Текст книги "Журнал «Если», 1994 № 09"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Харлан Эллисон,Элджернон Генри Блэквуд,Ларри Нивен,Кирилл Королев,Эллен Кашнер,Елеазар Мелетинский,Анатолий Акимов,Карина Мусаэлян,Наталия Сафронова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Ушел Томас ярким весенним утром, попрощавшись только с нами. Он не сказал, когда вернется. Мэг сплела ему пояс на память, а я вырезал из рога гребень. Почему не вырезать? Заодно время скоротал.

Он принял подарки с благодарностью, сказал:

– «Ничего прекраснее мне во всех моих странствиях не найти», – расцеловал нас обоих, потом огляделся с грустью. На дом посмотрел, на холмы…

– Бедная Элсбет! Будь она парнем, я бы взял ее в подмастерья. Ей понравилась бы дорога. – Он улыбнулся, взгромоздил арфу на спину. – Но к тому времени, как я вернусь, она наверняка замуж выйдет.

– Нет, замуж ей еще рановато, – тихо сказала Мэг.

– Ладно, – говорит он, – ладно. Может, подыщу ей какого-нибудь молодого принца. Она, случайно, не умеет прясть золото из соломы?

– Тебе лучше знать, – ответила Мэг и решительно добавила: – Так что, ждать нам цыганских вестей, пока тебя не будет?

– Вестей? – Лицо его было таким безмятежным, хоть взаймы бери, и улыбка была такой же, только в уголках глаз затаилась грусть. – А разве вас не позабавили придворные истории нашего смуглого приятеля?

– Тут ты прав, – говорит Мэг. – У него вся придворная знать сплошными кухонными сплетнями обросла. Но вряд ли нам довелось бы услышать хоть половину, не скажи я ему, что ты у нас остановился.

– А-а, – говорит Томас, – вот оно как. Значит, он, прознав про менестреля, пришел музыку послушать, а я его так разочаровал.

– По-моему, он не выглядел разочарованным, – говорит Мэг. – И, между прочим, назвался твоим другом, когда я его встретила.

Глаза у Томаса забегали, как у зверя в западне.

– Да какой там друг! – говорит он этак пренебрежительно. – Нам приходилось вращаться в одних и тех же кругах. Норас Бэвис тоже допущен ко двору.

– Может, в следующий раз он тебе записку от какой-нибудь дамы принесет?

Арфист глянул на Мэг с опаской, ровно на колдунью какую.

– Ох, Том, – вздохнула Мэг, – я ведь из ума еще не выжила. Когда я два раза за весну слышу о леди Лилиас, я уж как-нибудь соображу, в чем дело.

Он расхохотался.

– Ну и ладно. Признаюсь, я влип-таки, и дело вышло довольно рискованное. Ее братья убили бы меня, останься я при дворе, но видите, она удачно вышла замуж за благородного человека, и вообще все благополучно обошлось.

Мэг и не думала улыбаться, да и я, должно быть, глядел невесело.

– Думаете, женщины не могут соблазнить? – начал он оправдываться. – Уж кто-кто, а Лилиас Драммонд от несчастной любви не зачахнет, уверяю вас.

Но нам-то что до леди Лилиас?

– Постой, постой, это получается, ты можешь обрушить на наши головы сэра Драммонда со всей своей родней за то, что мы приютили тебя здесь? – потребовал я объяснений.

– Им же надо найти меня сначала. А кому придет в голову искать меня здесьу черта на куличках? Драммонд не станет поджигать овечьих загонов. Да говорю же, теперь все в порядке!

– Ну-ну, особенно когда твой дружок-цыган вернется в Селкирк и разболтает о твоем убежище!

Хорошо хоть у него хватило ума не искать у Мэг сочувствия.

– Гэвин, – сказал он, глядя мне в лицо, – ты меня просто плохо знаешь. Если бы они явились, я встретился бы с ними в холмах. Клянусь! Вот моя рука и вот моя арфа.

– Да не нужны мне твои великие клятвы, – проворчал я, потому что поверил ему. – Я смотрю, ты уж слишком старательно ищешь приключений на свою голову.

– Я не нарочно, – говорит он. Как ребенок, честное слово! – он упорно глядел в землю. – Нет, не могу объяснить.

– Конечно, – говорит Мэг, – как объяснишь то, чего не понимаешь. А ты, Томас, должен цыгану спасибо сказать за новости.

