Текст книги "Мир приключений 1973 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Евгений Гуляковский,Николай Томан,Владимир Михановский,Борис Сопельняк,Владимир Малов,Альберт Валентинов,Владимир Казаков,В. Пашинин,Анатолий Стась,И. Скорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

– А о преступлениях у вас идет разговор?

– Бывает. В прошлом году, когда обворовали наш трикотажный магазин, мы все гадали, чья это работа.

– Ну, и как?

– Решили, что «залетные». Ну, теперь там, наверное, только и разговору про Лаврова да Серегу-парикмахера. Мы-то уж с Ворониным вторую неделю в беседке не были, здесь, в милиции, живем.

Дорохов изучающе смотрел на Капустина и думал. Спросить у него или не спросить о записках, которые носил Воронин Славину? И решил: «Рано еще. Спрошу после разговора с Борисом». Отправляя Капустина в камеру, полковник его предупредил:

– О нашем разговоре чтоб никому ни слова. Особенно Борису.

– Ладно, – не очень уверенно ответил Левка.

* * *

Дружинники продолжали работу. Они заходили в квартиры, спрашивали, выясняли. Но им явно не везло. Мальцева и Звягин снова отправились в подъезд, где были накануне. Они несколько раз звонили в квартиру Крюкова, надеясь, что, может быть, кто-то откликнется. Но раскрылась дверь соседей. На пороге появилась вчерашняя знакомая, Александра, и сразу полился словесный ливень:

– Вы зря звоните. Он еще не приехал. Я его тоже жду: вдруг ему не повезло и он приедет с Олечкой. Вот тогда я ему буду нужна, как воздух. Он скажет: «Олекса, присматривайте за моей девочкой», – и мы вместе с Егором будем присматривать.

– Ты меня звала, Лесинька? – За спиной женщины появился ее тщедушный супруг.

– Нет, Егор, я тебя не звала. Я говорю молодым людям, что жду, когда Степан отдаст нам свою дочку.

– Тогда почему мы все тут стоим? Почему мы не зовем молодых людей в квартиру?

– А может, молодые люди торопятся, – возразила женщина.

– Мы действительно торопимся, – начала Зина, но ее остановил Звягин.

– Если можно, мы зайдем, – сказал Павел и чуть ли не насильно втолкнул в дверь Мальцеву.

В комнате Звягин обратился к хозяину:

– Вчера вы, Егор, Егор… – Парень забыл отчество и мучительно старался вспомнить.

– Михайлович, – с поклоном подсказал пожилой мужчина.

– Вчера, Егор Михайлович, вы говорили, что после вас туда… ну, на место, пришел молодой мужчина.

– Ничего он не говорил, – перебила Звягина хозяйка. – Это я говорила. Ну, пришел. Так и что? Вы знаете, сколько там сбежалось народу?

– Подожди, Александра. Раз молодой человек спрашивает, ему нужно рассказать подробно.

– Нет, вы подумайте! – всплеснула руками женщина. – Ему мало, что мы все подробно написали, ему еще надо рассказать! Егор, я прошу тебя, иди и ложись в постель и не волнуйся, я расскажу сама все, что надо.

– «Надо, надо»! – ворчливо повторял Егор Михайлович, нехотя удаляясь.

Женщина, завладев полем брани, победно взглянула на дружинников:

– Вы хотите знать подробности? Так прочтите протокол, там гражданин следователь все записал на двух страницах. Он записал, я прочла и расписалась. Больше мы с Егором ничего не знаем…

Звягин хотел что-то спросить, но теперь уже Мальцева чуть ли не насильно вытащила из его квартиры.

– Павел, они определенно что-то скрывают.

– Честно говоря, я тоже так подумал и хотел поговорить…

– Бесполезно, – махнула рукой Зина. – А ты завтра как работаешь? С утра?

– Нет, во вторую.

– Тогда придем пораньше, и, как только женщина уйдет, мы и поговорим.

– Что же, мы ее караулить будем?

– Покараулим. В магазин-то она наверное ходит.

– Ну что ж, это идея.

* * *

Александр Дмитриевич разыскал по телефону Козленкова и попросил зайти к нему. Когда тот появился, показал ему записку, найденную в халате Славина. Николай несколько раз прочел ее.

