Текст книги "Галактика (антология)"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Иван Ефремов,Василий Шукшин,Аркадий Стругацкий,Борис Стругацкий,Александр Казанцев,Вадим Шефнер,Владимир Михайлов,Илья Варшавский,Север Гансовский,Анатолий Днепров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 52 страниц)

– Ты заказывал попугая, товарищ Грубин?

– Заказывал. Так где же он, золотая рыбка?

– Улетел.

– Вот я и говорю.

– Но он был.

– И улетел. Почему не в клетке?

– Потому что ты, товарищ Грубин, клетку не заказывал.

Грубин задумался. Он был человеком в принципе справедливым. Рыбка была права. Клетки он не заказывал.

– Хорошо, – согласился он. Попугая ему очень хотелось. – Пусть будет попугай ара в клетке.

Так Грубин истратил второе желание и потому, взяв клетку в одну руку, банку с рыбкой в другую, пошел к дому. И тут-то во двор вошел инвалид Эрик.

Эрик обошел уже полгорода. Он искал рыбку для Зиночки, не подозревая, что та получила ее в подарок от Веры Яковлевны.

– Здравствуйте, – сказал он. – Нет ли у кого-нибудь лишней золотой рыбки?

Грубин сгорбился и тихо пошел к двери со своей ношей. У него оставалось всего одно желание и множество потребностей. Погосян помог Кацу повернуть обратно к двери. У них рыбки были также частично использованы.

Окна в комнатах Удалова и Ложкина захлопнулись.

– Я не для себя! – крикнул в пустоту Эрик.

Никто не ответил.

Эрик поправил пустой рукав и поплелся, хромая, со двора.

– Нам необходимо тщательно продумать, что будем просить, – говорила в это время Ксения Удалова мужу.

– Мне велосипед надо, – сказал их сын Максимка.

– Молчать! – повторила Ксения. – Иди погуляй. Без тебя найдем, чего пожелать.

– Вы бы там поскорее, – поторопила золотая рыбка. – К вечеру нам бы хотелось в реке уже быть. До холодов нужно попасть в Саргассово море.

– Смотри-ка, – удивился Удалов. – Тоже ведь на родину тянутся.

– Икру метать, – объяснила рыбка.

– Хочу велосипед! – крикнул со двора Максимка.

– Ну угодили бы парнишке, в самом деле хочет велосипед, – сказала рыбка.

– А может, и в самом деле? – спросил Удалов.

– Я больше не могу! – возмутилась Ксения. – Все подсказывают, все мешают, все чего-то требуют…

Грубин поставил клетку с попугаем на стол и залюбовался птицей.

– Ты чудо, – сказал он ей.

Попугай не ответил.

– Так он что, не умеет, что ли? – спросил Грубин.

– Не умеет, – ответила рыбка.

– Так чего же? Ведь вроде только что «каррамба» говорил.

– Это другой был, ручной, из бразильской состоятельной семьи. А второго пришлось дикого брать.

– И чего же делать?

– Хочешь – третье желание загадай. Я его мигом обучу.

– Да? – Грубин подумал немного. – Нет уж. Сам обучу.

– Может, ты и прав, – согласилась рыбка. – И что же дальше делать будем? Хочешь электронный микроскоп?

Первым своим желанием члены биологического кружка первой средней школы – коллективный владелец одной из рыбок – создали на заднем дворе школы зоопарк с тигрятами, моржом и множеством кроликов.

Вторым желанием сделали так, чтобы им целую неделю не задавали ничего на дом.

С третьим желанием вышла заминка, споры, сильный шум. Споры затянулись почти до вечера.

Провизор Савич дошел до самого своего дома, перебирая в мыслях множество вариантов. У самых ворот его догнал незнакомый человек в очень большой плоской кепке.

– Послушай, – сказал ему человек, – ты десять тысяч хочешь?

– Почему? – спросил Савич.

– Десять тысяч даю – рыбка моя, деньги твои. Мне, понимаешь, не досталось. На базаре стоял, фруктами торговал, опоздал, понимаешь.

– А зачем вам рыбка? – спросил провизор.

– Не твое дело. Хочешь деньги? Сегодня же телеграфом.

