Текст книги "Красный замок"

Автор книги: Кэрол Нельсон Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Тот снова теребит усы:

– У этого Джеймса Келли действительно мрачное прошлое. Он работал драпировщиком и вдруг получил наследство от отца, которого никогда не знал. Вместо того чтобы радоваться удаче, он отверг свою многострадальную мать, поскольку та была проституткой, и перебрался в Лондон. Там он несколько лет назад убил свою жену: в порыве гнева вонзил ей в ухо перочинный нож. Произошло это как раз рядом с Уайтчепелом – районом сомнительной репутации. Келли обвинил супругу в том, что она захомутала его, сама будучи блудницей. Его осудили за убийство, но через несколько лет выпустили из сумасшедшего дома. Трудно поверить, что такого безумца могли освободить из английской лечебницы душевнобольных, но, так или иначе, он оказался на воле. Наверняка известно, что в период активности Потрошителя Келли гулял на свободе в Уайтчепеле. И, что сильнее всего компрометирует подозреваемого, сразу после немыслимого зверства, учиненного над Мэри Джейн Келли, он преодолел восемьдесят миль до Дувра, а затем сел на корабль в Дьепп. Через Бельгию он попал во Францию: конечной его целью был Париж.

– И здесь, – замечает Ирен, – появляется некая связь между ним и одним из членов семьи британских монархов.

– Да ладно вам! – Берти по-королевски надувает губы, натягивая вышитый жилет на свой порядком выступающий живот. – С меня довольно грязных слухов о связи нашей семьи с этим Джеком-потрошителем! Желтая пресса с неизменным удовольствием подхватывает такие возмутительные сплетни! Могу вас уверить, что ни один из членов моей семьи не стал бы водиться с тем сортом людей, который обитает в Уайтчепеле!

– Но Париж – не Уайтчепел, – отвечает Ирен, – и эта связь не выдумана, насколько бы невероятной вам она ни казалась, ваше высочество. Инспектор упомянул, что Келли был драпировщиком. В своем деле он, очевидно, преуспевал, поскольку устроился в солидную парижскую фирму, занимающуюся отделкой мебели. В ту самую фирму, что создала уникальный и изысканный предмет мебели по заказу вашего высочества, на котором в действительности были обнаружены тела двух девушек, работавших в maison de rendezvous[5]5
  Дом свиданий (фр.).


[Закрыть].

Принц поражен до такой степени, что чуть не вскакивает с дивана. Однако он остается на месте: слишком мало времени прошло с обеда, который наверняка состоял не менее чем из двенадцати блюд.

– Не может быть! Мерзавец! Так вы говорите, он приложил руку к моему, м-м, креслу для свиданий? Как отвратительно!

– Ваше высочество, должно быть, оповестили о событиях, произошедших с участием данного изделия в ваше отсутствие.

– Мне сообщили, что оно испорчено, и, разумеется, я ни за что не стал бы пользоваться предметом, который сыграл роль, по своему характеру абсолютно противоположную той благородной цели, для которой он был задуман, – исключительно для удовольствия.

Услышав его реплику, я едва сдерживаю смех, который выдал бы мое неверие и презрение. Это siège d’amour[6]6
  Ложе любви (фр.).


[Закрыть] являлось игрушкой испорченного аристократа и предназначалось для развлечений с двумя проститутками одновременно. Как честная и прямолинейная американка я не намерена считать это «благородным» назначением.

К счастью, Ирен достаточно долго прожила в Европе, чтобы по возможности заменять прямолинейность иронией.

Вместо того чтобы читать вельможному развратнику нотации, как поступила бы я, Ирен лишь замечает:

– Ваше высочество только что указали на самую интересную особенность недавних парижских душегубств: выбор убийцы пал на изысканное заведение и его невинных работниц. Да, можно подумать, что Джеймс Келли случайно попал в ту залу, придя с целью установить кресло. И, судя по тому, как он позже воспринял встречу с нами, он был не в состоянии удержаться от насилия при виде женщин определенного типа.

– При виде шлюх! – восклицает Сара чрезвычайно звонким, сценическим голосом, притом по-английски. – О, не смотри на меня так неодобрительно, Берти! Тебе одинаково милы все представительницы женского пола, будь то служанка или госпожа.

