Текст книги "Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века"
Автор книги: Кеннет Джонсон
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
В 1907 году в возрасте около тридцати лет Шампань завёл дружбу с семьёй Лессеп, состоятельными наследниками Фердинанда де Лессепа (1805–1894), выдающегося дипломата и инженера, построившего Суэцкий канал. Сын де Лессепа, также по имени Фердинанд устроил лабораторию на рю Вернье неподалёку от Порт-де-Шампер, и пригласил Шампаня и ещё одного господина, Макса Розе, поработать там вместе с ним.
Одним из плодов, которые принесла эта работа, было открытие Шампанем «воздушных санок» – любопытного агрегата с пропеллером, приводимым в движение мотором. Вполне возможно, это средство передвижения было бы довольно удобно на дорогах. Впоследствии оно было преподнесено в дар царю Николаю II. Амбелен утверждает, что у него была фотография этого странного механизма на авеню Монтень с Шампанем за рулём. На снимке имеется дата – 1911 год – и посвящение Максу Розе.
Амбелен предполагает, что у Шампаня были связи при русском императорском дворе, возможно приобретённые через его современника, оккультиста Папюса (Жерара Анкоса). Однако более вероятно, что контакты с царём могли иметь место исключительно благодаря высокому положению семьи де Лессеп.
В 1916 году Шампань познакомился с Эженом Канселье, которому в ту пору было всего семнадцать лет. (По данным Брата Альберта, Канселье утверждал, что встретил Фулканелли годом ранее, в 1915-м). Они сразу же стали хорошими друзьями, и, как пишет Амбелен, Шампань взял его себе в ученики. Должно быть, именно в то время Шампань и Канселье и поселились на рю Де-Рошешуар. Шампань продолжал быть вольным художником, иногда используя в качестве агента Канселье; кроме того, он продолжал исследовательскую работу в компании Лессепа и Розе.
В 1921 году Фердинанд де Лессеп, у которого было два сына, Поль и Бертран, решил устроить вторую лабораторию в замке де Лере, что в Бурже, и взял Шампаня с собой в качестве домашнего учителя для мальчиков. По данным Амбелена, Шампань хвастался, будто уже через шесть месяцев сможет создать золото. Но даже изведя шестьдесят граммов золота на разного рода алхимические опыты, он не добился ни малейшего успеха.
Какова бы ни была природа экспериментов, проводимых в замке де Лере, можно с уверенностью утверждать, что, по крайней мере, часть из них была направлена на производство различных терапевтических препаратов. Старый консьерж замка рассказал Амбелену, как во время пребывания в нём Шампаня одна из кухарок уколола руку рыбьей костью. В ранку попала инфекция, рука распухла и почернела. Шампань использовал какое-то чёрное притирание с резким запахом, и через две с небольшим недели рука была полностью здорова. Жюль Буше, в свою очередь, сообщает, что Шампань впоследствии сделал мазь, которую использовали в госпиталях для лечения гангрены.
Амбелен пишет, что именно в этот период Шампань впервые увидел герметические скульптуры расположенной неподалёку усадьбы Лальмон, странный символизм которых Фулканелли проанализировал, а сам Шампань проиллюстрировал в «Тайне соборов».
Как долго Шампань оставался в замке Лере, доподлинно неизвестно. Канселье говорит, что художник вернулся в Париж в 1925 году, но, возможно, он несколько раз наезжал в столицу в этот период, поскольку Жюль Буше утверждает, что познакомился там с Шампанем в 1922 году. Однако это не совпадает с другим заявлением того же Буше – что он посещал собрания на квартире у Шампаня «в течение почти двадцати лет», ибо последний умер всего десять лет спустя, в 1932-м.
Когда они впервые встретились, Буше работал в фирме «Рон-Пуленк», где в своё время служила также Луиза Барб, погибшая в 1919 году в результате приёма «эликсира». В их лаборатории Буше познакомился с кузеном Шампаня, который в итоге и настоял, чтобы художник взял Буше и Гастона Соважа в ученики.
