Текст книги "Волшебное очарование Монтаны"

Автор книги: Кэтрин Лэниган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 13

Через три дня Остин нарушил обещание. После пятого телефонного гудка Моника подняла трубку.

– Знаю, что обещал не звонить тебе, – сказал он тревожно, – но я хочу знать, все ли у тебя в порядке.

– Все в порядке.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет.

– Я виделся в городе с доктором. Он сказал, что у тебя сильные ожоги.

– Да, болит, но терпимо.

– Послушай, Моника. Я тут подумал, что, возможно… ну… приходи сегодня вечером на ужин.

– Я ела час тому назад.

– Мне надо было позвонить пораньше.

– Вот ведь какая промашка.

– Промашка? – растерялся Остин.

– Приглашение на ужин. У тебя было на уме, наверное, что-то другое.

– Строители говорят, что работы в доме уже почти завершены.

– Здорово.

– Ага. Спальня выглядит просто великолепно. Жду не дождусь, когда ты увидишь ее собственными глазами. То есть… – замялся он, проклиная себя за бестактность.

– Я знаю, что ты имел в виду.

– Нет, не знаешь, – возразил он.

– Остин, мне нужно идти.

– Постой! Пожалуйста, не вешай трубку, – испугался он, дополняя сказанное вслух мысленной мольбой: «Я хочу, чтобы ты говорила со мной по телефону всю ночь. Господи, если бы ты знала, какое счастье слышать твой голос!» – А как насчет ужина завтра?

– Я не могу.

– Не можешь? Или не хочешь? – Он затаил дыхание.

– Не хочу.

– Этого я и боялся.

– Пожалуйста, не говори таким голосом, Остин.

– Каким?

– Как будто я умерла или что-то в этом роде… Остин, я понимаю, что должна поблагодарить тебя за помощь.

– Пустяки. У меня богатый опыт по спасению девиц, – сказал он с некоторой издевкой.

– Я имела в виду не пожар и не сделку с Джейком. Я хотела сказать, что знакомство с тобой было одним из лучших переживаний в моей жизни.

– Я здесь. Днем и ночью.

– Знаю.

– Так знай, что я никуда не исчезну и готов ко всему. – Ни звука в ответ. – Моника?

– Я бы хотела узнать одну вещь, Остин, перед тем, как повешу трубку… В то время, как ты спал со мной, ты то же самое делал и с Трэйс?

Он рванул из дома с сотовым телефоном в руках, вскочил в грузовик и погнал его по горной дороге.

– Остин? – Моника прислушалась к шуму в телефонной трубке. – Остин? Ты слышал меня?

Он оставил грузовик недалеко от ее дома, стрелой промчался через двор и рывком распахнул дверь.

– Остин? Ты слышишь меня?

– Лучше некуда.

– Что ты здесь делаешь?

– Защищаю свое доброе имя. Откуда, черт побери, ты взяла эту сумасбродную идею обо мне и Трэйс?

– Она сказала, что ты купил огромнейшую упаковку презервативов в универсаме.

– Ну и что?

– Ты не все их использовал со мной.

– Ты чокнутая… Правду про тебя говорят. Она метнула в него такой измученный взгляд, что он сразу пожалел о сказанном.

– Убирайся! – крикнула Моника.

– Ты веришь, что я способен на такую подлость? Ты веришь им и не веришь мне?

– У меня нет причин верить тебе.

– А какие причины не верить? Я собирался использовать оставшиеся презервативы… в будущем. С тобой. Разве тебе это не пришло в голову?

Сердце отчаянно колотилось у нее в груди. От одного его вида она испытывала чувственную дрожь во всем теле.

– Нет, об этом я не подумала, – наконец призналась она.

– Знаешь, до сих пор я был, по-моему, излишне великодушен, – горячился он.

– Великодушен?

– Ага. Дав тебе возможность понять, что, какие бы передряги ни выпали тебе на долю, я всегда буду на твоей стороне.

– Ты думал, что я приду именно к такому выводу?

Остин в два шага пересек комнату. Его грудь ходила ходуном, словно он пробежал длинную дистанцию.

– Хватит валять дурака. Никакого иного вывода быть не может. – Он страстно обхватил ее за талию и притянул к себе. – Здесь тебе будет лучше всего. – Он прильнул к ее губам в таком жадном, властном поцелуе, словно готов был съесть ее заживо.

