Текст книги "Пылающий камень (ч. 2)"

Автор книги: Кейт Эллиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Теперь, вне зависимости от собственного желания, ты должна следовать своему предназначению, – холодно сказала Анна, не обращая внимания на то, что Лиат едва держится на ногах. – Бернард в ответе за твою слабость.

Лиат подавила всхлип.

– Ты не представляешь, через что мы прошли. Отец умер, защищая меня!

Из глаз Лиат хлынули слезы, словно все страхи и утраты снова обрушились на нее. Санглант никогда не видел жену плачущей, и теперь он пораженно застыл, не зная, что предпринять.

Анна спокойно ждала, пока Лиат успокоится, ее нисколько не взволновал этот взрыв эмоций. Она лишь заботливо взяла книгу из рук дочери и закрыла ее, чтобы страницы не намокли.

– Сядь, Лиат, ты слишком расстроена. Слуга принесет тебе что-нибудь выпить, чтобы ты пришла в себя.

Лиат покорно села, вздрагивая от сдерживаемых рыданий. Санглант остался стоять.

– Откуда пришла моя мать? – наконец спросил он.

– Генрих нашел ее в Дарре, но, вероятно, пришла она туда из Салии. Мы так думаем, потому что лучше всего она говорила на салийском языке. Откуда она пришла в Салию – неизвестно, и никто не может даже предположить. Она никогда об этом не рассказывала.

– Искусство математики бабахаршанские маги постигли у Аои, по крайней мере так гласят легенды. – Лиат поморщилась, принимая удобную позу.

На все воля Господа, но если ребенок родится здоровым и крепким, это будет настоящим благословением Божьим. Лиат осуждающе взглянула на Анну:

– Вот почему вы скрывались все это время. Вы верите, что Аои использовали небесные силы, чтобы исчезнуть с земли.

В дверь влетел слуга с подносом, на котором стояли три кубка с сидром. Он поставил поднос на стол и бесшумно удалился. Анна с удивлением посмотрела на поднос – то ли ее удивило количество кубков, то ли напиток. Санглант подал жене кубок и проследил, чтобы она выпила все. Анна продолжала:

– В мире есть много недоступного нашему пониманию, но нам известно, что многие могут переноситься из одного места в другое, если знают, как это делать. Эти места перехода отмечены кругами камней. Они воздвигнуты давным-давно, и я считаю, что это дело рук Аои в те времена, когда они были на вершине своего могущества. Наверняка с их помощью Аои переходили куда пожелают. Вы с Бернардом путешествовали на юг Аосты к утесам Барканой?

– Да. Я навсегда запомню, какими острыми зубцами они выступали на берегу. Помню, я тогда сказала отцу: их как будто вырезали острым ножом. – Она вздрогнула, посмотрев на Сангланта. Тот только пожал плечами – он там никогда не был. – Там был город, мне всегда казалось, что его дома и башни рухнули в море, но я не видела никаких признаков руин. Отец говорил, что там глубоко и нет никаких отмелей.

Анна кивнула.

– Те из нас, кто родился на земле, должны оставаться на ней. Даже такие маги, как Аои, не могут жить в эфире, подобно дэймонам и ангелам.

– Ты полагаешь, – спросил Санглант жену, – они использовали свою магию, чтобы забрать эту часть земли с собой?

– В любом случае, сейчас это не имеет никакого значения, – отозвалась Лиат, поглаживая живот. – Если они больше не могут появляться на земле, то у них не может быть с нами никаких связей.

Анна не отрывала взгляда от Сангланта. Говорят, некоторые так же не могут оторвать взгляда от ядовитой змеи.

– Стрела, выпущенная в небо, через некоторое время упадет на землю. Любая сила, направленная в ту или другую сторону, рано или поздно вернется. То, что произошло однажды, случится снова.

– Я должна отвечать на эти загадки? – раздраженно спросила Лиат.

– Нет, – ответил Санглант. – Думаю, она хочет сказать, что Потерянные вернутся.

– На десятый день октумбрия 735 года, в полночь, когда врата между сферами откроются и Корона Звезд увенчает небеса.

