Текст книги "Пылающий камень (ч. 2)"

Автор книги: Кейт Эллиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Нет, не сегодня. Там котята…

Похоже, он знал о котятах. Алан отложил в сторону лопату, которую принес с собой, присел на корточки возле повозки и осмотрел лежащую под колесами солому, где теперь не угадывалось никакого движения.

Ханна поняла по запаху и налипшим на лопату кусочкам грязи, что он убирал выгребные ямы. Странное занятие для человека, который всего несколько дней назад был на равных с первыми лордами государства. Впрочем, если это занятие и раздражало его, он никоим образом не показывал своего недовольства. Алан так пристально смотрел на солому, что Ханна подумала: не забыл ли он о том, что она и Инго стоят рядом? Алан медленно протянул вперед руку, слегка засвистел, скорее даже выдохнул что-то свистящим шепотом, но солома зашевелилась и оттуда высунулся сначала один маленький розовый нос, а за ним и второй.

Рука Алана не шевельнулась, но серый котенок выбрался из своего убежища, подошел и обнюхал пальцы Алана, а затем слегка лизнул их. Показался и второй котенок, пестрый, а за ним и третий.

Ханна боялась шевельнуться. Инго замер от удивления и выронил кусок колбасы. Гончие Алана насторожились, но потом снова успокоились, одна принялась вылизывать лапу.

После того как котята облизали пальцы Алана, он медленно перевернул ладонь и погладил каждого малыша. Раздалось мурлыканье. Двигаясь по-прежнему медленно и осторожно, он взял малышей на руки, прижал к груди и встал.

– Отнесу их кухарке, – пробормотал она. – Может, у нее найдутся сливки. – Потом он показал на лопату: – Я вернусь и…

– Нет, друг, – ответил Инго. – Я сам отнесу лопату на место.

– Спасибо, – отозвался Алан и отправился в глубь лагеря. По пятам за ним следовали его верные стражи.

– Да, – сказала Ханна. – И что все это значит?

– Он странный малый, это правда, – задумчиво ответил Инго, глядя вслед Алану. – И не то чтобы заносчивый или высокомерный, чего можно было бы ждать, учитывая, кем он был не так давно. С другой стороны, унижаться и подхалимничать – тоже не в его духе. Знаешь, такое ощущение, словно он всю жизнь был «львом». Но когда я видел его сидящим среди знатных лордов, я нисколько не сомневался, что там его истинное место. А эти гончие… Они на любого готовы броситься, а с ним – смирные, как овечки.

– Я думала, что гончие принадлежат графу Лаваса! Они не остались у лорда Жоффрея?

– Нет. Не знаю, сами они пошли за Аланом или их отослал Жоффрей. Все это очень странно.

Ханна пошла дальше, думая, что вокруг творится немало странностей. Когда она пришла на место, оказалось, что Вулфер уже ждет ее. Он развел костер и сейчас подкинул в него еще одно полено. Увидев Ханну, он жестом приказал ей сесть напротив.

– Я думал, Хатуи тоже придет, но ей пришлось остаться с королем.

– Он ее уважает и доверяет ей.

– Так и должно быть, – отозвался Вулфер со странной усмешкой. – Я хочу научить тебя одному трюку. Мы называем это «орлиным зрением». Ты научишься видеть через огонь на очень дальнее расстояние.

Ханна рассмеялась, предложение показалось ей абсурдным.

– У тебя ведь не было повода сомневаться во мне, правда? – сказал Вулфер. – После некоторой тренировки многие «орлы» способны видеть через огонь тех, кого они достаточно четко могут представить мысленно. Позже ты научишься слышать голоса, но это труднее. Должен тебя предупредить, что некоторые люди в этом смысле слепы. Если так окажется с тобой, Ханна, не думай о себе плохо.

– Просто завидуй тем, кто не слеп!

– Ну ладно. А теперь смотри в огонь. Постарайся ничего не видеть там, кроме пламени. Ничего не ожидай, не предполагай. Пытайся увидеть через огонь, но не мои руки или деревья вдали, а ту неподвижность, что лежит в сердце всех вещей. Она объединяет всех нас, и через нее, как через окно, мы можем видеть.

Ханна тихо сидела и смотрела в огонь.

– Хорошо, – прошептал он.

