Текст книги "Галактика (антология)"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Иван Ефремов,Василий Шукшин,Аркадий Стругацкий,Борис Стругацкий,Александр Казанцев,Вадим Шефнер,Владимир Михайлов,Илья Варшавский,Север Гансовский,Анатолий Днепров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 52 страниц)

Интерлюдия в отеле

Хольгер вернулся в отель и зашел в ресторан пообедать. Здесь он увидел Эрика Эрнфаста, с которым вместе летел из Стокгольма. В зале почти никого не было, как всегда в это время. Туристы, остановившиеся в отеле, заходили сюда обычно часом-двумя раньше, большими шумными группами рассаживаясь за столы. Потом зал пустел.

Эрнфаст приветственно взмахнул рукой:

– Где ты пропадал? Садись-ка и расскажи!

Судя по всему, он чувствовал себя здесь как дома. Не дожидаясь ответа, Эрнфаст проглотил полстакана какой-то смеси и заказал еще.

Место и в самом деле было уютное. Большие окна выходили на тихую улицу с серыми, как земля, домами; подстриженными кустами и цветниками. Из пасти мраморного льва у входа в отель озорно торчала охапка веток. В старой витрине напротив красовалась реклама «Курите папиросы „Кинг“».

Хольгер втянулся в разговор. Он казался себе первооткрывателем. Совсем даже неожиданно с легкой и неприятной для себя откровенностью Хольгер рассказал Эрнфасту о поездке в Инвернесс, о Мэгги (он так и называл ее в разговоре – Мэгги). Потом с наигранной шутливостью стал говорить о феях, о старом замке, понимая, что другой тон был сейчас неприемлем.

– Не понимаю, – возражал Эрнфаст, – не люблю сказок. Да и зачем тебе фея, если ты с такой девочкой познакомился?

– Здесь есть какая-то связь… какая-то загадка.

– Загадка – это плохо. Загадок не должно быть.

– Не должно, – машинально повторил Хольгер, наблюдая, как Эрнфаст наполняет стакан.

Ему вдруг ясно вспомнилось, как Маргарет набирала кувшином воду из вазы, но только не из той, что стояла на крыльце. Она не выходила из комнаты, лишь приблизилась к зеркалу, в котором отражалась ваза, протянула кувшин – и тот погрузился в воду! Разбежались круги, с кувшина упали прозрачные капли. Он не обратил внимания на это тогда же, потому что все произошло так естественно, даже незаметно, как будто зеркальное отражение и было настоящей вазой.

Теперь же, пытаясь разубедить себя, Хольгер вновь и вновь переносился в тот вечер, слыша ее легкие шаги до головокружения отчетливо. Но нет, кувшин снова опускался рядом с зеркалом, снова позванивала в ушах и разбивалась на капли падавшая с него струйка, снова Маргарет отводила со щеки каштановые волосы… Колдовство.

Странная, почти нелепая мысль все больше овладевала им. Наверное, сказалась ночь, проведенная в замке. Потому что разве иначе пришло бы в голову, что феи могут жить рядом, сейчас, вместе со всеми. Может быть, их совсем мало осталось, но они ведь всегда жили на этой земле.

Уже тысячу лет назад они умели и знали больше, чем нужно было другим. Умение угадывать, совсем особый талант видеть истину, а не ползти к ней вслепую, нащупывая выступы легковесных парадоксов, должны были постепенно отгородить их от остального мира.

Давным-давно ничего не стоило уйти, раствориться в бесконечных просторах зеленевшей земли, но за несколько сот лет исчезли рощи и янтарные пляжи, тяжелые мосты опоясали помутневшие реки. А солнце продолжало светить так же щедро, и жизнь стала иной: тем, кто хотел оградить себя от липкого любопытства, от мелких, но нескончаемых посягательств на все сущее, теперь достаточно было походить на остальных, не выделяться ничем. Но как, наверное, трудно привыкнуть к этому…

– Не стоит грустить, – голос Эрнфаста прервал его размышления. – Что с тобой, в самом деле?

