Текст книги "Голос любви"

Автор книги: Кэрол Дин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава 5

Блю смотрел на Симону в тот момент, когда она обдумывала его предложение, читая в ее глазах внутреннюю борьбу. Что ж, ее можно понять: в бизнесе нельзя доверять никому, и чем крупнее сделка, тем меньше доверия. Поварившись какое-то время в этом котле, поневоле начнешь подозревать, что каждый норовит тебя обмануть. Некоторые делают это не ради выгоды, а просто потому, что им нравятся игры без правил.

Блю почувствовал, как у него вдруг похолодело в желудке. Неужели Симона и впрямь подозревает, что он способен ее обманывать? Впрочем, подумал он, какое ему дело, доверяет она ему или нет, если через три недели они расстанутся навсегда?

Симона заняла свое рабочее место, небрежно постукивая карандашом по крышке стола, которому, должно быть, не меньше трехсот лет. Наконец она заговорила:

– Хорошо, Блю. Если вы думаете, что это поможет, воспользуйтесь своими связями. Но одна просьба: ни в коем случае не упоминайте «Анджану».

– Без проблем, – откликнулся он, и снова воцарилась тишина.

Симона перестала барабанить карандашом по столу и повернулась к Блю. Оба знали, что все дела на данный момент были закончены, однако ни он не уходил, ни она не произносила «идите». Блю понимал, что тому причиной, и это ему нравилось.

Наконец Симона встала, заправив за ухо непокорную прядь.

– Да, кстати, о Хэлламе. На выходные мы приглашены в Холлуинд – это его поместье где-то под Оксфордом. – Голос Симоны звучал спокойно, но Блю явственно представил себе – почти услышал – этот же голос, зовущий и полный любви.

– Я знаю, – произнес он, неожиданно ровным тоном, если принять во внимание охватившую его бурю эмоций.

Симона бросила на него удивленный взгляд.

– У меня есть наше расписание, мисс Дукет, – сказал он. – Вы не помните?

– Забыла, простите. Что ж, я полагаю, это все, – произнесла она.

Блю, казалось, ничего не слышал. Взгляд его был прикован к ее губам: помада уже успела стереться, и от этого они стали более естественными.

Когда Симона вышла из-за стола, взгляд Блю снова упал на ее босые ноги, потом стал подниматься по изящным щиколоткам, на мгновение задержался на ее юбке («Слишком строгая», – неодобрительно подумал он), затем выше. Симона чувствовала себя явно не в своей тарелке. Да и он переживал нечто подобное.

– Ужин подадут в столовой, в половине восьмого, – уточнила она. – К ужину мы обычно соответствующе одеваемся.

– Как жаль! – скривил он губы.

Их взгляды встретились.

– Я хотела сказать…

– Я понял, что вы хотели сказать. Вы что, никогда не улыбаетесь?

– Почему же? – фыркнула она. – Вчера, например, весь вечер только и делала, что улыбалась. И кончилось это тем, что у меня до сих пор болит челюсть!

Он подошел и сжал ее дрожащие руки.

– Так это вы улыбались? – ухмыльнулся он. – А я думал, это у вас нервный тик…

Она сердито вскинула на него глаза, но когда встретила его взгляд, то гневное выражение тут же сменилось улыбкой.

– Пожалуй, вы правы, – сказала она и попыталась высвободить руку. Блю разжал пальцы. – Я не люблю скопление людей, и, должно быть, по мне это было видно. – Она повернулась к нему спиной и стала смотреть в окно.

– Я сам не люблю толпу.

– У вас это не так заметно.

– Попробуйте представить себе их в ночных рубашках. Я так делаю, и это помогает.

Она повернулась к нему:

– В ночных рубашках? Пожалуй, надо попробовать…

– Видите ли, на самом деле я с вами немного слукавил. Кое-кого я представляю и без рубашки…

– Вы невыносимы, Блю!

Он посмотрел на нее, желая прочесть ее мысли. Ему показалось, что Симона боится его. Почему? Чего ей вообще бояться, с ее деньгами и властью?

– Я полагал, вы примете мой вызов, – произнес он. Ему хотелось снова увидеть ее улыбку.

– Очень нужно!

– Знаете, о чем я думаю?

