Текст книги "Знак судьбы"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Мисс Бригмор с самого детства наставляла сестер: "Скромность к лицу девушкам, когда они готовятся ко сну". Оставшись одни, девочки передразнивали гувернантку: "Скромность к лицу девушкам, которые надоедают хуже горькой редьки".
Оставаясь сидеть на кровати, Дональд внимательно глядел на жену. Он уже больше не улыбался, веселое выражение исчезло с лица. Из глубины его сознания медленно, словно гной из раны, просочилась мысль. И когда эта мысль окрепла, набрала силу, она буквально подбросила его с постели. Дональд встал, схватил Констанцию за плечи и произнес хриплым голосом:
– Конни, ты моя жена, ты больше не живешь с ними в коттедже, у тебя началась совсем другая жизнь. И ты не ребенок, поэтому прекрати так себя вести.
Дональд отпустил ее, и она откинулась назад, прижавшись спиной к медным прутьям спинки кровати. Ошеломленная его резким тоном, Констанция уставилась на своего мужа. Это продолжалось несколько секунд. Дональд повернулся, подошел к комоду и выдвинул верхний ящик. Воспользовавшись моментом, Констанция как маленькая подползла к краю кровати, откинула одеяло и юркнула под него.
Когда она снова взглянула на Дональда, тот уже был в одной ночной рубашке. Констанция зажмурилась и вновь открыла глаза, почувствовав, что муж сел на край кровати. В других, более радостных обстоятельствах его рубашка рассмешила бы ее. Конечно, ей часто приходилось наблюдать в таком виде дядю Томаса, когда он рано утром выходил в туалет. Но у дяди ночная рубашка была длинная – до щиколоток. А рубашка Дональда едва доходила до колен, и Констанция заметила, что ноги у него очень волосатые, как и грудь, видневшаяся в прорези рубашки. По непонятной для нее самой причине, страх усилился еще больше.
Тело ее напряглось, она ждала, что Дональд погасит лампу, но он уже лег под одеяло, а лампа продолжала гореть. Приподнявшись на локте, Дональд склонился над Констанцией, молча глядя ей в лицо. Взгляд Дональда был спокойным, нежным, у Констанции же в это время мысли лихорадочно роились в голове. Все могло бы быть хорошо, если бы их с Мэтью не застала тогда гроза. Да, могло бы. Если бы только можно было забыть то, что случилось во время грозы, выбросить из головы, хотя бы на сегодняшнюю ночь. Но Констанция не могла забыть: на этом же этаже, по другую сторону лестничной площадки, в своей комнате лежит Мэтью, кашляет и страдает, зная, что происходит в комнате брата.
Так же молча Дональд обнял Констанцию и притянул к себе. Откинув назад голову, он прошептал:
– Я хочу смотреть на тебя, смотреть и смотреть. Многие годы я мечтал об этой минуте. Ты понимаешь, Констанция?
Внезапно мускулы Дональда напряглись, Констанция вздрогнула, но он не ослабил объятья. Казалось, что, охваченный страстью и ослепленный победой, он просто не осознает силу своих объятий. Но когда Констанция никак не отреагировала на поцелуй Дональда, он вновь вскинул голову и почти умоляюще произнес:
– Что с тобой? В чем дело, Констанция? Не бойся, прошу тебя. Не бойся, я люблю тебя. Я же говорил, что люблю тебя, и буду любить так, как еще никто не любил. И хочу, чтобы и ты любила меня. Ты понимаешь это?… Скажи хоть что-нибудь.
И вновь тело Констанции вздрогнуло в его объятьях.
Дональд так и не дождался никакого ответа, нежное выражение исчезло с его лица, и он хрипло выдавил из себя:
– Значит, эта чертова старая корова забила тебе голову всякой чепухой о замужестве, да?
– Нет, нет, – пробормотала она, сглотнув комок, подступивший к горлу.
– Тогда в чем дело?
Если бы Констанция ответила: "Я боюсь, Дональд, мне все это так незнакомо", он наверняка бы решил, что понимает ее, и, возможно, даже нашел бы для себя какое-то другое объяснение тому, что ему предстояло обнаружить через несколько минут. Но Констанция не могла притворяться – она не была для этого достаточно ловкой и хитрой, и прекрасно это понимала.