– Так вы объясните, в конце концов, – повторил Савич, – зачем вам рыбка? Ведь я тоже, наверное, могу с ее помощью получить много денег.

– Нет, – объяснил человек в кепке. – Рыбка много денег не может.

– Он прав, – подтвердила рыбка. – Много денег я не могу сделать.

– Пятнадцать тысяч, – сказал человек в кепке и протянул руку к банке с рыбкой. – Больше никто не даст.

– Нет, – произнес Савич твердо.

Человек шел за ним, тянул руку и набавлял по тысяче. Когда он добрался до двадцати, Савич совсем озлился.

– Это безобразие! – воскликнул он. – Я иду домой, никому не мешаю. Ко мне пристают, предлагают какую-то сомнительную сделку. Рыбка-то стоит два рубля сорок копеек.

– Я тебе и два рубля тоже дам, – обрадовался человек в кепке. – И еще двадцать тысяч дам. Двадцать одну!

– Так скажите, зачем вам?

Человек в кепке приблизил губы к уху Савича.

– Машину «Волга» покупать буду.

– Так покупайте, если у вас столько денег.

– Нетрудовые доходы, – признался человек в кепке. – А так фининспектор придет, я ему рыбку покажу, вот, пожалуйста. Вы только мне квитанцию дайте, расписку, что два сорок уплатил.

– Уходите немедленно! – возмутился Савич. – Вы жулик!

– Зачем так грубо? Двадцать три тысячи даю. Хорошие деньги. Голый по миру пойду.

– Гони его, – сказала рыбка. – Он мне тоже неприятен.

– Вот видите, – сказал Савич.

– Двадцать четыре тысячи!

– Вот что, – решил Савич. – Чтобы этот человек немедленно улетел отсюда к себе домой. Чтобы и следа его не было. Я больше не могу.

– Исполнять? – спросила рыбка.

– Немедленно!

И человек закрутился в смерчике и пропал. Лишь кепка осталась на мостовой.

– Спасибо, – сказал Савич рыбке. – Вы не представляете, как он мне надоел. Теперь пойдемте ко мне домой, и мы с честью используем оставшиеся желания.

В тот день в городе произошло еще много чудес. Некоторые остались достоянием частных лиц и их семей, некоторые стали известны всему Великому Гусляру. Тут и детский зоопарк, который поныне одна из достопримечательностей города, и история с водкой в водопроводе, и замощенный переулок, и появление в универмаге большого количества французских духов, загадочное и необъясненное, и грузовик, полный белых грибов, виденный многими у дома Сенькиных, и даже типун на языке одной скандальной особы, три свадьбы, неожиданные для окружающих, и еще, и еще, и еще…

К вечеру, к сроку, когда рыбок надо было нести к реке, большинство желаний было исчерпано.

По Пушкинской, по направлению к набережной, двигался народ. Это были и владельцы рыбок, и просто любопытные.

Шли Удаловы всем семейством. Впереди Максим на велосипеде. За ним остальная семья. Ксения сжимала в руке тряпочку, которой незадолго перед тем стирала пыль с нового рояля фирмы «Беккер».

Шел Грубин. Нес не только банку с рыбкой, но и клетку с попугаем. Хотел, чтобы все видели – мечта его сбылась.

Шли Ложкины. Был старик в новом костюме из шевиота, и еще восемь неплохих костюмов осталось в шкафу.

Шли, обнявшись, Погосян с Кацем. Несли вдвоем бутыль. Чтобы не оставлять на завтра.

Шла Зиночка.

Шел Савич.

Шли все другие.

Остановились на берегу.

– Минутку, – сказала одна из золотых рыбок. – Мы благодарны вам, обитатели этого чудесного города. Желания ваши, хоть и были зачастую скороспелы, порадовали нас разнообразием.

– Не все, – возразили ей рыбки из банки Погосяна – Каца.

– Не все, – согласилась рыбка. – Завтра многие из вас начнут мучиться. Корить себя за то, что не потребовали золотых чертогов. Не надо. Мы говорим вам: завтра никто не почувствует разочарования. Так мы хотим, и это наше коллективное рыбье желание. Понятно?

– Понятно, – ответили жители города.

– Дурраки, – сказал попугай ара, который оказался способным к обучению и уже знал несколько слов.

