Текст книги "Когда рассеется туман"

Автор книги: Кейт Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Ханна кивнула и неловко отодвинулась. Глянула на Робби, но не успела сказать ни слова, как дверь снова хлопнула и в комнату ворвалась Эммелин.

– Дэвид! Ну наконец-то. Мы чуть не умерли со скуки. Так хотели поиграть в Игру! Мы с Ханной уже решили, ну почти решили, куда… – Тут она увидела Робби. – Ой! Здрасте. Вы кто?

– Робби Хантер, – ответил Дэвид. – С Ханной вы уже знакомы, а это моя младшая сестра, Эммелин. Робби учится со мной в Итоне.

– Вы пробудете у нас выходные? – спросила Эммелин, краем глаза взглянув на Ханну.

– Да нет, подольше, если не надоем, – ответил Робби.

– У Робби нет никаких планов на рождественские каникулы, – объяснил Дэвид. – Так что он вполне может провести их с нами.

– Все каникулы? – переспросила Ханна. Дэвид кивнул.

– Нам же самим будет веселей в компании. А то мы тут с тоски засохнем.

Даже издалека я ощутила раздражение Ханны. Она положила руки на китайскую шкатулку. Правило номер три – только трое могут играть в Игру: придумывать сюжеты, планировать путешествия, – испарялось на глазах. Ханна глядела на брата с нескрываемым осуждением, которое он предпочел не заметить.

– Посмотрите-ка на эту елку, – с преувеличенной бодростью предложил он. – Давайте начнем наряжать ее прямо сейчас, если хотим успеть к Рождеству.

Девочки остались стоять, где стояли.

– Ну, Эмми, – сказал Дэвид и переставил коробку с игрушками со стола на пол, старательно избегая взгляда Ханны, – покажи Робби, что надо делать.

Эммелин поглядела на сестру. Ее раздирали противоречия. С одной стороны, она разделяла негодование Ханны и очень хотела поиграть в Игру, с другой – младший ребенок в семье, она выросла с ощущением, что всегда будет для старших третьей лишней. А сейчас Дэвид выбрал ее. Позвал помогать. Возможность стать второй, а не третьей, оказалась неодолимой. Расположение Дэвида, его дружба – сокровища, от которых не отказываются.

Эммелин украдкой взглянула на Ханну и улыбнулась Дэвиду. Взяла из его рук сверток и начала разворачивать стеклянные сосульки, демонстрируя каждую Робби.

Ханна поняла, что проиграла. Пока Эммелин радостно взвизгивала над забытыми за год украшениями, Ханна расправила плечи – побеждена, но не сломлена – и, забрав китайскую шкатулку, вышла из библиотеки. Дэвид с притворным смирением следил за ней. Когда она вернулась, уже с пустыми руками, Эммелин подняла голову.

– Ты представляешь, – сказала она, – Робби никогда в жизни не видел фарфорового ангела!

Ханна, прямая как палка, проследовала мимо нее и села на ковер. Дэвид подошел к роялю, занес над клавишами руки. Потом плавно опустил их, осторожными касаниями пробуждая инструмент к жизни. И только когда и рояль, и все слушатели настроились на нужную ноту, заиграл. Одно из самых прекрасных, на мой взгляд, произведений. Вальс си-минор Шопена.

Это может показаться невероятным, но в тот день, в библиотеке, я впервые слушала музыку. Живую музыку, я имею в виду. Я смутно припоминаю, как мама пела мне, когда я была совсем маленькой, потом спина ее согнулась, а песни куда-то исчезли. Да мистер Кеннеди, что жил через дорогу, доставал, бывало, волынку и играл жалостливые ирландские мелодии, когда напивался в кабачке в пятницу вечером. Но тут я услышала что-то совсем другое.

Я прижалась щекой к перилам и закрыла глаза, отдаваясь волшебным парящим звукам. Не могу сказать, хорошо ли играл Дэвид – с чем мне было сравнивать? Мне его игра казалась и кажется безупречной.

Когда последняя нота все еще звенела в солнечном воздухе, Эммелин сказала:

– Дай теперь мне поиграть. Это какая-то не рождественская музыка.