Я спросил жену, откуда она столько знает про лудильщиков? Но Мэг отмахнулась.

– Я еще из ума не выжила.

Вот так Рифмач с нами прощался.

– Отправляешься, значит, свое счастье искать, – вздохнула Мэг, – как юноши в сказках… А если бы Норас Бэвис не принес известий, а твоя леди Лилйас родила от тебя, что бы ты тогда делал, Томас?

Он ответил ей словами одной из песен:

– «Я б ступил ногой на корабль, я б за море тогда уплыл». Так, наверное. Пришлось бы уйти чуть пораньше – и не возвращаться.

– Ну, теперь ты волен вернуться, когда вздумается, – тепло улыбнулась ему Мэг. Такая улыбка снег может растопить на склонах.

– Если только удастся…

Мэг обняла его, рослого, нагруженного, в плаще.

– Господь с тобой, Том.

* * *

Ну, все знают, что в конце концов наш Томас нашел свою удачу, а заодно и другое имя. Я надеялся, что беды миновали его.

Мы не стали говорить Элсбет ни о цыгане, ни о леди Лилиас. Девушка заходила, как и прежде, словно доказывая, что появлялась здесь не только из-за Томаса, и не скажу, чтоб нам не нравилось ее общество, острый язычок и приятный голосок.

С уходом менестреля вокруг нее начали увиваться парни, но я бы посоветовал им поберечь подметки. Она сидела себе с Мэг за ткацким станком или у камина, и отрывалась только для того, чтобы выставить на посмешище всех этих хороших ребят, которые были ее соседями сызмальства. Месяц за месяцем проходили без Томаса, и потихоньку она подобрела к ребятам и даже гуляла по неделе то с одним, то с другим.

– Не могу я их полюбить, Мэг, – говорила она в отчаянии. – Никогда я не буду женой! Может, лучше монашкой стать…

– Подождем, посмотрим, – говорила в этих случаях моя женушка непривычно ласковым голосом. – Просто подождем, а там видно будет.

* * *

Осенью снова пришел Рифмач. Он появился между праздником Урожая и. Днем Всех Святых, явился пешком, зато разряженный, как принц, в расшитой одежде, с арфой, в лентах, в отличных крепких башмаках.

Сам веселый и в сумке полно подарков. Он с гордостью выложил их перед нами.

– Вот, иду в Роксбург, – говорит, – на большую песенную ночь, я вам про нее рассказывал.

Так мы узнали, что он к нам всего недели на две. Такие вещи всегда лучше сразу знать: и Мэг легче, не надо все время гадать, когда он уйдет. Элсбет потом рассказала нам, что Томаса растил брат, так же, как и ее, только он был не такой добрый, как Яан, а жена его и вовсе обрадовалась, когда Томас сбежал со старым слепым арфистом, чтобы быть его поводырем и учеником.

Девушка странно приняла его возвращение. Казалось, она растеряла весь свой задор. Не то, что поязвить над своими ухажерами – его бы это позабавило – про них она вообще забыла, и если Мэг или я чего скажем, злилась сразу. Даже я видел, как она до боли дерет свои кудри, чтоб заплести покрасивее и перевить лентами.

– О, голубая, – говорит Томас. Он-то все замечает. – Очень мило.

– А, ерунда, – говорит девчонка, хлопоча по дому и не глядя на него.

Через несколько дней она вдруг перестала приходить. Лето стояло чудесное, а Томас маялся в доме, смеха его мы больше не слышали. И привычку свою бродить в холмах он забросил.

Наконец Мэг взялась за дело сама и попросила его отнести в Хантсли яйца. Томас, словно только этого и ждал, набросился на нее чуть ли не с кулаками.

– Почему вы не сказали мне, что она завела себе дружка?

– Ну, – говорит хитроумная Мэг, – не может же она тебя вечно ждать.

Но я все испортил, потому что одновременно с ней, только погромче, воскликнул:

– «Дружка!» Да с чего ты это в голову забрал?

– Она сильно изменилась, – злится он. – На меня смотреть не хочет, а сама жеманничает, прихорашивается, как дама какая. И язык словно проглотила. Ясно, сходит с ума по какому-нибудь дураку. Могли бы и сказать.

– Об эти годы они быстро взрослеют, – пожала плечами Мэг, но я-то слышал, как она фыркнула, едва не расхохотавшись.

