Текст книги "Будь моей мамой. Искалеченное детство"

Автор книги: Кэти Гласс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Нет, Джоди! Это больно. Не делай так. Ты ведь хорошая девочка. – Я знала, что следует велеть ей извиниться, но это был наш первый совместный ужин, так что я решила спустить все на тормозах. Она все еще сидела, уставившись на Люси, которая осторожно отодвинулась подальше. – Ну же, Джоди, поешь, – предложила я. – Ты же говорила, тебе нравится жареная курица.

Открылась передняя дверь, и вошел Эдриан, грязный после матча. Под метр восемьдесят ростом, он был вынужден пригибаться, входя на кухню. Я надеялась, что его вид не покажется Джоди угрожающим, ведь он дружелюбен в общении, и дети всегда тепло к нему относятся.

– Эдриан, это Джоди, – представила я.

– Здравствуй, Джоди, – улыбнулся он, взяв свою тарелку и усевшись напротив нее. Джоди перевела взгляд с Люси на него, потом сползла со стула немного вниз и принялась лупить его ногами под столом.

– Джоди, прекрати, – твердо сказала я. – Не дерись больше ни ногами, ни руками. Это некрасиво.

Она покосилась на меня, потом наконец взяла свои нож и вилку и приступила к ужину. Незаметно я все время наблюдала за ней. Она едва справлялась с ножом и вилкой, ее движения были настолько плохо скоординированы, что ей приходилось наклоняться совсем низко к тарелке, чтобы удалось донести еду до рта.

– Может, тебе дать ложку? – спросила я наконец. – Давай я сама порежу, и тебе будет легче.

– Мои перчатки, – сказала она, – жарко.

Потом Джоди зачем-то вскочила, трижды обежала вокруг стола, плюхнулась на место и начала есть руками. Жестами я приказала детям молчать, и ужин прошел в непривычной напряженной тишине. После его окончания я почувствовала облегчение и предложила Джоди помочь мне поставить посуду в машину. Зайдя на кухню, она заметила Тошу, спокойно сидящую возле обогревателя.

– Почему она на меня смотрит? – агрессивно спросила Джоди, как будто кошка могла что-то замышлять против нее.

– Она не на тебя смотрит, милая. Кошки часто сидят и смотрят в пустоту. Просто здесь ей очень тепло и хорошо.

Широкими, быстрыми шагами она приблизилась к Тоше, и я испугалась, что сейчас будет нанесен очередной удар.

– Ну хватит, – остановила я ее. – Тоше уже много лет, мы разрешаем ей спать здесь.

Я решила, что посуду помыть можно и потом, когда Джоди заснет, и мы пошли с ней в комнату. Пока Эдриан, Люси и Пола наверху делали уроки, я пыталась развлечь ее мозаиками и играми. К семи часам сил у меня не осталось. Все внимание нужно было сосредотачивать только на ней одной, постоянно держать ее занятой чем-то, а ее бессмысленная нескончаемая болтовня уже начинала действовать мне на нервы.

– Пойдем наверх и распакуем вещи, пока ты не легла спать, – предложила я.

Она встала с колен:

– Хочу в парк.

– Не сегодня, уже слишком поздно. А вот завтра пойдем, если будет хорошая погода.

Она повернулась ко мне спиной и заговорила с Дэвидом, очередным воображаемым приятелем. Мой слух улавливал отдельные слова: «Видишь… там», – и ни слова про парк или игры, в которые мы сейчас играли. Я успокаивала себя: со временем ее вымышленный мир растворится, и она почувствует себя в безопасности рядом с нами. После продолжительных уговоров мы все же пошли наверх. Там мы распаковали оставшиеся сумки, а в восемь помылись, переоделись и приготовились слушать сказку на ночь. Джоди отыскала книжку, которую привезла с собой, – «Три поросенка». Я прочитала ее дважды, потом уговорила Джоди лечь и пожелала доброго сна. Уходя, я потянулась к выключателю.

– Нет! – в ужасе завопила Джоди. – Не выключай. Боюсь темноты. Стой!

– Хорошо, милая. Не волнуйся. – Я не стала выключать свет, но хотела приглушить его, однако ей это тоже не понравилось. Она была согласна оставаться в постели только при полностью включенном свете.

