Текст книги "Великий Гусляр (худ. А. Кожановский)"
Автор книги: Кир Булычев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
– Продали! – воскликнул он.
Порфирьич со стула не встал. Порфирьич побледнел. Даже глаза побледнели.
– Три тысячи восемьсот? А мне семьсот двадцать? Так… Не будет тебе, бесчестный жулик, никакой пощады от народа ни на этом, ни на том свете, – сказал он тонким суровым голоском.
– И заявление в милицию напишем сейчас же, – закончил Удалов, куя железо, пока горячо.
– Я ничего не знаю, – сказал человек с боксерским носом, пытаясь сжевать вытащенную из кармана записку.
Записка была на хорошей, толстой бумаге и не жевалась.
– Не поможет, – заметил Удалов. – В правом верхнем кармане пиджака Порфирьича лежит подчищенная накладная на листовую сталь.
– Лежит, – подтвердил Порфирьич. – Лучше я сам сяду как невинный сообщник, но эту змею на много лет укатаю.
– Правильно, – одобрил Удалов. – Он вас и раньше за нос водил.
– Фи не шмеете! – прокричал с набитым ртом директор артели. – Я путу шалофаться!
– Жалуйся, жалуйся, – сказал мстительно Порфирьич.
– Некуда ему деваться, – согласился Удалов. – У вас же в портфеле неотразимая бухгалтерия.
И, видя, что надо нанести последний удар и повергнуть противника в нокаут, Удалов постарался вспомнить, что говорят в таких случаях следователи в кино. Недавно слышанные слова крутились в голове… «Ваша ставка бита!» Нет, не то… «Руки вверх…» Нет. Близко, совсем близко. Ага! И Удалов произнес страшным голосом, так что у самого встали дыбом на затылке редкие золотистые волосы:
– Игра закончена! Садитесь и пишите заявление. Чистосердечное покаяние – вот единственное, что может облегчить вашу участь!
Сверкнула молния, запахло озоном, бледный как полотно директор артели опустился на стул, достал шариковую ручку и с помощью Порфирьича стал писать признание.
А Удалов вдруг ощутил страшную пустоту в голове. Первозданную, нелепую пустоту. Он не помнил содержания ни единой из бумажек, лежавших в портфелях у артельщиков. Он забыл английский и испанский языки, он не мог вспомнить ни одной тригонометрической функции. Он даже запамятовал чеканные рифмы поэмы, напечатанной в последнем номере журнала «Огонек».
– Но почему? – воскликнул он. – За что?
Артельщики метнули на него перепуганные взоры и еще быстрее стали писать признание.
– Сами отнесете в милицию, – приказал им Удалов и, более не сознавая ничего, бросился к выходу.
Снова крапал дождик по пожелтевшим листьям. Было тихо и обыкновенно. И с ясностью отдаленного ночного грома прозвучали в ушах Удалова слова пришельца: «В случае, если не справишься, скажи вслух: «Игра закончена», и все вернется на свои места».
– Я же не хотел! – взмолился, простирая к небу руки, Корнелий Удалов. – Это ошибка. Это случайная ошибка!
…Удалов вернулся домой и до вечера не промолвил ни слова. Он отказался говорить с Мишей Стендалем, который поджидал его у ворот, он не стал есть любимого супа с клецками. Он лежал на диване в брюках и переживал свою оплошность, не только закрывшую перед ним путь к дипломатическому будущему, но и лишившую все человечество немедленной дружбы с развитой Галактикой. И лишь вечером, выпив для успокоения сто граммов перцовки и сказав непонятные домашним слова: «Может, разберутся, отменят решение», Удалов подошел к столику сына и спросил его:
– Где у тебя учебник истории?
– А что, папа? У нас завтра истории нет. Не задавали.
– Глупый, – ответил отец. – Я просто хочу почитать про Петра Первого. И тригонометрию не прячь… Век живи, век учись… В Галактике с нашей серостью появляться стыдно.
Космический десант
Было это в августе, в субботу, в жаркий ветреный день. Николай Ложкин, пенсионер, уговорил своих соседей профессора Минца Льва Христофоровича и Корнелия Удалова провести этот день на озере Копенгаген, отдохнуть от городской суеты, от семьи и работы.