Ну, у них не было особо времени, чтобы разбираться. Жена Яана родила еще одного малыша, и у Элсбет дома хватало дел. Томас, к моей досаде, крестин не дождался, ушел. А жаль. Говорят ведь: чтобы свести людей как следует, иет ничего лучше хороших крестин.

* * *

Нам он сказал, что вернется весной, так оно и вышло. Выглядел он бледным и усталым, хоть и говорил, что все хорошо. Показал кольцо, полученное от короля и всякие побрякушки – подарки от разных благородных.

– Мэг, ты бы обсмеялась, если бы увидела новые фасоны шляп. Тульи такие высокие, что дамам приходится шею изгибать, как лебедям, чтобы в дверь войти, – и он забавно скрючился, изображая такую даму. – Поэтому некоторые и выглядят, как очумевшие гусыни!

– Тебе только фасоны и обсуждать, Томас Рифмач! Это с твоей-то серьгой в ухе, как будто ты из цыган вышел!

Он потрогал маленькую золотую сережку.

– Я так и думал, что тебе не понравится. Все дамы оценили. В следующий раз я ее сниму, прежде чем вашу реку перейти, хорошо?

– Делай как хочешь, – ворчит Мэг, но все равно любуется им, всякому видно. – Ты такой же своевольный, каким всегда был.

– Но я все-таки попрошу оставить меня единственным менестрелем в этой доброй семье.

– Ох, Том, – вздохнула она, – когда-нибудь ты заговоришься так, что выбраться не сможешь!

– Какие мрачные предсказания! Кстати, о предсказаниях… Как там свадебные планы моей рыжей Элсбет?

– Вот она зайдет на той неделе помочь мне со стиркой, сам все и увидишь, – сказала Мэг.

Так и получилось. Юбки подоткнуты, длинные ноги по колено в ручье – вид у Элсбет был недурен.

Я слышал всплески и вскрики, но стирка – женское дело, чего мне встревать? Правда, удивился и подумал, чем это Мэг там занимается, когда увидел, как полуголый Томас мчится через двор, а за ним – визжащая, мокрая Элсбет.

Целый день толку от них не было никакого, хотя они и разложили стирку на травке, чтобы белье просушить. От любого слова они начинали хохотать, как дети. На следующий день была Мелрозская ярмарка, и Томас повел Элсбет за гостинцами. Даже у Мэг слов не нашлось, когда она вернулась, изукрашенная зелеными лентами: и в волосах, и на платье, и даже на туфлях, а на шее, еще на одной ленте, висело голубое зеркальце. Они смеялись весь вечер и пели здешние песни, а потом Томас проводил ее до дома, по крайней мере, я на это надеюсь, потому что не было его достаточно долго.

Даже когда он ушел, она некоторое время еще оставалась веселой. Пела за работой, а иногда смеялась про себя, вспоминая что-то. Мы скучали, когда она уходила, жила-то она все-таки у брата…

Томас появлялся время от времени, то оставался на ночь, то на день-два, а потом снова уходил вслед за королем или за рыцарями, играя и сочиняя ради почета. И всегда у него находилось что-нибудь для Элсбет: то лента, то заколка, то гребень, а если приходилось уходить поспешно, не повидав ее, то он обязательно оставлял подарки у нас, чтобы она нашла, когда зайдет.

И чудно мне было, что она полюбила арфиста, которого и видела-то время от времени. Конечно, она могла бы сообразить, что у него хватает шашней в замках да на кухнях у благородных, а коли не соображала, значит, глуповата была. Впрочем, может, оттого и счастливой казалась…

Последний раз он пришел осенью.

Мэг только глянула на него и сразу заявила:

– Я хочу отстирать и починить этот синий плащ. Просто стыд! Он тебе еще послужит, когда зима настанет. Не удивлюсь, если в этом году волки объявятся.

– А твоя штопка их наверняка отпугнет! – рассмеялся он. – До зимы еще столько времени! Не будем думать о зиме, пока я здесь.

– Так ты погостишь, значит?

– Погощу, – говорит, – пока не услышу, о чем думаю. В голове столько слов и мелодий звенит!

Он поцеловал руку Мэг.

– Дорогая Мэг, из всех моих женщин ты – единственная, кому захотелось починить мне плащ.

