Текст книги "Журнал «Если», 1994 № 09"

Автор книги: Кир Булычев

«Если», 1994 № 09

Харлан Эллисон
ТРЕБУЕТСЯ ЛИШЬ НЕМНОГО ВЕРЫ

Прижавшись спиной к скале, Нивен ощупывал кончиками пальцев растрескавшуюся поверхность камня. Стена, похоже, делала изгиб. Нивен молил, чтобы удалось обогнуть котел, куда он попал, иначе – конец. Покойник – и точка. Кентавр приблизился еще на несколько футов, подняв тучу красной пыли. Его золотые копыта сделались темно-малиновыми. Получеловек-полуконь из прочитанных в детстве мифов, как он очутился здесь?

Маленькие глазки-буравчики кентавра были такого же красного цвета, как и земля, которую он топтал от нетерпения. Неожиданно Нивену почудилось, что лицо кентавра похоже на лицо Джона Бэрримура. Как две капли воды. Только крошечные глазки, красные и злобные, портили сходство. В них светилась незнакомая ярость.

Невероятным образом Нивен, человек без особых талантов и достоинств, был переброшен в некое… место? время? континиум? (но Земля ли это вообще?), где до сих пор бродят кентавры. Один из них сможет наконец выместить веками копившуюся ненависть на представителе расы, в свое время вытеснившей кентавров с привычных мест обитания. Настал день расплаты с Homo sapiens.

Нивен медленно продвигался вперед, не отрывая спины от скалы. Одной рукой он продолжал ощупывать каменный выступ, с которого осыпались сухие крошки глины, а другой – размахивать сучковатой увесистой палкой. Когда Нивен на момент опустил свое оружие – слишком было тяжело, – кентавр прыгнул. Нивен успел развернуться вполоборота и что есть силы снова замахал дубиной. Кентавр резко затормозил, пропахав копытами глубокие борозды в сухом грунте и замер в двух футах от крутящейся, как пропеллер, палки. Нивен, не прекращая вращать ее, повернулся к стене боком и со всего маху ударил дубиной по скале – дерево разлетелось на куски.

Кентавр удовлетворенно фыркнул.

Нивен мгновенно покрылся липким потом. От сильного удара его хорошенько тряхнуло, а левая рука тотчас потеряла чувствительность и онемела. Однако в скале открывался проход, которого он, стоя спиной, прежде не замечал. А вместе с проходом появилась и робкая надежда остаться в живых. Когда кентавр приготовился к последнему прыжку, намереваясь раздавить своим огромным телом ничтожного человечишку, Нивен боком протиснулся в узкую щель и очутился внутри горы. Не раздумывая ни секунды, он повернулся спиной к входу и понесся что было сил во мрак пещеры. Бледно-голубой свет, и так неяркий из-за завесы плавающей в воздухе мелкой пыли, бледнел все больше и наконец угас совсем, как только Нивен свернул вбок. В кромешной тьме абсолютно ничего не было видно, разве что мерцали перед глазами крошечные искорки.

И тут вдруг до Нивена дошло, что свет, от которого он убегал, – те самые обрывки голубизны и трупная желтизна неба – не имели ничего общего с цветом небес всех известных ему на земле мест. Но в этот самый момент Нивен споткнулся о каменный выступ и, кувыркаясь, полетел в бездонную пропасть. Он пытался ухватиться за что-нибудь, но натыкался лишь на невидимую стену из гладкого камня, сырую и холодную. В этих бесплодных попытках он содрал кожу с кончиков пальцев, но словно не ощущал боли. Всплеск воды, в которую, едва не сломав себе спину и шею, врезался Нивен, заглушил его пронзительный крик.

Он погружался в черную бездну. Рот был заполнен вонючей мерзостью, сомкнувшиеся воды утягивали в погребальный холод тело своей жертвы.

Воспоминания, не встречая преград, хлынули в незащищенный никакими барьерами разум.

Он снова очутился… в старой лавке предсказателя.

Неужели это было всего лишь несколько минут назад? Он стоял в лавке предсказателя в Тихуане, обнимал девушку, отпускал едкие и циничные замечания. Разве могла прийти мысль, что он окажется в этом каменном мешке, лицом к лицу с разъяренным кентавром?