– Дверь открыть или закрыть? – Я всегда спрашивала об этом воспитанников, когда они впервые ночевали у меня. Сон играет очень большую роль в том, будут ли они чувствовать себя защищенными, будут ли уверены в себе, да и во мне тоже.

– Закрой. Плотно.

Еще раз я пожелала ей спокойной ночи, послала воздушный поцелуй, после чего вышла и закрыла дверь. Подождала у двери и прислушалась. Пол заскрипел – было похоже, что она вылезла из постели и проверила, плотно ли закрыта дверь, после чего снова вернулась в кровать.

В девять дети спустились перекусить, мы все собрались в гостиной. Я включила телевизор, но не смотрела его, переваривая события сегодняшнего дня.

– Ну что скажешь? – улыбнулась я Люси, когда она принесла мне чашку чая.

– Она странная, – ответила та и села рядом.

– Не нравится она мне, – добавила Пола и посмотрела на меня робко, ожидая ответа.

– А ты что скажешь, Эдриан? Каково первое впечатление?

– Похожа на куклу Чаки из ужастика. Ну та, которая была одержима дьяволом.

– Эдриан! – одернула я сына и в то же время с холодной дрожью осознала это сходство. Широкий лоб, уставившиеся на тебя серо-голубые глаза, отсутствие эмоций и отрыв от действительности – она вполне могла быть одержима. Я одернула себя: о чем я? Она просто девочка, которой пришлось через многое пройти, и ей нужна наша помощь – вот и все ужасы в ее истории. Я взвалила на себя эту ношу и теперь обязана быть с Джоди – столько, сколько буду ей нужна. Проблем, конечно, стало еще больше после того, как ее бросили люди, испугавшиеся первых же трудностей в общении с ней. Они сдавались, передавая девочку с рук на руки, – и я не могу с ней так поступить.

– Уверена, со временем все наладится… – Я старалась казаться спокойной.

ГЛАВА 5
Во вред себе

Возможно, потому, что мне не давал покоя витающий в мыслях образ одержимой бесом куклы, но среди ночи я проснулась. Мои чувства как будто обострились. Я повернулась и посмотрела на часы: 2:15. Прислушалась. Тишина. И все же что-то не так – подсказывало шестое чувство, выработанное годами присмотра за детьми.

Я вылезла из кровати и нащупала тапочки. В доме было холодно, так как отопление на ночь выключалось. Нашла в темноте халат, завязала потуже пояс и вышла в коридор. Меня охватил ужас: там стояла Джоди, а лицо ее было в крови.

– Что с тобой? Что случилось? – Я в отчаянии осматривала ее лицо, шею, пытаясь понять, откуда идет кровь. – Где тебе больно? Скажи мне! Ну не молчи! – Я не могла ничего рассмотреть, но кроит, была свежая.

Как будто в трансе она медленно подняла руки и показала мне ладони. Они тоже были в крови, но следов порезов я не видела. Засучила рукава ее пижамы – порез был на левой руке, несколько сантиметров в длину, из него слегка сочилась кровь. Я притащила ее в ванную, открыла кран и подставила порез под холодную воду. Она даже не вздрогнула, и я заподозрила: не ходит ли она во сне?

– Джоди! – громко позвала я. – Джоди! Ты меня слышишь?

Она с ухмылкой уставилась на свое отражение в зеркале, и я поняла, что Джоди не спит.

– Что стряслось? Как тебя угораздило?

Взглядом она ответила на мой взгляд в зеркале, но ничего не сказала. Я тщательно промыла рану и осмотрела ее. Она была неглубокой, швов не требовалось, и столько крови не должно было быть. Как будто Джоди специально размазывала кровь, для большего эффекта. Но как? И зачем? Никто не упомянул о том, что Джоди склонна к членовредительству, но похоже, что это было не впервые. Я пригляделась: действительно, были заметны и другие тонкие розовые полоски шрамов на обеих руках, сложно сказать какой давности.

– Стой здесь. Я схожу вниз и принесу бинт.

