Текст книги "Мамы-мафия (ЛП)"

Автор книги: Керстин Гир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Привет, меня зовут Констанца Вишневски, я живу под вами, добро пожаловать в наш дом, хлеб да соль я принесу вам в следующий раз, можно мне на ваш балкон?

Бородач не ухватил, чего от него хотят, он удивлённо таращился на мои босые ноги. Но я не могла ждать, пока он очухается.

– У вас очень красиво, – сказала я, протискиваясь мимо него в комнату и удивляясь полному отсутствию мебели. Только шикарная видеосистема и полки с CD высотой до потолка. – Так минималистично.

Поскольку мужчина по-прежнему молчал, я открыла балконную дверь и, ещё раз вежливо поблагодарив его, стала спускаться по обвитым плющом металлическим стойкам на наш балкон. Остальное было делом техники: створка окна в спальне была открыта на проветривание, я сунула туда руку, открыла вторую створку и забралась вовнутрь. Я была горда собой: ни Юлиус, ни лазанья не пострадали.

Когда я вечером хотела рассказать эту историю Лоренцу, он уже всё знал. Бородач перехватил его в подъезде и спросил, какие психотропы я принимаю. И пожаловался, что хозяин квартиры не предупредил его обо мне. Наверное, он надеялся на снижение арендной платы. Из-за меня! Как будто я опасна для общества! Лоренсу это было ужасно неприятно. В этот вечер он выдал ту самую оскорбительную фразу, что я наиужаснейше организованная, бестолковейшая баба, которую он только знает. Кроме того, я легкомысленная и безответственная, а разгуливание босиком – это дурная крестьянская привычка.

Но он вряд ли захотел развода, потому что я разгуливаю босиком, верно?

– У тебя есть другая? – повторила я нетвёрдым голосом.

– Не-ет! – веско ответил Лоренц.

Я не знала, что мне делать, поэтому я начала реветь, скорее не из-за расстройства, а от чувства беспомощности. И поскольку я не могла прекратить плакать, Лоренц наконец сжалился надо мной и попытался объяснить своё решение.

Он сказал, что его чувства ко мне изменились, вот и всё. Что наш потенциал просто исчерпан, что мы вместе больше не можем развиваться. И что мы слишком молоды для того, чтобы жить в браке без чувств. И что я, если я загляну поглубже себе в душу, приду к такому же выводу.

В последующие недели я очень старалась заглянуть поглубже себе в душу, чтобы прийти к такому же выводу, а Лоренц в это время усиленно работал над осуществлением своих планов. Если он на что-то решался, то хода назад уже не было. Он объяснил детям, что мама и папа очень любят друг друга, но не настолько сильно, чтобы жить вместе. И папа поэтому будет теперь спать в гостиной. Но бабушкин дом стоит пустой, он из-за этого грустит, и поэтому они, дети и мама, то есть я, переедут туда, как только там починят отопление. Тогда дом снова будет весёлый, и папе больше не придётся спать в гостиной. А в саду перед бабушкиным домом можно будет устроить чудесные качели и песочницу, папа часто будет приходить и навещать их. И они могут в любой момент заглядывать к папе, навещать его, и всё будет замечательно.

Юлиусу этого было совершенно достаточно, он не задавал никаких вопросов и был уравновешенным и весёлым, как обычно. Но Нелли было уже не четыре года, а почти четырнадцать, и она нашла доводы Лоренца исключительно шаткими. Кроме того, её больше нельзя было заманить качелями и песочницей. Неприятно было то, что вину за всю эту неразбериху она возложила на меня.

– Вам меня не провести, – сказала она. – Что ты натворила?

Ничего. Я ничего не сделала, абсолютно ничего. Может быть, этого было слишком мало?

– Я не хочу переезжать в бабушкин дом, там мега-скучно, – кричала Нелли. – Ты должна опять помириться с папой.

Н-да, если бы это было так просто.

– Но мы ведь и не ругались, дорогая, – сказала я, пытаясь говорить успокаивающе, убедительно и по-взрослому.

– А что тогда? – продолжала кричать Нелли. – У папы есть другая?

– Не-ет! – произнесла я веско, точно как Лоренц.