Хольгер молчал. Непонятное беспокойство, какая-то неизъяснимая тревога все отчетливее переходили в вопрос: «Зачем я сижу здесь? И зачем говорю о невозможном, неповторимом с этим пьяным болваном? Но почему нельзя этого делать? Да потому, что разве не протянутся жадные, досужие руки к тайне, к хрупкой неизвестности– не сейчас, может быть, не сразу, – чтобы разрушить, смять, растерзать, расколоть ее, хотя бы из любопытства, из желания опередить других?»

– Выпьем, – потребовал Эрнфаст. – Не зря же мы прилетели в Шотландию.

– Нет. Хватит.

– Не хочешь выпить со мной… из-за какой-то шотландки, – тонкие губы Эрнфаста оформились в саркастическую улыбку. – Впрочем, теперь, кажется, считается хорошим тоном игнорировать правила хорошего тона.

– Баста, – Хольгер встал.

– А я говорю, выпьем! – Эрнфаст вдруг загремел на весь зал, раскинув на столе руки-щупальца.

– Ты с ума сошел, – тихо, но внятно сказал Хольгер, – пошли отсюда!

– Нет, останемся. Пока мы не уйдем отсюда, мы останемся здесь, понятно?

Эрнфаст поймал его за руку и покачнулся вместе со стулом. Освободив локоть, Хольгер быстро пошел к выходу, точно ему представилось вдруг, что нужно немедленно, сейчас же догнать нечто ускользавшее от него.

Солнечная дорога

Посадка на вертолет уже закончилась, но он размахивал руками и, задыхаясь, на ходу кричал, чтобы его тоже взяли. Кто-то подал руку, помог подняться. Он сел в кресло и молча наблюдал, как поблескивали солнечные монетки окон в домах фермеров и густел воздух в долинах. Но далекая земля, пробегавшая внизу, была для него лишь призрачным пятном света. Потом возник в сознании неровный ромб озера, наполовину закрытый тенью и вытянувшейся в сторону Инвернесса. В ту же сторону безответными попутчиками неслись облачка дыма.

Когда после медленного падения вертолет повис в воздухе большой багряной стрекозой, Хольгер жадно припал к стеклу, стараясь угадать верную дорогу к ее дому. Там, куда он смотрел, стояло над горизонтом продолговатое облако, и по нему опускалось вниз солнце. «Вот она, западная дорога», подумал он.

Едва вертолет коснулся асфальта площадки, вернулось чувство земли. Тени стали большими и неуклюжими. Он спускался по ступенькам, и встречный воздух расправлял легкие.

Хольгер зашагал быстро, не оглядываясь, так, как будто сотни раз ходил здесь раньше. Прикрыв глаза, можно было видеть солнце – ориентир, чуть подернутое сухим облачным пеплом. Длинное облако-айсберг подвинулось в сторону, с него все реже и реже слетали багровые лучи.

Далеко впереди показалась знакомая ограда, и он заспешил к ней, поправляя ладонью волосы. Снова увидеть Маргарет – сейчас, через несколько минут… Но что он такое сочинил сегодня? С легкой усмешкой вспомнил он вдруг выдуманную им самим историю. Да, она необычная девушка. Но не более того.

Спору нет, если бы феи жили в наши дни – вышивание голограмм было бы для них старинкой бабушкиной забавой, конечно, они научились бы многому. Сотни лет… И за более короткое время все вокруг меняется до неузнаваемости.

Но кувшин, наполненный водой как бы от одного лишь соприкосновения с зеркалом, следовало объяснить иначе. Просто фокус, или не все успел заметить (что, впрочем, близко по смыслу). Кто знает, может быть, когда-нибудь физики и в самом деле откроют способ передавать со световым лучом воду, воздух, сначала отдельные атомы, ну а позже – до краев наполнять колбы или стаканы с помощью демонстрационного зеркала, установленного где-нибудь в аудитории перед безразличными к научным чудесам студентами? Но это когда-нибудь, да и то в лучшем случае.

