Текст книги "Сокрушение"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА IX
Самая красивая мама

Эглантина опустилась на ветку и повернула голову в сторону дупла. Неужели ей не кажется и она в самом деле слышит песню, которую только что пела? Только теперь ее поет мамин голос!

Эглантина сделала несколько робких шажков к дуплу.

– Смотри, Рыжуха, как она переплела мох! Так всегда делали у нас, в Тито.

– Иди же, не будь букой, – подбодрила ее подруга. – Глаукс, там же твоя мама!

– А что, если она меня не узнает? Я ведь была птенцом, когда мы расстались.

– Мама всегда узнает своего маленького птенчика, даже если этот птенчик давно вырос и отрастил маховые перья.

Дрожа от робости, Эглантина подошла еще ближе. Потом осторожно, одним когтем, начала раздвигать пряди мха.

Теперь она хорошо видела маму. Мама стояла к ней спиной. Она выщипывала пух из своей грудки и выстилала им мягкое гнездышко. Наверное, там лежат яйца…

«Здесь не хватит места для меня!» – испугалась Эглантина и отступила назад. В этот миг большая сова вдруг резко обернулась.

– Кто здесь? – спросила она.

У Эглантины перехватило горло. Желудок ее задрожал. Перед ней был не скрум. Это была ее мама… Но что-то мешало Эглантине до конца поверить в это. Что-то было не совсем так…

Но тут Рыжуха с силой пихнула ее в спину, и Эглантина очутилась внутри дупла.

– Эглантина? – Голос был очень похож на мамин. – Эглантина, – повторила сова. – Какое счастье, я снова вижу тебя!

Она выглядела почти совсем как мама, хотя Эглантина не помнила, чтобы у мамы было такое белое и такое большое лицо.

Казалось, сама луна сошла с небес и вплыла в дупло. А еще это лицо пересекала косая рана, перья на ней росли не так густо, как прежде, и чуть-чуть просвечивала розовая кожа. Но даже шрам не мог испортить красоту белоснежного лица, и никогда еще мама не казалась Эглантине такой красавицей.

Она была прекрасна.

Эглантина впервые видела такую красивую сипуху. Кажется, ее мама была немного меньше ростом… Но голос! Голос был мамин.

– Входи, дорогуша. Входи.

Эглантина с усилием зажмурилась.

– Почему ты называешь меня так? Раньше ты никогда не говорила мне «дорогуша».

Сова еле заметно повела крылом.

– Ну… видишь ли, прошло так много времени. Я не могу всего Упомнить, детка. Зато я помню, что из всех насекомых ты больше всего любишь сороконожек. А теперь погляди, что мама приготовила для своей дочки!

Она сделала шаг в сторону, и Эглантина увидела гнездо. Там не было никаких яиц. Это было уютное местечко для Эглантины, устроенное именно так, как всегда делала мама: сначала шел слой мха, затем пух из материнской грудки, потом снова мох, и снова пух, а рядом – кучка сороконожек.

– Мамочка! – закричала Эглантина, кидаясь на грудь к матери. Огромные белые крылья сомкнулись вокруг нее. А затем, не выпуская Эглантину из объятий, мама подцепила когтем сороконожку и запела.

Это была старая-старая песня из далекого детства, когда Эглантина была совсем маленькая и ела только насекомых.

 
Что это меня щекочет?
Что внутри меня хохочет?
Сколько насчитаю ножек
У ползучих этих крошек?
Почему я так смеюсь,
Что боюсь, что подавлюсь?
Милые сороконожки – моя лучшая еда!
Дайте мне сороконожек – буду счастлив я всегда!
 

 
Вы вкуснее всех знакомых
И любимых насекомых.
Вы сочнее всех жуков,
Веселее всех сверчков,
От которых я икаю,
Только вас я обожаю!
Милые сороконожки – моя лучшая еда!
Дайте мне сороконожек – буду счастлив я всегда!
 

Эглантина на миг оторвалась от матери и прошептала:

– Ты помнишь эту песенку?

– Ну конечно, дорогу… Конечно, детка. Ведь Сорен так часто пел ее тебе.