Я открыла глаза, а Эммелин начала старательно исполнять рождественский гимн «О, придите, верные».

Играла она хорошо, и музыка была приятная, но волшебство куда-то исчезло.

– А вы играете? – спросил Робби у Ханны, которая, скрестив ноги, молча сидела на полу.

Дэвид хохотнул:

– У Ханны много талантов, но к музыке они не имеют ни малейшего отношения. – Он хитро улыбнулся. – Хотя… после того, как я узнал о тайных уроках, которые ты берешь в деревне, кто знает…

Ханна посмотрела на Эммелин, которая виновато пожала плечами:

– Оно как-то само вырвалось.

– Я предпочитаю слова, – холодно сказала Ханна. Она развернула сверток с крошечными солдатиками и покачала их на ладони. – Они меня лучше слушаются.

– Робби тоже пишет, – сказал Дэвид. – И здорово пишет, между прочим. Он поэт. Несколько его стихов напечатали в этом году в школьной газете. – Он поднял повыше стеклянный шар, по ковру разлетелись радужные блики. – Как там то, которое мне больше всех нравится? Про разрушенный замок?

Скрипнула дверь, заглушив ответ Робби, появился Альфред с подносом, полным пряничных человечков, засахаренных фруктов и набитых орехами картонных рогов изобилия.

– Простите, мисс, – сказал он, ставя поднос на стол для напитков. – Это от миссис Таунсенд, на елку.

– Как замечательно! – воскликнула Эммелин, бросая играть и подскакивая к столу, чтобы схватить человечка.

Как только она отвернулась, Альфред украдкой посмотрел на галерею и поймал мой любопытный взгляд. Когда Хартфорды занялись елкой, он незаметно прошел вдоль стены и поднялся ко мне.

– Как продвигается работа? – прошептал он, высовывая голову из люка.

– Хорошо, – шепнула я в ответ. Собственный голос показался мне каким-то странным – так давно я его не слышала. Потом виновато поглядела на книгу, зажатую в руке, и на пустое место на полке – всего девять книг протерто.

Альфред проследил за моим взглядом и поднял брови.

– Похоже, я вовремя. Помогу тебе.

– А если мистер Гамильтон…

– Он не хватится меня еще полчаса или около того, – Альфред улыбнулся и показал на дальний конец полки. – Я начну отсюда, и мы встретимся посередине.

Я кивнула, чувствуя смущение и благодарность.

Альфред вынул из кармана куртки тряпку, уселся на пол в другом конце галереи и снял с полки книгу. Я следила, как он сосредоточенно вертит ее, обтирая со всех сторон, ставит на полку и берет следующую. Он сидел, скрестив ноги, поглощенный работой, и напоминал мне ребенка, который чудесным образом превратился во взрослого: русая шевелюра, обычно аккуратно причесанная, растрепалась, и челка качалась в такт движениям рук.

Альфред поднял голову и встретился со мной глазами. Я отвернулась – от его взгляда по всему телу побежали мурашки. Щеки вспыхнули. Неужели он понял, что я его разглядывала? Интересно, он на меня еще смотрит? Я не решалась проверить, чтобы он не подумал чего-нибудь такого. Или не смотрит? Кожу покалывало от воображаемого взгляда.

Так было уже несколько дней. Между нами встало что-то, чему я не могла найти названия. Легкость в отношениях, которую я начала было испытывать, исчезла, сменилась неловкостью, непониманием. Я гадала, не в истории ли с пером все дело. Вдруг он видел, как я глазела на него в деревне? Или еще хуже – выяснил, что это я проболталась обо всем мистеру Гамильтону и остальным.

Я начала еще усердней тереть очередную книгу, нарочито глядя в другую сторону – вниз, сквозь перила. Возможно, если я не буду обращать на Альфреда внимания, неловкость пройдет так же быстро, как и время.

Вернувшись к наблюдению за Хартфордами, я почувствовала себя растерянным зрителем, который умудрился заснуть во время представления, а проснувшись, обнаружил, что декорации сменились и действие ушло далеко вперед. Я попыталась сосредоточиться на голосах, легко пронзавших прозрачный свет зимнего солнца, странных и незнакомых после перерыва.