– Нет, не знаю. Не будете ли вы так любезны об этом сообщить? – съязвила она.

– Вы уходите с головой в работу. На вас это плохо действует. Да расслабьтесь вы хоть на минутку, Симона!

Она повернулась к нему, как бойцовый петух, готовый к атаке. Руки ее были уперты в бока, губы вытянулись в напряженную линию, грудь высоко вздымалась.

– На сегодня все, – сурово произнесла она.

Блю хотелось дотронуться до нее, словно от этого к ней вернулось бы хорошее настроение. Со временем, думал он, эта женщина ему даже понравится. Он сам от себя не ожидал, что ему может понравиться Симона Дукет.

– Означает ли это, что я должен уйти?

– Послушайте, Блю, – Симона потеряла последнее терпение, – неужели вы не в состоянии придумать себе более интересное занятие, чем выводить меня из себя?!

– Например?

– Ну, посмотрите еще раз досье Хэллама. Может быть, найдете, в чем там загвоздка, – произнесла она холодным, начальственным тоном. – Обсудим это за ужином.

Улыбнувшись, Блю решил все-таки пощадить Симону, оставив последнее слово за ней, и поспешил к выходу.

– Блю! – Голос Симоны на этот раз был мягче.

Он обернулся на пороге.

– Спасибо, Блю. Я ценю вашу работу. Из сложной и запутанной системы цифр вам удалось сделать простую и доступную схему. На это нужен талант. И совсем не ваша вина, что баланс почему-то не сходится.

Блю хотел было ответить какой-нибудь колкостью, но, взглянув на Симону, передумал. Весь ее вид говорил, что слова были искренни, хотя и дались ей нелегко.

Он кивнул:

– Не стоит благодарности. Увидимся за ужином.

– За ужином, – словно эхо откликнулась она.

Симона окинула нервным взглядом стол на четырнадцать персон. Никогда раньше ей не приходило в голову, какой он огромный и как официально выглядит. Ей приходилось ужинать за этим столом либо в большой и шумной компании гостей, либо – что гораздо реже – наедине с Джозефиной, и ни в тех, ни в других случаях размеры стола ее не смущали. Но сейчас огромный стол, накрытый всего на двоих, выглядел слишком чопорно, пожалуй, даже нелепо.

– Тридцать три минуты восьмого. – Миссис Драйзер поправила одну из вилок, лежавших не совсем параллельно тарелке. – Прикажете подать?

– Подождем мистера Блюделла. Он должен сейчас подойти.

Миссис Драйзер покинула комнату. Симона, взяв бокал вина, прошла в примыкавшую к столовой небольшую гостиную. Ей нравился этот уютный уголок, служивший некогда курительной комнатой, где джентльмены – бывшие хозяева дома и гости – расслаблялись после обеда. Теперь комната была любимым местом отдыха Симоны, и лишь коллекция дамасских клинков, оставшаяся на стенах с прежних времен, напоминала о том, что когда-то здесь безраздельно царствовали мужчины. Два кресла с высокими спинками смотрели на огромный камин, на котором всегда стоял пышный букет свежих роз.

Симона устроилась в одном из кресел и устремила взгляд на вазу. Ее внимание привлекла одна красивая алая роза, и, вынув цветок из букета, Симона с наслаждением вдохнула его аромат.

Мысли снова возвращали ее к Блю. Что ей делать? Симона чувствовала, что в глубине души Блю чем-то привлекает ее, и она знала, что это опасно.

В свои тридцать два года Симона, став во главе одной из крупнейших международных корпораций, казалось, получила все, о чем только можно мечтать. Или, скорее, очень скоро получит. А мужчина ей не нужен – она уже один раз успела побывать замужем, и этого «счастья» ей было вполне достаточно.

Оторвав лепесток розы, Симона рассеянно коснулась им губ. Легкое, воздушное прикосновение снова напомнило ей о вчерашнем поцелуе Блю…

Смяв лепесток, Симона бросила его в хрустальную пепельницу. Ее реакция на поцелуй Блю была простым сексуальным рефлексом, не более того. Секс. Симона уже почти успела забыть, что это такое, – по сути дела, после развода с Харпером она так и… вплоть до недавнего времени, когда пара пристальных голубых глаз…

– Симпатичная комнатка!