Похоже, Вулфер видел что-то, чего не видела она сама. Она чувствовала лишь жар пламени да биение сердца, но не своего собственного, а чужого. На мгновение ей показалось, что в огне мелькнул профиль кераитской принцессы.

– Скажи, кого ты видишь? – пробормотал Вулфер.

– Лиат, – прошептала Ханна. – Я хочу увидеть Лиат. И она действительно что-то увидела – не пламя, не тени, а стену, похожую на полупрозрачную вуаль света.

– Неужели это Покои Света? Господи? Она умерла?

– Или ее спрятали от нас, – тихо отозвался он, и страхи Ханны мгновенно улетучились. – Ты быстро этому научилась. Я начинаю думать, что твои видения не просто сны и твоя душа открыта такому знанию.

– Но я ничего не видела! – Ханна протерла глаза, слезящиеся от дыма. – Владычица! Это не колдовство? Я не обреку свою душу на вечные муки, занимаясь этим?

– Нет, дитя мое. – Вулфер откинулся назад. – Мы учимся этому ради короля. При помощи «орлиного зрения» мы можем прозревать многое, невзирая на расстояние или попытки утаить правду. Когда ты путешествуешь, свиту короля найти легче, если ты знаешь, где искать и куда ехать.

– Да уж, – фыркнула она. – Куда удобнее, чем тащиться за ней, отставая на два дня! Неудивительно, что ты приехал так быстро.

– Что ж, ты уже достаточно видела. Солнце поднимается, а у нас еще много дел.

– К тому же, таращась в огонь, мы производим странное впечатление. Но… можно я еще разок попробую? Где принц Санглант? Он наверняка с Лиат, и я по крайней мере узнаю, где она.

Вулфер поднял руку, Ханна снова уставилась в огонь. Она начала уже было думать, что Вулфер подшутил над ней и на самом деле она никогда ничего не увидит.

– Ну, еще раз, – сказала она, потому что не привыкла сдаваться так просто. – По правде говоря, Вулфер, мне всегда было интересно, что случилось с епископом Антонией и братом Херибертом, если они живы, конечно. Господь свидетель, я хорошо знаю их лица. Бедняга Хериберт. Он всегда казался мне безобидным. И я никак не могла понять, почему он так верен своей госпоже.

Сначала она видела лишь дым, темную ветку в середине костра, но вот тени обрели форму, и Вулфер пискнул, словно мышь, которую прижал к полу здоровенный кот, который собирается пообедать.

– Больше нельзя откладывать, – произносит женский голос. Голос очень знакомый, но сквозь треск пламени Ханна никак не может понять, кому именно он принадлежит. – Мы уехали из Новомо прежде, чем убедились, что перевал открыт, потому что Айронхед отправился на север, чтобы захватить Адельхейд. Теперь он стал королем Аосты.

Это шипит пламя или Вулфер выражает свое отношение к происходящему?

Человек опускается перед женщиной на колени.

– Он собирался последовать за мной, ваше высочество. Если у него не получилось, значит, его задержали там против его воли.

В пламени появляются другие тени, видны стены, дома. Наконец одна из теней заговаривает:

– Мы ничего не нашли, ваше высочество. Козья тропка спускается вниз, а на скалы невозможно взобраться. Или он врет, пытаясь спасти собственную шкуру…

– Или там скрывается такая магия, о существовании которой мы и не подозревали, – говорит женщина. – В конце концов, мы видели все собственными глазами, а им приходится верить. Этот человек видел моего брата. Ты можешь сказать что-нибудь еще, брат Хериберт?

Неужели это настоящее видение? Ханна не осмеливалась спросить, боясь спугнуть волшебство. Неужели это действительно брат Хериберт? Где же он скрывался все это время?

– Больше я ничего не могу добавить, кроме того, что он был жив и здоров, когда мы расстались. Боюсь, больше мне нечего сказать, ваше высочество. Есть вещи, о которых лучше не говорить.

– Из тростника не построишь мост, – недовольно бормочет какой-то человек.

– Еще раз: где мой брат?

– Если он не пошел за мной, значит, не смог, – настойчиво повторяет Хериберт. – Существуют силы, с которыми мы не можем бороться. – Он умолкает, опасаясь сказать больше.