Начался третий акт, Эммелин демонстрировала Робби сладости миссис Таунсенд, а старшие брат с сестрой обсуждали войну.

Ханна оторопело глядела на Дэвида из-за серебряной звезды, которую она пыталась приладить на елку.

– И когда ты уходишь?

– В начале будущего года, – с горящими от возбуждения щеками ответил Дэвид.

– Но когда же ты… Давно ты?..

Он пожал плечами.

– Я думал об этом долгие годы. Ты же знаешь, как я люблю приключения.

Ханна глядела на брата. Появление Робби Хантера и невозможность заняться Игрой выбили ее из колеи, но это новое предательство не шло ни в какое сравнение с предыдущим.

– А Па знает? – ледяным голосом осведомилась она.

– Пока нет.

– Он тебя не отпустит, – уверенно и с видимым облегчением сказала Ханна.

– Не сможет, – уверил ее Дэвид. – Он ни о чем не узнает, пока я в целости и сохранности не окажусь на французской земле.

– А если узнает?

– Не узнает. Потому что никто ему не скажет, – выразительно глядя на сестру, ответил Дэвид. – В любом случае, пусть спорит, сколько угодно – меня он все равно не остановит. Я ему не позволю. Не хочу упустить свой шанс только потому, что он упустил свой. Я сам себе хозяин, и Па пора бы это понять. Только потому что он ведет жалкую жизнь…

– Дэвид! – резко сказала Ханна.

– Но это же правда. Даже если ты этого не замечаешь. Он всю жизнь просидел под каблуком у бабушки – женился на женщине, которая терпеть его не могла, провалил все дела, за которые брался…

– Дэвид!!!

Я почти физически ощутила негодование Ханны. Она глянула на Эммелин, чтобы удостовериться, что та ничего не слышит.

– Как тебе не стыдно! Никакого уважения! Дэвид перехватил ее взгляд и понизил голос.

– Я не позволю ему портить мою жизнь только потому, что он испортил свою. Он просто жалок.

– Вы о чем говорите? – вклинилась в разговор Эммелин. Она нахмурилась, сжав в кулаке засахаренный орех. – Вы что, ругаетесь?

– Конечно, нет, – ответил Дэвид, выдавив улыбку в ответ на сердитый взгляд Ханны. – Я просто рассказывал Ханне, что собираюсь во Францию. На войну.

– Как интересно! – воскликнула Эммелин. – А Робби тоже собирается?

Робби кивнул.

– Можно было сразу догадаться, – фыркнула Ханна.

Дэвид не обратил на нее внимания.

– Кто-то же должен присмотреть за этим парнем, – улыбнулся он, глядя на Робби. – И вообще – не ему одному все интересное.

Я прочла в его взгляде что-то такое… Восхищение? Обожание?

Ханна заметила то же самое. Сжала губы. Теперь она знала, кто виноват в предательстве брата.

– Робби идет на войну, чтобы слинять от своего старика, – сказал Дэвид.

– А почему? – возбужденно спросила Эммелин. – Что он наделал?

– Это долгая и грустная история, – пожал плечами Робби.

– Ну хоть намекните! – просила Эммелин. – Пожалуйста! – Она широко раскрыла глаза. – Знаю! Он грозится лишить вас наследства!

Робби сухо, безрадостно рассмеялся.

– Да нет. – Он покатал в пальцах стеклянную сосульку. – Как раз наоборот.

– Он грозится оставить вам наследство? – нахмурилась Эммелин.

– Он хочет, чтобы мы изображали счастливое семейство.

– А вы не желаете быть счастливым? – холодно поинтересовалась Ханна.

– Я не желаю быть семейством, – ответил Робби. – Мне и одному неплохо.

Эммелин еще шире раскрыла глаза.

– А я бы ни за что не согласилась жить одна – без Ханны, без Дэвида. И без Па, конечно.

– Тебе этого не понять, – сказал Робби. – Твои родные не делали тебе зла.

– А ваши? – спросила Ханна.

Наступила тишина. Все, включая меня, уставились на Робби.