– Есть, товарищ полковник, в Железнодорожном районе возле вокзала новое кафе. Может, тут о нем говорится. Но почему понадобилось встречаться там, а не у нас здесь? Может быть, провожали кого-нибудь в отпуск и ждать поезда решили в кафе?

– Возможно. Но самое интересное я еще не сказал. Записки Славин получал не раз, и всегда их приносил Борис Воронин.

– Воронин!.. – не сумел скрыть удивления Козленков. – Любопытно. Я по вашему заданию наводил справки о нем и о Капустине, но за последнее время никто ничего плохого о них не говорит. Вот только дома у Бориса давно не был.

– Пока не ходи… Завтра поговорим с ним, тогда решим, что дальше делать. Я хотел сегодня Воронина вызвать – кстати, и Киселев предлагал, – но воздержался. Если в этих записках и встречах не все чисто, днем, когда отправят их на работу, Воронин кого угодно предупредит. Слушай, Николай, а ты завтра что делаешь?

– Двое дружинников свободны, и мы договорились с утра продолжать вместе поиски.

– Возьми-ка ты этих ребят и понаблюдай за овощной базой, где работают эти самые мелкие хулиганы. Мне Капустин рассказал, что Воронин частенько с работы сбегает. Кстати, оказалось, что инициатива дать ложные показания на Олега принадлежит тоже Воронину.

– Хорошо, Александр Дмитриевич. С Воронина глаз не спущу.

– И еще, Коля, давай пройдемся да посмотрим на злополучную беседку. Уж очень много о ней разговоров. Ты завсегдатаев-то тамошних знаешь?

– Знаю.

– Вот и отлично. И я хочу с ними познакомиться.

* * *

В сквере Дорохов и Козленков свернули на боковую аллею и направились к беседке. Еще издали до них донеслась песня. Под переборы гитары пело несколько человек. Пели стройно, вполголоса. В песню тихо вплетался аккордеон. Смолкали певцы, и аккомпанемент звучал громче. Дорохов не знал этой мелодии, а слова было нельзя разобрать. Он прислушался.

– Красивая песня!

– Это у них что-то новое, – сказал Козленков.

Лейтенант уверенно направился к кустам, обогнул один, другой и, приглашая Дорохова, указал на скамейку, кем-то перенесенную с аллеи в самую гущу деревьев, и предложил:

– Давайте посидим, послушаем.

– Давай, – опускаясь на скамью, согласился Дорохов и протянул Козленкову сигареты: – Покурим, послушаем, а ты расскажи мне об этих музыкантах.

– В беседке постоянных посетителей с десяток. Кроме них, заходят разные парни. Сегодня один, завтра другой. Иной вечер человек двадцать соберется, а если в клубе новый фильм идет или концерт какой, то в беседке сидит какой-нибудь горемыка, оставшийся без билета. По-моему, всю компанию, как магнит, притягивают Геннадий Житков, Павел Львовский и Васька Зюзин.

– Расскажи о каждом поподробнее.

– Житков работает на заводе лекальщиком. Ему двадцать семь лет, он на год старше меня, холостой, зарабатывает хорошо, живет с родителями, почти не пьет, с детства любит музыку, играет на разных инструментах. В прошлом году ездил специально в Москву и купил аккордеон, большой, итальянский, очень дорогой. Он на него деньги копил несколько лет. Когда был пацаном, сбежал из дому и поехал поступать в музыкальное училище. Его приняли, месяца два проучился, а потом исключили. За что, так толком и не знаем. Сам он об этом не любит рассказывать. Слух у него исключительный. Сидит в кино, услышит новую песенку, а назавтра в беседке ее без всяких ошибок на аккордеоне выдает. За ним по пятам ходит его дружок Павел Львовский. У того гитара. Он помоложе Житкова, но ему под стать – играет отлично. Павел учится в нашем заводском техникуме на последнем курсе. Сначала они оба в музыкальном кружке в техникуме были, а потом во Дворец культуры перешли. Житков джаз организовал. Прекрасный джаз.

