Текст книги "Край бокала"

Автор книги: Кэтрин Гаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

С тем мы и расстались. Последние слова Энни, как некое напутствие, еще долго звучали в моих ушах, когда я, наконец, уехала из Мирмаунта.

О'Киффи сразу провел меня в кабинет к Прегеру, как будто заранее знал, что хозяин готов меня принять.

– Я пришла попрощаться, мистер Прегер, – начала я разговор. – Я возвращаюсь в Лондон.

– Вот как! Но это как-то слишком спешно! Не могли бы вы задержаться здесь немного?

– Я не могу оставаться в Мирмаунте.

– Мирмаунт – не единственное место, где можно жить. В замке Тирелей есть свободные комнаты. Поживите здесь немного, отдохните, пока я съезжу в Нью-Йорк.

– Я не могу остаться. – Его приглашение было для меня очень соблазнительным, так как я чувствовала себя очень усталой из-за суеты и напряжения последних дней. Но я боялась уступить искушению, привыкнуть к иждивенчеству и роскоши. – У меня так много дел в Лондоне.

– Может быть, вам хочется уехать, потому что вы разочарованы завещанием?

– О нет! Я не хотела ничего получить. И с какой стати? Всего неделю назад я ничего не знала о существовании Мирмаунта и его обитателей.

– Разве нужна целая неделя, чтобы вам чего-то захотелось? Простите, но это звучит наивно, Мора. Для этого бывает достаточно и одного мгновения.

– Может быть. Но мне-то здесь ничего не надо... А как вы узнали о завещании?

– Еще раз простите, но мне было необходимо узнать об этом еще до отъезда в Нью-Йорк, чтобы успеть начать дело. Я велел О'Киффи поговорить с Энни вчера вечером... Так что это мне известно. Я уже звонил своим адвокатам...

– Постойте! Зачем же вы вообще всем этим занимались?

– Вам же, конечно, следует оспаривать завещание. А промедление может оказаться роковым.

– Но мне ведь ничего не надо! Я не хочу этого.

– Дело не в ваших желаниях. Для меня несомненно, что после вашего приезда леди Мод хотела изменить завещание, но просто не успела это сделать.

– Это только догадки. Она оставила законное завещание в пользу Коннора...

– У него нет никаких прав! Разве она не сказала ясно, что могла только сама даровать ему права, но теперь лишает его их?

– Но она также отвергла и меня, мистер Прегер. Помните, она сказала, что я ей ничего не дала, а она мне ничего не должна?

– Значит, вы в равном положении. – Он глубоко вздохнул. – Леди Мод скончалась внезапно и, если бы она смогла тогда подняться наверх, очевидно, изменила бы завещание.

– Но Коннор в любом случае будет бороться за свои права.

– С чем он будет бороться? У него нет денег, на имущество можно наложить арест, так что он и не сможет их добыть.

– Но ведь и у меня нет денег.

– Пустое. Я могу нанять лучших адвокатов в Ирландии, и пусть они сами думают, как вести это дело.

– Допустим, они добьются успеха. Но как быть с работой Коннора, с его надеждами? Такое решение суда нанесет удар в самое сердце стекольного дела Шериданов, а завод и так в тяжелом положении. Он не сможет существовать.

– Это Коннор не сможет существовать! – Голос Прегера загремел. – Он станет банкротом, и мы заставим его продать завод! Мы устраним его! – Теперь Прегер не скрывал своей ненависти к Коннору. Теперь от трезвой объективности, с которой он говорил об этом человеке прежде, и следа не осталось. Видимо, после того, как я узнала все, что здесь произошло между ними, он не считал уже нужным скрывать свои чувства.

– Но я хочу быть понятой. Мне не нужно этого наследства, – повторила я.

Он покачал головой:

– Вы так говорите потому, что вы еще молоды. Молодые считают, что нет ничего важнее свободы. Но позвольте вам заметить: свобода – это иллюзия. Существует лишь свобода выбирать себе тюрьму.