В сентябре 1922 года Канселье, по его собственным словам, осуществил трансмутацию в Сарселе при помощи порошка, данного ему Фулканелли. Это звучит особенно интересно ввиду того, что, как мы слышали, Шампань потратил шестьдесят граммов золота на безуспешные эксперименты в замке де Лере.
В этой истории уже встречались довольно спорные моменты в зависимости от того, чьи данные принимать за точку отсчёта – Буше или Канселье, но начиная с этого года противоречия становятся особенно многочисленными. Канселье почти полностью отвергает всё, сказанное Буше, но к его версии событий мы вернёмся немного позднее.
Амбелен сообщает, что Буше часто вспоминал тот период, когда его Учитель – то бишь Шампань – писал свои работы. Вот, что Амбелен об этом пишет: «Он рассказывал мне о вспышках гнева, которые бывали у Шампаня, когда, делая правку готового текста, он вдруг обнаруживал опечатки или ошибки в расположении текста. Гранки „Тайны соборов“ и „Философских обителей“ приходилось переделывать по восемь раз под пристальным наблюдением автора. И каждый раз Шампань обнаруживал очередные недочёты и требовал новых исправлений».
Следующее утверждение Амбелена, тоже основанное на словах Буше, выглядит просто убийственно. Если, разумеется, считать его правдой.
«Именно Шампань настоял на том, чтобы самостоятельно написать предисловия к обеим книгам, а потом попросил своего старейшего и самого преданного ученика Канселье их подписать».
К этому времени, пишет Амбелен, Шампань основал «диковинное тайное общество, название которого было призвано ещё лучше замаскировать то, чем оно, собственно, занималось». Оно называлось «Гелиопольские братья», и обе работы Фулканелли были посвящены ему.
«На самом деле, – пишет Амбелен, – состав Гелиопольских братьев ограничивался самим Шампанем, Максом Розе, Дижолями, Канселье, Соважем и Буше, к которым стоит, пожалуй, добавить ещё Штайнера и Фожерона».
Суть их деятельности состояла, вероятно, в том, что Гелиопольские братья представляли собой узкий круг современных алхимиков, использовавших таинственное имя Фулканелли в качестве знамени, хотя на самом деле это был не кто иной, как Жан-Жюльен Шампань, или, если угодно, его альтер эго.
Теперь давайте ознакомимся с его доводами в пользу этого предположения.
Амбелен пишет, что Буше принимал участие в подготовке обеих работ Фулканелли, исполняя обязанности корректора. Также он цитирует посвящение, помещённое Эженом Канселье на фронтисписе его книги «Две алхимические ложи»:
«Жюлю Буше,
Нашему с Шампанем общему другу, герметисту, который лучше, чем кто бы то ни было, знает тайну личности Фулканелли.
От всего сердца, Эжен Канселье».
Амбелен обращает внимание читателя на значительную разницу в возрасте между Шампанем и его учениками. Если последние были относительно молоды и неискушенны в алхимическом искусстве, то у Шампаня за плечами было тридцать восемь лет непрерывного стажа практической работы. Когда вышли «Философские обители», ему было пятьдесят три, в то время как Канселье, знакомому с ним уже четырнадцать лет, исполнился всего тридцать один год. Буше в то время было двадцать восемь, и в группе он был всего восемь лет. (Что опять-таки противоречит утверждению Буше, что он более двадцати лет посещал собрания у Шампаня.)
Штайнер и Розе были друзьями Шампаня ещё до Первой мировой войны и занимались у него в лаборатории де Лессепа на рю Вернье, как впоследствии Канселье и Буше на рю Рошешуар.