Или это было давно? И с тех пор минул действительно огромный срок. Но не все ли теперь равно, раз его поглотили мрачные воды Стикса?

«Huaraches» – значилось на вывеске – и «Serapes». [1] 1
  Род национальной мексиканской обуви и одежды. (Прим. перев.).


[Закрыть]

Берта смотрела на него сквозь стакан – она предпочитала «Том Коллинз». Нивен поигрывал соломинкой в своем, с порцией «Куба Либре», насвистывая незамысловатый мотивчик. Взгляд его вяло скользнул по Авенидо Революсьон.

В Тихуане доступно все, что ни пожелаешь. Десятилетние подростки обоего пола. Девственники или девственницы. Настоящая французская парфюмерия за вычетом тарифа. Марихуана. Гашиш. Любые наркотики. Бонго, деревянные донкихоты ручной работы, индейские лавчонки, бой быков, скачки, тотализатор, стриптиз-шоу. Браки, разводы, секс в автомобиле. И, конечно, быстрые и без хлопот аборты. А вот, пожалуйста, фотография: вы в широченном сомбреро верхом на осле. Осел на осле…

Приехать сюда – сущее безумие. И все-таки они здесь, ибо у Берты возникла «проблема». Но теперь дело сделано, и она чувствовала себя – «спасибо тебе, дорогой» – просто классно. Они заскочили в это открытое кафе пропустить по рюмочке: Нивен знал, что ей обязательно захочется выяснить отношения.

Он не имел ни малейшего желания начинать. беседу: Ему даже не хотелось смотреть на Берту. Нивен был уверен, что она догадывается о его состоянии, но, подобно всем женщинам, все-таки продолжает испытывать в нем потребность, надеется, что он поможет разделить с ней ее страхи и переживания. Но Нивен не мог предложить Берте того, чего ей хотелось. Он не мог отдать ей самого себя.

Их отношения развивались обычно. Много смеха, много чувственности, потом Берта забеременела. У Нивена появился шанс, возможно, первый и единственный раз в жизни, поделиться собой с кем-то другим, не испытав при этом неприязни и психической травмы, обрести реальную поддержку и спокойствие.

Берта согласилась на аборт, а Нивен оплатил расходы на операцию. И вот теперь они сидят в кафе; Берта испытывает страстное желание объясниться, но Нивен молчит, прекрасно понимая, что от этого теряет ее. Он поймал себя на мысли, что старается смотреть куда-то вверх. Конечно, красавицей Берту не назовешь, но ее лицо ему очень нравилось. Пожалуй, жить, видя постоянно такое лицо, он сумел бы.

Берта улыбнулась.

– Ну и что же дальше, Джерри?

– Нам следует поступать так, как требуется. И, пожалуйста, не надо давить на меня.

Глаза Берты на миг вспыхнули.

– Я и не напираю, Джерри, а просто спрашиваю. Мне тридцать пять, у меня никого нет, и это ужасно ложиться в постель одной, не имея никакого будущего. Похоже, именно в этом и заключается твой рациональный подход?

– Рациональный, но вовсе не обязательный. Кажется, ты провела несколько неплохих недель?

– Джерри, я должна знать: найдется ли в твоем обширном мире хотя бы крохотная комнатушка и для меня?

– В моем мире едва хватает комнат для меня самого, дорогуша. И если б ты знала:, на что похож мой мир, вряд ли бы ты пожелала в него войти. Ты видишь перед собой наираспоследнейшего из циников, из женоненавистников, самого последнего из злейших мужчин. Все мои богини и боги не более, чем пьедестал из дерьма, на котором они и возлежат, уткнувшись носами вниз, словно этрусские статуи. Поверь мне, Берта, ты сама не захочешь в мой мир.

Лицо Берты выражало смирение.

– Говоря нормальным языком, ты объяснил мне, что мы-де неплохо провели время, но, однако, допустили небольшую оплошность, которая, к счастью, вовремя была исправлена, а посему все осталось в прошлом.

– Нет, я имел в виду…

Однако Берта уже встала из-за столика и вышла на улицу. Нивен бросил деньги на скатерть и направился за ней. Берта сумела намного опередить его, но он не спешил, давая ей время остыть. Но едва они дошли до уходящей вниз аллеи, Нивен догнал ее и вежливо взял под руку, уводя в прохладный сумрак.