– Что же ты предлагаешь, брат? – несколько раздраженно спрашивает его собеседница.

Ханна вдруг понимает, что женщина одета в дорожный плащ – обычную одежду путешественников. Она уже готова пуститься в путь.

– Делать, как он сказал. Нужно ехать к королю, как вы и собирались.

– Король Генрих собственноручно подписал указ, по которому ты должен предстать перед госпожой иерархом. Ты осмелишься явиться к королю, зная, что тебя ожидает?

– Я доверяю вам, ваше высочество. Принц Санглант сказал, что вы сможете защитить меня.

– А! – В голосе женщины звучат удивление и боль. – Значит, я связана словом, черт его побери. – Потом она слегка улыбается: – Так ты ради него рисковал?

– А кто бы не стал? – Он искренне изумлен. Женщина смеется. – Кроме того, ваше высочество, есть вещи, о которых я могу сказать вам только наедине. Это возможно?

Она отсылает тени. Но одна из них остается.

– Вы доверяете этому человеку, принцесса?

– Я доверяю своему брату, капитан Фальк, – отвечает она. – Так же, как и вы.

Ханна видит, как тени уходят.

Потом Хериберт снова начинает говорить. Он говорит так тихо, что ей едва удается разобрать его слова.

– У него родился ребенок.

– Ребенок! От этой «орлицы»?

– Что значит от «орлицы»?

– От женщины по имени Лиатано.

– Да, от Лиат. Он считает, что Лиат и, значит, его дочь потомки…

Ей в лицо летит комок грязи. Вулфер вскакивает на ноги, яростно затаптывает костер и уходит. Ханна отплевывается от едкого дыма и вытирает лицо. Она смотрит ему вслед и видит, что он движется так неестественно, напряженно, что она не сразу решается догнать его.

Но у нее слишком много вопросов. Она больше его не боится. К тому же она до сих пор отплевывается от грязи и пепла.

– Вулфер! – Ханна побежала вслед за ним. – Зачем ты это сделал? Это была принцесса Теофану? Почему брат Хериберт оказался с ней и почему он говорил о принце Сангланте так, словно они давно знакомы? Он сказал, что у Сангланта и Лиат ребенок. То, что я увидела, это настоящее откровение или послание врага рода человеческого?

– Ты провела с Лиат много времени, это наложило на тебя определенный отпечаток, – мрачно отозвался Вулфер. А потом с горечью добавил: – Как я мог так в ней ошибаться? Или она так сильно изменилась за последнее время?

– Но…

– Ступай к Хатуи. – На лице его было такое выражение, словно он только что похоронил родственника. – Но больше не спрашивай меня ни о чем, потому что я не могу и не хочу отвечать на эти вопросы. У тебя доброе сердце, и ты мне нравишься. Постарайся держаться подальше от того, чего ты не понимаешь.

Больше он не добавил ни слова, хотя она бежала за ним, как щенок, и засыпала его вопросами. Не обращая на нее внимания, он отправился на конюшню и приказал подать лошадь, хотя король не позволял ему уезжать. Вулфер уехал из Отуна и ни разу не оглянулся.

Днем Генрих вызвал к себе Ханну.

– Хатуи сказала мне, что ты видела, как уехал Вулфер.

– Да, ваше величество.

– Я не давал ему подобного разрешения, мои слуги и дворецкий тоже никуда не приказывали ему отправляться.

Ханна посмотрела сначала на Хатуи, но та лишь вздернула подбородок. Если это и был какой-то сигнал, то Ханна не поняла, что он означает. В конце концов, она – «Королевский орел» и клялась в верности королю.

– Да, ваше величество. Но я не знаю, куда он отправился.

– Хатуи?

– Я тоже не знаю, ваше величество, – кратко ответила та.

– Это не доведет его до добра! – воскликнул Генрих и топнул ногой. Это получилось так неожиданно, что Ханна вздрогнула. – Верный «орел» покидает свой пост. Я отказываю ему в защите. Теперь, если кто-нибудь увидит его, то должен привезти Вулфера ко мне в цепях, как преступника. Я обвиняю его в измене. – Генрих снова повернулся к Ханне: – Может, ты знаешь, что заставило его бежать? Не бойся, дочь моя, скажи. Я знаю, ты невиновна в его предательстве.