Мэг сурово поглядела на него. Видать, не понравилось, как он говорил обо «всех своих женщинах», но ничего не сказала.

На следующий день он отправился навестить Элсбет. И хороший же выдался денек: небеса темно-синие, а воздух такой ясный, что все холмы видны до самого моря, а на западе, над городом, за день пути от нас, можно разглядеть, как дым поднимается из труб. Парочка вернулась далеко за полдень, девчонка – сердитая, но впервые – не на него.

– Да поймали мы эту треклятую корову! – Я как раз обогнул дом и услышал, как она жалуется Мэг.

– Я же не виновата, что Томас так опростоволосился с воротами, правда?

– Я не… – начал было он, но она его тут же оборвала.

– Они уж решили, что я не могу за собой уследить. Никуда не сходи, ничего не сделай! Обходятся со мной, как с ребенком! Только из-за того, что я… что у меня… Это нечестно!

– Элсбет, – сказала Мэг, пока та набирала воздуху, – брат позволил тебе прийти сюда?

– Я сказала ему, куда иду.

– Ну, тогда тебе лучше вернуться.

– Но, Мэг, – начала она.

Однако Мэг махнула рукой в сторону Утеса, откуда надвигалась черная туча.

– К вечеру в аккурат окажется между тобой и твоим домом, если не поспешишь.

Но Элсбет как приросла.

– Он меня выпорет, – пробормотала она. – Он обещал.

– Я пойду с тобой, – тут же вызвался Томас.

Элсбет пристально на него поглядела.

– Нет, – сказала она гордо, – спасибо. И обратилась к Мэг: – Ну позвольте мне остаться, может, Яан к утру отойдет.

– А если вы меня не оставите, – говорит она и смотрит яростно сначала на Мэг, потом на меня, – я в холмах заночую, потому что я не пойду домой сегодня вечером после того, что он сказал!

Вид у Томаса был беспомощный. К семейным ссорам он не привык.

– Ну успокойся, – говорит он неловко, – все не так страшно. Твой брат просто разволновался из-за коровы…

Девчонка так и пронзила его взглядом.

– Никто не понимает, и ты тоже! Ты вообще хуже всех! – И бросилась бежать вокруг дома к роще, где падубы.

– Ну! – набросилась на нас Мэг. – Чего уставились? Мозги-то у вас есть? Как думаешь, Томас, ей понравится, если брат при тебе ее отшлепает?

– Ой, – говорит он, – ну… для меня же это неважно…

– Этой девушке, – раздельно говорю я ему, – нужен собственный дом, – и принимаюсь за свою работу.

Элсбет вернулась к ужину, с первыми каплями дождя. Они сверкали на ее бровях, в юбках запутались осенние листья, волосы сбились, в них торчали терновые колючки, вереск и даже веточка черники.

– Прошу прощения, – говорит она, – если чем досадила.

А Томас посмотрел на нее и говорит:

– Ты выглядишь так, словно только что из-под холма выбралась.

Это он Эльфийский Холм имел в виду и произнес это с таким почтением, что она и с ответом не нашлась. Да и смотрел он на нее, как на чудо. Она повернула свою гордую головку, чтобы взглянуть на него, но приоткрытые губы молчали.

Даже я почувствовал перемену в комнате, словно мы с Мэг перестали существовать.

Он встал, и она шагнула к нему. Он усадил ее за стол рядом с собой. И мы тихо ужинали, и каждый думал о своем.

Элсбет помогла потом Мэг убрать посуду со стола, а Томас лениво перебирал струны. Стемнело.

– Элсбет, ложись спать здесь, у огня, – говорит тогда Томас, – а я пойду в сарай.

– Там же дождь.

– Ерунда, цыган ночевал и хоть бы что, значит, и для меня сгодится. К тому же Мэг мне синий плащ заштопала.

Девушка взяла овечью шкуру и долго пристраивала у него на плече. Откровенно говоря, мы с Мэг рады были остаться одни. Дождь уютно стучал по крыше, и никому из нас не хотелось говорить.

В середине ночи я вдруг проснулся, сам не знаю, отчего. Пес молчал, дождь попритих. Но я определенно что-то слышал. Я выбрался из постели и увидел, что у огня никого нет, дверь не заперта. Я подождал минуту-другую, подумал, не разбудить ли Мэг, но решил, что лучше вернуться в постель до утра. Так я и сделал.