Вот как Амбелен это комментирует: «Гелиопольские братья образовывали нечто вроде услужливой свиты вокруг своего Учителя, скрывавшей его от чужих глаз и позволявшей пользоваться анонимностью, которую он так любил…»
И всё же невозможно избавиться от ощущения, что всё это как-то не вяжется с другими сторонами искромётной личности Шампаня – хотя бы с теми же его розыгрышами. Его жестокое чувство юмора во всей красе предстаёт в одном из рассказанных Буше анекдотов. Однажды Шампань убедил наивного молодого ученика, что первым важным шагом на пути постижения алхимического искусства является запасание достаточно большого количества угля, которого бы хватило на поддержание огня в горне в течение достаточно долгого времени. По наущению Шампаня бедный юноша мешок за мешком таскал к себе в комнату уголь, пока в результате там не осталось места, едва достаточного, чтобы лечь и вытянуться во весь рост. Когда же наступило время разжигать огонь, потребный для предстоящего алхимического эксперимента, Шампань отвёл молодого человека в сторону и весьма серьёзно объяснил ему, что поиск Философского камня – дело не только опасное, но и совершенно тщетное. После чего удалился, оставив того без возможности войти в собственную квартиру и, увы, почти без денег.
Ещё одна из шуток Шампаня состояла в том, что он написал редактору «Французского меркурия», представившись месье Полем Лекуром, издававшим периодический журнал «Атлантида», который был целиком и полностью посвящён тайнам мифического «утраченного континента». Надо сказать, что методологически всё было исполнено просто блестяще. Используя свой дар копииста, Шампань сварганил письмо, в котором всё было идеально – печатный бланк, выбор чернил, почерк и подпись. В письме читателей «Французского меркурия» призывали вносить пожертвования в фонд сооружения памятника жертвам великой атлантической катастрофы. Памятник предполагалось соорудить в Саргассовом море, ввиду чего он, скорее всего, должен был быть плавучим. Попало ли письмо в печать или было безжалостно выкинуто редакторами, неизвестно, однако ничего не подозревающий Поль Лекур получил от издателя «Меркурия» гневную отповедь, которой совершенно не понял и, более того, не заслужил.
Все эти милые забавы не вяжутся с образом человека, желающего остаться анонимным главой тайного оккультного общества. И тем не менее они соответствуют личности умного и эрудированного человека, написавшего все работы, приписываемые Фулканелли, которые мы более подробно рассмотрим в следующей главе.
Несмотря на всё это, Амбелен заявляет: «Было бы, однако, совершенно неправильно сделать из вышесказанного вывод, что Шампань не был искренним последователем Герметических искусств».
Он предполагает, что у Шампаня был туберкулёз и тот пустился на поиски Философского камня и эликсира в надежде на исцеление. А чтобы не привлекать внимания к «ненормально долгой жизни», которой он в перспективе намерен был достичь, Шампань и решил заранее спрятаться за псевдонимом.
«Именно отсюда и проистекает его желание остаться неизвестным для читателей своих книг и укрыться за псевдонимом, к которому его ученики питали глубочайшее уважение», – пишет Амбелен.
Но кое-что в его аргументах всё ещё вызывает подозрения. Если Амбелен допускает, что Шампаню удалось создать Камень – а он именно это и делает, – то как он согласовывает это с его очевидной смертью в 1932 году? Очень просто – никак.
Давайте теперь рассмотрим мнение Канселье относительно амбеленовской теории, что Шампань и Фулканелли – одно лицо. Прежде всего, Канселье совершенно справедливо указывает, что Амбелен взял несколько фактов, неправильно их интерпретировал и пустился в совершенно разнузданные измышления относительно якобы вытекающих из них событий. Так, Амбелен, к примеру, заявляет, что Шампань умер в больнице Броссэ от водянки ноги, приведшей к ампутации пальцев. Канселье, который ухаживал за Шампанем вплоть до последних часов его жизни, говорит, что смерть настигла его в маленькой комнатушке на шестом этаже дома номер 59-бис по улице Рошешуар в совершенно ужасном состоянии по причине гангрены обеих ног. И пальцы его были не ампутированы, а отвалились в самом прямом смысле слова.