Берти содрогается:

– Значит, от встречи с этим монстром меня отделяли лишь какие-то мгновения?

– Равно как и Брэма, – добавляет Ирен.

Крепко сложенный ирландец, который во время этого жуткого разговора уступил свою привычную роль рассказчика Ирен, вдруг оказывается в центре внимания. Его щеки, на которые разрослась рыжая борода, заливает краска. Хотя он и выглядит внушительно, душа у него нежная.

– Я раньше сопровождал Ирвинга в maison, когда тот приезжал в Париж, – выпаливает он. – Сейчас я остался один в Париже и лишь решил засвидетельствовать свое почтение… м-м… Мадам.

Он всегда говорит об Ирвинге как о полубоге, упоминания одной фамилии которого, очевидно, достаточно, чтобы все поняли, о ком идет речь. Возможно, в этом и заключается роль театрального импресарио.

Сия увлекательная работа подразумевает сопровождение великого человека и в такие одиозные места Парижа, как кабаре, где танцуют канкан, или различные maison de rendezvous. Для англичан в Париже, видимо, существует лишь одно занятие, представляющее для них интерес. Единственное исключение – Шерлок Холмс, и это наводит меня как журналиста на другие не менее интересные соображения. Я начинаю размышлять и о более жутких местах, которые посещали Ирвинг со Стокером наряду с сотнями зевак, толпящимися там каждый день: чего стоит хотя бы публичная демонстрация неопознанных тел в печально известном парижском морге.

Теперь я вижу, как умело Ирен удалось превратить собрание плакальщиков в допрос: ведь двое из четырех мужчин в гостиной находились на месте совершения первых двух парижских убийств; третий же, барон Ротшильд, увез принца, а позднее и Ирен с Нелл оттуда к себе.

По тому, как поникли державшие до этого форму усы инспектора, я понимаю, что он не знал о тогдашнем присутствии принца в доме греха и смерти, а также о том, что… устройство, на котором лежали останки тел, было заказано специально для его королевского высочества. Инспектор, будучи французом и человеком искушенным, не осуждает извращенную задумку, его интересует только участие кресла в преступлении.

– Келли страдает своего рода религиозным фанатизмом, – размышляет Ирен вслух, чтобы слышали ее друзья и подозреваемые.

У меня мелькает мысль, что только мы с инспектором исключены из списка, хотя я, разумеется, тоже находилась в ту ночь в доме терпимости, ведь я и нашла изувеченные тела. Или мы тоже под подозрением? Я постепенно осознаю, что в погоне за правдой Ирен безжалостна не меньше Шерлока Холмса, хотя подход у нее гораздо менее прямой.

Я также замечаю, что она организует сцену подобно драматургу. Сначала она собирает всех действующих лиц, затем побуждает их вести между собой разговор, и в итоге правда у нее в кармане, а участники ничего не подозревают.

Однако при таком театральном подходе для продвижения к развязке требуется много терпения и предварительных репетиций.

– Ничто в лондонских убийствах Джека-потрошителя не указывает на его религиозный фанатизм, – наконец произносит принц, обдумав замечание Ирен.

Инспектор отвечает за нее:

– Позвольте, ваше высочество. Я изучал этот вопрос чрезвычайно основательно. Во всех подобных убийствах, где жертвами становятся падшие женщины, религиозная одержимость рассматривается как возможный мотив. В billet-doux[7]7
  Любовная записка (фр.).


[Закрыть], которую, как предполагается, написал Потрошитель, сказано: «Я охочусь на шлюх». Обычно такие позывы обусловлены извращенной моралью. Я полагаю, что расстройство на уровне врожденных инстинктов превращает некоторых людей в сумасшедших. В Париже, как и во всей Франции, проституция была легализована несколько десятилетий назад, и женщин регулярно осматривают, чтобы удостовериться, что они здоровы. Такая мера позволила снизить риск заражения многими заболеваниями и кажется нам единственным целесообразным подходом к решению проблемы. Лондон и Англия в целом не настолько просвещены в этом вопросе. Мужчины, подхватившие скверную болезнь от проститутки, приходят в губительную ярость. Неудивительно, что смертоубийства, совершенные Потрошителем, и другие аналогичные преступления, нередкие в Уайтчепеле, более характерны для Англии, чем для Франции.

