Текст книги "И жизнь подскажет…"

Автор книги: Кетлин О'Брайен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Хилари думала, что будет чувствовать себя глупо. Полосатые гетры и юбка с оборками – а она ведь уже не девочка!

Однако вечеринка удалась на славу. Парень, готовивший коктейли, подмешал Хилари в кока-колу столько рома, что назавтра у нее, несомненно, будет раскалываться голова; но сегодня она веселилась от души. Да и можно ли не веселиться, когда под звуки старого доброго рок-н-ролла ноги сами пускаются в пляс?

Тяжелый день заканчивался как нельзя лучше. Слезы Терри давно высохли. Все горести остались позади, и теперь она с радостным нетерпением смотрела в будущее. И сама Хилари почти не вспоминала о неприятной беседе с Коннером Сент-Джорджем. Он смотрел на нее так, словно съесть хотел! Что ж, пусть злится на здоровье. Поразмыслить о невзгодах кузины она успеет и завтра.

Хилари мысленно благословила того шалопая, что подмешал в кока-колу ром. Панацея от всех невзгод! Еще бокал – и можно, пожалуй, идти танцевать с друзьями сестренки, забыв, что по сравнению с этими юнцами она – почти старуха!

Почему бы и нет? Терри будет только рада. Ведь это она достала старые рок-н-ролльные записи и уговорила всех – и свою старшую сестру тоже! – одеться в стиле пятидесятых годов. И сама больше всех радовалась собственной затее. А ради того, чтобы сестра была довольна и счастлива, Хилари была готова, как говорится, хоть под колеса.

В дверях появилась Терри с подносом кукурузных хлопьев. Личико ее светилось улыбкой, и на глазах у Хилари вдруг заблестели слезы. За последний год ей не раз казалось, что Терри никогда больше не улыбнется. Она обняла сестренку и чмокнула в нос.

– Знаешь что, малышка? Я тебя очень люблю!

– Знаю, – ответила Терри, отставляя поднос, и обняла Хилари. – Я тоже. Но тебе придется остаться здесь и зарабатывать деньги, чтобы платить за мое образование.

– Да, но я буду по тебе скучать. – На глазах снова заблестели слезы. Нет, больше пить нельзя! – Ужасно скучать!

Личико Терри вмиг посерьезнело.

– Хилари, не бойся за меня.

Взгляды обеих сестер невольно метнулись к запястью Терри. Там, на загорелой девичьей коже, белели два узких бледных шрама – следы неудавшегося самоубийства, предпринятого год назад.

Терри подняла глаза первой.

– Со мной все будет в порядке, – твердо пообещала она и опустила закатанный рукав. – Вот увидишь! Буду бегать на свидания. Вступлю во все студенческие общества, какие только имеются. Начну болеть за нашу футбольную команду. Может быть, даже наловчусь играть сама…

– И учиться будешь как следует, – заметила Хилари, тщетно стараясь спрятать улыбку.

– И учиться, – скорчив гримаску, протянула Терри. – Если останется время!

Хилари покачала головой, но промолчала.

За кухонной дверью кто-то снова включил магнитофон, и в теплом осеннем воздухе зазвучал голос раннего Элвиса. Не особенно-то тут поболтаешь!

Хилари закатила глаза и издала стон. Кто-то до отказа повернул ручку громкости – значит, завтра придется объясняться с соседями.

Но зато сегодня весело! Она выглянула во двор, где друзья и подруги сестры, собравшись в кружок, отплясывали кто во что горазд. Весь прошедший год эти ребята поддерживали Терри: звонили ей, писали письма, даже приезжали из колледжа ее навестить. И вот теперь, когда она, пропустив год, возвращается к учебе, они искренне радуются за нее.

Хилари была очень благодарна студентам. Они помогли ее сестре в беде. Пусть немного, но помогли.

Но что-то будет дальше? Сердце ее сжималось от беспокойства. Хотелось прижать Терри к себе и никуда не отпускать. Но вместо этого она взяла со стола корзину конфет и протянула сестре.

– Иди, накорми страждущих!

Но у «страждущих» были на уме иные развлечения.

– Внимание все! – объявил один молодой человек, когда музыка смолкла. – А теперь играем в побег из тюрьмы!