– Нет, нет! Не сейчас, прошу тебя, прошу, не сейчас! – Слова застряли у нее в горле. Рот Дональда жадно впился в ее губы, а руки, будто их было много, – как змей на голове Медузы Горгоны, – обвили ее тело со всех сторон.
После того как Констанция перестала сопротивляться, прошло еще некоторое время, прежде чем Дональд удовлетворил свою страсть и перекатился на спину. И если Констанция до этого вроде бы хорошо знала парня по имени Дональд Радлет, то сейчас она совершенно не узнавала того, кто пристально разглядывал ее. На лице Дональда было написано ошеломление, затем оно сменилось дикой яростью. Затаив дыхание Констанция попыталась вжаться всем телом в пуховую перину, чтобы хоть как-то уберечься от вспышки гнева, которую сулило ей это ужасное выражение лица мужа. Однако он отодвинулся от нее, но взгляда не отвел.
Словно подчиняясь какому-то внутреннему предупреждению, Дональд отодвинулся еще дальше к краю кровати, продолжая смотреть на жену. И тут он вновь осознал: из тайников его сознания продолжает сочиться гной, и если он не сможет контролировать его, то протянет руки и задушит ту, что любил и собирался любить всю жизнь. Однако теперь любовь его могла перелиться в ненависть, ибо ему было ясно – его одурачили. Его, Дональда Радлета, который вовсе не был дураком и которого никто не смел унизить, не поплатившись за это. А теперь он стал просто посмешищем!
Только теперь Дональд понял причину ее отношения к нему. Да, все ясно как белый день. И поведение Констанции в последнюю неделю, и то, как она боялась встречаться с ним. Ведь когда он примчался через холмы узнать, что с ней случилось, девушка спряталась от него в спальне, сказавшись больной.
А покидая коттедж, Дональд встретил мальчишку Ферье, этого безусого слабака. Но тот сказал, что пришел попрощаться перед отъездом в Оксфорд. Весьма сомнительно, чтобы старая корова хоть на секунду оставила его в спальне наедине с Констанцией. Но если не он, то кто же?
Была еще одна семейка в Эллендейле, там два сына, оба – гораздо старше Констанции, но какое это имеет значение? Взять, к примеру, хотя бы старика, то есть его родного отца. И потом, последний раз Констанция ездила в Эллендейл месяц назад, а это произошло с ней в течение последних двух недель.
Дональд вгляделся в лицо Констанции, прекрасное, ангельское… но полное страха. Неужели он ошибся? Да нет же, черт побери, никакой ошибки. Он ведь не мальчик и еще в пятнадцать лет впервые познал женщину. Она была веселой, наверное, даже любила его, и всякий раз, когда Дональд приезжал в Хексем на рынок, навещал ее. Их связь продлилась три года.
Но когда однажды он пришел к ней, дверь открыла молоденькая девушка. Она сказала, что Белла умерла неделю назад, и пригласила Дональда зайти в дом. Девушку звали Нэнси, ей было четырнадцать, она стала первой и единственной девственницей в жизни Дональда. Но даже если бы он не имел подобного опыта, все равно бы понял: его жена, лежащая рядом с ним, отнюдь не невинна.
Гордость его была растоптана, самолюбие получило жестокий удар. Он уже не был тем Молленом, выставлявшим напоказ свою прядь, гордясь тем, что он незаконнорожденный. И эти ощущения давали ему право свысока посматривать даже на тех, кто считал себя выше его по положению. А теперь он просто никто и ничто. Сейчас он тот самый мальчишка, которого когда-то на рынке братья Сколли осмеяли и назвали ублюдком. Нет, даже хуже, гораздо хуже, поскольку в тот день ему все-таки стало известно, что в его жилах течет благородная кровь джентльмена. Дональд узнал, что является сыном владельца поместья Хай-Бэнкс-Холл, человека состоятельного и влиятельного. Тогда он и поклялся, что станет значительным во всех смыслах человеком и никто не посмеет бросить в его сторону презрительный взгляд, не поплатившись за это. Он получит от жизни все, что пожелает…
И получил. Его жена, которая лежит рядом, ничуть не лучше любой шлюхи.