– Теперь нас можно опускать в воду, – произнесла рыбка.

– Стойте! – раздался крик сверху.

Все обернулись в сторону города и оцепенели от ужаса. Ибо зрелище, представшее глазам, было необычайно и трагично.

К берегу бежал человек о десяти ногах, о множестве рук, и он махал этими руками одновременно.

И когда человек подбежал ближе, его узнали.

– Эрик! – сказал кто-то.

– Эрик, – повторяли люди, расступаясь.

– Что со мной случилось? – кричал Эрик. – Что со мной случилось? Кто виноват? Зачем это?

Лицо его было чистым, без следов ожога, волосы встрепаны.

– Я по городу бегал, рыбку просил, – продолжал страшный Эрик, жестикулируя двадцатью руками, из которых одна была слева, а остальные справа. – Я отдохнуть прилег, а проснулся – и вот что со мной случилось!

– Ой, – сказала Зиночка. – Я во всем виновата. Что я наделала. Но я хотела как лучше, я загадала, чтобы у Эрика новая рука была, чтобы новая нога стала и лицо вылечилось. Я думала как лучше – ведь у меня желание оставалось.

– Я виноват, – добавил Ложкин. – Я подумал – зря человека обижаем. Я ему тоже руку пожелал.

– И я, – произнес Грубин.

– И я, – сказал Савич.

И всего в этом созналось восемнадцать человек. Кто-то нервно хихикнул в наступившей тишине. И Савич спросил свою рыбку:

– Вы нам помочь не можете?

– Нет, к сожалению, – ответила рыбка. – Все желания исчерпаны. Придется его в Москву везти, отрезать лишние конечности.

– Да, история, – сказал Грубин. – В общем, если нужно, то берите обратно моего чертова попугая.

– Дуррак, – сказал попугай.

– Не поможет, – ответила рыбка. – Обратной силы желания не имеют.

И тут на сцене появились юннаты из первой средней школы.

– Кому нужно лишнее желание? – спросил один из них. – Мы два использовали, а на одном не сговорились.

Тут дети увидели Эрика и испугались.

– Не бойтесь, дети, – успокоила их золотая рыбка. – Если вы не возражаете, мы приведем в человеческий вид пожарника Эрика.

– Мы не возражаем, – сказали юннаты.

– А вы, жители города?

– Нет, – ответили люди рыбкам.

В тот же момент произошло помутнение воздуха, и Эрик вернулся в свое естественное, здоровое состояние. И оказался, кстати, вполне красивым и привлекательным парнем.

– Оп-ля! – воскликнули рыбки хором, выпрыгнули из банок, аквариумов и прочей посуды и золотыми молниями исчезли в реке.

Они очень спешили в Саргассово море метать икру.

Кир Булычев
Застенчивый шуша

У Алисы много знакомых зверей: два котенка; марсианский богомол, который живет у нее под кроватью и по ночам подражает балалайке; ежик, который жил у нас недолго, а потом ушел обратно в лес; бронтозавр Бронтя – к нему Алиса ходит в гости в зоопарк; и, наконец, соседская собака Рекс, по-моему, карликовая такса не очень чистых кровей.

Еще одним зверем Алиса обзавелась, когда вернулась первая экспедиция с Сириуса.

Алиса познакомилась с Полосковым на встрече этой экспедиции. Я не знаю, как она это устроила: у Алисы широкие связи. Так или иначе, она оказалась среди ребят, которые принесли космонавтам цветы. Представьте мое удивление, когда я вижу по телевизору – бежит Алиса по летному полю с букетом голубых роз больше ее самой и вручает его самому Полоскову.

Полосков взял ее на руки, они вместе слушали приветственные речи и вместе ушли.

Алиса вернулась домой только вечером с большой красной сумкой в руках.

– Ты где была?

– Больше всего я была в детском саду, – ответила она.

– А меньше всего где ты была?

– Нас еще возили на космодром.

– И потом?

Алиса поняла, что я смотрел телевизор, и сказала:

– Еще меня попросили поздравить космонавтов.

– Кто же это тебя попросил?

– Один человек, ты его не знаешь.

– Алиса, тебе не приходилось сталкиваться с термином «телесные наказания»?

