полураздраженно бросил: – Сегодня я заплатил, завтра я, послезавтра я… В общем-то, я не жадный, поймите меня правильно. Но почему же так должно быть?… Я его клиента не возьму, по вежливому, конечно, ну, попрошу, чтобы подождал пять минут, если он отлучился. А ведь если меня минуты нет, скажет – совсем ушел… Короче, уж больно деньги любил, – решительно закончил Бронштейн. – Больше, значительно больше, чем друзей. А я ведь ему даже помогал. Попросит – подмени на час-другой, я – пожалуйста. И даже работу в его карточку писал.

– Добрый вы человек, Григорий Абрамович. И часто вам так приходилось? – улыбнулся Дорохов.

– Да бывало… Девчонку он какую-то завел, никому, правда, не показывал. Парень от нее бегал к нему с записочками. Телефона-то в пашем заведении все нет.

– Дама-то, видно, «великосветская», если еще пажа имела… Брат, наверное?

– Да нет, – рассмеялся Жорж. – Борька Воронин с завода, у него и сестры-то нет.

– Скажите, Григорий Абрамович, а новых друзей Сергея вы знаете?

– По-моему, друзьями он так и не обзавелся. Встречал я его в разных компаниях, сегодня с одними, завтра с другими.

– Выпивал часто?

– Когда угощали. В прошлом году задумал машину купить, так такой стал, что копейку зря не потратит. Пойдем в кафе перекусить, так он сначала все два раза пересчитает и выберет, что подешевле.

– У меня к вам последний вопрос: дрался Славин часто? Ну, были случаи, когда он ссорился, кому-нибудь угрожал, дал по физиономии?

– Нет, товарищ полковник, ни разу я не слышал, чтобы Сергей где-нибудь подрался, но почему-то молодежь к нему относилась с уважением, больше того – многие даже слушались. У нас в сквере беседка есть. Я часто туда хожу песни послушать. Приду, сяду где-нибудь поблизости на скамейку и слушаю, а Сергей всегда прямо в беседку. Ему сразу место кто-нибудь уступит, водки предложат. Однажды, года два назад, пристали ко мне несколько парней, недалеко от этой беседки, «похмели да похмели». Потом подошел еще один и говорит: «А ну, мотайте отсюда, чего к Серегиному другу пристаете?» – и те ушли, чуть ли не извиняясь. На следующий день я Сергею рассказал, а он смеется и говорит, что мне, наверное, послышалось.

Дорохов попросил отыскать Наталью Алексеевну и вместе с ней показать ему шкаф, где хранились личные вещи и инструменты Славина.

Втроем они спустились в подвал. В большой, просторной комнате, отделанной кафелем, по стенам длинной вереницей стояли узкие высокие шкафы, отделанные белым пластиком. «Как в отеле «Мажестик», – вспомнил Дорохов детективный роман Жоржа Сименона. Все шкафы закрывались на внутренние замки, и Наталья Алексеевна принесла с собой целую связку ключей.

– Это дубликаты, – объяснила она, – я храню их у себя на всякий случай, а так у каждого есть свой ключ. Вот этот шкаф номер четырнадцать был закреплен за Сергеем Славиным.

Она отыскала ключ и открыла дверцу.

На вешалке сиротливо обвис белый халат, под ним стояли легкие белые резные туфли, а рядом – небольшой черный спортивный чемоданчик.

Дорохов сначала осмотрел карманы халата. В нижнем оказалась начатая пачка «Беломорканала» и металлическая газовая зажигалка, в другом – носовой платок, в верхнем кармане торчала трехцветная шариковая ручка, в глубине кармана оказалась маленькая, сложенная вчетверо бумажка. Александр Дмитриевич бережно ее развернул. На листке, вырванном из небольшого блокнота, четкими, почти печатными буквами было выведено несколько слов:

«Сегодня, а не завтра, как договаривались, жду в буфете возле ЖДС…»

Ни подписи, ни даты не было. Не было и имени, кому она адресована. Эта записка могла пролежать в кармане халата Славина и неделю, и месяц. Дорохов протянул ее Бронштейну, тот прочел и удивился:

– Отчаянная женщина! Сама назначает свидание, сама идет в буфет и, наверное, сама будет платить, потому что вряд ли Сергей стал бы тратиться даже на очень красивую. По-моему, вот эту самую записку принес Борька, когда Славин ушел обедать. Я ему советовал подождать, а он сказал, что некогда, и убежал… У меня как раз было два клиента, и я их обслуживал. Когда вернулся Сергей, я сказал, что был Борис и оставил ему под мыльницей послание.

