Текст книги "Элегантность"
Автор книги: Кэтлин Тессаро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Да она носит старушечью одежду! – кричу я, с трудом удерживаясь от желания опрокинуть свой чай ему на голову.
– Ах вот оно что! Нет, здесь ты, подружка, не права. Риа носит классическую одежду, а «Ритц» как раз заведение классического типа. Твоя задача – соответствовать обстановке, ангел мой. Соответствовать и подобать. Соответствовать и подобать… Повтори за мной. – Взгляд его становится строгим. – Узи, доверься мне в этом вопросе. Я старый человек и знаю, что говорю.
– Колин, какой ты старый? Тебе всего тридцать пять!
– Да, но в пересчете на годы геев мне все шестьдесят пять. Меня уже можно возить на тележке.
– Ты никак не хочешь понять главного! Я не хочу никому соответствовать, я, наоборот, хочу выделяться! Я столько месяцев ждала, когда он меня пригласит, и теперь хочу, чтобы он заметил меня!
– Не-е-ет… – Он качает головой и грозит мне пальцем, словно сбившейся со следа собаке. – Только не в «Ритце». Поверь мне, дорогая, ты хочешь соответствовать, просто не знаешь как. И он уже заметил тебя, иначе не пригласил бы туда первым делом.
– Но если бы он только увидел, какая я сексуальная… – начинаю я, но Колин продолжает отрицательно качать головой.
– Ладно, я подумаю об этом, – угрюмо соглашаюсь я.
– Подумай. И подумай прямо сейчас. – Он поспешно встает. – Мы будем разбирать одежду по цветам?
– Нет. Не сейчас. Мне нужно побыть одной. – Я подталкиваю его к двери.
– Подожди, Узи, ты не рассердилась? А, детка? Я выталкиваю его в коридор и захлопываю дверь.
– А, Узи? – Колин наклоняется к замочной скважине и заглядывает в дырочку, но я прикрываю ее рукой. – Да не злись ты! Это ради твоего же блага! Даже Одри была никем, пока не встретила Живанши.
Высокомерным тоном я отвечаю ему из-за двери:
– Колин, при всем моем уважении к тебе хочу напомнить, что мне тридцать два года и я вполне могу одеться сама. А теперь, если не возражаешь, я бы хотела чуточку побыть в одиночестве.
Риа – ха! Просить у нее одежду! Ну надо же такое придумать!
Снова верчу в руках свою юбочку-мини и блестящий гофрированный топ, и вдруг взгляд мой падает на «Элегантность» – она лежит поверх других книг, примостившихся на подоконнике покосившейся стопкой. Возможно, Колин прав. Наверное, ничего страшного не случится, если я еще раз посоветуюсь с оракулом.
Я беру ее и разглядываю благородную серую обложку, ощущая знакомую тяжесть в руках. Вспоминается, сколько долгих часов я провела над ее страницами в поисках советов и ответов на свои вопросы. Тогда мое положение было отчаянным. Но сейчас его таким не назовешь. Ведь в конце концов он меня пригласил? Значит, я делала все верно.
И все же меня гложут сомнения. Раскрыв книгу, я листаю ее, пока не добираюсь до главы «Рестораны».
«…надеть что-нибудь консервативное, роскошное и пусть даже чуточку банальное».
Снова перевожу взгляд на твидовый костюм. Ладно. Почему бы не примерить? И вот уже я рассматриваю себя в зеркале гардероба. Коричневый твидовый костюм со слащавой блузочкой – да я выгляжу не то что консервативно, а словно набальзамированная мумия! Нашествие синих чулок! Чопорная библиотекарша! Снимаю костюм и в расстройстве бросаю его на постель.
Что делать, ума не приложу. От отчаяния начинаю шарить в почти опустевшем шкафу и нахожу испорченное платьице от Карен Миллен. Видимо, придется самостоятельно зашить его. И раз уж шкаф открыт, я швыряю книжку мадам Дарио в самую глубь, за стопку старых футболок, и закрываю дверцу.
Я слишком долго ждала этой возможности, чтобы теперь не воспользоваться ею.
И мне не нужна ничья помощь.