Они ушли прежде, чем мы проснулись. Ясным свежим утром он проводил ее в Хантсли, прямо навстречу ярости брата. Потом Томас рассказывал, что Элсбет вела себя, как настоящая леди, и так кротко попросила прощения, что Яану пришлось сменить гнев на милость, а может, и жена задала ему взбучку за то, что расшумелся на девушку при ухажере! А по мне – хорошо, что Томас видел Яаца разъяренным, потому что у брата Элсбет рука тяжелая, закипает он медленно, зато на расправу скор, и лучше бы Томасу знать об этом, раз уж все так поворачивается.

После этого мы реже видели Томаса, он дневал и ночевал у Элсбет, помогал ей там, и они гуляли по холмам вместе. По его словам, он пришелся по душе юным племянникам Элсбет, потому что умел заставить пенни исчезнуть, а потом находил их у ребятишек в ушах!

Не скажу, что он совсем перестал помогать нам с Мэг, но теперь он все чаще говорил, что «нуждается в одиночестве, чтобы прислушаться к собственным мыслям». Поэтому, если он не был с девушкой, значит, бродил в холмах.

Как-то раз Томас ушел на свой любимый Эйлдонский Холм. Он говорил, что с его вершины мир перед ним разворачивается, как драгоценная карта, а единственный собеседник у него там – ветер, шелестящий в ракитах и зарослях дрока. Он ушел с пустыми руками, даже арфу не взял, и больше не вернулся.

Только на следующий день, когда выяснилось, что он не появлялся у Элсбет, мы почуяли беду. Он мог уйти и не простившись с нами, но никогда не ушел бы без арфы.

Мы подняли на ноги всех, кого смогли, но нигде не нашлось ни следа. Никто его не видел и не слышал, словно он просто исчез с лица земли. Мы даже добрались до графского управляющего, к нему ходил Яан и вернулся с двумя слугами и собаками.

Мы прочесали Эйлдонские Холмы вдоль и поперек, но ничего не нашли. Вот тогда я и начал сомневаться, увидим ли мы еще когда-нибудь Томаса Рифмача в этом мире.

Часть вторая
ТОМАС

 
Над быстрой речкой верный Том
Прилег с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
 
 
Зеленый шелк – ее наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
 
 
Она сказала: «Прощайся с луной,
Прощайся с солнцем и шумной листвой.
Ты целый год проведешь со мной,
Срединный Мир не увидишь ты.
 
 
Что б ни увидел ты вокруг,
Молчать ты должен, как немой,
А проболтаешься, мой друг,
Так не воротишься домой! [5] 5
  Первая, вторая и четвертые строфы – переводы С. Маршака.


[Закрыть]
 

Какие же песни петь в Эльфийской Стране, там, где все песни – правда, а все предания – история?

Я видел, как влюбленные гуляют по волшебным полянам, руки их ласковы, а лица сияют, ноги легко ступают по траве, в которой среди пятен тени то и дело вспыхивают крохотные цветы, и оттого кажется, что они шагают прямо по звездному небосводу. Некоторых я почти узнавал: Ниам Золотая Коса с ирландским Оссианом, Прекрасный Окассен с Нежной Николетт, двое царственных мужей в доспехах рядом с изящной веселой королевой… другие лица, причудливо одетые люди, за каждым из которых стоит целая история… Надо ли теперь, когда все они обрели покой, ворошить все снова?

Я не знаю, верно ли, что все эти истории пришли к своему завершению, или это только иллюзия прекрасной Эльфийской Страны, игра эльфов, произведение искусства?

Я не мог разговаривать, с ними.

История может начаться с любого места, какое выберет ее создатель. Моя начинается под Эйлдонским Деревом, на склоне самого восточного из Эйлдонских Холмов. Так странно сидеть одному, в тишине и покое.

Если у меня и были какие-то мысли, то лишь о том, какой я сумасшедший, если снова и снова ухожу отсюда. Здесь жили те, кого я любил, кто ничего не хотел от меня, кто заботился о том, холодно мне или жарко, голоден я или сыт, весел или грустен. Они волновались из-за меня самого, а вовсе не из-за моей музыки. Под «ними» я понимал, наверное, только Мэг и Гэвина, потому что у нас с Элсбет выросло нечто большее, чем доброта и забота.