Амбелен утверждает, что они с Буше протестовали, когда в 1935 году прошёл слух, что Фулканелли готовится выпустить третью книгу. Именно тогда, пишет он, начали говорить, что Фулканелли вовсе не мёртв и живёт себе припеваючи в Бразилии или Аргентине. Когда же он обнаружил, что Канселье «сохранил тросточку Шампаня и одежду, которая была на нём в момент смерти», то окончательно укрепился в убеждении, что Шампань и был Фулканелли. Вот какое жуткое предположение он по этому поводу делает: «Если месье Канселье сохранил эти улики, то сделать это он мог либо затем, чтобы иметь возможность установить с их владельцем посмертную связь, либо же потому, что „скромный иллюстратор книг Фулканелли“ был для него чем-то гораздо большим, нежели просто случайным попутчиком, а именно тем, кого он, согласно многочисленным свидетельствам, при жизни величал „мой Учитель“».
Канселье, в свою очередь, утверждает, что ни одно из этих предположений не соответствует истине. Что касается первого из них, то, принимая во внимание не самые приятные обстоятельства, сопутствующие смерти человека от гангрены, поверить ему вовсе не трудно.
«Я забрал, – говорит Канселье, – не трость, а костыли Шампаня, которые немедленно отдал какой-то сестре милосердия. Что же до последних одежд, которые, по словам Амбелена, я оставил себе, то это форменная ложь, достойная тех кафе, где она родилась. Любой, кто может себе представить, как выглядит склерозирование артерий, переходящее в гангрену с обильным кровоизлиянием и выделением болезнетворных жидкостей, вряд ли сможет на полном серьёзе допустить, что я тайно присвоил ради целей какого-то грубого колдовства эти жалкие, отвратительные, несущие заразу тряпки».
Амбелен также заявляет, что Канселье после смерти Шампаня прибрал к рукам картотеку, которую художник составил на основе той, что была у Дижоля. Буше, по его утверждению, взял себе несколько оригинальных рисунков, выполненных Шампанем для работ Фулканелли, а также несколько книг по алхимии.
Канселье возражает, что каталог, о котором идёт речь, принадлежал самому Фулканелли и использовался исключительно при написании двух его книг. Он потерял его – вместе с двумя своими собственными картотеками, содержавшими четыре тысячи карточек и отражавшими двадцать лет работы, – в мае 1940 года. Однако Канселье добавляет: «Благодаря месье Амбелену я нашёл наконец объяснение таинственному исчезновению оригинальных рисунков к „Тайне соборов“, выполненных на бристольском картоне, и, по всей вероятности, моих копий неопубликованных работ о Никола Валуа;[176]176
Валуа Никола – французский алхимик XVIII в. – Примеч. пер.
[Закрыть] теперь я знаю – он их просто украл».
Однако «свидетельства» Амбелена на этом не заканчиваются. Он заявляет, что в оригинальном издании «Тайны соборов», которое Шампань дал Жюлю Буше, имелась надпись:
Моему другу, Жюлю Буше,
Адепту высоких наук, я дарю в знак
самой сердечной симпатии,
А. Г. Н. Фулканелли
Ил. 9. Факсимиле предполагаемой подписи Фулканелли
Амбелен утверждает: сделана она почерком Шампаня, и добавляет, что весьма маловероятно, чтобы Фулканелли – в 1926 году предположительно ещё живой – позволил простому иллюстратору Шампаню подписывать таким образом написанную не им книгу.
Далее он сообщает, что на надгробном камне Шампаня на кладбище в Арнувиль-ле-Гонесс, имеется следующая надпись:
Начальные буквы латинского титула – Apostolicus Hermeticae Scientiae – те же самые, что предшествуют подписи Фулканелли на принадлежавшем Буше экземпляре книги. От близкого друга Канселье я знаю, что это было всего лишь ещё одно проявление позёрства и бахвальства Шампаня. Как отмечал Жак Садуль, на публике Шампань любил выдавать себя за Фулканелли, что с трудом можно счесть поведением, достойным истинного Адепта. Тот же самый источник информировал меня, что сестра Шампаня настояла на том, чтобы на могиле брата, в соответствии с его пожеланием, была начертана эта латинская надпись.