Она вновь ухмыльнулась. Странная, невеселая усмешка таила в себе смысл, который я не могла уловить, и от этого бросало в дрожь. Я положила ей на руку чистое полотенце, потом пошла в кухню, где достала из аптечки большой пластырь. У меня в голове вертелись разные мысли. Хуже всего было то, что Джоди сделала это без всякого повода, который бы указывал на то, что она чем-то расстроена. Как и в тот раз, с испражнениями, ей были присущи холодное спокойствие и отрешенность, такая несвойственная для ребенка. Как будто она не чувствовала боли или вовсе не сознавала того, что делала. Она не заплакала, когда порезала себя. Я бы услышала, ведь за годы работы попечителем мой сон стал чутким. Внезапно у меня перед глазами всплыл образ Джоди, тихо сидящей в своей комнате и выжимающей из пореза кровь, чтобы вымазать ею лицо. Это пугало.

Вернувшись в ванную, я увидела, как Джоди смотрит в зеркало и корчит гримасы, но не от боли. Она словно пыталась стать как можно уродливее и кривила лицо так и сяк, обнажая зубы в зловещей ухмылке. Я оторвала наклейку на пластыре, залепила порез, после чего отмыла ей лицо и шею. Теплой водой с мылом я вымыла свои руки, слишком поздно вспомнив, что, обрабатывая раны, нужно надевать перчатки, чтобы не допустить инфекции. В панике и спешке я об этом забыла.

Только когда Джоди, чистая и сухая, снова была в порядке, я поняла, что все возвращается в норму.

– Все хорошо, Джоди, – успокоила я. – Пойдем назад в кровать.

Она по-прежнему не отвечала. Я повела Джоди обратно, и тут из комнаты вышла Люси.

– Что такое, Кэти? – спросила она, едва разлепив глаза спросонья.

– Все нормально, не волнуйся. Завтра расскажу.

Она кивнула и поплелась спать.

В комнате Джоди одеяло было свалено на пол. Крови на нем не было, но сверху я заметила маленький нож.

– Откуда это у тебя? – Я старалась, чтобы в голосе не звучало обвинительных интонаций.

Наконец она заговорила:

– Это Хилари и Дэйва. – Она назвала имена ее предыдущих попечителей.

– Они знают, что он у тебя?

Она невнятно потрясла головой, как будто ее на чем-то поймали. Едва ли у меня получилось ее разговорить. Я была зла на попечителей, которые оставили нож в пределах досягаемости ребенка. Впрочем, это было объяснимо. Только по опыту я узнала, что, если оставить ребенка на кухне всего на несколько мгновений, это может обернуться крупными неприятностями.

Однажды у меня на попечении находился подросток со склонностью к членовредительству, но я никогда не слышала, чтобы такое встречалось среди детей младшего возраста. Если дома ребенок подвергался избиениям, он зачастую не любит собственное тело и безразличен к боли. Осознанное причинение себе боли вообще встречается не так часто, но и тогда остается прерогативой подростков. Впервые слышу, чтобы восьмилетний ребенок по доброй воле наносил себе рану. Это меня очень встревожило.

– Ты взяла у них еще что-то? – мягко спросила я.

Она отрицательно покачала головой, но я все же осмотрела комнату, после чего перестелила постель.

– Давай залезай. Поговорим об этом утром.

Она яростно замотала головой.

– Парк, – потребовала она. – Хочу в парк. Ты сказала.

– Сейчас середина ночи, Джоди. Пойдем в парк завтра. Никто не гуляет по парку в темноте. Он закрыт.

– Открой!

– Не могу, у меня нет ключа… – До меня стала доходить абсурдность этого разговора. – Джоди, марш в постель и спи, пока ты не перебудила весь дом.

– Нет! Не хочу! – Она рванулась к двери.

Я слегка удержала ее за пояс и мягко развернула к себе:

– Ты же умница, ложись в постель, и я расскажу тебе сказку. А утром пойдем в парк. Когда будет светло.

Она сначала попыталась вырваться, но потом дернулась обратно к кровати и улеглась. Я натянула одеяло ей до самого носа и смотрела на маленькую головку на подушке. Светлые волосы падали на лицо. Присев рядом, я гладила Джоди по лбу до тех пор, пока черты ее лица не смягчились…

– Джоди, у тебя, наверное, очень плохо на душе, если ты решилась порезать себя. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Но ее глаза уже закрывались под тяжестью сна.