«Блю! Легок на помине!» – Она испуганно обернулась.

Подойдя к ней сзади, Блю положил руки на спинку ее кресла. Еще чуть-чуть – и он мог бы дотронуться до нее… Симона почувствовала, как у нее снова перехватывает дыхание.

– Мне нравится, – ответила она и встала с кресла.

Блю уже стоял у раскрытого окна, выходившего в заросший сад. Симона заставила себя вспомнить свои планы на этот вечер: ужин, разговор о «Хэллам индастриз» – и пораньше лечь спать. С Блю она решила быть отстраненно-вежливой. Однако стоило ей кинуть на него всего один взгляд, как она тот час же забыла все свои планы. Она видела лишь его широкую спину, загорелую руку, лежавшую на подоконнике, слегка склоненную голову.

– Симпатичная комнатка, – повторил он, обернувшись. – Не хватает лишь вида на океан…

– В самом центре Лондона? Не многого ли вы хотите? – Голос ее звучал спокойно неожиданно для нее самой.

Блю окинул Симону с ног до головы восхищенным взглядом.

– Выглядите потрясающе!

– Спасибо! А вы выглядите… интересно. – На Блю были черные брюки и ослепительно белая рубашка с Микки-Маусом на кармане. Галстука не было.

Он дотронулся до кармана.

– Эту рубашку навязал мне Коллинз. Почти насильно.

– Я так и подумала. Пойдемте. Мы и так сбили миссис Драйзер с графика.

– После вас.

Войдя в столовую и окинув взглядом огромный стол, Блю присвистнул:

– Все очень изысканно, но я хотел бы попросить об одном…

– О чем же?

– Нельзя ли подать автомобиль, чтобы довезти меня к моему концу стола? Пешком я, боюсь, за год не дойду…

– Ничего, дойдете! – усмехнулась Симона, избегая смотреть в его сторону – его дразнящие губы снова начинали действовать на ее чувства… – Приступим к ужину, – добавила она, стараясь придать своему голосу оттенок усталой обреченности.

Блю занял место на противоположном конце стола. За ужином царила глубокая тишина, если не считать позвякивания приборов. Всякий раз, когда Симона поднимала глаза на Блю, он лишь ухмылялся в ответ, понимая, как ей неловко, но не желая ничем помочь.

«Черт бы его побрал! – думала она. – Дурацкие шуточки и непрошеные комментарии из него так и сыплются, а понадобится что-нибудь по делу – клещами не вытянешь…»

Когда тарелки с супом опустели и миссис Драйзер унесла их, Симона уже не в силах была терпеть: казалось, эта тишина сейчас раздавит их обоих.

– Вы посмотрели доходы Хэллама от продаж? – спросила она.

– Что? – переспросил Блю, приставив ладонь к уху.

Симона мысленно просила Бога дать ей терпения.

– Вы посмотрели доходы Хэллама от продаж? – не повышая голоса, повторила она.

Неизвестно, что произошло бы в следующий момент, если бы не вошла миссис Драйзер с салатом.

– Спасибо, Мэри, не надо, – помотал головой Блю, когда та поставила перед ним тарелку. – Салат я не буду.

Пожилая горничная улыбнулась в ответ, что не на шутку удивило Симону – она не могла припомнить, чтобы ей когда-нибудь приходилось видеть миссис Драйзер улыбающейся. Спросив у Блю, не желает ли он что-нибудь взамен, и получив отрицательный ответ, горничная забрала тарелку и удалилась.

– Вы не любите салат? – удивилась Симона.

– Ненавижу. С детства.

Симона с еще большим удивлением отметила про себя, что, пожалуй, впервые за все это время задала Блю личный вопрос и что он ответил на него совершенно естественно.

– Впервые вижу такого американца.

Блю откинулся на спинку стула и посмотрел на нее:

– Каждый что-нибудь да не любит. Что здесь особенного?

Тема салата была исчерпана, и вновь воцарилась тишина, пока миссис Драйзер не принесла второе блюдо.

– Хватит! – Блю вдруг вскочил и на глазах опешившей миссис Драйзер подбежал к Симоне, схватил ее тарелку. – Мэри, отнесите, пожалуйста, мою тарелку и что еще там… – он огляделся вокруг, и взгляд его упал на дверь маленькой гостиной, – туда. – Свободной рукой Блю взял Симону за запястье, поднимая из-за стола. Обескураженная Симона последовала за ним.