Наступает вечер пятницы. Я выплываю на улицу из вестибюля станции метро «Грин-парк», намытая до блеска, местами выбритая, местами выщипанная, обработанная лосьонами, скрабами, депиляторами, кремами, гелями и лаками. Выражаясь языком супермаркетов, я вымыта и готова к употреблению в пищу.
Одеться оказалось не так-то просто – сущий кошмар. Понимая, что в моем распоряжении всего один-единственный выстрел, я решила не полагаться на волю случая. Если я хочу добиться успеха в обольщении Оливера Вендта, то лучше выставить тяжелую артиллерию. Поэтому я выдвинула на первый план свое немногочисленное барахло.
Несмотря на то, что я отродясь не была великой швеей (не состояла даже в первой пятерке тысяч), я все же как-то умудрилась залатать разорвавшееся по шву черное платьице от Карен Миллен. Вдохновленная успехами в осуществлении столь трудной задачи, я решаю не останавливаться на достигнутом. В конце концов, если это платье выглядит так сексуально при длине чуть выше колена, то можно себе представить, какого эффекта я добьюсь, если подошью его еще на несколько сантиметров. Это уже будет что-то вроде Версаче. И уж конечно, я задам жару самой Лиз Херли. Для завершения общей картины надеваю высоченные шпильки – чтобы казаться выше, чулки – чтобы ноги выглядели стройнее, и бюстгальтер нового поколения – для поднятия груди. Затем я начесываю волосы – чтобы они смотрелись пышнее, накладываю на веки золотистые тени с блестками – чтобы подчеркнуть цвет глаз, и подкрашиваю скулы румянами. В общем, я не столько одета, сколько вооружена до зубов. Он явно не сможет не оценить моего природного очарования.
Однако какой бы выразительной теперь ни была моя наружность (выразительной в стиле канала MTV), в метро я привлекаю к себе несколько больше внимания, чем мне хотелось бы. На платформе меня буквально преследует эмигрант-индус, решивший впаять мне свой проездной, – прыгая вокруг меня, он орет на все метро: «У-у-у! Девочка, ты шикарно выглядишь!» Разумеется, я добивалась совсем не такой реакции на свою внешность.
В своем черном пальто, застегнутом на все пуговицы, я стою возле станции метро «Грин-парк» и чувствую себя вовсе не в своей тарелке. В сравнении с истерией, сопутствовавшей лихорадочным сборам – выщипыванию бровей, глажке, сушке волос феном, – теперешнее состояние скорее похоже на упадок душевных сил.
На часах семь, и я направляюсь в сторону отеля «Ритц».
Из холода и сырости темного парка я ступаю на порог и иду мимо целой армии швейцаров, облаченных в украшенные бронзовыми пуговицами и жесткими эполетами ливреи, мимо коридорных в шапочках-таблетках, мимо дежурных в утренней униформе.
Первое, что бросается в глаза, – обилие позолоты вокруг. Позолота и свет. Он отражается в зеркалах, пляшет в хрустальных канделябрах, мерцает на золоченых поверхностях. Я ослеплена этим пышным сиянием настолько, что на минутку прислоняюсь, как пьяная, к стойке дежурного – чтобы перевести дух и дать глазам привыкнуть.
Второе, что я замечаю, – невероятную грандиозность интерьера – наступательную неуязвимую мощь заполонившего собой все пространство орнамента в стиле рококо. Пухленькие розовощекие херувимы резвятся в синих небесах среди кремовых облачков – ну ни дать ни взять юные отпрыски консерваторов, разгулявшиеся на партийной вечеринке. Бархатные диваны и кресла в стиле Людовика XIV переливаются в свете сияющих канделябров. Здесь царит дух самонадеянности и спеси. Из соседнего зала доносятся ненавязчивые звуки фортепьяно. «Ну разве не романтично?» – тихо вопрошают они. Романтично.
