Текст книги "Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века"
Автор книги: Кеннет Джонсон
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Вот что Луи Шарпентье пишет о лабиринтах готических церквей в книге «Тайны Шартрского собора»:[192]192
См.: Louis Charpentier, The Mysteries of Cahrtres Cathedral. Перевод на английский язык: Sir Ronald Fraser and Janette Jackson (Research Into Lost Knowledge Organisation, Thorsons Publishers Ltd., 1972). – Примеч. авт.
[Закрыть]
«О символизме этих лабиринтов уже сказано очень многое. Они, без сомнения, имеют алхимическое происхождение. На самом деле трудно не заметить, что лабиринт в Шартре (равно как и в Амьене, и в Реймсе) лабиринтом в строгом смысле слова не является: заблудиться в нём невозможно, поскольку путь только один, и он неизбежно приводит к центру. Все известные лабиринты в храмах Божьей Матери следуют той же схеме; напрашивается вывод, что указываемый ими путь строго определён, а вовсе не оставлен на усмотрение строителей и мостильщиков. Следовательно, было важно, чтобы Дедалы действовали по чётко зафиксированному плану и делали всё строго определённым образом, и никаким иным. Не возникает сомнений в том, что идти по указанному пути нужно было, подчиняясь некоему ритму, в соответствии с ритуалом. Однако ритуальное движение представляет собой не просто прогулку – это танец. Лабиринт представляет собой схему танца, начерченную на земле, осмысленное и насыщенное символизмом отображение свойств круга или окружности». (Упоминающийся в тексте Дедал был строителем Кносского лабиринта.)
Далее Шарпентье пишет: «Человек, который, пройдя и „протанцевав“ весь путь, оказывался в центре лабиринта, менялся навсегда; насколько я понимаю, у него открывалось интуитивное постижение природных законов и гармоний – тех законов и гармоний, которые он, возможно, не понимал разумом, но ощущал в себе самом, на которые был настроен и которые представляли для него лучшее мерило истины, подобно тому, как диапазон есть мера для музыканта» (см. ил. 12).
Фулканелли, в свою очередь, выдвигает предположение, что топографическая ориентация большинства церквей – апсида смотрит на юго-восток, главный вход – на северо-запад, крылья-трансепты, соответственно, на северо-восток и юго-запад – призвана указать посетителям направление символического, ритуального пути. Входя в церковь с западной стороны, они обращены лицом к восходящему солнцу (на восток), и в символическом смысле слова движутся из тьмы к свету. Он утверждает, что местоположение трёх окон-роз в готической церкви – в конце каждого трансепта и над главным входом – в сочетании с суточным движением солнца с востока на запад создаёт особый эффект освещения, призванный продемонстрировать последовательность смены цветов в процессе Великого Делания. Так северо-восточное окно-роза в левом (если стоять лицом к алтарю) трансепте постоянно находится в тени (нигредо – чёрный цвет, стадия путрефакции); юго-западное, в конце правого трансепта, берёт на себя чистый белый свет полудня (альбедо – белый цвет, регенерация и возрождение); северо-западное пропускает алое сияние заката (рубедо – красный цвет, экзальтация и окончательное усовершенствование).
Ил. 12. Лабиринт Шартрского собора. Есть только один верный путь. (По Шарпентье)
Фулканелли также сообщает, что рота – таково название центрального окна-розы, расположенного над главных входом в храм, – означает колесо, циклическую природу Делания, затрачиваемое на него время, повторение тех или иных процессов и стабильный, неизменный нагрев. Он уподобляет шестилепестковую розу, включённую в рисунок некоторых окон – такие есть в Лионе, Аббевиле и Руане, – шестилучевой звезде волхвов и гексаграмме, или шестиугольной Печати Соломона:
.
Культ Чёрной Девы
Таинственные статуи Чёрной Девы, которые можно найти в криптах многих готических церквей Европы, происходят, по словам Фулканелли, от египетской богини Исиды и обычно несут надпись: Virgini Pariturae, «Деве, имеющей родить». В Герметическом символизме, пишет он, Чёрная Дева представляет чистую, девственную землю, «ту, что Художник избирает в качестве субъекта (sujet) для Великого Делания».