– Сказку, – пролепетала она. – Ты паасенка.

– Хорошо. – Продолжая поглаживать ее лоб, я начала рассказывать «Три поросенка» – сказку, которую знала наизусть. Глаза девочки закрылись, и она засопела. Я поцеловала ее в щеку, тихо вышла из комнаты и прикрыла дверь.

В пять часов меня разбудил страшный грохот. Я влезла в халат и тапки… и бросилась в комнату Джоди, плохо соображая оттого, что не выспалась. Я торопливо постучала и вопит:

– Джоди! Что ты делаешь?

Она уже встала и оделась. У нее в руках был футбольный мяч, а содержимое полок валялось на полу.

– Убери это, – сердито сказала я. – Ты не будешь играть здесь в мяч.

– Буду. – Защищая мяч, она крепко прижала его к груди.

Я подошла, чтобы забрать его, но Джоди только сильнее сжала руки. Я разозлилась на себя: должна же я понимать, что такой шаг только усилит оборону с ее стороны! Надо было менять тактику…

– Ладно, Джоди. Ты сейчас положишь мяч и вернешься в кровать. Если не сможешь заснуть, тихонько сиди, разглядывай книжки. Я скажу, когда пора вставать.

Ответа я не ждала, сразу вышла и закрыла дверь. Может быть, она, не имея возможности раздувать конфликт дальше, и сделает, как я велела. Я подождала, прислушиваясь. Комната погрузилась в тишину, а я вернулась к себе и улеглась под одеяло. Спустя пять минут послышалось, как открылась одна дверь, потом другая. В одной ночной рубашке я выбежала из спальни и увидела, что была открыта дверь в комнату Эдриана. Подбежав, я увидела, как Джоди пытается забраться к сыну в постель.

– Джоди, слезь, – закричала я. – Сюда нельзя!

Я стянула ее с кровати. Она была крупной и неподатливой – ноша практически неподъемная. Эдриан вздохнул и отвернулся. Я взяла ее под мышки и вынесла из комнаты. Она спрыгнула на пол, скрестила руки и скорчила гримасу. Вздохнув, я присела рядом с ней на колени:

– Джоди, ты не можешь оставаться здесь, солнышко. Возвращайся в свою комнату, и мы включим тебе телевизор. Все еще спят.

Она раздумывала над этим с минуту, потом встала на четвереньки и уползла к себе, громко стуча по половицам. Я проследила за ней, довольная, что хотя бы здесь удалось добиться согласия. Она села на полу в своей комнате, скрестила ноги и в ожидании уставилась на пустой экран. Я включила телевизор и пощелкала пультом. Даже для детских передач было слишком рано, но вот футбол ее вроде заинтересовал.

– Не включай громко звук, – прошептала я, – чтобы никого не разбудить.

Я укутала ее в одеяло, потом вернулась к себе за халатом и тапочками, спустилась вниз и включила отопление. Возвращаться спать не имело смысла. Заснуть я уже не смогу – моя голова гудела и раскалывалась от всего того, что произошло. Я приготовила кофе и пошла в гостиную. Комната Джоди была прямо наверху, и там было тихо. Я села на диван, откинула голову на подушки и сделала глоток. Внезапно покой был нарушен громким глухим мужским голосом. Я напряглась: шум мог переполошить всех домашних. Я вернулась в комнату Джоди и выключила телевизор.

– Это мое, – взвизгнула она и бросилась на меня, готовая вцепиться мне в лицо. – Хочу телевизор! Уходи! Уходи к черту из моей комнаты!

Я схватила ее за плечи и постаралась удержать на расстоянии вытянутых рук:

– Джоди, успокойся и послушай. Я просила тебя сделать звук тише. Все снят, и ты разбудить их таким шумом. Когда ты успокоишься, мы снова его включим. Ясно?

Она посмотрела мне в глаза:

– Хочу телевизор.

– Знаю, но криками и руганью ты его не получишь… – Я слишком устала, чтобы читать нотации. – Теперь присядь. Я включу телевизор, но убавим звук.

Она снова села на полу скрестив ноги, и я включила телевизор. Пульт я положила в карман халата и вернулась в гостиную. Я села и зевнула. Наступало ясное весеннее утро. Первая ночь была позади.