– А почему он тогда больше тебя не любит?

Я пожала плечами.

– Знаешь, чувства могут иногда…

– Ах, фак! – выкрикнула Нелли и начала рыдать. – Я не хочу переезжать в эту мещанскую халупу в пригороде! Я считаю дерьмовым, что ты ничего не предпринимаешь! Вы портите мне жизнь!

Но что я должна была предпринять? Решение Лоренца было непоколебимо. Он не стал терять времени и проинформировал всех наших друзей, знакомых и родственников о предстоящем разводе. Они были удивлены, хотя и не так, как я. Такое случается и в лучших семействах.

Все были очень дружелюбны и нейтральны. Нейтральное поведение в данном случае можно теоретически посчитать корректным, но нейтралитет – это не совсем то, что может пойти на пользу в конкретной ситуации. Я скажу даже больше: нейтральные друзья – это не друзья. Если бы у меня не было Труди, я бы чувствовала себя так одиноко, как никогда.

Труди, которую, собственно, звали Гертруда, была единственной из моих знакомых, которая не была «правильной», во всяком случае, по понятиям Лоренца. Я познакомилась с ней в университете, когда через два года после рождения Нелли я попыталась закончить учёбу (чего я, заметим, так и не сделала). У Труди, выражаясь языком Лоренца, были не все дома, она верила в духов и инопланетян и знала все свои многочисленные прошлые жизни. Она была прекрасной студенткой-психологиней, лучше всех закончила семестр и выбросила на ветер два прекрасных предложения работы, потому что они «не очень хорошо ощущались». С того времени она закончила целый ряд таинственных, дорогущих курсов, которые позволили ей воспринимать артерии воды и электромагнитные поля, утихомиривать духов природы и анализировать ауру старой автомобильной покрышки. Не считая всего этого, она была действительно хорошей подругой – из тех, кому можно позвонить в четыре утра, если нужна помощь.

Труди единственная повела себя не нейтрально, она обняла меня и сказала:

– Лоренц – старый ублюдок, Конниляйн. Я такое сто раз видела среди моих знакомых. Это кризис среднего возраста. Это нормально, когда мужики в этот период уходят из семьи и меняют жену на молоденькую. А свой вольво – на порше кабрио. Поэтому я и не вышла замуж.

– Но у Лоренца никого нет, – сказала я. Правда, вольво у него был.

Труди смотрела недоверчиво.

– Я вполне уверена. Моё чувство никогда меня не обманывает.

– Он больше меня не любит, это всё, – сказала я. – И от этого почему-то ещё хуже.

– Какой болван! – Труди обняла меня за плечи и выдала целый ряд банальностей, которые в подобные моменты выслушиваются охотнее всего. – Он тебя не заслуживает. Я всегда считала, что вы, собственно, совершенно не подходите друг другу. И посмотри с положительной стороны: если в жизни захлопывается одна дверь, то всегда открывается другая. Кто знает, что готовит тебе судьба. У тебя сейчас начинается большое приключение, разве это не здорово? Если у Лоренца другая, мы для тебя тоже найдём другого. Лучшего. Это будет проще простого, при твоей-то внешности. Только будет сложно найти кого-то выше тебя. Ничего не могу поделать, я в таких вещах старомодна. Если в наше время мужчины не умнее нас, значит, они должны по крайней мере превосходить нас телесно. Ах, это будет прекрасно: в тридцать пять можно совершенно иначе наслаждаться жизнью одиночки.

Но я не хотела никакой жизни одиночки.

– Труди, – сказала я веско. – У Лоренца нет никакой другой. Он просто больше не любит меня, и я не знаю, почему, и от этого я чувствую себя совершенно больной. Мне действительно было бы лучше, если бы у него была другая, это хотя бы было понятно.

Я всегда думала, что у Лоренца семья на первом месте. Сразу же после карьеры. То, что он после четырнадцати лет совместной жизни хочет отправить нас в дом своей матери, казалось мне совершенно не похожим на него.

Если у Лоренца нет другой, то он всё же страдает от опухоли мозга. Это было единственное правдоподобное объяснение, и я вцепилась в него, как в спасательный круг.