– Знаю, это когда шлепают. Но, я думаю, только в сказках.

– Боюсь, что придется сказку сделать былью. Почему ты всегда лезешь, куда не следует?

Алиса хотела было на меня обидеться, но вдруг красная сумка у нее в руке зашевелилась.

– Это еще что такое?

– Это подарок от Полоскова.

– Ты выпросила себе подарок! Этого еще не хватало!

– Я ничего не выпрашивала. Это Шуша. Полосков привез их с Сириуса. Маленький шуша, шушонок, можно сказать.

И Алиса осторожно достала из сумки маленького шестилапого зверька, похожего на кенгуренка. У шушонка были большие стрекозиные глаза. Он быстро вращал ими, крепко вцепившись верхней парой лап в Алисин костюм.

– Видишь, он меня уже любит, – сказала Алиса. – Я ему сделаю постель.

Я знал историю с шушами. Все знали историю с шушами, а мы, биологи, в особенности. У меня в зоопарке было уже пять шуш, и со дня на день мы ожидали прибавления семейства.

Полосков с Зеленым обнаружили шуш на одной из планет в системе Сириуса. Эти милые, безобидные зверушки, которые ни на шаг не отставали от космонавтов, оказались млекопитающими, хотя по повадкам больше всего напоминали наших пингвинов. То же спокойное любопытство и вечные попытки залезть в самые неподходящие места. Зеленому даже пришлось как-то спасать шушонка, который собирался потонуть в большой банке сгущенного молока. Экспедиция привезла целый фильм о шушах, который прошел с большим успехом во всех кинотеатрах и видеорамах.

К сожалению, у экспедиции не было времени как следует понаблюдать за ними. Известно, что шуши приходили в лагерь экспедиции с утра, а с наступлением темноты куда-то исчезали, скрывались в скалах.

Так или иначе, когда экспедиция уже возвращалась обратно, в одном из отсеков Полосков обнаружил трех шуш, которые, наверно, заблудились в корабле. Правда, Полосков подумал сначала, что шуш протащил на корабль контрабандой кто-нибудь из участников экспедиции, но возмущение его товарищей было таким искренним, что Полоскову пришлось отказаться от своих подозрений.

Появление шуш вызвало массу дополнительных проблем. Во-первых, они могли оказаться источником неизвестных инфекций. Во-вторых, они могли погибнуть в пути, не выдержать перегрузок. В-третьих, никто не знал, что они едят… И так далее.

Но все опасения оказались напрасными. Шуши отлично перенесли дезинфекцию, послушно питались бульоном и консервированными фруктами. Из-за этого они нажили себе кровного врага в лице Зеленого, который любил компот, а последние месяцы экспедиции ему пришлось отказаться от компота – его съели «зайцы».

Во время долгого пути у шушихи родилось шесть шушат. Так что корабль прибыл на Землю переполненный шушами и шушатами. Они оказались понятливыми зверушками и никаких неприятностей и неудобств никому, кроме Зеленого, не причиняли.

Я помню исторический момент прибытия экспедиции на Землю, когда под прицелом кино– и телевизионных камер открылся люк и вместо космонавтов в его отверстии показался удивительный шестилапый зверь. За ним еще несколько таких же, только поменьше. По всей земле прокатился вздох удивления. Но оборвался в тот момент, когда вслед за шушами из корабля вышел улыбающийся Полосков. Он нес на руках шушонка, перемазанного сгущенным молоком…

Часть зверьков попала в зоопарк, некоторые остались у полюбивших их космонавтов. Полосковский шушонок достался Алисе. Бог уж ее знает, чем она очаровала сурового космонавта Полоскова.

Шуша жил в большой корзине рядом с Алисиной кроватью, мяса не употреблял, ночью спал, дружил с котятами, боялся богомола и тихо мурлыкал, когда Алиса гладила его или рассказывала о своих удачах и бедах.

Шуша быстро рос и через два месяца стал ростом с Алису. Они ходили гулять в садик напротив, и Алиса никогда не надевала на него ошейника.

– А вдруг он кого-нибудь испугает, – спрашивал я. – Или попадет под машину.

– Нет, он не испугает. А потом, он обидится, если я на него надену ошейник. Он ведь такой чуткий.