– Когда это было?

– Не помню точно, но, наверно, дня за четыре или пять до убийства. В тот день я пришел с обеда, а Сергей сразу ко мне: «Слушай, Жора, будь друг, выручи, поработай за меня, я часа на полтора раньше смотаюсь, а потом, когда понадобится, за тебя отработаю». Я согласился и несколько человек обслужил от его имени. У нас с планом строго. – Бронштейн взглянул на Наталью Алексеевну и закончил: – Она строгая женщина.

В чемоданчике оказались бритвы, машинки для стрижки и несколько флаконов одеколона. Директриса отметила, что этих марок она со склада никогда не получала.

Прощаясь, Дорохов пообещал:

– Я теперь, Наталья Алексеевна, к вам каждое утро заходить буду. Бриться. Жаль только, что не вы меня будете обслуживать.

– А что, я вас плохо побрил? – в шутку возмутился Жорж.

– Да нет, отлично…

– Могу и я, – улыбнулась женщина. – Я ведь тоже мастер, причем мужской и первого разряда.

– Тогда следующий раз я к вам. – И Дорохов направился к двери.

На улице, отойдя на приличное расстояние от салона, Дорохов остановился и еще раз прочел записку. «Буфет у ЖДС». ЖДС – наверняка железнодорожная станция. Но к этому городу не подходит железная дорога. До ближайшей станции сорок километров. Не могла же знакомая назначать свидание почти за полсотни километров от дома. Не могла? А почему? Если она не хотела афишировать свое знакомство со Славиным, ей очень просто было сесть в автобус или такси и проехать эти километры, А может быть, в городе есть какое-то предприятие, учреждение или завод, который называется этими тремя буквами? Нужно спросить у Киселева или Козленкова, решил полковник и спрятал записку.

Вспомнив Козленкова, Дорохов усмехнулся.

Не прост этот парнишка, совсем не прост. Ловко он вчера его, старого воробья, заставил проверять капустинские показания. И ведь знал, что Левка наплел, но не стал убеждать его в этом, не стал доказывать. Знал, что он, Дорохов, будет сам проверять, и ни слова не сказал о Кудрявцеве. Молодец, получится из него хороший работник уголовного розыска. Кстати, зачем понадобилось Воронину и Капустину оговаривать всех дружинников, особенно Лаврова? Что это они, по собственному почину или по чьей-то подсказке? Случайно ли, что Вороний носил записки парикмахеру, а потом дал ложные показания на его убийцу? Дорохов знал, что люди, осужденные по указу о мелком хулиганстве, отбывают наказание в камерах предварительного заключения, но днем их водят на работу и они могут встретиться с кем угодно. «Посоветуюсь с Николаем Козленковым. Он их тут всех знает. Интересно, как у него дела? Кого они с дружинниками разыскали сегодня?»

Дорохов, размышляя, шел на завод – решил познакомиться еще с одним приятелем Славина. Может быть, Он что-нибудь знает и наконец даст какую-нибудь новую зацепку?

В заводском комитете Дорохову предоставили свободную комнату и вызвали через главного механика Константина Богданова. Вскоре к нему пришел невысокого роста мужчина лет тридцати – тридцати пяти. На нем ладно сидели джинсы. Черная шелковая рубашка облегала крутые мускулистые плечи; ее короткие рукава едва прикрывали хорошо тренированные бицепсы и всем напоказ открывали довольно грубые татуировки. «Морские», – решил Дорохов. На левой руке посетителя он увидел массивный браслет и квадратные японские часы «Сейка»; эти часы весом побольше ста граммов почему-то за последнее время стали входить в моду, хотя их продают втридорога. Достать «Сейку» даже в Москве не так-то просто. За одни эти часы можно было бы купить ну, скажем, пяток наших, тонких, элегантных, с абсолютно точным ходом. Вошедший задержался в дверях. На его лице было недоумение. «А лицо-то ничего, приятное, – констатировал Дорохов, – умные глаза, красивый прямой нос, четко очерченный подбородок». Каштановые, слегка вьющиеся волосы Богданова были подстрижены длиннее обычного. Не так, как у битлов, но тоже с претензией на моду. На весь этот беглый осмотр у Дорохова ушло максимум две-три секунды. «Пижон», – решил он про себя и спросил:

– Вы Богданов?