– Да… ну да, – неуверенно кивнула Эглантина, а потом внимательно посмотрела на мать. Все-таки что-то было не так.

– Мама… У тебя такое большое и белое лицо.

– Все мы меняемся, любовь моя.

«Мама иногда называла меня так, это правда. Но чаще всего она говорила „малышка Эгги“. Но „дорогушей“ она меня точно никогда не называла!»

Материнские слова немного успокоили Эглантину. И все-таки что-то мешало ей почувствовать себя окончательно счастливой и умиротворенной.

– А что это за шрам у тебя на лице?

– Просто царапина, дорогая. Пустяки, во время бури меня задело отломившейся веткой.

– А где папа?

– Охотится вместе с Клуддом и Сореном.

– Этого не может быть!

– Почему же?

– Потому что Сорен сейчас на острове, на Великом Древе Га'Хуула.

– Полно, душка. Мы не верим в этот вздор.

– Но это не вздор, мама! Это место существует на самом деле.

– Это легенда, любовь моя, всего лишь красивая легенда. Когда папа вернется, он расскажет тебе сказки, которые ты так любишь слушать перед сном.

– Ой, я не смогу остаться тут на целый день. Меня хватятся и будут волноваться.

– Разве кто-то может волноваться о тебе больше, чем я – твоя родная мама?

На миг Эглантина совсем смутилась и поискала глазами Рыжуху.

– Я привела с собой подругу. Где же она?

– Здесь нет никого, кроме нас, дорогуша.

– Что ты, здесь только что была Рыжуха! Она прилетела вместе со мной. Я пообещала, что ты разрешишь ей остаться с нами. Она сирота, понимаешь?

– Ай-ай-ай, какое несчастье, – вздохнула мама. – Ну конечно, дорогу… детка, у нас хватит места еще для одной дочки.

– Я знала, что ты поймешь, мама! Я ей сразу сказала, что ты будешь рада, – пролепетала Эглантина, не сводя глаз с матери, словно пыталась убедить себя в чем-то. – Только я никак не пойму, куда она подевалась.

– Может быть, твоя подруга решила дать нам время побыть вдвоем? Ведь нам с тобой так хочется поиграть в дочки-матери, правда? Нам этого так не хватало.

– Да, правда, – еле слышно прошептала Эглантина.

– Я как раз хотела побаловать свою дочку ее любимыми лакомствами. Смотри, вот сороконожки, вот жирная полевка, а это кусочек мышатины.

– Вот это да! – воскликнула Эглантина, внезапно почувствовав зверский голод.

Она поела, зевнула и вяло подумала о том, куда могла запропаститься Рыжуха.

Перед тем как уснуть в уютном гнездышке, которое мама с любовью выстлала для нее свежайшим мхом и пухом с собственной грудки, Эглантина с трудом проговорила сонным, заплетающимся голосом:

– Мамочка, прошу тебя, не давай мне слишком долго спать. У меня будут неприятности, если я не вернуть домой вовремя. Может быть, для тебя это всего лишь легенда, но для меня – самая настоящая жизнь.

– Конечно, дорогуша. Слишком настоящая, я бы сказала.

Не успела Эглантина закрыть глаза, как вспышка ослепительного света пронзила дупло, подобно лезвию острейшего меча.

На ветку напротив входа опустилась огромная сипуха, и лунный свет вспыхнул на металлической маске, скрывавшей ее лицо.

ГЛАВА X
Эглантина берется за книги

«Я здесь? Или там?»

Во сне она чувствовала прикосновение мягкого мха и нежного пуха, но сейчас под ней было что-то колючее, совсем не похожее на уют материнского гнезда.

Эглантина резко открыла глаза.

Стоял ясный день. Рядом спала Рыжуха.

Значит, они вернулись в свое дупло на Великом Древе Га'Хуула?

Эглантина помнила, что была очень далеко, в дупле из своих снов, вот только попала она туда не во сне.

«Я была там по-настоящему. Кажется, я видела маму. Она сказала: „Возвращайся“, но как я могу туда вернуться?»

Эглантина совершенно не помнила, как вернулась обратно.