Она не могла ему лгать.

Ханна склонила голову и уставилась на плитки, которыми был вымощен двор. Когда она снова подняла глаза, король смотрел прямо на нее:

– Говори.

– Вы знаете об «орлином зрении»? – спросила она.

– Мой отец рассказал мне об этом, – без тени удивления ответил Генрих. – Разумеется, именно Вулфер научил этому трюку всех «орлов». Ты этого не знала? – Ханна не знала, и король, должно быть, понял это по ее лицу и продолжил: – За это мой отец и возвысил Вулфера, сделав его своим доверенным лицом. Но мне известно и другое. Что ты видела?

– Сначала я видела женщину, как я поняла, это была принцесса Теофану, она допрашивала человека, который называл себя братом Херибертом. Насколько я знаю, он – тот самый Хериберт, сосланный вместе с епископом Антонией в Дарр на суд иерарха и исчезнувший вместе с ней. Мне стало интересно, что с ними произошло… – Она оборвала себя, вспомнив, чем закончилась эта встреча. Король молча ждал продолжения. – Принцесса Теофану сказала, что лорд Джон Айронхед хочет захватить королеву Адельхейд и что он провозгласил себя королем Аосты. – Генрих крякнул, словно его ударили в живот, но больше ничего не сказал. – Брат Хериберт сообщил, что недавно видел принца Сангланта… – Теперь Ханна полностью завладела вниманием короля, но ее это нисколько не радовало. – Но принцу что-то помешало последовать за ним. Хериберт сказал, что принц велел ему отправиться к вам, ваше величество. У него есть ребенок…

– У брата Хериберта есть ребенок?

– Нет, ваше величество, простите, я неправильно выразилась. Брат Хериберт сказал, что у принца Сангланта есть ребенок от Лиат. – Ханна замолчала, ожидая, что скажет король.

Генрих сузил глаза, так что они превратились в маленькие щелочки, и покачал головой:

– И за что Господь послал мне такого упрямого сына? Если бы я смог заполучить Адельхейд для него, оставалось бы лишь выгнать Айронхеда, потому что ребенок, подтверждающий его способность к деторождению, уже есть. – Через мгновение он вспомнил о Ханне и снова посмотрел на нее. Она встретилась с ним взглядом и поразилась, какого странного цвета у него глаза: карие с золотистыми и зеленоватыми искрами. – Что еще ты скажешь о моем сыне? Где он?

– Я не знаю, ваше величество. Я не видела, где происходило дело, и даже не поняла, говорят они в помещении или на улице. Но Хериберт сказал еще одно. Он сказал, что Лиат и ребенок – потомки…

В сад вошла епископ Констанция и направилась к брату.

– Потомки кого? – Генрих поднял глаза, увидел Констанцию и помахал ей, а потом снова перевел взгляд на Ханну.

– Это все, ваше величество. Больше я ничего не слышала. И я не уверена, что Вулфер не затоптал костер специально, чтобы я не узнала остального.

Генрих задумался, накручивая на палец толстое золотое ожерелье. Сейчас на нем не было королевских одежд – Ханна вообще редко видела, чтобы он надевал их. Обычно он одевался так же, как и большинство знатных вендийских Дворян. Генрих снял одно из своих колец и протянул Ханне.

Кольцо было очень красивым – светлый изумруд в оправе из золота, окруженный мелкими красными гранатами.

– Какие новости, брат? – спросила епископ Констанция, присаживаясь рядом с ним на скамью. – Судя по твоей улыбке, коту сегодня не досталось лакомых сливок.

– Я собирался отправиться в Вейланд, но на меня снизошло озарение при посредничестве этой «орлицы». Она отправится обратно к Сапиентии с двумя сотнями «львов» и пятьюдесятью всадниками. Они поедут на восток защищать приграничные земли. А я поеду на юг искать Теофану.

– На юг, в Аосту? Ты считаешь, это разумно, брат? Не лучше ли сначала установить мир с Конрадом Вейландским, а уже потом начинать эту экспедицию?

Лицо короля снова превратилось в каменную маску – Ханна знала, что в таком случае даже могущественные сестры короля не рискнут оспаривать его решение.

– Я считаю, нас ожидает много неожиданностей. Я просто уверен в этом.