– Да…

– Это я оторвал вас от работы и попросил зайти. Садитесь, пожалуйста.

Богданов устроился на крае стула и продолжал с явным недоумением рассматривать Дорохова. Тем временем полковник протянул ему свое удостоверение и наблюдал, как Богданов прочел его раз, другой и, возвращая документ, спросил:

– Что же вам от меня нужно?

– Мне поручили дело об убийстве Славина, – начал полковник.

– А-а… – протянул Богданов. – Я знал Сергея. Жалко. Был славный малый.

– Так вот, у меня есть кое-какие неясности, а мать Славина рассказала, что вы с ними дружили.

Богданов вздохнул:

– Дружил. Может быть, той дружбы, которая подразумевается под этим словом, у нас и не было. Но мы встречались, Сергей часто бывал у меня дома. В прошлом году мы вместо ездили в отпуск в Сочи.

– Расскажите мне о Славине поподробнее, пожалуйста.

– Особенно мне рассказывать нечего. Он был хороший парень. Добрый, отзывчивый. Очень увлекался музыкой. У нас у обоих магнитофоны. – Богданов говорил медленно, подбирая слова и четко формулируя фразы. – Я не сторонник пьянства, и Сергей не очень-то любил выпить. Это, пожалуй, основное, что нас сблизило. Он был холостой, я тоже. Иногда ходили на танцы. Иногда к знакомым девушкам. Три года назад я купил «Москвич-407», не новый, и сам его ремонтировал. Славин в это время учился на курсах шоферов и мечтал тоже приобрести машину. Когда мы познакомились, я как раз приводил в порядок свое детище, и Сергей напросился мне помогать для практики.

– Вы знаете, как он погиб?

– Со слов матери и разговоров знаю, что его убил Лавров, дружинник. Во время ссоры.

– А из-за чего они могли поссориться?

– Мне трудно сказать, но говорят, этот дружинник задиристый. Конечно, наводить порядок нужно, это доброе дело, по ходят слухи, что дружинники не всегда пользуются, так сказать, дозволенными средствами.

Перед Дороховым сидел совершенно спокойный, мудрый, взрослый человек, сдержанная настороженность, явно проявившаяся вначале, совершенно прошла.

– Скажите, а что за девушка была у Славина?

– У него разные были, он не отличался постоянством. Последнее время Дружил с одной врачихой. Серьезная женщина. Раза три мы вместе выезжали за город на моей машине.

– Как вы думаете, не знаком ли с ней Лавров?

– Не знаю. Думаю, что нет. Дружинник-то совсем мальчишка, а та женщина в возрасте. Мне лично представляется, что все это несчастье не имеет какой-либо серьезной почвы. Лавров мог сделать Славину замечание, Сергей человек вспыльчивый, что-нибудь ответил резкое, дружиннику не понравилось. Больше того, допускаю, что Сергей мог ударить Лаврова, а тот самбист – не рассчитал своих действий.

Дорохов достал сигареты, закурил, предложил своему собеседнику, но Богданов отодвинул пачку:

– Благодарю вас. Бросил, уже больше двух месяцев, – и потянулся рукой к карману джинсов. Но рука остановилась на полпути.

– У меня к вам еще один вопрос. Лавров показывает, что Славин ему угрожал, даже собирался его убить, в руке у него был нож.

– Наверно, ничего не остается Лаврову, как свалить все на Сергея. Но если бы у Славина появился враг, думаю, мне он рассказал бы об этом в первую очередь. А нож у Сергея был, – опередил очередной вопрос полковника Богданов. – Складной, туристический, с вилкой и ложкой. Он с этим ножом всегда за город со мной ездил, в отпуск тоже брал.