– Нужно лишь верить, Джерри!

– Ну так и верь, – огрызнулся он злобно, утратив обычное очарование. – Верь. Кто против? Но это – самая что ни на есть несусветная чушь. Верь в то, верь в се, не теряй веры, и тогда святые небеса упасут тебя. Ну так вот, я не верю!

– Если же ты сам ни во что не веришь, то как же может поверить в тебя хоть одна женщина?

Нивена охватило чувство куда более сильное, чем просто злоба. Беспомощность, вылившаяся в циничную жестокость, которая заставила его буквально выплюнуть:

– А уж это ее личная проблема.

Берта выдернула руку и, не оборачиваясь, побежала вниз по аллее.

– Берта! – крикнул ей вслед Нивен.

«Huaraches» – гласила надпись – и «Serapes».

Лачуга в загаженной аллее больше годилась для притона уличных шлюх, чем для таинств морщинистых предсказателей, продающих huaraches и serapes. Однако Нивен, не раздумывая, последовал туда за Бертой, пытаясь уладить ссору, спасти от разрушения хотя бы одну хорошую вещь из своего прошлого. Ему очень хотелось объяснить, что он потерял всякую веру, и теперь этот мир не способен внести в его существование хоть какой-нибудь смысл, придать жизненной силы. Но он знал, что эти слова – если он вообще сумеет их подобрать – он произнесет с болезненно сдерживаемым гневом, злобно и язвительно, что они непременно оскорбят ее и вынудят уйти точно так же, как она это сделала только что.

Старый, умудренный жизнью мексиканец с морщинистой кожей, напоминающей древний иссохший пергамент, прихрамывая, вышел из лавки. Чем-то похожий на ящерицу старик с осторожной хитростью, присущей всем провидцам, предложил им предсказать будущее.

– Спасибо, не надо, – отказался Нивен, как раз на этом месте нагнавший Берту.

Но Берта, вскинув голову, с вызывающим видом зашла внутрь, оставив Нивена на аллее. Нивен последовал за нею в надежде, что она из чувства противоречия тут же покинет лавку, а уж тогда он все-таки попытается отыскать нужные слова. Однако Берта уже стояла в глубине мрачной хибары, а старик-предсказатель, разложив какие-то рунические письмена, начал готовить смесь из трав, кусочков потрохов и прочей мерзости, как он уверял, совершенно необходимой для истинности и ясности предсказания. Пучок шерсти бродячей собаки. Лоскуток кожи с лодыжки утонувшего ребенка. Три капли менструальной крови македонской шлюхи. Круглый присосок морского полипа. Поющая океанская раковина. Да и мало ли чего вовсе без названия, неописуемого, ужасного, скверно пахнущего.

А старик вдруг сказал странную вещь: он не может предсказать будущего Берты… только Нивена.

И в вонючей духоте лавки, размеры которой были неясны в полумраке, Нивен услышал, что он – человек без веры, проклят и обречен, ибо от него отказались уже все. Услышал то, в чем Нивен отказывался признаться себе сам. Разгневанный обрушившимся потоком истины, Нивен ударил старика, отшвырнул маленький круглый столик всей мощью своего крупного тела и снова ударил старика, смахнув все с грязного стола. Пронзительно вскрикнула перепуганная Берта, стремительно выбегая из лавки.

И тотчас Произошел бесшумный взрыв. Какая-то неведомая сила вышвырнула Нивена Из самого себя. Какое-то мгновение он одновременно присутствовал сразу здесь и не здесь. А потом необъяснимым образом был перенесен неизвестно куда. В тот каменный котел, где оказался лицом к лицу с разъяренным кентавром.

«Huaraches» – гласила надпись – и «Serapes».

Богом без почитателей, вот кем был этот кентавр, живущий в мире, в который давно уже никто не верит, и встретивший Нивена, человека, который ни во что не верит.

Нивен олицетворял собой всех людей, которые отказались от своих богов и, заявив во всеуслышание, что Существуют сами по себе, поверили собственным словам. А вот теперь один из потерянных богов страстно желал отомстить представителю человеческой расы за свое изгнание.