И тут я замечаю кое-что еще. Такое впечатление, что над отелем «Ритц» сила тяготения довлеет сильнее, чем где-либо. Здесь все двигаются чуть медленнее, чем нормальные люди. Я наблюдаю за блондинкой, сидящей за маленьким столиком в углу. На ней черное вечернее платье с оголенными плечами и всего одно украшение – нитка жемчуга. Ей может быть двадцать пять, тридцать пять или все сорок. Она увлечена беседой с элегантным мужчиной лет пятидесяти, который может приходиться ей как отцом, так и мужем или любовником. Он держит ее крошечную, инкрустированную бирюзой сумочку от «Тиффани», которая словно плавает между его рукой и ее. Она улыбается. И он улыбается. Она открывает сумочку и смеется, прежде чем закрыть ее снова, и они обмениваются понимающими взглядами. В их движениях нет никакой спешки или импульсивности, они все делают, словно в замедленной съемке, словно приняли какое-то средство, гораздо более сильное, чем прозак или валиум. Сама атмосфера роскоши и изобилия словно выкладывает их жизни на чистый лист дорогой бумаги.
Постепенно я прихожу к выводу, что вокруг меня, на этих плюшевых изумрудных сиденьях, разыгрываются самые жизнеопределяющие сцены – здесь делают предложения, отмечают годовщины, изменяют супругам. Так что же удивляться, что все здесь двигаются так медленно?!
А я стою и наблюдаю, готовая вступить в этот клуб для избранных и поучаствовать в своей собственной жизнеопределяющей сцене.
Я замечаю его раньше, чем он меня. Он сидит в одиночестве за маленьким круглым столиком в вестибюле, пьет пиво из высокого бокала и неуклюже поправляет галстук. Могу поклясться, что он носил его еще в школе, – я определила это по дурацкому сочетанию цветов. И в этот момент я с ужасом и каким-то щемящим покалыванием под ложечкой вдруг осознаю, что совершила чудовищную ошибку.
Секс
Осознанно или нет, мужчины и женщины идут па любые хитрости и уловки, чтобы привлечь внимание друг друга, но горькая правда заключается в том, что женщины почти всегда делают это с гораздо меньшим благоразумием и осторожностью, чем мужчины. Часто бывает так, что, пытаясь воспользоваться данными им от природы преимуществами, они разрушают всякую надежду на элегантность. Так называемый, сексуальный стиль далек от истинной элегантности и подходит лить для женщины-вамп из гангстерского боевика, или для комичного стрип-шоу.
О мужских пристрастиях в области моды сложилась похоже, целая мифология, а результат ее таков, что многие молодые женщины, нарочно одевающиеся так, чтобы вызвать восхищение представителей противоположного пола, часто внушают лишь изумление.
Чтобы раз и навсегда отделить правду от вымысла, могу перечислишь, что является по-настоящему привлекательным для мужчин:
• юбка нормальной длины, тонкая талия, длинные ноги;
• одежда модная, но не авангардная – мужчины следят за направлениями моды пристальнее, чем вы думаете;
• меха и вообще роскошный вид;
• почти все оттенки голубого, белый, светло– и темно-серый – некоторые мужчины не любят видеть своих жен в черном, другие, наоборот, обожают;
• духи – только современным мужчинам больше нравятся более легкие духи, чем те, что правились их отцам, они предпочитают более тонкие, сложные ароматы.
Что мужчины, как им самим кажется, любят (но только не в жизни, а в кино):
• откровенно обтягивающие юбки и агрессивно выставляемую грудь;
• накладные ресницы;
• белье в стиле «роковая женщина»;
• мускусные восточные ароматы;
• высокие шпильки;
• километры черных кружев и красных шифоновых оборок.
Короче говоря, мужчинам приятно, когда им завидуют, по при этом им неприятно слитком выделяться, казаться чересчур заметными. И особенно неприемлема для них вульгарность в любимой женщине.
Я звоню из дамской туалетной комнаты. На другом конце провода мне отвечает встревоженная Риа:
– Луиза? Что случилось? Где ты находишься?
– Риа, Риа… Я совершила ошибку, ужасную ошибку! – Сдавленные рыдания мешают мне говорить.
– Успокойся, детка. Ты где сейчас?
– В отеле «Ритц».
– Этот подлец тебя продинамил? Да?
– Нет, нет, он здесь, только… дело не в нем. – Я буквально задыхаюсь от стыда. – Дело во мне… Это я оказалась не права.
– Не права? Ты о чем?
– Я выгляжу как дешевая девка! Я надела свое платье от Карен Миллен!
– Ну и что? Что же в этом плохого?
– Я… подкоротила его, Риа!
– Подкоротила? На сколько? На пять сантиметров?