– Но ведь должна существовать и свобода понять такую необходимость?

– О, вы, кажется, становитесь мудрее рядом со мной, стариком? Но позвольте вам напомнить: упустив эту возможность теперь, вы ее уже не воротите. Что пользы через десять лет убедиться, что было бы не так уж плохо владеть стеклодельным заводом Шериданов, быть Шериданом и быть Тирелем.

– Но не думаете же вы, что я буду управлять этим заводом и жить в Мирмаунте?

– Вам не обязательно самой управлять заводом. За хорошие деньги можно купить хороших управляющих.

– Но откуда я возьму деньги?

– Существуют ссуды и кредиты под должные гарантии. Я сам могу заняться этим.

– Но разве Коннор и Лотти имели такую возможность? Когда Лотти не стало, прекратилась и помощь заводу.

– У меня не было никаких причин помогать Коннору, когда не стало Лотти, – ответил он глухо. – Лотти занималась заводом по собственной инициативе, и это прекратилось с ее уходом из жизни.

– Но разве со мной будет иначе?

– Да, иначе...

Конечно, он хотел вернуть Лотти. Он желал этого с того момента, как увидел блондинку, задремавшую на берегу реки... Но та идеализированная Лотти, которую он увидел во мне, не имела ко мне отношения.

– Благодарю вас, мистер Прегер, – сказала я, вставая. – Спасибо вам большое за то, что вы сейчас предложили мне помощь. Но я не собираюсь бороться с Коннором. Я не думаю, что мое место здесь – на стекольном заводе, в Мирмаунте или в замке. И, пользуясь вашим выражением, если я сейчас ошибусь в своем решении, потом будет уже поздно это исправлять.

Он подал мне руку, вялую и бессильную, как будто ему было трудно даже протянуть ее мне. Я сказала:

– Я оставила свой лондонский адрес фрейлейн Шмидт. Конечно, вы часто бываете в Лондоне... Если у вас найдется там свободное время, я рада буду принять вас у себя.

Он кивнул, но ничего не сказал – видимо, был не в силах ответить.

Наш прощальный разговор с Коннором Шериданом состоялся в музее стеклоделия, у витрины, где стояли две каллоденские чаши. Он закурил и предложил сигарету мне.

– Обратите внимание, здесь строго запрещено курить, – заметил он улыбаясь.

– Какой прок быть боссом, если нельзя нарушать правила? – ответила я в тон.

– А вы не возражаете против того, чтобы я был здесь боссом? – спросил он вдруг.

Я пожала плечами.

– Вы можете, разумеется, быть кем угодна. Неделю назад мы вовсе не знали друг друга – что могло измениться за этот срок? – Я поймала себя на том, что пытаюсь ему что-то доказать.

– Вы сейчас говорите ерунду, и знаете это сами, – ответил Коннор. – За эту неделю изменилось все, и вы тому причиной.

– Но я ничего не предпринимала, только находилась здесь.

– Этого было вполне достаточно.

– О, не надо бы вам говорить об этом! Может, здесь кое-что изменилось с моим приездом, но и без меня эта неделя завершилась бы также. Леди Мод рано или поздно должна была скончаться, а вы должны были стать владельцем завода, к чему вы и стремились. Я уезжаю и хочу получить лишь одну вещь, которая мне действительно принадлежит, – каллоденскую чашу.

– Постойте, к чему такая спешка!

– Не то чтобы спешка... Просто мне пришло время уезжать. Не можете же вы теперь желать, чтобы я осталась?

– Я сам просил вас остаться. Я даже просил вас выйти за меня. Помните?

– Помню ли? Кто же забудет такое? Но вы это говорили еще до того, как получили завод. Вы тогда еще не знали, получу ли я наследство или нет.

– Черт побери! – Он уже начал выходить из себя, но справился со своими эмоциями. – Неужто прикажете начать все сначала? Я не так молод, чтобы играть роль романтического юнца, и не хочу заниматься пустой болтовней. Если бы мы действительно поженились, мы бы знали, что делать. Это не была бы мечта юных о любви, но это могло бы быть чертовски хорошо.