Именно вследствие мистической связи с землёй, добавляет он, эти любопытнейшие изваяния обычно и находят в криптах. Он описывает несколько примеров таких статуй – в Шартре, Пюи, Марселе, Рокадамуре, Виши и Компере. Фулканелли проводит параллель между сокрытыми мистериями Исиды, с одной стороны, и дохристианскими культами Деметры и Кибелы – с другой, особо подчёркивая, что разглашение тайны этих практик каралось смертью.
Поскольку Исида была великой девственной Богиней-Матерью, давшей жизнь всему сущему, то и материя в алхимическом тигле, пройдя чёрную стадию, должна была дать рождение новой субстанции.
Собор Парижской Богоматери
Фулканелли продолжает экскурсию по памятникам готической архитектуры и их Герметическому символизму описанием собора Парижской Богоматери в том его виде, каким он был до разрушения вандалами и последующей некомпетентной реставрации. Он пишет, что некоторые важнейшие статуи, описания которых сохранились в архивах Парижа, были уничтожены или увезены из собора, например изваяние святого Христофора, держащего на руках младенца Христа; его Фулканелли идентифицирует как Хрисофора – «того, кто несёт золото».
Автор рассказывает о своём разочаровании Ренессансом: ранние средневековые художники, скульпторы и архитекторы, по его словам, творили ради истины и высоких идеалов, в то время как мастера эпохи, «парадоксальным образом получившей название Возрождения», – исключительно ради вящей собственной славы. «Здесь полёт мысли, – восклицает он, – там простая мода».
Колонна, делящая надвое средний портал собора Парижской Богоматери, увенчана фигурой, олицетворяющей Алхимию. Это женщина, главой касающаяся облаков и восседающая на троне. В правой руке она держит скипетр, символизирующий королевскую власть, а в левой – две книги, одна открытая и обозначающая экзотерическое учение, а вторая – закрытая, говорящая о эзотерической природе мудрости. К груди её прислонена лестница о девяти ступенях, представляющая, по его словам, девять последовательных операций Великого Делания. (См. ил. 13.)
Ил. 13. Алхимия. Собор Парижской Богоматери
Фулканелли проводит параллель между собором Парижской Богоматери и его символическими изображениями и знаменитым алхимическим трактатом, в котором нет ни единого слова, – Mutus Liber. Персонификация алхимии в образе женщины на портале собора представляет собой, по сути дела, титульный лист, объявляющий о природе скрытых внутри книги тайн. (В поздних изданиях работ Фулканелли, осуществлённом в Париже Жан-Жаком Повером, таким символом стала эмблема алхимика и другая – его ученика, Эжена Канселье.)
Возвращаясь к теме Девы Марии, или Матери (ср. лат. Mater, matrix), Фулканелли утверждает, что она – не кто иная, как Первоматерия – земля в своём первичном хаотическом состоянии, поэтому она рассматривалась как вечно беременная и представляла собой чистое творение Бога. Он подчёркивает, что, согласно тексту Библии, Мария происходила от семени Иессеева, а на иврите «иес» означает огонь. Принимая его за солнечный огонь, он утверждает, что имя Иисуса, таким образом, синонимично огню – солнцу (и сыну) Божьему.
Аргументация Фулканелли, повествующего о значении готического символизма и его алхимических коннотациях, ни в коем случае не является произвольной. Он многократно цитирует классиков алхимии – Бернарда Тревизанского, Дионисия Захария, Никола Фламеля, Василия Валентина, Соломона Трисмосена,[193]193
Соломон Трисмосен – легендарный алхимик XVI в., наставник Парацельса. – Примеч. пер.
[Закрыть] Артефия, Иовиана Понтания, Филалета, Космополита,[194]194
Под этим прозванием был известен Александр Сетон. – Примеч. пер.
[Закрыть] Арнольда из Виллановы, Раймонда Луллия, Гебера, Кунрата,[195]195
Кунрат Генрих (предположительно 1560–1605) – немецкий философ-мистик, алхимик и каббалист. – Примеч. пер.
[Закрыть] Рипли, Килиани[196]196
Килиани – французский алхимик XIX века, автор книги «Разоблачённый Гермес». – Примеч. пер.