– Лавров описывает другой нож: большой, охотничий, с пластмассовой ручкой.

– Такого ножа я у Сергея никогда не видел.

– Я хочу вас попросить: напишите все, что мне рассказали.

Богданов снова задумался.

– Уж лучше вы сами, а то почерк у меня дрянной, да и не силен я в изложении.

Дорохов отыскал несколько чистых листов бумаги, записал биографические данные, предупредил Богданова об ответственности за ложные показания и быстро написал протокол. Как выяснилось, Константин Иванович Богданов в прошлом был моряк Северного флота. Он очень скрупулезно прочел каждую страницу, взял ручку и в конце показания вывел: «Мною прочитано, записано с моих слов верно, в чем и расписываюсь».

* * *

На улице парило нестерпимо. Дорохов снял пиджак, перекинул через левую руку и направился в городской отдел. Наступил обеденный перерыв, а идти в столовую или в кафе совсем не хотелось.

Внезапно мелькнула мысль.

– Скажите, пожалуйста, где у вас рынок? – остановил он проходившую мимо женщину.

– Рынок? – улыбнулась та. – Рынки – это у вас, москвичей или ленинградцев, а у нас базары. Вот направо пройдете два квартала и там увидите.

Дорохов поблагодарил и направился в указанную сторону. Он знал эти южные базары, крикливые, расцвеченные всеми летними красками. Любил праздно бродить по ним, прицениваться, рассматривать и не думать о самом главном, о том, что забросило его в эти края. Только вот беда: не может не думать. Прошло полдня. Вчера он надеялся, что эти две беседы внесут какую-то ясность, а сегодня наоборот, все запуталось. Жорж говорит, что Славин жадный, а Богданов описывает этаким добряком. Жорж рассказывает, что Сергей никогда не ввязывался ни в одну драку, избегал их, а приятель этого Сергея, Костя, рассказывает, что Славин был вспыльчивым и запросто мог повздорить с первым встречным, и не только повздорить, но и при случае закатить оплеуху.

Дорохов подошел к базару, зажатому в бетон, стекло и пластик. И ему стало жаль, что среди чинных столов из серых мраморных плит, укрепленных на металлических рамах, где были разложены овощи и фрукты, нельзя увидеть добрую, усталую лошадиную морду. Отыскав среди рядов то, что искал, Дорохов, не торгуясь, купил большой зелено-серый арбуз, пристроился с ним возле продавца и попросил у него нож. Пожилой мужчина – скорее даже старик с прокуренными желтыми усами – протянул ему основательно сточившийся нож. Беря его в руки, Дорохов сразу же узнал узбекский «пчак». Вкрапленная в клинок позолота на трех полумесяцах еще сохранилась, а вот отделка на тонкой ручке вся высыпалась. Александр Дмитриевич разрезал арбуз, с удовольствием откусил красную, точно посыпанную мелким сахаром прохладную мякоть и стал вспоминать. Есть у него дома в собственной коллекции ножей несколько «пчаков», но все их лезвия украшены маленькими пятиконечными звездочками, а здесь полумесяцы; очевидно, этот нож намного старше своего хозяина и сделан до революции. Несколько скибок арбуза удовлетворили жажду. Продавец, посматривавший на Дорохова, протянул ему кусок белого домашнего хлеба. Хлеб был мягкий, свежий, видно, испекли его рано утром, прежде чем отправить хозяина с арбузами на базар. Обед оказался на славу. Возвращая старику половину арбуза и нож, Александр Дмитриевич предложил ему сигарету.

– Интересный у вас нож.