Озеро Копенгаген лежит в двадцати километрах от города, туда надо добираться автобусом, потом пешком по тропинке, через смешанный лес.
Название озера объясняется просто. Когда-то там стояла усадьба помещика Гуля (Гулькина), большого англомана, который полагал, что Копенгаген – английский адмирал. Название прижилось из-за странного для окрестных жителей звучания.
Корнелий Удалов притащил с собой удочки, чтобы порыбачить, профессор Минц – чемоданчик со складной лабораторией, хотел взять воду на пробу: он задумал разводить в озере мидий для народного хозяйства. Николай Ложкин желал загорать по системе йогов. Для начала они выбрали место в тени, под коренастой сосной, устроили там лагерь – расстелили одеяло, положили на него припасы, перекусили и завели разговор о разных проблемах. На озере был еще кой-какой народ, но из-за жары никто рыбу не ловил, отдыхали.
– Давно не было событий, – сказал Удалов. Он разделся, был в синих плавках с цветочком на боку и в газетной треуголке, чтобы не обжечь солнцем лысину.
– Обязательно будут события, – заверил старик Ложкин. – Погода стоит хорошая. Такого в наших местах не наблюдалось с 1878 года. – Для наглядности он нарисовал дату на песке, протянул стрелочку и написал рядом другую: 1978. – Столетие.
В этот момент над ними появился космический корабль. Он беззвучно завис над озером, словно облетел всю Галактику в поисках столь красивого озера, а теперь не мог налюбоваться.
– Глядите, – показал Удалов. – Космические пришельцы.
– Я же говорил, – сказал Ложкин.
– Такие к нам еще не прилетали, – сказал Удалов, поднимаясь и сдвигая назад газетную треуголку. Вид у него был серьезный.
Профессор Минц, который еще не раздевался, лишь ослабил галстук, также встал на ноги и расставил пальцы на определенном расстоянии от глаз, чтобы определить размеры корабля.
– Таких еще не видели, – подтвердил Ложкин. – Это что-то новенькое.
– Издалека летел, – определил профессор Минц, закончив измерения. – Пю-мезонные ускорители совсем износились.
Удалов с Ложкиным пригляделись и согласились с Минцем. Пю-мезонные ускорители требовали ремонта.
Корабль медленно снижался, продвигаясь к берегу, и наконец завис над самой кромкой воды, бросив тень на песок.
– Скоро высадку начнут, – сообщил Удалов.
«Да, – подумал Ложкин. – Сейчас откроется люк, и на песок сойдет неизвестная цивилизация. Вернее всего, она дружественная, но не исключено, что могла пожаловать злобная и чуждая нам космическая сила с целью покорения Земли. А ведь никаких действий не предпримешь. До города двадцать километров, к тому же автобус ходит редко».
Из корабля выдвинулись многочисленные щупы и анализаторы.
– Измеряют условия, – произнес Удалов.
Минц только кивнул. Это было ясно без слов.
Анализаторы спрятались.
И тут случилось неожиданное.
Открылся другой люк, снизу. Вместо космонавтов на берег, словно из силосной башни, вывалился ком зеленой массы, похожий на консервированный шпинат, такие консервы были недавно в гастрономе и шли на приготовление супа. Люк тут же захлопнулся. Зеленая масса расползлась по песку густым киселем и приблизилась к воде. Корабль взвился вверх и исчез.
– Похоже, – сказал Минц, – на водную цивилизацию.
Ложкин, который уже про себя отрепетировал приветственное слово, так как обладал жизненным опытом и опытом общественной работы, молчал. Зеленая масса не имела никаких органов, к которым можно было бы обратиться с речью. Поэтому Ложкин сказал шепотом, чтобы кисельный пришелец не подслушал:
– Хулиганство в некотором роде. Все озеро загадит, а люди купаются.
– Купаться пока не придется, – ответил Корнелий Удалов. – Возможно, у пришельца нежные части и можно их повредить.
– Плесень он, а не пришелец, – пришел к окончательному выводу Ложкин.
– Может, он радиоактивный? – спросил Удалов.
– Сейчас проверим.
Минц раскрыл чемоданчик, в котором находились складной микроскоп, спектрограф, счетчик Гейгера, пробирки, химикалии и другие приборы.