Но вместо того, чтобы пойти к неврологу, Лоренц пошёл к своему другу и адвокату Ульфи Кляйншмидту, который ещё больше сбил меня с толку и описал мне все формальности развода так юридически вычурно, что я вообще ничего не поняла. Но я не хотела себя выдавать и подписала всё, что дал мне Ульфи, чтобы «ускорить процесс». Хотя мне абсолютно не хотелось, чтобы процесс ускорялся. Может быть, Лоренц со своей опухолью скопытится ещё до развода. Это может развиться очень быстро.

– Я здоров, как бык, – сказал Лоренц. – И ты наконец должна принять, что между нами всё кончено.

Но так быстро я просто не могла переключиться. Пока я наблюдала, как Лоренц членил наш брак на составные части и теперь ходил в гости исключительно без меня – наши общие так называемые друзья решили, что Лоренц из нас двоих наиболее важен, – я казалась себе всё более лишней в нашей квартире – как нежеланный гость. Я потихоньку начала паковать свои вещи и вещи детей, на что Нелли реагировала истерическими криками.

– Мои вещи останутся здесь! Я в любом случае буду проводить здесь много времени. В эту бабушкину мещанскую халупу я буду приходить только для сна! Туда я не буду приглашать подруг, это должно быть ясно! Папа сказал, что моя комната останется моей комнатой!

Запаковывать было особенно нечего, поскольку всё принадлежало Лоренцу. Он выбирал, он и оплачивал. В вопросах вкуса я всегда держалась Лоренца, не наоборот, это проходило красной нитью через весь наш брак. Вся квартира была выложена неприлично дорогим серебристо-серым велюром из козьего волоса, в квартире имелся диван от Рольфа Бенца с чёрной кожаной обивкой, журнальный столик ценой с небольшой автомобиль и огромная абстрактная картина, продажа которой покрыла бы стоимость образования наших детей.

Только деревянный кухонный буфет, который я подарила Лоренцу к свадьбе, отличался от остальной обстановки. Я нашла его на Пеллворме, в коровнике наших соседей, с кучей слоёв краски. Мне стоило нескольких недель работы отчистить и отшлифовать его и с помощью льняного и апельсинового масла убрать запах коровника.

Лоренц был очень тронут, когда я презентовала ему шкаф, обёрнутый белой ленточкой.

Когда я об этом вспомнила, я заплакала. Я вообще много плакала, вспоминая о многих вещах. В некоторые дни мои глаза вообще не просыхали. Труди это очень беспокоило. Она сказала, что моя аура совершенно отравлена и что я должна немедленно выехать, чтобы спасти свою душу. Её не убедила моя теория по поводу опухоли мозга. Она предложила мне и детям переехать к ней, пока Лоренц не починит отопление в доме матери. Но не считая того, что Нелли из-за этого предложения снова впала в истерику, идея сама по себе была не очень хорошей. Труди проживала вместе с тремя сиамскими кошками и целой кучей духов (для нас, по счастью, невидимых) в маленькой двухкомнатной квартире и не имела никакого представления о том, что значит делить квартиру с подростком, маленьким ребёнком и депрессивной женщиной тридцати пяти лет. Если бы у меня не было детей, я бы тут же приняла её предложение. Каждый вечер мы бы приканчивали несколько бутылочек красного вина и смотрели бы по видео грустные фильмы. Ничто может быть утешительнее, чем, будучи пьяной в доску, смотреть, как тонет «Титаник» – я хочу сказать, сразу же чувствуешь себя лучше. Но из-за детей мне надо было быть разумной.

– Да ладно! – предвкушающе говорила Труди. – Мы устроим себе чудесные времена! Вам троим я постелю матрацы в гостиной, мы будем делать энергетический массаж и ароматерапию и устраивать пикники перед телевизором, и…

– Нет, нет, – сказала я. – Твои чувства ко мне изменятся, и меня больше никто не будет любить.