Как-то Алисе не спалось. Она капризничала и требовала, чтобы я читал ей про доктора Айболита.

– Некогда, дочка, – сказал я. – У меня срочная работа. Кстати, тебе пора читать книжки самой.

– Но это же не книжка, а микрофильм, и там буквы маленькие.

– Так он звуковой. Не хочешь читать – включи звук.

– Мне холодно вставать.

– Тогда погоди. Я допишу и включу.

– Не хочешь – Шушу попрошу.

– Ну попроси, – улыбнулся я.

И через минуту вдруг услышал из соседней комнаты нежный микрофильмированный голос: «…И еще была у Айболита собака Авва».

Значит, Алиса все-таки встала и дотянулась до выключателя.

– Сейчас же обратно в постель! – крикнул я. – Простудишься.

– А я в постели.

– Нельзя обманывать. Кто же тогда включил микрофильм?

– Шуша.

Я очень не хочу, чтобы моя дочка выросла лживой. Я отложил работу, пошел к ней и решил серьезно поговорить.

На стене висел экран. Шуша орудовал у микропроектора, а на экране несчастные звери толпились у дверей доброго доктора Айболита.

– Как ты умудрилась так его выдрессировать? – искренне удивился я.

– Я его и не дрессировала. Он сам все умеет.

Шуша смущенно перебирал передними лапами перед грудью.

Наступило неловкое молчание.

– И все-таки… – сказал наконец я.

– Извините, – раздался высокий хрипловатый голос. Это говорил Шуша. – Но я в самом деле сам научился. Это ведь не трудно.

– Простите… – сказал я.

– Это не трудно, – повторил Шуша. – Вы сами позавчера показывали Алисе сказку про короля богомолов.

– Нет, я уже не о том. Как вы научились говорить?

– Мы с ним занимались, – сказала Алиса.

– Ничего не понимаю! Десятки биологов работают с шушами, и ни разу ни один шуша не сказал ни слова.

– А наш Шуша и читать умеет. Умеешь?

– Немного.

– Он мне столько интересного рассказывает…

– Мы с вашей дочкой большие друзья.

– Так почему же вы столько времени молчали?

– Он стеснялся, – ответила за Шушу Алиса.

Шуша потупил глаза.

Кир Булычев
Великий дух и беглецы

Глава 1. Избушка

Павлыш проверил анабиозный отсек, там все было в порядке. Странно, еще недавно он спорил с Бауэром, доказывал ему, что этот отсек – анахронизм, и если уж переоборудовать корабль на гравитационный двигатель, то можно заодно и ликвидировать отсек – лишнее место, лишний вес… И Бауэр сказал тогда: «Но может же так случиться…» Хотя оба понимали, что случиться так не может. И случилось.

Уже месяц, как «Компас» падал. Он падал, и неизвестно было, чем кончится это падение. «Компас» проваливался в пространство, в бесконечность. Уже месяц, как он был объявлен пропавшим без вести, его разыскивали все станции и корабли сектора и не могли найти.

Находят в конце концов путешественников, пропавших без вести в пустыне, находят самолеты, разбившиеся в горах, находят флаер, унесенный ураганом, находят затонувшую субмарину. Потому что место, область их исчезновения конечны, ограничены дном моря, горной долиной, пределами пустыни. Космический корабль, пропавший без вести, найти нельзя. Тем более если он не выходит на связь.

Надежность корабля, доведенная до совершенства, таит в себе риск. Гравитационный отражатель надежен, связь, которую поддерживает корабль на гравитационных волнах, также надежна, но если система отказывает в одной точке, возникает опасность цепной реакции. И если не уловленный приборами во время прыжка метеорит из антивещества коснулся гравитационного отражателя и, исчезнув сам, уничтожил отражатель «Компаса», то он уничтожил и космосвязь, потому что отражатель – одновременно антенна для гравитационных волн. И корабль, прервавший прыжок в точке, установить которую удалось не сразу и с недостаточной степенью точности, оказывается неуправляем, безгласен и слеп.