– Почему у меня такое ощущение, что я марионетка, а кукловод беспрестанно дергает за нити? – возмутилась Лиат.

– Если они исчезли потому, что люди изгнали их, почему они так хотят вернуться? – спросила Санглант.

– По той же причине, по которой когда-то они захотели иметь детей-полукровок. – Анна по-прежнему смотрела на Сангланта. – Чтобы вернуть то, что когда-то принадлежало им, – власть над миром.

Снова скрипнули ставни, в лесу ухнула сова, и до Сангланта донесся писк животного, попавшего ей в когти. Анна перевела взгляд на Лиат, все внимание которой было сосредоточено на ребенке.

– Надо разбудить сестру Мериам, – предложил Санглант. – Она говорила, что умеет принимать роды.

– Вот почему ты так важна для нас, Лиатано, – сказала Анна, дождавшись, когда взгляд Лиат стал более осмысленным. – Остальное не имеет значения.

На лбу у Лиат выступили капельки пота.

– Они накапливают силы и выжидают того момента, когда смогут применить магию, чтобы потом править нами, как тысячи лет назад. Они сильны и безжалостны и сделают все, чтобы вернуть себе власть, и не важно, что для этого потребуется катастрофа. – Анна повернулась, и в свете фонаря сверкнуло золотое ожерелье. Как и все королевы и императрицы, она обладала аурой властности – способности подчинять других своей воле. – И только ты, дитя мое, можешь остановить их.

БЛАГОСЛОВЕНИЕ

1

После двух бесконечных дней и двух мучительных ночей, которые он провел рядом с рожающей женой, Санглант понял, насколько ему не нравится Анна. Схватки то начинались, то снова отступали, но ребенок не спешил появиться на свет.

Хериберт развел огонь и подогрел сидр для сестры Мериам и Сангланта и вино для Лиат. Мериам почти не отходила от роженицы. Если она ненадолго отлучалась, ее сменяла сестра Вения.

– С матерью Хериберта было то же самое, – сказала однажды она.

Зоя и Северус редко заходили в комнату, но сестра Анна, которая обычно считала необходимым присутствовать при всех важных событиях, не появилась ни разу: то ли была занята, то ли просто не хотела видеть страдания дочери.

– Правда? – спросил Санглант, но сестра Вения только кивнула – она в очередной раз осматривала Лиат и не хотела отвлекаться на посторонние разговоры. Одной рукой она сжимала ладонь роженицы, а другой – ощупывала ее живот.

– У моей невестки роды прошли не легче, – сообщила она наконец. – Я и их принимала. Боюсь, ребенок лежит неправильно.

– Сколько это может продолжаться? – спросил он тихо, чтобы не слышала Лиат, но та слишком измучилась, чтобы вслушиваться в разговоры окружающих.

Сестра Мериам только пожала плечами.

Опустились сумерки, и на небе показались звезды. Уже несколько дней их не было видно, Лиат говорила, что их скрывает солнце. Но теперь они сияли в созвездии Сестер, покровительниц женщин.

Вдруг Санглант почувствовал, как что-то изменилось – наверное, сказывалось влияние Соморхаса или то, что Мериам напоила Лиат настоем полыни. Санглант помог жене устроиться поудобнее, сама она слишком ослабела и не могла даже повернуться.

– Ну же, любовь моя, тужься, – сказал он.

Сначала появились ножки, потом спинка и, наконец, голова ребенка. Он подумал, что сейчас упадет в обморок. Мериам бесцеремонно сунула ребенка ему в руки.

– На, вымой ее, – приказала она, садясь массировать живот роженицы, чтобы вышло детское место и сгустки крови.

Напевая, старая женщина положила на живот Лиат компресс, который должен был остановить кровотечение.

– Осторожнее с ребенком! – строго сказала она Сангланту, который с ужасом уставился на жену.

Но взглянув в глаза ребенка, он забыл обо всем – на него смотрели два изумруда. Он вышел и окунул дочь в купель, наполненную холодной ключевой водой. Она громко закричала.

– Сильный голос, – произнес Хериберт, который переминался с ноги на ногу за спиной Сангланта, пытаясь получше разглядеть малышку. – Громко кричит.