Решение было встречено радостными возгласами и аплодисментами. Двое ребят откопали где-то на кухне шест от половой щетки. Сейчас он изображал тюремный замок. Парни стояли, держа шест на уровне груди, остальные выстроились в шеренгу. Каждому по очереди полагалось, встав на колени и сложив руки за спиной, сшибать «засов» головой. В воздухе зазвучали энергичные звуки «Тюремного рока».

Терри отставила поднос и встала в конец шеренги.

– А ты, Хилари? – окликнула она сестру. – Давай, давай, не отлынивай! Посмотрим, чему ты научилась на занятиях по аэробике!

Хилари, смеясь, попятилась.

– Ну нет!

– Пожалуйста! – просила ее Терри. – Это же так весело!

Другие ребята присоединились к ее просьбам.

Сопротивляться было невозможно. Кто-то забрал у нее корзину конфет, еще кто-то мягко, но решительно вытолкнул на середину. Хилари, смеясь, отбивалась, но протесты ее становились все слабее и слабее. «Тюремщики», держащие «засов», глядя на нее, улыбались во весь рот. Кто-то подтолкнул ее к «засову», и… в этот миг сквозь грохот музыки прорвался звонок в дверь.

Слава Богу! Спасена!

– Я открою! – крикнул заводила и поспешил к дверям. – А ты, Хилари, не теряй времени!

Хилари оставалось только смириться со своей участью. Первые несколько усилий дались легко, дальше стало труднее. «Засов» поддавался толчкам, но до успеха было еще далеко. Хилари охватил азарт – теперь она ни за что бы не согласилась отступить. Осталось совсем чуть-чуть! Зрители кричали и поощрительно хлопали в ладоши. Она снова вздернула голову, готовясь к последнему рывку…

И в этот миг заметила, что к толпе присоединился новый зритель. Сначала Хилари увидела только серые брюки; подняв голову, она с ужасом заметила знакомую улыбку и ямочки на щеках.

На сей раз Коннер Сент-Джордж не ограничился вежливой улыбкой. Он хохотал, держась за бока.

Хилари встретила взгляд его смеющихся голубых глаз. Ноги у нее подкосились, и девушка плюхнулась на пол.

Коннер понимал, что смеяться в такой момент нехорошо. Но сохранять серьезность оказалось выше его сил. Он надеялся только, что его хохот потонет в общем веселье.

Кто бы мог поверить, что эта девушка, такая серьезная и строгая днем, вечером способна дурачиться, как школьница? Он-то принял ее за типичную деловую женщину, спокойную, собранную и холодную как ледышка. Но теперь, в коротенькой, высоко задравшейся при падении юбочке, со смешным хвостом на голове, смущенная, раскрасневшаяся, Хилари казалась совершенно другим человеком.

Вот она поднялась на колени, одернула юбку и смерила Коннера таким убийственным взглядом, словно он лично изобрел земное тяготение. Зеленые глаза гневно сверкнули… Нет, это та же самая Хилари Ферфакс. Огонь и лед. Похоже, ей не слишком-то нравится, когда над ней смеются!

Коннер протянул руку, тщетно стараясь убрать с лица улыбку.

– Простите, что прерываю вашу забаву, – произнес он так серьезно, как только мог. – Но я завтра уезжаю в Северную Каролину, поэтому хотел бы переговорить с вами сегодня.

От него не укрылось, как она приводила себя в порядок. Несколько взмахов ресниц – и исчез гневный блеск в зеленых глазах. Несколько глубоких вдохов – и пропали со щек красные пятна. С выражением холодной вежливости Хилари, опершись на его руку, поднялась с пола и тут же ее выпустила. Не грубо, но вполне однозначно. Похоже, в десятку лучших друзей мисс Ферфакс ему не попасть.

– Хорошо, мистер Сент-Джордж, – ответила она. Обычно таким тоном разговаривают дамы, одетые в строгий деловой костюм. – Пойдемте в дом, там и поговорим.