Старик Ложкин, проникшись недоверием к зеленому пришельцу, который уже частично вполз в воду и расплылся по ее поверхности зеленой пленкой, достал химический карандаш и на листе фанеры написал печатными буквами:
КУПАТЬСЯ, ЛОВИТЬ РЫБУ,
СТИРАТЬ БЕЛЬЕ
ЗАПРЕЩАЕТСЯ.
ОПАСНО!
Потом он прикрепил фанеру к сосновому стволу, и люди, сходившиеся к месту происшествия с других участков берега, останавливались перед объявлением и читали его.
Минц спустился к воде и нагнулся над зеленой жижей. Счетчик радиации молчал, что было утешительно.
– А не исключено, – сказал он Удалову, который стоял над ним, страховал сзади, – что это – космический десант.
– Жалко, – огорчился Удалов. – Я всегда стою за дружбу между космическими цивилизациями.
– Если эта зеленая плесень начнет быстро размножаться, покроет слоем всю нашу планету, то инопланетным агрессорам нетрудно будет взять нас голыми руками.
– Можно попроще способ придумать.
– Что мы знаем об их психологии? – спросил Минц. – А если они всегда так покоряют чужие планеты?
Один из рыболовов сказал:
– Поеду домой. Мне с огорода надо помидоры снять. А то пришельцы все потравят.
За ним последовали некоторые другие из купальщиков и рыболовов. Неосновная масса осталась, потому что для среднего горожанина нет большего удовольствия, чем встреча с неведомым, прикосновение к тайнам космоса.
– Теперь, – заявил профессор Минц, – надо исследовать поведение плесени в водной среде.
Он начал брать пробы и смотреть на пришельца в микроскоп.
Удалов также не терял времени даром. Он сначала нарисовал в воздухе круг и треугольник, взывая к общему для всех разумных существ знанию геометрии, а затем достал из-под сосны свои брюки, чтобы наглядно объяснить пришельцу теорему Пифагора о штанах. Плесень не обратила внимания на усилия Удалова, но тут были обнародованы выводы Минца:
– Совершенно безопасная субстанция. Микроскопические водоросли, примитивные организмы, встречаются на Земле. Разумом не отличаются.
– Это еще не факт, – возразил Удалов, но штанами махать перестал, а надел их. – Может, если сложить их вместе, получится коллективный разум.
– Если даже целое поле капусты сложить вместе, получится большая куча капусты, но никакого разума, – возразил Минц.
– А если она размножится и покорит Землю? – спросил Ложкин. – Вы же сами предупреждали, Лев Христофорович.
– У нее было много времени, чтобы это сделать в далеком прошлом. Миллиарды лет эта водоросль обитает на Земле.
– Она рыбу всю поморит, – высказал предположение молодой человек в тельняшке.
– Рыба ее уже кушает, – сказал Минц.
Так рухнула теория о космическом десанте, пропала втуне заготовленная Ложкиным речь и провалились усилия Удалова по поводу теоремы Пифагора. Минц свое дело знал. Если он сказал, что космический корабль вывалил на берег озера Копенгаген просто кучу мелких водорослей, значит, так оно и есть.
Разочарованные зрители разошлись по берегу, а Минц с соседями сел под сосну у запретительной надписи и стал думать, что бы это все значило. Не может быть, чтобы из космоса прислали корабль только для того, чтобы привезти кучу водорослей.
Водоросли, оставшиеся на берегу, быстро сохли под солнцем, чернели, впитывались в песок.
– Нам поставили логическую загадку, – предположил Удалов. – Нас испытывают. Испугаемся или нет.
– А сами наблюдают? – спросил Ложкин.
– Сами наблюдают.
Минц поднялся и пошел по берегу, чтобы определить границы выпадения водорослей. Озеро жило своей мирной, тихой субботней жизнью, и ничто не напоминало о недавнем визите космического корабля. Минц споткнулся обо что-то твердое. Полагая, что это камень, он ударил носком по препятствию, но препятствие не поддалось, зато Минц, который был в легких сандалиях, ссадил большой палец.
– Ой! – сказал он.
Удалов уже спешил к нему на помощь:
– Что такое?
– Камень. Он водорослями покрыт.