Это случилось помимо моей воли. Да, она мне нравилась, я хотел ее и, когда добился, желание не угасло.

Элсбет разительно отличалась от тех дам и доступных женщин, которых я знал. Такой яростной самостоятельности, такой естественной невинности я еще не встречал. Легкомысленная, дразнящаяся девчонка вдруг исчезла, осталось доверившееся мне птичье гнездо, заполошно бьющееся сердечко, которое я держал в руках… Все осталось при ней – и остроумие, и искристый огонь в глазах, просто она больше ничего не скрывала. С ней было так, словно мне задали вопрос и я удачно ответил на него. Я вдруг обнаружил, что хочу проводить с ней все время: говорить, смотреть на нее, позволять ей высмеивать меня. Я хотел защитить ее от всего, даже от себя самого, пожалуй.

Дошло до того, что я не мог спокойно думать об Элсбет. Стоило мне попытаться, и я тут же терял дистанцию вместе с мыслью, потому что думать о ней означало немедленно увидеть ее и покончить со всеми раздумьями.

Вот почему я решил поскорее вернуться ко двору намного раньше, чем собирался. Нужно было еще сочинить песни для рождественских пиров и мелодии для танцев. Я замечтался.

Какой-то отблеск на склоне холма привлек мой взгляд. Казалось, своими грезами я вызвал королевский двор, и он явился за мной прямо сюда. По бровке холма ехала дама на великолепном белом коне. Она была уже совсем близко, серебряные колокольцы украшали гриву и повод коня. Их нежный перезвон заглушал дальнее бормотание реки, а копыта отчетливо стучали по сухой земле.

Я вскочил на ноги, лихорадочно вспоминая придворные манеры. Дама цвела, как весна, на фоне жухлой осенней травы. Одеяние ее было зеленым, как молодая листва, а распущенные волосы – как солнечный свет поутру. Мир вокруг нее виделся грубой рамой для прекрасного полотна.

Я тут же признал ее.

– Лилли! – сказал я, – Что ты, к дьяволу, натворила? Зачем ты явилась сюда?

Дама рассмеялась, словно ручей зажурчал.

– Ну-ка, присмотрись получше, Томас! И не называй понапрасну имени Врага.

Я всмотрелся. Рядом с одной-единственной прядью ее волос паутина выглядела грубыми веревками, а алмазы – тусклой галькой. В золотом ореоле сияло лицо неописуемой красоты, в нем одновременно сошлись и ум, и доброта.

Второй раз я узнал ее и благоговейно опустился в траву на колени.

– Моя королева…

– О, Томас!

– … и Небесная Владычица. Святая Мария, смилуйся надо мной…

– О нет, – в голосе ее прозвучала печаль. – Смотри снова, Томас!

В третий раз взглянул я и увидел самую прекрасную из всех женщин. Белый конь тряхнул головой, зазвенели серебряные колокольчики.

– Леди, – сказал я, – я не знаю вас.

– Зато я знаю тебя, Томас Рифмач, Томас с быстрым умом и искусными пальцами. Я пришла за тобой, Томас. Твоя слава дошла даже до моей страны. Порадуй меня музыкой, Рифмач, и поведай свои истории.

Я уставился на нее и вдруг понял: она говорит правду.

– Неужто ты не рад собственной славе? – засмеялась она, а я не мог оторвать глаз от ее виннокрасных губ. – Разве слова больше не доставляют тебе удовольствия, а, Рифмач?

Слова-то у меня были, только все какие-то ненастоящие, не то что горячая кровь, поющая в ушах. Что толку говорить с ней?

Вот если бы стащить ее с коня, разобраться с ее шелками и губами прямо здесь, в траве, вот тогда бы я получил то, что хотел!

– Ты меня узнаешь, Томас, – сказала она игриво, – только подумай немножко. Можешь еще раз попытать счастья.

Тело у меня стало тяжелым и тягучим. Я смог только потрясти головой, и тут же зазвенели серебряные колокольчики на поводе коня.

– Ну-ка, вспомни, Честный Томас, о чем ты поешь ночами и что сочиняешь днем? Ну, давай! Верная любовь, подвиги, слава, скорбь, волшебство…

Но все мои стихи исчезли.

Она добавила тихо:

– Женщина не с Земли, но и не с Небес.

Ее лицо затуманилось. В нем промелькнули черты всех женщин, которых я когда-либо видел.