ГЛАВА б
Очень трудный ребенок

– Ты не должна биться, пинаться, кусаться и лягаться, – сказала я уже в третий раз за утро. – Не трогай ни Люси, ни Полу, ни меня – никого. Ты делаешь людям больно. Это плохо. Ты понимаешь? Тебе понятно?

Она ничего не ответила. Было около половины двенадцатого, суббота – следующий день после приезда Джоди, и девочки спустились вниз после долгого выходного сна. Джоди поприветствовала Люси пинком.

– Не хочу снова повторять тебе, Джоди. Я ведь все попятно объяснила.

Она скорчила мину и выскочила из комнаты.

– Прости, Люси, – сказала я.

Она кивнула. Мы все понимали, что с агрессивным поведением Джоди ничего не поделаешь, разве что нужно постоянно твердить: это плохо, так поступать нехорошо. В следующую секунду Джоди стремглав влетела в комнату и сжала кулаки:

– Они! Я вас всех побью до смерти! Вон! Ненавижу вас!

Ее глаза сверкнули. Она попыталась ударить на этот раз Полу, но та ловко увернулась. Я метнулась к ней и чуть не получила удар, уже предназначавшийся мне.

– Джоди, – я старалась говорить спокойно, – Джоди, прекрати и подойди сюда.

Она закричала, потом бросилась на колени и начала яростно себя лупить… Джоди колотила себя по голове кулаками – было видно, что она старается причинить себе боль. Я нагнулась и, перехватив ее руки, скрестила их перед ней. Она продолжала кричать и сучить ногами, но без рук она не могла ничего сделать ни себе, ни мне. Я обхватила ее плотнее, так, чтобы ее спина оказалась на моей груди. Вопли достигли своего апогея, она била ногами изо всех сил, но постепенно затихла. Я терпеливо ждала, когда она успокоится, потом немного ослабила хватку.

– В порядке? – спросила я, прежде чем окончательно высвободить ее.

Джоди кивнула, и я развернула ее лицом к себе. Мы обе были на полу. Ее щеки пошли красными пятнами. Она выглядела удивленной – возможно, оттого, что я справилась с ее гневом, а не ушла в другую комнату, чтобы обезопасить себя. Потом я помогла ей подняться, отвела в кухню, умыла и дала попить. Теперь она успокоилась – спокойнее, чем сейчас, я ее с самого приезда не видела. Надеюсь, что-то утихомирилось у нее в душе.

На пороге кухни появилась Пола.

– Джоди, не хочешь поскладывать со мной пазлы? – спросила она как ни в чем не бывало.

– Отличная мысль, – похвалила я, удивляясь стойкости и благородству Полы. Она понимала, что агрессия Джоди не направлена непосредственно на нее. Джоди была готова наброситься с кулаками на весь мир за то, что она столько выстрадала, и кто бы ни стоял на ее пути – он должен отведать частичку ее боли. Пола понимала это и была готова все забыть и предложить свою дружбу и компанию. Я была так горда ею в этот момент!

– Пойдем выберем? – предложила Пола.

Мы нашли мозаику и остались в гостиной, где разместились Пола и Джоди. Потом я вернулась в кухню готовить обед. Было слышно, как Пола подсказывает Джоди, куда нужно вставлять фрагменты, и как Джоди ей отвечает. «Вот так, умница. Ты справишься…» Она твердила это, как маленькая старушонка, но хорошо хотя бы то, что она была мила с Полой. Внимание Джоди было завоевано ненадолго, и очень скоро ей стало скучно, тогда Пола разложила на кухонном столе бумагу и стала учить ее рисовать, а я тем временем готовила чай. Джоди едва держала кисточку и никак не могла ухватить сам принцип рисования предмета.

– Что ты рисуешь?

– Темноту.

– Это овечка или лошадка? Похоже на большую лошадь.

Джоди не отвечала, сосредоточившись на своем аляповатом творении.

– Может, возьмешь синей краски и нарисуешь небо?

– Нет. Черный.