Интуиция подсказала Удалову, что это не камень. Он быстро опустился на корточки, разгреб водоросли, еще влажные и липкие. И его старания были вознаграждены. Небольшой золотистый цилиндр, верхняя часть которого выступала из песка, медленно ввинчиваясь, уползал вглубь.
– А вот и пришелец, – сказал Удалов, по-собачьи разгребая обеими руками песок, чтобы извлечь цилиндр.
Цилиндр был невелик, но тяжел. Минц живо достал из чемоданчика ультракоротковолновый приемник, который оказался там только потому, что в чемоданчике было все, что могло пригодиться, настроил его и сообщил:
– Так я и думал. Цилиндр издает сигнал на постоянной волне.
– И на нем что-то написано, – сказал Удалов.
И вправду, на нем было что-то написано.
Цилиндр развинтили. Внутри обнаружили свернутый в трубочку свиток металлической фольги с такими же буквами, как и на его оболочке.
– Похоже на эсперанто, – размышлял Минц, разглядывая текст. – Только другой язык. И неизвестная мне графика. Но ничего, окончания и префиксы просматриваются, знаки препинания угадываются, структура проста. Дайте мне десять минут, и я, как и любой на моем месте лингвистический гений, прочту этот текст.
– Вот и хорошо, – заключил Удалов. – А я побегу колбасу порежу и пиво открою.
Удалов приготовил пищу, Минцу тоже дали бутерброд, и через десять минут расшифровка была закончена, ибо Минц использовал в своей работе опыт Шампольона – Кнорозова и других великолепных мастеров, специалистов по клинописи и письменности майя.
– Внимание, – сказал Минц. – Если вы заинтересованы, я прочту перевод космического послания. Оно не лишено интереса. – Минц тихо хихикнул. – Сначала надпись на цилиндре: «Вскрыть через четыре миллиарда лет».
– Чего? – спросил Ложкин.
– За точность перевода ручаюсь.
– Тогда зря мы это сделали, – сказал Удалов. – Они надеялись, а мы нарушили.
– Мне столько не прожить, – сказал Ложкин. – Поэтому раскаиваться нечего. Кроме того, мы сначала вскрыли, а потом уже прочли запрещение.
– А теперь текст, – напомнил Минц. – «Дорогие жители планеты, название которой еще не придумано…»
– Как так? – удивился Ложкин. – Наша планета уже называется.
– И это в космосе многим известно, – поддержал его Удалов.
Минц переждал возражения и продолжал:
– «Сегодня минуло четыре миллиарда лет с того дня, как автоматический корабль-сеялка с нашей родной планеты Прекрупицан совершил незаметный, но принципиальный шаг в вашей эволюции. Будучи адептами теории и практики панспермии, мы рассылаем во все концы Галактики корабли, груженные примитивной формой жизни – водорослями. Попадая на ненаселенную планету, они развиваются, так как являются простейшими и неприхотливыми живыми существами. Через много миллионов лет они дадут начало более сложным существам, затем появятся динозавры и мастодонты, и наконец наступит тот счастливый в жизни любой планеты день, когда обезьяночеловек возьмет в лапы палку и начнет произносить отдельные слова. Затем он построит себе дом и изобретет радио. Знайте же, что вы, наши отдаленные во времени-пространстве родственники по эволюции, благодаря изобретению радио поймали сигнал нашей капсулы, захороненной четыре миллиарда лет назад на берегу необитаемого и пустынного озера, потому что мы засеяли его воду примитивными водорослями. Мы не оставляем нашего обратного адреса – срок слишком велик. Мы подарили вашей планете жизнь и создали вас совершенно бескорыстно. Если вы нашли капсулу и прочли послание, – значит, наша цель достигнута. Скажите нам спасибо. Счастливой эволюции, друзья!»
Вот и все, – закончил Минц, не скрывая некоторой грусти. – Они немного опоздали.
– Я же говорил, что они разумные, – сказал Удалов. – И никакой враждебности.
Удалов верил в космическую дружбу, и записка в цилиндре лишь укрепила его в этой уверенности.
Микроскопические водоросли плавали по озеру, и их ели караси. Но Ложкин вдруг закручинился…
– Ты чего? – спросил Удалов. – Чем недоволен? Адреса нету? Адрес мы узнаем. Слетаем к ним, вместе посмеемся.