– Да какие там пять! На двадцать пять не хочешь?!
Засим следует долгая пауза.
– Ох, Луиза!.. – Я представляю, как она качает в этот момент головой.
– Риа, ты должна помочь мне! – умоляюще кричу я в трубку. – Он для меня все, он моя судьба! Но я не могу пойти ужинать с ним в «Ритц» в таком виде!
Она вздыхает.
– Хорошо. Оставайся там, где ты есть. То есть нет, конечно, выйди, поговори с ним, ведь невежливо заставлять его ждать. Только ни в коем случае не снимай пальто! А я уже еду. – И она вешает трубку.
Когда я возвращаюсь в вестибюль, он все еще там. Он встает мне навстречу, придерживая рукой галстук, словно боится, что тот упадет в вазочку с солеными орешками. Я улыбаюсь какой-то застывшей мертвенной улыбкой, отчаянно стягиваю на груди пальто и смеюсь, как гиена.
– Простите, я опоздала… Просто мне надо было… надо было…
– Ничего страшного. – Оливер улыбается и придвигает для меня зеленое бархатное кресло. – Пожалуйста. – И он подходит ко мне со спины. – Помочь вам снять пальто?
Я дергаюсь как ошпаренная и чуть ли не кричу:
– Нет, нет! – Потом, видя на его лице выражение изумления, снова выдавливаю из себя мертвенную улыбку и, собрав в голосе всю нежность, объясняю: – Просто я так ужасно замерзла. – И бухаюсь в кресло как мешок.
Он делает знак официанту. «Веди себя нормально! Ве-ди се-бя нор-маль-но! Возьми себя в руки!» – мысленно твержу я себе.
Это мне удается. Я немного успокаиваюсь. В конце концов, можно сыграть и на этом. Ведь он не знает, что у меня под пальто – может, я одета в роскошное платье от «Диора» и усыпана бриллиантами. В общем, с этого момента я начинаю вести себя, как та блондинка с сумочкой от «Тиффани».
– Что мадемуазель желает? – воркующим голосом спрашивает официант.
Я распрямляю плечи и сажусь, элегантно закинув ногу на ногу.
– Будьте любезны, мне, пожалуйста, бокал шабли.
Оливер улыбается.
– Бокал шабли для дамы и еще одну порцию «Хейнекен» для меня, – распоряжается он.
– Хорошо, сэр. – И официант растворяется в позолоченном пространстве.
Оливер смотрит на меня с восхищением и снова поправляет галстук.
– Мне кажется, сегодня у нас будет хороший вечер. Признаться, у меня поначалу были сомнения относительно заведения такого типа, ведь я в общем-то не из тех, кто носит костюмы и галстуки. Но скажу вам честно, мне понравилась здешняя атмосфера и люди, мне нравится, как они выглядят. Наверное, я на самом деле тайный сноб. – Он смеется.
Я тоже весело смеюсь, борясь с отчаянным желанием разрыдаться.
– А кто не сноб? – легко поддерживаю я беседу, мысленно внушая себе: «Я светская дама, я светская дама». – Мне тоже нравится «Ритц». Здесь так спокойно.
Он внимательно разглядывает меня.
– А я думал, вы никогда не бывали здесь раньше.
Продолжая изображать из себя светскую даму, отвечаю:
– Э-э, да… Но теперь, когда я пришла сюда, я нахожу это место приятным. И потом, здесь все так благопристойно. Благопристойность часто остается недооцененной, вы не находите? – То, что я говорю, напоминает реплики чопорных персонажей из пьес Оскара Уайльда.
– Весьма справедливо подмечено. – Оливер придвигает ко мне вазочку с орешками.
Я отказываюсь мягким жестом. Светские дамы с сумочками от «Тиффани» не нуждаются в жареном арахисе, ибо на обед они, несомненно, отведали сандвичей с лососиной.
Между нами возникает затяжная неловкая пауза. Если не знаешь, как выйти из положения, задай вопрос.
– Как у вас прошел день? – спрашиваю я, чтобы избежать дальнейших метафизических дискуссий на тему добродетели и благопристойности.
– Сегодня на работе ко мне все цеплялись из-за того, что я пришел в костюме. – Он улыбается. – Интересовались, кого это я собрался соблазнить.