Вместо того чтобы переехать к Труди, я поехала – разумным образом – с детьми на Пеллворм, хотя там не было ни утешающей подруги, ни видео с «Титаником», ни красного вина. Но мы проводили каждые рождественские каникулы в доме моих родителей, и я хотела, чтобы для детей жизнь шла так нормально, как это только возможно. К сожалению, в время нашего отъезда никто не появился в доме Лоренцевой матери, чтобы починить отопление, а когда Лоренц наконец кого-то нашёл, то оказалось, что отопление починить уже нельзя, его нужно делать заново. Это значило, что мы должны остаться у моих родителей на более длительный срок. Только Нелли по окончании каникул поехала домой, чтобы не пропускать школу. Прощаясь с нами, она была в исключительно прекрасном настроении, потому что мои родители по-прежнему не знали, что им делать с девочками, и кроме того, они постоянно внушали Нелли, что она моя точная копия.

– В самом деле, точно как Констанца в её возрасте, – говорили они. Девочки не очень охотно выслушивают подобное. Я и сейчас хочу как можно меньше быть похожей на свою мать. Ко всему Нелли нашла мои фотографии с конфирмации – я в возрасте 14 лет с поникшими плечами, очками и школьными туфлями размера 41,5 – и из-за этого разразилась слезами.

– Что, я так выгляжу? – рыдала она.

– Нет, моя дорогая, – попыталась я успокоить её. – Ты унаследовала от меня только хорошие черты.

– Какие такие хорошие черты? – невежливо рыдала Нелли.

Моя дочь была рада, что ей наконец предоставилась возможность вернуться в Кёльн, а нам с Юлиусом не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать на Пеллворме, пока не смонтируют чёртово отопление.

Юлиус, правда, охотно бывал здесь, и он ведь был мальчик, а мальчиков мои родители любили, да и свежий морской воздух нам обоим был на пользу. Мы килограммами собирали мидии и невзирая на погоду очень много времени проводили вне дома, не в последнюю очередь потому, что мы избегали часто пересекаться с моими родителями. Для меня было не просто проводить с ними так много времени, у них была своя особенная манера давать мне понять, кем они меня считают: а именно никем. Моя мать не пропускала ни одного дня, чтобы не сказать мне:

– Если бы ты в своё время послушала нас и нашла себе работу! Все эти годы пробездельничать! Из этого не могло получиться ничего хорошего. И вот ты здесь – без мужа и без профессии.

– И с кучей голодных ртов на шее, – имел обыкновение добавлять мой отец – как будто у меня было по меньшей мере четырнадцать детей, которые за похлёбку должны были просить милостыню на улице.

У них не было винного погреба, где бы я могла искать утешения, а для самодельной "наливки" из чёрной смородины, которую моя мать заготавливала годами, я была недостаточно несчастна. Кроме того, часто шёл дождь. Поэтому я в конце концов была действительно рада, когда Лоренц позвонил и сказал:

– Радуйся, отопление смонтировано, всё подготовлено, и Юлиус получил место в детском саду "Вилла Кунтенбунт"! Вы можете ехать домой.

Если бы он ещё сказал, что излечился от опухоли мозга, я бы возликовала от души.

Ну, во всяком случае, мы наконец снова были дома.

Я взгромоздила тяжёлый чемодан на каменные ступеньки у входной двери и глубоко вдохнула. В этот момент дверь открылась, и из неё вышел бородач из квартиры сверху. Узнав меня, он вдруг дико заторопился и, не поздоровавшись, споткнулся о чемодан и побежал прочь.

– Приятно было снова вас видеть, – сказала я, но бородач уже убежал, причём так быстро, как будто за ним гнался сумасшедший с ножом. Наверное, он думал, что я сбежала из дурдома, в котором провела последние семь недель. При этом на сей раз на мне были туфли, причём от Гуччи.

– Я хочу спать, – сказал Юлиус. Он был ужасно бледный, и я спешно стала открывать входную дверь, которую бородач так бездумно захлопнул.

Но дверь глупым образом не открывалась. Ключ не подходил к замку.

Я позвонила в домофон.

– Да? – ответил мне голос Нелли, причём довольно мрачный.

– Нелли, дорогая, это мы! – пропела я. – Но с дверным замком что-то не так, кто-то должен сойти вниз и открыть нам дверь.