Но он распался по Генкиной вине. Ушел он, а за ним и Павел тоже. Там на Житкова несколько неприятностей свалилось. Играл он на клубном аккордеоне. Появился во Дворце культуры новый массовик, не из умных, надо прямо сказать. Забрал он у Житкова аккордеон, с которым тот не расставался. Не доверил. Этого парень не смог перенести, ушел. Через несколько дней во Дворце культуры – кража. Исчезли саксофон, флейта и этот самый аккордеон. Массовик поднял шум, немедленно к нам – все это, мол, дело рук Житкова и Львовского. Борис Васильевич сам с этой кражей разбирался, несколько раз с Геннадием и Павлом разговаривал. Через пять дней или через неделю встретил меня Житков и говорит: «Передай Афанасьеву, что все инструменты на чердаке семиэтажки лежат целехонькие. Кто их украл, знаю, но не скажу, только учтите, я к этому делу никакого отношения не имею». Мы с начальником уголовного розыска – туда, и нашли все. Борис Васильевич послал меня за нашим экспертом, она там же, на месте, отыскала на инструментах массу отпечатков пальцев, а потом у себя в картотеке нашла преступника. Тоже нашего, местного, – Кирилла Ермолаева. Он, кстати, никакого отношения к посетителям беседки не имел. Кражу совершил один. Во Дворец культуры два раза лазил. Сначала взял аккордеон, а потом все остальное. Я Геннадия несколько раз спрашивал, как он узнал про инструменты, но тот ни мне, ни Борису Васильевичу так ничего и не сказал. Афанасьев уговаривал Житкова вернуться во Дворец культуры, но тот говорит: «Пока этот дурак на месте, ноги моей во Дворце культуры не будет». Павел Львовский считает Житкова своим учителем и от него ни на шаг. Играют они хорошо. У Пашки голос хороший, ну, вот к ним и липнут ребята, а им приятно. Им ведь слушатели нужны.

– Какой же у них репертуар?

– Самый различный. Один раз иду вечером мимо, смотрю в беседке полно народу, а эти двое «Полонез» Огинского играют, и все притихли, слушают. А другой раз блатные песни чуть ли не во всю глотку орут. Тут был у нас один тип, Алексей Приходько. Уже в возрасте, ровесник нашего Афанасьева. Раза четыре судился за ограбление. Мы к нему присматривались и выяснили, что сам он ни на какие преступления не ходит, но совет любому дает, кто бы к нему ни обратился. Расскажет, как-лучше замок открыть или в квартиру забраться. Никак мы его изобличить в подстрекательстве не могли. Так он столько блатных песен знал, что и не перечислишь. Голоса никакого, а память отличная. Чуть ли не с нэповских времен песни помнил. В Сибирь на лесозаготовки завербовался. Борис Васильевич туда в милицию подробное письмо о нем написал. Третий заводила – Зюзин Васька, слесарем на автобазе работает. На работе исполнительный, серьезный, а где парни соберутся, Зюзин совсем другим становится: кривляется, паясничает, анекдотами сыплет, словно из мешка. И где он их только отыскивает?

В подтверждение слов лейтенанта в беседке взорвался хохот. Козленков прислушался:

– Зюзя, наверное, что-нибудь отмочил.

Дорохов встал и предложил:

– Пойдем туда, познакомимся с этой братией.

Они подходили к беседке, а там запели новую песню. Теперь уже можно было разобрать все слова:

 
Централка, все ночи, полные огня,
Централка, зачем сгубила ты меня?
Централка, я твой бессменный арестант,
Пропали юность и талант
В стенах твоих…
Опять по пятницам пойдут свидания
И слезы горькие моей жены.
 

Песня звучала все громче и громче, остался еще один куплет, а певцы вдруг замолкли – они увидели Дорохова и Козленкова.

– Ну, что же вы перестали? – усмехнулся Дорохов. – Пойте. Отличная песня, ей лет сто, а может быть, и больше, а сочинили ее знаете где?

В беседке возле стола сидело человек десять парней. Чуть в стороне, на отдельной скамье, расположились двое гитаристов и аккордеонист. При появлении незнакомого человека в сопровождении всем известного Козленкова кто-то убрал со стола стакан, кто-то прикрыл газетой нехитрую закуску: хлеб, помидоры и остатки селедки.

Ребята явно насторожились.