Несмотря на воодушевление Полы, Джоди не рисовала ничего, кроме больших темных пятен, не прикасаясь к другим цветам, не желая, чтобы рисунки изображали хоть что-то. Мне уже приходилось наблюдать такое. Дети, которые вытерпели невзгоды и насилие, очень часто используют только темные краски, как будто их восприятие «закрылось» и они не замечают ничего вокруг себя, ни цветов, ни форм, – ничего из того, что замечают нормальные дети.

Мы пообедали В относительно спокойной атмосфере. Хотя мне казалось, что уже время ужина – так давно я была на ногах. Вторая половина дня проходила мирно, и я подумала, что сейчас самое время сфотографировать Джоди, так как в социальной службе требовался ее снимок для документов. Я взяла фотоаппарат и объяснила Джоди, что и зачем хочу делать.

– Ты не будешь против, если я тебя сфотографирую, милая? – Было необходимо предоставлять Джоди как можно больше свободы выбора, чтобы укреплять в ней чувство стабильности и безопасности.

Она пожала плечами, что я расценила как согласие. Пола сдвинулась вбок, чтобы в кадр попадала одна Джоди. Я посмотрела в видоискатель и поймала в центр кадра ее голову и плечи на фоне стены.

– Можешь улыбнуться, Джоди. – Она выглядела очень строгой.

Ее губы растянулись в глуповатой улыбке, потом поднялась одна рука, и Джоди пропала из кадра.

– Очень смешно, Джоди. Давай поднимайся. – Я продолжала смотреть в камеру.

И тут поднялась вторая рука – в ней был зажат свитер.

Я опустила камеру:

– Джоди, ну что ты делаешь?

– Раздеваюсь.

– Зачем? – спросила Пола и быстро натянула на нее свитер.

Она не ответила. Она смотрела на меня, но не гримасничала, так что я быстро сделала фотографию и закрыла объектив.

– Джоди, никто не раздевается, чтобы сфотографироваться, – сказала я. – Зачем ты это сделала?

Она взяла фрагмент мозаики и попробовала пристроить его.

– Захотела, – она понизила голос, – захотела… Моя одежда.

– Знаю, милая, но зачем раздеваться для фотографии? Я не просила тебя.

Она повернулась к Поле.

– Ты поможешь, дочка, или нет? – Я улыбнулась Поле и кивнула, чтобы она продолжила. Я пошла к своему шкафу с документами, который стоял под лестницей, и раскрыла бумаги. Нужно было изучить заключение о поведении Джоди, а заодно сделать запись в журнале. Я достала ежедневник, который предоставило агентство, и присела, чтобы записать все, что успело произойти за это время. «Журнал» – это ежедневные заметки о состоянии ребенка, его ведут во всех фостерских семьях. В нем фиксируются изменения в поведении, после чего извещают о новостях социальных работников, а иногда даже эти записи используют в качестве свидетельства в суде по делам об опеке. Я тщательно старалась вовремя заполнять его, потому что, как никто другой, знала, как один инцидент может смешаться и перепутаться с другим и как беспокойные ночи сливаются в одну, похожую на все предыдущие, если не описать все происшествия своевременно. Детали очень важны: только подробные записи могут помочь систематизировать и классифицировать поведение ребенка. Я в точности описала все, что успело произойти с Джоди: ее ночное саморанение, ее отрешенность, склонность бросаться на людей и вспышки агрессии, сопровождаемые попытками причинить себе боль, да еще эта странная и тревожная реакция на просьбу сфотографировать ее. Почему она стала раздеваться? Я решительно отказывалась от поспешных выводов. Мне нужно было принять Джоди такой, какая она есть, а потом проанализировать все ее поступки.

Весь день мы с детьми по очереди развлекали Джоди, но, несмотря на все наши старания, вдруг, ни с того ни с сего, она выкинула еще один фокус. Сначала я даже позволила ей закатить истерику на несколько минут, надеясь, что силы ее иссякнут. Но этого не произошло, а высокочастотный вопль стал невыносим, и тогда я схватила ее, как и в первый раз, и держала, пока она не успокоилась. Позже я сделала в журнале еще одну запись о переменчивости настроения Джоди. Я долго писала.