– Вам нужен деловой партнер?

– Черт вас возьми! Мне нужна жена. Мне нужны вы!

В те минуты – они показались мне бесконечными, – пока Коннор целовал меня, я начала было сомневаться в правильности своего решения. Его страстность и нежность не могли быть поддельными. Он целовал меня так, будто мы с ним были знакомы уже целую вечность и понимали друг друга с полуслова. «Я могу быть мужем. Я могу быть любовником», – тихо повторял Коннор, я поняла, почему Лотти Прегер вышла за него замуж. Однообразие семейной жизни могло ей надоесть, но в какие-то моменты с Коннором она могла забыть обо всем на свете. И этот мужчина мог бы стать моим, если бы только я смогла забыть все, что мне о нем известно.

Наконец я высвободилась из его объятий и заговорила:

– Нет, из этого ничего не выйдет, да и не может выйти. Беда в том, что все вы видите во мне только одну сторону – здешнюю, ирландскую, принадлежащую миру Шериданов и Тирелей. Но никому нет дела до другой стороны моей жизни, до того, что я дочь Эжена д'Арси, а не только Бланш Шеридан. Все мне только и говорят, что я должна делать, но никто не интересуется, а чего бы мне хотелось самой.

– Опять вы городите вздор! – Голос Коннора стал злым, но теперь я почему-то не боялась его. – Вся эта романтическая чушь не имеет ничего общего с действительностью. Уж не боитесь ли вы меня? Вы что, поверили глупым басням, что это я отправил Лотти на верную гибель? Или вы поверили в собственные фантазии, когда ночью видели, как я взял этот чертов коврик? К вам опять приставали эти двое – Энни и Прегер?

– Никто ко мне не приставал, да я и сама не знаю точно, справедливы ли мои подозрения. А Энни и Прегер не могли бы меня убедить. Потому что их мнения о вас расходятся.

– Расходятся?..

– Да. Прегер действительно считает, что это вы послали Лотти на гибель, а Энни... В глубине души она подозревает, что этот сделала леди Мод, потому она и молчит. Для вас Энни этого не сделала бы.

– А вы? Вы сами что об этом думаете?

– Я же вам сказала: не знаю и, наверное, никогда не узнаю. Только два человека знали это точно и одной уже нет в живых. Так что нам – Прегеру, Энни, Брендану и мне – остается только гадать, что тут к чему. А вам с этим придется жить всю жизнь, Коннор. Быть может, на вашей совести – убийство. Если так, Коннор, оно останется в вашем сердце осколком стекла, гладким, но острым, подобно краю бокала.

Я уже отъехала десять миль от Клонката, когда вдруг мне пришла в голову еще одна мысль. На соседнем сиденье лежала в деревянном ящичке каллоденская чаша. Когда Брендан вез ее сюда, она не была упакована так надежно – возможно, он даже вез ее в кармане куртки. Теперь она снова стала моей. Это было единственное, о чем я попросила Коннора Шеридана. Я могла теперь вполне оценить эту вещь, ставшую частью моей жизни, – произведение такого замечательного мастера, каким был Томас Шеридан, к потомкам которого принадлежала и я сама. И тут я поняла, что еще мне нужно из его наследия. Я снова повернула машину в сторону Клонката.

Глава 13

Приехав в Ливерпуль, я позавтракала в гостинице и позвонила Клоду из вестибюля. Это следовало сделать сразу, прежде чем я вернусь в Лондон, прежде чем старая лондонская суета успеет меня подчинить себе.

Когда он ответил на звонок, я сказала:

– Клод? Это Мора. Я в Ливерпуле.

– Ну, милая моя, – прошипел он в ответ, – по-моему, ты можешь там и оставаться! Ты меня подвела, поставила в дурацкое положение! За такие вещи едва ли можно простить. Мора...