– Источился весь. У меня он уже почти пятьдесят лет да у хозяина, наверно, столько же прожил. В 1926 году послали наш казачий эскадрон в помощь Киргизскому кавалерийскому полку на борьбу с басмачеством. Слышали такой город Джалал-Абад? Там стояли. Разгромили мы одного курбаши, тогда я себе ножичек этот на память взял…

Все время, пока Дорохов ел арбуз, он перебирал в памяти разговор с Богдановым и старался в чем-то разобраться, но он никак не мог понять, в чем, что именно его волнует. Не дослушав продавца арбузов, он ушел с базара, в общем-то, невежливо ушел, не дав человеку вспомнить молодость. Шел в горотдел и думал, что же его так насторожило в поведении или облике Богданова. Он вспомнил татуировки на его руках: на левом предплечье, с наружной стороны, – большой неуклюжий, от локтя до кисти якорь, обвитый цепью. На правой руке – спасательный круг, на пальцах той же руки – четыре буквы «Море», обычные морские наколки, выполненные плохим специалистом. Богданов сразу заметил, что Дорохов их рассматривает, и объяснил, что все это по глупости наколол, когда служил на флоте. Обычные? Обычные татуировки, наверное, только у папуасов, в Африке.

* * *

В городском отделе Дорохов сразу же, как вошел в кабинет, включил вентилятор. Пристроив пиджак на спинку стула, полковник достал из сейфа свои бумаги, оба тома прошлогодней кражи, и начал листать документы.

Внезапно отодвинув в сторону недочитанное дело, на чистом листе бумаги во всю длину Александр Дмитриевич нарисовал нож «пчак», которым только что резал арбуз. Узкое, сточенное лезвие казалось нереальным, незаконченным, и полковник пририсовал к первому второй нож, лезвием в противоположную сторону. Сразу старый, мирный, для арбузов и домашнего обихода нож превратился в хищный обоюдоострый кинжал. Александр Дмитриевич выбрал на чернильном приборе мягкий черный карандаш и обвил кинжал неширокой лентой. У вершины ручки лента закончилась злой треугольной головкой с раскрытой пастью, маленьким глазом и длинным тонким жалом. Александр Дмитриевич полюбовался своим рисунком, даже посмотрел на него издали, словно проверяя, все ли ему в нем удалось. Видно, хотел еще что-то дорисовать, но вошел капитан Киселев, и полковник свое «художество» отодвинул в сторону.

– Скажите, капитан, что такое «ЖДС»?

«Ну вот, вчера «Холодок», сегодня «ЖДС»! Кинжал какой-то со змеей нарисовал от нечего делать», – подумал про себя Киселев и едва сдержался, чтобы не чертыхнуться.

– Железнодорожная станция, наверно, в сокращенном виде.

– И я так подумал. Но ведь у вас в городе нет железнодорожной станции.

– Нет, товарищ полковник. До ближайшей сорок километров.

– А может быть, у вас в городе есть какое-нибудь учреждение с таким сокращенным названием? Нате, прочтите сами, – и отдал записку, ту, что нашел в кармане халата Славина.

Киселев повертел записку, даже посмотрел ее на свет.

– Может быть, Александр Дмитриевич, это какой-нибудь Жуков Дмитрий Сергеевич.

– Возможно. Но самое интересное, что записку Славину принес Борис Воронин. Тот, что сидит у вас за мелкое хулиганство и рассказывал о безобразиях дружинников. Не думал я, что он еще и в роли почтальона выступает.

– Давайте его вызовем и спросим.

– Конечно, спросим, только не сразу. Нужно поручить Козленкову его еще раз проверить и поподробнее собрать сведения об этом парне.

– Его половина нашего городского отдела как облупленного знает.

– Неважно. Пусть заново Козленков поинтересуется. Впрочем, я ему сам об этом скажу. Что-то мне теперь вся история совсем перестала нравиться.

Киселев промолчал.

– Был я утром в парикмахерской. Там одно говорят. Потом пошел на завод, отыскал Богданова, техником он у главного механика работает, тот другое рассказывает. Между прочим, этот Богданов прямо чуть ли не целиком повторяет официальную версию убийства Славина. Вы его знаете?

– Не знаю я Богданова, а что касается Лаврова, то просто убежден, что еще несколько дней – и вы сами со мной согласитесь.

– Боюсь, что нет. Боюсь, что здесь все значительно сложней, чем кажется. У меня к вам две просьбы. Первая – прикажите дежурному доставить ко мне Олега, и пусть этот самый дежурный не сетует, если я ему отдам передачу.

– От себя, что ли? – опять съязвил Киселев.