Нивен погружался все глубже и глубже. Его мысли свелись к одной, все воспоминания разлетелись на мелкие осколки, никак не связанные друг с другом. Дыхание сперло, живот вздулся от неимоверного количества заглатываемой воды, на виски давило, а перед глазами стояла сплошная чернота. Нивен пытался сопротивляться и слабыми движениями рук делать гребки, скорее неосознанно, чем по воле разума. Движение вниз прекратилось. Нивен рывками проталкивал тело сквозь толщу густой, как желатин, жидкости и вдруг различил едва видимый свет, идущий сверху.

Он боролся, кажется, целую вечность, греб и умирал, но когда уже решил, что больше не выдержит, его голова оказалась над поверхностью воды. Нивен оказался в подземной пещере.

Долго он пролежал наполовину в воде, наполовину на суше, пока не подошел некто и не вытянул его на берег. Лежа на животе, Нивен осознавал, что все-таки еще жив, а спасший, его стоял рядом в тихом и спокойном ожидании. Нивен попытался встать на ноги, и некто опять помог ему. В полумраке он сумел разглядеть длинную грубую одежду незнакомца, ибо свет здесь все-таки был, и исходил он от сияющего ореола, окружавшего неизвестного. Вместе с поддерживающим его незнакомцем Нивен ушел прочь от гибельного места. Они долго пробирались между казенных стен к миру, что ждал их снаружи.

Нивен стоял усталый, потрясенный открывшейся ему реальностью. Незнакомец неторопливо удалялся, когда Нивен вдруг понял, что эти печальные глаза, борода, одеяние и даже свет, исходивший от его временного спутника, ему знакомы.

Иисус ушел все с той же печальной улыбкой.

Нивен опять остался один.

Как-то глубокой ночью ему послышались словно звуки рога Одина, доносящиеся издалёка, но в том он не был уверен. А однажды рядом что-то прошелестело, и, открыв глаза, Нивен заметил женщину с головой кошки, однако та мягко ускользнула в темно/у, не обмолвившись с ним ни единым словом. Ближе к утру небо озарилось светом. Это была Огненная Колесница Гелиоса, но, возможно, у него просто появились зрительные галлюцинации, вызванные голодом, тоской и недавним погружением в воду. Нивен вообще ни в чем не был уверен.

Тогда он побрел в наугад выбранном направлении, но в этой, не имевшей названия, местности ход времени совершенно не ощущался. Его звали Нивен, но это имя значило здесь не больше, чем Аполлон, Вишну или Ваал. Просто имя человека, который сам ни в кого и ни во что не верил. И если нельзя вернуть известных и весьма почитаемых богов, то как можно вернуть человека, чьего имени вообще никогда никто не знал?

Для него богом могла стать Берта, но ой не дал ей возможности поверить в него, всячески препятствовал этому, а посему не осталось вообще никого, кто верил бы в человека по имени Нивен. Так же, как не было истинно верующих в Serapes или Персея.

На следующую ночь Нивен понял, что навсегда останется жить в этом ужасном и мрачном Ковентри. Боги никогда не смогут заговорить с ним. Оставь надежду, ^-всяк сюда входящий.

Ибо он никогда не верил ни в одного бога…

И ни один бог тоже не верил в него.

Перевел с английского Михаил ЧЕРНЯЕВ

Карина Мусаэлян
РАЗБИТЬ КЛЕТКУ

Встреча человека с отвергнутый им некогда божеством была назначена X. Эллисоном не случайно.

Рассказ написан в 1968 году, когда Запад захлестнула волна молодежных бунтов под знаком отрицания традиционных ценностей.

И герой, который «ни во что не верит», сам становится выдумкой, мифом.

А во что же верует, каким божествам поклоняется наша молодежь, которая оказалась на том же духовном перепутье, что и их сверстники в конце шестидесятых?

Свои размышления главный редактор газеты «Свобода и культура» строит на анализе материалов первой в России Молодежной информационно-социологической службы, созданной у нас под эгидой ЮНЕСКО.