Дональд навалился на нее, вцепившись пальцами в горло. Констанция тихонько вскрикнула.
– Кто это был? Говори! Кто? – требовал ответа муж. Тело Констанции обмякло, Дональд ослабил хватку, а потом, вцепившись в плечи, резко рванул ее вверх и прошипел:
– Говори! Или я задушу тебя.
Констанция, хватая ртом воздух, отрицательно мотнула головой. Из глаз ее брызнули слезы, из груди вырвался крик.
Дональд быстро повернул голову, посмотрел на дверь, а затем с силой швырнул жену на перину. Некоторое время он прислушивался, потом успокоился. Если домашние и услышат ее крик, то посчитают его результатом брачной ночи.
– Ты спала с кем-то, да? – Он снова навис над Констанцией.
Прижав ладони к горлу, Констанция снова замотала головой и пробормотала:
– Не… не… нет.
– Врешь. Меня не проведешь. Кто он? Я тебя спрашиваю. Я вытрясу из тебя правду. Выколочу ее из тебя. Кто он?
– Я же сказала тебе, сказала… никто.
Прищурив глаза так, что они превратились в узкие щелочки, Дональд повторил:
– Никто? Никто, говоришь? Тогда почему ты не приехала сюда на прошлой неделе, как собиралась? Мне сказали, что гроза напугала тебя так, что ты слегла в постель.
– Да… да… была гроза.
– Врешь.
– Не вру. – Глядя в лицо Дональда, Констанция поняла: она должна не просто врать, а врать убедительно, поскольку ей было ясно, на что способен этот человек. Как предсказывал Мэтью, он может перерезать им глотку, как свиньям. Прислушавшись к внутреннему голосу, она отшатнулась от мужа и, собрав в кулак все возмущение, буквально заорала на него: – Ты с ума сошел! Я не знаю, о чем ты говоришь, что за подозрения… и… если ты будешь обращаться со мной подобным образом, я не останусь с тобой. Я уйду домой… – Но, посмотрев на мужа, Констанция поняла, что перестаралась.
– Шлюха! Шлюха! – прорычал Дональд. Его лицо, склоненное над ней, побагровело от гнева. Тот факт, что Констанция вообще осмелилась подать голос, открыл ему глаза на новую сторону его унижения, а именно на публичный скандал, которого следовало избежать любой ценой. Особенно в его случае, потому что если Констанция попытается вернуться домой, он не сможет пережить подобного унижения. Нет, этого он не допустит. Продолжая нависать над женой, Дональд зловеще прошептал: – Если ты и уйдешь домой, то тебя отнесут туда в гробу, это я тебе обещаю.
Констанция закрыла глаза, по щекам ее текли слезы. Стиснув зубы, Дональд испытывал настоящую муку.
– Констанция! Констанция! – простонал он. – Но почему? Как ты могла?
– Я ни в чем не виновата. Я же сказала: ты, наверное, сошел с ума. Я не знаю, о чем ты говоришь.
– Но если ты не понимаешь, о чем я говорю, то почему же твердишь, что не виновата? – пристально глядя на нее, спросил Дональд.
– Потому что ты обвиняешь меня в том, что я… я… – пробормотала Констанция, от отчаяния втянув голову в плечи. Внезапно она отвернулась от Дональда, перевернулась на живот и вдавила лицо в подушку, чтобы заглушить звуки рыданий.
Дональд слез с кровати и медленно оделся, ботинки взял в руку. Не оглядываясь, он на цыпочках вышел в коридор и спустился вниз. Там было темно, но ему и не требовался свет, он знал каждый дюйм своего дома. Отодвинув засов на задней двери, мужчина вышел во двор.
Несколько секунд Дональд разглядывал небо. Оно было усеяно звездами, чувствовался легкий мороз, значит утром стены покроются инеем. Дональд пересек двор и вошел в загон для скота. Здесь было тепло, от котла, в котором варилось пойло для свиней, шел пар. Взяв охапку соломы, бросил ее рядом с котлом и уселся. Закрыв лицо ладонями, Дональд Радлет заплакал впервые в жизни.