– Нет, капитан, не от себя, а от его невесты. Она еще вчера вон тот портфель мне оставила. Вторая просьба – поручите дежурному вызвать на завтра ко мне, ну, скажем, к девяти часам утра, начальника уголовного розыска Степного и Железнодорожного районных отделов вместе с сотрудниками, которые ведут дела по кражам из магазинов. С делами, конечно. Сами подготовьтесь доложить, что сделано по магазинной краже.

– А в связи с чем, если будут спрашивать?

– А в связи с моим приездом. Ну посудите сами. Разберемся мы с вами с делом Лаврова…

– Дай-то бог.

– Надеюсь, бог даст, с нашей помощью, конечно. Вернусь я в Москву, доложу, что все в порядке, задание выполнил, меня мое начальство спросит, как оперативная обстановка в городе. Конечно, я должен вспомнить и нераскрытую вашу кражу. Ну, а у меня опять спросят, нет ли таких краж в соседних районах. Я отвечу – есть. Ну, хочешь не хочешь, а следующий вопрос будет о том, какую я практическую помощь оказал по этим делам. Ехать в эти районы пока мне недосуг, а сюда затребовать дела в самый раз. Короче, пусть к девяти ноль-ноль соберутся.

* * *

Двое суток прошло со дня их первого знакомства, а Олег сдал за это время. Под глазами появилась синева, лицо осунулось. Пропал тот ершистый вид, с которым он явился к Дорохову на первый допрос. Перед ним был глубоко несчастный человек, видно начавший терять самообладание и понявший, что все случившееся может закончиться для него плохо.

Полковник усадил Лаврова, отпустил конвой и обдумывал, как вывести этого парня из подавленного состояния. Сейчас Дорохов почти был убежден, что если он сумеет расшевелить Лаврова, вернет ему оптимизм, то сумеет получить ответ на единственный вопрос, который собирался задать. Четкий, толковый ответ был необходим Дорохову, он был сейчас основным, главным и позволил бы все расставить на свои места.

– Олег, я вчера не вызывал вас просто потому, что у меня не осталось времени.

Парень опустил голову. «Не тот ключ», – решил Дорохов.

– Я был у тебя дома, разговаривал с отцом, с матерью, был в дружине, на заводе. Теперь я знаю о тебе значительно больше, чем в день нашего знакомства.

Дорохов помолчал, внимательно взглянул на парня, тихо добавил:

– Мы ищем, все ищем тот нож. Олег сидел все так же безучастно.

– У меня вчера была Зина. Возьми вот тот портфель. – Дорохов указал Олегу на сейф. – Кстати, я не смотрел, что там, так уж не обессудь, взглянем вместе: не полагается мне вот так передачи передавать, без проверки, хотя твоя невеста вряд ли положит что-нибудь неподходящее, или я ни черта не разбираюсь в людях.

Олег несколько оживился, тут же отставил стул, на котором сидел, и стал выкладывать содержимое портфеля. В пергаментной бумаге были завернуты булочки, видно собственного изготовления, кусок сырокопченой колбасы. С десяток крупных яблок. Учебник по сопротивлению материалов, две тоненькие чистые тетрадки и записка на клочке бумаги.

Лавров близко поднес записку к глазам и прочел:

«Одежек, родной, крепись. Я верю Александру Дмитриевичу, все будет хорошо. Каждый день бываю у тебя дома. Наши ребята тебе тоже верят. Целую тебя, мой хороший. Зина».

«Значит, разбирает и без очков», – отметил про себя полковник.

Настроение у парня явно изменилось. Он сел как-то прямее, только книгу отодвинул в сторону.

– Учебник не надо, Александр Дмитриевич. Без очков-то я все равно не разберу.

Дорохов положил руку на телефон, хотел позвонить, но потом, видно, вспомнил что-то:

– В очках ты хорошо видишь?

– Нормально.

– Значит, там, под аркой, не мог ошибиться?

– Не мог. Когда нож выпал, я даже заметил сетку, нарезанную на пластмассовой ручке. Правда, может быть, она не нарезана, а отпрессована, точно сказать не могу.