[Закрыть] и Камбриеля.[197]197
Камбриелъ Луи-Франсуа (1774 – ок. 1850) – французский алхимик, автор книги «Курс герметической философии или алхимии из девятнадцати уроков». – Примеч. пер.
[Закрыть]
Он пишет, что на фундаменте фасада собора под тремя порталами высечены в камне настоящее название Первоматерии, процедура получения Тайного огня и пошаговое описание приготовления Эликсира от первого прокаливания до конечной варки. Но, замечает он, «дабы придерживаться определённой системы», изображения следует рассматривать по порядку. В этих словах содержится прозрачный намёк на то, что в Великом Делании операции вовсе не обязательно следуют в указанном порядке.
К сожалению, в рамках данной работы у нас нет возможности шаг за шагом проследить за предпринятым Фулканелли анализом каменных барельефов собора Парижской Богоматери. Только самостоятельное углублённое изучение книг Фулканелли поможет вам обрести верное понимание описываемых им алхимических процессов.
И всё же в одном фрагменте он даёт очень важный ключ к пониманию универсального духа, «воплотившегося в минералах», по его словам, «под алхимическим именем Серы», который «составляет начало (principe) и есть действенный агент всех металлических тинктур».
Далее он предупреждает:
«Но этот дух… можно получить, лишь разложив то, что естество в них прежде сосредоточило. Поэтому, если хочешь выделить душу, жизнь металла и небесную Росу, заключённую в теле, нужно, чтобы оно разрушилось, было распято и умерло. И эта квинтэссенция, перелитая в чистое, недвижное (fixe), тщательно обработанное тело, даст рождение новому, более совершенному, нежели его составляющие, творению. Тела друг на друга не воздействуют, один только дух активен и деятелен».
Сразу же после этого Фулканелли замечает, что Томас Корнель в своём «Словаре искусств и наук»[198]198
См.: Thomas Corneilles, Dictionnaire des Arts et des Sciences (Art. Rose-Croix, Paris, Coignard, 1731). – Примеч. авт.
[Закрыть] упоминает самоназвание розенкрейцерских великих мастеров – Freres de la Rosee Cuite, Братья прокалённой росы, указывая, что «они сами расшифровывали так первые буквы названия своего ордена: F. R. С.».
Фрэнсис А. Йейтс в «Розенкрейцерском просвещении»[199]199
См.: Frances A. Yates, The Rosicrucian Enlightenment (Routledge and Kegan Paul Ltd., 1972). – Примеч. авт.
[Закрыть] ссылается на эту интерпретацию названия розенкрейцерского ордена. Однако говоря о теории, она отмечает, что его происхождение от латинских слов ros (роса) и crux (крест), «имеющих алхимические ассоциации с росой как (предполагаемым) растворителем золота и крестом как эквивалентным обозначением света», следует признать весьма сомнительным.
Далее она адресует читателя к книге Джеймса Кроссли «Дневники и переписка доктора Джона Уортингтона».[200]200
См.: James Crossley, Diary and Correspondence of Dr. John Worthington (Chetham Society, 1847). – Примеч. авт.
[Закрыть]
Фулканелли же добавляет:
«Мы бы подробнее остановились на этом крайне важном предмете и показали, как Майская Роса (Майя была матерью Гермеса) – живительная влага месяца Марии, Девы-матери – легко выделяется из особого (particulier), всеми презираемого вещества (corps), чьи свойства мы ранее описывали, однако тут возникает непреодолимая преграда. Мы подошли к самой главной тайне Делания, и клятва не позволяет нам её разгласить».
Особо интересующимся данной темой я рекомендую внимательно изучить то, что Фулканелли говорил ранее о молоке, крови и «материи Мудрых».
Фулканелли также упоминает «Verbum dimissum Тревизана, утерянное слово средневековых франкмасонов», которое «надеялись отыскать все герметические Братства».
Сухой путь
Фулканелли утверждает, что декор портала святой Анны демонстрирует «самый быстрый из практических путей нашей Науки» – таинственный Сухой путь, который гораздо быстрее и не такой дорогостоящий, но куда более сложен в исполнении, чем традиционный Влажный путь, о котором мы говорили в предыдущей главе.