– Я – Королева Эльфийской Страны, Томас.

– Я знаю, – услышал я собственный голос, звенящий и тонкий.

– Я не гожусь для вашей земной страсти, – молвила она, и белые острые зубы сверкнули в улыбке, а глаза стали жесткими от жалости.

– Теперь тебе лучше всего повернуться и уйти.

Я шагнул к ней. Конь спокойно пощипывал траву.

Она низко склонилась с седла.

– Хочешь получить мой поцелуй? Только расплатишься за него дорогой ценой. – Свет плясал на свежих ее губах. – Осмелишься поцеловать меня – и потеряешь власть над своим телом, зато узнаешь, чего оно хочет…

Я криво улыбнулся, дыхание перехватило.

– Того, чего от него ждут?..

– Ты будешь моим, Томас. Дай мне испытать тебя.

Я приник губами к ее губам и ощутил сладость несказанную. Лишь на миг голова моя прояснилась, ровно настолько, чтобы понять: я погиб!

В шипящем шорохе шелка она соскользнула с седла ко мне на руки. Зелень и золото окутали меня, алые губы увлекли в самое сердце огненного вихря. Мы лежали на сухой колючей осоке, я воспринимал прикосновения дивных женских рук как ласки самой Земли; когда в меня впивались камни и корни, это были ее пальцы… Она была ветром и дождем, она навек укрыла меня от всего мира, сделав меня его частью. Когда страсть взорвалась во мне, я ощутил свое тело распадающимся на бесчисленные самоцветы под холмами, на звезды во мраке.

Весь мокрый, я лежал на земле, и у меня не было сил даже шевельнуться. Надо мной, без единого изъяна в одежде, стояла Королева Эльфийской Страны. Она пробежалась прохладными пальцами по моему плечу и нежно смахнула пот.

– Ты хорошо поешь, – задумчиво произнесла она. – Встань, Томас, оденься, нам предстоит долгий путь.

– Что? – едва пробормотал я. Резкий запах осенней земли щекотал ноздри, такой пряный, что хотелось плакать.

– Ты пойдешь со мной. Тело твое принадлежит мне, я предупреждала тебя. Ты останешься моим семь лет и будешь служить всем моим желаниям. Пора, Томас, вставай.

Я лег на спину. Высоко над нами чаша небес синела так, что хоть падай туда.

– Я не могу уйти, – сказал я. – Здесь мой дом.

Никогда еще я не воспринимал с такой остротой чистоту воздуха, запахи трав, само ощущение земли, дающей отдых моему телу, корнями уходящему глубоко в ее недра. Оставить все это сейчас, значит, разорвать сердце.

– Ты сможешь вернуться, но сначала пойдешь со мной. Посмотри на меня, Томас.

Она стояла надо мной, высокая и гибкая, как береза. Я привстал на колено, одной рукой по-прежнему сжимая пучок травы, словно ее корни могли удержать меня на земле.

– Госпожа, – попросил я, – сжальтесь надо мной.

– Сделка есть сделка, милый. Ты будешь моим семь лет, – сказала королева. – Сейчас я сяду на коня, а ты позади меня. А можешь остаться здесь, на холодном склоне, и смотреть мне вслед. Так или иначе, ты будешь моим. Проси, умоляй, но имей в виду, именно из жалости я и беру тебя с собой. Моя служба не покажется тебе тяжелой.

Семь лет… Она взлетела в седло – легкая, как музыка. Я не мог оторваться: ослепительная дама и неброская, спокойная красота мира вокруг; передо мной была загадка, нить, за которой надо идти. Едва она отдалилась всего на два-три фута, как заныло в груди. Я не мог позволить ей исчезнуть. Я знал, что нужно остаться, я помнил людей, с которыми должен был хотя бы попрощаться, но не мог произнести ни слова. Пальцы мои дрожали, пока я торопливо натягивал одежду. Она протянула руку, холодную, сильную, и я принял ее и вскочил на коня.

Конь неторопливо сделал шаг-другой и вдруг ураганом рванулся вперед. Ветер гудел в ушах. Мир проносился мимо с головокружительной быстротой; и вот уже пропали из виду знакомые места. Где-то там, позади остались люди, которых я покинул. Королева скакала чуть пригнувшись, как юная охотница. Гордость охватила меня – ничего другого я уже не хотел.