– Так было до недавних пор, – отмечает Ирен.

Инспектор бросает на нее нетерпеливый взгляд:

– Что? Вы про двух женщин из почтенного заведения?

Я вздрагиваю при мысли о том, что сказала бы по поводу типично французской характеристики публичного дома как «почтенного заведения» Нелл, присутствуй она при этом разговоре.

Инспектор продолжает с негодованием:

– Третья жертва – либо несчастная прачка, либо одна из femmes isolée[8]8
  Букв.: одинокие женщины (фр.); проститутки, работающие без сутенера.


[Закрыть], которые слоняются по улицам сами по себе.

– Вы ничего не сказали, – обращает внимание Ирен, – о необычной роли, которую играют в парижских убийствах подземелья. Эта исключительная особенность Парижа: подвалы, канализация, катакомбы. Даже морг и музей восковых фигур были использованы для демонстрации тел крайне странным образом.

Инспектор пожимает плечами – классический ответ французов на загадки жизни.

– Музей Гревен, – произносит он величественно, – это не просто собрание восковых фигур, особенно во время Всемирной выставки и открытия Эйфелевой башни. Это важная достопримечательность Парижа. Разве не может преступник, пусть даже безумец, захотеть принести дань уважения развлечениям Города Света, планируя свои убийства?

– В Лондоне Потрошитель предпочитал действовать тихо и выбирал для этого более темные места, – замечает Ирен.

– Лондон! – Инспектор едва сдерживается, чтобы не плюнуть. – Уайтчепел! В Париже нет такой выгребной ямы. Немудрено, что и жертвы в Париже поприличнее.

– Значит, Потрошитель перебрался в Париж, и его манеры стали более изысканными.

Наконец-то вступает Брэм Стокер:

– Я слышал о кровавых ритуалах, которые совершались в пещере за ярмарочной площадью, – им далеко до изысканности. Выдумай я подобную сцену в своих рассказах, меня окрестили бы извращенцем. Я согласен с тем прохожим, который во время убийств Потрошителя прошлой осенью сказал, что ни один англичанин так не поступил бы.

– И ни один француз тоже! – кричит инспектор, поводя усищами, как таракан.

Поразительно: кажется, ни одна нация на свете не способна породить Потрошителя, если в разговоре участвует хоть один ее представитель.

– Евреев, – тихо произносит барон, – часто обвиняли, и зачастую несправедливо, в зверствах, учиненных над христианами. Можете не верить, но факты подтверждают, что безжалостное насилие неизменно обращено на них самих. На нас, – добавляет он.

– В этом-то вся проблема! – После долгого молчания принц Уэльский держит страстную речь: – Та или иная фракция вечно пытается повесить преступления Джека-потрошителя на уязвимых в политическом плане людей, в том числе и на членов королевской семьи Англии! Меня неустанно критикуют за то, что я имею дело с евреями, лавочниками, жокеями… и женщинами.

– Разве ваше высочество собирается это отрицать? – игриво, будто невзначай, интересуется Ирен.

Принц, как свойственно избалованному аристократу, реагирует на невинный с виду вопрос, как кот, которого дергают за усы. Кстати, единственное, что я ставлю Шерлоку Холмсу в достоинство, – он не избалован и не аристократ.

– Вообще-то нет, – признается Берти, демонстрируя обезоруживающую честность, благодаря которой окружающие готовы его простить, если не полюбить. – Пропади он пропадом! Этот человек доставил целый воз проблем; надеюсь, кто-нибудь упечет мерзавца за решетку!

– «Кто-нибудь» всегда значит «мы», ваше высочество, – вносит поправку Ирен. – И поэтому «мы» должны что-нибудь предпринять для поимки Джека-потрошителя. Полагаю, вы разрешаете мне попытаться.

Инспектор, истинный француз, тихо фыркает.