– Клод, не кипятись, выслушай меня. Я долго думала и пришла к выводу...

– Дорогая, давай покороче, у меня мало времени.

– Клод, я хочу поговорить о тех моих фотографиях, которые я тебе тогда отдала...

– Ну?

– Понимаешь, я не хочу, чтобы их использовали. Я хотела бы их вернуть. Дело в том...

– Что?! Вернуть? Ты с ума сошла! Слушай, ты, паршивка, я сумел продать тебя только благодаря этим картинкам. Не думай, что ты уж очень хороша, это Макс – великий мастер своего дела. Пойми ты, они уже проданы.

– Клод, я должна их вернуть, я говорю серьезно. Если так уж нужно, я могу выкупить их. – Я сама удивлялась своему тону и своему напору.

– Этого нельзя делать. Ты все сорвешь. Без этих фотографий ничего не выйдет. – Он сбавил тон, видимо почувствовав, что я действительно настроена серьезно. – Обещаю тебе, Мора, если ты это сделаешь, то будешь занесена в черные списки всех агентств Лондона. Ты больше не получишь работы, и я сам об этом позабочусь!

– Клод, не надо меня пугать. Что будет, то и будет. Эти фотографии вовсе не предназначались для публикации. Они не принадлежат ни Максу, ни даже мне, они – частная собственность моей матери. Я даже не имела права их никому отдавать, вот и все.

– Я слушаю тебя, Мора, и не пойму, как человек серьезно может все это говорить, как человек с мозгами может отказываться от такого перспективного предприятия? Любопытно все же, что заставило тебя вдруг резко изменить решение?

– Это тебя не касается, Клод. Просто я открыла для себя, что не все в мире продается. Для меня это достаточная причина.

– Великолепная поза в стиле прошлого века, моя дорогая! Весьма эксцентрично. Интересно, надолго ли тебя хватит? Не собираешься ли ты вернуться к природе, на ирландские болота? Но в любом случае с тобой все кончено. Стоит мне позвонить людям, которые делают «Дикую природу», и моделью тебе уже не быть. Ты слушаешь?..

– Клод, я тебя уже наслушалась. – Я спокойно и осторожно положила трубку и через некоторое время набрала номер Макса. – Макс? Это Мора.

– Я ожидал твоего звонка, – спокойно и доброжелательно ответил он. – Клод орал на меня четверть часа.

– Прости меня, Макс, но мне необходимо это сделать. Но ведь для тебя все это – снимут они сериал или нет, буду я моделью или нет – не так уж важно, правда?

– Пожалуй. И я очень рад, что ты решила не использовать для этого фотографии, которые были у Бланш.

– В самом деле?

– Конечно. И хорошо, по-моему, что ты сама вовремя это поняла. Кто продает подобные вещи, тот больше никогда не получает их. Они даются людям только раз – и как их личное достояние. Правда, мне казалось, что ты еще не понимаешь этого по молодости.

– За эти дни я стала гораздо старше. Мне пора, Макс. Мы скоро увидимся с тобой и с Сузи.

Последней я позвонила Мэри Хагис. В наш магазин на Королевском проспекте.

– Мэри, это Мора, – сказала я. – Я в Ливерпуле и сегодня еду в Лондон.

– Ну, слава тебе господи! Я так волновалась за вас. Не знала, что и думать. Хоть бы открытку прислали.

– Мэри, у меня даже на это не было времени. Это были сумасшедшие, тяжелые дни. Моя бабушка...

– Бабушка? Я даже не знала, что она у вас есть!

– Это правда. Но я все расскажу вам попозже. Мэри, я сейчас звоню, чтобы сообщить о своем выезде, и прошу вас проявить ангельскую доброту – если можно, оставить мне в квартире немного хлеба и молока.

– Да я вас дождусь.

– О нет, не надо. Я ведь могу приехать поздно – на дорогах сейчас много машин. Увидимся утром.

– Мора, еще одна вещь...