В общем-то, логично даже допустить, что феи совсем не исчезли. Но речь ведь шла о Маргарет. Можно ли поверить? Выходит, ей ничего не стоило, например, услышать, как он болтал с Эрнфастом? При воспоминании об Эрнфасте Хольгеру стало стыдно. Разумеется, выдуманное – вздор, непонятно даже, как такое в голову может прийти. Но рассказывать о Маргарет… Ничто не давало ему такого права, похожего на право предавать. Боясь верить себе, вспоминал Хольгер подробности разговора в отеле. Да этот Эрнфаст мог заявиться в Инвернесс с ватагой таких же, как он сам, молодчиков в любой подходящий день…

Вот о чем думал Хольгер, направляясь по залитой закатным светом дороге к знакомому дому.

Трудно было оценить все последствия совершенного, потому и другая мысль, успокаивающая, даже радужная, мажорным аккордом прозвучала в нем. Мысль эта была продолжением невероятного, невозможного, это была мысль-мечта, вызывающая то легкую улыбку, то прилив тепла к вискам и ладоням, она манила поверить во всемогущество желания, когда легкое, но точное прикосновение действует, как невидимый ураган, а взгляд мгновенно проникает в суть, в душу вещей. Разве в нем не может воскреснуть крупица тайны, бывшей когда-то достоянием многих?

Чем ближе он подходил, тем яснее становилось, что там, впереди, в том месте, с которого он глаз не спускал, произошли изменения. Погас самый низкий солнечный луч, точно струна зацепилась за верхушку дерева и лопнула. И тотчас как будто холодок спустился с неба, и возникло тревожное чувство предвестник беды. Как бы пристально ни всматривался он, взгляд не мог найти ничего знакомого, ничего похожего на ее дом.

Холодной желтой лентой тянулась дорога навстречу закату. Калитка была приоткрыта, дорожка вела к ветхому крыльцу. Два-три запыленных куста торчали из-под ржавых металлических обрезков. Рядом валялись смятые канистры и полуразбитые деревянные ящики. Из-под этих ящиков вышел большой тощий пес и лениво зевнул, показывая влажные клыки.

Хольгер обошел дом дважды, пытаясь разобраться в случившемся… «Я перепутал дорогу… Или она действительно все слышала?» Было тихо, и никто не окликнул его.

Откуда-то выскочил заяц. Казалось, он увидел что-то смертельно опасное, но у него не было сил немедленно умчаться прочь. Хольгер подошел к нему совсем близко, и тогда заяц, заметно прихрамывая, пустился наутек. Хольгер смотрел вслед, пока тот не скрылся из виду. «Ему нужно было прискакать сюда немного раньше… или позже», – подумал он.

Вечерний свет зажег пыльные кусты и черные пустые окна неровными языками закатных огней. Хольгер нагнулся: под ногами лежал какой-то предмет, привлекший его внимание. Это был глиняный черепок, и Хольгер узнал его. На потемневшей керамике еще сохранился зеленый орнамент. Черепок крошился в руках. Казалось, его откололи от вазы очень давно. Может быть, так лишь казалось.

Хольгер собрал с земли крошки и медленно пошел назад. Только раз, взобравшись на холм, он обернулся, словно еще на что-то надеясь. Но все оставалось на своих местах.

Дмитрий Биленкин
Появление жирафы

Заслонка пошла вниз, на лабораторию глянуло розовое око муфельной печи. Свод и стенки камеры светились; ворвавшиеся пылинки высекали из них искры.