Я затаила дыхание. Я ведь уже слышала историю нашего гостя. В ночь его неожиданного приезда в Ривертон, пока мистер Гамильтон и миссис Таунсенд хлопотали насчет ужина и спальни, Нэнси наклонилась к моему уху и поделилась всем, что знала сама.

Робби – сын недавно титулованного лорда Гастинга Хантера, который прославился изобретением нового вида стекла – его можно было обжигать в печи. Лорд купил большое имение под Кембриджем, выделил одну из комнат для своих экспериментов и зажил жизнью сельского помещика, вместе с женой. А этот мальчик, по словам Нэнси, появился на свет в результате интрижки Хантера с горничной. Молодой испанкой, ни слова не знавшей по-английски. Девушка быстро надоела лорду, но он согласился содержать ее и ребенка и даже оплатить обучение мальчика в обмен на молчание. Молчание ее и довело: говорят, она наложила на себя руки.

Как не стыдно, повторяла, покачивая головой, Нэнси, так обращаться с горничной, оставлять ребенка без отца? Неудивительно, что им все сочувствуют. И все-таки, многозначительно глядя на меня, говорила она, ее светлость вовсе не в восторге от такого гостя. Не нашего он поля ягода.

Понять ее было несложно: есть титулы и титулы – одни передаются от поколения к поколению, другие сверкают, что твой новый автомобиль. Робби, сын (неважно, законный или нет) новоявленного лорда Хантера, был недостаточно хорош для Хартфордов, а значит, и для нас.

– Ну расскажите! – просила Эммелин. – Чем вас обидел ваш папа?

– Что еще за допрос? – улыбаясь, перебил ее Дэвид и повернулся к Робби: – Извини, Хантер. Эта парочка на редкость любопытна. Им общения не хватает.

Эммелин с улыбкой кинула в него ворохом бумаги. Бумага не долетела и свалилась в кучу других оберток, разбросанных под елкой.

– Ничего страшного, – напряженно ответил Робби и отбросил с лица прядь волос. – С тех пор, как умерла мама, отец пытается меня приручить.

– А вы? – спросила Эммелин.

– А я не хочу, чтобы меня приручали. Особенно он.

– А зачем он это делает? – не отставала Эммелин.

Робби грустно улыбнулся:

– Отец долго пытался забыть о моем существовании, а теперь вдруг сообразил, что ему нужен наследник. Жена, видимо, не смогла подарить ему сына.

Эммелин переводила непонимающий взгляд с сестры на брата.

– Вот Робби и собрался на войну, – подытожил Дэвид. – Чтобы отвязаться.

– Сочувствую, – нехотя выдавила Ханна.

– И я, – поддержала Эммелин, ее детское личико выражало искреннюю жалость. – Вы, наверное, очень тоскуете по маме. Я, например, страшно тоскую по своей, хотя совсем ее не помню.

Наступила тишина. Потом Робби, не поднимая головы, сказал:

– Мне кажется, будто я был в нее влюблен. Странно, да?

– Да нет, – отозвалась Ханна.

Эммелин вздохнула:

– А теперь вы идете на войну, чтобы оказаться подальше от жестокого отца. Прямо как в книжке.

– В мелодраме, – сказала Ханна.

– Нет, в романе, – горячо возразила Эммелин. Она развернула очередной сверток, и на колени ей высыпалась куча самодельных свечей, наполнивших воздух ароматом корицы.

– Бабушка говорит, что долг каждого мужчины – идти на войну. Те, кто остается дома, дезертиры и негодяи.

По моему телу снова побежали мурашки. Я посмотрела на Альфреда и тут же отвела глаза, встретившись с его взглядом. Его лицо пылало, в глазах светилось оскорбленное самолюбие. Совсем как тогда, в деревне. Он резко встал, уронил тряпку, а когда я попыталась вернуть ее, покачал головой и, не глядя мне в глаза, пробормотал что-то насчет мистера Гамильтона, который, поди, его уже ищет. Я беспомощно глядела, как он спустился по лестнице и выскользнул из библиотеки, незамеченный младшими Хартфордами. Ну почему я такая несдержанная?!