Она тут же позабыла обо всех своих доводах. Он был прав. Действительно, нет ничего лучше, чем быть в его объятиях, чувствуя, как в едином ритме стучат их сердца, сливаясь в единое целое.

– Посмотри на меня!

Она открыла глаза. Это было невероятно – увидеть свет, идущий из бездонной глубины глаз другого человека, но ей открылась эта бездна с ее серебристым, нежным и прозрачным свечением. Нет, то, что она видела раньше, не было небесами. Небеса были в его глазах.

– Теперь ты по-настоящему моя… навеки. Скажи, что ты моя.

– Я твоя.

Он поцеловал ее самым требовательным поцелуем. Сегодня он не допустит, чтобы она прогнала его. Сегодня он останется здесь…

Утром Монику разбудил поцелуй Остина.

– Моника, я вовсе не из числа ловеласов, – сказал он, глядя в ее глаза. Никогда не был таким и никогда не стану. По-твоему, то, чем я занимался с тобой, – это голая техника?

– Я… не знаю.

– Так знай, это много больше. Мое тело служит лишь доказательством моего отношения к тебе. Я хочу, чтобы через мои прикосновения ты открыла то, чего никогда не познала бы с другим.

– Я никогда не была с другим мужчиной.

– Ты сожалеешь об этом?

– Нет.

– Точно? То есть я хочу сказать, что, возможно, был чересчур самоуверен. Тебе ведь не с чем сравнивать. Возможно, я вообще морочу тебе голову. Возможно, ты хотела бы попробовать с кем-то еще…

– Нет! – Она положила руки ему на плечи. – Как можно дать мне больше?

– Если бы ты только знала, как я боялся спрашивать тебя об этом.

– Ты? Боялся?..

– Просто мне было больно от мысли, что ты меня отвергла.

– А меня это задело.

– Обещаю, что никогда больше не назову тебя так, – выдохнул он… – Я люблю тебя, Моника.

Она была ошеломлена. Не пригрезилось ли ей все это? Она так страстно желала услышать от него слова любви, что могла и обмануться. Слишком боязно попросить его произнести их вновь. Что, если это обман слуха? Какое малодушие! Она требовала правды от него, ворошила ради правды собственное прошлое – и вот теперь, стоя на пороге истины, испугалась…

Остин буквально потерял голову от любви. Он лез из кожи вон, чтобы только угодить Монике. Утром приготовил для нее завтрак, помог разобрать обломки сгоревшего сарая и вывезти их на грузовике. В поту и саже он прерывал работу лишь затем, чтобы взглянуть на нее или поцеловать. Работал он насвистывая.

– Я говорил тебе до пожара, что надо предпринять кое-какие меры.

– Например?

– Страхование. Нужна страховка на пару миллионов. У меня есть друг в Чикаго…

– Остин, мне это не по средствам.

– Это не так уж и накладно. За эти дни ты убедилась, что застраховать имущество необходимо.

Она покачала головой и перестала прислушиваться к его словам, улавливая только заботливую интонацию его голоса. Как просто было любить этого человека и как трудно было отбросить в одночасье правила, подходить с которыми к мужчинам ее научили Аделаида и Роза. Она боролась с собственными страхами яростно и с опорой на твердую веру в то, что правду нужно угадывать сердцем, но это было непросто. «А что, если он бросит меня? терзалась она. – Что, если я доверюсь ему и все потеряю? Он вырос в большом городе и твердо стоит на ногах, а я не знаю ничего, кроме фермы. Мы слишком разные. Я привязана к прошлому, а он устремлен в будущее».

– Знаешь, – все еще продолжал говорить Остин, когда она очнулась наконец от грустных мыслей, ты сидишь на золотой жиле.

– На золотой жиле?

Он выпрямился, смахнул тыльной стороной ладони пот со лба, перепачкав при этом его сажей, и прищурился, защищаясь от полуденного солнца.

– По моим расчетам, – сказал он, указывая на хижину, – твой дом тянет на полмиллиона баксов. На Монику накатил смех.