Тут вмещалась телефонистка с требованием дополнительной оплаты, и я сказала:

– Это подождет, Мэри. До завтра.

Я действительно приехала в Лондон только вечером. Остановила машину напротив нашего магазина и занесла наверх свою сумку и две коробки.

На столе я нашла записку от Мэри:

«Мора, дорогая, просто не знаю, не сделала ли я глупость. Когда он снова пришел, я не знала, впустить его или позвать полицию. Но он так умеет уговаривать, говорит так убедительно, что я не могла ему не поверить. Он приходил в понедельник, во вторник и еще сегодня утром, спрашивал, нет ли от вас вестей. Он сказал мне, что не знает, вернетесь ли вы из Ирландии, но если вернетесь, он будет вас ждать. Так что пускай ждет».

Но он был уже здесь. Он задремал в гостиной на диване, который был маловат для его высокой фигуры, и я поняла, что теперь часто буду видеть его спящим и что все это – надолго. Я буду его любить (хотя мне иногда и будет казаться, что я его ненавижу); вместе с ним я буду радоваться и грустить, смеяться и сердиться. Недаром я тогда вернулась и потребовала у Коннора инструменты, которыми работал сам Томас Шеридан. Он отдал мне их без возражений и, видимо, тоже понял, для кого они предназначены. Я осторожно погладила его по щеке.

Он спал долго, крепким сном, пока я не сказала:

– Брендан! Мясо подгорит!

Глава 14

Наша жизнь при стеклодельном заводе в Бристоле была не такой романтичной, как мне рисовалось ранее в разговорах с Бренданом, но все же и не такой далекой от этих картин. Я учусь вести заводское хозяйство. Мы с Бренданом сняли у его партнера, Тима Хендерсена, каменный дом у реки, и теперь я подолгу слежу за катерами, теплоходами и лодками, снующими по этой реке. Но еще больше времени я провожу у печей, следя за удивительным искусством и грацией, с которой работают стеклодувы и другие мастера, – за всем, что поразило меня еще на стеклодельном заводе Шериданов. Теперь этот процесс уже не вызывает у меня страха, и я не стараюсь отвести глаза. Я привыкла к ритму этого удивительного, своеобразного танца, и к тому же, как в шутку говорит Брендан, около печей зимой можно погреться. Здесь всего две печи для повторного обжига, и вряд ли Брендан и Тим захотят иметь больше, даже при растущем спросе. У них всего шесть подмастерьев, два ученика и еще один мастер-стеклодув. Всякое расширение производства означало бы падение качества их индивидуальных изделий. Весной у них будет первая выставка в Лондоне или в Стокгольме, но уже сейчас на наш заводик поступают заказы – на стеклянные экраны, абстрактные стеклянные скульптуры, чаши и вазы.

«Надо следить, – говорит Брендан Тиму, – чтобы мы не слишком увлеклись внешним успехом и не начали бы повторять самих себя. Тогда конец».

Успех нам действительно сопутствует, но не такой, который приносит большое богатство.

Как и грозился Клод, я лишилась работы модели в Лондоне; едва ли я стану также работать манекенщицей для модного журнала, тем более что я набрала несколько фунтов веса. Но есть много другой работы – например, реклама шоколада или модельных женских свитеров. Это куда более спокойная работа, и я перестала быть нервозной и взвинченной, как случалось раньше. Теперь я езжу в Лондон по делу, как и все деловые люди, и всегда рада возможности вернуться домой.

Мы не говорим о Мирмаунте, о Тирелях или Конноре – не потому, что это болезненная тема, а потому, что об этом уже все сказано. Знаю, что для Коннора я – не замена Лотти, и этого с меня довольно.