– Я не об адресе. Я думаю, может, поискать еще одну капсулу?
– Какую еще?
– Ну, ту самую, которую кто-то оставил на Земле четыре миллиарда лет назад.
Паровоз для царя
Небольшой космический корабль упал во дворе дома № 16 по Пушкинской улице. Шел дождь со снегом, осень заканчивала свое дело. Упал он бесшумно, так что Корнелий Удалов, который шел на работу, сначала даже не сообразил, какие гости пожаловали прямо к дому.
Корабль повредил край сарая, шмякнулся в лужу, поднял грязь и брызги. И замер.
Удалов вернулся от ворот, обошел корабль вокруг, прикрываясь от дождя цветным пляжным зонтиком, позаимствованным у жены, постучал корабль по боку, надеясь на ответный сигнал, и, не дождавшись, отправился будить соседа Александра Грубина.
– Саша, – сказал Удалов, толкнув пальцем форточку на первом этаже. Форточка отворилась. – Саша, вставай, к нам космический корабль во двор упал.
– Рано еще, – послышался сонный голос Грубина. – Восьми нету.
– Молчит, не откликается, – сказал Удалов. – Может, авария случилась?
– А большой корабль? – спросил Грубин.
– Нет, метра три… Системы «летающее блюдце»…
– А опознавательные знаки есть?
– Опознавательных знаков не видно.
– Ты посторожи, я сейчас оденусь. Дождь на дворе?
– Мерзкая погода. И надо же было ему именно сегодня упасть! У меня в девять совещание.
Удалов вернулся к кораблю, отыскал люк, постучал в него.
– Стемивурам зас? – спросили изнутри.
– Это я, Удалов, – представился Корнелий Иванович. – Вы нарочно к нам приземлились или как?
– Послити, маратакра, – сказал голос изнутри.
– Открывай, открывай, я подожду, – ответил Удалов.
Люк щелкнул, отворился.
Внутри стоял, протирая заспанные глаза, неизвестный Удалову встрепанный космонавт в пижаме.
Внешне он напоминал человека, если не считать чрезвычайно маленького, по пояс Удалову, роста, зеленоватой кожи и жестких волос, которые пучками росли на лбу и на кончике носа.
– Прекграни вслука! – воскликнул космонавт, поглядев на небо, потом на Удалова и на строения, окружающие двор.
– Погода как погода. Для этого времени года в наших широтах мы лучшего и не ждем.
Космонавт поежился на ветру и произнес:
– Струку, крапатака.
– Оденься, – сказал Удалов. – Я подожду.
Он заботливо прикрыл за ушедшим космонавтом люк, а сам зашел за бок корабля: там меньше хлестало дождем. Розовая краска с корабля облезла – видно, не первый день его носило по космическим далям.
Пришел Грубин, накрытый армейской плащ-палаткой.
– Этот? – спросил он, указывая на корабль.
– Вот именно, – подтвердил Удалов.
– Некрупный. А ты как, достучался?
– Сейчас оденется, выйдет.
– Он к нам с визитом или как?
– Еще не выяснил. Погода ему наша не понравилась.
– Кому такая понравится! Не Сочи.
– Всегда я жду чего-нибудь интересного от прилета межзвездных гостей. Развития технологии, науки, искусств, – сказал Удалов. – Даже сердце замирает от перспектив.
– Погоди, может, у него враждебные цели, – сказал Грубин.
– Не похоже. Он в пижаме был, видно, проспал посадку.
– А на каком языке говорит?
– Язык пока непонятен. Ну ничего, расшифруем.
Расшифровывать язык не пришлось. Люк заскрипел, отворился, на землю соскочил космонавт, на этот раз в прозрачном плаще и такой же шляпе.
– Ну что ж, – проговорил Удалов. – Только учтите, что у меня в девять начинается совещание.
Космонавт вытащил из кармана черную коробочку с дырками, затянутыми сеточкой. Включил нажатием кнопки.
– Переводчик у тебя такой, что ли? – догадался Грубин.
Черная коробочка сразу произнесла:
– Вокрочитук па ла-там-пракава?
– Воста, – сказал космонавт, и коробочка повторила:
– Правильно.