– Не слышала ничего нелепее. Реальная стоимость имения…

– Подожди, – перебил ее он. – Я говорю даже не о доме, хотя его цена гораздо больше, чем ты можешь вообразить, а о том, что внутри. Об антиквариате. Поправь меня, если я ошибусь. Эти лампы с шелковым абажуром времен Тиффани? Подлинники, да?

– Угу.

– Кухонные стулья работы Фрэнка Ллойда Райта. Чайные столики в стиле ранних переселенцев. Из клена.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я из Чикаго, – ответил он, как будто это все объясняло. – Фрэнк Ллойд Райт был протеже Луиса Салливана, архитектора, который понастроил в Чикаго множество зданий. Из них была снесена чуть ли не половина городской застройки. Фрэнк Ллойд Райт начинал в Чикаго. Создал стиль переселенцев. Чистота линий, ясность, функциональность. В этом стиле выдержана твоя хижина. Твой дедушка знал в этом толк. Настоящий эстет. По-моему, мы бы сошлись с Фостером Скаем. У нас много общего во вкусах.

– Наверняка, – подтвердила Моника. Он не сразу сообразил, что ляпнул двусмысленность.

– Я не имел в виду ничего такого. – (Моника промолчала в ответ.) – Я не собираюсь бросать тебя, Моника.

– Кто знает? Ты можешь передумать, как в свое время он.

– Я знаю себя лучше. Как убедить в этом тебя? – (Она пожала плечами.) Есть лишь один способ узнать это наверняка.

– Какой?

– Довериться мне. Поживем – увидим. Живи со мной. Рискни, и я тоже рискну.

– Я не люблю рисковать.

– Извини, но это получится само собой, ведь мы соседи, – заметил он и привлек ее к себе. – А кроме того, я устроил так, что ты доверишься мне поневоле.

– Как это?

– Прошлой ночью я не пользовался презервативом, – шепнул он ей на ухо. – А вдруг ты забеременела?

– Что? – Как он мог об этом забыть? Неужели именно это привнесло в их занятие любовью неведомую доселе остроту? Моника не была искушена в вопросах контрацепции, хотя в школе кое-что усвоила на уроках полового воспитания. – Ты сделал это намеренно?

– Разумеется, нет. Но ведь в этом нет ничего страшного, верно?

– Ха! Для тебя, возможно, и нет, а для меня? Опять по городу поползут сплетни. Не хочу, чтобы история мамы повторилась, – сказала она, а мысленно добавила: «Не хочу, чтобы мой ребенок стал ублюдком».

Он нежно поцеловал ее в губы.

– Нет, история твоей мамы не повторится. Я не поступлю, как твой отец, и не уеду. Я все поставил на карту, когда покупал у Харрисонов дом, приехав сюда, однако не знал в точности, что именно искал. До тех пор, пока не встретил тебя.

– Ты имеешь в виду ту ночь, когда подсматривал за мной?

Он покачал укоризненно головой.

– У меня не было на уме ничего дурного, даже в ту ночь. Тогда я думал, что узрел ангела. Знаю, что это звучит высокопарно, но я был буквально зачарован тобой. Хотя и отказывался признаться в этом самому себе.

– Почему?

– Из страха. Я был напуган, как напугана теперь ты. Я боялся, что ты меня бросишь, потому что был одинок… очень долгое время. – Как и я. Но я не хочу, чтобы ты желал меня ради избавления от чувства одиночества.

– Совсем не так. – Он стал гладить ей лицо. – В действительности это совсем другой случай. В тебе было нечто совершенно особенное, что покорило меня сразу. Вот почему я возжелал тебя.

Он поцеловал ее долгим поцелуем.

– Остин. – Она прижалась лицом к его шее, а он поцеловал ее в макушку. – Я хочу испытывать такую же уверенность, как ты.

– Я позабочусь об этом.

– Не понимаю как.

– Увидишь, – произнес он уверенно. – Увидишь… Два дня Остин по телефону уговаривал Монику пойти в субботу вечером на Праздник танца.

– Я не умею танцевать, – отговаривалась она.

– Я научу. Будет весело.

Весело? Жизнь всегда казалась ей серьезной. Остин показал, что она подобна алмазу со множеством граней. Моника начала доверять ему.

– Тогда… Я бы хотела научиться прежде, чем идти на праздник… если ты не против.

– В чем дело, Моника? Скажи мне.