* * *
Ближе к утру он, наверное, задремал, но проснулся при первом же крике петуха. Поднявшись, Дональд отряхнулся и вышел во двор. Не успел он взглянуть на небо, как его внимание привлек свет лампы на кухне. Наверное, мать встала, хотя что-то слишком рано.
Войдя на кухню, он увидел Мэтью с чайником в руках.
– Чего это ты поднялся в такую рань? – Дональд уставился на брата.
Мэтью подошел к столу, поставил на него чайник и только после этого пробормотал:
– Я… пить захотелось… меня знобит.
Дональд тоже подошел к столу.
– А почему не позвал мать?
Вместо ответа брат вытянул слегка дрожавшие руки и поднес их к щекам. Дональд заметил: кожа на его лице пожелтела так, что стала одного оттенка с волосами, а на скулах выступили два красных пятна. И в глазах у Мэтью было какое-то странное выражение, похожее на страх. Что ж, ему есть чего бояться. Когда человек знает, что скоро умрет, он, естественно, испытывает страх.
– Как… как Констанция?
– Посмотри, ты повсюду расплескал воду… Констанция в порядке, только устала, вчера был трудный день. – Дональд заставил себя улыбнуться. Прошедшей ночью он выработал для себя план, пора было проводить его в жизнь. На людях он будет вести себя так, будто все нормально, и проследит за тем, чтобы и Констанция вела себя так же. Да, черт побери, он сумеет. Домашние не должны ничего заподозрить. Господи, как же низко он пал! Отец однажды сказал: "Если орел умирает в небе, он все равно падает на землю". Что ж, он был орлом, но вчера ночью жизненно важная часть его "Я" умерла, и он грохнулся на землю. Однако никто не должен знать о его падении.
– Эй, ты что, держись! – Дональд не успел подхватить падающего на спину Мэтью. Когда он подскочил к брату, его лицо было уже не желтым, а смертельно бледным. – Мэтью! Мэтью! – Дональд приложил ладонь к его груди. Сердце билось, и довольно часто. Он поднял неподвижное тело с пола и, словно ребенка, понес брата наверх. Проходя мимо первой двери на лестничной площадке, Дональд стукнул в нее ногой и закричал: – Вставайте, Мэтью плохо! – Он уже шагнул к комнате брата, но в этот момент увидел стоявшую на пороге их спальни Констанцию. Лицо ее было таким же бледным, как у Мэтью. – Пошли со мной, поможешь, – воскликнул Дональд.
Констанция среагировала моментально: она прошла за Дональдом в комнату Мэтью, и когда тот положил брата на кровать, запинаясь, промолвила:
– Что… что ты с ним сделал?
Дональд снял с брата ботинки и только после этого посмотрел на жену.
– Что ты имеешь в виду, при чем здесь я? – Он проследил за взглядом Констанции, которая смотрела на испачканные кровью губы и подбородок Мэтью. Теперь ему стал понятен смысл ее вопроса.
– Он потерял сознание, и кровь, похоже, пошла горлом, – спокойно пояснил Дональд, но затем сорвался и рявкнул: – Только не вздумай и ты упасть в обморок, а то тебе придется увидеть еще больше крови.
Слова Дональда прозвучали как угроза, но они встряхнули Констанцию, ибо она тоже была на грани – главным образом по той причине, которая повергла Мэтью в спасительный обморок.
Часть IV
Барбара
Глава 1
Начало зимы 1862 года выдалось очень суровым. Добираясь из коттеджа на ферму, мисс Бригмор жутко замерзла, сидя в почтовой двуколке, продуваемой свирепым ветром насквозь.
Молодожены посетили коттедж всего один раз, и Анне так и не удалось толком поговорить с Констанцией, ибо Дональд, как хищный ястреб, следил за ними. И все же во время короткой беседы мисс Бригмор успела выяснить, что в дневное время жизнь у Констанции вполне сносная, но по ночам муж превращает ее в сущий ад. А все из-за того, что Дональд в первую же брачную ночь понял, что его жена оказалась не девственницей. Констанция просила совета, и наверняка мисс Бригмор попыталась бы ей помочь, не вмешайся Дональд.