С этого момента общение между космонавтом и людьми упростилось. Да и догадка Удалова оказалась правильной: космонавт принадлежал к развитой и продвинутой цивилизации.
Общаться с таким представляло большой интерес.
– Что за планета? – спросил космонавт.
Ему было холодно, он переступал с ножки на ножку, и потому Грубин предложил:
– Зайдемте ко мне, поговорим в тепле. Ну что за беседа на такой погоде.
– Если, конечно, не спешите, – добавил Удалов.
Космонавт махнул ручкой, что означало: куда уж спешить, и они пошли через двор к Грубину.
Космонавт вел себя прилично, вытер ноги, правда, по причине малых размеров на стул его пришлось подсадить.
– Планета наша называется Землей, – начал, когда все устроились, Удалов. – Завтракать будете?
– Нет, спасибо, – отказался космонавт. – Это в каком секторе?
– Сами понимаете, – объяснил Удалов, – у вас свой счет на сектора, у нас – свой.
Тем временем Грубин принес бутылку кефира, налил себе и космонавту. Удалов отказался, потому что завтракал. Космонавт принюхался к кефиру и сообщил, что слишком кисло, а у него желудок слабый.
– А вы откуда будете? – спросил Удалов.
– С Вапраксилы, – ответил космонавт.
Но это тоже ничего не сказало Удалову. Потому что Вапраксила свободно могла именоваться альфой Птолемея или бетой Центавра.
– И чего пожаловали? Экспедиция?
– Нет, – сказал космонавт, которого звали Вусцем, – нечаянно я к вам попал. Сломалось у меня что-то. Или в приборах, или в двигателе. Вообще-то я летел к моей тетке на Крупису, а вылезаю – оказывается, не Круписа.
– Нет, у нас не Круписа… – сказал Удалов.
– Хотя погоди, – перебил его Грубин. – А не исключено, что они Землю Круписой называют.
– Нет, – возразил Вусц, – на Круписе я бывал неоднократно. Там ничего похожего и совершенно иное население. Не говоря уж о климате.
– Да, неприятная история, – согласился Удалов.
Тут в дверь постучали.
– Кто там? – спросил Грубин.
– Это я, Ложкин, – ответили за дверью. – Выходи скорей. У нас на дворе пустой космический корабль стоит. Может, его обитатели уже разбежались по квартирам с целью грабежа.
– Заходи, Ложкин, – пригласил Грубин. – И будь спокоен.
Ложкин зашел, увидел космонавта и смутился. По суетности своего характера он нечаянно оклеветал гостя.
– Мне очень обидно, – заметил Вусц. – Неужели подобные подозрения свойственны населению Земли? Должен отметить, что это говорит о низкой цивилизованности местного населения.
– Да я же не хотел. Но поймите, выхожу на двор, стоит корабль, незапертый, может, кто из мальчишек заберется.
– Да, – вздохнул космонавт. – Грустно попасть в отсталое общество и подвергнуться подозрениям. Было бы время, многому бы вас научил и просветил.
– Мы никогда не отказываемся от уроков, – сказал Удалов.
– Так что же теперь делать? – спросил Грубин.
– Делать? – Вусц поглядел в окно. Дождь перестал, выглянуло блеклое осеннее солнце. – Есть ли среди вас кто-нибудь, кто разбирается в гравитационных моторах?
– Вообще-то я техникой интересуюсь, – сказал Грубин. – Но с гравитационными двигателями дела не имел.
– Жаль, – огорчился Вусц. – У нас на каждом углу станции обслуживания. И миллионы, может быть, даже десятки миллионов механиков отлично разбираются в гравитационных двигателях.
– Ну, это понятно. – Ложкин хотел загладить свою вину. – При вашей цивилизации это неудивительно.
– Что ж, – сказал Вусц, – пойдем поглядим, что там…
Они с Грубиным пошли к кораблю. Грубин захватил с собой отвертку и плоскогубцы. Ложкин с Удаловым последовали за ними.
– Больших успехов вы добились в науке? – спросил Удалов по пути.
– Громадных, – ответил космонавт. – По сравнению с вами – даже поразительных.
– Рассказали бы, – попросил Удалов. – Мы соберем общественность, многие придут. А вы расскажете.
– Ну что ж, может быть, и выберу минутку, – предположил Вусц.