Коннер следовал за Хилари по пятам. Девушка чувствовала, как сверлит спину его пристальный взгляд. Наконец они вошли в гостиную. Обставляя ее, Хилари отдала дань романтической стороне своей натуры: кружевные занавески на окнах, сосновая мебель в стиле первых поселенцев, диван с розовыми подушками и всюду – свежие цветы.

Она не сомневалась, что этот интерьер покажется Коннеру отвратительно слащавым. Сам-то он, несомненно, приверженец минимализма, любитель стали, хрома, электроники и абстрактной живописи. Словом, человек, созданный для одиночества.

Хилари, не останавливаясь, прошла через гостиную и повела незваного гостя к себе в кабинет – единственное помещение в доме, более или менее подходящее для делового разговора. Но Коннер не спешил, остановившись перед одной из фотографий на стене: с большого цветного снимка улыбалась маленькая девочка – сама Хилари в свой четвертый день рождения.

Сентиментальный снимок был выдержан в мягких, чуть размытых тонах. Девочка стояла по пояс в траве; желтое праздничное платьице и золотисто-рыжие волосы развевались на ветру. Она смотрела прямо в камеру широко открытыми, доверчивыми глазами. В то счастливое время, когда мама с папой еще любили друг друга, Хилари умела доверять людям…

– Прелесть, – тихо произнес Коннер, не отрывая глаз от снимка. Ямочки на щеках мелькнули и пропали, словно он испытал какое-то интимное чувство, которым не хотел делиться с миром. – Какая прелесть!

– Все четырехлетние дети прелестны, – холодно отозвалась Хилари, стоя у двери и ожидая, когда он войдет. – Закон природы.

Кажется, он рассмеялся, но так коротко и тихо, что это могло и почудиться.

Окна кабинета выходили во внутренний дворик. Вечеринка была в полном разгаре, и веселые звуки рок-н-ролла проникали даже сквозь стекло. Хилари села за стол и предложила Коннеру кресло в углу.

– Итак, о чем вы хотели со мной поговорить?

Прежде чем ответить, он поудобнее устроился в кресле, окинул взором сперва кабинет, а затем и его хозяйку. Хилари мысленно поблагодарила Бога за то, что по крайней мере кабинет выглядит по-деловому.

Молчание длилось не меньше минуты; наконец Коннер заговорил.

– На прошлой неделе, – начал он сухо и напряженно, словно сама необходимость говорить об этом ему претила, – Марлин пригрозила покончить жизнь самоубийством.

Хилари окаменела. Несколько мгновений она молча смотрела на Коннера; в глаза, как часто бывает в моменты шока, бросались какие-то незначительные детали. Например, седина на висках. Не рано ли он начал седеть? Сколько ему лет? Марлин что-то об этом писала – кажется, тридцать три…

Но дело не в этом. Он только что сказал… Хилари попыталась собрать воедино бешено скачущие мысли.

– Нет! Не может быть! – воскликнула она, словно желая уничтожить только что прозвучавшие слова. Верно, после гибели мужа Марлин впала в депрессию, но в ее письмах не было ни слова о самоубийстве, ни малейшего намека на это!

– Вы так думаете? – Он наклонился вперед, так что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга. – Однако это правда.

– П-почему? – с трудом прошептала Хилари. Ей вдруг стало трудно дышать. Этого не может быть! Всего две недели назад она получила письмо от кузины… – Когда?

– Около десяти дней назад. – Не отвечая на первый вопрос, он откинулся в кресле и провел рукой по волосам – первый признак нервозности, замеченный ею у Коннера Сент-Джорджа. – Не думаю, что она говорила серьезно, но все же…

– Все же?! – хрипло повторила Хилари и, прочистив горло, продолжала: – Угроза самоубийством дело нешуточное! Это всегда… – ей снова пришлось откашляться, – всегда крик о помощи!

«Как я могла не заметить! – думала она, судорожно сжав губы. – Как могла не понять, что ей настолькоплохо!»

Коннер сухо кивнул.

– Вы правы. Положение отчаянное. Не забудьте, мисс Ферфакс, она носит ребенка моего брата. И если попытается покончить с собой, ребенок… – Коннер замолчал. Хилари видела, как движутся желваки у него на скулах. – Я же говорил вам. Дело не в том, что я ищу, на кого бы свалить утомительное дежурство при будущей мамаше. Тут действительно нужна помощь. Нужны вы.