Валя бережно подхватил щипцами фарфоровый тигель, внес его в печь и осторожно утвердил в ячейке. Среди жаркого сияния накаленных стен снежная белизна хлопьев, лежащих в тигле, казалась противоестественной.

– Все стряпаете?

Валя обернулся. Сергей стоял, покачиваясь на носках, подтянутый, весь от сияющих глянцем ботинок до победной стрелочки галстука – аккуратный. Валя невольно бросил взгляд на свой халат – прожженный, с оторванной пуговицей, вполне заслуженный халат молодого химика. И в душе пожелал, чтобы Сергей побыстрее убирался. До прихода Светки желательно.

Он что-то пробурчал в ответ.

– Мощная аппаратура, – все также иронически-насмешливо протянул Сергей, поглаживая бок муфельной печи. – Вполне современная конструкция из металла, шамотного кирпича и ручки-манипулятора.

Валя поспешно щелкнул заслонкой. Розовое око погасло.

– Между прочим, мы синтезировали новое соединение.

– Да-а?

Валя слишком поздно сообразил, что так отвечать не следовало. Сергей бесил его своей небрежно-самоуверенной манерой разговора, которая так сочеталась с обаятельнейшей улыбкой, что любые попытки отбрить насмешника выглядели грубо и неловко. Валя это понимал и малодушно стушевывался перед этим напором иронии и самовлюбленности с тех самых пор, когда Сергей нежно пропел ему в коридоре: «Все химики ноль, только физики соль», и в ответ на его взбешенную реплику лишь удивленно повел бровями. «Вот, мол, чудак, шуток не понимает…» Окружающие покатились с хохоту. Да, тот, кто злится и теряет самообладание, всегда не прав.

– Гений! Бойль-Мариотт!

Сергей схватил Валину руку и потряс ее. Затем поправил стрелочку галстука и, прищурясь, оглядел лабораторию. Что говорить, вид неказистый. Потемневшее стекло змеевиков, кишки резиновых трубок, под тягой булькает мутная вонючая жидкость, на столах хаос и невытертые лужицы. «Ну, Светка, – пообещал Валя, – ох, и выдам же я тебе за грязь!»

– Так, новое вещество, значит, синтезировали, – кротко сказал Сергей. Вы, химики, плодовиты, как мыши. Говорят, если теперь дипломант не представит какого-нибудь нового соединения, то комиссия смотрит на него как на недочеловека. Правда или треп?

– Треп.

– Я так и думал. И чем замечательно твое открытие?

– Это не открытие…

– Не скромничай, не скромничай. Знаем мы вас, тихонь. Сидите кашеварите, вонь разводите, а потом бух, трах – шум в газетах! «Молодой талантливый ученый Валентин Мороз получил новый препарат, одна крупинка которого убивает всех клопов в радиусе ста километров!»

Валю передернуло.

– Можно подумать, будто ты сам что-то свершил…

Сергей перестал улыбаться. Изящно смахнул со стола мокрые комочки фильтровальной бумаги, отодвинул газовую горелку и сел, скрестив ноги.

– Нет, старина, ничего я пока не свершил. Ни-че-го!

– Приятно слышать самокритику…

– Эх, Валюша, Валюша, я серьезно… Тебе не осточертела эта жизнь? Сидишь копаешься, словно крот… А небось и тебя манило летать орлом. Знаешь, как в сказке об Иванушке-дурачке: лежал Иванушка на печи, то бишь на муфеле, и вдруг узрел он чудо чудное, диво дивное…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да так, ничего. Заедает серость буден, вот и захотелось отвести душу…

– Отвел?

– Разве с тобой отведешь? Ты еж-трудяга. Зарылся в мокрые фильтровальные листья – и ш-шу… А попробуй тебя вытащить, так сразу об иглы уколешься. Шушара ты. Серая такая шушара, знаешь?

– А, иди ты…

– Ну вот и обиделся. Первый признак шушары. Ведь не ждешь уже чуда чудного, дива дивного, а?