Ирен не нужно ничье разрешение, но она хочет, чтобы некоторые особы из находящихся в гостиной видели: сам член королевской семьи наделил ее полномочиями.

– Вы доставите мне удовольствие, – отзывается принц, с улыбкой отвешивая поклон в ее сторону. Берти всегда приятно уступить любой женщине, кроме собственной матери.

Ирен умеет ценить значение официального одобрения. Она улыбается в ответ. Словно капитан корсаров[9]9
  Частные лица, с разрешения правительства воюющего государства захватывавшие корабли неприятеля.


[Закрыть] из прошлого, она заполучила королевскую разрешительную грамоту.

Она вправе поднять Веселого Роджера[10]10
  Пиратский черный флаг с черепом и скрещенными костями.


[Закрыть], взойти на борт и захватить любые суда, какие пожелает.

Благодарение Господу, в ее флоте уже есть американский крейсер Нелли Блай, и я с содроганием гадаю, каких флибустьеров примадонна еще привлечет к нашей армаде.

Глава вторая
Индеец во Франции

Краснокожий не выставляет своих чувств напоказ, чтобы государство не вцепилось в них когтями. Он понимает, чем ему грозит честность. Как можно заметить, краснокожие явно из тех людей, кто не всегда те, кем кажутся.

Хелен Коди Уитмор. Последний великий охотник (1899)

Из дневника

Есть много вещей, которые я никогда не прощу Ирен Адлер Нортон, но, похоже, меньше всего она виновата в той ситуации, которая терзает меня сейчас сильнее всего. Дело в том, что парижским Потрошителем может быть только беглый лондонский Потрошитель, и настоящая история восходит к событиям в Лондоне, где все и началось в прошлом году, осенью 1888-го.

Так что, когда Шерлок Холмс заявил мне, будто я обязана нянчиться с Ирен в Париже, меня это совсем не устроило. Но теперь, когда я вынуждена заниматься второстепенным расследованием, в то время как сам он вернулся в старую добрую Англию и преследует настоящего Джека-потрошителя, его повеление мне уже совсем в тягость.

Мы с Ирен гуляли по уже знакомой территории Всемирной выставки, волоча подолы юбок по земле в толпе продавщиц и богатых бездельниц. Повсюду царила атмосфера праздника, и ничто не напоминало о загадочных и леденящих кровь событиях, которые произошли на этом самом месте два дня назад.

Вылазка, которую мы совершили вместе с агентами Ротшильда и Буффало Биллом, охотясь на парижского Потрошителя, завершилась такой жутью, что с того момента все избегали обсуждения деталей дела в моем присутствии. Инспектор Франсуа ле Виллар сообщал мне только ту информацию, которая была необходима для содействия Ирен, опуская любые подробности, по его суждению неуместные для моих нежных девичьих, да к тому же иностранных ушей.

Примадонну я тоже едва ли могла вывести на обсуждение ужасающих деталей, поскольку ее давняя подруга Нелл исчезла как раз в разгар этого кошмара. Насколько я могла судить, единственным практическим результатом, которого мы достигли в ходе преследования парижского Потрошителя, стало исчезновение старой девы и обнаруженный позже в номере отеля зловещий знак, который сообщал, что муж Ирен, англичанин Годфри Нортон, путешествующий по делам крайне влиятельного семейства банкиров Ротшильдов, также находится в руках неизвестных – скорее всего, врагов.

Для британской стороны ночь выдалась несладкая.

Если бы Шерлок Холмс не пригрозил мне арестом, вынудив остаться с Ирен, я бы отправилась в Лондон вести собственное расследование. Теперь оставалось только злиться, что меня удерживают на периферии с женщинами, пока мужчины творят историю.

– Полагаю, – явно не замечая моего раздражения, произнесла Ирен, останавливаясь посмотреть на фонтаны у основания заостренного железного силуэта Эйфелевой башни, извергающиеся подобно Олд-Фейтфул[11]11
  Воронкообразный гейзер, расположенный в штате Вайоминг, США, на территории национального парка Йеллоустоун.


[Закрыть], – что тебе хотелось бы проанализировать произошедшие здесь преступления и посмотреть, как они встраиваются в общую картину.