Она обвела глазами дупло.

Где Примула? Ах, да, в лазарете. Кажется, она обещала навестить больную перед наступлением сумерек, когда совы только-только начнут пробуждаться ото сна.

Эглантина завозилась, пытаясь устроиться в неудобном гнезде.

Как это она раньше могла спать на этом жестком мху, в котором нет ни единого белого перышка?

Сна не было нив одном глазу.

Эглантина чувствовала себя совершенно выспавшейся, и ей почему-то очень хотелось немедленно отправиться в библиотеку.

Она встала, вылетела из дупла, пронеслась по яркому полуденному небу и начала по спирали подниматься вверх, к входу в библиотеку. Она знала, что в это время там будет совершенно пусто. Даже Эзилриб, вечно торчащий за своим столом, вряд ли придет туда среди дня.

Обычно в библиотеке Эглантину интересовала только полка, где стояли книги с загадками и головоломками, но сегодня такое чтение показалось ей скучным.

Лапы сами понесли ее к любимой полке Отулиссы, где стояли заумные книги по высшему магнетизму.

Великий Глаукс, она хорошо помнила, какой скандал был прошлой зимой, когда Вислошейка, вопреки основным правилам острова Га'Хуул, хотела поместить эти книги под скрытень.

Ночные Стражи всегда считали, что знание не может быть запрещенным.

«И правильно! – неожиданно подумала Эглантина. – Знаниями нужно делиться! Это мой долг. Моя миссия».

Она стащила с полки толстый том под названием «Высший магнетизм и разрушительные силы» и принялась за чтение. И как только раньше она могла тратить время на дурацкие головоломки?

А вдруг она не сумеет всего этого запомнить? Эглантина встала, взяла лист бумаги, перо и чернильницу и принялась делать пометки Для памяти.

Она с увлечением проработала несколько часов подряд, а когда подняла голову, то заметила, что полуденная яркость красок уже начала меркнуть, а ей на смену через дверь библиотеки заструился мягкий, приглушенный свет сумерек.

Эглантина нисколько не чувствовала себя усталой, но почему-то ей не хотелось, чтобы ее застали в библиотеке, даже сейчас, во вполне обычное для занятий время.

Она быстро собрала свои бумаги и решила вернуться в дупло, чтобы ненадолго вздремнуть. Оставался еще целый час до того, как мадам Плонк запоет свою песню «День прошел, погасло солнце в небесах».

Кажется, у нее было еще какое-то дело. Какое же? Ах да, Примула! Она обещала навестить ее в лазарете. Ладно, это можно сделать и попозже.

Вернувшись в дупло, Эглантина увидела, что Рыжуха все еще спит. Она спрятала бумаги, засунув их в щель, и забралась в гнездо.

Эглантине показалось, что она не проспала и пяти минут, когда первые звуки травяной арфы задрожали в вечерних сумерках и дивный голос мадам Плонк разбудил обитателей Великого Древа.

Стояли густые сумерки, и Эглантина сразу увидела, что Рыжуха уже проснулась. Ей не терпелось как можно скорее расспросить подругу о том, не приснился ли ей полет в Клювы и как они вернулись оттуда обратно.

– Рыжуха, – тихо окликнула Эглантина, – мы были там, правда?

– Где?

– Сама знаешь, где. У моей мамы, в Клювах.

– Конечно. Мы туда летали, – заверила ее Рыжуха. – Разве ты не помнишь?

– Частично… Только я не помню, как мы вернулись.

– Ну ведь вернулись же. Ты здесь.

– А ты где была?

– Когда? – вопросом на вопрос ответила Рыжуха.

– Мне показалось, что ты исчезла, как только я вошла к маме в дупло.

– Что ты, Эглантина! Я все время была с тобой. Наверное, ты была так рада встрече с мамой, что не заметила меня! Но я была с тобой. Я слышала, как твоя мама пела смешную песенку про сороконожек.

– Правда? – искренне обрадовалась Эглантина.

«Значит, все было на самом деле. Мама жива!»

– Конечно. Твоя мама была так добра ко мне.

– Честное слово?

– Честное слово, – ответила Рыжуха.