– Она – благословение Божье, – благоговейно прошептал Санглант, целуя ребенка.

– Как ты ее назовешь? Ты отец и имеешь полное право выбрать имя.

Малышка сжала отцовский палец своими крохотными пальчиками.

– Так и назову, – ответил Санглант. – Благословение. Блессинг.

Лиат была слишком слаба, чтобы ухаживать за ребенком. Мериам бесконечно поила ее настоем крапивы и петрушки, фенхеля и вербены, но без толку – молока у Лиат не было. Она все время спала, и порой ее не удавалось разбудить даже для того, чтобы накормить и напоить подогретым вином. Иногда ее лихорадило, после чего она резко бледнела и ее дыхание становилось еле заметным.

Мечась в жару, она бредила, бормоча что-то о небесах, о смертных и бессмертных созданиях, лучах света, которые возвращаются к своему началу, и тому подобное.

Иногда во время таких приступов в комнате загорались свечи и пылали ярко, как факелы. В такие минуты слуги разлетались в разные стороны, только Джерна, осмелевшая за последние дни, оставалась рядом с ребенком, поглаживая малышку и лаская ее. Даже по ночам, когда Санглант ложился хоть немного поспать, она парила возле колыбельки, охраняя малютку.

В те минуты, когда она чувствовала себя сносно, Лиат пыталась заняться младенцем, но молока не было, и плач девочки доводил ее до исступления. Измученная, Лиат снова проваливалась в глубокий сон, и ее руки становились ледяными.

А ребенок кричал и кричал. Санглант укачивал ее, брал с собой в постель, укладывал в колыбельку, сделанную Херибертом. И все время его сопровождали слуги, которые пытались дотронуться до Блессинг. Они испытывали такое любопытство, что даже забыли о работе, что приводило брата Северуса в ярость: каждый раз его хлеб оказывался подгоревшим, еда – холодной, а кровать – неприбранной.

Мериам предложила Сангланту напоить девочку козьим молоком, и они испробовали все, чтобы заставить малышку поесть. Они грели молоко и капали его ей в рот, мочили в нем ткань и пытались заставить Блессинг сосать, даже подносили ребенка к вымени, но девочка отвергла все предложения и расплакалась.

– Что ж, – сказала Анна на четвертый день, холодно глядя на младенца, – она умрет. Это только доказывает, что ей вовсе не стоило появляться на свет.

Санглант почувствовал, как кто-то коснулся его ноги, это была эйкийская собака, она огрызнулась при виде черной гончей, которая теперь стала неизменной спутницей Анны.

– Сидеть, – приказала Анна собаке.

Она еще не дала гончей имя, и непонятно было, собирается ли она назвать ее хоть как-то. Женщина улыбнулась Сангланту, ему показалось, что она над ним насмехается, ждет, что он разозлится.

Он положил ладонь на голову собаки и посмотрел на Анну.

– Неужели в вас нет ни капли сострадания? Она ваша внучка.

– Такова воля Господа.

– Если вы не испытываете никаких чувств, то подумайте о золотом ожерелье на вашей шее. Вам не кажется, что королевский род должен иметь продолжение?

Эти слова, казалось, ее заинтересовали.

– Что ты имеешь в виду?

– С той минуты, как мы встретились, я гадал, к какому роду вы принадлежите. Если мои догадки верны, то понятно, почему вам безразлична жизнь этого ребенка. Возможно, вы вовсе не внучка императора Тейлефера.

– С чего ты взял?

Он заметил ее удивление и продолжил:

– Кем же вы можете быть? Вы не из варрийцев – их род прервался на моей тете Сабеле, которая произвела на свет единственную дочь, Таллию. А ее идиот-муж не может править. Вы не вендийка, я знаю весь наш род. Все салийские принцессы или выходили замуж, или шли в монастырь, и их имена называли на совете после смерти королевы Софии, всех, от девятилетних девочек до шестидесятилетних старух. Ни одна из них не походила на вас. В Карроне не носят золотых ожерелий, да и члены королевских домов на востоке не украшают себя таким образом. Альбанские королевы носят браслеты, а не ожерелья. Вы не из Аосты, весь королевский род там был уничтожен, кроме королевы Адельхейд, его последней представительницы.