Наши первые выходные с Джоди вымотали и издергали всех. И хотя никто не произнес ни слова, было очевидно, что на уме у всех одно и то же. Но это были самые первые дни, а мы по собственному опыту знали, что дети со временем иногда исправляются, даже если вначале их поведение и бывает пугающим.

– Она очень трудный ребенок, – сказала я Джилл в понедельник, когда та позвонила и поинтересовалась, как у нас дела. Я рассказала ей и о порезах, и о вспышках грубости и агрессии.

– Да, нехорошо, – сказала Джилл. – Это серьезное расстройство в поведении, особенно в таком возрасте. Как тебе кажется, ты справишься с ней?

– Я должна попытаться. Она здесь без году неделя. Я готова дать ей столько шансов, сколько понадобится. Кроме того, мы ведь с самого начала знали, что будет непросто. Что же теперь удивляться? Кстати, я в подробностях записываю все, что у нас происходит.

– Отлично. Нам нужно взять твои записи и все посмотреть. Ты, определенно, лучшая из тех, с кем Джоди могла бы остаться, так что, пока тебя все устраивает, я спокойна и знаю, что она в надежных руках.

Я прислушалась, не появилась ли поблизости Джоди (она смотрела по видео детскую передачу), потом зачитала Джилл записи и подумала: нельзя ли к этому добавить что-нибудь положительное?

– Она хорошо ест. Настоящая обжора, если честно. Нужно как-то умерять ее аппетиты. Вчера ее даже затошнило. Но вообще, кроме здорового аппетита, увы, мало что говорит в ее пользу.

– Как думаешь, ее вообще можно содержать в семье, Кэти? Если нет, муниципалитет начнет поиски подходящего приюта, а их не так много. Я очень доверяю твоему мнению.

Комплимент был мне приятен, но едва ли утешал. Я была на грани срыва и все же должна была найти в себе силы – я не могла опустить руки, даже не приступив к работе.

– Завтра у нее встреча с родителями, а на следующей неделе ее педагог заглянет к нам на пару часов. Может быть, знакомые лица помогут ей адаптироваться. С этим педагогом она занимается с сентября.

– Ладно, Кэти, посмотрим, что будет дальше. Я поставлю в известность Эйлин. Чем вы сегодня будете заниматься?

– Шопинг-терапия. Вояж в «Теско».

Джилл рассмеялась:

– Счастливого пути!

Похоже, Джоди нравилось ходить за продуктами, в отличие от остальных членов семьи, для которых не было наказания хуже, чем поездка в супермаркет. Джоди была здесь в своей стихии, возила тележку взад-вперед, подсказывала мне, что нужно брать и чего не нужно. Энтузиазму ее не было предела, так что мне пришлось умерять ее пыл и возвращать кое-какие продукты на полки.

В этом не было ничего необычного. Дети, которых забрали из неблагополучных семей, часто полагают, что все проблемы можно решить с помощью толстого кошелька. Некоторым из тех, за кем я присматривала, отчаянно хотелось материальных благ. В их родных домах деньги, как правило, не водились, а когда водились, то быстро спускались на выпивку, дурь или наркотики. Когда я покупала воспитанникам скромные угощения, восторгу их не было предела: уж чем-чем, а плюшками их баловали крайне редко. Но всегда приходилось осторожничать и следить, чтобы ожидания ребенка не были чрезмерными, иначе вскоре он становился слишком требовательным, полагая, что ему – обязаны дать все, чего он только пожелает. Джоди была не из их числа. Судя по количеству багажа, да и по ее весу, недостатка во вкусной еде она не испытывала и уже привыкла получать все по первому требованию. Оставалось надеяться, что, ограничивая ее требования до разумных пределов, я не натолкнусь на жесткое сопротивление, но наш совместный опыт подсказывал мне, что стоит готовиться к новой битве.

– Три пачки хлопьев – это много, – сказала я. – Выбери одну, остальные мы уберем.

Она, конечно, хотела их все, и все виды печенья, и все десерты в холодильнике, так что я вытаскивала из тележки не меньше, чем клала в нее, но Джоди была хотя бы чем-то занята и довольна.

На еженедельную закупку у нас ушло без малого два часа, и мы наконец добрались до кассы, где Джоди приметила лоток со сладостями, исключительно «умно» расположенный в проходе. Я принялась выгружать содержимое тележки на ленту и разрешила ей выбрать себе шоколадку в награду за то, что она была такой умницей и помогла мне.