– У меня к тебе, Олег, просьба, и очень важная: вспомни очень тщательно, очень подробно, не упуская ни единой детали, что с тобой происходило за последнее время… ну, скажем, за две недели или за десять дней до случившегося. Где ты бывал? С кем встречался? Ты помнишь историю с Ворониным и Капустиным?

– Возле кинотеатра? Помню.

– Вот и нужно вспомнить все другие подобные случаи, может быть, и не такие яркие. Одним словом, попытайся вспомнить каждый свой шаг. А впрочем, давай сделаем так: вот тебе тетрадь, шариковая ручка, пиши все. Главное, чтобы ничего не упустить. Не спи и думай, – улыбнулся Дорохов, отпуская Лаврова. – Да, подожди. – Он набрал номер телефона. – Товарищ дежурный! Это полковник Дорохов. Возьмите у меня Лаврова и верните ему очки. Те самые, что у него изъяли при аресте. Под мою ответственность.

* * *

Иногда день тянется медленно. Раз двадцать взглянешь на часы – и кажется, что стрелки на них совсем не двигаются. Думаешь, что уже дело идет к вечеру, а оказывается, только полдень. Сегодня день промелькнул незаметно. Третий день пребывания Дорохова в городском отделе.

После обеда Дорохов вернулся в кабинет и решил до конца изучить дело о краже из магазина. Ему предстояло подготовиться к завтрашнему разбору, а в связи с этим нужно было обдумать кое-какие вопросы.

Кража была дерзкой. Преступники накануне Ноябрьских праздников подобрали ключи к двум замкам, а в складе магазина, где лежала основная часть только полученного товара, замок на решетчатой двери открыть не смогли. Тогда они между прутьями решетки вставили домкрат и растянули их, образовав свободный проход.

Шерстяных изделий взяли довольно много. Среди них были дамские костюмы и платья, кофты, мужские свитера. Такое количество нелегко продать. Обычно подобные преступники попадаются на сбыте, а здесь не всплыло ни одной вещи.

«Вывезли? – подумал полковник. – А может быть, сбывают постепенно, мелкими партиями, а основная часть где-то лежит до сих пор?»

Когда Дорохов закончил изучение обоих томов и записал целый перечень вопросов, к нему снова пришел Киселев. Плюхнулся в кресло и начал рассказывать:

– В оба района сам позвонил. Явятся с делами завтра утром. Кстати, о Борисе Воронине нет ничего нового. Работает электриком в отделе главного механика. Живет с матерью и отцом, поступил в заводской техникум. От какой женщины приносил записки парикмахеру, узнать не удалось. На заводе много женщин. Есть красивые, одинокие. Но чтобы кто-то из них пользовался услугами этого Воронина или дружил со Славиным, не замечали. Давайте вызовем его и поговорим.

– Давай, Захар Яковлевич, только завтра, – попросил Дорохов. – Я еще с Капустиным разговора не закончил.

– Кстати, я тоже узнал о «Холодке». Нет в продаже у нас этих конфет. Были в позапрошлом месяце, их сразу расхватали. Вам Козленков докладывал? Я тоже поинтересовался. Все говорят, что «Холодок» нравится детям. Но берут их и мужчины, те, что курить бросают.

– Да, да, бросают курить… Совершенно верно. – Дорохов задумчиво прошелся по кабинету.

* * *

Капитан ушел, а полковник вызвал Капустина.

Лев Капустин вошел, когда Дорохов читал документы о Борисе Воронине, оставленные капитаном. Полковник молча кивнул ему, указал на стул, а сам углубился в справку. В ней не было ничего интересного, вернее, почти не было. Александр Дмитриевич взял карандаш и синей жирной чертой дважды подчеркнул: место работы Воронина – отдел главного механика, тот самый отдел, где работал исчезнувший Степан Крючков и симпатичный Богданов. Взглянул на Капустина, тот, насупившись, сидел на краешке стула и ждал от Дорохова новых подвохов. «Видно, дошел до него вчерашний урок – пацан, совсем пацан, – подумалось полковнику. – Однако есть в нем что-то такое располагающее. Наверное, Кудрявцев со своими ребятами именно это и уловил». Дорохов подмигнул Левке:

– Ну, что нос повесил? Думаешь, снова мораль читать буду? Нет, брат, сегодня мне некогда. Есть деловой разговор.