Санглант улыбнулся, подумав, что если бы не Лиат, его женой стала бы Адельхейд. Если бы не Лиат, он до сих пор бы был прикован к трону Кровавого Сердца.

– Кем еще вы можете быть? – продолжал принц. – Святая Радегунда была беременна, когда Тейлефер умер, и похоже, никто, кроме вас, не знает, что стало с ее ребенком.

Анна ничего не ответила.

Блессинг плакала, но он ничем не мог помочь своей дочери. Его переполняла злость, он был готов задушить эту величественную женщину, которая стояла и холодно смотрела на него. Санглант понял, что задел ее своими догадками, пробил стену безразличия.

Теперь он знал тайну Лиат.

Что такое линия королевы Адельхейд по сравнению с этой? Теперь Генриху придется одобрить брак своего сына, иначе его род прервется, как прервался когда-то род Тейлефера, величайшего императора. Если Генрих захочет возродить Даррийскую империю, то этот ребенок будет единственным, кто поможет ему в этом.

– Помогите мне спасти дочь, – дрогнувшим голосом произнес Санглант.

Он знал, что Анна воспримет это как слабость и не упустит шанса воткнуть ему нож в спину. Она никогда не оставляла мысли убить его, просто у нее нет возможности осуществить задуманное.

– Нет, – отозвалась Анна.

– У вас нет сердца? Вы никогда никого не любили? Кто вас вырастил?

– Женщина по имени Клотильда.

– Основательница монастыря святой Радегунды. – Он вспомнил слышанную когда-то историю, хотя ему до сих пор было не ясно, откуда у Радегунды снова появился ребенок, которого она вроде бы потеряла.

– Клотильда действительно была основательницей монастыря, но что бы она ни делала – она лишь исполняла волю епископа Таллии. Она выполняла то, что диктовал ей ее долг, даже перед лицом опасности. И я поступлю так же.

– Как смерть этого ребенка может помочь вам?

– Это твой ребенок, принц Санглант, твоя кровь. А я поклялась, что твоя кровь больше никогда не возродится на земле. Племя твоей матери сейчас живет в эфире, они накапливают силу, чтобы вернуть себе этот мир. Они хотят лишить человечество света Церкви и подчинить весь мир врагу, потому что Аои – его творения.

Он тряхнул головой.

– Лиат как-то сказала мне, что Потерянные – порождение света и огня, и если они греховны, то только потому, что весь мир греховен. Так чем же я хуже вас?

– Ты – их порождение, принц Санглант, – холодно произнесла Анна, – а Лиат – мое.

– Лиат ваша дочь! Неужели и она для вас не больше чем инструмент?

– Все мы – орудия, принц Санглант, но одни служат Богу, а другие – врагу рода человеческого. Даже не надейся, что твой ребенок останется жить на земле, пока я и мои люди живы.

Он почувствовал отчаяние.

Анна ушла, Санглант собрался с силами. Лиат может умереть. Может умереть Блессинг.

Но он не допустит этого.

Санглант подошел к колыбели, малышка лежала такая крохотная и хрупкая, что у него защемило сердце.

Вошла Мериам и сообщила:

– Лиат уснула. Она не умрет, принц Санглант, но поправится еще не скоро. Боюсь только, что вы не сумеете спасти ребенка, если не приучите малышку к козьему молоку.

Мериам вздохнула и снова ушла.

Санглант заметил Джерну, которая парила возле двери, словно ожидая его. Он увидел ее впервые за несколько дней, до этого он ни на что не обращал внимания. Сейчас она причудливым образом сочетала в себе черты всех женщин, живущих в долине: пухлые губы Зои, высокие скулы Мериам, лоб Вении и пушистые волосы Лиат. Сквозь Джерну Санглант отчетливо видел лестницу. Фигура нимфы была очень женственной – округлые бедра, полные руки, красивая шея и великолепная грудь.

Блессинг опять захныкала, и Санглант решительно шагнул вперед.

– Джерна, – мягко сказал он, обращаясь к полупрозрачному созданию. – Джерна, – повторил он.