НЕВИДИМЫЙ ПРИЛИВ

1

Наверное, к лучшему, что пришлось почти сразу выступить в поход – так его не мучили воспоминания. Прошагав под палящим летним солнцем несколько часов, выполнив свои обязанности по лагерю и поев, Алан валился с ног и спал без сновидений до самого утра. Генрих хорошо кормил своих солдат, понимая, что от голодной армии побед ждать не приходится. Каждый день «львы» ели хлеб, мясо и бобы, запивая элем или сидром.

За войском тянулись нищие, при виде которых у Алана сжималось сердце. Они просили милостыню, надеясь получить кусочек хлеба или глоток жидкой похлебки, мальчишки мечтали стать «львами» или хотя бы обрести некоторый опыт, ухаживая за лошадьми или чиня повозки. Иногда какой-нибудь «лев» даже ухитрялся протаскивать с собой подружку, хотя это и было запрещено правилами. Капитаны были строги: если кому-то слишком уж невтерпеж – может отправляться на все четыре стороны.

С кавалерией – другая история. Всадники передвигались медленнее пехоты, потому что тащили за собой, помимо всякого скарба, конюха, слугу, любовницу и мальчишку-оруженосца. И это у самых простых кавалеристов, у тех, что побогаче, и свита была намного больше.

Однажды ночью Алан чистил выгребную яму в компании Фолквина, когда увидел ее во второй раз. Женщина в одеянии послушницы стояла на коленях возле двух нищих, которые прибились к армии тремя днями раньше.

– Посмотри, – Алан пихнул Фолквина. – Ты ее видишь?

Женщина подавала воду хромому.

Фолквин, который прошлой ночью проиграл в кости рубашку, был в плохом настроении.

– Кого? – переспросил он, оглянувшись.

– Ту женщину…

Но она уже ушла, скользнув между повозок.

– Так ты все-таки ими интересуешься? – удивился Фолквин. – Я думал… – Горе зарычал, и Фолквин ударил себя по лбу. Он был добрым малым, но порой не следил за языком. – Прости. Я не хотел тебя обидеть.

– Да ничего. – Алан потрепал Горе по загривку, и тот улегся рядом с Яростью. – Ты не виноват. Но могу поклясться, что я ее знаю. И если я не ошибся, ей нечего делать в солдатском лагере.

– А кто она?

– Служанка моей же… – Алан оборвал себя, охваченный стыдом. – Нет, я, должно быть, все-таки ошибся.

– Вот что я тебе скажу, – предложил Фолквин. – Я отдежурю за тебя первый час, а ты пока походи и поищи ее. Тогда ты и поймешь, ошибся или нет. – Он оперся на лопату и продолжил: – Я, например, терпеть не могу, когда я не уверен в том, что я видел, – все время думаю об этом и ничего не могу с собой поделать. Сразу в голову лезет, что могло бы быть… И зачем я только бросил этот кубик?

Алан рассмеялся такому завершению.

– Зачем ты вообще взялся играть в кости?

– Не сыпь соль на рану, прошу тебя! – взмолился Фолквин. – Теперь и ты будешь мне читать нотации, как Инго?

– Нет, не как Инго. Думаю, я это буду делать по-своему. Разве не твоя тетя сшила тебе эту рубашку?

Фолквин застонал:

– О Господи! Смилуйся над несчастным грешником! Инго назвал меня бессовестным игроком. А теперь это! Бедная моя тетя! Как я смогу смотреть ей в глаза? Она обязательно узнает, как легкомысленно я отнесся к ее подарку.

– И вздует тебя хорошенько.

Алан уже успел понять, что Фолквин действительно любит свою далекую семью – тех, кого он покинул ради службы. Он собирал безделушки для младших сестер – гребешки, деревянные ложки, которые были точной копией тех золотых и серебряных, которыми пользовались благородные дамы. Среди «орлов» у него были друзья, и если им случалось ехать мимо деревни Фолквина, они охотно завозили эти вещи его семье.

Брызнул легкий дождь. Алан заметил, что Фолквин действительно расстроен.