Он цитирует книгу Грийо де Живри «Великое Делание» (Paris, Chacornac, 1907):
«Взгляни на скульптуру правого портала собора Нотр-Дам де Пари, на епископа, возвышающегося над алуделем,[201]201
Алудель – алхимический сосуд для возгонки. – Примеч. пер.
[Закрыть] где возгоняется и оседает по краям философская ртуть. Становится понятно, откуда берётся сакральный огонь. Капитул, по стародавней традиции оставляя эти врата круглый год закрытыми, указывает, что это необычный путь (voie non vulgarie), неведомый толпе, путь, предназначенный для небольшого числа избранников Мудрости».
В примечании Фулканелли сообщает: «В римском соборе св. Петра есть такие же врата – их зовут священными, или юбилейными. Эти золочёные врата заложены камнем. Папа открывает их ударами молотка раз в двадцать пять лет, так что ворота бывают открытыми четыре раза в столетие».
Далее он пускается в описание того, как великолепная резьба по камню собора Парижской Богоматери, нижний пояс которой, по его утверждению, некогда нёс Герметический символизм, была искалечена так называемой реставрацией. Так изображенные на пьедестале дракон и увенчанный тройной короной юный царь – известнейший герметический символ – были заменены флористическим орнаментом в романском духе.
Здесь ярко проявляются мотивации Фулканелли как истинного философа-герметиста. Он, в частности, отмечает, что алхимик Франсуа Камбриель от чрезмерного, быть может, рвения сфальсифицировал сделанное им описание статуи святого Маркелла, расположенной как раз над нижним поясом.
Фулканелли пишет: «Наша наука так же достоверна, так же основана на фактах и точна, как оптика, геометрия или механика; её результаты так же осязаемы, как, допустим, в химии. <…> Не будем забывать, что плутовство охочих до золота суфлёров, бессмысленные действия шарлатанов, нелепые домыслы невежественных писак подорвали доверие к герметическим истинам. Надо хорошо разбираться в вопросе и чётко излагать свои взгляды. Каждое слово должно быть взвешено, каждая мысль подвергнута тщательному анализу. Алхимия нуждается в очищении – а загрязняли её порой даже её приверженцы – от этого она только окрепнет и станет здоровее, не утратив никоим образом ни очарования, ни своей таинственной притягательности».
Эту главу, посвящённую собору Парижской Богоматери, Фулканелли завершает рассказом о живописном гербе, приписываемом святому Фоме Аквинскому. Изображение герба приводится в книге, а в описании Фулканелли демонстрирует блестящее знание символического языка геральдики и его связей с алхимическим искусством.
Собор Амьенской Богоматери
Далее Фулканелли сравнивает алхимическую символику барельефов соборов Амьенской и Парижской Богоматери. И снова он демонстрирует потрясающие способности к наблюдению, анализу и интерпретации каменной скульптуры и её символического языка, далеко превосходящие ортодоксальных историков и искусствоведов. Особенно ясно они раскрываются в рассказе об одном из изображений портала Спасителя, которое он называет «огнём колеса», а другие исследователи считают иллюстрацией к ветхозаветному сюжету о вознесении пророка Иезекииля с его огненными колёсами. Фулканелли видит в этом барельефе символ Философа, покончившего с наиболее трудной частью своего Делания, но продолжающего наблюдать за «двумя последовательными воздействиями на вещество, обеспечивающими первую степень его совершенства». Это полностью соответствует его данному ранее описанию термина «рота» – великого повторяющегося цикла эволюции, который и должно пройти вещество в тигле.
На всём протяжении своего исследования каменных барельефов и их значений в контексте Великого Делания Фулканелли неизменно производит впечатление человека, обладающего именно практическим знанием всех алхимических процедур. Он прекрасно знает, какие результаты должна дать каждая из них, какого цвета должно быть полученное вещество, сколько его должно быть и какая температура необходима ля осуществления этой стадии процесса.