«Компас» был жив, но не подавал признаков жизни. Он будет жить еще несколько дней или несколько лет, потому что он – высокоорганизованный кусок металла, напичканный изысканной, но ненужной теперь техникой. Ибо он – корабль, и цель его – перевозить людей и грузы между портами Галактики. Как только он лишается возможности делать это – он становится лишь железной банкой с муравьишками внутри. И железная банка падает в бездонное пространство…

Павлыш остановился перед дверью на мостик. Капитан просил его проверить, как дела в анабиозном отсеке. В анабиозном отсеке все было отлично. Павлыш увидел свою руку, лежащую на ручке двери, и подумал о том, что он сам, доктор Павлыш, молодой, красивый, умный, не может умереть. Собственная смерть – беда, которая не может с тобой приключиться. А так как это теоретическое размышление не могло изменить действительной сути явлений, то Павлыш оторвал взгляд от своей руки и вошел на мостик.

Капитан был один. Капитан постарел за месяц, прошедший со дня катастрофы. Капитан был более одинок, чем Павлыш, потому что он разделял одиночество и беспомощность своего корабля.

– Все в порядке? – спросил он.

– Да.

Павлыш подошел к штурманскому столу с расстеленной на нем картой сектора. На ней были проложены пути «Компаса». Путь, по которому ему следовало идти; вычисленный путь, который «Компас» должен был пролететь во время прыжка; приблизительная точка, в которой корабль прекратил прыжок, и еще более приблизительный путь с того момента и до сегодняшнего дня. Прыжок должен был перенести его через весь сектор. Авария же бросила его в центре сектора, на периферии пылевого мешка, не позволившего ориентироваться визуальными методами. И путь отсюда был проложен условно, пунктиром…

– Слушайте, доктор, – сказал капитан. – Есть шанс, правда, небольшой…

Несчастье случилось с «Компасом» в районе малоизученном, но не пустынном. Это давало шансы на спасение и уменьшало их. Можно было надеяться сесть на планету – тормозные двигатели остались целы. Но, с другой стороны, «Компас» мог стать пленником звезды, притяжения которой был бы не в силах преодолеть. Есть надежда, что «Компас» пронзит сектор и окажется в районе обжитых путей системы Второго Союза. Надежда была реальна. Но с одним условием: достижение Второго Союза при постоянной скорости займет восемь с половиной лет… И когда осознание этого пришло к космонавтам после недели расчетов, споров, сомнений и ложных прозрений, решено было использовать анабиозные ванны, те самые, само существование которых казалось Павлышу анахронизмом.

Почти весь экипаж «Компаса» должен был уйти в сон. Почти весь – кроме капитана, дежурного механика и врача. И было уговорено, что через год, если все пойдет благополучно, механика и Павлыша сменят. Капитана менять никто не будет. Это приказ и воля капитана.

За месяц, прошедший с того дня, Павлыш восстановил забытый испанский язык, выиграл у механика сто сорок партий в шахматы и несколько меньше проиграл капитану. Он прибавил полтора килограмма в весе и порой подумывал о том, что лучше аннигилировал бы весь корабль, чем ждать неизвестно чего восемь, десять… сколько лет?

Шесть дней назад внезапно появилась возможность, что путешествие скоро закончится. Впереди возникла небольшая желтая звезда с одинокой планетой. Звезда была почти на пути «Компаса», и корабль несся к ней со скоростью чуть более ста тысяч километров в секунду. Шесть дней назад капитан сказал своему экипажу – Павлышу и механику, – что есть один шанс из десяти опуститься на планету. Даже если она необитаема и непригодна для жизни, на ней, вернее всего, действует автоматический маяк, и можно будет дать о себе знать. Все зависело от того, как близко пройдет «Компас» от планеты. Если достаточно близко, то мощности тормозных двигателей хватит на посадку, если далеко, то топливо будет истрачено на коррекцию и садиться будет не на чем.

– Так что же, капитан? Мы попытаемся сесть или летим дальше?

– А вы бы что сделали, Павлыш?

– Даже если у нас мало…

– Ты молод, Павлыш, и потому годы кажутся тебе длинными и невосполнимыми.

– Я не так молод, но где гарантия, что после всех этих лет в нашей жестянке мы не погибнем от голода или аварии, которую не сможем ликвидировать, не провалимся в какую-нибудь дыру и не пролетим мимо торгового пути, чтобы снова углубиться в пустоту?