Теперь в домофоне раздался уже голос моего всё ещё мужа.

– Подожди, мы сейчас будем готовы.

– К чему готовы?

Но в домофоне раздался лишь треск.

– Мы сейчас окажемся в тепле, – сказала я Юлиусу. – Ты был очень храбрый. Потом я расскажу тебе историю об одном мальчике, который ехал на поезде и которому стало плохо.

Я услышала шаги на лестнице, затем Лоренц открыл входную дверь. Он выглядел ещё лучше, чем обычно – какой-то более загорелый. Теорию насчёт опухоли мозга можно было спокойно отмести в сторону. Этот мужчина не был болен!

Но всё-таки он мне улыбался. Примерно так же сердечно, как улыбаются продавцу пылесосов, но всё же.

– Супер, что вы так пунктуальны. Можно сразу же выдвигаться.

Выдвигаться? Куда это? Ах, как это типично для него – наверное, он не имел желания готовить.

– Если ты собираешься отправиться с нами в Макдональдс – Юлиус заблевал уже половину Кёльна, – сказала я.

– Что? – Лоренц наморщил лоб. Он присел на корточки и обнял Юлиуса, но тут же отодвинул его от себя обеими руками. – Не зарази меня, малыш. Желудочно-кишечные проблемы мне сейчас совершенно ни к чему.

– Это только из-за сока фрау Майер, – сказал Юлиус.

На лестнице за Лоренцем показалась Нелли, нагруженная, как ослик, рюкзаком, сумкой и чем-то вроде скрученной в рулон постели. Когда я увидела своё веснушчатое, длинноногое и большерукое дитя, у меня слёзы навернулись на глаза. Я не видела её пять недель. Мы ещё никогда так надолго не разлучались. Я очень скучала и звонила ей два раза в день (по мобильнику, потому что мои родители использовали телефон только в экстренных случаях. А также по праздникам и дням рождения, на экономном тарифе). Я сильно подозревала, что соскучилась только я, без взаимности. Нелли было бы достаточно, если бы я звонила ей раз в две недели (максимум).

Не важно. Я обняла свою большую дочку так крепко, что рулон постели соскользнул на пол, вместе с находящимся внутри плюшевым осликом с поникшими ушами.

– Ну что, хорошо провела время с папой?

– Мама! Не дуй мне так в ухо! – Нелли высвободилась. – Привет, Юли! Давно не виделись.

Юлиус радостно улыбнулся Нелли.

– Нелли, меня три раза вырвало. Один раз в поезде, один раз в мусорку для бумаг и ещё раз на пальто одного дяди.

– Да, из-за чего мы, наверное, появимся на стендах «Их разыскивает милиция», – сказала я, поднимая с пола плюшевого ослика. – Но что мне было делать? Я не могла записать наш адрес старому ворчуну, потому что тогда электричка ушла бы без нас. Ой, он был такой злой.

Юлиус кивнул.

– Папа? Что такое оглупевшая, дибейная баба?

– Дядя, наверное, имел ввиду твою маму, – сказал Лоренц. Судя по его взгляду, Хайнрих высказался словами, идущими от сердца Лоренца. – Но сейчас пора ехать. Садитесь в машину, мы отправляемся в ваш новый дом.

– Сейчас? – разочарованно спросила я. – Лоренц, уже темно, и я, голодная и холодная, притащилась сюда с вокзала с тяжеленным чемоданом и ребёнком, которого тошнит…

– Я всё-таки думаю, что для всех было бы лучше, не теряя времени, организовать переезд, – сказал Лоренц. Он бросил выразительный взгляд на Юлиуса и захлопнул за собой входную дверь. – Хотя переезд – это слишком громко сказано. Там есть всё, что вам нужно. Не хватает только жильцов. – Он весело рассмеялся.

Я бы с удовольствием заехала ему по уху Неллиным осликом.

– Папа торопится от нас избавиться, – сказала Нелли. – Он только что почти столкнул меня с лестницы.

– Как мило, – сказала я. Ах, если бы я осталась в поезде и поехала бы с Майерами через Y в Оффебах у Франкфотта. Возможно, они бы нас всё же усыновили, если бы мы очень попросили.