Бурж
В этой главе книги Фулканелли анализирует некоторые элементы архитектурного декора дома серебряных дел мастера Жака Кёра (которого, судя по всему, полагает одним из Адептов Искусства), доказывая при этом, что прекрасно осведомлён о посвящениях-паломничествах Средних веков и о символизме раковины и посоха, связанных со святым Иаковом из Компостеллы. Он толкует имя святого Иакова – чьей эмблемой была раковина – как «compos Stella» («владеющий звездой»), что, в свою очередь, раскрывает природу Первоматерии. Также он упоминает «символическое путешествие» Никола Фламеля к «господину моему Иакову Галисийскому».
«С этого путешествия начинают все алхимики, – пишет он. – С паломничьим посохом в качестве проводника и створкой раковины в качестве отличительного знака, они должны проделать долгий и опасный путь, пролегающий наполовину по суше, наполовину – по морю. Сперва алхимик должен стать паломником, потом – кормчим».
Здесь, вполне возможно, в тексте присутствует аллюзия на необходимость равновесия между твёрдой и жидкой материей, между неподвижным и летучим, между физическим и духовным. Последнее предложение, вполне возможно, подразумевает, что ученик, успешно осуществивший практику Делания, может в один прекрасный момент оказаться и Учителем, ведущим других по пути Искусства.
Фулканелли пишет о группе изображений в так называемой сокровищнице дома Жака Кёра, традиционно ассоциирующихся с легендой о Тристане и Изольде. Отнюдь не отвергая эту популярную интерпретацию, Фулканелли подчёркивает, что легенда эта принадлежит к циклу куртуазных романов, которые, по сути, представляли собой способ передачи древнего знания в форме аллегорий. Вкупе с более ранними ссылками на испанские школы мудрости и святого Иакова, это подчёркивает путь преемственности мудрости и алхимического знания от суфийских и сарацинских учителей Пиренейского полуострова. В этой связи он даже упоминает пикардийских труверов Средневековья.
Во второй части главы, посвящённой Буржу, рассматривается особняк Лальмана. В дальнейшем анализ архитектуры французских «герметических» замков и алхимической символики их декора будет продолжен в следующей крупной работе Фулканелли под названием «Философские обители».
В особняке Лальмана, который Фулканелли со всей очевидностью посещал лично, он обращает внимание читателя на размер кухонной печи. Она едва ли достаточно велика, чтобы в ней можно было поджарить индейку, но вот для размещения атанора – алхимической жаровни – она подходит идеально. Украшенная барельефами консоль изображает мужчину в средневековой тунике, плаще и шляпе с наушниками, из-под которой выбиваются длинные кудри. Он словно бы высовывается наружу, держа в руке не то черпак, не то пестик. Фулканелли отказывается видёть в нём декоративный персонаж, который либо дует на предполагающуюся в очаге стряпню, либо намеревается её испортить, и предполагает, что с не меньшей вероятностью это может оказаться алхимик. Он настаивает, что человечек держит вовсе никакой не черпак, а колбу с длинным горлышком, какие химики того времени широко использовали в своих экспериментах и именовали просто «бутыль». В алхимии это было совершенно стандартное оборудование, в котором производили дистилляцию.
Луи Шарпентье, чей труд я уже цитировал ранее, обнаружил над центральной дверью западного портала Шартрского собора фигуру адепта с точно таким же сосудом в руках.
Увы, здесь у нас нет ни места, ни времени, чтобы продолжить рассмотрение многочисленных ключей и аллюзий на разнообразные стадии алхимического процесса, представленных в сложном и впечатляющем интерьере особняка Лальмана. Мы предоставляем читателю самостоятельно изучить работу Фулканелли и попытаться отыскать их там. В любом случае то, что он пишет о легенде святого Христофора и о так называемой «тайне жертвенника», а также указания на Первоматерию в декоре капители опорного столпа представляются мне чрезвычайно важным.
Глава шестая
Эликсир, сома и тайна манны
Авторы, пишущие об алхимии, редко задавались вопросом, каково, собственно, воздействие эликсира на организм. Что происходит с человеком, который его принимает?
Среди тех, кто касался этой темы, был и Жак Садуль. В своей книге «Алхимики и золото» он утверждает, что целью добившихся успеха адептов, получивших Камень и доказавших его подлинность путём трансмутации металлов, было «трансмутировать также и себя, принимая Камень дважды в год в гомеопатических дозах».