– Я просто не хочу никому давать повода…

– Можешь не продолжать, любимая. Я понимаю. Приходи вечером, как только рабочие уйдут. Я достану свою магнитолу…

– Мне было бы уютнее у себя. Если ты не возражаешь. Потом мы могли бы поужинать и потанцевать, если я на что-то гожусь.

– У тебя все получится, – заверил ее он.

Остин приехал поздно из-за того, что рабочие долго провозились с укладкой деревянного пола в спальне и покраской стен. Припарковал грузовик у хижины Моники, где во всех комнатах горел свет. Дом выглядел празднично и словно приглашал в гости. Остин постучал в решетчатую дверь, всматриваясь внутрь прихожей.

– Моника?

– Сейчас, – откликнулась хозяйка и погасила в гостиной свет. – Я приготовила сюрприз для тебя. – Из старинного проигрывателя полилась музыка Коула Портера, ей вторила дивная игра разноцветных огней.

– Чудеса… – изумленно пробормотал Остин.

– Это бабушкин. Она включала его только в новогоднюю ночь, когда дедушка еще был с ней. По ее словам, они танцевали под него, – сказала Моника и объяснила, что к потолку подвешен вращающийся зеркальный шар, сделанный еще в 20-е годы, и его освещает лампа, укрепленная на верхней книжной полке.

Моника появилась из тени в старинном тонком белом платье до лодыжек. Ткань колыхалась вокруг ее ног, словно молочная дымка. На ее волосах и в глазах играли блики света, и от такого зрелища у Остина перехватило дыхание. Казалось, она выплыла из грез. Впрочем, так оно и было. Она его греза. Остин протянул ей руку.

– В жизни не видывал подобных красавиц.

– Это игра света. – Моника прильнула к нему. – Блики. Обман глаз.

– Нет, это не обман. – Он улыбнулся ей глазами.

– Что мне делать?

– Держи мыски туфель поближе к моим и следуй за движением моей стопы. Бедра поближе. Следуй за мной. Покачивание. Наклон. Остальное сделают мои руки.

– Звучит так, как будто я занимаюсь не танцем.

– Разумеется, танцем.

– Ой ли?

– Доверься мне, – озорно ухмыльнулся он. Моника думала, что будет то и дело натыкаться на него, однако все шло гладко. Танец очень напоминал занятия любовью. Как и в любви, Остин был ее наставником, и в какой-то момент Моника почувствовала себя так, словно плыла. Ее ноги будто не касались пола. Когда зазвучала мелодия «Ночь и день», мысли Моники были так глубоко растворены в музыке, а тело так тесно слито с Остином, что она утратила ощущение самой себя.

– Словно мы перенеслись в иной мир, правда? шепнул он.

– Да. Я почти чувствую присутствие моих прародителей, как будто сейчас двадцать девятый год, когда дедушка и бабушка были очень счастливы в этих стенах.

– Этот дом, Моника, воздвигнут любовью. Я всегда это знал.

– Как печально, что любовь не смогла удержать их вместе.

Он притянул ее почти вплотную и промолвил:

– Ты никогда не думала, что мы призваны вернуть к жизни то, что прервано?

– Не понимаю.

– Возможно, нас… свела судьба, и наше предназначение закончить то, что они начали. Возможно, даже к лучшему, что мы не знаем, отчего они расстались. Возможно, Фостер был просто глуп и самолюбив. Для нас это неважно. Важно другое. Чтобы мы извлекли уроки из их ошибок. Нам предоставлен хороший шанс, Моника… Нельзя его упустить.

– Я хочу верить тебе, – шепнула она, положив голову ему на плечо.

Он закружил ее в танце так, чтобы она всецело забылась в музыке. Их смех перекликался с мелодией. Они танцевали более часа, а потом Остин предложил отдохнуть. Моника сварила кофе. Она долго всматривалась в содержимое своей чашки перед тем, как сделать первый глоток.

– Тебе не понравилось танцевать со мной? спросил Остин.

– Очень понравилось.

– Тогда откуда такой удрученный вид?

– Наверное, от усталости, – соврала она.

– Тебе нужно придумать отговорку получше. – Он откинулся на спинку стула. Я давно заметил, что ты не позволяешь себе радоваться жизни. Разве не так?

– Я бы не сказала.