* * *

Сколько продолжалась наша скачка, сказать не могу. Свет быстро померк, словно мы ушли с путей солнца. В абсолютной темноте в один миг смолкли все звуки. Потом я услышал шлепки копыт по мелкой воде.

Впервые за всю дорогу королева заговорила:

– Сейчас ты почувствуешь влагу, Томас. Не думай об этом.

Не успела она договорить, как я ощутил неожиданное тепло – это вода лизнула носки моих башмаков. Потом словно теплая рука охватила мои ступни и поползла по лодыжкам до самых колен. Конь уверенно шел вперед, легко отыскивая дорогу в темноте. Ноги мои погрузились в теплый поток. Судя по звукам, мы были в пещере и перебирались через подземную реку. Я не ожидал, что она окажется такой теплой, ведь знал я только ледяные горные ручьи. Голова моя покоилась на плече королевы, руки обхватили ее гибкий стан, вода текла мимо, я почти не ощущал ее, потеряв себя в тепле женского тела. Ритм копыт походил на стук сердца, а сердца наши бились, как морской прибой.

Наверное, я задремал в этой кромешной тьме. Мне слышались песни, колыбельные, которые я знал когда-то… Но едва я попытался вслушаться, как их поглотил шум бегущей воды.

Во рту пересохло, горло саднило, словно я кричал.

– Ты хорошо пел, Томас, – сказала королева. – Мне понравились песни, которые ты слушал, лежа под сердцем матери… А теперь прощайся с солнцем, прощайся с луной и с зеленым листом. Мы миновали границы Срединного Мира.

Конь начал подниматься, и вода отступила от моих ног. Слабый свет забрезжил вокруг, серый, как занимающееся утро, но более тусклый и блеклый. Я взглянул вниз: ноги мои потемнели от воды, но когда стало светлее, я увидел темно-красные капли, падающие с моей одежды в дорожную пыль.

– Кровь! – вскричал я.

– Земля не может вместить всей крови, что льется на ней. Поэтому внизу течет этот поток. Мы уже миновали его, скоро кровь оставит тебя.

По моим ногам струилась кровь подземной реки – кровь сражений мешалась с кровью рождений; кровь капала с порезанных пальцев детского братства и из глубоких ран братоубийственных битв; кровь ограбленных убитых путников и кровь ссадин от колючего терна в летних полях… Я слышал свой крик – скорее новорожденного, чем покидающего этот мир. Мучила неутолимая жажда.

Я крепче прижался к королеве и ощутил на губах соленый привкус собственных слез.

– Теперь взгляни.

Мы оказались на равнине. Испещренная серыми тенями, она тянулась, насколько хватало глаз, а на горизонте сливалась с жемчужным светом странного неба.

– Где мы? – едва вытолкнул я слова из пересохшего горла.

– Нигде.

Королева эльфов снова пустила коня в галоп. Однообразная пустыня неслась навстречу. Внезапно конь вздыбился и напрягся в могучем прыжке, но прыжок этот длился куда дольше, чем может продержаться в воздухе настоящий конь, затем мы плавно приземлились.

В мягкой траве сада пестрели белые и желтые цветы. Сердце заныло при воспоминании о садах моего детства, ио этот был совсем другим: с каждым новым взглядом я видел и ощущал здесь другое время года. Чувства мои смешались.

– Идем, Томас, – королева эльфов соскользнула с коня и протянула мне руку. Я действительно нуждался в помощи, ноги затекли после долгой скачки. Я рассмеялся над своей слабостью, и королева смеялась вместе со мной, помогая мне сесть.

Теперь вокруг нас раскинулся летний сад. Прямо над моей головой висел прекрасный персик с золотистым пушком, словно брюшко мохнатого шмеля. Он был так близко, что я ощущал его аромат. Я протянул руку и снял согретый солнцем плод с дерева.

– О нет, – остановила меня королева, – ты ведь не возьмешь чужое?

– Вот уж не думал, что придется умирать с голода в Эльфийской Стране, – ответил я, пытаясь отвлечься от дразнящего запаха.

– Это не Эльфийская Страна! – резко сказала она, словно одергивая упрямого ребенка. – Сейчас я тебе все покажу. Но сначала обуздай свой аппетит. Твой праотец Адам тоже не видел причины, почему бы ему не съесть плод с Древа. Но, кажется, своим примером он ничему тебя не научил.