Это могло убить Блессинг, но, похоже, для ребенка это последний шанс. Надо попытаться.

Он подал ей ребенка, и Джерна приложила девочку к груди. Малышка повернулась, нашла грудь и тотчас принялась сосать.

2

После пяти месяцев путешествия Ханна наконец нагнала свиту короля в графстве Лавас. Она поспела как раз к пиру в честь дня святой Самейсы. Все утро она молилась вместе со слугами – те очень чтили святую Самейсу, ведь она была прачкой и стирала одежды святого Дайсана. Вода, в которой она стирала, стала исцелять хромых и увечных. Святая Самейса приняла мученический венец: она не хотела отдавать одежды святого Дайсана в руки врагов, а императрица Тайсанния возжелала единолично владеть чудотворной реликвией.

Не то чтобы Ханне хотелось последовать примеру мучеников древности, но она надеялась, что служит Генриху так же верно, как святая Самейса блаженному Дайсану. Манфред погиб на службе у Генриха, и Ханна надеялась, что у нее хватит смелости отдать свою жизнь, как Манфред, если, конечно, до этого дойдет дело.

Но на сердце у нее скребли кошки, и каждую ночь ей снилась кераитская принцесса.

– Ханна! Как дела? Какие новости от принцессы Сапиентии? – окликнул ее «лев», давний знакомый Инго.

– Когда я видела ее в последний раз, все было в порядке. Она и принц Боян одержали победу над куманами.

– Хвала Господу! А как ты?

– Я счастлива, что сегодня мне уже никуда не придется ехать, – рассмеялась Ханна. – Король ездит слишком быстро. Чтобы догнать вас, мне пришлось сменить трех лошадей только за последний месяц! У меня все время было такое ощущение, что я отстаю на два дня. А какие здесь новости, дружище?

– Ты не слышала? Королева Матильда умерла, упокой Господь ее душу! Король молился семь дней и ночей, одетый лишь в рубище нищего. – Инго вздохнул и вытер слезу. – Его горе тронуло всех.

– Да останется в сердцах наших память о ней, – произнесла Ханна традиционное пожелание. – А почему ты приехал в Лавас?

– Скоро здесь будет вершиться правосудие. – Настроение Инго резко изменилось, «лев» сплюнул. – Дворяне опять спорят из-за земель. Ненасытные наследники всегда хотят большего для своих любимых детей. Они никогда не довольствуются тем, что у них есть. Кончится это когда-нибудь или нет? – Он вздохнул. – Ладно. Граф Лавастин был справедливым человеком. Жаль, что он умер.

– Мне казалось, он не так уж стар. Или он был болен?

– Нет. Пути Господни неисповедимы. – Инго поманил ее, и Ханна спешилась, чтобы лучше слышать. – Говорят, что тут не обошлось без колдовства.

Ханна вздрогнула:

– Сегодня все только и говорят что о колдовстве. Есть какие-нибудь новости от принца Сангланта?

Напрямую спросить о Лиат она не решилась.

– Ты еще была при дворе, когда Санглант уехал? До сих пор он не возвращался, и никто о нем не слышал. Говорят, что его околдовала твоя подруга.

– До сих пор?

– Да. По решению совета ее хотели отправить в Отун, чтобы там решили, что с ней делать.

Новости были очень неприятные, лучше всего обдумать их в одиночестве. Ханна поблагодарила «льва» и, усевшись на коня, направилась к замку. Она слышала перешептывания графских слуг, которых, похоже, ничуть не печалила кончина хозяина. Людям свойственно радоваться чужим несчастьям.

Ханна отдала лошадь конюху, отряхнула с одежды пыль и отправилась в зал. Ей не доводилось бывать здесь раньше, но Лиат рассказывала о графе и его наследнике, лорде Алане, который симпатизировал ей. Бог знает, где сейчас Лиат и что с ней. Ханна забыла спросить о Хью.

Ее старые приятели Фолквин и Стефан встретили ее возле дверей, они пожали друг другу руки, обменялись приветствиями и прошли в зал, где уже собралось около сотни человек. Ханне пришлось проталкиваться вперед, окружающие были настолько поглощены происходящим, что не замечали ее знак «орла».