– Не преувеличивай, Нелли, – сказал Лоренц. – Я не знаю, к чему эта дискуссия. Завтра мне нужно работать над кучей актов, и у меня не будет времени вас отвозить, поэтому поехали, нечего тут копаться, Юлиусу пора спать.

– А мне нужно в туалет, – заявила я и начала опять возиться своим ключом в замке.

– Через двадцать минут ты сможешь сходить в мамин туалет – я имею ввиду, в твой туалет, – сказал Лоренц и нервно засмеялся.

Лоренцу, видимо, надо было ещё к этому привыкнуть, и мне тоже: «мамин туалет» стал теперь туалетом Констанцы, это было нотариально заверено.

Тем не менее.

– Мне надо сейчас, – объяснила я. Лоренц ужасно торопился начать свою новую, бессемейную жизнь. Наверное, его бывшей семье уже нельзя было использовать даже его туалет. – Ключ заедает… – Я замолчала, потому что у меня внезапно возникло подозрение. Я недоверчиво посмотрела на Лоренца: – Ты случайно… ты не поменял замок?

– Поменял. – Лоренц глянул на часы.

– Но… – Это было неслыханно. Он заменил замок, как будто я была преступница, от которой надо защищаться! – Ты не считаешь, что было бы достаточно поменять замок в квартирной двери? То есть если бы мне пришла в голову идея украсть твою видеосистему, пока ты на работе. Или, – эта мысль пришла мне в голову только что, – задушить тебя подушкой во сне!

Лоренцу мои размышления показались обременительными. Моё открытие его не смутило.

– Конни, пора ехать. Юлиус мёрзнет.

Я в этот момент охотно бы ударилась в одну из Неллиных истерик и устроила бы Лоренцу сцену прямо на улице, но я не любила сцен. Вместо этого я упрямо повторила, что мне срочно нужно в туалет, не важно, насколько он торопится.

Лоренц со вздохом уступил. Он сунул Нелли в руку ключ от машины и велел ей отправляться вместе с Юлиусом в подземный гараж и ждать нас там.

– Ты можешь пристегнуть Юлиуса в машине, – сказал он. – Мы вернёмся через пять минут.

Очевидно, он не хотел пускать меня в квартиру без сопровождения.

– Ты что, боишься, что я буду мочиться стоя? – раздражённо спросила я, пока мы поднимались по лестнице. – Или ты думаешь, что я запихну под куртку ценный журнальный столик и незаметно выволоку его из квартиры?

– Я только хочу, чтобы ты поторопилась, – сказал Лоренц. – Я тебя знаю! – Он открыл дверь в квартиру. Так-так, он меня знает! Смешно слышать. Я подчёркнуто медленно прошествовала в прихожую. Вместо того чтобы пройти в ванную, я пошла в сторону комнаты и столовой и огляделась. Всё, как я и ожидала: Вид был такой, как будто я здесь никогда не жила. Ни следа меня. Даже пятна красного вина, которое я перед отъездом на Пеллворм оставила на ковровом покрытии, больше уже не было.

Лоренц со вздохом последовал за мной.

– А где кухонный буфет? – спросила я, но это вызвало у него лишь ещё один вздох.

– Где, где! Вместе с другими твоими вещами в мамином доме. Ах, в твоём доме!

– Но он твой, – возразила я. – Я подарила его тебе на свадьбу.

Лоренц вздохнул. Потом он сказал:

– Я думал, что ты, возможно, захочешь его оставить.

– Ты решил избавиться от всего, что напоминает обо мне, верно?

Лоренц не ответил. Он нетерпеливо крутил в руке связку ключей.

– Вот цена твоим дурацким разговорам насчёт «Останемся друзьями!» Ты-ты-ты даже не можешь жить под одной крышей с моим шкафом! – Мой голос звучал чуть пронзительно, и я запиналась, как всегда, когда была взволнована.

– Иди наконец в туалет, – сказал Лоренц.