Валя не сразу нашелся, что ответить. Скажешь что-нибудь всерьез засмеет. Ответишь на треп трепом – и того хуже: таким прикинется серьезным, деловитым, что сам себе пустельгой покажешься.

– Делать тебе нечего, Сергей, вот что.

– Верно! Потому как осваиваем новое помещение. Прямо над вами. Вот мозги и простаивают. И лезут в них всякие черные мысли. Такие вот, например. Работаешь ты, парень, в своем химическом захолустье, корпишь над пробирками, что-то получаешь, о чем в журнале несколько строк тиснут и о чем вскорости все забудут. А где-то в других лабораториях сидят другие парни и корпят над тем же самым. Так ведь? Так! И видят все одно и то же. Но рано или поздно кто-то из вас сделает Открытие. С большой буквы. Один! А остальные будут стонать и плакать: «Ах, мы бедные, ведь и мы наблюдали то же самое, как же это так вышло…» Чуешь?

– Лучше о себе побеспокойся.

– Не веришь? Зря. Будет такая минута, будет, когда рядом с тобой окажется чудо чудное, диво дивное. А ты, ибо ты шушара, или пройдешь мимо, не заметив, или не поверишь. Знаешь, как тот посетитель зоопарка, который увидел жирафу и сказал: «Быть такого зверя на может!»

– К себе ты это не относишь? Ну, конечно, нет. Ты гений. Все физики уже с первого курса гении.

– Значит, согласен?

– Да с чем?!

– О господи, объясняешь ему, объясняешь… Вот ты синтезировал новое вещество. Ждешь ли ты от него чего-нибудь эдакого необыкновенного?

– Показывай свою химическую неграмотность, показывай. Мы отчетливо представляем себе свойства нового соединения еще до того, как приступаем к синтезу. Ясно?

– Куда уж ясней… – Сергей вздохнул. – По философии, конечно, пятерка была?

– Пятерка…

– Оно и видно.

Валя даже от самого себя полускрывал истинную причину раздражения, которое вызывал этот разговор. Чего греха таить, он, как и многие, сомневается в своих силах. Это так Понятно, естественно, так обычно! Но что за удовольствие с ужимочками, усмешечками бередить тайные мысли! Добро бы сам Сергей что-нибудь путное сделал…

В Вале медленно закипала злость.

– Сам-то ты уж, конечно, не удивишься жирафе. Ну да, вы все теоретики. Вы предсказываете ее появление за много лет вперед. А потом удивляетесь, почему она оказывается не такой.

– Ты, Валя, глянул в самый корень проблемы. Могучий ум! В том-то и дело, что жирафа всегда оказывается не такой. Кстати, где Светка?

«Ага! – с мстительной радостью подумал Валя. – Вот чем заканчиваются все твои умные разговорчики!»

– Зачем она тебе?

– Затем же, зачем и тебе.

Валя подался вперед. «Сейчас ты у меня вылетишь отсюда… Пижон, павлин, пошляк… Шушар он, видите ли, не любит…»

Хлопнула дверь, в лабораторию, напевая и пританцовывая на каблучках, влетела Светка. Сергея как ветром сдунуло со стола. Он полуобнял девушку за плечи, что-то зашептал ей на ухо. И она покорно замерла, потупив взгляд и перебирая складки платья.

– Света! – заорал Валя. – Почему не прибрано на столах? Почему здесь лужи, и здесь, и здесь?

Он тыкал пальцем и кричал, и ему было противно слушать собственный голос, но остановиться он не мог.

Светка высвободилась из объятий Сергея, кивнула ему и лишь потом взглянула на Валю.

– Чего ты кричишь? Ты же знаешь, что меня услал Михаил Герасимович…

– Светка, переходи-ка лучше к нам, – сказал Сергей, – мы не зануды.

Валя было шагнул к нему, но Сергей, как ни в чем не бывало, озабоченно спросил:

– Слушайте, который час?