Свидетели давали показания о графе Лавастине, о его первом браке, ужасной смерти его единственного законного ребенка, служанке, забеременевшей от него и умершей родами.

Ханна протиснулась между двух разодетых слуг и остановилась за широкоплечим дворянином, который не обращал внимания на ее попытки пробраться вперед. Впрочем, он оказался не слишком высоким, и через его плечо Ханна видела сидящего на троне Генриха. У короля был усталый вид, на лице появились морщины, которых не было еще полгода назад, позади него стояла Хатуи, по левую руку короля сидела его племянница Таллия, справа – Гельмут Виллам. Напротив стояли лорд Алан и лорд Жоффрей. Истец и ответчик.

Генрих подал знак, и слуга вызвал следующего свидетеля, пожилую полную женщину, которая, судя по запачканному фартуку, пришла прямо из кухни. Дворянин, стоящий перед Ханной, пытался противостоять напору толпы, которая хотела разглядеть свидетельницу во всех подробностях. Воспользовавшись удобным моментом, Ханна протиснулась вперед и снова застряла. В этот момент в зале воцарилась такая тишина, что она не осмелилась крикнуть, как Хатуи, «Дорогу королевскому „орлу“», хотя имела на это полное право.

Она взобралась на скамью и встала рядом с тремя красиво одетыми мальчиками. Отсюда она видела и слышала все, что происходит.

– Да, ваше величество, это была Сесилия. Эта девушка была служанкой графа Лавастина, упокой Господь его душу. Но не она родила графа Алана. У нее родился урод, которого мы назвали Лэклингом. Он умер два года назад, бедняжка. Наверное, упал в реку и утонул, хотя никто точно не знает.

– Граф Лавастин знал, что Лэклинг его ребенок? – спросил Генрих.

Кухарка затеребила край фартука.

– Нет, ваше величество. В ту ночь при родах умерла нищенка, и мы сказали, что ее младенец и был ребенком Сесилии. Об этой тайне знали лишь три человека, и мы поклялись никогда не говорить об этом юному графу, который собрался жениться. Мы защищали его и его жену.

– Вы солгали.

– Да, ваше величество. Я сожалею об этом грехе, но и сейчас поступила бы точно так же. Бог мне судья.

– Кто еще знает правду?

– Ну, я знаю, диакониса Марианна и старая Агнесс. Марианна и Агнесс принимали все роды, а я им иногда помогала – приносила воду, вино для рожениц и все такое. В те три ночи родилось четверо детей: один был сыном нищенки и родился мертвым, другой – Лэклинг, третий – граф Алан, а последней родилась крохотная девчушка. Ее мать с мужем на следующий день уехали, хотя роженица была еще очень слаба. Думаю, они сочли дурным знаком то, что три роженицы умерли. Наверное, испугались, что и она умрет, если останется.

При этих словах лорд Жоффрей встал, пытаясь что-то сказать.

– Тихо, – приказал Генрих. – Если ты знала, что Лэклинг родился от служанки Лавастина, а Алана родила совсем другая женщина, почему ты ничего не сказала, когда граф Лавастин назвал этого юношу своим наследником?

Женщина озадаченно посмотрела на короля.

– Что я должна была сказать, ваше величество? Я должна была вмешаться в дела графа и советовать, кого ему выбрать своим наследником?

– Ты могла бы рассказать, что знаешь.

– Но ведь гончие…

Все посмотрели на Алана. Возле него сидела гончая, он положил руку ей на голову. Темные волосы юноши были коротко подстрижены, одежда – опрятна и красива. Кроме собаки, рядом с ним никого не было, а вот позади Жоффрея толпились дворяне – его родственники, и хотя мечи они оставили при входе, вид у них был воинственный. Жоффрей, казалось, еле сдерживал свою ярость.

– Гончие? – переспросил Генрих.