– Говорят, вы бойкие, отчаянные, а вы, оказывается, и поговорить стесняетесь. Подвинься, – попросил полковник крайнего, сидевшего за столом. Сел на его место. Оглядел всех, приподнял газету, заглянул на закуску: – Небогато у вас.

Козленков тем временем уселся в сторонке, рядом с высоким гитаристом. Дорохов отщипнул корку хлеба, медленно разжевал.

– Ну ладно. Молчите, значит, не знаете об этой песне, тогда я вам сам расскажу. В начале прошлого века в тайге, за Иркутском, построили большую каторжную тюрьму и по имени царя Александра назвали ее «Александровский централ». Трудна была тюрьма, с каменными мешками вместо карцеров, холодная, сырая. Строили ее для революционеров. Много там погибло людей, хороших, настоящих, талантливых. Свидания, передачи разрешались только по пятницам. Вот там и родилась эта горькая песня… Что же вы молчите? Хорош ваш клуб, ничего не скажешь. Тесновато, правда, да и крыша малость протекает. Ну, сейчас-то ничего, а зимой куда же?

Шустрый парень лет девятнадцати, тот, что спрятал стакан, объяснил, что осень и зима у них теплые, а крышу в беседке починить можно. Другой сказал, что иногда их пускают в красный уголок общежития. Но там строго: что хочется, не споешь, а в одиннадцать комендант тушит свет и всех разгоняет.

– Что мы, деточки, что ли! – Парень презрительно сплюнул через плечо.

Но, видно, ребят все-таки волновала зимняя проблема.

За столом, напротив Дорохова, сидел молодой человек постарше. Он внимательно смотрел на полковника, а потом спросил:

– Вы полковник из МУРа?

– Не совсем так, – улыбнулся Александр Дмитриевич. – То, что полковник, верно, то, что из Москвы, правильно. Но МУР – это Московский уголовный розыск, а я работаю в Уголовном розыске страны.

Отвечая, он думал, как быстро распространилась весть о его приезде и уж так ли случайно дошла она и в беседку.

Рассматривая собравшихся, Александр Дмитриевич выделил парня, сидевшего в центре всей компании. На нем была белая водолазка, старательно расчесанные длинные волосы блестели в электрическом свете и крупными локонами опускались па плечи. Он сидел настороженно и зло посматривал на Дорохова и Козленкова. Заметив, что привлек внимание, спросил:

– К нам приехали дружинников выгораживать? Они и так никому прохода не дают. Мы им, видите ли, мешаем, живем не так. Песни не те поем, водку пьем. А пьем-то на свои. – Парень дурашливо растопырил руки. – Ну, а что плохого мы делаем? – с вызовом обратился он к Дорохову.

Козленков подошел к говорившему, похлопал его по плечу:

– Так уж и ничего? А ты, Вася, расскажи полковнику пару своих анекдотов, и он сам разберется. От твоих рассказов даже вон у того серого кота шерсть дыбом встает да у ваших музыкантов иногда слух пропадает. Или лучше похвастай, как Лешку Цыплакова избил.

– Не бил Зюзя Цыпленка, – вмешался худой высокий парень, сидевший рядом с Дороховым. – А попало ему за дело. Он у пацана в ремесленном взял деньги и не отдает. А этот пацан год их копил на фотоаппарат.

– Так, так… Значит, у вас тут не только веселье, тут же н суд, тут и расправа, – усмехнулся Дорохов. – Пойдем, Николай, не будем мешать. Счастливо оставаться.

Ребята нестройно ответили, и как только полковник и Козленков отошли от беседки, им вслед хлестнула озорная утесовская «Мурка»: «Ты зашухерила все наши малины и пошла работать в губчека».

– Вы обратили внимание, что музыкальная тройка все время молчала?

– Да, не снизошла до разговоров.