– Еще бы! Но я не осмеливалась задавать прямые вопросы, как поступил бы любой журналист, ведь Нелл так внезапно исчезла посреди творившегося мракобесия. Когда я видела ее в последний раз, за ней гнался сумасшедший Джеймс Келли, а ты кричала ей, чтобы она уходила из пещеры. Думаешь, он ее настиг? И если так, почему это случилось так далеко от места, где находились мы? И почему Келли преследовал именно ее?

Ирен обернулась, чтобы встретиться со мной взглядом, и я поняла, что ее внимание занимают вовсе не восхитительные фонтаны или мои скромные предположения, а нечто совсем другое.

– Можно подумать, ты завидуешь Нелл, что именно она стала целью Потрошителя. И в самом деле: сейчас вместо Нелл вполне могла бы отсутствовать ты. Вполне могла бы.

Не прозвучал ли в ее тихом безразличном замечании намек, что так было бы гораздо, гораздо лучше для всех, кто имеет отношение к этой истории?

Не ей меня стыдить, только не ей. Больше со мной такой номер не пройдет.

– Безусловно, в критических условиях я способна позаботиться о себе гораздо лучше Нелл. В конце концов, я смогла выжить в сумасшедшем доме, на фабрике с нечеловеческими условиями труда и в борделях на двух континентах.

– Если только вопрос о самозащите еще актуален. – Она перевела взгляд на восходящие бурные потоки воды.

– Нелл непременно жива!

– Почему?

– Иначе почему злодей не выставил ее тело на палубе корабля-панорамы, где, как можно догадаться, ее и похитили?

– Возможно, она нужна ему для будущих… ритуалов.

– Насколько я понимаю, хотя понимаю я слишком мало, участники ритуалов сами желали, чтобы их принесли в жертву. Вряд ли Нелл когда-либо придет такое в голову.

– Люди, которые ее забрали, не собирались оставлять улик – вот единственное, что мы знаем наверняка, – произнесла она бесцветным голосом. – Им это не удалось. Нелл умудрилась отстегнуть свои нагрудные часы, и они упали там, где ее похитили. Благодаря этой зацепке Красный Томагавк заметил оставленные преступниками отпечатки и немедленно напал на их след.

– Они уехали на той цыганской повозке, правильно?

– На какой-то цыганской повозке. Там могли быть и другие, помимо той, которую мы видели ранее у костра.

– «Которую мы видели»! В тот вечер я едва ли могла что-либо рассмотреть в такой толпе. Между тем наблюдение – моя работа, мой дар и дело всей жизни. Надо было поставить меня в первые ряды! Вдруг я углядела бы что-нибудь крайне важное?

– Отдай я предпочтение тебе, рассердилась бы Нелл. Достаточно и того, что мы с тобой вдвоем отправились в морг.

– Ой, да ради бога! Это глупое соперничество обошлось всем нам слишком дорого. Ты бы расстроилась гораздо меньше, если бы пропала всего-навсего одна из твоих… помощниц.

– Хочешь сказать, твое исчезновение я восприняла бы менее серьезно, чем похищение Нелл?

– Ты ведь знаешь, что я могу постоять за себя.

– Нелл куда сильнее, чем ты думаешь.

– Если только она еще жива. – Я не собиралась грубить, к тому же Ирен первая озвучила реальное положение дел. Но, видимо, правда бьет больнее, если ее приходится слышать от другого человека.

– Ты права. Мы этого не знаем, – согласилась примадонна, поджав губы. – И все же я не могу не подозревать, что Нелл похитили с тем же умыслом, что и Годфри в другом конце Европы примерно в то же время. С какой именно целью – я не знаю, но собираюсь выяснить. И если обоих все же умыкнули с определенным намерением, можно надеяться, что их жизнь, а не смерть, является ключом к разгадке.

Продолжать разговор после таких слов едва ли не опаснее, чем драться на дуэли. Мы обе замолчали, шествуя к арене, приготовленной для шоу «Дикий Запад».