– Ах, я просто не могу дождаться, когда полечу туда снова! Как ты думаешь, сегодня нам удастся улизнуть?

– Почему бы нет?

– Знаешь, может быть, надо рассказать Сорену…

– На твоем месте я бы не торопилась, – остановила ее Рыжуха. – Разве тебе не хочется, чтобы мама немножко побыла только твоей мамочкой?

– Пожалуй, – заколебалась Эглантина.

– Кроме того, он так часто пренебрегал тобой, – вкрадчиво напомнила Рыжуха. – Уже поэтому ты имеешь полное право не делить с ним свою маму.

– Да-да… наверное, ты права.

На какую-то долю секунды Эглантина почувствовала себя обыкновенной жадиной, но тут же позабыла об этом неприятном ощущении, погрузившись в нетерпеливое ожидание материнской любви и внимания.

С тех пор каждую ночь Эглантина и Рыжуха улетали с острова.

Все было прекрасно, вот только странные вещи начали происходить с памятью и сознанием Эглантины.

Например, она никогда не могла вспомнить, как возвращается из Клювов домой, а еще ей казалось странным, что Рыжуха постоянно исчезает из материнского дупла. И папа почему-то так и не появился.

Но все эти странности не слишком тревожили Эглантину, со временем она перестала обращать внимание даже на случайные мамины оговорки, когда та, забывшись, называла ее «дорогушей».

Эглантина вообще стала быстро забывать обо всем досадном и ненужном.

Она забыла рассказать Сорену о вновь обретенной маме и своих еженощных полетах, забыла навестить Примулу в лазарете. Стоило ей прилететь в Клювы и очутиться возле дупла, как все заботы и тревоги мгновенно испарялись.

Мамочка не могла нарадоваться на нее, но особенно она гордилась тем, как ее дочка умеет читать и писать.

Мама бережно хранила каждый клочок, принесенный Эглантиной, и не уставала восторгаться ее аккуратным почерком. Она внимательно следила за тем, что читает дочка.

– Мамочка, в этой книге рассказывается о крупинках и о том, как делать новые крупинки из уже имеющегося запаса.

– Неужели? Я тоже хочу узнать о таком чуде! Прошу тебя, перепиши мне этот фрагмент.

– Ох, даже не знаю… Это огромная книга, в ней все страницы густо-густо исписаны, и еще там очень сложные схемы.

– Тогда не мучай себя, детка! Просто вырви нужные странички и принеси мамочке. Уверяю тебя, никто ничего не заметит!

Эглантина моргнула. Мелькнуло ли что-то в ее сознании? Почувствовала ли она хотя бы едва заметное содрогание в желудке? Как бы то ни было, она нисколько не обеспокоилась. Она просто сказала:

– Хорошо, в следующий раз я принесу тебе эти страницы.

И принесла.

ГЛАВА XI
Последняя мысль Примулы

– Послушай, Эглантина! Я две недели пролежала в лазарете, а ты ни разу меня не навестила. Ни разу. – Примула с болью и осуждением смотрела на Эглантину.

Эглантина моргнула.

– Прости, у меня как-то вылетело из головы, – ответила она. На самом деле она и не думала просить прощения.

Примула видела, что подруга ни о чем не сожалеет. И вообще, она заметно изменилась. Ее всегда сияющие черные глазки потускнели, живой взгляд затуманился.

Примула просто не знала, что и думать.

– Ты же знаешь, я была очень занята.

– Нет, не знаю, – отрезала Примула. – Откуда мне знать, если ты ни разу у меня не была?

– Ах, да… Но я была занята, поверь мне!

«Поверь мне!» – Не успели эти слова сорваться с клюва Эглантины, как в голове у Примулы щелкнуло, а желудок болезненно сжался. Она больше не верила Эглантине. Ни единому ее слову не верила. И теперь она непременно должна была выяснить, почему это произошло.

Что так изменило ее подругу?

Дело было уже не в мелких обидах на то, что Примулу во что-то не посвятили.