– Но и не помешала. А это уже сдвиг. Один раз мы пришли с Роговым, хотим поговорить, а они такой концерт закатили, что и слова не вымолвишь. Тот, что у вас про МУР спрашивал, это Толька Щекин, живет с матерью, отец от них ушел, а он учиться бросил, мать извел основательно, работать не хочет. Устроим его куда-нибудь, он неделю ходит, а потом сбежит, говорит: нет призвания. В прошлом году весной его за кладовки судили. Все обшарил в округе. У кого варенье, где компот или еще что-нибудь съестное, все тянет. Афанасьев вызвал к себе Житкова, Зюзина и еще двух из их компании и спрашивает: «Пили вчера водку?» Те говорят: «Пили». – «Яблочки моченые Толькины понравились?» Те молчат. А Борис Васильевич начал их срамить. Рабочие, мол, люди, а ворованное лопаете. Мало того, мальчишку на кражи толкаете. Водку вы покупаете и Щекина угощаете. Денег у него нет, ответить ему нечем, стал лазить он по кладовкам, вам закуску представляет. Срамил, срамил, и Зюзин пообещал со Щекиным поговорить и не пить, если неизвестно, откуда эта выпивка и закуска появится. Потом мы все-таки отправили Щекина в колонию. Год он там пробыл. Вел себя хорошо, и мать его забрала. Сейчас работает и, по моим сведениям, не ворует. Лешка – длинный такой, что рядом с вами сидел, – тоже недавно освободился. Два года ему давали за кражу из квартиры. Дома у него уж больно плохо. Отец пьет. Работает грузчиком и все, что сверхурочно зарабатывает, каждый день пропивает. Ну, и ежедневно устраивает скандалы: дерется, ругается. Мы его дважды за мелкое хулиганство сажали. Потом Лешкина мать попросила не трогать его. Зарплату он ей регулярно отдает, а пока сидит, деньги на работе ему не платят, мало того: освободят – еще и штраф платить нужно. В общем, ей вдвойне за него отдуваться приходится. Надоели Лешке все домашние неурядицы, и решил он уехать из дому, а перед отъездом кое-что из соседской квартиры прихватил. Когда освободился, пришел к нам в городской отдел, просит помочь. Устроили мы его на работу, осенью обещали дать место в общежитии. Я с него глаз не спускаю. Как будто все нормально.

В общем, знаете, Александр Дмитриевич, – Козленков задумался и затем продолжал: – Я так понимаю, что в беседку ребята идут оттого, что деваться им некуда. Одни повеселиться хотят, другим дома невмоготу сидеть. В кино сходил один раз, другой, а на третий пет этого самого полтинника на билет. Или уже все картины видел. Идти во Дворец культуры – значит надо вести себя чинно, благородно, до этого они еще не доросли; опять-таки танцы не все любят. Вот и идут сюда. Здесь все свои, спрос меньше, никто не воспитывает, никто не говорит, что они «шпана отпетая», как это в клубе случается. Привольно им здесь…

– Ну, а насчет преступления тоже договориться можно? – спросил Дорохов.

– Открыто, чтобы все знали, нет. Я в этом твердо уверен. Почему? Да просто потому, что большинство собирающихся в беседке не примут участия ни в таком разговоре, ни в преступлении. Вот я вам рассказывал, что кража музыкальных инструментов из Дворца культуры была, помните? Так как-то я с Житковым разговорился и из любопытства спросил его, почему он не забрал себе аккордеон, когда он на чердаке был спрятан. Генка удивленно посмотрел на меня и говорит: «Дурак ты, Коля! И как тебя в сыщики взяли? Зачем же мне тот аккордеон, если он краденый?» Я так думаю, что если кто из них и обсуждает преступные планы, то где-нибудь под кустом и с глазу на глаз. Подраться, похулиганить они способны, а вот грабить или воровать не пойдут. – Козленков раскурил сигарету, затянулся и задумчиво добавил: – Пока, по крайней мере.

Они молча подошли к гостинице. Возле здания стояло несколько скамеек.

– Посидим, – предложил Дорохов, – а то я что-то устал.

Он подождал, пока Козленков уселся рядом, и спросил:

– Как думаешь, Николай, если бы там, в беседке, Житков или, скажем, Зюзин вдруг решились что-то украсть и пригласили кого-нибудь из тех, что возле них крутятся, пошли бы они с ними на преступление?

– Наверное, пошли, – не сразу ответил Козленков.