И снова трудно мысленно увязать мудрого автора книг Фулканелли и эгоцентричного хвастуна Шампаня. Если Шампань был Фулканелли и хотел сохранить это в секрете, выдумав некоего таинственного алхимика, за чьим образом он намеревался скрыть свою подлинную личность, то подобным действием он уничтожал мистификацию всей своей жизни. С другой стороны, если на самом деле он не был Фулканелли и просто хотел присвоить славу великого алхимика как в жизни, так и в смерти, его поступки выглядят более последовательными. Однако ни в том, ни в другом случае это не соответствует тому духу, которым пронизаны реальные работы Фулканелли.
Трудно себе представить, как запойный пьяница и хвастун, всем своим поведением торопивший собственную смерть, мог создавать работы, свидетельствующие о глубочайших познаниях, и в то же время поддерживать столь изощрённую мистификацию, сохраняя при этом верность и доверие своих друзей. Вспомним, что Канселье ухаживал за Шампанем в последние годы его жизни, полные нищеты и унижений. Даже после его смерти Канселье никогда не говорил о своём друге Шампане и его пьянстве в пренебрежительном ключе. Он отрицал, что Шампань был Фулканелли и настаивал, что он всего лишь иллюстрировал работы Учителя. К чему человеку продолжать молчать об ошибках своего умершего друга, если у него нет на это причин самого благородного свойства? Ведь пороки Шампаня могли бы послужить лучшим аргументом в пользу того, что он не был и не мог быть подлинным Адептом.
Но давайте вернёмся к аргументации Амбелена.
Стремясь доказать, что Шампань отнюдь не был невеждой в алхимии, он пишет, что художник был известен как алхимик – «и весьма подкованный по этой части» – ещё до Первой мировой войны. В то время, утверждает он, первая жена доктора Сержа Вороноффа, знаменитого своими экспериментами с «обезьяньими железами»,[178]178
Воронов Сергей, или Серж Воронофф – врач, выходец из России, в 20-е гг. XX в. пересаживавший людям половые железы обезьян для омоложения организма и восстановления потенции. – Примеч. пер.
[Закрыть] связывалась с Шампанем по поводу результатов его знаменитых исследований процесса возвращения юности.
В целом не возникает сомнений, что Шампань действительно изучал алхимию и обладал не просто поверхностным знанием предмета. Но это ещё не доказывает, что он был Фулканелли.
В качестве ещё одного «неопровержимого» доказательства Амбелен приводит пресловутый гербовый щит, изображённый на последней странице оригинального издания «Тайны соборов».
На этом щите помимо многочисленных алхимических символов имеется девиз на искажённой латыни:
UBER САМРА AGNA.
Полное имя Шампаня, напоминает Амбелен, было Жан-Жюльен Юбер Шампань – третье имя он получил в честь отца, Альфонса-Юбера. Принимая во внимание, что Шампань, несомненно, знал фонетическую каббалу – как о том свидетельствует издатель Шемит, – а также опираясь на текст самой книги, можно открыть истинный смысл этого девиза. Uber Campa Agna, как авторитетно заявляет Амбелен, согласно каббалистической традиции работы с одинаково звучащими словами, представляет собой фонему, непосредственно намекающую на Юбера Шампаня. Поскольку это словосочетание является искажением нормальной латыни, его невозможно перевести со всей точностью. Приблизительно оно выглядит так: «А за (Uber) полем (campus) – или же за морским коньком (сатра) – ярочка (agna)». Учитывая, что H во французском языке – немая согласная, a Ch может произноситься твёрдо как «к», всю фразу можно с натяжкой услышать как «Юбер Шампань».
Далее он указывает, что символизм герба как с геральдической, так и с алхимической точки зрения прямо указывает на Шампаня.