Здравый смысл подсказывал Примуле держаться подальше оттого, во что ввязалась Эглантина, но сердце и желудок заставляли выяснить все до конца. Пока она не узнает наверняка, ей лучше помалкивать, но как только все выяснится, она тут же полетит к Сорену.

А пока, может быть, стоит задать Эглантине один маленький вопрос?

– Я бы хотела спросить тебя кое о чем…

– Ну конечно, спрашивай.

– Как ты думаешь, Рыжуха – она какая на самом деле?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, просто мне кажется странным, что она постоянно стремится полностью завладеть тобой.

– Завладеть мною?

– Ну да. Такое впечатление, что она ревнует тебя ко всем на острове.

– Ревнует? – Эглантина моргнула и равнодушно уставилась прямо перед собой.

– Да, ревнует. Мне кажется, настоящие друзья не должны ревновать.

– В самом деле?

«Это бесполезно!» – вздохнула Примула. Эглантина просто повторяла ее последние слова, только и всего. Это был не разговор, а Глаукс знает что такое. В любом случае, это было совершенно не похоже на беседу двух давно не видевшихся подруг!

Следующие несколько дней Примула смотрела во все глаза, но так и не заметила ничего необычного.

Но через неделю после своего выхода из лазарета в самом начале сезона медного дождя Примула поняла, что Эглантина часто исчезает после окончания занятий, во время свободных полетов.

Когда это случилось в третий раз подряд, Примула решила проследить за подругой.

Ночь выдалась темная, безлунная.

Тяжелый полог туч скрыл звезды, и Примула, которая, как и все воробьиные сычики, не умела летать бесшумно, была даже рада пронзительному ветру, который не только гнал рябь по морю и свистел над землей, но и успешно заглушал шелест ее крыльев.

Интересно, почему Эглантина решила взлетать с юга? В этом месте остров от материка отделяла наиболее широкая полоса воды.

Если лететь в южном направлении, то попадешь прямо в Клювы, которых ночным стражам настойчиво советовали избегать.

Миссис Плитивер была особенно настроена против Клювов, она часто вспоминала, что, когда стая случайно залетела туда во время поиска острова Га'Хуула, все четверо сов впали в какое-то странное оцепенение.

Эта земля славилась прекрасными озерами, таившими в себе смертельную опасность.

Неужели Эглантина летит в Клювы? Какая сила тянет ее туда?

«Ладно, – решила про себя Примула, – если за ответом придется лететь в Клювы – я полечу. Я хоть и маленькая, но сильная – и крыльями, и желудком».

И она полетела.

Всю дорогу она ломала голову над тем, что Эглантина тащит в клюве. Это было похоже на листы бумаги.

Странно: когда наставник объявил свободное время, никаких листов у Эглантины не было, но перед тем как отправиться в полет, она опустилась на один из утесов и взлетела оттуда уже с бумагами.

Через какое-то время тучи расступились, вдали показалась темная глыба земли.

Близость одиноких остроконечных скал, прозванных Клювами, чувствовалась задолго до того, как они стали видны взгляду.

Несмотря на ночную прохладу, над горами клубились соблазнительные потоки теплого воздуха. Они так и манили покататься на своих крутых гребнях. Даже в такую глухую, безлунную ночь ослепительно сверкали волшебные Зеркальные озера.

Эглантина летела к высокой ели, росшей на берегу одного из озер.

Сейчас Примуле нужно было быть особенно осторожной, чтобы ее не заметили. Она резко снизилась и отыскала на противоположном берегу озера густую елку, с которой можно было без опаски следить за всеми действиями Эглантины.

Примула увидела, как на ветке высокой ели показалась крупная сипуха с ослепительно-белым лицом.

– Мамочка! – завизжала Эглантина.

«Какая еще мамочка? Спятила она, что ли? Если она думает, что это ее мать, почему она ничего не рассказала Сорену?»

Примула заморгала. Перед ней был не скрум. Это была настоящая сова из костей и перьев. Она не была прозрачной и могла разговаривать.

Тем временем Эглантина протянула этой сипухе свои листочки.

– Какая ты умница, дорогуша! – довольно ухнула сова.

Примула напрягла слух. Нет, видимо, все-таки придется перебраться поближе.