Космонавт жестом пригласил Грубина в корабль. Грубин с трудом пролез в люк. Подошвы его ботинок скрылись внутри, потом вновь показалось лицо.
– Тут мне, простите, без вас не разобраться. Где, к примеру, свет зажигается?
Вусц глубоко вздохнул и развел ручонками, словно хотел сказать присутствующим: «Какая темнота! Разве можно доверяться вашим механикам, если они даже не умеют зажигать свет!» Присутствующим стало неловко, и Удалов сказал укоризненно:
– Ну, Саша, чего же ты!
– Выключатель справа в каюте, – сообщил космонавт.
Когда Грубин снова исчез внутри, космонавт сказал:
– Кстати, у нас механики производят починку в отсутствие заказчика. Они пользуются телепатией. Заглянет механик в душу, узнает, на что вы жалуетесь, и тут же принимается за дело. Пять минут, и любая неисправность ликвидирована.
– Да, – согласился Удалов, – у нас до этого еще далеко.
– Этот метод, – продолжал Вусц, – распространяется и на медицину.
– В отсутствие? – спросил Ложкин.
– Нет, с помощью телепатии, – ответил космонавт и сокрушенно покачал головой.
«Да, – подумал Удалов, – трудно ему у нас, когда такой удручающий разрыв в уровне цивилизаций».
В люке снова показалась голова Грубина.
– Послушайте, – начал он. – А в чем у вас поломка? Может, покажете? Я, честно говоря, так и не разобрался, где тут двигатель, а где кухня.
– На меня не рассчитывайте, – отрезал космонавт. – Я вам, простите, не механик. Если бы у нас каждый занимался не своим делом, мы никогда бы не достигли таких великих успехов.
– Ну и я тогда не буду чинить, – сказал Грубин.
Он уже наполовину вылез из люка, и Ложкин с Удаловым начали запихивать его обратно, чтобы занимался делом.
– Но что я могу поделать! – возражал Грубин. – Они на сто лет нас обогнали, а у меня нет специального образования. К тому же там на всех приборах пломбы висят.
– Вы чего ж нам про пломбы не сказали? – обернулся Удалов к Вусцу.
– Откуда я знаю, есть там пломбы или нет! – возмутился тот. – Я лечу на Крупису, случается поломка не по моей вине, и я оказываюсь на дикой, отсталой планете, в окружении грубых аборигенов, меня никто не понимает, мне никто не хочет помочь.
– Не волнуйтесь, – успокаивал его Удалов. – Мы понимаем ваше состояние. Я сейчас схожу на автобазу, там есть мастер Мишутин, золотые руки.
– Так зовите его! Меня ждут дома!
Удалов, понимая вину человечества перед случайным гостем, поспешил за два квартала за Флором Мишутиным и вскоре возвратился с ним. К тому времени уже все обитатели дома № 16 вышли во двор, познакомились с новым пришельцем, а Коля Гаврилов даже угостил его яблоком.
Флор Мишутин был человек серьезный, он посмотрел на космический корабль и спросил:
– Какой принцип полета?
– Вроде бы на легких гравитонах, – ответил Вусц. – Хотя я не уверен. Но в школе мы проходили, что на легких гравитонах. Если бы на тяжелых, то другая форма корпуса.
– Ага, – сказал Мишутин. – А тип двигателя вы в школе проходили?
– Ни в коем случае. Я специализировался в географии и счетоводстве.
– Мало от тебя проку, – сказал Флор Мишутин.
– Вы не имеете права так говорить, – сказал космонавт. – Вы еще не доросли до критики вышестоящей цивилизации.
– Это точно, – кивнул Флор Мишутин и полез в люк.
Он долго не возвращался, так что все ушли в комнату к Грубину, чтобы послушать пришельца. Правда, тот сначала отнекивался, говорил, что времени у него в обрез, но потом согласился.
– Расскажите нам, дорогой гость, – обратился к нему Удалов, – о своем просвещенном мире. Приобщите нас, так сказать, к тайнам будущего.
Гость вытащил носовой платочек, высморкался и проговорил:
– Наш мир далеко обогнал вас в своем развитии.
Об этом все уже знали. Стали ждать, что еще им скажут.