Сердце мое отчаянно колотится.
– И что вы им сказали?
– Я сказал им, что у меня свидание в «Ритце» и что если они ничего не понимают в костюмах и галстуках, то лучше пусть отстанут от меня. Разумеется, они все равно целый день бегали за мной, пытаясь выспросить ваше имя.
У меня внезапная паника.
– И вы назвали им его?
Он потягивает свое пиво.
– Ну, не знаю, как вы, но я, например, действительно считаю, что благопристойность сильно недооценивается в наши дни. Кроме того, я решил, что девушка с такими изысканными манерами, как у вас, не должна быть раскрыта так легко.
Мне хочется сообщить ему, что далеко не все мои манеры так уж изысканны, но вместо этого я просто делаю глоток своего шабли. И тут я замечаю, как мимо нас торопливо чешет Риа, с многозначительным видом таращась на меня. Армия спасения прибыла!
Я вскакиваю.
– Вы извините меня? Я ненадолго.
– Э-э, конечно… С вами все в порядке?
– О да! Абсолютно! Здесь очень тепло, и я теперь уже согрелась, поэтому хочу пойти сдать пальто.
Я улыбаюсь и лечу в дамскую комнату, где, прислонившись к раковине, стоит Риа, пытаясь отдышаться.
– Ой, прости, я неслась бегом всю дорогу, – говорит она, тяжело дыша и обмахивая лицо ладонью. – А он вроде симпатичный. Как там у вас дела?
– Ты знаешь, отлично. А вообще-то не могу сказать.
– Хм… Может быть, тебе не стоит так нервничать? Ладно, давай посмотрим, что там у тебя, – вздыхая, говорит она.
Я распахиваю пальто и оглядываюсь, как карманная воровка, в воскресный день вышедшая потолкаться в толпе. Риа отшатывается и на мгновение замирает, потом, глядя на меня в упор, строго говорит:
– Только хочу предупредить тебя, что никогда не делала этого раньше и не буду делать, повторяю: не буду делать больше никогда! Ладно, – сердито продолжает она. – Здесь есть только один выход – поменяться. Снимай свою «завлекалку»!
И она начинает раздеваться. Пожилая смотрительница дамской комнаты ничуть не смущена странностью происходящего. Риа приехала сюда прямо с работы. Мое сердце буквально уходит в пятки при виде ее строгой черной юбки от Сони Нутталь и облегающей габардиновой кофточки. Зато она приходит в еще больший ужас, когда я вручаю ей свое доморощенное мини, и начисто отказывается надеть его при каких бы то ни было обстоятельствах.
– Если я погибну в автокатастрофе, то пусть уж лучше люди обнаружат у меня под пальто одно белье, – решительно заявляет она, свертывая мое платье и убирая его в сумочку.
Через три минуты из очаровательной сказочной нищенки я превращаюсь в настоящую живую светскую даму. Юбка, поначалу расстроившая меня своей «кондовой» простотой, сидит на мне идеально, точно по фигуре. А облегающая кофточка с классическим вырезом-лодочкой сексуально подчеркивает нежный цвет моих плеч.
Риа придирчиво разглядывает меня.
– Вот, возьми. – Она протягивает мне носовой платок. – Сотри свою губную помаду. Да скорее же!
Потом она тщательно стирает с моих век золотистые тени.
– Ну и посмотри теперь на мое лицо! Оно бледное и блеклое! – протестую я.
– Молчи!
Она достает из сумочки нежно-розовую помаду и красит мне губы. К моему величайшему удивлению, я теперь выгляжу гораздо моложе. А тем временем Риа смачивает руки водой и начинает приглаживать мне волосы. Я с ужасом наблюдаю, как за какие-то тридцать секунд она уничтожает все, что я в течение сорока пяти минут городила при помощи фена и лаков. Но когда она наконец расправляет мои волосы в аккуратный гладкий шарик, я обнаруживаю, что без этой взбитой, начесанной дыбом гривы смотрюсь куда более благородно.
– Так, что еще? – Она оглядывает меня с головы до ног. – Вот это надо снять. – Она освобождает меня от ожерелья с блестящими висюльками и таких же сережек и вместо этого застегивает у меня на руке свой серебряный браслетик от «Георг Дженсен».