Она осторожно перепорхнула на соседнее дерево, потом на следующее, стоявшее ближе к берегу.

– Мамочка, а сороконожки будут?

– Разве я могу забыть о своей доченьке?

– Нет, мамочка! Ты никогда обо мне не забываешь! Никогда! А папа где?

– Охотится.

– И Сорен тоже с ним?

– Конечно, они охотятся вместе.

Примула растерянно моргнула. «Сорен? Сорен охотится в Клювах? Но Сорен на Великом Древе! Что тут происходит?» – это была предпоследняя мысль Примулы. Потом она зажмурилась.

Что-то ослепительно вспыхнуло – а потом наступила тьма. Примула еще успела почувствовать, как ее пихают куда-то вроде мешка.

И вот тогда-то к Примуле пришла последняя мысль.

Мешок, в который ее затолкали, был точно такой же, в каком носили свои инструменты бродячие кузнецы.

Когда-то давно в Клювах тоже жил такой кузнец. Он был из рода полосатых неясытей. Сорен, Гильфи, Сумрак и Копуша нашли его умирающим на полу пещеры. Сначала они подумали, что его убила рысь. Но оказалось, что это сделал Клудд со своей бандой Чистых.

«Я погибну, как кузнец-одиночка из рода полосатых неясытей. Я погибну».

Это и была ее последняя мысль.

ГЛАВА XII
Желудок оживает

– Это очень интересная книга, Эглантина, – сказала Отулисса, входя в библиотеку. – Я как раз читала ее на днях. В ней говорится о том, что между квадрантами в совином желудке и соответствующими участками мозга существует связь. Но никогда в жизни я не видела совы, у которой желудок был бы настолько тесно связан с мозгом, как у моей любимой Стрикс Струмы!

Эглантина вздрогнула, да так сильно, что Отулисса и Сорен, который тоже только что вошел в библиотеку, со всех лап кинулись к ней.

– Что с тобой, Эглантина? – закричал Сорен.

– Почему ты сказала про Стрикс Струму «моя любимая»? – пролепетала Эглантина, во все глаза глядя на Отулиссу.

– Моя любимая? – переспросила Отулисса. – Потому что так оно и есть. Я любила ее больше всех на свете, она была моей любимой совой.

Эглантина словно окоченела.

– Это мамино слово! Так мама называла нас с Сореном! Ты должна это знать! Ты знала!

Сорен с Отулиссой ошеломленно уставились на Эглантину.

– Не будь дурочкой, Эглантина. Ты не можешь присвоить себе это слово, правда? Если Отулисса хочет назвать Стрикс Струму своей любимой совой, она имеет на это полное право. Великий Глаукс, да что на тебя нашло?

– Пусть называет ее по-другому. Дорогушей, например, – упрямо твердила Эглантина.

– Ка-ак? С какой стати я должна называть ее дорогушей? Мне не нравится это слово! Оно слащавое и фальшивое. Оно похоже на блестящую дребедень, которой мадам Плонк украшает свои апартаменты. Дорогуша! Тьфу! – Отулисса издала горлом противный звук, как будто отрыгнула ядовитого слизняка.

– Срыгни погадку, Эглантина, – резко приказал Сорен. Он очень редко повышал голос на сестру, но сейчас она даже не заметила его грубости.

Это насторожило Копушу, который даже на миг оторвался от следопытской книги, рекомендованной красавицей Сильваной, в которую он уже давно был безответно влюблен.

«Интересно, почему Эглантина так ополчилась на слово „любимая“ и осталась равнодушна к грубым словам Сорена?»

И вдруг Отулисса громко закричала:

– Великий Глаукс! Нет, я сейчас отрыгну… Что за шмя… – Она с усилием захлопнула клюв, заставив себя проглотить слово «шмякотня», самое страшное ругательство на острове.

– В чем дело, Отулисса? – раздраженно спросил Сорен.

– Кто-то вырвал две страницы из книги по высшему магнетизму!

– Ты шутишь! – ахнула Гильфи.

– Смотри! – Отулисса протянула ей книгу. Рваные края вырванных страниц уродливым шрамом зияли посреди разворота книги.