Этот герб, заключённый в чёрный круг, изображает средневековый рыцарский шлем анфас, забрало которого образует крест, а ниспадающий намёт служит фоном для девиза. Амбелен пишет:
«…шлем анфас как геральдический символ является исключительной привилегией королей, а король в алхимии, как и короли явленные, есть гость, способный поднять из зеленой земли таинственное двуликое Дитя. (Элемент, обладающий двойной природой, в алхимической терминологии – „ребис“, гермафродит.) Забрало, образующее крест, говорит о том, что королевский сан в данном случае есть воистину знак царственности металла, ибо крест представляет собой традиционный символ тигля, встречающийся в алхимических манускриптах, и звучащий по-латыни как crucibilum».
Под этим крестом и располагается, собственно, герб, о котором Амбелен говорит следующее:
«Художник особо подчёркивает устремлённость ввысь древней двойной арки, чтобы привлечь внимание зрителя к расположенному вершиной вниз треугольнику, символизирующему вечный женский принцип воспроизведения, а также союз земли и воды. Если рассматривать этот герб в свете традиционной терминологии, то можно прочесть послание, зашифрованное в геральдических символах: „На золотом поле серебряный морской конёк passant,[179]179
Идущий, то есть обращённый влево (фр., геральд.). – Примеч. пер.
[Закрыть] помещённый вертикально…“ Три элемента Делания присутствуют здесь: Огонь, красный цвет; Серебро, символ философской Ртути, и Золото, символ философской серы».
Морской конёк, по его мнению, является здесь символом Универсального вещества. Далее он цитирует «Христианский бестиарий» Шарбонно-Лассе и объясняет, что морской конёк – это эквивалент древнего восточного «джинна», или духа магии – создания, которое, как считали Диоскорид, Плиний и Гален, обладало силой предупреждать и исцелять разные болезни, и которое тот же Гален и в особенности Аэтий называли символом Божественного Света. Как и дельфин, он был проводником, указывающим душам умерших путь к островам блаженства, а для алхимиков служил символом Первой Ртути.
Далее Амбелен рассуждает, что золотое поле (champ d'or) есть ещё одна звуковая аллюзия на фамилию Шампаня. Кроме того, в Пикардии и Сентонже «Шампань» произносится как «Кампань», что, в свою очередь, служит обозначением возделанного поля. Le campagnard означает «труженик», а именно этим словом алхимики называют того, кто работает с Огнём.
Этот сложный корпус алхимических, геральдических и фонетических корреляций он завершает предпоследним абзацем «Тайны соборов», в котором содержатся аллюзии на царственность (увенчание), смирение и скромность труженика (алхимика) и важность природы:
«Наконец, когда долгие годы кропотливых трудов увенчает успех, когда его желания осуществятся, Мудрец, презрев суету мира, свяжет свою судьбу с бедными, обездоленными, со всеми, кто в нашей земной юдоли трудится, страдает, борется, впадает в отчаяние, льёт слёзы. Пребывая в безвестности, ученик вечного естества, апостол вечного милосердия, он будет верен своему обету и не проронит ни слова».
Если эти слова истинны и если Шампань действительно был Фулканелли, вряд ли можно считать, что он остался верен обету молчания – не говоря уже о принципах смирения и анонимности, – раскрывая свою подлинную личность в прозрачном символизме помещённого в книге герба. Последний, напомним, появился в самом первом издании книги Фулканелли задолго до кончины Шампаня. Здесь вновь наблюдается серьёзное противоречие этического характера между искренним духом, в котором написана книга Фулканелли, и попытками Шампаня – известного шутника, острослова и хвастуна – выдать желаемое за действительное.
Должен признаться, что, впервые увидев этот загадочный герб, которого не было в последующих изданиях «Тайны соборов», я был склонен согласиться с интерпретацией Амбелена. Но изучив более пристально жизнь несчастного Шампаня и побеседовав с друзьями Канселье, я начал сильно сомневаться в обоснованности его аргументации.
Из достойных всяческого доверия источников мне известно, что щит, который со всей очевидностью долженствовал изображать герб Фулканелли, был целиком и полностью выдумкой Шампаня, который включил его в дизайн книги без ведома Канселье и самого Фулканелли.