Оказавшись в гостиной, Блю взял маленький столик, стоявший у стены, и поставил его между двумя креслами у камина. Пока миссис Драйзер хлопотала, Блю, порывшись в дисках, поставил один из них – мягкую джазовую композицию.

Налив два бокала вина, Блю сел за столик напротив.

– Вот так-то лучше, – довольно произнес он. – Как говорил мой отец, за обедом нужно сидеть рядом, чтобы видеть глаза друг друга.

Теперь они сидели так близко, что Симона не только видела глаза Блю, но и чувствовала его колени. Она постаралась не обращать на это внимания.

– Он действительно так говорил? – спросила она.

– Нет, – усмехнулся Блю. – Он вообще ничего не говорил. Он только пил пиво.

Симона почувствовала, что краснеет.

– Простите, Блю, – пробормотала она. – Я тогда сказала, не подумав…

– Ничего страшного. – Он отправил в рот кусочек тонко нарезанного бифштекса. – Лучше скажите мне: вы всегда ужинаете как королева?

– А как ужинаете вы?

– На палубе «Трех желаний», глядя на закат, – всякий раз, когда есть такая возможность.

– «Три желания»?

– Моя красавица. Мы с ней неразлучны. Палуба – пятьдесят четыре фута. А мотор – просто зверь…

Симона удивленно посмотрела на него.

– Моя яхта, – пояснил он.

– Вы говорите о ней как о женщине!

– Можно сказать, – улыбнулся он, – она и впрямь заменяет мне женщину…

– Заменяет? Неужели рядом с вами нет настоящей женщины? – Симона неожиданно для себя задала ему этот вопрос, но почувствовала, как в груди ее все напряглось в ожидании ответа.

– Вокруг крутятся всякие… Рядом – нет.

Симона, сама не зная почему, была неожиданно рада услышать этот ответ и вовсе не испытывала желания анализировать, почему он ей понравился. Она сделала глоток вина. Уют маленькой комнаты, тихая музыка, большое мягкое кресло – все расслабляло ее. Давно она уже не чувствовала себя так комфортно, очень давно… Симона сбросила туфли и, отодвинув в сторону тарелку, откинулась в кресле. Есть ей почему-то расхотелось. Единственным голодом, который она испытывала сейчас, было желание слушать голос Блю. – Расскажите мне о вашей яхте, – попросила она.

Он лукаво посмотрел на нее:

– Никогда не расспрашивайте мужчину о яхтах или гольфе – если только не собираетесь провести с ним ночь.

– Разве мы не собирались провести этот вечер вдвоем?

– Вечер, – уточнил он. – Это разные вещи. К тому же я предпочел бы, чтобы мы поговорили о вас.

Симона нервно поежилась.

– Как вам ответить – вежливо или честно?

– Не понял?

– Вежливо – это сказать, что говорить особо не о чем. А честно – что я не хочу говорить о себе.

Взгляд Блю встретился с ее взглядом. Глаза его были полны живого, сочувствующего интереса, и Симоне показалось, что в глубине этих глаз скрыты ключи ко всем ее проблемам…

Блю тоже отодвинул тарелку.

– Я хочу, – мягко произнес он, – чтобы вы пересилили себя. Вы должны научиться говорить о себе без смущения.

Симона снова поежилась, сомневаясь, что когда-нибудь перестанет чувствовать себя неловко под взглядом Блю.

– Мою историю, – произнесла она, – довольно сложно понять.

– Не удивляюсь, – едва заметно улыбнулся он, – если учесть, что у вас такая мать, как Джозефина.

Симона инстинктивно напряглась, но, не почувствовав в тоне Блю ни злости, ни сарказма, расслабилась. Однако продолжала молчать.

– Ваша мать – потрясающая женщина, – произнес Блю. – А какой у нас с ней разговор был сегодня утром!

– Совершенно не могу себе представить, какой бы у вас мог состояться разговор.

– Потрясающий! – Он отодвинул свое кресло от стола, чтобы иметь возможность вытянуть ноги. – Особенно когда она спросила меня, гомосексуалист я или нет.