– У меня нет с собой часов… – сказала Светка.

Сергей схватил Валю за руку, по-хозяйски отвернул обшлаг халата, взглянул на циферблат.

– Противоударные, антимагнитные, водонепроницаемые… Блеск часы. Ну, а мои ломаются, стоит лишь чихнуть погромче. Пока, ребята, засиделся я. Ш-шу…

И он исчез. Светка взяла тряпку и вытерла столы. Получилось это у нее быстро, ловко, играючи. Валя отвернулся.

– Легкий парень Сергей, но веселый, – сказала Светка.

Вале от этого утешения стало еще поганей. Он копался под тягой, без толку переставляя колбы, чтобы Света не видела выражения его лица.

Но когда он обернулся, ее уже не было. Бледное осеннее солнце пробилось сквозь тучи и нехотя осветило лабораторию. Жидко заискрилось стекло змеевиков, на стены лег пыльный отсвет.

Так как веществу надлежало прокаливаться еще минут десять, делать пока было нечего. В лаборатории стояла тишина как в сонном царстве. И Валя ощутил странную пустоту и потерянность. Он будто увидел себя со стороны одинокого, невзрачного, и ему показалось, что так будет еще многие, многие годы, что так будет всегда, – ровная неторопливая жизнь среди колб и бюреток. И что так же мерно, без потрясений и взлетов он будет стареть, набираться опыта, обзаводиться степенями и почетными трудами, которые, разумеется, будут важны и нужны, но которые не обязательно принесут ему радость. Неизвестно, откуда и почему пришла эта убежденность, но она пришла и от нее некуда было деться.

Внезапно что-то его насторожило. Какой-то звук. Он обернулся.

Массивное тело печи легонько колыхалось на своем постаменте. Валя моргнул. Печь приподнялась и повисла в воздухе.

Валя уцепился за край стола. В тягостном недоумении он следил за тем, как печь медленно поплыла вверх, как натянулся шнур, как выскользнула из розетки вилке, как она маятником закапалась в воздухе. Печь коснулась потолка и замерла.

И тут Валя испугался. На высоте четырех метров, под потолком, ни на что, кроме воздуха, не опираясь, висели добрые полторы сотни килограммов!

Зачем-то он потащил стул, потом стал шарить в карманах, пока а пальцах что-то не хрустнуло, и он несколько секунд с удивлением разглядывал осколки стеклянного наконечника для промывалки. Как наконечник мог попасть в карман?

И только тут до него дошел невероятный смысл происходящего.

Он мотнулся к двери, потом к месту, где только что стояла муфельная печь, словно желая убедиться, что ее там действительно нет. Потом опять к двери, и здесь нос к носу столкнулся с входящей Светкой.

– Опять кричишь? – сказала она.

– Я?.. Кричу?

– Еще как! Да что с тобой?

Валя схватил ее за локоть и потащил, нечленораздельно бормоча. Света испуганно упиралась.

Потом она ойкнула и присела. Она тоже увидела это.

Как ни странно, это привело Валю в чувство.

– Что ты, что ты… Вот пустяки…

– Боюсь…

– Не надо, Свет, не надо… Беги к Михаилу Герасимовичу! Только тихо.

Почему профессора надо было звать тихо, Валя и сам не знал. Света еще раз пискнула и убежала пригибаясь.

Печь нерушимо висела под потолком, будто приклеенная. В окна по-прежнему тускло светило солнце. И оттого невероятное казалось совсем невероятным. «Не может этого быть, не может», – как заклинание шептал Валя, втайне еще надеясь, что произошла какая-то нелепица и сейчас все вернется на свои места, как это бывает во сне.

Но все и так было на своих местах. Кроме муфельной печи и Валиных мыслей.