– Безусловно, ей нужна помощь, – озабоченно ответила Хилари. – Но, может быть, здесь скорее поможет профессионал, специально обученный…

– Нет, – нетерпеливо прервал ее Коннер. – К врачу она обращаться не хочет. Говорит, что может откровенно разговаривать только с вами, своим единственным настоящим другом, как она полагает. Кроме того, у вас есть некоторый опыт в этой области.

Откуда он знает? Хилари сердито уставилась на Коннера, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Неужели Марлин?.. Господи, не могла же она делиться с ним семейными тайнами!

Но глаза Коннера подтвердили худшие ее опасения. Кузина рассказала ему все.

– Марлин очень дружила с вашей сестрой, верно?

Хилари осторожно кивнула. Она ожидала немедленной атаки, и неожиданный заход с другой стороны застал ее врасплох.

– Да, – согласилась она. – Они были не только родственницами, но и подругами. Вообще у Марлин было много подруг, но Терри она любила особенно.

– Они много времени проводили вместе?

– Да.

В памяти всплыли те давние дни… Хилари всегда беспокоилась за кузину. Марлин с детства была фантазеркой: рано осознав свою красоту, она мечтала о всеобщем восхищении, толпе поклонников, о «сладкой жизни» и, конечно, о том, что рано или поздно встретит своего единственного… Мечты ее были чисты и по-детски наивны, но Хилари понимала всю опасность подобных фантазий для неопытной молоденькой девушки.

– На самом деле у нее не было никого, кроме нас с Терри: мать ее давно умерла, а с отцом она не ладила.

– А вы любите Марлин?

Хилари нахмурилась. К чему он клонит?

– Конечно! – горячо ответила она. – Я же говорила, она мне как родная сестра!

– И она вас любит. – Коннер откинулся в кресле и закинул ногу на ногу. – А теперь скажите, не могло ли случиться так, что Марлин заговорила о самоубийстве, вдохновившись, так сказать, примером вашей сестры?

Хилари охнула, словно от удара в солнечное сплетение. Сперва она не могла поверить своим ушам; затем медленно, как вода сквозь толстую ткань, в мозг просочилось осознание того, что эти ужасные слова ей не почудились. Как смеет он перекидывать вину на Терри? Она пыталась покончить с собой почти год назад, но с тех пор успела образумиться и теперь стыдится своего поступка.

– Разумеется, нет! – резко ответила Хилари. – А вы серьезно так думаете?

– Не знаю, – спокойно ответил он, и Хилари вдруг захотелось его ударить. Почему он не раздражается, черт возьми? Почему не боится? Где его чувства? Неужели не понимает, что речь идет о жизни и смерти? – Но, думаю, это возможно.

– С чего вы взяли? – нервно облизнув губы, спросила она.

– Как вам сказать… – задумчиво ответил Коннер. – Она часто рассказывает о вас и Терри. Мне кажется, она завидует Терри, ее близости к вам. Ей хотелось бы, чтобы и о ней заботились так же. – Он устало вздохнул. – В конце концов, не она одна готова на все, чтобы привлечь к себе внимание.

Этого Хилари отрицать не могла. За год, прошедший со дня трагедии, она почти не жила своей жизнью, уделяя все время и силы Терри. Кузина, несомненно, заметила это и почувствовала ревность.

Именно тогда она сбежала из дому в последний раз. Звонила, писала письма, но во Флориду больше не вернулась. Поэтому Хилари и не пришлось познакомиться с ее мужем и деверем.

Да, пожалуй, это все объясняет. Вот почему Марлин выбрала для своих угроз именно это время. С Терри все в порядке, она уезжает в колледж, и кузина ждет своей порции любви и поддержки. Бедная девочка всегда оказывалась на заднем плане: ей приходилось ждать и просить того, что другим полагалось без всяких домогательств…

Но не упустил ли Коннер одного еще более очевидного соображения? Поскольку он выложил свое обвинение, не заботясь о ее чувствах, Хилари тоже не видела оснований подслащивать пилюлю. Любит бросаться обвинениями – пусть попробует, каково это, на собственной шкуре!