– Я не должен был так поступать – я рискнул тем, чем не имел права рисковать. Ведь тетя вложила в этот подарок частичку души, а я…

– Ладно, – быстро сказала Алан. – Ты ведь проиграл рубашку Деди из третьей когорты, верно? Мы можем как-нибудь выменять ее, например, выполнить за Деди его обязанности. Не знаю, как на это посмотрит Инго, но ведь попытаться-то можно. Думаю, сегодня мы можем постоять на страже вместо Деди. Если мы вместе со Стефаном и Лео все объясним Деди, почему бы ему не вернуть тебе проигрыш?

– Спасибо, – едва слышно отозвался Фолквин, смущенно глядя на Алана. – А то, что я сказал… ну, о той женщине… Ты и правда поищи ее сегодня. Я отдежурю вместо тебя.

Алан шел по лагерю, по пятам за ним следовали гончие. Он почти не замечал их присутствия, зато псы были хорошо заметны проституткам и попрошайкам, и те не рисковали приставать к их хозяину. Он на самом деле не хотел делить постель с женщиной, предлагающей то, в чем ему отказывала Таллия. Конечно, хорошо, что он сдержал слово, данное ей, и не принудил к тому, чего она так страшилась. Но продажные прелести его тоже не интересовали.

Все имеет свою цену.

Ярость взвизгнула и завертелась на месте, словно учуяла новый, незнакомый запах. Алан не видел той, которую он искал. Наверняка ему просто показалось.

В эту минуту он услышал какую-то возню в кустах. Сперва он подумал, что там дерутся какие-то животные, потом до него донесся мужской смех, звуки борьбы, чьи-то всхлипывания. Не задумываясь, он бросился через кусты и увидел, что на земле ворочается мужчина, подминая под себя женщину в монашеской одежде, которая тщетно пытается вырваться. Двое других стояли и смеялись над ее слабыми попытками.

В следующее мгновение Алан узнал ее.

Он выскочил на поляну, гончие за ним. Мужчины обернулись на шум.

– Хо! Дитрих, да у нас гости!

– Убирайся! – прорычал тот, что лежал на земле.

– Нет, пускай остается! – захохотали его приятели. – Что нам, жалко, что ли? Если у нее нет денег, чтобы откупиться, мы возьмет то, что у нее есть. И на четверых хватит.

Алан знал, что не сможет с ними драться. Их было трое, а он один, но он выскочил вперед, схватил женщину за запястье и потащил. Не понимая, в чем дело, она пыталась отбиваться и от него, и от того, кто пытался удержать ее. Послушническая ряса разорвалась, почти обнажив женщину. Алан тащил бедняжку в кусты, чтобы никто не увидел ее позора и не стал насмехаться.

Трое мужчин, ломая ветки, гнались за ними. Алан заслонил собой женщину и обернулся к преследователям лицом. Они были не выше его ростом, но их богатая одежда и властные манеры говорили, что это дети дворян, не привыкшие к отказам и сопротивлению. Алан поднял руку и возвысил голос – за то недолгое время, что он успел побыть лордом, он научился этому искусству. К тому же с ним были Горе и Ярость.

– Как вы осмелились напасть на эту святую женщину!

Эти ли слова остановили их или оскаленные зубы его гончих – кто знает. Но мужчины застыли на месте.

– Посмотри на этих собак, – пробормотал первый. – Куда запропастился мой меч? – Он был здорово пьян и не сразу нащупал рукоять меча.

Второй улыбался и в предвкушении схватки сжимал кулаки. Он огляделся и выбрал себе подходящую палку, дважды ударил по земле, проверяя ее прочность, и приготовился к драке.

Зная, что на его стороне гончие, Алан нисколько не боялся. Возможно, эти молодые лорды справятся с собаками, изобьют его, изувечат, но в любом случае это будет куда меньшим преступлением, чем то, что они задумали против нее.

– Что же вы за люди, если задумали совершить подобное со святой женщиной, обещанной Церкви…

– А потом утешиться со шлюхами! – выкрикнул один. Он вытащил нож и теперь поигрывал им, демонстрируя мастерство. – Убирайся, «лев». Ты не имеешь права мешать нам. А я не хочу связываться с твоими собаками. Если она твоя подружка, я заплачу тебе выкуп, но нет такой потаскушки, которая бы осмелилась мне отказать, а потом уйти подобру-поздорову. Да меня засмеют! Стыдно будет друзьям в глаза смотреть!