После их визита мисс Бригмор неоднократно обвиняла себя в том, что упустила столь важный момент в воспитании девочек, не найдя нужных слов, чтобы объяснить им: если лишаешься девственности, то это навсегда.
Погода портилась, а нового визита молодоженов они так и не дождались.
– Знаете, Анна, – задумчиво произнес Томас, – я чувствую, что у них не все ладно. Почему парень не приходит, как делал это раньше? Ведь в последний год его не останавливали ни град, ни дождь, ни снег. Он являлся сюда в любую погоду, за исключением того периода, когда дороги становились абсолютно непроходимыми, а скоро как раз наступит такой период. Если бы только мое присутствие не поставило в неловкое положение тех людей (Томас имел в виду Джейн и Майкла), я бы заказал почтовую двуколку и поехал бы туда сам. Точно поехал бы. – Закончив свой монолог, мужчина встал, ожидая ответа.
Анна понимала, что ей следует сказать: "А где бы вы взяли на это деньги?", но она произнесла совсем иное:
– Я сама поеду туда, почтовая двуколка будет еще ходить некоторое время.
И вот в один из ненастных дней, когда от ледяного ветра не спасала даже самая теплая одежда, мисс Бригмор отправилась через холмы на ферму. Увидев наконец свою дорогую Констанцию, она почувствовала, что может не выдержать и разрыдаться. Три месяца замужества состарили девушку на много лет, в ней не осталось ни капли жизнерадостности. Даже мать Дональда, которая, по мнению мисс Бригмор, была с ней одного возраста, выглядела гораздо лучше, чем его молодая жена. Единственным утешением, которое мисс Бригмор вынесла из этого визита, было то, что мать по-доброму относилась к Констанции. Невестка ей явно нравилась, она была рада присутствию девушки на ферме. Отца Дональда мисс Бригмор видела совсем мало, но, похоже, этот радушный человек тоже очень хорошо относился к Констанции. Анна поймала себя на мысли, что совсем не хочет видеть Мэтью, который сидел возле камина, закутавшись в одеяло. Но когда их взгляды встретились, женщине стало ясно, что они прекрасно понимают друг друга.
Анна обнаружила для себя еще одну странную вещь: Констанция не желала оставаться с ней наедине. Не пригласила к себе в комнату, а когда Джейн предложила невестке показать мисс Бригмор ферму, а заодно подышать немного свежим воздухом, Констанция ответила:
– А у вас нет времени, чтобы пройтись вместе с нами? Вы сможете все объяснить гораздо лучше, чем я. – Повернув голову к своей гувернантке, но не глядя ей в глаза, Констанция добавила: – Я пока мало что тут знаю.
Мисс Бригмор совсем не узнавала Констанцию, перед ней был совершенно другой человек. Прежней веселой девушки уже не существовало, ее дух был полностью сломлен. Однако для Анны это не оказалось неожиданностью, она предполагала, что такое может случиться. Правда, думала, что подобное превращение займет много лет. Дональд же совершил его за несколько недель.
Когда Анна наконец вернулась в коттедж, она долго не могла согреться. Наверное, холод сковал даже ее мозги, ибо когда ее спросили, какой она нашла Констанцию, она рассказала все без утайки.
– Констанция совершенно изменилась, – призналась Анна.
– Совершенно изменилась? – удивился Томас. – Что вы хотите этим сказать?
– Она какая-то подавленная, я бы даже сказала – забитая.
– Конни забитая? Никогда не поверю, пока не увижу собственными глазами. Когда она приедет?
– Думаю… не скоро. Она очень неважно выглядит, наверное, болеет.
– Ох, Боже мой. – Томас поднялся с кресла и покачал головой, потом повернулся и взглянул на Анну. – Не буду скрывать, я скучаю без нее, скучаю без ее болтовни. Я поймал себя на том, что почти не смеялся после того, как Конни уехала. Удивительно, правда? Барбара совсем другая, слишком спокойная. А с Констанцией всегда можно было посмеяться.
– Да, Барбара спокойная, но я и сама не люблю бездумного веселья.
Запрокинув голову, Томас расхохотался.
– Ну, я бы не был столь категоричен, временами, дорогая Анна, вы бываете очень даже веселой.
– Благодарю вас.