– Одну, – повторила я, как только упаковки с конфетами посыпались в тележку. Но я уже видела, что ее прежняя готовность идти на контакт иссякла. – Возьми шоколадное драже, ты же его любишь.

– Хочу все! – закричала она и демонстративно уселась на пол.

Женщина, стоявшая за нами, явно осуждала такую бездарную мать, как я, и бросила на меня укоризненный взгляд. Я выгрузила последние покупки, в том числе и драже, на конвейер и вернула остальные конфеты на место. Краем глаза я наблюдала за Джоди. В ней закипала ярость: она скрестила ноги, сложила руки и издевательски усмехнулась. Девочка сильно пнула тележку, и та полетела прямо в меня. Я стиснула зубы, чтобы не показать, как мне больно, протолкнула тележку через проход и поставила у конца кассы, чтобы складывать в нее пакеты с покупками.

– Не хочешь помочь мне упаковаться? – попробовала я отвлечь ее. – Ты мне здорово помогла сегодня, и я думала, что и сейчас поможешь.

Она отказывалась смотреть на меня, и я не знала, как же мне вытащить ее с прохода, но твердо решила, что этим скандалом на людях она уж точно своего не добьется.

– Не хочу эти конфеты. Мне они не нравятся, – неожиданно закричала она.

– Не кричи, пожалуйста. – Я посмотрела на нее. – Я же сказала, можешь выбрать любые, но побыстрее. Мы уже почти закончили.

Люди, уже не стесняясь, глазели на нас. Джоди в раздражении вскочила на ноги, ухватила большой пакет леденцов и запустила им в кассиршу.

– Джоди! – Я повернулась к кассирше, которая обменялась красноречивыми взглядами с женщиной позади нас. – Простите, пожалуйста.

Я заплатила по счету, еще раз извинилась, и мы ушли. Выйдя на улицу, я не обращала внимания на просьбы Джоди дать ей конфет и быстро катила тележку к машине. Открыла дверь, усадила Джоди и пристегнула ее ремнем:

– Сиди здесь. Я положу пакеты в багажник. Ты разозлила меня, Джоди. Ты вела себя отвратительно.

Я подглядывала за ней через заднее стекло. Челюсти ее были сжаты, но она бормотала что-то себе под нос и пинала переднее сиденье. Представляю, что она чувствовала. Мне самой хотелось ударить… и не только сиденье. В магазине была чудовищная сцена, а впереди ждали еще большие неприятности. Потакать таким выходкам – не решение проблемы, ни для меня, ни для Джоди, если речь идет о длительном сроке совместного пребывания.

Я отвезла тележку назад и уселась на свое место.

– Дай мне конфеты, – проворчала она, – сейчас хочу.

– Только когда ты успокоишься, Джоди, и извинишься. Я не потерплю такого поведения на людях.

– Дай, или я накакаю здесь, – пригрозила она.

– Что ты сказала? Нет уж, этого ты не сделаешь! Так вот, значит, подумала я, она готова наложить кучу, если ей не дадут того, что она попросит. Не так ли было и в первый день? Намерение во что бы то ни стало получить желаемое, а не страх или неконтролируемое опорожнение кишечника? И насколько мне не хотелось, чтобы она испортила мою машину, настолько же не хотелось уступать шантажу.

– Джоди, если ты сейчас это сделаешь, конфет не получишь весь день. Ты не можешь просто покричать и получить все, что захочешь. У твоих прежних попечителей наверняка такого не было.

– Было. Я все получала. Я заставляла их.

Я завела машину и тронулась к выезду. Не сомневаюсь, она сказала чистую правду. Немудрено, что прежние попечители Джоди, учитывая ее скандальное поведение, уступали просьбам, чтобы только заставил, ее затихнуть. Наверняка именно так у нее и набралось то количество тряпок и игрушек, с которыми она приехала ко мне. Я взглянула в зеркало заднего вида. Она показала язык и снова стала пинать мое кресло.

– Джоди, я думаю, это будет тебе уроком, дорогая моя. Плохим поведением ты не добьешься того, чего хочешь. А даже совсем наоборот.