Вошел Михаил Герасимович, на ходу, как всегда в затруднительных случаях, извлекая очки из нагрудного кармана. Он выглядел учителем, который входит в класс, заранее зная, что там его ждет какая-то очередная проказа. Из-за его плеча выглядывала Светка.

– Так, – сказал он. – Что у вас тут случилось, Валентин Захарович?

Валя молча показал на потолок.

– Что-о? Да кто вам разрешил…

И он осекся.

– Она сама… – пискнула Света.

Очки запрыгали в руках профессора. Хорошо отглаженный костюм как-то сразу обвис на нем, словно из профессора выпустили воздух.

– Объясните, что произошло… – почти умоляюще прошептал он.

– Она сама… Я поставил туда тигель с нашим НК, только… Ну и… Вот поднялась…

– Точное время начала явления? Скорость подъема? Время подъема?

Теперь голос профессора гремел.

– Я… я… не знаю… Растерялся…

Михаил Герасимович посмотрел на Валю так, словно видел его впервые.

– Поставьте стул на стол! – скомандовал он. – А, уже стоит… Надо опустить муфель. Да нет же, не голыми руками! Достаньте динамометр, приладьте… Что вы, не знаете! Нет, опоздали…

Голос профессора опять спал до шепота, ибо муфель ни с того, ни с сего отделился от потолка и стал плавно опускаться.

– Секундомер!!! – зарычал профессор.

Валя повиновался, как автомат. Секундная стрелка торопливо склевывала деления циферблата, но Валя никак не мог сообразить, сколько она показывала вначале.

– Да подхвати же… Черт…

Печь уже висела над постаментом. Валя схватился за ее край, и она аккуратно встала на место. Тут Валя услышал чье-то прерывистое дыхание. И не сразу догадался, что это дыхание профессора.

– Михаил Герасимович, что это такое было? – как ни в чем не бывало, прощебетала Светка.

– Это? Ну, конечно… С одной стороны… Спокойно, товарищи, никому пока…

И словно ища поддержки, он обернулся к Вале.

– Могут засмеять… Или нет? Как вы думаете?

Однако Валя начисто лишился способности о чем-либо думать.

– Так вот, значит… – профессор неуверенно взялся за ручку задвижки. Говорите, там ничего нет… такого?

– Там НК… То новое соединение…

– Ага! Но это невозможно! Вообще антигравитация… Все чушь… Нет, надо посмотреть… Да, где же мои очки?

Заслонка пошла вниз. Теперь на лабораторию глянуло уже черное око. Стенки успели поостыть, пылинки на них больше не вспыхивали.

– Что вы мне голову морочите! Никакого тигля здесь нет!

Лицо профессора побагровело от волнения.

Валя с замиранием сердца тоже глянул внутрь печи. Тигля на месте не было.

– Вот он, – глухо сказал Валя.

Тигель покоился под сводом печи. Он прилип к нему точно так же, как перед этим муфель прилип к потолку.

Профессор посмотрел на Валю и Свету, словно сомневаясь уже в их реальности.

– А-а… как вело себя НК при других прокаливаниях? – наконец решился он спросить.

– Обычно… Как еще оно может себя вести?

– Я сам знаю, что не может! Ладно, разберемся… Достаньте тигель. Только осторожно, осторожно…

Валя подхватил тигель щипцами. От свода он отделился легко. Но странно было чувствовать его полную невесомость. Рука вздрогнула. Платиновые наконечники щипцов соскользнули…

– Ах!!!

Тигель не упал. Он плавно, словно в задумчивости, повис, потом стал медленно подниматься.

– Держите! – закричал профессор.

Валя поймал тигель, обжегся о еще горячий фарфор, но боли почти не ощутил.

– Щипцами надо, кто вас учил!

Профессор ловко перехватил тигель щипцами. На дне его уже не было белоснежных хлопьев. Они спеклись в бурую невзрачную массу.

– Самый обыкновенный НК… – растерянно сказал профессор.

– Да, – сказал Валя.