– Вислошейка? – мгновенно спросил Копуша.

– Но она не была в библиотеке с того самого дня, как упала в обморок после похорон Стрикс Струмы.

– Но тогда кто же мог это сделать? – прошептал Копуша.

Совы в смятении переглянулись.

Внезапно снаружи послышался громкий шум, и в окно библиотеки влетела взъерошенная Руби.

– Примула пропала!

– Что? – хором переспросили друзья.

– Она не вернулась на остров после свободных полетов.

Все головы повернулись к Эглантине.

– Ты ничего не заметила? – спросил сестру Сорен.

– Я рано вернулась и сразу отправилась спать, а вечером встала поздно и решила, что Примула уже улетела. Не волнуйся, я уверена, с ней все в порядке.

Копуша не сводил глаз с Эглантины. Ему показалось, что голос ее звучит монотонно и равнодушно.

Под командованием клюва искателей-спасателей, и следопытов все совы Великого Древа были разделены на небольшие группки для проведения поисков.

Старшеклассники из клюва искателей-спасателей, как наиболее опытные в своем деле встали во главе розыскных отрядов.

Члены клюва следопытов должны были сопровождать каждый такой отряд на земле, выискивая возможные следы упавшей совы.

Через несколько минут все были готовы к отправлению. В этот миг Эглантина вдруг развернулась и полетела в свое дупло.

– Что случилось? – лениво поинтересовалась Рыжуха.

– Глаукс, Примула исчезла! Кажется, она потерялась!

– Вот как? – зевнула Рыжуха.

Эглантина моргнула. На какую-то долю секунды ей показалось, будто она вышла из собственного тела, из своих перьев и слышит себя со стороны.

Почему она так странно разговаривает?

«Примула – моя лучшая подруга. Почему же я ничего не чувствую? Почему я так странно говорю? Я это – или не я? Где я?»

Словно кто-то незнакомый поселился в ее теле, в ее желудке. В желудке? Стоп… А есть ли у нее мускульный желудок? Она его совсем не чувствовала, она уже несколько дней – нет, несколько недель! – не ошущала никакого отклика в желудке.

Она понимала, что должна насмерть перепугаться, но почему-то ей не было страшно.

«Что-то со мной не так. Это очень странно… но разве мне не все равно? Мне вообще всё все равно, кроме встречи с мамой, и мне плевать, что она все время забывается и называет меня „дорогушей“, а не „Эгги“, как раньше».

Эглантина ничего не почувствовала даже тогда, когда все увидели изуродованную книгу по высшему магнетизму. Не было ни угрызений совести, ни гордости за свою ловкость, ни радости от маминой похвалы.

Мама в тот раз очень хвалила ее за эти страницы.

Вообще-то Эглантина уже плохо представляла, что такое радость, но и про грусть она тоже давно позабыла. Она должна переживать из-за Примулы, но чувство (любое чувство!) требовало слишком больших затрат, слишком больших усилий. Это было настолько странно, что Эглантина удивилась.

Желудок ее по-прежнему оставался каменным.

Эглантина посмотрела на Рыжуху и машинально сказала:

– Вообще-то, Примула – моя лучшая подруга. Наверное, это смешно, но я не испытываю никакой грусти.

– Может быть, это потому, что она вовсе не лучшая твоя подруга? – отозвалась Рыжуха. Она помедлила, а потом встала и подошла к Эглантине. – Может быть, это я – твоя лучшая подруга?

Эглантина долго разглядывала Рыжуху, а потом крепко зажмурила глаза.

– Нет, нет… Не думаю, что это так.

И в этот момент, впервые за долгое время, в желудке ее что-то еле заметно шевельнулось.

– Как знаешь, – дружелюбно ответила Рыжуха, поворачиваясь к ней спиной.

Эглантина попала в отряд под командованием Копуши, который считался лучшим следопытом в своем клюве.

Сама Эглантина занималась в клюве искателей-спасателей и была знакома с основами своего ремесла. Она знала, что прежде всего нужно тщательно осмотреть местность в поисках вороньих гнезд.

Вороны часто нападали на сов, особенно тех, что летали в одиночку в дневное время.