Однако аргументация Амбелена на этом ещё не заканчивается. Он выдвигает предположение, что имя Фулканелли является анаграммой словосочетания, «l'ecu final» – «последний щит» – тем самым указывая, что Шампань-Фулканелли был намерен привлечь внимание читателей к своей подлинной личности посредством этого герба.
Здесь мы сталкиваемся с очень серьёзной проблемой. Возникает вопрос: с чего начались все эти таинственные шифры и манипуляции смыслом (и где они закончатся)? Фулканелли есть фонетическая аллюзия на имена Вулкана, бога-кузнеца, работающего с огнём, – совершенно логичный алхимический намёк, – а также Гелиоса, бога солнца, который тоже в данном контексте более чем уместен, поскольку солнце символизирует золото и философскую серу. Вопрос в том, начал ли Шампань со щита и затем шёл в обратной последовательности, или же, «l'ecu final» в качестве анаграммы имени Фулканелли пришло ему в голову уже после изобретения алхимического псевдонима и вдохновило на идею герба и девиза на ломаной латыни?
Если бы не удивительная глубина и важность работ Фулканелли – которые читатель и любой, кто изучает алхимию, должен оценить для себя сам, – у нас возникло бы сильное искушение отбросить всю эту сагу с продолжением как искусно задуманный и превосходно исполненный розыгрыш или, если угодно, тайный заговор. Особенно ввиду противоречивого характера месье Шампаня.
Однако если бы это было так, стоило бы задать ещё один, последний вопрос: чего ради всё это было затеяно? Шампань умер от болезни, причиной которой стало его собственное пьянство. Канселье, по его собственному признанию, так и не смог получить эликсир. Никто из прочих Гелиопольских братьев не получил никаких выгод от всей этой истории с Фулканелли. Всё остальное до сих пор скрыто завесой тайны.
Не менее озадачивает и тот факт, что Амбелен искренне считает, будто Шампань преуспел в создании золота. Не в 1922 году, когда, по словам Канселье, Фулканелли осуществил трансмутацию, а «примерно за два-три года до своей смерти». Он также утверждает, не приводя в доказательство никаких доводов, что трансмутация была проведена у Шампаня на квартире в доме 59-бис по улице Рошешуар в присутствии Буше, а «возможно, и Канселье». (Канселье, напомним, говорил, что эксперимент имел место в Сарселе в присутствии Гастона Соважа, Шампаня и с ним лично в качестве оператора.)
Далее Амбелен утверждает:
«Был ли полученный металл чистым золотом или просто походил на него цветом, весом и неподверженностью обычным реакциям? Сейчас определить трудно. Трудно судить со всей точностью. Остаётся положиться на результаты точнейшего научного анализа».
Позднее он пишет, что из этого золота сделали довольно большое кольцо-печатку, которое Шампань носил на безымянном пальце правой руки. На нём были выгравированы фигура Бафомета, рогатого дьявола, окружённая пересекающимися треугольниками (как на магической печати Соломона), месяц, рогами указывающий вверх, и алхимические символы Солнца, Луны и Земли.
Это кольцо после смерти Шампаня перешло к одному из его учеников, десять лет спустя заболевшему болезнью Паркинсона. В 1962 году Амбелен писал: «Он всё ещё жив, но тело не подчиняется ему. Кольцо-печатка из алхимического золота (очень мягкого, поскольку оно было совершенно чистым) до сих пор у него на пальце».
(Я несколько раз писал месье Амбелену в надежде побольше узнать об этом таинственном кольце и его владельце – наряду с другими волнующими подробностями его исследований загадки Фулканелли, но до сих пор не получил никакого ответа.)
Итак, давайте суммируем мнения Канселье относительно сделанных Амбеленом выводов об идентичности Шампаня и Фулканелли. Прежде всего – и это, возможно, наиболее важно – Канселье отрицает, что Жюль Буше, являвшийся главным источником информации Амбелена, был близким другом Жана-Жюльена Шампаня. Кроме того, он никогда не был одним из Гелиопольских братьев.