– Ладно. Я пережил нечто подобное до приезда сюда. Поэтому понимаю твои чувства. Однако горькая правда в том, что не имеют значения ни мои поступки, ни мои слова, потому что все равно я не могу убедить тебя в том, что не намерен причинить тебе боль. С самого начала ты относилась ко мне с опаской. Она попыталась было возразить, но он остановил ее движением руки, а потом достал из кармана конверт. – Я получил это письмо на днях, и когда прочел, то понял, что часть твоего недоверия ко мне, если не все, коренится слишком глубоко. Я не могу воевать с твоими призраками. Ты виновата в том, что отторгаешь меня, не меньше, чем жители Силвер-Спе, когда отторгали тебя.

– Это не правда… – ужаснулась она.

– Сама подумай. Ты судишь меня исходя из того, что слышала о Фостере Скае. Если он был мошенником, то, значит, и я такой же.

Она застенчиво отвела глаза в сторону и призналась:

– Верно.

– Быть может, сама судьба послала мне в руки это письмо от Харриэт.

Моника широко открыла глаза в изумлении.

– Правда?..

– Прочитай сама, – сказал он и протянул ей письмо. Моника вынула из конверта лист исписанной бумаги и узнала почерк Харриэт.

«Уважаемый мистер Синклер,

Спешу поблагодарить Вас за то, что Вы вняли нашим молитвам. Когда возле нашего дома сломался Ваш автомобиль, мы с Чаком думали, что наша совместная жизнь кончена. Я не хотела посвящать никого из моих друзей в наши трудности, во-первых, потому что слухи в Силвер-Спе распространяются слишком быстро, а во-вторых, чтобы не видеть жалости на лицах горожан при известии о том, что я больна раком. У нас не было медицинской страховки, а значит, и надежды на успешную операцию. Когда Вы дали нам чек, мы с Чаком опустились на колени с благодарственной молитвой. Перебравшись сюда, в Биллингс, я прошла необходимый курс лечения. Я по-прежнему испытываю слабость, но меня уверяют, что надобность в химиотерапии уже отпала. Из-за этого меня переполняет чувство благодарности. И к Вам в первую очередь. Ваших денег хватило на покрытие расходов по проживанию здесь и на оплату медицинских счетов. Вы проявили чрезмерную щедрость, назначив столь высокую цену за наш дом и землю. Часть средств мы вложили в покупку очень уютной квартирки.

Мы с Чаком не в силах выразить всей меры нашей благодарности Вам. Надеемся, что Вы хорошо проводите время в Силвер-Спе в новом доме. Местные жители медленно привыкают к незнакомцам, но в душе они добрые. Я очень скучаю по друзьям. Если встретите Монику Скай, Вашу соседку, то, пожалуйста, передайте ей от меня сердечный привет. Я виновата перед ней за то, что не сообщила о своей болезни, но смерть Аделаиды повергла ее в такое горе, что я не решилась обременять бедняжку еще и своими проблемами. Откровенно говоря, я не верила, что выкарабкаюсь.

Мы постоянно поминаем Вас в своих молитвах, Харриэт и Чак Харрисоны».

Моника подняла от письма полные слез глаза.

– Она не хотела меня тревожить… – промолвила она.

– Харриэт сильная женщина.

– Я прошу прощения, что усомнилась в твоей честности.

– Принято, – ответил он и протянул ей руку. Харриэт была права насчет местных жителей. Возможно, тебе следует сделать шаг к ним навстречу.

– Я так заблуждалась.

– Каждый из нас время от времени испытывает чувство вины. – Он смахнул слезу с ее щеки. – Знаешь старую поговорку? От правды легче дышится. Теперь на душе покой? – улыбнулся он.

– Да, – улыбнулась она в ответ.

Глава 14

Моника настаивала на том, чтобы сгонять в город на своем дребезжащем грузовике за несколько часов до праздника. Она не хотела, чтобы Остин знал о ее намерении купить новое платье. Она потратила уйму времени, убеждая его в том, что нет необходимости ехать в город вместе. По счастью, его рабочие решили доделать за субботу все, что осталось, и получить полный расчет. Моника, обрадованная возможностью распоряжаться временем по своему усмотрению, позвонила Грэйс и договорилась, что та сделает ей прическу и макияж. Грэйс настойчиво советовала сделать также и маникюр. Моника, зная, что ее новая подруга худого не предложит, согласилась.