Сипухи среди всех сов славились своим чутким слухом.

Благодаря несимметрично расположенным ушным щелям и слегка вогнутому лицевому диску, улавливающему звуки со всех сторон, сипухи способны услышать почти неслышимое – например, стрекот одинокого сверчка или сердцебиение мыши.

Во время полета Эглантина снова почувствовала себя странно.

Ее зрение и слух действовали не согласованно, как было раньше, а вразнобой.

Да что с ней такое творится?

«Да ну, пустяки! – отмахнулась было она, но вдруг подумала: – Пустяки? Нет, я не должна считать это пустяками! От таких вещей зависит жизнь. Сова, которая не в состоянии связать звук с увиденным образом, обречена погибнуть! Глаукс, да я должна сойти с ума от страха. Почему же я ничего не чувствую? Что со мной случилось? Что со мной творится?»

– Ради Глаукса, Эглантина! – заорал на нее Мартин, крохотный новошотландский мохноногий сыч, близкий приятель Сорена. – Смотри, куда летишь! Ты едва не сшибла меня на повороте.

– Извини, – тихо обронила Эглантина.

Копуша резко повернул голову. «Что творится с Эглантиной?» – подумал он, наверное, в десятый раз за последние два часа.

Примула бесследно исчезла.

Совы летали повсюду, но так ничего и не обнаружили. Стали поговаривать о том, что неплохо бы послать гонцов к дозорщикам в разные районы Южных Царств.

На дерево вернулись перед самым рассветом.

Эглантина отказалась от ужина и сразу полетела в свое дупло. Однако в этот день она не спала.

Все утро и долгий день она просидела на жердочке над своим гнездом из мха и пуха. Это гнездо казалось таким жестким и колючим после той мягкой перинки, которую мамочка с любовью устроила ей в дупле сновидений.

Эглантина мигнула и встрепенулась.

«Неужели я больше не чувствую ничего, кроме мягкости, жесткости и прочих пустяков?» И снова она почувствовала едва ощутимый толчок, укол в желудке.

Тот сон, тот живой сон был таким прекрасным, таким милым.

«Я могу летать в дупло сновидений сколько захочу… когда захочу. Но хочу ли я? Рыжуха, конечно, славная, но она совсем не похожа на Примулу. Примула никогда не была ревнивой».

Она почувствовала болезненную тяжесть в желудке.

Это Примула сказала, что Рыжуха ревнива. Друзья не ревнуют. Так подруга ей Рыжуха или нет?

«Почему я думаю об этом?» – пронеслось в голове у Эглантины. А потом, словно обрывки и обломки мусора, которые носит течениями и волнами великого моря Хуулмере, из памяти ее вынырнули тихие слова Примулы: «Она ревнует. Мне кажется, настоящие друзья не должны ревновать».

Настоящие! Значит, что-то не было настоящим. Будто решая головоломку, Эглантина упрямо принялась складывать рассыпающиеся кусочки реальности.

Настоящий… Примула настоящая. Настоящая подруга. Рыжуха не совсем настоящая… Сны – не настоящее.

Она подумала о своей маме. А потом снова о Рыжухе. И о своих снах.

Могут ли сны стать тюрьмой? А если она больше не захочет этих снов? Что будет тогда с мамой? Она растает, исчезнет?

Но какое Эглантине до этого дело? Разве в последнее время ее хоть что-нибудь волнует? А если так, то какая разница?

Мысли ее кружили по замкнутому кругу, но снова и снова возвращались к одному и тому же: «Ничто не имеет никакого значения».

Внезапно она поняла, что попала в ловушку сна, из которого не может выбраться.

И тут желудок ее мощно содрогнулся. Как же ей спастись? Как заставить себя хоть что-нибудь почувствовать? Как вернуть ощущение реальности?

Чтобы вырваться из сна, я должна заглянуть маме в глаза. Я должна увидеть, что прячется за ними. Нужно понять, что настоящее, а что нет. Я должна вернуться туда еще один раз – последний.

И тут чувство смертельной опасности расползлось по ее желудку.

Но Эглантина была счастлива.