– Гарантии нет. Но дело вот в чем: для того чтобы выйти к планете, мы должны истратить почти половину мощности тормозных двигателей. Из-за гибели отражателя изменена конфигурация корабля, и по расчетам получается, что остальное пойдет на компенсацию эксцентрического вращения. На чем будем садиться, не представляю…

– А что за планета?

– Если я не ошибаюсь, планета хорошая, нормальная, земного типа. Наша беда, что ее открыли недавно и на ней нет ни станции, ни базы. Хотя должен быть маяк.

– Вы уверены?

– Я могу предполагать, что это система 16-АПР8. Погляди по справочнику.

Под этим индексом значилась система желтой звезды с одной планетой и двумя астероидными поясами. Планета была земного типа. Ей присвоили название Форпост. После ее краткого описания шло примечание: «Закрыта для исследований».

И все. Это могло значить что угодно – от наличия там разумной жизни до болезнетворных бактерий, опасных для человека. За справкой шла сноска на последний том общего атласа, который на «Компасе» не успели получить.

– Через три часа начинаю эволюцию, – сказал капитан. – Механик мне нужен. Ты – нет.

– Но мы не успеем разбудить штурмана и второго механика. На это потребуется часов восемь. Почему вы не сказали раньше?

– Мы обойдемся вдвоем.

Капитан уже четверо суток не спал, и инъекции переставали оказывать действие. Он устал.

– Дай мне еще шарик.

– Опасно.

– Потом вылечишь, если что. Сейчас мне нужна ясная голова.

Павлыш был готов к этой просьбе. Шарики находились в кармане. Он прижал один из них к кисти капитана, лежавшей на пульте. Содержимое всосалось под кожу.

– Я принял решение раньше, но не стал тебя ставить в известность, потому что возражения лишь отняли бы время на дискуссии. А сейчас нам некогда дискутировать.

– Но все-таки?

– Все-таки заключается в том, что посадка будет трудной. Не знаю, останется ли что-нибудь от «Компаса».

Голос капитана звучал равнодушно и холодно. Уже много дней капитан говорил так: он не мог побороть в себе глубокого и безнадежного отчаяния. Он не был виноват, но его корабль разбит. Право судить себя капитан оставил за собой.

– Чем больше людей мы сейчас поднимем, тем больше людей мы подвергнем опасности. Анабиозные камеры – самое защищенное место корабля. Анабиозные ванны – самое защищенное место в камере. Больше всего шансов выжить у тех, кто находится в ваннах.

– Я могу быть штурманом. Вы знаете, что я подготовлен к этому.

– Не нужен мне сейчас штурман! Зачем мне штурман? Чтобы бросить, как ты выразился, жестяную банку на пустую планету?

– Да.

– Слушай меня, Павлыш. Ты судовой врач. Ты отвечаешь, в пределах своих возможностей, за здоровье и жизнь команды. Поэтому при посадке твое место будет вместе с экипажем. В анабиозном отсеке.

– Вы тоже относитесь к команде. И механик. Моя помощь может понадобиться и вам.

– Правильно. Но в таком случае мне нужен живой врач. Если надо будет собирать нас по частям, для этого ты должен уцелеть. Приказываю тебе отправиться в анабиозный отсек. Я, конечно, хотел бы загнать тебя самого в ванну, но боюсь, что это превышает мою власть над тобой.

– Вы правы. И я, возражая вам, руководствуюсь теми же соображениями интересов экипажа. Мои услуги могут понадобиться сразу после посадки. Кроме того, вывод людей из анабиоза также труден без участия врача…

– Ладно, я ведь не спорю. Так что прошу тебя через два часа отправиться в анабиозный отсек, я сам спущусь туда и проверю, надежно ли ты пристегнут. И будь разумен, не пытайся прибежать на мостик и принять участие в наших скучных делах. Ты будешь мне мешать…

– Хорошо, – согласился Павлыш.

– А сейчас займись-ка, пожалуйста, обедом. Накорми нас как следует. Нет никакой гарантии, что мы доживем до следующего обеда.

– Надо будет дожить. Мы отвечаем за тех, кто спит…

– Не надо меня учить, – сказал капитан. Он очень устал. – И не теряй времени даром.