В городе Монику поразило обилие автомобилей, которые съехались в Силвер-Спе на праздник. Она не помнила, чтобы хоть раз была на празднике. Возможно, в детстве, но и то сомнительно.

Городская площадь была украшена цветочными кадками. Гирлянды из маргариток и петуний, переплетенных с зелеными виноградными лозами, обвивали фонарные столбы. На длинных столах под белыми навесами стояли огромные плетеные корзинки с геранями. Викторианского стиля бельведер, где должен был размещаться оркестр, украшали американские флаги и японские фонарики. Ожерелья из крохотных белых рождественских лампочек были развешаны на соснах вокруг дощатой танцплощадки, где вечером будут кружиться в танце Моника и Остин.

Движение на Центральной авеню по распоряжению шерифа было перекрыто, и вдоль тротуаров выставлены красочно оформленные торговые палатки. Карусель уже работала, звон ее колокольчиков смешивался с торопливыми выкриками и командами тех, кто устанавливал колесо обозрения.

Моника припарковала свой грузовик на Маркет-стрит и легкой походкой направилась в универсам. Ее голова была свободна от мыслей о собственных ожогах или пропавшем имуществе. Она не думала ни о Трэйс, ни о Джейке, ни о Билле Хайстетлере с его похотливыми взглядами. Ее мысли были сосредоточены на Остине и на том, чтобы сегодня вечером в паре с ним выглядеть привлекательной.

– В витрине выставлены все платья, какие есть в продаже? – спросила Моника у Беатрис Куэй, хозяйка магазина.

– Разумеется, – ответила та, не поднимая головы и отсчитывая сдачу одному из покупателей.

– Я видела у вас симпатичное голубое платье с вышитыми белыми маргаритками…

– Продано, – отрубила Беатрис.

– А желтое с фестонами из хлопка…

– Продано. Несколько недель назад.

– Мне так понравились эти платья… – расстроилась Моника.

– Все скупают к празднику. К полуночи сметут даже вот это безобразное, цвета морской волны, с красным поясом.

Манера общения Беатрис с покупателями раздражала Монику, но хозяйке магазина было под семьдесят, и уже, наверное, поздно что-то менять.

– Ладно, спасибо и на этом, – поблагодарила Моника и направилась к двери, но перед уходом спросила:

– Как по-вашему, в комиссионном магазине при церкви есть что-нибудь стоящее?

– Продано еще раньше, чем у меня.

– Понятно, – удрученно произнесла Моника.

– Кое-что наверняка есть в новом магазине для женщин на Элм-стрит. Там продажа идет туго. Уж слишком вызывающая одежда. Я такую в своем магазине не держу, вот что я вам скажу.

Моника кинула беглый взгляд на отвратительную зелено-оранжевую приталенную блузку и бесформенную хлопковую безрукавку цвета беж и вздохнула:

– Нужно попытаться. Как называется магазин?

– «Трина». Его легко найти. Хозяйка арендует старый дом Капланов и сама там живет в заднем помещении.

– Это практично, – заметила Моника и вышла на улицу под неодобрительное фырканье Беатрис…

Желтая вывеска «Трина» бросалась в глаза на белой дощатой стене дома. За широким витринным стеклом стояли два манекена в изящных белых летних костюмах, в белых перчатках, с сумочками из черной кожи оригинального дизайна и с черно-белыми зонтиками. Для защиты посетителей от дождя над дверью был укреплен новенький навес в желто-белую полоску. У порога на тротуаре был выложен газон с искусственной травой, а по обе стороны двери выставлены белые глиняные горшки с искусственными, в форме конуса, деревьями. Моника открыла входную дверь, и звон маленького колокольчика оповестил хозяйку магазина о появлении посетителя.

– Есть кто-нибудь?

Белые шелковые шторки театрально раздвинулись в стороны.

– Добрый день, дорогая!

– Вас зовут Трина?

– Единственная и неповторимая! – Пышноволосая молодая женщина в туфельках на очень высоких каблуках, в плотно облегающей бедра мини-юбке церемонно поклонилась Монике. На ней позвякивала драгоценная цепочка, столь увесистая, что Моника невольно подумала про узников в кандалах. Блузка на женщине была с таким глубоким вырезом, что обнажала едва ли не всю объемистую грудь. Хозяйка протянула Монике руку с кольцами на каждом пальце. – Рада видеть вас.