– Ох! – Томас махнул на Анну рукой и отвернулся. – Не пытайтесь поставить меня на место, меня уже не исправишь. А впрочем, как хотите. – Томас еще раз махнул рукой и вышел из комнаты, продолжая хихикать.
– Так что вы все-таки можете сказать о ней? – вступила в разговор Барбара.
– Она совсем другая, – призналась Анна.
– Она несчастна?
Анна пристально посмотрела на Барбару. Неужели девушка обрадуется, узнав, что ее сестра страдает?
– Она не может там прижиться? – задала новый вопрос Барбара.
– Нет, приживается. А что касается счастья, то я бы солгала, сказав, будто она счастлива.
– Тогда зачем она вышла за него замуж? – с глубокой горечью в голосе промолвила Барбара.
– На то была особая причина. Она ведь передумала и не хотела выходить за него. Да, – кивнула Анна, увидев удивленный взгляд Барбары, – кое-что произошло, и Констанция была вынуждена выйти замуж.
– Она согрешила? – На лице Барбары появилась гримаса отвращения.
– Да. – Мисс Бригмор решила сказать Барбаре правду буквально в последнюю минуту. Она не знала, поймет ли та сестру, но почувствовала, что просто обязана сообщить истинную причину того, почему Констанция вышла замуж за Дональда Радлета. – Да, она согрешила… но не с Дональдом.
– Не с Дональдом?… – У Барбары от изумления отвисла челюсть.
– Это случилось во время грозы, когда Мэтью отвозил ее на ферму. Ты же знаешь, как Констанция боится грозы. Они укрылись в заброшенном доме на вершине холма. Мэтью пытался успокоить ее, признался ей в своей давней любви к ней, и в тот момент Констанция осознала, что тоже любит его. Из ее краткого рассказа я поняла, что Констанция просила Мэтью жениться на ней, но он не смог пойти на это в силу вполне определенных обстоятельств, или просто не захотел. Но, думаю, главная причина заключалась в том, что он боится Дональда.
Барбара стояла, зажав руками рот, чтобы не закричать. Прошло некоторое время, прежде чем она прошептала:
– А Дональд, он… не знает?
– И да и нет. Он понял, что Констанция оказалась не девственницей… но не знает, кто виновен в том.
– О Боже мой, Боже мой! – Не отнимая ладони от лица, Барбара принялась расхаживать по комнате, а потом, к огромному удивлению Анны, промолвила проникновенным тоном: – Бедная Конни!
– Да, бедная Конни, – Анна согласилась с ней.
На следующий день после своего визита на ферму Анна слегла с простудой. Она стала лечить ее как обычный насморк – так Мэри называла состояние человека, у которого слезятся глаза и покраснел нос. Но на третий день у нее начался жар, что очень встревожило всех обитателей коттеджа. А еще через неделю простуда перешла в пневмонию. Четыре дня подряд из города приезжал доктор, и тогда обитателей коттеджа охватил настоящий страх. "Что я буду делать, если потеряю Анну?" – спрашивал себя Томас.
Барбара тоже задумывалась, что же с ней будет. Ведь она останется с дядей и Мэри. С дядей, думающим только о своем желудке, и с Мэри, которая в детские годы казалась ей чудесным человеком, однако теперь Барбара видела в ней преданную, но совершенно обычную, даже невежественную женщину. Сейчас же больше всего на свете Барбаре требовался умный собеседник, поэтому ночами она молилась Богу, прося его спасти Анну.
А Мэри, разрываясь между кухней, уборкой, стиркой и глажкой, постоянно таскала в комнату мисс Бригмор уголь, следила, чтобы там непрерывно было тепло. Она тоже спрашивала себя: что будет делать, если с мисс что-то случится? Когда-то она не любила мисс Бригмор, поскольку не слышала от нее ни одного доброго слова. Но это было много лет назад. А с момента переезда в коттедж Мэри увидела в ней не только сильную духом женщину, но и чудесную хозяйку. Если что-то делалось не так, мисс Бригмор исправляла ошибки, а деньгами распоряжалась таким образом, что их становилось как бы в два раза больше, чем на самом деле. И никогда не обижала Мэри, как это бывало в те давние годы в детской. Наоборот, хвалила: "Ты все сделала очень хорошо, Мэри"; "Мне кажется, что сегодня у тебя получился самый замечательный пирог"; "Отдохни, Мэри, ты устала". Недовольство же выказывала только в тех случаях, когда служанке случалось выпить в свой выходной больше трех кружек тетушкиного пива, и тогда она по возвращении в коттедж болтала без остановки и хихикала. Девочки смеялись над ней, смеялись вместе с ней, а вот мисс Бригмор в этих случаях никогда не веселилась. Разговор с Мэри она откладывала на следующее утро.