– Следовательно, вся твоя уверенность в безобидности беседки основана только на добропорядочности этих самых парней, которых сейчас модно называть лидерами? А если на смену им придет дядя типа того, что вовремя завербовался в Сибирь? Он ведь тоже был в авторитете. Тут все, значительно сложнее. Конечно, смешно считать, что дело в самой беседке. Сломать ее нетрудно, но будут собираться в другом месте. Ты справедливо заметил, что посетители беседки пока, именно пока, на преступление не пойдут. Но ведь в таких компаниях, к сожалению, очень быстро распространяется дурное влияние. Мальчишки-то не имеют серьезных увлечений, интересы их довольно примитивные, неразвиты. Да и что опасно – пьют они частенько и считают, что это в порядке вещей. Вам с Роговым нужно подумать, как «приручить» этих ребят. Жаль, что дружинников они считают чуть ли не представителями враждебного лагеря. Особенно важно вернуть расположение Житкова. Попробуйте. Единого рецепта здесь нет. И вот что, Коля, думаю: не всех ты там раскусил. Кто-то пытается эту компанию прибрать к рукам. Если не выясним сейчас, будет поздно. Боюсь, что с Ворониным уже все далеко не просто. Кстати, таких дружественных групп или, может быть, похожих на них можно отыскать немало. Весь вопрос в том, как правильно направить их энергию.

* * *

В первом часу ночи Александр Дмитриевич был уже у себя в номере. Собираясь улечься спать, не удержался, взял из вазы желтую, мягкую грушу и вышел на балкон. Дневная жара спала, ночь своей прохладой давала отдохнуть городу и людям, дышалось легко. Дорохов перегнулся через перила и, забыв о груше, стал рассматривать улицу.

Прямо против гостиницы прижалось к дому несколько телефонных будок. Словно спохватившись, Александр Дмитриевич быстро набросил пиджак, вышел на улицу. Перебежал шоссе и вошел в будку. Набрал 02, подождал, пока ему ответил дежурный по городскому отделу.

– Товарищ капитан, это Дорохов. Попрошу вас срочно передайте по телетайпу в Москву, в Управление уголовного розыска… Где взять телеграмму? Я сейчас продиктую. Записывайте: «Прошу проверить и немедленно сообщить, какие компрометирующие сведения есть на…» Записали? Повторите, пожалуйста, фамилию, имя и отчество… Так, хорошо. Мою подпись. Звание не надо, знают. Только просьба. – Дорохов оглянулся по сторонам, соседние автоматами улица были пустынны. – Вы эту телеграмму никому не показывайте. До поры до времени. И новому дежурному накажите, чтобы ответ лично мне… Спасибо. Спокойной ночи.

Насвистывая мотив песенки, которую услышал возле беседки, Дорохов вернулся в гостиницу.

* * *

Рано утром, свежий, потому что отлично выспался, гладко выбритый, в хорошем настроении, Дорохов пришел в городской отдел. В дежурной части встретил Киселева.

– С добрым утром, Александр Дмитриевич!

– С добрым, с добрым. Что нового?

– Происшествий не было. Степняки уже прибыли, узловчане с полчаса назад звонили и сказали, что выезжают. Где собираемся? У вас? Может быть, у начальника?

– Стоит ли и его отрывать от текущих дел? А потом, разговор-то у нас свой, в узком кругу, чисто профессиональный. Давайте так: как все соберутся, так и заходите. Козленкова не забудьте прихватить… Ушел с дружинниками? Совсем забыл, я его послал за «мелкими хулиганами» понаблюдать.

– Он мне докладывал.

– Ну и отлично.

* * *

Полковник встретил приехавших, познакомился с каждым и попросил рассаживаться. Собралось всего шесть человек: трое узловских, двое из Степного и Киселев. Заглянув в свои заметки, Дорохов встал:

– Я пригласил вас, чтобы посоветоваться, обменяться мнениями. Давайте устроим «брейнстрорминг».

Присутствующие вопросительно переглянулись, полковник вопросительно перехватил их взгляды, усмехнулся и продолжал:

– Недавно я вычитал в одной книжке по психологии, что существует такой метод. В переводе с английского это слово означает «мозговая атака». Собираются знающие люди вместе и думают, как лучше разрешить сложную проблему. В общем, этот метод у нас на Руси известен с давних пор. Правда, он иначе назывался: «Ум хорошо, а два лучше». – Полковник шутливо закончил: – У нас же тут собралось целых восемь умов. А проблема – раскрыть кражи. Начнем с узловчан. У вас две нераскрытых?