– У него дар обращаться с собаками, ваше величество. Как у графа Лавастина, как у его отца и деда, да упокоятся их души в Палате Света. – Кухарка посмотрела на единственную собаку, потом оглянулась, словно желая увидеть кого-то в толпе, и гордо продолжила: – Бедная Роза. Именно она была матерью Алана, я точно знаю. Я видела, как он появился на свет. Их невозможно было перепутать: Лэклинг был уродом, а более красивого ребенка, чем Алан, я не видела. Сесилия была тихой и безобидной девушкой и никогда не встречалась ни с кем, кроме графа. Роза же, увы, была блудницей, иначе это и назвать нельзя. Красавица, она пришла из Салии годом или двумя раньше. Человек, который называл себя ее отцом, обращался к ней просто «девочка», и мы все подозревали, что он делал с ней то, что против природы человеческой, вы меня понимаете, ваше величество.

Люди зашушукались, услышав такое. Генрих нахмурился и стукнул скипетром.

– Замолчите, пусть женщина свидетельствует.

Наступила тишина. Кухарка почесала нос и продолжила:

– Они были очень бедны, и отец частенько ее избивал и называл непристойными словами, вот она и убегала из дому. Ее часто видели в старых руинах. Она мечтала, что встретит принца из народа Потерянных, который полюбит ее и сделает королевой. Кто знает, может, однажды она и встретила в развалинах молодого графа? Все мужчины мечтали с ней переспать. Так что Алан вполне может быть и сыном графа, и любого другого мужчины, ваше величество.

Лорд Жоффрей густо покраснел:

– Он может быть сыном кого угодно! Самого последнего слуги! Господи! В конце концов, может, это плод греховной связи девушки с собственным отцом!

– Простите, милорд, – вмешалась кухарка. – А как же преданность собак? Только граф Лаваса может приказывать им. Они служат графу Алану, как раньше служили графу Лавастину. Этого было достаточно для него. Он был хорошим и заботливым хозяином, все мы доверяли ему, и никогда у нас не было повода усомниться в его правосудии. Единственная глупость, которую он совершил, – убийство дочери, о чем он горевал до конца дней.

– М-да, – задумчиво произнес Генрих. Его племянница Таллия поерзала на месте, словно разбуженная его голосом, но так и не подняла глаз. – А этот мальчик, Лэклинг… Он прикасался к собакам Лавастина?

– Зачем, ваше величество? – удивилась кухарка. – Он ведь был дурачком и не смог бы стать графом, да никто и не позволил бы ему. У него была светлая душа, но уродливое тело и с головой не все в порядке.

– Простите, ваше величество, можно мне сказать? – обратился к королю Алан, в его голосе не слышалось ни раздражения, ни недовольства Генрих кивнул. – Гончие никогда не бросались на Лэклинга.

Это заявление шокировало всех. Оно прозвучало как ответ Алана на обвинение, брошенное его соперником. Молодая женщина с ребенком на коленях, сидящая рядом с Жоффреем, судя по всему, его жена, склонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо, и он сел на место, разъяренный, но держащий рот на замке.

– Что ты имеешь в виду? – Генрих положил руки на резные подлокотники в виде драконов. Он рассеянно поглаживал головы чудовищ.

– Они никогда не бросались на него, – пояснил Алан, – не пытались укусить, как всех остальных.

Алан намеренно не смотрел в сторону Жоффрея.

– Всех, кроме тебя, – возмутился тот. Его лицо мгновенно побледнело, как это обычно бывает у трусов или грешников. – На тебя они не бросаются, потому что ты слуга врага рода человеческого. Ты использовал колдовство, чтобы подчинить их себе, точно так же ты заколдовал моего кузена, заставив его выполнять твою волю. Всем известно, что старшего графа Чарльза Лавастина обвиняли в союзе с дьяволом, который и подарил ему этих гончих. Эти псы – исчадия преисподней, и если они тебе повинуются, то лишь потому, что ты сам служишь врагу рода человеческого.

– Тихо! – рявкнул Генрих.

Гончая заворчала, но Алан успокоил ее, погладив по голове. Собака улеглась на пол и положила морду на лапы. Хатуи прошептала что-то Генриху на ухо, тот кивнул, и она послала куда-то слугу. Ханна попыталась продвинуться ближе, но опять застряла. Она собралась было пролезть под столом, но там сидели собаки дворян, которые тотчас недовольно зарычали. Ханна поняла, что этот путь закрыт, и снова забралась на скамейку.