В «Таймс» мы прочли об аукционе, на котором продавалось имущество из Мирмаунта – мебель, столовые сервизы XVIII века, комоды того же времени и многое другое. Приехали американские покупатели, торги были оживленными, а цены – высокими. Мэри Хагис была на аукционе все три дня, пока он продолжался, и прислала мне каталоги с указанием цен. Она теперь переживала за Бланш, которая лишилась таких сокровищ. Но я не печалилась. Единственный раз я почувствовала гнев и боль, когда некая журналистка, побывавшая в Ирландии в отпуске, кое-что прослышала об истории, произошедшей в Мирмаунте, и опубликовала статейку в «Санди экспресс» еще до аукциона: «Сокровища эксцентричной затворницы». Там упоминались кое-какие достоверные факты – Мирмаунт действительно принадлежал леди Мод, Коннор Шеридан управлял заводом; были там упоминания о трагедии Лотти и о богатом соседе Прегере. Но все было так вульгарно и искажено, что частица правды, смешанная с ложью, лишь ухудшила дело.

Мэри Хагис все еще управляет нашим магазином, и останется там, видимо, до конца срока аренды, а потому вывеска с именем Бланш еще красуется над Королевским проспектом. Я сделала для нее наугад несколько покупок на провинциальных аукционах, не будучи уверенной, что купила то, что надо. Но маклеры, посещающие эти аукционы, – в основном друзья Бланш, которые ей всегда симпатизировали, – были моими наставниками.

Отто Прегер купил Мирмаунт, а также, наконец, приобрел коллекцию венецианского стекла самого Томаса Шеридана. Так что и то и другое не досталось Коннору. Полученные таким образом деньги и то, что удалось выручить на аукционе, позволили Коннору Шеридану получить кредит и начать укреплять позиции своего стеклодельного завода. Конечно, с деньгами Прегера у Коннора было бы куда больше возможностей, но, во всяком случае, стеклоделие Шериданов не исчезло, и я рада этому. О самом Конноре я стараюсь не думать.

Прегер трижды посещал нас с Бренданом в Бристоле. Он чувствует себя одиноким и много говорит о Мирмаунте, но не о Конноре. Старинный дом теперь на капитальном ремонте, и Прегер с увлечением рассылает своих агентов по всей Европе в поисках мебели и картин, которые могли бы достойно украсить это здание. Он уже купил Хогарта, Гейнсборо и Рейнолдса, и платит за все это не скупясь.

«Мирмаунт станет музеем XVIII века для ирландского народа, – мечтательно говорит он. – Сам президент Де Валера приедет на открытие».

Нам он предлагает заем, намекая на то, что мы, даже с небольшим капиталом, могли бы расширить производство. Но Брендан, который не хочет, чтобы одна и та же вещь многократно тиражировалась, терпеливо объясняет Прегеру, что они с Тимом будут продавать то, что сделано собственными руками. «Мы не хотим быть фирмой вроде «Стеклоделия Шериданов», или Коста, или американцев Стейбенов, – говорит Брендан. – Мы хотим остаться мастерской художественного стекла. Пусть крупные дельцы копируют наши образцы, но мы будем первыми».

Прегер в ответ только качает головой.

Но он продолжает с нами общаться и ждет, когда я рожу первого ребенка, как мог бы ждать будущий дедушка. Прегер всегда готов делать нам подарки и, как опасаемся мы с Бренданом, готов нам отдать все. Мы-то знаем, что если его деньги отнимут у нас необходимость служить друг другу, работать друг для друга в физическом и нравственном смысле, то мы начнем терять себя.

Поэтому мы стараемся держать Прегера на некотором расстоянии. Но мы пока не знаем, кто одержит верх.

КОНЕЦ

Внимание!

Данный текст предназначен только для ознакомления. После ознакомления его следует незамедлительно удалить. Сохраняя этот текст, Вы несете ответственность, предусмотренную действующим законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме ознакомления запрещено. Публикация этого текста не преследует никакой коммерческой выгоды. Данный текст является рекламой соответствующих бумажных изданий. Все права на исходный материал принадлежат соответствующим организациям и частным лицам

* ИРА – ирландская республиканская армия. (Примеч. пер. )