Далее он добавляет: «Существует очень мало трудов, в которых как-то затрагивалась бы тема физического и интеллектуального преображения адепта, и они представляют собою рукописи, погребённые в хранилищах великих библиотек Европы».
Однако ниже Садуль приводит слова архивиста Бернарда Хассона, бесстрашного исследователя, более двадцати лет посвятившего изучению неопубликованных манускриптов и других источников по алхимии. Он рассказал Садулю о своих открытиях, которые последний изложил в виде следующего резюме:
«Если принимать Философский камень внутрь, это приводит прежде всего к выводу из организма всех токсинов и болезнетворных микробов. У адепта быстро и внезапно выпадают волосы, ногти и зубы, но лишь затем, чтобы впоследствии отрасти вновь, более сильными и здоровыми, чем прежде. С этого момента и далее очищение организма от шлаков происходит исключительно посредством деятельности потовых желёз. Потребность в пище очень скоро сходит на нет. Следовательно, адепт, который ест лишь столько, сколько потребно для поддержания жизни, – образ совершенно вымышленный. На самом деле высший адепт ест только ради удовольствия, ибо у него больше нет естественных потребностей. Влияние Камня не ограничивается физическим телом; умственные и духовные силы философа возрастают десятикратно, но служат лишь средством достижения подлинной мудрости. Здесь кончается всякое человеческое разумение, ибо обычный человек не в силах последовать за Посвящённым в его новый мир».
Далее Садуль приводит подтверждения такому предполагаемому действию эликсира. Его информант, месье Хассон, нашёл свидетельствующий об этом документ в архивах семьи Сен-Клер Тюрго. Он был составлен в XVI веке личным врачом одного из тогдашних представителей семейства, занимавшего видный государственный пост. Как отмечает Садуль, отчёт не предназначался для публикации, и в других документах семьи ни алхимия, ни смежные темы более никак не упоминаются.
Вкратце история выглядит так.
Этот государственный муж имел отношения с некой дамой, которая приходила к нему домой каждый день в течение десяти лет. Дабы избежать ненужных сплетен, её всегда сопровождал верный престарелый конюший по имени мэтр Арно. Пока госпожа его проводила время со своим тайным возлюбленным, мэтр Арно убивал время в лавке местного химика, который посвятил более двадцати лет изучению алхимии. В один прекрасный день, как только Арно переступил порог лавки, хозяин кинулся на него и весьма взволнованно сообщил, что ему удалось наконец получить Камень и Эликсир. Он даже успел превратить дюжину оловянных ложек в золото.
Он показал Арно стеклянный сосуд с бесцветной жидкостью и предложил присоединиться к нему в дегустации эликсира. «В нашем возрасте это никогда не помешает!» – сказал аптекарь.
Он нацедил ложку жидкости и проглотил её, после чего передал сосуд Арно. Тот был человеком подозрительным и ограничился всего несколькими каплями. Сразу после этого его позвали к госпоже, которая как раз покидала дом своего возлюбленного. Он отдал эликсир аптекарю и ушёл.
По дороге домой его внезапно прошиб холодный пот, за которым немедленно последовал жесточайший приступ лихорадки. Слугу послали за аптекарем, но тот почти сразу вернулся и сообщил даме, что аптекарь внезапно умер.
Мэтр Арно быстро оправился от лихорадки, но у него начали выпадать волосы, ногти и зубы. Услышав эту историю, месье Сен-Клер Тюрго – возлюбленный дамы – решил расспросить конюшего лично, и старик рассказал ему всю историю от начала до конца. Сен-Клер купил лавку аптекаря со всем содержимым в надежде отыскать там эликсир, но ни он, ни мэтр Арно так и не смогли отыскать нужное вещество – сотни стеклянных сосудов стояли на полках, и ни один не был надписан.
Впоследствии советник рассказал эту историю своему врачу, который и записал её уже после смерти своего сиятельного пациента. В конце он приписал, что у мэтра Арно заново выросли волосы, зубы и ногти, и что, несмотря на почтенный возраст в сто двадцать три года на момент написания отчёта, он пребывает в превосходном здравии.