– А вы уверены, – вкрадчиво начала она, – что Марлин пытается привлечь мое внимание?

– А чье же? – нахмурился он.

– Быть может, ваше? Согласитесь, в данных обстоятельствах это было бы вполне естественно.

Коннер покачал головой.

– Нет, – сухо ответил он. – Мое внимание ей и так обеспечено. Если помните, она беременна от моего брата.

– Может быть, вашего интереса к ребенку ей недостаточно? – предположила Хилари. – Сейчас для нее очень важны отношения с вами. Возможно, вы даже напоминаете ей Томми.

Коннер беспокойно заерзал.

– Ерунда! Я ничемне похож на брата!

Хилари насторожило волнение, прозвучавшее в его голосе. Почему он так болезненно реагирует на невинную фразу? Жаль, что ей так и не довелось познакомиться, с Томми и его семьей, это помогло бы разобраться в нынешней ситуации.

– Можно даже предположить, что Марлин надеется…

– Не надеется, – резко, почти грубо перебил ее Коннер. – Она знает, как я к ней отношусь. И знает, что я не одобрял этого брака.

– Вы полагали, что Томми слишком молод?

Томми Сент-Джорджу было двадцать два. Достаточно, чтобы очаровать восемнадцатилетнюю Марлин, но слишком мало, чтобы брать на себя ответственность за жену и ребенка. Ему бы еще жить и жить…

– Слишком молод, слишком избалован, слишком незрел, слишком упрям… все «слишком», – сухо ответил Коннер, глядя куда-то вдаль, словно перед ним вновь ожили образы недавнего прошлого. – Да, мне не нравилось, что Томми решил жениться. Но еще больше не нравилось, что он женится на такой девушке. Ему нужна была жена с твердым характером, способная держать его в узде. А Марлин ничем не лучше его. Пожалуй, даже хуже. Парочка избалованных младенцев. – Он поднял глаза и твердо встретил ее недоуменный взгляд. – Этот брак был обречен с самого начала.

Нескрываемый гнев, звучащий в его голосе, поразил Хилари. Она невольно вжалась в кресло, словно стремясь избежать удара. А ведь кузина права, думала она. Коннер даже не старается скрыть, что терпеть ее не может… В следующий миг, гордо выпрямившись под его тяжелым взглядом, Хилари поняла, что ничто на свете не удержит ее от поездки в Северную Каролину.

– Хорошо, я еду, – быстро сказала она, опасаясь, что передумает, если позволит себе замешкаться. – Похоже, Марлин и вправду нуждается в поддержке!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Коннер возвращался домой, в загородный особняк на Драконовом Ручье, штат Северная Каролина. И даже мысль о капризах невестки не портила радости от возвращения в родные места.

Всякий раз, покидая шумные города и поднимаясь в горы, Коннер испытывал что-то вроде просветления. Вот и теперь, когда над головой сомкнулся знакомый зелено-золотистый шатер с серебристыми прожилками ясеней и темной хвоей сосен, он впервые за несколько дней вздохнул полной грудью.

Возвращение было нелегким. Коннер много часов без отдыха вел машину. Ломило спину, и болели глаза. Свернув наконец на узкую аллею, ведущую к дому, он сбавил ход. На западе садилось солнце, окрашивая мир в оранжевый цвет и еще сильнее подчеркивая яркие краски осени. На востоке уже ласкали глаз мирные тона сумеречного неба.

Дымные горы – точнее, округ «Драконов Ручей» в Дымных горах – не он один считал красивейшим местом в мире. В любое время года, стоило лишь выйти за порог, перед глазами развертывалась многоцветная панорама гор и лесов. Красота природы никогда не надоедала Коннеру. Он с нетерпением ждал того дня, когда наконец сможет выкупить Драконов Ручей и получит возможность по-хозяйски любоваться прелестью окрестных мест.

Он нажал на кнопку, открывающую боковое окно, и в машину хлынул чистый и терпкий горный воздух. Затормозив, Коннер выключил мотор, откинул голову и несколько минут сидел неподвижно, глядя на далекие горы, тонущие в сгущающейся тьме, наслаждаясь их первозданной чистотой, чувствуя, как растворяются и уходят во тьму все его горести и заботы.