В пять утра она, пятнадцатилетняя девочка, чмокнув наскоро сонную мать, помчалась к пункту раздачи газет для продажи. В подземном переходе, грязно выматерившись, залихватски закурив длинную «Моге», потеснила мальчугана-конкурента и заняла самое бойкое место. К восьми газеты были распроданы, с выручки кинула девчонке-флейтистке тысячу – «Понравилась!» – и в школу. Получила за опоздание запись в дневнике. Отсидела с переменным успехом шесть уроков – «два» по математике, «пять» по литературе» – и по магазинам. Булочная, гастроном. Отстояла очередь у машины с картошкой, солидно отбрасывала гнилье, препираясь по-бабьи с продавцом, – и домой. Мать болеет, не встает третий месяц. Приготовила обед, покормила мать. Кряхтя, с трудом переворачивая больную, сменила постельное белье. До шести уроки, двойку исправлять надо – «Мне-то все равно, на трояк вытянут, но матери нельзя волноваться». Потом кассетник в руки – «Сама купила!» – и на улицу. Побалдела с приятелями, «травку» покурила – угостили. «Кайф!» Поучаствовала в драке. «Учили» Нинку с первого этажа – «Нинка у Ленки парня увела». Снова покурили, раздавили по банке пива. Потом увел ее Алешка.

В одиннадцать – домой: надо лечь пораньше, завтра сутра к оптовикам – обещали за копейки партию свитеров турецких отдать. «Ма, я тебе в ночном ларьке подарок купила – «Баунти», райское наслаждение!» Залезла к матери под бок, прижалась по-детски. Вдохновенно врала, где была и что делала.

 
А после шептала на кухне стихи…
Ничего мне не осталось,
только горькая усталость,
только пыльная дорога,
не ведущая к порогу.
Оттого, что мы не боги,
не подвластны нам дороги.
Мы не в силах выбирать,
для чего нам умирать.
Твою мать!..
Хуже здесь уже не будет.
Бог подаст, и Бог рассудит.
Кто запомнит, кто забудет.
Будь что будет!
Не суди меня так строго,
ведь у нас одна дорога,
где ни Бога, ни острога,
и нельзя с нее свернуть…
До свиданья! Добрый путь…
 

Так изо дня в день в одном невзрослом человеке попеременно берут верх Зло и Добро, соседствуют царство Божие, ад и чистилище. Он такой разный – человек! Что же сказать о поколении? Прослеживаются ли какие-то тенденции в его развитии, по которым можно угадать контур будущего портрета?

В 70-х и начале 80-х годов в устройстве своей жизни молодые рассчитывали в основном «на блат, знакомства» (примерно две трети ответов), «на родных» и «на удачу» (больше половины), даже «на государство» и лишь в последнюю очередь «на себя». Нынче приоритеты резко поменялись: «на государство» не рассчитывает никто, «блат» фигурирует лишь в единичных ответах, так же, как и «удача». Главный расчет – «на себя» (70 % три года назад и 89 % сегодня) и «родных» (44 %).

В первую пятерку ответов на вопрос «Чело ты хочешь больше всего?» вошли: «здоровья и счастья близким», «здоровья себе», «интересной работы», «большой любви и верных друзей», «иметь возможность регулярно выезжать за рубеж». «Много денег» – на шестом месте. «Слава» и «власть» не котируются – они заняли место в конце второго десятка ответов.

ЗАДАЧА: ИСПРАВИТЬ МИР В ОДИНОЧКУ

«Вы семьдесят лет портили мир коллективно. Мы попробуем исправить его в одиночку. Эгоизм – движущая сила прогресса», – реплика десятиклассника.

Похоже, индивидуализм сегодняшних подростков – не просто возрастное свойство, а некая социальная установка. Подросток в мечтах и реальности строит свой мир, в центре которого он сам, обладающий различными качествами, знаниями, умениями и предметами, полезными для жизни. Он сентиментален и прагматичен. Он понимает: сегодня ему необходимо «несколько образований, включая разного рода курсы» – английского, бухгалтерские, стенографии, компьютерной грамоты, ремесленно-художественные – те, которые помогут устроиться на хорошую работу или иметь приработок (почти половина ответов три года назад и 84 % сегодня; десять лет назад большинство на вопрос «Какое образование ты считаешь для себя обязательным?» отвечало «высшее» или «среднее специальное»).