– Она вас спросила? – удивилась Симона.

– Думаете, я вас обманываю? Хотя ваша матушка великолепно умеет скрывать свои эмоции, я не мог не почувствовать, что вопрос моей сексуальной ориентации для нее очень важен. – Блю сделал паузу. Симона отвернулась. Он продолжал: – А когда она получила ответ, ее отношение ко мне заметно изменилось. Одно из двух: или я ей не понравился, или, что скорее всего, ваша мама – лютая мужененавистница.

– Она просто привыкла не доверять мужчинам. Согласитесь, что возглавлять большую корпорацию в мире, где правят бал мужчины, для женщины не просто… – Симона вспомнила, как отзывалась Джозефина о ее отце, которого она почти не помнила, о ее муже, с которым она прожила всего два года… Почувствовав комок, подступавший к горлу, она потянулась за стаканом воды.

– А сейчас корпорацию возглавляете вы. И тоже не собираетесь доверять мужчинам? – Блю пристально смотрел на нее.

– По-моему, – машинально произнесла Симона, – в этом есть здравый смысл.

– Значит, не доверять людям требует здравый смысл? Скажите лучше, что от этого зависят интересы бизнеса, так будет честнее!

В глубине души Симона понимала, что Блю попал в самую точку. Она вскочила.

– Я не нуждаюсь в ваших комментариях, мистер Блюделл!

– Сядьте, – тихо, но настойчиво произнес он.

– Что?

Он взял ее за руку.

– Сядьте… пожалуйста. Вы правы. Я действительно перешел за рамки дозволенного. Обещаю, что я больше не буду лезть не в свое дело. Договорились?

Симона колебалась. Ей хотелось убежать в свою спальню и зарыться в подушках, но обещанию Блю она почему-то поверила. Колени ослабли, и она села.

– Хорошо. – Голос ее прозвучал неожиданно тихо для нее самой.

– Тогда, может быть, вы расскажете мне о том… – он задумался, – как вы познакомились с Ноланом. – Голос Блю звучал естественно и непринужденно, и Симона сразу же успокоилась.

– А знаете, – произнесла она, – как раз тот же самый вопрос я собиралась задать вам. Согласитесь, ваша дружба несколько необычна…

– Да, пожалуй, многие найдут ее странной, – усмехнулся Блю. – Однако начнем все по порядку. Мы с Ноланом практически росли вместе лет где-то с десяти. Если честно, то нас сдружил сырный пирог его матушки. Моя мама умерла, когда мне было пять лет, так что Иви Смит, по сути, заменила мне мать. К тому же она пекла чудесные пироги… В школе мы учились вместе и более или менее дружили, а затем оба поступили в Гарвард. Потом, не имея за душой ничего, кроме гарвардских дипломов финансистов, мы опять же вместе попали в Нью-Йорк.

Рассказ Блю был прерван появлением миссис Драйзер, которая пришла забрать пустые тарелки и спросить, не желают ли они что-нибудь на десерт. Оба отказались и попросили кофе.

– Почему в Нью-Йорк? – спросила Симона, когда горничная удалилась.

– Нолан мечтал стать актером, а я… – Он остановился. В первый раз Симона видела его колеблющимся.

– Продолжайте, – попросила она, отпив глоток вина.

– А у меня была бредовая идея стать драматургом.

– Если вы об этом мечтали, то почему же вы тогда учились на финансистов?

– Дело в том, что у нас обоих были, видите ли, насквозь прагматичные отцы, которым хотелось, чтобы их сыновья занимались делом, а не ерундой. Впрочем, – он пожал плечами, – не думаю, чтобы они стали особо возражать, если бы мы выбрали себе другой путь.

– И что же случилось в Нью-Йорке?

Блю рассмеялся:

– Там все наши мечты очень быстро разбились в пух и прах. Два года мы болтались без гроша в кармане, а затем я плюнул на свои бредни и подался в брокеры. Нолан промаялся еще год и тоже решил, что диплом финансиста – это единственное, что у него есть, поэтому лучше синица в руках… – Блю улыбнулся. – А дальше, полагаю, вы знаете сами.

Симона молча кивнула, представив двух молодых амбициозных парней в чужом городе, с пустыми карманами, но зато с великой мечтой. Она готова была им завидовать – ее жизненная история была куда прозаичнее.