Разумеется, эту историю даже в изложении врача мы получили, по меньшей мере, через третьи руки, и свидетельство, таким образом, носит сугубо косвенный характер. Однако возникает вопрос, зачем квалифицированному врачу было брать на себя труд и фиксировать подобный инцидент, причём не для публикации, а для частного архива, если сведения эти были недостоверными или же выдуманными.
Неудивительно, что никаких сведений о внезапном просветлении мэтра Арно и взлёте его к вершинам космической мудрости у нас нет. Почему – понять относительно несложно. Лишь сам адепт в процессе производства Камня и Эликсира – а отнюдь не те, кому чисто случайно повезло употребить последний, – превращается в просветлённое существо, наделённое способностями к высшему восприятию.
И хотя свидетельство о случае с мэтром Арно стоит особняком, есть и другие любопытные отчёты о происшествиях подобного рода. И некоторые из них можно найти в индийской мистической литературе, в некоторых из вед и в аюрведическом источнике под названием «Сушрута-самхита». Доктор Эрик Триммер цитирует последний в своём «Возвращении юности»:[203]203
Eric Trimmer, Rejuvenation (Robert Hale, 1967). – Примеч. авт.
[Закрыть]
«Шестнадцать дней старец лежал без движения, лишённый волос и зубов. На семнадцатый произошло чудо. У него прорезались новые зубы и начали расти волосы – тёмные и блестящие. На пальцах появились новые ногти. По истечении семи недель он больше не был старцем и возродился к вечной юности».
Если бы этот текст не напоминал так сильно случай с мэтром Арно, жившим в то время, когда индийская мистическая литература была совершенно неизвестна в Европе, возникло бы сильное искушение списать его со счёта как некую разновидность народной легенды. Однако в Индии есть и другие истории о мудрецах и мистиках, доживавших до впечатляющих лет, проверенные и засвидетельствованные путешественниками, врачами или другими учёными. Имеются даже сообщения о значительном долголетии в относительно недавнее время – и причиной увеличения срока жизни был именно приём в гомеопатических дозах приготовленных алхимическими способами тинктур.
По крайней мере, три человека заявляли о значительной пользе, которую принесло им употребление внутрь «растительного золота» или «золотого масла», приготовленного английским алхимиком Арчибальдом Кокреном, о котором мы уже упоминали ранее на страницах этой книги.
Оккультист Эдвард Гарстин и писатель С. Р. Кэммел посетили лабораторию Кокрена и видели там «алхимическое древо», растущее в стеклянном сосуде.
В своей книге «Меч мудрости» Итель Колхаун описывает то, что увидел там её двоюродный брат Эдвард Гарстин. «Слой за слоем в сосуде помещались базовые вещества, имевшие традиционные для себя цвета – чёрный, серый, белый и жёлтый. Надо всем этим, словно цветок, расцветало нечто, имевшее форму исходящих из общего центра лепестков пылающего оранжевого-алого цвета…
Держа базовую материю на постоянном слабом огне, Кокрен заставил её прорасти, подобно дереву. По словам Эдварда, у него были даже ветви».[204]204
Ithell Colquhoun, Sword of Wisdom (Neville Spearman Ltd., 1975). – Примеч. авт.
[Закрыть]
Мисс Колхаун рассказывает, как Кокрен, изначально массажист по профессии, лично готовил металлические масла, или тинктуры, которые затем прописывал своим пациентам в микроскопических дозах: «Принять количество, большее нежели то, что способно слегка окрасить литр воды, означало убить себя наверняка». (Судя по всему, именно это и произошло с неосторожным аптекарем, приятелем мэтра Арно.)
Мисс Колхаун добавляет: «Масло золота было самым эффективным средством, однако известно, что миссис Майя Трэнсел-Хэйес излечилась от нервного упадка сил, приняв по три капли масла серебра предположительно такое же количество раз».
Лаборатория Кокрена располагалась у него дома в Лондоне на Баундери-роуд, N. W. 8, однако в сороковых годах он переехал в район Холборн. Покойный Джерард Хейм – одно время считавшийся одним из ведущих европейских специалистов по оккультизму – утверждал, что Кокрен спас ему жизнь при помощи одной из своих тинктур, когда его, служившего в пожарной охране, ранили на войне.