Они считают: на удовлетворение их самых скромных потребностей «ежемесячно необходимо десять минимальных зарплат» (две трети ответов). Имеют же они в месяц «реально на карманные расходы одну-пять минимальных зарплат» (75 %). Приходится крутиться. И крутятся. Кто как может. Во всяком случае энергичнее родителей. И умнее. И жестче. И беспардоннее. И совесть в области бизнеса, а часто и вообще, считают химерой. Наши дети – кривое зеркало, которое отражает нас. Не дай Бог, если в нем отражается и будущее.

Каждый третий подросток «на карманные расходы зарабатывает сам» (еще год назад это был каждый пятый). Как? Продают газеты, календари, лотерейные билеты и схемы метро. Стригут собак, работают «кошачьими свахами», курьерами, машинистками, фотомоделями, проститутками и проститутами. В подземных переходах рассказывают анекдоты, играют на скрипках-флейтах-гитарах и просят подаяние, выдавая себя то за сирот, то за беженцев (особенно часто профессиональным нищенством промышляют малыши). Моют машины, окна в квартирах. Пишут контрольные и курсовые для состоятельных знакомых, решают задачки. Ухаживают за стариками и инвалидами. Большинство спекулирует. Так и пишут в графе «способы заработка»: «купил-продал». Или вот еще – веяние времени! – «играю на разнице курсов валют и ценных бумаг».

Каждый восьмой «готов ради денег совершить преступление, если был бы уверен, что не поймают» (еще два года назад так ответил каждый тринадцатый). Свыше половины считает: «в борьбе за существование я вправе использовать любые средства». Каждый четвертый полагает: «добиваясь личного благополучия или успеха, можно игнорировать интересы других людей».

Недавно двум группам московских старшеклассников – «бизнесменам» и неработающим – был задан вопрос: «Какими качествами должен обладать человек, желающий добиться успеха в предпринимательстве?» И если не нюхавшие крутого бизнеса школьнички наивно поставили в первую семерку «работоспособность, собранность», «обаяние», «тактичность», «честность, порядочность», «обязательность», «целеустремленность», то у практиков бизнеса на четвертом месте вместо «тактичности» – «напористость», а шестое место разделили «хитрость», «бесчестность, беспринципность», «наглость».

Ни один не хочет, чтобы надували его, но каждый третий «готов к обману со стороны ближнего» и каждый второй «готов при случае надуть ближнего сам». «Я могу обмануть любого, в том числе и партнера, когда мне это выгодно» (47 %). И даже– «я готов ходить по трупам» (3 %). При этом в партнере почти каждый хотел бы обнаружить «надежность», «верность», «честность». Себе же этих качеств не пожелал никто из юных бизнесменов.

50 % юных коммерсантов сообщили, что «ни разу не испытывали неловкости, занимаясь спекуляцией». 42 % «чувствовали неловкость лишь первое время». 8 %—вроде голубого воришки Альхена: «неловко всегда, но очень уж нужны деньги».

На что же они их тратят? В первую десятку подростковых трат входят «лакомства» (48 %), «аудиокассеты» (37 %), «подарки друзьям» (36 %), «безалкогольные напитки» (32 %), «газеты, журналы, книги» и «сигареты» (23 %), «безделушки, украшения» (22 %), «модная одежда, обувь» (20 %), «пиво» (17 %), «дискотека» (16 %), «кино, видеокассеты», а также «вино и крепкие алкогольные напитки» (10 %). На сигареты уходят деньги даже у малышей – курят 4 % десяти – двенадцатилетних. К четырнадцати-пятнадцати годам число курящих возрастает до 23 %, а к семнадцати – до.32 %. Крепкие алкогольные напитки употребляет 6 % сосунков и 15 % четырнадцати – семнадцатилетних. Каждый сотый достаточно регулярно тратится на наркотики, в основном, «на травку». Каждый десятый – время от времени. Каждый третий хоть раз пробовал наркотик.

ЧТО ОНИ ЛЮБЯТ?

Каждый пятый не любит школу. Отмечают «неудовлетворенность морально-психологическим климатом в школе» (69 %). Каждый третий признается: «Я чувствую, что учителя считают меня человеком второго сорта».