– В Нью-Йорке вы жили вместе? – спросила она.

– Практически нет. Сначала мы снимали комнаты в каком-то общежитии для артистов, а как только у меня появились деньги, я купил квартиру. И с тех пор как переехал, с Ноланом мы виделись не так уж и часто.

– А когда вы узнали, что Нолан голубой?

– В десятом классе.

– Но это, как я поняла, не повлияло на вашу дружбу?

Блю замолчал, подбирая нужные слова.

– Хотел бы я сказать, что нет, что я всегда был человеком широких взглядов… Но это было бы неправдой. Тогда мне было шестнадцать, и я изо всех сил строил из себя настоящего мужчину. Может, было бы проще, если бы я сам обо всем догадался, но Нолан уже тогда был неплохим актером… Пока однажды за кружкой пива – в шестнадцать лет парни уже начинают баловаться пивком – он сам мне не признался. Помню, он тогда плакал…

– И что же вы?

– Я отшатнулся от него, как от прокаженного, и сказал себе, что нашей дружбе пришел конец.

Глава 6

Симона пытливо вглядывалась в лицо Блю. Боль и вина за старое предательство по отношению к другу безошибочно угадывались в каждой морщинке, в глубине глаз, в натянутости губ. Но ей хотелось знать больше.

– Но потом вы все-таки помирились? – осторожно спросила она. – Что произошло?

– Мой отец, покойный Томас Блюделл-старший, примерно через месяц спросил, почему Нолан давно к нам не заходит. Я сказал ему, что с Ноланом я больше не дружу, потому что, как выяснилось, ему нравятся мальчики. Тогда отец посмотрел мне в глаза и спросил: «Томас, а ты в число этих мальчиков не входишь?» – Блю помолчал, задумчиво потирая лоб. – Я клятвенно уверил его, что нет.

– И что сказал ваш отец?

– Сказал: «Томас, Томас, проблема в одном: тебе надо твердо определиться, какое место в системе ценностей занимает дружба».

– И больше ничего?

– Ну почему? Сказал еще: «Подумай об этом хорошенько, Томас, а после поговорим».

Блю замолчал. Симона ждала, когда он продолжит. Было видно, что слова давались ему нелегко.

– Но я тогда сказал себе, что папаша – просто сумасшедший и что я ни за что не буду дружить с гомиком. До конца учебного года я избегал Нолана – а с ним и его мать. – Блю отвел взгляд. – Впрочем, нельзя сказать, чтобы в глубине души я этим особенно гордился… И так все закончилось бы, но летом мы с Ноланом оказались в одной команде в соревнованиях по парусному спорту – мы оба тогда сходили с ума по яхтам. Однажды в шторм – а шторм был такой, что до сих пор вспоминать жутко, – меня угораздило свалиться за борт, а Нолан нырнул и вытащил меня. На следующий день, когда я пришел его поблагодарить, он отослал меня сами знаете куда.

Симона рассмеялась:

– Могу себе представить. Нолан за словом в карман не полезет.

– Я снова начал, что я перед ним в долгу и все такое, а он сказал, что я тут ни при чем, что он-де просто решил искупаться, а меня вытащил уж так, заодно, чтобы я не засорял собой океан. А то еще какая-нибудь ни в чем не повинная акула съест меня, а потом будет маяться несварением желудка.

– Ничего себе!

– Вот именно, – усмехнулся Блю. – Однако разговор у нас все-таки состоялся. В глубине души я жалел, что порвал с Ноланом, хотя и стыдился в этом признаться. Нолан заявил, что он сожалеет, что оказался недостоин моей дружбы, но он и так уже слишком долго строил из себя не того, кто он есть на самом деле, и больше не собирается этого делать ни ради меня, ни ради кого бы то ни было. После этих откровений я понял наконец, что он чувствует.

Симона молчала. Она ждала, когда он вновь соберется с мыслями и продолжит рассказ.

– Короче, мы снова сошлись. Той близости, что в детстве, может быть, уже не было. Но, учитывая то, что мы с Ноланом, скажем так, разные, это нормально… – Блю пожал плечами. – Впрочем, если посмотреть на других, наша дружба, пожалуй, еще не худший вариант…

Он замолчал и допил свой кофе.