Парень облегченно вздохнул и даже подался вперед:

– У меня к вам просьба.

– Давай.

– Порвите тот протокол, где я про Лаврова рассказывал. Я там все наврал.

– О протоколе потом. Хорошо, конечно, что сам решился об этом заговорить. Но сейчас у меня к тебе один очень важный вопрос. Не буду скрывать, что ответ на него явится проверкой твоей честности, Лева.

Капустин снова насторожился и не очень уверенно пробормотал:

– Спрашивайте.

– Я хочу знать, как и почему вы с Борисом решили оговорить Лаврова. Только если будешь отвечать, говори правду, как было на самом деле, или не отвечай совсем.

Капустин вздохнул, немного помолчал, рассматривая ногти своих пальцев.

– Расскажу. Что убили парикмахера, нам утром сказали. Мы с Борисом вышли из камеры умываться, а один малый, что сидел с Лавровым, как раз мусор выносил, после утренней уборки. Проходил мимо и шепнул про Сергея. Днем нас повезли на работу – овощи на базе перебирать. Сказали каждому, что за день полагается сделать, а Борька говорит: «Ты тут за двоих вкалывай, а я махну через забор и из дому пожевать чего-нибудь принесу да про Серегу узнаю». К концу работы вернулся, колбасы притащил и два батона, а узнать ничего не узнал. Потом через два дня снова домой рванул, а вечером лежим в камере, он и говорит, что Сергея убили дружинники. Они решили расправу устроить. Вот нас посадили, парикмахера убили, а потом за других примутся, ну, за тех, кто в беседке собирается. Полежали, поговорили и решили пойти к капитану и немного поднаврать на «очкарика», чтобы он не выпутался.

– Кто предложил, ты или Борис?

Наверно, впервые в жизни Левка на подобный вопрос ответил искренне и без сомнений:

– Борис, но и я, конечно, согласился. – Капустин все-таки не смог удержаться от привычки выгораживать приятелей.

– Кстати, расскажи, Лева, что за ребята в беседке собираются.

– Наши заводские. Приходят туда, песни поют, на аккордеоне и гитарах играют. Кто с бутылкой, но больше так. Из дворов гоняют, говорят – спать не даем. Из подъездов тоже. Во Дворец культуры без билетов не пускают. Вот и идут в беседку. Выпить соберутся, вдвоем, втроем сложатся на бутылку – ив беседку. С четырьмя рублями в ресторан разве пойдешь? Да и не пустят, если прямо со смены. В кафе или буфете можно, конечно, закуску взять, но водку увидят – и прогоняют. Куда идти? В беседку. Там и посидеть, и поговорить можно.

– В карты играют?

– Не только в карты, но и в домино.

– А кто там у вас всем заправляет?

– Гена и еще Зюзя.

– Они что же, судились?

– Почему судились? – неподдельно удивился Капустин. – Гена песни всякие сочиняет, музыку придумывает. Он даже на конкурс послал, только вот ответа до сих пор нет. В Доме культуры он знаете какой джаз организовал! А потом поссорился с директором, и тот его выгнал.

– А кто такой Зюзя?

– Васька из автобазы. У него есть маленькая записная книжка, и он туда сокращенно анекдоты записывает. Как услышит новый, так в книжку. Хочет потом, под старость, напечатать.

– А судимых там много?

– Есть, – смутился Капустин. – Вот я судимый, потом Борька Воронин, еще Толик, Лешка недавно из колонии вернулся.

– А из взрослых кто?

– Взрослые тоже приходят. Степан Крючков на гитаре хорошо играет. Федя – баянист. Иногда парикмахер заходил. Многие бывают.

– Ты меня не понял, Лева. Кто из постоянных посетителей беседки – взрослых я имею в виду – раньше судился?

– Степан Крючков судился за драку, парикмахер – за кражи. Дядя Леша приходил. Он после войны за вооруженные налеты двадцать лет отсидел. Только он еще в прошлом году в Сибирь завербовался. Жалко, что уехал: хорошие песни знал и рассказывал занятно.