По дороге я поймала себя на том, что опять думаю о Шерлоке Холмсе. Он снискал репутацию гения дедукции, и теперь я задалась вопросом, куда именно он мог направиться. Очевидно, в Уайтчепел: он возвращается на место преступлений Потрошителя, вооружившись новой информацией, чтобы выявить, кто из десятков подозреваемых действительно мог оказаться убийцей. Напал ли он на след беглого индейца из шоу Буффало Билла «Дикий Запад»? Великий охотник и шоумен признал, что пара краснокожих отделилась от его труппы и осталась в Лондоне. Самым известным из них был Длинный Волк, но и еще один индеец, так сказать, бежал с корабля.

Ирен, нужно отдать ей должное, первой выдвинула предположение: если краснокожий, попав в европейское общество, столкнулся с тысячами женщин и девушек, подавшихся в проститутки в обеих столицах, Лондоне и Париже, это могло склонить его к варварскому душегубству. Еще недавно индейцы этого племени – или их соседи – насиловали и сжигали жителей Запада, наносили им увечья. Что способна столь дикая душа сотворить с бедными белокожими женщинами, торгующими собой в лабиринтах улочек Уайтчепела?

Оставалось лишь надеяться, что детектив успеет найти злодея. Шерлок Холмс в моих глазах выглядел англичанином до мозга костей: самодовольный, самоуверенный и склонный к бессовестной показухе. Забавно было наблюдать, как его хваленая логика дала трещину в присутствии прекрасной и яркой Ирен. Он даже признался при мне, что она единственная женщина, которой удалось его обхитрить.

Хотя вообще-то я не могла понять, что он в ней нашел: ведь сейчас она совершенно убита горем и хватается за соломинку, полагаясь на доброту своих друзей и доверяясь охотникам-индейцам, забыв свое мужество. И при этом все мужчины преклоняют колени перед бедняжкой, понесшей тяжелую утрату, как придворные перед овдовевшей королевой Викторией!

Здесь загадка не разрешится. Но хотя бы Шерлок Холмс удалился в Лондон, чтобы провести новое расследование в царстве ужаса Джека-потрошителя. Ох, вот бы сейчас оказаться в Англии!

Как бы я хотела найти Джека-потрошителя раньше Холмса! «АМЕРИКАНКА ПРЕВЗОШЛА ЛУЧШЕГО ЕВРОПЕЙСКОГО СЫЩИКА». Да уж, какие заголовки появились бы у меня на родине, по ту сторону Атлантики!

На огромном столе в шатре полковника Коди стоял обыкновенный фонарь; живой огонек играл отсветами пламени на светлых волосах охотника.

Буффало Билл склонился над картой Англии – а вовсе не Дикого Запада.

За ним вырисовывалась сгорбленная фигура Красного Томагавка, поражающая своей самобытностью: орлиный нос вызывал в памяти старинные портреты испанских аристократов, землистого цвета лицо огрубело, как дубленая кожа, а его удивительный наряд сочетал оленьи шкуры, перья и кости.

Все это напоминало какую-нибудь литографию с изображением Индейских войн – разве что мы находились в центре ярмарки в самом цивилизованном городе мира. Когда я закончу все англо-французские дела в Париже и Лондоне и уеду из мест, лежащих на восток от великих Соединенных Штатов Америки, я собираюсь отправиться на запад, чтобы запечатлеть тамошние события. Хотя нынче на дворе стоит прогрессивный 1889 год и на настоящий момент захватывающие войны прошлого уже исчерпали себя и закончились.

Итак, я снова восстановила в памяти жуткую сцену, невольными свидетелями которой мы четверо – люди, совершенно друг на друга не похожие, – стали прямо на территории праздника: кучка сумасшедших, в том числе и женщины, кричали и размахивали ножами, как будто исполняя военный танец индейцев, хотя сами наверняка были всего-навсего жалкими отпрысками полдюжины европейских стран. Без сомнения, европейцы гордятся тем, что давно оставили былую первобытную дикость, но эти умалишенные цыгане и отбросы общества обращают подобный снобизм в ложь.