Частенько Мэри приносила бутылочку с собой. Одно время она хранила ее в своей комнате, но потом стала поступать более разумно. Прятала ее в кроличьей норе за оградой. Со стороны ее не было видно, и Мэри требовалось всего лишь опуститься на колени, засунуть руку в нору и вытащить бутылку. Обычно она ждала наступления темноты, когда все лягут спать. Несколько глотков здорово согревали холодными ночами.
Однажды, когда Мэри выпила лишнего, мисс Бригмор заметила, что она навеселе, и сделала замечание, служанка едва не выпалила: "У вас хозяин под боком, а меня греть некому". Но, к счастью, вовремя опомнилась, иначе никогда не простила бы себе этой выходки. И вот теперь женщина решила, что если это хоть как-то поможет мисс Бригмор, то она пообещает ей до конца своих дней не брать в рот ни капли. А пока она могла только молиться за нее.
И Господь услышал молитвы. Пневмония у мисс Бригмор прошла, но в организме осталась инфекция, характер которой не смог определить даже доктор, однако он сказал, что время излечит. Эта инфекция проявлялась в том, что у мисс Бригмор не усваивалась пища. Через полчаса после еды ее желудок очищался. Доктор призвал к терпению. Ему встречались подобные случаи, когда инфекция держалась от двух до четырех месяцев.
Прошло четыре месяца, а мисс Бригмор продолжала страдать. Она не находилась постоянно в постели, могла только сидеть в кресле у окна, достаточно близко, чтобы видеть дорогу, но слишком далеко, чтобы избежать сквозняков…
Шел март 1863 года, небо было голубым и чистым. Снег уже почти стаял, задержавшись лишь на вершинах холмов. Можно было сказать, что приближается настоящая весна. С этими мыслями Барбара пришла проведать Анну.
– Через две недели, ну, максимум через три мы увидим, как набухают почки… А завтра почтальон должен привезти письмо от Констанции. Надо будет вечером написать ей, чтобы передать с почтальоном письмо. Анна, может, и вы ей напишете?
– Да, да, конечно, напишу, – согласилась мисс Бригмор рассеянным тоном. – Между прочим, с кем это твой дядя разговаривает на дороге?
Девушка взглянула в окно.
– Ох, насколько я знаю, ее фамилия Мурхед, миссис Мурхед. Мэри называет ее Эгги Мурхед. Она живет где-то возле Стаддона, каждый будний день приезжает в особняк, наводит там порядок. Мэри говорит, что они наняли пять работников, чтобы подготовить дом к приезду слуг. Но, как она сказала, и я с ней согласна, на подобную работу потребуется месяцев шесть. Им же, бедняжкам, приказано навести в особняке полный порядок за шесть недель.
– А почему твой дядя разговаривает с ней?
Барбара пожала плечами и отвернулась от окна.
– Думаю, это не дядя говорит с ней, а она с ним. Опять же, по словам Мэри, Мурхед та еще болтушка. – Барбара улыбнулась Анне.
– Твой дядя смеется, – промолвила та, не отрывая взгляда от дороги.
Барбара пристально посмотрела на мисс Бригмор. Похоже, Анна ревнует дядю Томаса. Так-так! Однако смешно ревновать в ее годы. Сколько ей сейчас? Сорок два? Нет, сорок три… а может, сорок четыре? Анна никогда не говорила о своем возрасте, но и так понятно, что ее женский век уже миновал. Барбара тяжело вздохнула. Ей тоже захотелось вдруг стать женщиной за сорок, у которой все в прошлом – и ревность, и неудовлетворенность… и желание. Барбара снова взглянула в окно: миссис Мурхед удалялась по дороге, развязно виляя ягодицами. Как и предполагала Мэри, эта Мурхед, наверное, простолюдинка, такие обычно выполняют самую черную работу…
Внизу на дороге Томас думал о том же самом. Развязная походка у этой бабенки, виляет бедрами, как корова выменем. Да она и есть корова, вернее, телка. Эх, попадись она ему пораньше.