Моника через силу улыбнулась, завороженно взирая на невероятно длинные накладные ресницы Трины и ее накрашенные почти до черноты губы.

– И я рада. Я впервые в вашем магазине. Она огляделась по сторонам в надежде обнаружить ряды вешалок с платьями, но ничего не увидела, кроме огромной красочной шкатулки, заполненной бижутерией, и целой стены из пластмассовых ящиков с чулками, нижним бельем и шарфиками.

– Восьмой размер. Нет, девятый, – сама себе возразила Трина, окинув Монику пристальным взглядом с головы до ног. – К вашим глазам подойдет светло-красный, электрик, пастельно-синий с вкраплением серебряного. Нет. Она подняла указательный палец. – Платиновый. Именно! Вам нужно одеться в платиновое.

– У вас что-нибудь есть?

– Дорогая, у меня есть все.

Она огладила ладонями свои пышные груди, осиную талию и полные округлые бедра и исчезла за шторками. Моника услышала звук падения коробок и металлический свист передвигаемых платяных вешалок.

– Размер обуви? Тридцать восемь с половиной. Верно? – донеслось до нее из-за шторок.

– Да.

– Вы носите жемчуг, солнышко?

– Нет.

– Жаль. Я могу сразу распознать, где подделка, а где настоящая вещь. Не позволяйте никому дурачить вас. Драгоценности никакой суррогат не заменит. А вы драгоценность, солнышко.

– Я?

Трина стремительно появилась перед Моникой, и не с пустыми руками. Она откинула шторку в сторону, закрепив ее на позолоченном канделябре в форме розы, и перед Моникой открылось трехстворчатое зеркало, небольшая платформа и стул с прямой спинкой. Потом Трина выставила на платформу пару нежно-серебристых лодочек на невысоком каблуке, рядом положила под цвет им кожаную сумочку размером с ладонь, а через спинку стула перебросила простое, но элегантное платье из чарующего серебристо-голубого шелка.

– Оно похоже на мое замерзшее зимой озеро.

– Вы владеете озером?

– Да, – ответила Моника, околдованная прекрасным платьем, к которому хотела, но не осмеливалась притронуться; у нее никогда не было такого дивного платья. – Раньше я делала покупки только в универсаме. Это платье наверняка стоит значительно дороже, чем…

– Я принимаю кредитные карточки.

– Простите?

Трина опустила глаза.

– Полагаю, у вас нет ни одной карточки.

– Нет.

– Так я и думала. Похоже, никто в этом захолустном городке не имеет кредитных карточек.

– А как долго вы здесь работаете? – не удержалась от вопроса Моника.

– Шесть месяцев, – ответила Трина со вздохом. – При таком положении дел к зиме, возможно, я уеду. Здесь моя одежда не пользуется спросом. Так же, как и я, – добродушно рассмеялась она.

– Разве вы не знали, когда сюда ехали, что здесь ваш броский вид будет отпугивать людей?

– Нет, – помотала головой хозяйка. – Я унаследовала этот дом от дяди. Год назад я развелась и была готова к перемене места жительства. Должна признать, что здешние пейзажи просто потрясают.

– Все так говорят.

– Проблема в том… что нужно как-то зарабатывать на жизнь. – Трина пожала плечами и начала было убирать платье.

– Нет, постойте! – улыбнулась Моника. – Я ведь его еще не примерила.

– Знаете, а вы правы, – ответила улыбкой на улыбку Трина. – Вы первый посетитель из местных жителей, который воздал должное моим одеждам. Господи! Мне бы ваши ножки. С такими ножками я бы покорила Нью-Йорк! – засмеялась она и задернула шторки, чтобы Моника могла переодеться.

Когда хозяйка увидела Монику в серебристо-голубом платье, она восторженно ахнула.

– Вот это да, милочка! Вы сногсшибательны! У вас есть возлюбленный? Если нет, то в этом платье у вас не будет отбоя от ухажеров. Вы заставите позеленеть от зависти Синди Кроуфорд!

– Какую Синди?