Трое остальных, помимо меня, очевидцев той кровавой сцены представляли собой странный союз Нового света и Старого. Галантный Уильям Ф. Коди, охотник с Дикого Запада, более известный под красочным псевдонимом Буффало Билл. Наряженный в цветастые одежды краснокожий Красный Томагавк, сохранивший яркие черты своих павших предков, суровых воинов с равнин: его имя и умение идти по следу – часть его гордого и жестокого наследия. И наконец, Ирен Адлер, уроженка Америки, покинувшая европейскую сцену примадонна, ставшая частным детективом для исключительных клиентов.

Они держали совет, подобно древним воинам, не обращая внимания на неравенство между ними и на мое присутствие. Я стала замечать, что ведение записей, которым раньше часто занималась Нелл, по сути дела, превращает человека в невидимку.

Я не возражала. Когда меня не замечают, работа приносит лучшие результаты. Но если я захочу обратного, меня будет невозможно не заметить.

– Так вам удалось найти лошадь с искривленной подковой? – спросила Ирен у Красного Томагавка.

В таком же тоне она могла бы обратиться к барону Ротшильду. Возможно, сейчас в ее голосе было даже больше уважения, потому что врожденные умения Красного Томагавка казались белому европейскому населению чем-то вроде магии, равно как и известная способность Шерлока Холмса читать смысл мельчайших знаков.

Красный Томагавк что-то промычал в ответ, демонстрируя тем самым молчаливую натуру своего племени. Затем он ткнул пальцем в карту:

– Отсюда. Дотуда. И туда. Лошадь с кривой подковой довезла их только до конца поселения. Потом повозка продолжила путь без нее.

– Та самая цыганская повозка, на чей след ты напал ранее на территории выставки? – уточнил Буффало Билл.

Красный Томагавк кивнул, отчего перья заколыхались.

– Я шел по следу на восток, где встает солнце, до города Вердан.

– До Вердана! Вы проделали весь этот путь пешком? – удивилась Ирен.

Красный Томагавк посмотрел на нее:

– Всех наших лошадей застрелили прямо под индейцами. Поэтому мы ходим.

Она поняла, что речь идет о не очень давних злодеяниях, и продолжила:

– Ваш внешний вид не привлек внимания?

– Я был в пальто и шляпе; так ходил Длинный Волк в Лондоне. Очень странная одежда. Но когда выслеживаешь медведя, не помешает облачиться в медвежью шкуру.

– Почему ты дошел только до Вердана? – задал вопрос Буффало Билл. Его не только ничуть не удивило, что Красный Томагавк совершил столь долгое путешествие пешком, но он еще и хотел знать, почему тот не пошел дальше. Будто можно запросто добраться своим ходом до Франкфурта, Праги, Вены или любого другого великого города за Верданом.

Индеец опять указал на какое-то место на карте:

– Больше не на повозке. Железная лошадь.

Мне понравилось это выражение. Очень метко. Локомотив действительно сыграл роль троянского коня в истории индейцев – железная лошадь, пыхтя и выдыхая дым, пропахала дорогу через земли вождей, как гигантский плуг. С появлением железной дороги началось освоение индейских территорий, и лошади из плоти и крови стали не нужны. Как и буйволы. Как и сами краснокожие.

– Они доехали на повозке до железнодорожной станции? – осведомилась Ирен.

– Следы копыт теряются в отпечатках ботинок и на путях железной лошади.

– Вы знаете, куда они отправились потом, Красный Томагавк? – спросила Ирен. В ее дрожащем голосе трепетала неприкрытая надежда – так искренне могут говорить только актрисы.

– На восток, откуда приходит белый человек. Везде на востоке, где я был, все больше и больше белых людей. Нет краснокожих.

– Да, но если продвинуться еще дальше на восток, – вставил Буффало Билл, – там будут желтые люди, миллионы желтокожих.

– Я прошел достаточно далеко на восток и понял, что мне там не понравится. – Указательный палец Красного Томагавка опять нашел точку на карте. – Сюда отправилась повозка со всеми, кто на ней был. Лошадь вернулась тем же путем, что и Красный Томагавк. Я несколько раз видел ее следы, но когда я нашел повозку, в ней были только люди из темного племени, что вы зовете цыганами. Они могли что-нибудь знать о пещерных танцах, но мне бы они не ответили.