– А перед Господом тебе не будет стыдно? – спросил Алан тихо и яростно. – Кто вы такие, чтобы считать свою гордыню выше чести женщины? Что вы перед ее самопожертвованием? Она отринула роскошь и привилегии, чтобы служить бедным, которые такие же создания Божьи, как и вы. А чем пожертвовали вы? Вы и шагу не ступите без помощи слуг, словно Господь создал этот мир для вашего удовольствия. Вы не можете даже вздоха сделать, не любуясь собой. Вы – пустые скорлупки, и, прежде чем сделаете последний шаг в преисподнюю, вы поймете, что ваше существование на земле ничем не лучше трупного разложения, потому что желания и похоть пожрали вас заживо, не оставив ничего человеческого. – Почему-то все трое отпрянули, а когда Алан шагнул к ним, они встали на колени. – Блаженный Дайсан учил нас, что добро изначально присуще человеку как творению Господа, а зло идет от врага рода человеческого. Кому вы служите? Решайте прямо сейчас.

Алана трясло от ярости. Ему даже не пришло в голову, почему они послушали его. И когда, рыдая и дрожа, они поднялись и стали просить прощения, он не нашелся, что ответить. В конце концов они, опираясь друг на друга и всхлипывая, пошли к лагерю.

– Милорд.

Он совсем забыл про нее, охваченный яростью. Женщина стояла на коленях, простоволосая, в перепачканной одежде, исхудавшая, с тем же взглядом беспомощного котенка, которому нужно убежище.

– Леди Хатумод. – Алан протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но она испуганно отпрянула – то ли от него самого, то ли от собак. – Вы не ранены?

– Только царапины, милорд.

– Вам не следует оставаться тут. Где вы живете? Кто вас содержит? Ведь не…

– Нет, милорд, – смущенно пролепетала леди Хатумод. Она стояла перед ним босиком, и ноги у нее кровоточили.

– Прошу вас, простите меня. Конечно же нет. Но на что вы живете? Я видел вас несколько дней назад и сегодня ночью – вы приносили воду нищим. На что вы живете?

Алан знал, что она не в состоянии себя прокормить. Да и чем могла заняться дворянка вне стен монастыря или родительского дома, если, конечно, не отправлялась на войну вместе со своими братьями?

– Меня приняли проститутки, милорд. У них нет священника или клирика, который молился бы о них, благословлял или отпускал грехи. Они с радостью приняли хорошую новость. Ведь то, что блаженный Дайсан принял на себя все наши грехи и принес на землю жизнь вечную, – хорошая новость? Разве не радостно для них, всю жизнь живущих во грехе, узнать, что и они получат прощение? Ведь все мы должны страдать, прежде чем обретем покой, верно, милорд?

– Прошу вас, – попросил Алан, – не называйте меня этим титулом.

Она опустила глаза.

– Вы не можете путешествовать с армией, леди Хатумод. Это неправильно. Скоро мы приедем в монастырь, и я уверен, что они с удовольствием примут молодую образованную женщину благородного происхождения.

– Господь милосерден, милорд. – Леди Хатумод схватила его за руку. – Не заставляйте меня покидать вас.

Неужели она влюблена в него так же безнадежно, как он был влюблен в Таллию? Или она всего лишь цепляется за единственное знакомое ей существо в странном мире, с которым она никогда не сталкивалась вблизи, живя жизнью благородной дамы? Так или иначе, он был тронут.

Алан помог леди Хатумод подняться и повел ее в лагерь. Она показала палатку, в которой обитала. Им пришлось подождать несколько минут, прежде чем полог откинулся и наружу вышел один из «львов» третьей когорты. Он спокойно оправил форму, нисколько не смущаясь присутствием посторонних. Алан едва знал его, но тот поздоровался с ним как со старым знакомым, а потом пошел прочь, насвистывая на ходу. Проститутка глотнула сидра и пригласила Алана войти.

Никто не назвал бы эту женщину красивой, и вела она себя как торговка на базаре, старающаяся показать товар лицом: зазывно улыбалась, поводила плечами, сверкала коленками.

Неужели его мать вела себя так же? Генрих говорил, что она была красива. Зависит ли красота от невинности и чистоты или это всего лишь случайный набор черт лица?