Господи, как же он устал! Проехал на машине пол-Америки, боясь оставить Марлин без присмотра хотя бы еще на день. «Боясь»? Это чуждое слово неприятно резануло его душу. Коннер не привык применять его к себе.

Вот почему он так устал. Страх иссушает душу.

Коннер не мог припомнить, чтобы страх когда-либо влиял на его поступки. До тех пор, пока дядя не продал Драконов Ручей, поставив под угрозу само существование компании, жизнь Коннера беспечно катилась по накатанной дороге, и впереди, казалось, ждали его только безоблачное счастье и неспешный подъем по бесконечной лестнице успеха.

Даже после неудачного вмешательства дяди в семейный бизнес Коннер не испытывал страха. Гнев, досаду, твердую решимость исправить положение – но не страх. Он не сомневался, что вернет «Американскому досугу» прежнее положение в мире туристического бизнеса. Борьба с конкурентами увлекала и захватывала его, словно бейсбол в студенческие годы. Даже в самых отчаянных ситуациях он был уверен, что выиграет, – и до сих пор всегда выигрывал!

Коннер заворочался, стараясь усмирить боль в спине. Но боль не уходила.

Ничего, с болью он справится. Это нетрудно. Трудно сладить со страхом и с проклятыми ночными кошмарами.

Коннер резко сел и распахнул дверцу. Почему, черт возьми, жизнь утеряла для него прелесть азартной игры? Что за выбоина обнаружилась в наезженной колее? Может быть, когда он выкупит Драконов Ручей… когда родится ребенок Томми…

Может быть, тогда прекратятся кошмары?

Порой Коннера тревожили надежды, возлагаемые им на рождение ребенка. Слишком он был практичен, чтобы верить в чудесное исцеление от жизненных горестей. Кроме того, упование на чудо неизбежно ставило его в зависимость от Марлин, от ее ребячливых, эгоистичных капризов и перепадов настроения.

Пора идти в дом. У Джейни, его экономки, сегодня выходной, а Марлин ненавидит одиночество. Будем надеяться, сказал себе Коннер, что она хотя бы не хнычет. Или – Боже упаси! – не дуется. Обидевшись на что-нибудь, невестка могла молчать несколько дней кряду, да с такими красноречивыми взглядами и вздохами, что, право, лучше бы скандалила во все горло!

Коннер вышел из машины и, подхватив портфель, зашагал к дому. От дыхания изо рта вырывались облачка пара, похожие на маленькие вопросительные знаки. Что ж, не все ли равно, хнычет она или дуется? Коннер привез хорошие вести.

Когда Хилари добралась до Драконова Ручья, солнце уже перевалило за полдень.

В субботу она отвезла Терри в студенческий городок в Гейнсвилле, где, вволю нацеловавшись, насмеявшись и наплакавшись, они наконец распрощались. Хилари нелегко было расставаться с сестренкой; обратный путь в Уинтер-Парк она проделала в угрюмом молчании.

Возможно, это и к лучшему, что ей пришлось уехать так спешно. Не осталось времени на нытье. А когда Хилари сошла с самолета в Эшвилле и увидела вдали зеленые, чуть тронутые алым и желтым цветом горы, на душе у нее сразу полегчало. Свежий горный воздух, так непохожий на душную жару Флориды, приятно холодил лицо и успокаивал нервы.

Хилари так давно не отдыхала, что успела забыть, какой целительный эффект оказывает перемена мест. Она взяла напрокат небольшую машину и пустилась в путь, следуя детальным указаниям Коннера. Проехав несколько миль, девушка свернула на частную дорогу, теряющуюся среди дубов и елей. Отсюда до дома Сент-Джорджей было миль семьдесят.

Машина, пыхтя, поднималась в гору; Хилари с интересом рассматривала столетние дубы и гранитные стены гор, сверкающие в лучах полуденного солнца. Кое-где из толщи камня пробивалась вода: то текла быстрым ручейком, то водопадом обрушивалась с обрыва, то вовсе исчезала между камнями. А один раз прямо перед ней вырос громадный куст наперстянки, не меньше трех футов в высоту, согнувшийся под тяжестью белых ягодных гроздьев. Дорога в этом месте делала крутой поворот, чтобы его обогнуть.