– Они ответили вам в пещере, когда вы бросили свой боевой томагавк, – напомнила Ирен.

Индеец ничего не сказал.

– Это было смело, – отозвался Буффало Билл. – Лишь боевой клич американских индейцев смог оторвать этих дьявольских отродий от их грязных дел. Раздававшиеся посреди того ада пистолетные выстрелы звучали не страшнее тявканья собачонки.

– Действительно, агенты Ротшильда пришли в такой ужас, что не могли ничего предпринять, – подтвердила Ирен. – Пришлось нам, американцам, остановить резню.

Буффало Билл с ухмылкой кивнул:

– Нет более суровых воинов, будь они пешком или на лошадях, чем американские индейцы. Вот почему я рад представлять их военное мастерство вниманию коронованных особ Европы. Здешние принцы и короли очень гордятся механизированными войсками с их забавными шлемами и униформой, на благородных скакунах с горячей кровью. Но индеец-шайен на молодом неоседланном американском пейнтхорсе[12]12
  Ковбойская лошадь пегой масти.


[Закрыть] легко утрет им нос. Он даже меня превзошел.

– Белый брат скакал достойно, – заключил Красный Томагавк. – Загнал нашего буйвола до смерти.

Буффало Билл смущенно кашлянул:

– Нам нужно было кормить поселение.

– И эту железную лошадь.

Полковник кивнул:

– Зато сейчас мы превозносим индейцев с их лошадьми, с их мастерством наездников. Теперь мы можем сделать для оставшихся буйволов загон, как для коров, и собрать их в стада.

– Индейцев – тоже в стада?

Я ждала подобных слов от Красного Томагавка, который мог бы упрекнуть своего начальника и соотечественника. Но то был голос Ирен.

– Послушайте, – ответил ей Буффало Билл, – если бы индейцы не жили в резервациях, они бы уже погибли. Многие краснокожие из моей труппы на родине оказались бы в неволе. Я сохраняю им свободу.

– Свободу передвижения, – произнесла она, ведя пальцем по красным венам дорог на карте. – Куда же могла наша загадочная компания отправиться из Вердана? Не говорит ли поспешность их отъезда о том, что они держат путь в конкретное место и, возможно, везут с собой пленника?

– Такое допустимо, – признал Буффало Билл. – Но куда они едут? Я не знаю. На юге – Италия, к северу – Германия. Возможно, они направляются в Берлин. Или на восток, как считает Красный Томагавк. Если они стремятся уехать подальше, то там самые просторные земли.

– Мы знаем, что они жаждут крови, – сказала Ирен. – Но для чего им Нелл… О, эти загадки сведут меня с ума! Нельзя позволить себе сидеть в растерянности, когда мы должны идти по следу.

– Вы думаете, что все это имеет отношение к убитым в Париже женщинам? – спросил охотник.

Он с уважением относился к Красному Томагавку, когда дело касалось выслеживания, и не меньше преклонялся перед Ирен Адлер, если речь шла об убийствах.

– И к убитым в Лондоне, – ответила она.

Буффало Билл присвистнул от удивления:

– Все это злодеяния сумасшедшего. Вы действительно верите, что один безумец или даже кучка умалишенных вроде тех, которых мы здесь видели, могут действовать так методично? Что ты скажешь, Красный Томагавк?

По своему обыкновению, индеец сперва подумал, а уж потом вынес диагноз:

– Это сумасшедшие люди. Они не на войне. Они не сражаются за свое племя. У них в крови огненная вода. Они же убивали своих скво? Нет смысла. Скво слишком ценные работники. Эти люди ранят и убивают без всякой причины. Не ради земли. Не для того, чтобы обратить в бегство белого человека, который поднимается десятками тысяч, подобно колосьям травы под копытами наших лошадей и буйволов. Те люди обезумели от огненной воды.

– Это правда, – разделила его мнение Ирен, – алкоголь сыграл свою роль в этой вакханалии.

Понятно, что слово «вакханалия» ничего не значило для Красного Томагавка.

– А ты что думаешь, Пинк? – наконец обратилась она ко мне.