Отвернувшись от елки, Эммелин посмотрела на Ханну:

– Бабушка разочаровалась в Па. Считает, что ему на все наплевать.

– Ей не в чем разочаровываться, – отрезала Ханна. – А Па вовсе не наплевать. Если бы он мог, он в ту же секунду оказался бы на фронте.

В комнате повисла тяжелая тишина, я услышала, как часто я дышу, переживая за Ханну.

– Не кидайся на меня, – надулась Эммелин. – Это не я говорю, а бабушка.

– Старая ведьма! – рявкнула Ханна. – Да Па делает для фронта все, что может!

– Ханна была бы рада пойти с нами в армию, – сказал Дэвид Робби. – Они с отцом никак не могут понять, что война не место для девиц и пожилых мужчин с больными легкими.

– Не говори ерунды, Дэвид, – потребовала Ханна.

– Какой именно? – уточнил тот. – Что война не для женщин и стариков или что ты рвешься на фронт?

– Ты знаешь, что от меня было бы не меньше пользы, чем от тебя. Ты сам говорил, что я хорошо разбираюсь в стратегии…

– Это не игра, Ханна, – резко сказал Дэвид. – Это война. С настоящим оружием, настоящими пулями и настоящим врагом. Это уже не выдумка и не твоя прихоть.

Я затаила дыхание – Ханна выглядела так, будто получила пощечину.

– Нельзя всю жизнь прожить в придуманном мире, – продолжал ее брат. – Ты не сможешь провести остаток своих лет, сочиняя приключения, описывая несуществующие подвиги, изображая вымышленных героев…

– Дэвид! – крикнула Эммелин; она переводила взгляд с него на Робби, ее нижняя губа дрожала. – А как же правило первое: Игра – это секрет?

Дэвид обернулся к ней, его лицо смягчилось.

– И правда. Я забыл. Прости, Эмми.

– Ведь секрет же, – прошептала она. – Мы же договорились.

– Конечно, секрет, – подтвердил Дэвид и взъерошил волосы Эммелин. – Ну хватит, не переживай. – Он наклонился и снова заглянул в коробку с игрушками. – О! – воскликнул он. – Глядите, кого я нашел! Это же Мэйбл.

Он поднял стеклянного нюренбергского ангела с благочестивым восковым личиком, с крыльями из стеклянных нитей и в гофрированном золотом облачении.

– Она тебе всегда больше всех нравилась. Давай я посажу ее на верхушку.

– А можно мне? – вытирая глаза, попросила Эммелин, не желавшая, несмотря на обиду, упускать такую возможность.

Дэвид с заметной скованностью посмотрел на Ханну.

– Что скажешь? Есть возражения?

Ханна холодно, с неприязнью глядела на него.

– Ну пожалуйста! – просила Эммелин. Она вскочила на ноги – вихрь юбок и оберточной бумаги. – Вы всегда сажаете Мэйбл, мне еще ни разу не разрешили. Я уже доросла!

Дэвид притворно задумался.

– Сколько тебе лет?

– Одиннадцать.

– Одиннадцать… Почти двенадцать.

Эммелин с готовностью закивала.

– Ладно, – решил наконец Дэвид и кивнул Робби: – Поможешь?

Вдвоем они подтащили к елке лестницу и установили ножки на полу, сплошь засыпанном оберточной бумагой.

– Ого! – захихикала Эммелин, забираясь по ступенькам с ангелом в руке. – Я лезу, прямо как Джек по бобовому стеблю.

На предпоследней ступеньке она остановилась и вытянула руку с ангелом к верхушке елки, которая заманчиво покачивалась все еще довольно далеко от нее.

– Вот вредная, – пропыхтела Эммелин и посмотрела вниз, на три задранных к ней лица. – Почти достала. Еще немножко.

– Осторожней, – предупредил Дэвид. – Тебе там есть за что уцепиться?

Эммелин протянула свободную руку и схватилась за неустойчивую еловую лапу, потом взялась за соседнюю второй рукой. Медленно-медленно подняла левую ногу и поставила ее на верхнюю ступеньку.