Наконец показался дом. Хилари не заметила его, пока не подъехала совсем близко, до такой степени он сливался с пейзажем. Вполне современный и, несомненно, стоивший больших денег, здесь, в лесной глуши, он казался волшебным и таинственным, словно обитель сказочных фей.

Возведенный из дерева местных пород, дом представлял собой причудливое нагромождение этажей, переплетающихся ярусов, башенок, балкончиков с резными перилами. Архитектор совершил невозможное – особняк весьма и весьма солидных размеров казался легким, почти невесомым.

Разглядывая дом, Хилари постепенно поняла, что он не просто велик – огромен. На всех трех этажах – или, может быть, их четыре? – она видела целые проемы из зеркального стекла. Окружающее отражалось в них столь живо и ярко, что, казалось, дом вбирает в себя величие окрестных лесов и безбрежную голубизну небес.

Не выходя из машины, Хилари полной грудью вдохнула воздух, полный покоя. Как хорошо, как правильно она сделала, что приехала сюда.

Но покой длился недолго.

Где-то в незримых глубинах дома хлопнула дверь. Хилари открыла глаза – и очень вовремя. На крыльцо выбежала Марлин. Лица ее Хилари не видела, но нетрудно было догадаться, что кузина в настоящей ярости.

– Я тебя ненавижу! – выкрикнула Марлин. – Тебе плевать на меня, плевать на ребенка! Ты думаешь только о себе! Я ненавижу тебя, Коннер Сент-Джордж!

Голос ее дрогнул и умолк; она сползла на пол, одной рукой цепляясь за перила, а другой закрывая лицо.

– Ненавижу тебя, – повторяла она сквозь слезы, – ненавижу!

Хилари выскочила из машины и помчалась к дому. Показавшийся на пороге Коннер увидел, как она заключает плачущую родственницу в объятия.

– Что происходит? – воскликнула она. – Что вы с ней сделали?

Гладя Марлин по белокурой голове, она ждала ответа, но Коннер молчал. Глаза их встретились. Ее взгляд – сердитый и встревоженный; его…

Странное слово пришло Хилари на ум, когда она окунулась в серо-голубые глубины его глаз, – опустошенность. Никогда еще она не встречала человека, к которому это слово так подходило бы, как к Коннеру Сент-Джорджу.

Рыдания Марлин наконец утихли; теперь она сидела на кровати у себя в спальне, уставившись в стену и нервно теребя одеяло. Несмотря на бурную сцену, ее шелковистые белокурые волосы не растрепались; Хилари заметила, что даже во время самых неистовых рыданий кузина не забывала поправлять прическу и отгонять надоедливую мошкару. Похоже, она не так уж убита горем, с легкой улыбкой подумала Хилари.

Марлин со вздохом откинулась на подушку и сложила руки на своем шестимесячном животе.

– Хилари, он настоящий садист. Я серьезно! Не дает мне ни цента из денег Томми. Как ты думаешь, почему? Да просто хочет, чтобы я помучилась!

Хилари, во время рыданий кузины сидевшая на краешке кровати, теперь переместилась в кресло.

– Марлин, милая, тебе не кажется, что ты малость преувеличиваешь?

Марлин снова вцепилась в одеяло.

– Нет, не кажется! Он хочет, чтобы я жила здесь как в тюрьме, на коленях умоляла о каждой мелочи! Чтобы помнила, что он меня и кормит, и одевает из милости!

Хилари обвела глазами просторную уютную спальню, по-видимому обставленную совсем недавно. Голубое сатиновое белье, занавески в цветочек, зеркало с подзеркальником, уставленным дорогой косметикой, – все это едва ли напоминало тюрьму. Да и сама кузина в красивом синем платье для беременных, явно из натурального шелка, совсем не выглядела бедной сироткой. Впрочем, деньги – не главное. Порой случается, что человек одной рукой одевает тебя в шелка и дарит дорогие духи, а другой вырывает сердце из груди. Таков был отец Хилари: он давал матери все, что можно купить за деньги, но отказывал в любви и внимании.