– Ну вот, порядок! – Отступив назад и разглядывая плоды своих трудов, она натягивает пальто. – Запомни: ты женщина, а не кукла Барби. Пусть этот случай послужит тебе уроком. А теперь иди быстрее туда, иначе он подумает, что ты наркоманка.
Я обнимаю ее и насильно впихиваю ей в руку двадцатку на такси.
– Риа, я не знаю, как тебя благодарить! Ты такая добрая, такая чудесная! Ты сотворила настоящее чудо!
Она подталкивает меня к двери.
– Только ради тебя, Луиза. И запомни: мы никогда в жизни больше не будем говорить об этом.
Наконец почти через час после того, как приехала, я все же могу позволить себе сдать пальто. Пожилая гардеробщица протягивает мне номерок и, наклонившись ко мне, шепотом говорит:
– Вот это настоящая подруга!
Сказочным образом преображенная, я гордо направляюсь в зал и снова усаживаюсь рядышком с мужчиной своей мечты. Только теперь со мной творится что-то странное. Одежда делает женщину, и одежда подруги определенно что-то поменяла во мне. Я стала более уязвимой, словно меня выставили напоказ. Нет больше ни пышной прически, ни сексуальных завитушек, ни театрального макияжа, за которыми можно было бы спрятаться.
Оливер тоже кажется мне теперь другим. В мое отсутствие он заказал себе еще пива и курит, теребя в руках зажигалку.
– Вы выглядите потрясающе. Я рад, что вы все-таки решили снять пальто.
Он улыбается, и я вдруг понимаю, что ему приятно находиться рядом со мной. Тем не менее его следующий вопрос застает меня врасплох.
– Можно мне спросить у вас кое-что?
– Конечно.
– Вы замужем?
Да, вот уж поистине сила тяжести действует сильнее над отелем «Ритц».
– Да. – Я чувствую себя как в воду опущенная. Еще бы – ведь я представлялась молодой одинокой женщиной. – Но мы сейчас разводимся.
Он изучает меня внимательным взглядом.
– Но что же случилось?
– Да ничего не случилось. – Мне совершенно не хочется шагать по этой улице. – Просто не ужились.
Всякая надежда на сексуальную игривость моментально улетучивается. Тяжелое, неловкое облако серьезности опускается на нас.
– И чего же вы хотите от меня? – спрашивает он. И по сей день я с содроганием вспоминаю, что ответила тогда.
Глядя на него, сидящего с сигаретой во рту в уютном кресле в отеле «Ритц», я перебираю в памяти все моменты, когда слонялась по пустому театру в надежде наткнуться на него и думала, что он мечтает о том же.
– Поиграть, – говорю я. Мой ответ звучит убого и жалобно, поэтому я улыбаюсь и пытаюсь как-то оживить его: – Ну, знаете, как ребенок… Просто поиграть, позабавиться.
Оливер смотрит на меня очень серьезно, совсем не как ребенок, вздумавший поиграть.
– Понятно, – говорит он наконец и снова откидывается на спинку кресла.
Я актриса. Меня назначили на роль любовницы, но у режиссера пока нет убежденности.
– Я жил с одной женщиной семь лет, – начинает Оливер.
У меня возникает ощущение, будто я стремительно лечу в пропасть. Вовсе не таким я представляла себе этот разговор все долгие месяцы моей одержимой страсти. Похоже, яркий, романтический, волшебный вечер отменяется. Судя по всему, нас ждет обмен исповедями о своих «бывших». Мы почти поженились.
Он постукивает по столу пачкой «Мальборо».
– Вы не против, если я закурю?
Кивком показываю ему, что не возражаю. В конце концов, он уже и так давно курит.
– Она забеременела, но потеряла ребенка. – Он делает знак официанту. – Хотите еще чего-нибудь выпить?
Я перевожу взгляд на свой почти полный бокал шабли.
– Нет. Спасибо.
– Пожалуйста, еще «Хейнекен», – заказывает Оливер. – И виски с содовой.
Официант кивает и снова исчезает.
– Ее звали Анджела. Она была просто удивительная женщина.
С этого момента все заканчивается. Даже не успев начаться.