Миссис Мейер-Сэссун, которой он прописал питьевое золото, финансировала создание второй лаборатории алхимика-физиотерапевта. Как пишет мисс Колхаун, Хейм утверждал, то это лучшая профессиональная лаборатория с самого XVIII века.
«Не далее как в 1965 году, – сообщает далее она, – Джерард рассказал мне о некоем друге, которому в то время было девяносто пять лет и который с большой пользой для здоровья продолжал принимать питьевое золото Кокрена – оно продлевало ему не только жизнь, но и молодость. Джерард не мог или не хотел раскрыть ей личность этого пациента, но помимо него явно могли быть и другие, кому Кокрен давал свои препараты; если таковые действительно есть, я прошу их связаться со мной».
Присоединяюсь к просьбе мисс Колхаун.
Она пишет, что Кокрен погиб в результате прямого попадания снаряда в его лабораторию в Холборне, однако писатель С. Р. Кэммел рассказывает совершенно другую историю.
В своей книге «Сердце Шотландии»[205]205
См.: С. R. Cammel, Heart of Scotland (Robert Hale, 1956). – Примеч. авт.
[Закрыть] он пишетт, что встретился с Кокреном, после того как написал благоприятную рецензию на его книгу «Алхимия – заново открытая и восстановленная в правах», которую тот написал по заказу журнала «Лайт» в 1940 году.
Он тоже видел «алхимическое древо» Кокрена, а также много других вещей, «о существовании которых только читал». Среди них было «вино философов», красное и белое, дистиллированное из «золота философов», и разнообразные эликсиры металлов.
Вот как он описывает дерево: «Когда я увидел его в первый раз, оно лишь едва пустило росток из тёмной металлической массы, которую алхимики называют „знаком вороны“. Оно было очень маленьким, однако в течение тех нескольких месяцев, что я посещал Кокрена, оно постепенно росло в герметически запечатанном сосуде и выглядело в точности, как описывал Парацельс – как „куст приятный и удивительный“. Листья у него формой напоминали кактус „опунция“, только были из чистого золота».
Кэммел сообщает, что Кокрен не дожил до получения Философского камня, но попадание снаряда в лабораторию он, безусловно, пережил:
«Кокрен знал, что его работа находится под защитой. Когда его лаборатория оказалась разрушена случившимся неподалёку взрывом бомбы во время последней мировой войны, все его стеклянные реторты, содержащие эликсиры на разных стадиях трансмутации, остались невредимыми, что казалось совершеннейшим чудом и, безусловно, было им».
Согласно Кэммелу, Кокрен переехал в Брайтон, «где и умер на пороге окончательного триумфа несколько лет спустя – в 1950 году».
Он описывает алхимика как блестяще образованного человека, «не знающего усталости и не имеющего возраста». Он прекрасно выглядел, в его густых тёмных волосах лишь слегка серебрилась седина.
Вот что пишет о нём Кэммел:
«В разное время я получил от него два сосуда с эликсиром золота. Доза составляла несколько капель, и принимать их нужно было в вине. Приносимая им польза поразила меня. Во время германских авианалётов в 1940 году, когда меня постоянно вызывали в отряд противовоздушной обороны, эликсир оказывал колоссальное бодрящее действие; принимая его, я почти не испытывал усталости и нервной депрессии, очень мало нуждался в сне и пище и выглядел и чувствовал себя чрезвычайно здоровым и полным сил. На вкус и запах этот эликсир походил на сладчайшие цветы, цветом же напоминал светлое золото. Алкагест же, или Универсальный растворитель, почти бесцветен, прозрачен, подобно воде, а на вкус совершенно огненный, куда в более значительной степени, нежели спирт».
С экзотерической точки зрения эффект здоровья, долголетия и жизненной силы, приписываемый эликсиру, достигается также занятиями йогой и медитацией и соблюдением диеты, которые, впрочем, полезны в любом случае. Но если принять во внимание древние алхимические традиции, сохранившиеся в этой колыбели мудрости, не имеет ли смысла предположить, что в деле замешаны и ещё какие-то неизвестные ортодоксальной науке практики?