– Чудовищно… Ну-ка, посмотрим… – И он внес тигель обратно в муфель и ослабил хватку щипцов. На этот раз тигель не достиг свода. Ом просто повис в воздухе.

– Как воздушный шарик… – сказала Света.

– Сфотографируйте явление, – к профессору возвращалось самообладание. А я сейчас пойду приглашу Ивана Владиславовича и Аркадия Степановича. И не давайте муфелю остыть!

Он быстро пошел по проходу, неуклюже задевая углы столов.

– Да что же это такое… – бормотал он, и неясно, к чему это относилось – к предательскому поведению мебели или к проклятому НК.

Дверь захлопнулась.

Валя сел. Он невероятно устал. Обожженные пальцы болели все сильней. И он ничего не понимал. Совсем ничего. Его мутило от собственных мыслей. «Хоть бы скорей вернулся Михаил Герасимович…» – тоскливо подумал он. Войдут Иван Владиславович и Аркадий Степанович, все сразу станет легко и просто.

Муфель бесстрастно глядел на него своим черным оком. Валя вспомнил напоминание профессора, через силу встал, закрыл задвижку и включил обогрев.

И тут же испугался чуть не до обморока. «Что, если этого делать не надо? Нельзя? Выключить? А вдруг еще хуже? Я могу погубить явление…»

Голова шла кругом, он взывал к стенам, к человечеству. Но не было в лаборатории – что там, во всем мире! – ни ответа, ни опоры. Он уже был готов просить совета, хоть какого-нибудь, хоть глупого, у Светки, чье личико теперь выражало одно только любопытство. Лишь бы только разделить ответственность…

И тут он услышал в коридоре знакомый голос. Валя вскочил. «Сережка! Вот хорошо, он физик…»

– Сережа! – позвал он. – Сережа!

Тот сразу влетел, будто только и ждал приглашения.

– Ну как, алхимики? – его голос излучал лукавство. – Что-то лица у вас какие-то придавленные. Муфель летал, да? Это пустяки, я в одной редакции статью читал, неопубликованную, конечно, так в ней описывался факт полета гробов в одном семейном склепе…

– Так тебе рассказали…

– Хм! Нет, брат, никто мне ничего не рассказывал. Не пучь так глаза выстрелят… Неужели вы ни о чем не догадались? Ну, знаете… Ха-ха-ха…

Он залился смехом, и чем недоуменней выглядели Валя и Света, тем сильней забирал его хохот. В восторге он шлепал себя по коленям, показывал на ребят пальцем, сгибался в три погибели и смеялся, смеялся – искренне, до слез.

– Да это же… Да муфель… – смех мешал ему говорить. – Ведь я его поднял! Из своей лаборатории! Электромагнитом… Ха-ха! Спроста, что ли, я завел тогда разговор…

Ответом было молчание, такое выразительное молчание, что Сергей разом оборвал смех.

– Что, склянку какую-нибудь раздавил? Простите великодушно: погрешность расчета… Я ведь даже насчет часов проверил, чтобы не повредить… А здорово выглядела «жирафа»? Сознайтесь! Да что вы на меня так смотрите?

Сергей терялся все более и более. Он не понимал, что происходит. Его слова не находили отзвука у этих двоих, верней, отзвук был, но совсем не такой, какого он ожидал. Его разглядывали – в упор, пристально, и взгляд их был странен.

Потом Валя поманил его пальцем.

– Подойди. Ближе, ближе.

Сергей смешался. Покорно, словно завороженный взглядами, подошел. Последний шаг был исполнен смятения.

– Что вы, ребята… Ну, пошутил…

– Возьмись, пожалуйста, за эту ручку, – ласково проговорил Валя. – Не бойся, не бойся… Теперь загляни в муфель.

И Валя увидел, как отшатнулся Сергей от черного ока муфеля: в глубине его все еще парил фарфоровый тигель.