– Мы достигли полного изобилия и развития техники. Например, я работаю в отдельном кабинете и только нажимаю на кнопки, а порой передаю результаты своих трудов мысленно на специальную машину, которая потом все сводит воедино и кладет на стол руководителю нашего учреждения.
– Вот это здорово! – сказал Удалов, чтобы подбодрить Вусца.
– Это обыкновенно, – поправил его Вусц. – Я удивляюсь, что может быть иначе. На работу и с работы я приезжаю мгновенно. Вхожу в будку около моего дома, нажимаю на кнопку и тут же оказываюсь в такой же будке, только у дверей учреждения.
– А как же эта будка работает? – спросил Грубин.
– Не интересовался, – ответил Вусц. – Дома у нас строят за одну ночь. Вечером очищают площадку, а утром уже дом готов, вплоть до тридцатого этажа.
– Замечательно! – воскликнул Ложкин. – Как же это делается?
– Об этом лучше спросите у строителей. Обеденный перерыв я использую для просмотра новых кинофильмов, которые я выбираю по списку, когда сижу за обеденным столом. А обед я выбираю, нажимая кнопки на столе.
– Как же это делается? – поинтересовался Удалов, который ненавидел очереди в столовой.
– Не знаю, – сказал Вусц. – Это не важно. Важен результат. Когда мне нужно отправиться на соседнюю планету, я вызываю космический корабль, и его присылают к моему дому. Я нажимаю кнопку с названием планеты и потом смотрю кино.
– Эх! – произнес от двери Флор Мишутин, который незаметно вошел и стоял, вытирая руки ветошью. – Если бы ты еще интересовался, что там внутри двигателя, цены бы тебе не было.
– А что случилось? – вскинулся пришелец.
– Течь в гравитонном баке. Горючее кончилось. И вот эта деталь, видишь, треснула. Для чего она – не усек.
Флор вытащил из кармана треснувший посередине шарик размером с грецкий орех.
– Для чего это? В школе не проходили?
– Не издевайтесь надо мной, – возмутился Вусц. – У нас высокоразвитое общество и каждый занимается своим делом. Я чиновник. Другой кто-нибудь – техник, еще кто-то – строитель. Это же естественно. То, что произвожу я, потребляют другие. То, что производят другие, потребляю я.
Флор сунул шарик в карман и сказал:
– Пойду еще погляжу.
Помолчали. Удалов испытывал жалость к пришельцу, оторвавшемуся от привычной обстановки. Но старик Ложкин, который затаил некоторую обиду, заметил не без ехидства:
– Не повезло нам с гостем. Надо же, попался такой, который ничего не знает.
– Это не так! – ответил Вусц. – Я отлично знаю, какие кнопки когда нажимать.
– Вот именно. – Ложкин ухмыльнулся.
– А ведь зря к человеку пристал, – защитил гостя Удалов. – Представь себя на его месте.
– Даже и не буду пытаться, – ответил Ложкин. – До такого контраста между развитой цивилизацией и темным ее представителем я бы никогда не упал. Мы-то, чудаки, сбежались: космонавт прилетел с отдаленной планеты, сейчас нас просветит…
– Это только в фантастических рассказах так бывает, – сказал Грубин. – Там всегда пришельцы прилетают и сразу нас учат.
– Пришелец пришельцу рознь! – не согласился Ложкин.
– А ведь проще простого, – нашелся Удалов, глядя на опечаленного Вусца, который скорчился на стуле, поджал ножки и являл собой прискорбное зрелище – будто ребенок, потерявший маму в Центральном универмаге города Москвы. – Я тебе, Ложкин, сейчас в два счета докажу твою неправоту. Хочешь?
– Докажи.
– Тогда представь себе, что я – царь Иван Грозный.
– Еще чего не хватало!
– А ты представь, не сопротивляйся. А Грубин, допустим, его друг – Малюта Скуратов.
– И что?
– А ты – Николай Ложкин, который сел в машину «Жигули» и по непредвиденному стечению обстоятельств сбился с пути и вместо Вологды попал к Ивану Грозному, в его загородный дворец.
– Так нет у меня «Жигулей», ты же знаешь! – сопротивлялся Ложкин. – Зачем такие передержки?
– Это мысленный эксперимент, – настаивал Удалов. – Неужели у тебя вовсе нет воображения?