Он курит, пьет и рассказывает мне о том, каким совершенством была Анджела, какой она была храброй и благородной. Он показывает мне зажигалку, которую она подарила ему однажды на Рождество, и даже заставляет меня подержать ее в руке, чтобы убедиться, какая она тяжеленькая. Он рассказывает мне о том, как трудно платить сразу за два жилья – за их бывший дом, где она осталась, и за съемную квартиру, куда он переехал. А еще о том, как она критиковала его за пьянство и называла его алкоголиком, хотя сам он считает, что это всего лишь обыкновенная начальная стадия.
Я улыбаюсь и киваю, теребя браслетик на запястье. И среди золоченого великолепия самого прославленного в мире отеля, безупречно одетая, красиво причесанная, стройная и изящная, как никогда, я вдруг наконец понимаю, что не получу того, чего хочу. Я осознаю, что меня не ждет утешение в трепетных, сметающих все на своем пути отношениях с Оливером Вендтом. И даже вид светской дамы не может защитить меня от грубой реальности, откровенно маячащей передо мной. Я ушла от мужа, и возвращаться теперь слишком поздно. Вечером я поеду домой, а завтра наступит безрадостное утро, и ничто на свете не сможет утешить или увлечь меня.
Я одинока. Я жила, страшась именно этого момента, и вот он наступил – такой же холодный и сухой, как надпись, накарябанная в рабочем ежедневнике:
Пятница, 18 марта, 20.21 – Ты понимаешь, что одинока. В самом деле одинока.
Вопрос в том, что произойдет в 20.22.
И возможно, впервые за все время с тех пор, как я положила на Оливера Вендта глаз, я вижу его в истинном свете. У него есть брюшко. Под глазами обширные темные круги. Он курит сигареты одну за одной и без конца заказывает спиртное. Но самое главное – он сидит рядом с прелестной женщиной и рассказывает ей о ком-то там еще, кто бросил его четыре года назад.
Я не могу не улыбнуться.
Пятница, 18 марта, 20.22 – Ты понимаешь, что лучше бросить это. В самом деле, бросить.
Видимо, это как раз и есть то, что принято называть моментом озарения. Моя бабушка любила утешать мою овдовевшую тетю словами: «Лучше быть в одиночестве, чем в худой компании». Меня эта фраза всегда ужасно пугала. Но сегодня она обрела для меня вполне реальный смысл.
Через некоторое время я встаю, протягиваю Оливеру руку и благодарю его за то, что он так любезно согласился встретиться со мной.
– Но я думал… – мямлит он, тоже поднимаясь. – Я думал, что мы действительно поужинаем вместе… узнаем друг друга получше.
– Вы же любите Анджелу, – напоминаю ему я. Он, похоже, искренне потрясен, услышав такое,
– Нет! Вовсе нет! Я вам точно говорю!.. Нет, то есть я, конечно, всегда любил ее и буду любить…
Я перебиваю его:
– Так вот, по такому случаю я хотела бы поужинать одна.
Он стоит передо мной, слегка покачиваясь, и я вдруг понимаю, что он пьян.
– Я совершил ошибку, – говорит он, хлопая глазами. – Я-я… облажался!.. Да?
Я не знаю, что сказать и как поступить. Вид у него жалкий и убогий.
– Вам нужно такси? – спокойно спрашиваю я.
– Да, да! Думаю, это как раз сейчас нужно! – мямлит он, безуспешно нащупывая вокруг себя пальто, которое не принес, и не находя в себе сил посмотреть мне в глаза.
Мы выходим на улицу, швейцар взмахом руки подзывает черное такси и открывает для него дверцу. Оливер Вендт стоит передо мной покачиваясь и вдруг хрипло говорит:
– Поцелуй меня.
Вот они, слова, о которых я столько мечтала. Внутри у меня все цепенеет. И вдруг механически, совершенно не думая, я подставляю ему свою щеку. Он тупо моргает, явно сбитый с толку таким же ответным требованием, однако целует меня шершавыми пересохшими губами. Потом он буквально заваливается в такси, и швейцар захлопывает за ним дверцу. Я смотрю вслед исчезающей во мгле машине.
Медленно бреду обратно. Вовсе не такими были мои планы. «Что же теперь делать?» – думаю я, стоя посреди вестибюля. Может, получить пальто и уехать?