За последние недели он несколько раз мимоходом разговаривал с ней. Из-за плохой погоды просидев несколько дней в коттедже, Томас как-то вышел подышать свежим воздухом, и Мурхед сама остановила его и спросила с улыбкой:
– Вы ведь мистер Моллен, да? Ваш старый дом снова продан.
– Вот как, значит, продан? – Томас вскинул брови и поджал губы.
– Говорят, новый владелец из Манчестера.
– Из Манчестера? Значит, долго он здесь не задержится.
– Говорят, он родился в наших краях, во всяком случае, его дед и бабка отсюда. Его зовут Беншем. Платит он хорошо, шиллинг в день плюс харчи.
Эгги Мурхед кивнула Томасу, но ее фамильярность не вызвала у него раздражения, он уже давно перестал обижаться на то, что ему не оказывали должного уважения, соответствующего его положению. Да и какое у него сейчас положение? Поэтому он просто рассмеялся.
– Значит, тебе повезло.
– Да, повезло, – согласилась Эгги. – А мне всегда везет. И вообще, надо жить и давать жить другим. Жить столько, сколько отпущено, потому что на самом деле мы все давно умерли.
– Ох, да у тебя целая жизненная философия.
– Что?
– Правильно говоришь, мы все давно умерли.
– Вот, и я говорю об этом. – Эгги уставилась на него сверкающими немигающими глазками, губы ее медленно разомкнулись, открыв крепкие белые зубы и виляющий из стороны в сторону язычок. А затем Эгги рассмеялась, запрокинув голову, и медленно повернулась. – Пока, мистер.
Томас ответил не сразу, он наблюдал, пока она сделала несколько шагов, и только после этого крикнул:
– До свидания.
– До скорого, – бросила Эгги через плечо.
Томас двинулся по дороге, улыбаясь про себя. Ничего экземплярчик. "До скорого". Явный намек на то, что они еще увидятся. Не первой молодости, конечно, но очень бойкая. Господи, если бы он был помоложе! "Нет, нет, – Томас покачал головой, – это уже в прошлом, а прошлое давно умерло и похоронено". Сейчас ему хотелось только одного – спокойно дожить остаток своих дней, и непременно с Анной. Да, это очень важно, непременно с Анной.
Позволив себе задуматься о прошлом, Томас пришел к выводу, что Анна, пожалуй, единственная женщина, удовлетворявшая его во всех отношениях, потому что была для него любовницей, женой, даже матерью… и еще учителем. За прошедшие двадцать лет он многому научился у нее. Да, он в большом долгу перед Анной. Но почему же тогда он не женился на ней? Ведь никаких препятствий не существовало.
В глубине души Томас знал ответ на этот вопрос. Он боялся, что законный брак изменит Анну и он потеряет в ее лице любовницу и мать, а останется только жена и учительница. Подобное он уже пережил в двух предыдущих браках – женщины были для него исключительно женами. Но от первого брака Томас большего и не желал. А вот во втором понял, что это его уже не удовлетворяет. Партнершу для постели можно было раздобыть в любое время дня и ночи. А в последние годы ему стало ясно, что любовь имеет мало общего с потребностями тела, хотя, конечно, нельзя игнорировать и их. Лично он никогда и не игнорировал. Томас считал, что безбрачие – удел лишь немногих, совершенно особых мужчин, поскольку в его понимании мужчина рождался с сексуальным голодом в крови и начинал утолять этот голод с того самого момента, когда в его рот впервые попадал сосок женской груди. Сейчас Томасу было шестьдесят восемь, а он до сих пор не пресытился, напротив, в последнее время этот голод усилился, потому что Анна была не в состоянии утолить его. Уже много месяцев у него не было женщины, и, похоже, пройдет еще некоторое время, прежде чем Анна поправится.