Король заговорил:

– Это серьезное обвинение, лорд Жоффрей, не только против Алана, но и против графа Лавастина, его отца, младшего Чарльза, и его деда, Чарльза Лавастина. Вы утверждаете, что все они были с союзе с врагом рода человеческого?

В эту минуту к Жоффрею наклонились и его жена, и немолодой мужчина, похожий на нее. Они что-то яростно шипели, Жоффрей раздраженно смотрел на советчиков. Ребенок на коленях у женщины забеспокоился, и ему дали засахаренную сливу, чтобы не расплакался.

В толпе поднялся недовольный ропот. Чувствовалось, что люди разгневаны, но Ханна не могла понять, против кого направлен этот гнев. Алан спокойно стоял перед королем. Таллия смотрела на Генриха, и только на него. Больше всего она была похожа на испуганного кролика, который вот-вот попадет в когти ястреба. Разве она не вышла замуж за лорда Алана прошлым летом? Ну да. Тогда почему она не рядом с ним?

– Нет, ваше величество, – сказал наконец Жоффрей. – Очевидно, что граф Лавастин и его отец Чарльз, невиновны.

– Значит, ты считаешь, что вина лежит на старшем Чарльзе Лавастине?

– Никто не знает, что он отдал за этих собак. Но после их появления в доме начались несчастья. Всем известно, что его мать умерла при родах второго ребенка, как раз в тот день, когда у Чарльза Лавастина появились гончие. У него самого был всего один ребенок, хотя он был женат четыре раза, и у его сына тоже родился всего один наследник, хотя его жена рожала десять или двенадцать раз. У моего кузена Лавастина тоже была одна наследница, и когда их с матерью растерзали собаки, поползли слухи, что младенец был прижит не от него. Он еще дважды женился, но обе эти женщины умерли при невыясненных обстоятельствах. И наконец, этот лжец, который пришел в замок Лавас, околдовал моего кузена, а потом и убил его. Все знают, что Лавастина убило колдовство, что на него набросилась тварь врага рода человеческого. Даже те, кто не станет плохо отзываться об этом бастарде, не могут не признать, что граф умер странной смертью. Не так ли? – спросил он и наконец злобно взглянул на Алана.

– Да, графа убило колдовство, – подтвердил Алан. – Разумеется, я уверен, что так оно и было, поскольку я первым заявил об этом. Его убило проклятие Кровавого Сердца, вождя эйка.

Леди Таллия покраснела. Ее служанка коснулась ее плеча, словно показывая, что теперь и она может высказаться, но та не сделала ни малейшей попытки заговорить.

– Ловко придумано, – сказала женщина, сидящая рядом с Жоффреем. Ее голос был слаще меда. – Но у тебя нет доказательств.

– Принц Санглант подтвердил бы мои слова. Когда он был в плену, он видел существо, которое убило моего отца.

Ханна внимательно слушала все, что говорилось в этом зале. Она поняла, что принимает сторону Алана, а не Жоффрея, хотя бы потому, что он вел себя на суде много достойнее. Но как воспринимают происходящее остальные? Нет сомнений, что аристократы поддержат своего.

Генрих нахмурился при упоминании имени Сангланта.

– Значит, ты не сомневаешься, что ты – сын Лавастина?

– Возможно, я не являюсь сыном графа Лавастина, – без колебаний заявил Алан. – Я не знаю и не могу знать. Меня воспитали свободнорожденные деревенские купцы деревни Осна, которых звали Бел и Генрих в честь детей короля Арнульфа – вас и вашей сестры, ваше величество. Они говорили, что я родился в замке Лавас, и они взяли меня на воспитание. Когда я пришел сюда и прослужил год, граф Лавастин меня заметил. Я не просил его называть меня своим наследником. Но он признал меня своим сыном и облачил своим доверием. Я буду повиноваться его желаниям и выполнять то, что должно, как обещал ему на его смертном одре. Я поклялся принять земли и титул, как он того хотел, и многие могут подтвердить мои слова.