Как бы поступила в таком случае состоятельная женщина?
Метрдотель встречает меня улыбкой. – Добрый вечер, мадам.
– Добрый вечер.
– Столик на одну персону? – спрашивает он с таким видом, словно это самая что ни на есть естественная вещь на свете.
– Да, пожалуйста, – говорю я. – Столик на одну персону.
Загар
Прежде всего, я искрение надеюсь, что нет никакой необходимости предостерегать вас относительно опасности длительного пребывания на солнце, кстати, портящего цвет лица, к тому же мне с трудом верится, что мой совет, разубедит вас, особенно если вы твердо решили провести летний отпуск, усердно превращая себя в пережаренную на сковородке булочку. Были времена, когда считалось просто невозможным вернуться из отпуска без хорошего, основательного загара, вызывающего зависть всех ваших несчастных друзей, обреченных провести летние месяцы в городе. Но в наши дни, когда развитие туризма, сделало доступными самые жаркие солнечные страны, загорелая кожа больше не считается чем-то уникальным и редким.
Если слегка загорелое лицо оставляет приятное впечатление здоровья, то обгоревшая кожа выглядит далеко не элегантной и даже старой. Чтобы загар был привлекательным, его следует подчеркивать – глубоким декольте и яркими однотонными вещами (особенно голубыми, белыми и желтыми). Обычно более сдержанная в цветовом отношении городская одежда делает любую загорелую красавицу скорее похожей на малокровную африканку, и тут, уж, конечно, даже отдаленно не идет речь о таком понятии, как элегантность.
В жизни каждой женщины наступает момент, когда она готова, что называется, сняться с якоря.
Неудачное приключение с Оливером Вендтом сыграло свою роль. Но дело не только в нем. С тех пор прошло две недели, и я наконец получила почтовое уведомление о состоявшемся разводе – сухое и безликое, как счет за газ. Послание это более чем красноречиво объясняет, что я свободна и одинока. То есть не жду чьих-то телефонных звонков, не привязана ни к кому и ни к чему, даже к былым связующим нитям или к надеждам на какой-то проблеск в будущем. И теперь, когда в фокусе оказались только я и моя жизнь, мне становится ясно, что мое время в театре «Феникс» тоже подходит к концу.
Когда-то я считала эту работу раем. Я начинала билетером и, выйдя замуж, подрабатывала даже по выходным себе на карманные расходы. Теперь я старший менеджер по продажам. Не стану отрицать, что, если бы дела с мистером Вендтом обернулись иначе, я могла бы до сих пор с дурацкой улыбочкой на лице радостно сочинять отчеты по продажам билетов, но теперь, когда мысль о том, что я могу столкнуться с ним где-нибудь в коридоре, больше не наполняет меня трепетом, я вынуждена сосредоточиться только на имеющейся работе. А она скучна.
– Я подумываю о карьере, – говорю я Колину как-то за обедом.
– Вот как? Интересно, какой же – пожарного или полицейского?
– Нет. В «Роял-опера-хаус» есть место в плановом отделе. – И после некоторого колебания сообщаю: – Вообще-то я уже подала заявку, и на следующей неделе у меня собеседование.
Я жадно жду ответа Колина – в конце концов мы проработали вместе столько лет. Но он только устало вздыхает.
– Звучит красиво, Узи. Расскажешь потом, чем кончилось.
Он гоняет вилкой по тарелке остатки рыбной запеканки. Происходит явно что-то не то. Я ждала совсем другой реакции, думала, он будет разочарован или даже разозлится, но была совершенно не готова встретить с его стороны такое полное отсутствие интереса.
– Кол, ты сегодня какой-то рассеянный. У тебя все в порядке? – спрашиваю я.
Он грустно качает головой.
– Боюсь, с этим ничего не поделаешь.
– Ничего не поделаешь с чем? – напираю я.
Он смотрит на меня, и на его лице самое печальное и безрадостное выражение, какое я когда-либо видела.
– Эта история, Узи, стара как мир. Я влюбился.
Я смеюсь с облегчением.
– Так это же прекрасно! Ты должен быть на седьмом небе от счастья! Разве не так?
Он отодвигает тарелку с еще более подавленным видом.