Когда она подняла правую ногу, я затаила дыхание. Эммелин торжествующе улыбнулась и только собралась посадить Мэйбл на ее законное место, как наши глаза встретились. Ее торчащая над верхушкой елки мордочка вытянулась от удивления, потом от испуга. Эммелин поскользнулась и загрохотала вниз.

Я открыла рот, чтобы крикнуть, предупредить – увы, поздно. Как тряпичная кукла, Эммелин рухнула на пол и осталась лежать там грудой белых юбок среди разбросанных оберток.

Комната будто увеличилась. Мы оцепенели в молчании. И вдруг все взорвалось шумом, криком, паникой.

Дэвид схватил сестру в объятья.

– Эмми! Что с тобой? Эмми! – Он посмотрел на пол, где валялся разбитый ангел – стеклянные крылья все в крови. – О господи! Она себе руку раскроила!

Ханна упала рядом с ними на колени.

– Вот тут, запястье.

Она оглянулась, ища, кого бы позвать на помощь, и заметила Робби:

– Найдите кого-нибудь!

Я скатилась вниз по лестнице, сердце колотилось как бешеное.

– Я сбегаю, мисс! – крикнула я, выскакивая за дверь.

Я понеслась по коридору, каждый вздох упреком вырывался из груди, перед глазами маячило недвижное тело Эммелин. Это я, я виновата! Меньше всего она ожидала увидеть мое лицо над верхушкой ели. Если бы я не подглядывала, если б не напугала ее…

Выскочив на лестничную площадку, я со всей силы врезалась в Нэнси.

– Эй, потише! – нахмурилась та.

– Нэнси, – еле выдохнула я. – На помощь… Она вся в крови…

– Ни слова ни поняла, что ты там бормочешь. Кто в крови?

– Мисс Эммелин. Она упала… в библиотеке… с лестницы… мастер Дэвид и Роберт Хантер…

– Так я и думала! – Нэнси крутнулась на каблуках и побежала в кухню. – А все этот мальчишка! Вот сразу он мне не понравился! Приехал без приглашения – кто ж так делает?

Я пыталась объяснить, что Робби вовсе ни при чем, но Нэнси не слушала. Она сбежала вниз по лестнице, ворвалась в кухню и выхватила из шкафа аптечку.

– Всегда знала, что такие гости не к добру.

– Нэнси, он не виноват…

– Как это не виноват? Еще и дня не прогостил, а вон уже что стряслось.

Пришлось замолчать, тем более что я еще не отдышалась и не могла сказать ничего внятного в защиту Робби.

Нэнси отыскала бинты и лекарство и побежала наверх, я скакала по ступеням следом за ее уверенной худой спиной. Каблуки черных туфель осуждающе простучали по полу. Нэнси все уладит, она всегда знает, что делать.

Но мы опоздали.

На кушетке, с мужественной улыбкой на бледном лице, полулежала Эммелин. Брат и сестра сидели по бокам, и Дэвид поглаживал ее здоровую руку. Раненое запястье, крепко перевязанное полосой белой ткани – куском платья, сообразила я, – Эммелин пристроила на коленях. Робби Хантер стоял рядом.

– Со мной все в порядке, – сказала Эммелин, глядя на нас. – Меня спас мистер Хантер. – Она подняла на Робби покрасневшие глаза. – Я так ему благодарна!

– Мы все благодарны, – сказала Ханна, не сводя взгляда с Эммелин.

Дэвид кивнул.

– Очень впечатляюще, Хантер. Где ты этому научился?

– Мой дядя – врач, – ответил Робби. – Я даже хотел последовать его примеру, но передумал – не люблю вида крови.

Дэвид оглядел окровавленные тряпки на полу.

– А так и не скажешь.

Он повернулся к Эммелин и погладил ее по голове.

– Хорошо, что ты не похожа на своих плаксивых кузин, Эмми, – рана-то нешуточная.

Если Эммелин и слышала брата, виду она не подала. Она смотрела на Робби Хантера, как мистер Дадли на свою елку. Позабытый рождественский ангел валялся у ее ног с философским спокойствием на лице – разбитые стеклянные крылья, одеяние, измазанное кровью.