Симона задумчиво вертела в руке опустевший бокал.

– Что ж, – произнесла она, – можно сказать, вы все-таки последовали совету отца – определились с тем, что значит для вас дружба. – Симона подумала, что отец Блю, должно быть, понравился бы ей.

– Если б я знал, что благодаря дружбе с Ноланом я познакомлюсь с очаровательной сероглазой тигрицей, – в глазах Блю искрились лукавые огоньки, – я бы, пожалуй, ценил эту дружбу еще больше.

Несмотря на то что Симона восприняла слова Блю как не более чем дружеский комплимент, они были ей приятны, точно так же как вкусный ужин, уютный полумрак гостиной, тихая музыка… Возражать против этих слов означало бы сейчас нарушить гармонию этого вечера. Симона улыбнулась, не чуть заметно, как обычно, а – впервые за все время общения с Блю – широко и ощутила в своей груди приятное, блаженное тепло.

– Прошу вас, не надо. – Она хотела сказать это сильным, решительным голосом, но у нее получился лишь едва слышный шепот.

Блю кивнул. Симона заметила, что он на секунду закрыл глаза.

– Вы правы, – произнес он. – Я не должен так говорить. Мне полагается делать свою работу и не лезть не в свои дела. Я не ошибся?

Симона кивнула. Разумеется, Блю был абсолютно прав…

Он медленно поднялся со своего места, подошел вплотную к Симоне и пристально посмотрел на нее. Выглядел он сердитым.

– Тогда почему же я это делаю? Почему я все время пытаюсь вывести вас из себя? Впрочем, мы оба это знаем – потому, что вы притягиваете меня, я хочу вас, хотя, казалось, более неподходящих друг другу людей нет во всем мире.

Симона набрала в легкие воздуха, пытаясь сохранить в себе хотя бы малую толику здравого ума.

– И в этом вы тоже правы, – прошептала она, словно стараясь скрыть от него свое согласие.

– Вы, кажется, соединили в себе все то, чего я не люблю в женщинах, – властная, помешанная на карьере… и слишком богатая, это вас портит.

Где-то в глубине души Симоне даже нравилось, что она вызывает у Блю такие чувства.

– По-моему, богатство никого не может испортить, – намеренно вызывающе произнесла она.

– Кроме того, у вас такой язык, что вас не переспоришь. На каждое «да» у вас найдется десять «нет».

Симона вскочила на ноги.

– Я вовсе не такая! Вы ничего не знаете обо мне! Откуда вам знать, какой у меня язык?

Симона снова получила возможность поразиться тому, как молниеносно менялось настроение этого загадочного человека: теперь он лукаво улыбался.

– Да, я не знаю, какой у вас язык, – произнес он, не отрывая взгляда от ее губ. – Но это легко проверить.

Симона смотрела на него широко распахнутыми глазами, и Блю представилось на мгновение, что она обнимает его взглядом. Их разделяли три фута – слишком много и слишком мало…

Блю подошел к Симоне и притянул ее к себе. Ему казалось, что он сойдет с ума, если не поцелует эту женщину – и прямо сейчас. Он взял ее ладони и положил себе на плечи. При этом, пристально глядя в глаза Симоне, старался прочесть в них хотя бы тень желания, но видел лишь растерянность. Однако так или иначе, она не вырывалась.

– Поцелуйте меня, – тихо произнес он.

По-прежнему ни малейших признаков страсти в ее глазах – лишь нерешительность, смешанная со страхом.

– Я не должна этого делать, – прошептала она, обращаясь не столько к Блю, сколько к самой себе.

Блю опустил ее руки. Но Симона, неожиданно для себя самой, напротив, притянула его голову к себе и коснулась губ своими губами – так легко, что Блю в первый момент решил, что это ему почудилось. Он закрыл глаза и застыл. Он ждал не такого поцелуя, но и это было уже кое-что, а остальное – дело времени… Сейчас ему было пока достаточно просто держать ее в своих руках. К тому же насколько страстным будет поцелуй, зависело от него. Инициатива, в конце концов, и должна исходить от мужчины…

Поцелуй был долгим, и страсть с каждой минутой все нарастала. Блю уже хотелось большего, гораздо большего, но Симона отпрянула от него.