* * *

…Тень «Компаса» добралась до Павлыша. Тень была длинной и росла с каждой минутой. Целый день солнце ползло невысоко над горизонтом и вот решилось наконец уйти на покой.

Павлыша удручала предопределенность. Правда, она протягивалась всего на несколько дней в будущее, но этого достаточно для возникновения неприязни к серому берегу и махине покореженного металла, именуемой по инерции кораблем «Компас».

Страшная тварь вылетела из колючих зарослей, подступавших к пляжу, и уселась в тени корабля. Тварь была ростом с собаку, но хрупка и члениста. Она пристально смотрела на Павлыша печальными стрекозиными глазами. Мошкара смерчиком замельтешила над ней. Тварь наконец приняла решение, подпрыгнула и принялась биться об обгоревший бок корабля, словно комар об оконное стекло.

Можно было написать письмо. Вчера Павлыш написал уже одно. Склеил конверт из чистого листа бумаги и даже нарисовал на нем серый берег, зеленое море с полосами барашков, синие колючие кусты. И написал на марке: «Авиапочта. Планета Форпост». Все как в старые добрые времена. А вместо почтового ящика использовал остатки мусоропровода.

Павлыш поднялся, стряхнул с колен песок и ракушки и побрел к люку. Четыре дня назад он открывал его больше часа, думал, что никогда не сможет этого сделать. Тогда казалось, что открытый люк – спасение. На самом деле это ничего не решало.

Тварь стукнулась о шлем, толчок был вял, и Павлыш, отмахнувшись, сломал ее пополам. Туча мошкары сразу скрыла останки твари. Павлыш закрыл люк, припер его изнутри стальным стержнем. Мошкара боялась тени, внутрь не залетала. Но с наступлением вечера мог появиться какой-нибудь гость покрупнее. Павлыш ощупью разделся, повесил скафандр в нишу.

Аварийное освещение в коридоре работало из рук вон плохо. Свет мерцал, терялся в углах. Его все равно придется отключить. И это прискорбно – будет темно. Павлыш решил изобрести светильник на сливочном масле. Или спиртовку. Представил себя пишущим очередное письмо при свете самодельного светильника и тут же ударился об торчащий из стены обломок трубы.

Корабль был разбит. Это никуда не годилось. Корабль создан для того, чтобы никогда не разбиваться. Если уж случается несчастье – он взрывается, исчезает бесследно. Но корабль, разбитый, как автомобиль о столб, – это невероятно. Налетевший с моря ветер качал развалину, на пол посыпался сор, и в перекореженных недрах судна что-то заскрипело, заныло.

Не было энергии. Не было связи. Если бы капитан остался жив или кто-нибудь из механиков – может, они что-то и придумали бы. Хотя вряд ли. Корабельный врач Павлыш придумать ничего пока не смог. Чтобы не раскисать, он запускал зонды, методично обыскивал трюмы, привел в относительный порядок мостик и вел корабельный журнал.

Было еще одно дело. Главное и печальное. Анабиозные ванны. У них автономный блок питания. Температура поддерживалась на нормальном уровне. Так будет, подсчитал Павлыш, еще два месяца. На самом экономном режиме. И все. Павлыш останется последним человеком на этой планете. Потом умрет тоже. Может быть, скоро, если не приспособится к местному воздуху. Может быть, проживет до старости.

Павлыш представил себя старичком в рваном измызганном скафандре. Старичок выходит на лесенку перед вросшим в серый песок кораблем и кормит с ладони членистых тварей. Они толкаются, мешают друг дружке и глядят на него внимательно и строго. Потом старичок возвращается в чистенькую, ветхую кабинку, убранную сухими веточками, и, подслеповато щурясь, раскрывает дневник…

Был, правда, еще один вариант. Отключить анабиозные ванны. Ни один из спящих не заметит перехода к смерти. Энергию блока можно переключить тогда на один из отсеков и прожить в безопасности несколько лет. От такой возможности стало еще паскудней. Павлыш заглянул в реанимационную камеру, бывшую реанимационную камеру. Он каждый день заглядывал туда, пытаясь настроиться на возможность чуда. За дверью его встречала та же безнадежная путаница проводов и осколки приборов. И сколько ни приглядывайся, ни один провод не вернется на место. Нет, разбудить экипаж он не сможет.