– Я только что спас сестру Хатумод от изнасилования, – сказал Алан, обращаясь к проститутке. – Они пытались затащить ее в кусты…

– Это наверняка лорд Дитрих, – отозвалась проститутка оглядывая леди Хатумод и осматривая ее синяки и ссадины. Хатумод стояла, понурив голову. Ей было стыдно, она чувствовала себя униженной. – Он уже переспал со всеми женщинами и теперь ищет кого-нибудь новенького.

– Ее можно как-то защитить?

– От лордов? – Проститутка усмехнулась. – Вы, «львы», по крайней мере честнее. Мы рады, если они в конце концов дают нам еду. – Не переставая говорить, женщина ощупала бедра и живот Хатумод. Алан отвернулся, чтобы еще больше не смущать бедняжку. Но та лишь вздохнула. – На сей раз ей не причинили никакого вреда. Но мы не можем многого сделать для нее, друг. Она немного повредилась умом, считая, что она из благородных, но в общем с ней все в порядке. Она совершенно не умеет заботиться о себе, у нее нет с собой ни еды, ни вещей, чтобы обменять на еду. Мы кормили ее за проповеди, но, по правде сказать, больше она ничего не умеет. Даже дыру в юбке залатать – для нее и то задачка.

– Я, наверное, смогу принести еды, – сказал он, тотчас уловив, к чему клонит женщина. – Но денег у меня нет. Я недавно среди «львов», а им платят два раза в год.

В эту минуту он ненавидел Жоффрея за то, что тот оставил его без гроша за душой. Раньше в его власти было помогать бедным и беспомощным, но сейчас он сам оказался в шкуре нищего.

– По ночам, когда у меня нет обязанностей по лагерю, я буду приходить и помогать. Ну… натаскать дров, поохотиться. Когда созреют ягоды, буду их собирать.

– Ты парень симпатичный, – заключила проститутка. – И говоришь ты хорошо. У меня есть двоюродная сестра в деревне Фельсинхем, ей нужен муж. Если парень хороший, она не станет возражать, что его месяцами не бывает дома. – Заметив, как он на нее смотрит, женщина поспешно продолжила: – Она не такая, как я, грешница и потаскуха. – Женщина произнесла эти слова так, словно вспоминая брошенное ей когда-то в лицо оскорбление. – Она хорошая девушка.

– Я не ищу жену, – мягко произнес Алан.

Хатумод за его спиной впервые заплакала.

– Ты нашел ее? – спросил Фолквин поздно ночью, когда Алан пришел на пост, располагавшийся неподалеку от поляны, где он спас леди Хатумод.

– Да, слава Господу, – отозвался Алан.

Ему больше всего хотелось улечься прямо на траву и не двигаться, не думать о Хатумод и остальных страдальцах, о которых надо заботиться. Пусть ими займется кто-нибудь другой.

– Она… – Но он не имеет права разглашать тайну леди Хатумод. – Ей здесь не место.

– Да никому из них тут не место, – согласился Фолквин. – У меня был родственник – красивый парнишка. И нашлись мужчины, которые стали ему предлагать, чтобы тот вел себя как девушка, за что они дарили ему всякие безделушки. Не знаю, может, ему хотелось разбогатеть таким образом или просто нравилось проделывать это. Так или иначе, его скоро убили в пьяной драке. Бедняга. – И Фолквин отправился спать.

Алан рассеянно потрепал Горе за ухо. Они уже десять дней на марше и сегодня разбили лагерь где-то между Фессом или Саонией, он не знал точно. Вообще он плохо ориентировался в этой части страны в отличие от других «львов», которым уже доводилось тут бывать. Они называли деревни и поместья, мимо которых проходили, знали, куда текут реки и где расположены броды. Один раз им пришлось переплавляться вплавь, хотя раньше на этом месте была налажена переправа. Наверное, во время весеннего половодья размыло брод, и повозки едва удалось втащить наверх. Но в общем лето делало их путешествие приятным и не очень утомительным. Обходилось без происшествий – разве что лошадь кого лягнет или зазевавшемуся солдату колесо телеги отдавит ногу. Пару раз мужчины подрались, а однажды из-за женщины вспыхнула настоящая поножовщина. Но по большей части здесь, в центральной части Вендара, жизнь текла спокойно и неторопливо.