– Почему, ты потом захочешь взглянуть на место преступления? Серьёзно, Лоренц – отдаёшь ли ты буфет или меняешь замки: я всё равно останусь частью твоей жизни. – Я чуть не произнесла классическую фразу: «Я, в конце концов, мать твоих детей!». Но чтобы так низко не пасть, я отправилась в туалет. Лоренца мои мысли всё равно не интересовали ни в малейшей степени. Он ждал меня под дверью, наверное, чтобы я не стащила ценный дизайнерский ёршик для унитаза.

Какой недостойный конец брака.

– С кухонным буфетом – это так мелочно! Не думала я, что ты на такое способен, – сказала я, выходя из ванной. Я попыталась говорить хладнокровно, но меня выдало моё заикание: – Что ты сделаешь с об-об-общими фотографиями? Разрежешь пополам?

Лоренц посмотрел на меня с некоторым сочувствием.

– Тебе не приходило в голову, что я мог отдать буфет потому, что он просто не подходит к моей обстановке?

Не-е, это мне в голову не приходило.

– А что касается фотографий: все альбомы я перенёс в мамин дом. Ах, в твой дом, хотел я сказать.

Это было только справедливо, ведь это я вклеила туда все фотографии.

– Мы можем уже отправляться? Дети ждут! – Лоренц форменным образом выпихнул меня на лестницу.

Когда он запер входную дверь, вздохнула уже я.

Общество матерей посёлка «Насекомые»

Добро пожаловать на домашнюю страницу Общества матерей посёлка «Насекомые». Мы – сеть весёлых, отзывчивых и толерантных женщин, у которых есть общая страсть: удовольствие быть матерью. Работающие женщины или «всего лишь» домохозяйки, здесь мы обмениваемся опытом по важным для современной женщины и матери темам и с любовью поддерживаем друг друга.

Доступ на форум – только для членов.

26 февраля

Я только что узнала, что Марлон не зачислен в детский сад. В последнюю минуту место было отдано мальчику, который является новичком в посёлке «Насекомые» и мать которого одиночка. Фрау Зибек, видимо, придерживается мнения, что это достаточное основание для того, чтобы предпочесть нового мальчика Марлону. На следующем родительском собрании мы должны обязательно обсудить параметры распределения мест и при необходимости изменить их. Я всё же думаю, что у братьев и сестёр должно быть преимущество перед новичками. Фрау Зибек, очевидно, не понимает, что своим руководящим постом она обязана нашему персональному одобрению. И так же быстро она может опять его потерять, разве нет, мамы? Кстати, для нашей английской игровой группы не хватает ещё одного ребёнка, они из-за этого не могут начать. Нужен ребёнок от трёх до пяти лет, который по своему личностному профилю подходит нашим детям. Поэтому узнайте, пожалуйста, среди ваших знакомых, кого это может заинтересовать. Копии статей о раннем обучении иностранным языкам и о теории временных окон можно взять у меня. Но я думаю, что все, чьи дети участвовали в наших январских курсах «Игра и готовка по-гречески», понимают пользу и важность обучения детей иностранным языкам и смогут продемонстрировать свою способность к убеждению. Хотя этот курс не особенно дешёвый, но для наших детей ничто не может быть слишком дорого.

Напоминаю всем, кто вчера не был на заседании карнавального комитета: после длительных дискуссий мы решили не украшать наши костюмы молочных коров выменем из розовых резиновых перчаток. Некоторым из нас это показалось просто непристойным. Так что, пожалуйста, снимите, пока ничего не случилось.

Как далеко вы продвинулись в поиске спонсоров для сладостей? Времени остаётся всё меньше. И что с баннером для праздничного шествия, Гитти? Я опять не смогла до тебя дозвониться.

Фрауке

26 февраля.

По поводу телефона – я прошу прощения, Фрауке, но мой папа сегодня должен был много звонить насчёт одного юридического дела. Террор со стороны кошки наших соседей просто не прекращается. Мы боимся, что она ещё и беременна! Не переживай по поводу места в детский сад, мама Фрауке. Ведь Марлону всего три года, и летом он в любом случае пойдёт в садик. Уроки гобоя, английский и карате займут его, разумеется, до этого времени. Может быть, ты запишешь его на мои курсы батика, которые я проведу в мае для маленьких детей и их матерей. До сих пор, к сожалению, никто не выразил желания. Баннер для карнавала потребовал очень много работы, только прошлой ночью я его закончила. «Власть матерей делает деток умней!» – вышивка крестиком (более двух тысяч стежков) несколькими цветами на белом фоне. По поводу сладостей: моя мамочка испекла четырнадцать противней мюсли-кексов, любимых кексов Марии-Антуанетты. Дети будут в восторге.