Домашних животных любят и жалеют подчас больше, чем людей (57 %). И одиннадцатилетний Стасик пишет в сочинении: «Когда я вижу бездомных животных, мне их жалко. У меня дома кот и собака. Им тепло, у них все есть. А когда идет дождь и я вижу из окна на улице кошку или собаку, я представляю себя на их месте: мне холодно, я мокрый, голодный, одинокий».

Со-чувствие, Со-переживание… Никогда не забуду слова пятнадцатилетнего меломана, который весь класс увлек своей страстной любовью к классической музыке: «Я понял, что нужен Моцарту. Да, да, не только он мне, но и я ему: если бы я его не слушал и не понимал, он будто бы и не жил».

Ощущение сопричастности делает мир понятным и близким. А значит – своим. А свое любишь. А любишь, значит, тревожишься, бережешь: родство предполагает ответственность.

Наши дети, как и все мы, хотят любви и понимания. Они ждут их. Но мало кто догадывается сделать первый шаг, открыть полное желания любить сердце тем, кто рядом. Ближним. А потом и дальним. Равнодушие не может родить любви. Недоверчивость и закрытость не могут родить любви. А чтобы полюбить, надо раскрыть свою душу и выслушать другого. Но…

– Ребята, когда вы собираетесь, о чем вы говорите?

– Ни о чем.

– А что вы делаете?

– Врубаем кассетник и балдеем.

– А вы понимаете друг друга?

Неуверенно:

– Да.

– А как?

Молчание.

– А можете вы не встречаться?

– Нет. Просто когда нам становится скучно друг с другом, мы идем домой.

– А что вы делаете дома?

– Врубаем кассетник.

И тогда я поняла, что это одиночество. Они учатся разговаривать с компьютером и мечтают о контактах с пришельцами, а сами остаются инопланетянами друг для друга. И для себя. Может, потому что читают мало?

Бесстрастная социология отмечает: телевизор, «видик», кино, эстрада («попса») и рок устойчиво во всех возрастных группах вот уже третий год идут впереди книг. Помните: «любовь – это когда двое смотрят не друг на друга, а в одну сторону»? Имелась в виду некая даль, общие ценности. Да, они не смотрят друг на друга. Они смотрят в одну сторону – на экран телевизора или «видика».

На досуге российские подростки чаще всего «гуляют с приятелями» (60 %), «смотрят телевизор» (47 %), «слушают музыку» (26 %), «ходят в кино», «смотрят видеофильмы», «занимаются спортом» и «читают» (20 %). Фантастику и детективы 97 % читающих поставили на первое место.

В театры ежемесячно ходят лишь 7 %. Половина столичных ребят за последние пять лет там не была ни разу! 63 % московских детей никогда не ходили в музеи. 88 % не знают, что такое концерт классической музыки.

Главным мерилом ценности подростка становится то, как он одет, как обставлена квартира родителей, есть ли у них машина, какими вещами он обладает. С тем, у кого есть Барби с Кеном или «видяшник», дружит больше детей. С тем, у кого есть компьютер или хотя бы «Денди», – еще больше.

«Единственная главная наша задача – вернуть людям их духовные заботы. А жизнь духа начинается только там, где сущность единства осознается выше компонентов, его составляющих». Это сказал Антуан де Сент-Экзюпери. Идея высказана полвека тому назад, да так и осталась не востребованной. Грустные размышления писателя актуальны и сегодня: «Когда мне сказали: «Ты уезжаешь? Как же ты будешь далеко!», я спросил: «Далеко от чего?» Это «что-то», которое мы покидаем, лишь огромное сплетение привычек. В нашу эпоху брачных разводов люди с такой же легкостью «разводятся» с вещами. Холодильники взаимозаменяемы. И дом тоже, если он только комплекс удобств. И приятели… Даже невозможно быть неверным. Неверным чему? Нити любви, связывающие сегодняшнего человека с существами и вещами, так слабы и тонки, что человек уже не переживает разлуку, как в былые времена, когда люди стрелялись или навеки уходили в монастырь из-за погибшей любви, так велика была эта любовь. Мы теперь только производители и потребители…»

ЕСЛИ БЫ К ВАМ ПРИШЕЛ ВОЛШЕБНИК?