– Две, товарищ полковник!

Встал невысокий подтянутый майор лет тридцати восьми-сорока. На кителе у него поблескивал университетский ромбик.

– Садитесь, пожалуйста, – попросил Дорохов, сел сам и добавил: – Не будем слишком официальны. Создадим свободную обстановку: кто хочет курить – не стесняйтесь. – Он заглянул в список собравшихся, отыскал фамилию майора. – Расскажите, Виталий Александрович, о ваших делах.

Майор Чернецкий не торопясь, не заглядывая в записи, как человек, хорошо знающий то, о чем говорит, начал докладывать:

– Первая кража была в июле прошлого года, с субботы на воскресенье. Преступники открыли навесной замок на сарае, вплотную примыкающем к стене обувного магазина, и разобрали кирпичную кладку. Пробрались в склад магазина и украли сто с лишним пар мужской модельной обуви. Туфли были разные: французские, австрийские, в общем, импортные. Кражу обнаружили в понедельник, когда открыли магазин. У воров была автомашина, но какая, не узнали. Сарай выходит в соседний двор, а там некоторые жильцы имеют свои автомобили. Когда приехали на осмотр, уже нельзя было разобрать, где чьи следы. На месте взлома и в самом магазине тоже не нашли следов. Судя по кирпичной кладке, у преступников были хорошо сделанные инструменты. По делу много работали, но кражу раскрыть до сих пор не смогли. Следующая была четвертого августа этого года, тоже в субботу. Сначала преступники угнали автомобиль «Москвич», в двадцать один час пятнадцать минут, это мы точно установили. Хозяин машины подъехал домой, остановил ее у подъезда, на минуту вошел в квартиру положить какие-то вещи, вышел, а автомобиля нет. Он туда, сюда, сначала думал, кто-то пошутил, а потом прибежал к нам в отдел. Я как раз у дежурного был. Приказал по радио сообщить постовым и патрульным милиционерам, инспекторам ГАИ. Через час машину заметил наш постовой. Он обходил свой пост, направился к магазину «Ткани», хотел проверить, все ли там в порядке. От магазина ему навстречу «Москвич» – кузов «фургон», краска «белая ночь». Постовой решил: «Та самая, что только что угнали». Выскочил ей наперерез, думал задержать угонщиков, но они прямо на него. Он вовремя отскочил, но задним крылом они его все-таки задели, сбили с ног и повредили бедро. Кануников лежа успел дважды выстрелить в преступников и хорошо заметил, что их было двое. Оба взрослые, в темных рубашках, без головных уборов. Мы немедленно подняли на ноги весь состав. Прочесали город, станцию, окраины и еще через сорок минут нашли машину. Ее бросили прямо на дороге. В автомобиле пулевая пробоина. Пуля пробила запасной баллон и застряла в стенке сиденья, не причинив вреда преступникам. В машине на полу между сиденьями увидели этикетку магазина «Ткани», бросились туда – замки целы, пломбы на месте. На всякий случай вызвали заведующего. Вместе тщательно еще раз все осмотрели. На задней двери пломбы сорваны, три замка открытых, причем без единой царапины. Перед уходом воры наружный замок снова закрыли, кое-как даже пломбы подвесили. Украли несколько рулонов дорогих материалов. По этому делу тоже пока ничего нет.

– Преступников милиционер может опознать?

– Нет, товарищ полковник, не сможет. Он успел рассмотреть их в общих чертах. Кстати, машиной они пользовались меньше двух часов, и, судя по спидометру, проехали всего семь километров. Хозяин машины с женой до угона ездил за город, хотел узнать расстояние и точно запомнил показатели спидометра. Мы перевернули у себя буквально все. Проверили возможные версии, сигналы, всех подозрительных, но, – он развел руками, – и преступники, и похищенное точно кануло в воду.

– Какое расстояние от места угона машины до места обнаружения? – снова спросил Дорохов.

– Если заезжать к магазину, то получается около трех километров, точнее, два километра семьсот метров.

– Есть у вас что-нибудь добавить?

– По фактам и обстоятельствам нет. Предположения и выводы есть.