Устроившись поудобнее на горке подушек, Марлин продолжала свои жалобы:

– Он не выпускает меня из дому. А сам пропадает целыми днями! Коннер, понимаешь ли, хочет выкупить Драконов Ручей. У него только и разговоров, что об этом несчастном Ручье! То он с кем-то встречается по поводу Ручья, то часами говорит о нем по телефону, то, если очень повезет, объясняет мне, какой замечательный этот комплекс и почему его надо выкупить! Можно подумать, мне интересно это знать! Вообще не понимаю, у его фирмы миллион туристических комплексов, а он почему-то свихнулся на этом! Здесь красиво, согласна, но… – Она подняла на Хилари огромные, полные слез глаза. – Понимаешь, Хилари, я для него ничем не лучше племенной кобылы! Он не видит во мне человека! Ему наплевать, как я себя чувствую, важно только, как там младенец. Ему неважно, что я вдова Томми, – главное, чтобы продолжился род Сент-Джорджей. – Голос ее снова задрожал. – Если с ребенком что-то случится, вот увидишь, я не успею и глазом моргнуть, как окажусь на улице…

Хилари решила, что пора прервать этот поток мелодраматических излияний.

– Дорогая, не говори таких вещей. С ребенком ничего не случится – это во-первых. А во-вторых, каковы бы ни были его мотивы – чувство долга или…

– Или садизм, – угрюмо вставила Марлин.

– Или что-нибудь еще, по крайней мере он готов заботиться о тебе до рождения ребенка. Важно именно это, согласна?

– Ну, может быть, – неуверенно протянула кузина. – А что будет дальше?

На этот вопрос у Хилари ответа не было. Она и сама себя спрашивала – что же дальше? Неужели Коннер воображает, что они уживутся здесь втроем – он, невестка и ребенок? Или надеется играть роль богатого дядюшки – помогать Марлин деньгами, а племянника или племянницу навещать по большим праздникам?

– Я не удивлюсь, – с горечью заметила Марлин, – если он попытается от меня откупиться. Потребует, чтобы я продала ему ребенка.

Хилари потрясенно уставилась на нее.

– О чем ты говоришь, опомнись! Это просто смешно!

– Ты так думаешь? – прищурилась Марлин. – А по-моему, нет. Интересно только, сколько он предложит? – Она вздохнула. – Но в любом случае это же деньги Томми, верно? Почему же Коннер цедит их по доллару в день? Мог бы обходиться со мной и повежливее, у меня, в конце концов, тоже есть свои права…

Хилари подавила стон. Она приехала всего час назад – и уже готова потерять терпение! Но показывать раздражение нельзя, этим делу не поможешь.

И потом, ситуация и вправду странная. Как вдова Томми Сент-Джорджа, Марлин должна была унаследовать все его состояние. И где же ее деньги?

– Твоя главная задача сейчас – готовиться к родам. – Чтобы рассеять взвинченную атмосферу, Хилари взяла со стола руководство для будущих мам и начала неторопливо листать его. – Когда тебе рожать?

Но Марлин не желала успокаиваться. Она вскочила и, подойдя к окну, уставилась на горы мрачно, словно узник, смотрящий на мир сквозь решетку своей тюрьмы. Что делать дальше? Хилари отложила книгу и тоже подошла к окну.

– Доктор сказал, когда тебе рожать?

– Десятого декабря, – выдавила из себя Марлин.

Вот и ответ на мой вопрос, сказала себе Хилари. По крайней мере один из возможных ответов. Томми Сент-Джордж и Марлин поженились за три месяца до трагической гибели Томми, произошедшей в июле. Три плюс три плюс два, остающиеся до десятого декабря, – всего получается восемь месяцев. Выходит, Томми и Марлин зачали ребенка до свадьбы.

В наш просвещенный век, казалось бы, горевать не о чем; однако по опыту Хилари знала, что молодые люди нередко относятся к таким вещам с излишней серьезностью. «И только-то?» – мысленно воскликнула она, однако не позволила себе даже улыбнуться. Вместо этого она обняла кузину и ласково похлопала по плечу.

– Отлично, – твердо сказала она. – Хватит времени, чтобы походить по магазинам и купить для малыша все необходимое.