И ещё одна хорошая новость: Эстер Мюллер-Шмербек охотно записала бы её Мелизанду в английскую игровую группу, но по вторникам Мелизанда посещает цирковую группу профессора доктора Хаммерс. Не можем ли мы переместить английскую группу на среду после обеда, но лучше пораньше, потому что у Марии-Антуанетты в пять часов урок фортепьяно? Эстер, во всяком случае, также заинтересована во вступлении в общество матерей.

Мама Гитти

26 февраля

Среда исключается, потому что наши мышки в этот день посещают уроки музыкального образования и балета, наш единственный свободный день (после обеда) – это пятница, и так должно и оставаться, потому что мы знаем, что перегрузка так же нехороша для наших детей, как и недогрузка. По этому поводу я могу ещё раз скопировать для вас статью профессора Эллермана на тему планирования для маленьких детей. Кстати, я не уверена, действительно ли нам подходит фрау Мюллер-Шмербек. Она, насколько я знаю, третий раз замужем (причём непонятно, как она с таким толстым задом ухитряется урывать себе мужчин). Если она и в самом деле заинтересована в нашем английском игровом курсе, почему она просто не вычеркнет Мелизанду из цирковой группы? Я не понимаю, почему эта бестолковая, безработная историк искусства Хаммерс вообще имеет наплыв участников на своих педагогически сомнительных цирковых курсах, хотя мы в детсадовской газете напечатали, что она свой титул доктора получила не в медицине и не в педагогике. Нам надо проголосовать, а хотим ли мы в данных обстоятельствах вообще приглашать фрау М.-Ш. на пробное заседание. Кстати, надо говорить «по поводу места в детском саду», Гитти, здесь нужен предложный падеж.

По поводу места в детском саду для Марлона мне очень жаль, Фрауке, Я тоже считаю решение фрау Зибек сомнительным и буду поддерживать тебя на следующем родительском собрании. Не годится, что матерям-одиночкам в нашем обществе неизменно отдаётся предпочтение. Как будто их поощряют за то, что они потерпели неудачу в браке. (Это не о тебе, Гитти, ты, в конце концов, никогда не была замужем, это совсем другое. Ты же не виновата, что зачатель Марии-Антуанетты скрылся).

Ещё раз по поводу карнавала в воскресенье. Через связи моего мужа я бесплатно получила в молочной 450 крекеров из пахты. Я думаю, что эти сладости больше соответствуют нашему статусу и принципам, чем раздача конфет или кексов. Кроме того, это подходит к нашим костюмам молочных коров. Да здравствует посёлок «Насекомые»! Для всех, кто хочет заниматься своей фигурой и фитнесом: мы с Фрауке бегаем по утрам в половине шестого. Кто хочет поучаствовать, встречаемся перед дверью Фрауке – но не звонить, дети и муж ещё спят. Обязательно не забыть про отражатели.

Сабина

26 февраля

Я определённо против приёма фрау Мюллер-Шмербек в общество матерей, хотя наша Софи, к сожалению, имеет слабость к Мелизанде. Мы ведь очень хотим сводить наших детей с теми детьми, у которых они могут чему-то поучиться, а Мелизанда для своих четырёх лет не очень развита. Она, в отличие от Софи, неуверенно считает от 1 до 100. Когда я недавно дала обеим поупражняться с жевательными конфетками (рекомендую: без сахара, желатина и добавок, из аптеки, экологическая оценка «очень хорошо»), она забыла 14 и остановилась на «двадцать одиннадцать». Кроме того, у неё, по-моему, из-за беспокойной брачной жизни её матери имеются психологические проблемы: она нагло обмочила самокат Софи и ковровое покрытие в её комнате. Кто знает, как убрать запах мочи с ковра? Парфюм не помог.