Он пристально смотрел на Симону. Та выглядела растерянной или, скорее, напуганной.

Блю чувствовал, как бешено пульсирует кровь в его висках, но, стараясь не обращать на это внимания, отступил на шаг.

– Простите. Это была ошибка… – прошептала Симона.

– Говорите что хотите, Симона, делайте что хотите, только, ради Бога, ни о чем не сожалейте! Вы потрясающе целуетесь…

– Не надо. – Симона подняла руку, призывая его замолчать. – Ничего не говорите! Поверьте, Блю, я не хочу вас обидеть. Вы слишком многого не знаете обо мне, об «Анджане»… – Она отошла на несколько шагов и снова повернулась к нему. – Все объяснить было бы слишком сложно… Просто я связана кое-какими обязательствами…

– Какими? Кто на вас их наложил?

– Я сама. Но эти обязательства касаются не только меня, но и других. Я не могу их нарушать.

Симона оборвала речь столь же неожиданно, как и начала, словно пребывая в раздумье, следует ли продолжать дальше. С минуту оба напряженно молчали.

– Так расскажите мне об этих обязательствах. – Он подошел к ней и дотронулся до ее подбородка. – Неужели вы поклялись не заниматься любовью до сорока лет?

Симона сделала шаг назад.

– Это не шутка, – серьезно сказала она.

– Хорошо, расскажите мне. Какие обстоятельства могут помешать взрослым людям заниматься тем, чем занимались все нормальные мужчины и женщины со времен Адама и Евы?

Губы Блю слегка дрожали, и это было единственным, что выдавало его состояние, – внутри у него все кипело. Будь он помоложе, таким, как эти современные молодые люди, он бы, может, и знал, как ему действовать в этом случае… Все, что оставалось ему, – это терпеливо ждать.

– Я уже была замужем, – произнесла наконец Симона. – Вы об этом знали?

Он кивнул:

– Нолан, кажется, упоминал… Что же произошло?

С минуту Симона смотрела на него, как бы решая про себя, стоит ли продолжать разговор.

– Он ушел. – Слова сорвались с уст, как пули, холодные и безжалостные. – Джозефина говорила, что этого и следовало ожидать. Но я этого не ожидала. Я была молода, мне хотелось жить по-своему, и я решила доказать ей, что она не права. Хвастаться нехорошо, но я всегда работаю много и напряженно. Но ни над чем я не трудилась так самоотверженно, как над тем, чтобы сохранить этот брак. – Симона вздрогнула, снова коснувшись старой, давно зажившей раны. – Но брак продлился всего два года. В один прекрасный день он просто взял и ушел…

– Почему?

Симона снова замолчала и задумалась. Поцелуй все еще горел на ее губах, и это мешало ей сосредоточиться.

С тех пор как Харпер ушел, она почти никогда даже не упоминала в разговоре его имя. Это было тяжело для нее, слишком тяжело… Симона отвернулась, стараясь не смотреть на Блю. Разве ее неудачное замужество не доказало ей раз и навсегда, что Джозефина была права – все мужчины одинаковы? Разве Симона не рассталась уже давно с глупой девичьей мечтой о сказочном принце и о прекрасной любви?

Блю подошел к ней, взял за плечи и повернул лицом к себе.

– Расскажите, – произнес он. Во взгляде его читались нетерпение и любопытство, но голос был спокоен. – Почему он ушел?

Симона решительно стряхнула с себя его руки. Она расскажет ему. Тогда, может быть, он наконец от нее отстанет.

– Он сказал, что я слишком многого требую от него. – Симона горько улыбнулась. – Что я цепляюсь за него, как виноградная лоза…

– Идиот! – фыркнул Блю.

– Он был прав. Когда мы поженились, мне было двадцать и хотелось любви. Я готова была на все ради него – ради нас. Я бросила университет и решила стать идеальной женой. – Она усмехнулась. – Хотя и весьма слабо представляла себе, какой должна быть образцовая жена.

– А он?

– Он был адвокат, на восемнадцать лет старше, на самом пике карьеры… Но я потребовала от него, чтобы он бросил работу. С деньгами проблем не было, моего состояния хватило бы на нас двоих, так что я не видела смысла в том, чтобы он работал. Мне хотелось только одного: чтобы мы все время были вместе…