– Порассуждаем чуть позже. Послушаем начальника уголовного розыска Степного района.

Поднялся поджарый капитан. На медном от загара лице топорщились усики, небольшой, но все-таки чуб свисал на лоб. «Из казаков», – решил Дорохов и сразу припомнил дядьку, торговавшего вчера арбузами.

– Слушаем вас, товарищ Григорьев.

– У нас кража была двадцать седьмого апреля, с субботы па воскресенье. Магазин стоит посреди станицы. Новый, недавно построили. Преступники по переулку ночью подъехали на «Москвиче» к задней стене, взобрались на крышу, сдвинули на кровле лист шифера и проникли на чердак. Прорезали потолочное перекрытие и спустились в магазин, в подсобное помещение. Там полки, ну они по ним – как по лестнице. Из кабинета директора унесли маленький железный ящик. В нем были документы и тысяча девятьсот рублей. Из товаров почти ничего не взяли.

У нас магазин смешанный. В одной стороне промтовары, а в другой – продукты. В гастрономическом отделе воры взяли головку сыра, несколько банок сардин и десятка полтора бутылок марочного коньяка. Там мешок с рисом стоял, так они рис на пол и, видно, все это в мешок сложили. У нас тоже орудовали двое, если судить по следам. Но, кроме следов протектора от машины, мы никаких вещественных доказательств не нашли. Сторож магазина живет напротив. Он немного прихворнул и всю ночь сидел возле своего окошка, но ничего не видел.

Потом докладывал Киселев. Дорохов предложил:

– Перерыва делать не будем. У меня всего несколько вопросов, а потом поговорим. Скажите, товарищ Григорьев, машину кто-нибудь видел?

– Нет, товарищ полковник, только следы.

– Отпечатки пальцев где-либо отыскали?

– Ни одного. Шесть окурков от сигарет «Опал». Есть анализ слюны.

– У вас, товарищ Чернецкий, в магазинах есть отпечатки пальцев?

– Тоже нет.

– А в автомашине?

– В «Москвиче» мы каждый следочек обработали, но, кроме пальцев владельца и его жены, не оказалось ни одного мазка. Окурки были от «Беломорканала» и две обертки от конфет.

– От каких конфет? – заерзал на стуле капитан Киселев.

– Конфеты московские, фабрики имени Бабаева «Холодок», Хозяин и его жена их терпеть не могут.

– Интересно. Очень интересно, – улыбнулся Дорохов.

В кабинет вошел старший лейтенант милиции. Он лихо щелкнул каблуками, кинул руку к козырьку и доложил:

– Товарищ полковник! Вас к телефону, в дежурную часть.

– Из Москвы?

– Нет, по местному. Говорят, очень срочно.

– Извините, товарищи. Прошу подождать.

– Александр Дмитриевич? Здравствуйте, это Зина Мальцева. Олег говорит правду, нож был. Мы со Звягиным нашли свидетелей. Они видели нож. Приезжайте скорее! – Голос девушки дрожал, прерывался.

– Где вы находитесь? – обдумывая, как поступить, спросил Дорохов. – В том доме, где все случилось? Корпус «А», квартира пятьдесят восемь. А говорите откуда? Из автомата? Подождите минутку. – И, уже обращаясь к дежурному: – Есть машина?

– Есть, товарищ полковник.

– Зина! Вы слышите меня, Зина? Ждите во дворе, сейчас приеду… Старший лейтенант, передайте капитану Киселеву, что я на некоторое время отлучусь и приношу мои извинения. А им, наверное, стоит сделать перерыв, и вообще пусть пока без меня совещаются.

Зина, видимо, от нетерпения не могла стоять на месте. Она то шла к подъезду, то возвращалась. Заметив милицейскую «Волгу», бросилась навстречу автомобилю:

– Александр Дмитриевич! Мы еще в первый день подумали, что она врет и не разрешает мужу говорить правду. Пришли второй раз – она просто не дала ему говорить. Сегодня мы со Звягиным сели в беседке и следим. Как только она ушла, – сразу к нему, и Егор Михайлович все рассказал. Идемте скорее.

Дорохов толком ничего не понял, но поспешил за Зиной. Дверь им открыл Звягин. Видно, он уже неплохо освоился в чужой квартире.