– Неважно. – Трина взяла из шкатулки пару матово-серебряных серег, похожих на устричные раковины с большой жемчужиной внутри. – Совершенство. Больше нечего добавить.

Платье струилось по фигуре Моники, словно серебристый поток. Клинообразный вырез лифа приоткрывал лишь верх груди. Длинные рукава точно обрисовывали линию руки и на запястьях венчались скромными манжетами. Юбка ниспадала до лодыжек, и при движении ткань соблазнительно подчеркивала форму бедер и ягодиц.

– Вы колдунья!

– А вы богиня.

– У меня есть немного наличности, которую я собираюсь потратить. – Моника еще раз оглядела внутреннее пространство магазина, намеренно ничем не загроможденное. – Тем не менее я предложила бы вам своего рода торговую сделку.

– Торговую сделку?

– Да. У меня есть несколько довольно редких вещей, которые могли бы вас заинтересовать… для оформления магазина. А может быть, в качестве домашней утвари или с целью перепродажи.

– Вот как? И что же это за вещи?

– Вы когда-нибудь слышали про Фрэнка Ллойда Райта?..

Грэйс полировала Монике ногти, придав им серебристо-розовый оттенок, и между делом восхищалась ее платьем.

– Вам просто необходимо сделать педикюр. Хотите порвать эти модные колготки в первую же ночь? Тогда забудьте про педикюр. Я всегда говорила, что педикюр продлевает чулкам жизнь.

– Я редко ношу колготки. На ранчо они без надобности, – засмеялась Моника.

– Знаю, но ведь сегодня вечером вы идете на свидание.

– А как это связано с… – не поняла Моника.

– Мужчины любят, когда у женщин накрашены на ногах ногти. Это очень сексуально.

– Сексуально?

– Разумеется. Это их заводит, – рассмеялась Грэйс вместе с Моникой. – Я сделаю вам и маникюр, и педикюр всего за пятнадцать долларов.

– Ладно, – неохотно согласилась Моника. – И помогите мне с макияжем. По-моему, я никогда не научусь пользоваться кисточкой для туши.

– Обязательно научитесь. Нужно только время…

Остин приехал в город, когда уже сгустились сумерки. Визг тормозов и автомобильные гудки напомнили ему Чикаго. Моника просила встретить ее в семь у входа в салон красоты. Остин появился раньше. Эта ночь была важна для них обоих.

Сквозь окно салона Моника видела, как он переходил Мэйн-стрит. Мускулистый красавец в серых широких брюках, начищенных до блеска черных ботинках, бледно-синей рубашке с длинными рукавами.

– На нем рубашка из шелка! – ахнула Моника.

– Господи! – удивилась Грэйс, глядя в окно. – Никогда раньше не видела, чтобы мужчина носил шелк.

– Он выглядит великолепно.

Грэйс вручила Монике ее сумочку и торопливо проводила до дверей.

При виде Моники Остин остолбенел посреди улицы. Водитель грузовика дважды ему просигналил и крикнул:

– Уйди с дороги, дружище! Остин, подсмеиваясь над собой, перебежал через улицу.

– Ты сногсшибательна!

– Тебе нравится мой сюрприз?

– Очень, – оценил он. – Повернись-ка, дай оглядеть тебя.

– Я бы не стала тратить деньги, но… Остин приложил палец к ее губам.

– Забудь о деньгах. Я заплачу за платье. Откуда оно? – спросил он и взял ее под руку.

Они направились прямиком на городскую площадь, где уже играл оркестр, и по дороге Моника поведала забавную историю о Трине.

Появление Моники под руку с Остином произвело фурор. Моника ощущала себя не только красивой, но и желанной. И не только Остином.

– Привет, Моника. Привет, Остин, – улыбнулся им доктор, танцуя с Мирной позади них.

– Здравствуйте, доктор.

– Сегодня ты выглядишь очаровательно, Моника, – заметил Джейк Симмонс.

– Приятно видеть тебя в городе, Моника. Мы должны благодарить за это Остина? – полюбопытствовала его жена.

– Моника, ты самая симпатичная женщина в городе, – сказал один из дружков Джейка.

– Вы научились так хорошо танцевать в Чикаго, мистер Синклер? – спросила Остина Беатрис Куэй, кружась в паре со своим толстым мужем.