Канселье довольно саркастически замечает: «Должно быть, Жюль Буше еженедельно навещал Шампаня в течение двадцати лет в обстановке строжайшей секретности, поскольку я никогда его там не встречал. Я видел его два или три раза в самом начале, в 1922 году, в арнувилльской развалюхе Шампаня вместе с Гастоном Соважем, а в следующий раз мы встретились только в 1946 году».
Это, следует отметить, весьма важное замечание, поскольку Канселье и Шампань прожили на одной лестничной площадке на рю Де-Рошешуар около десяти лет.
О посвящении на принадлежащем Буше экземпляре своей книги «Две алхимические ложи» Канселье также сардонически замечает: «Разумеется, он лучше, чем кто бы то ни было, знал тайну личности Фулканелли – главным образом поскольку несколько раз слышал упоминавшееся в разговорах имя Учителя и даже никогда не имел чести встречаться с ним лично».
Канселье категорически отрицал, что Шампань когда-либо создавал золото и тем более делал из него кольца-печатки. Также он опровергает сообщение Амбелена, что Шампань инкогнито посещал издателя Шемита.
«Я ручаюсь, что он (Шемит) никогда не встречался с Жюльеном Шампанем и что последний никогда не сопровождал меня в визитах к Шемиту. По этому вопросу у меня есть два заявления, одно в рукописной форме, другое – в печатной, в которых факты излагаются достаточно прямо и ясно».
Также он сказал, что владеет документами, подписанными Шемитом и датированными один 6 апреля 1926 года, а второй – 6 ноября 1929 (то есть когда Шампань был ещё жив), которые удостоверяют, что единственным владельцем текстов «Тайны соборов» и «Философских обителей», а также иллюстраций к ним является лично он, Канселье. По его словам, Фулканелли поручил ему опубликовать обе книги и передал все права на роялти – «как он и обещал, в качестве вознаграждения за мою долгую службу и ученичество». Однако он добавляет, что ни то ни другое не сделали его богачом.
В ответ на утверждение, что Шампань лично написал предисловия к обеим книгам и заставил его подписать их, Канселье также достаточно прямо заявил, что не стал бы этого делать и предоставил бы Шампаню самому подписывать свои работы. Кроме того, предположение, что Канселье не писал этих предисловий, само себя опровергает по двум важным пунктам: 1) их стиль значительно отличается от стиля остального текста, написанного Фулканелли (или, по теории Амбелена, Шампанем); 2) он остаётся неизменным во всех последующих предисловиях, написанных уже после смерти Шампаня.
Канселье утверждает, что оригинальные рукописи Фулканелли были вовсе не на линованной квадрилле цвета сепии, как полагает Амбелен, а на белой нелинованной бумаге. Более того, они написаны его, Канселье, наклонным почерком, поскольку были продиктованы ему непосредственно Фулканелли. Кроме того, было всего два (а отнюдь не восемь) набора гранок, корректуру которых делал тоже он, по инструкциям Учителя.
Канселье отрицает, что Шампань «подделал» иллюстрации для книг Фулканелли, раскрашивая бледные фотографические увеличения. «Он был подлинным мастером карандаша и кисти, – говорит Канселье, – подобно тому как виолончелист полностью владеет своим инструментом».
Однако он подтвердил, что Шампань экспериментировал в области спагирики – то бишь получения медицинских препаратов с помощью алхимических методов – и готовил «целебные тинктуры» на маленькой пузатой жаровне.
Они с Шампанем ставили опыты в больнице Бруссэ – где, как ошибочно заявляет Амбелен, Шампань и умер, – но не с мазями, а с гипсовыми повязками и под наблюдением доктора Бросса и профессора Лобри. Он резонно замечает, что, если бы, как говорит Амбелен, Шампань умер в больнице, ему вряд ли удалось бы забрать себе его «тросточку и последние одежды». Мы уже приводили слова Канселье, что он просто отдал костыли Шампаня сестре милосердия, а также причины, по которым он не стал бы присваивать указанные предметы.