Пробудить в человеке его человеческую сущность? Вернуть к самому себе и восстановить утраченные связи с окружающим миром? Как? И что это значит? Что такое человек вообще и в частности – я, ты, он, она? Чем отличаемся мы и чем схожи? Что для нас всех важнее всего? Что мнимо, преходяще, а что вечно? Где точка отсчета и существует ли она?

Эти вопросы я задавала подросткам, предлагая для начала решить задачу известного английского математика Тьюринга: как отличить кибернетическое устройство от живого человека.

И дети всех возрастов, сами того не зная, повторяли тестовый набор, предложенный когда-то В.Солоухиным для решения этой задачи:

– Надо спросить у собеседника: когда он в последний раз плакал или смеялся? По какому поводу? Кого пожалел и за что? На что он готов ради любви? Ради дружбы? Ради матери? Болит ли у него за что-нибудь душа?

Значит, не Гомо сапиенс, а Гомо эмоционалис? На одном из «круглых столов» в московской школе № 962 подростки пытались «проследить» за развитием ребенка. Что присуще ему изначально?

– Многое. Он уже умеет обижаться, тосковать, испытывать страх, радость, боль…

Ребята заглядывают в себя, ищут главное. И вдруг:

– Эврика! – кричит четырнадцатилетняя Наташа. – Единственное чувство, кроме чисто животных, существует у ребенка как потребность: потребность любить и быть любимым!

– Да, – соглашается пятнадцатилетии философ Илья. – Эта потребность любить, еще неосознанная, рождает позицию: этого человека я не знаю, наверное он хороший. То, что, взрослея, мы называем детской доверчивостью, простодушием и меняем эту позицию на противоположную: этого человека я не знаю, наверное он плохой. Выходит, искомая нами точка отсчета, стержень человеческой уникальности, фундамент социальных отношений – потребность любить и быть любимым?

– Да-да, – волнуется Яша, – добро естественно для человеческой природы, а зло – вопреки утверждению об агрессивной сущности человека – искусственно. Посмотрите, во все века добро не нуждалось в доказательствах. В них нуждалось только зло. Для того, чтобы дать кусок хлеба голодному, достаточно желания это сделать. А чтобы не дать или забрать его, надо придумывать объяснения типа «у меня самого нет» или что-нибудь в этом духе…

И пусть это не совсем научно, я получаю удовольствие, слушая их. Мне нравится, что есть среди них хранители древней мысли: Бог есть Любовь. Мне симпатичны те, кто готов сделать любовь осознанной программой жизни. «Люблю» – это значит, «я никогда не причиню тебе зла», «я за тебя тревожусь», «я готов пожертвовать собой ради тебя». Ведь это в то же время и «для меня», потому что «мне это надо», потому что «я иначе не могу». Хорошо, когда человек понимает: доставить радость другому – это принести радость себе.

Тысячу учеников двух московских школ – № 1 и № 962 – попросили быстро, не задумываясь продолжить фразу «Если бы ко мне пришел волшебник, я бы загадал…» Многие захотели, так сказать, счастья всем – «мира во всем мире», «процветания стране», «чтобы не было нищих и сирот, а также преступников», «чтобы люди стали добрее и милосерднее», и, конечно, «благополучия своей семье», и очень конкретное – «чтобы бабушка выздоровела». Правда, было немало тех, кто попросил бы у волшебника «гектар земли в Огайо», «три «мерседеса» и миллион», «дом в Париже, коттедж во Флориде и счет в швейцарском банке». Фантазия иных не шла дальше «ящика пива».

Любопытна закономерность: как правило, желания нематериального характера «для всех» загадывали дети предпринимателей с высшим образованием, высокооплачиваемых служащих, квалифицированных рабочих, научных работников и творческой интеллигенции. Материальные желания «для себя» были в основном у детей работников сферы обслуживания, предпринимателей без высшего образования, малооплачиваемых работников и неквалифицированных рабочих. Кажется, действительно подтверждается тезис, что только достаток вкупе с культурой и образованием делают людей добрее, великодушнее, склоняют к благотворительности, и, напротив, отсутствие достатка и культуры рождают приземленность, эгоизм, чувства шкурные.