Текст книги "Гудериан"

Автор книги: Кеннет Макси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

На страницах дневника, фиксировавшего не только мимолетные мысли, встречаются и размышления о значении настоящей долговечной дружбы. В июле 1908 года, в момент одиночества, он писал:

«Друзья требуют, чтобы я проводил с ними больше

времени. Если бы они были повнимательнее, между нами не возникло бы отчуждение. Но теперь трудно вернуть упущенное. Они потеряли мое уважение. Они обвиняют меня в том, что я – интроверт… но тому, кто бежит за толпой, нечем гордиться.

Ноябрь 1909 года. Если бы я только, мог найти настоящего друга. Мои товарищи очень хорошие, но среди них нет ни одного, на кого я мог положиться целиком… Повсюду царит недоверие».

Годом позже забрезжил луч надежды, когда в батальон прибыло несколько новых офицеров, и Гудериан уже не был самым молодым. «Развиваются хорошие дружеские отношения… Наши новички, включая Бодевина Кейтеля, производят очень приятное впечатление. Из всех самые большие надежды подает Кейтель, в том числе и как солдат». Уже очевидно, что он гораздо легче сходится с младшими по званию офицерами, нежели со старшими – еще одна тема, которая постоянно возникала в его дальнейшей жизни. Таким образом, между Гудерианом и людьми, которым во многих отношениях суждено сыграть похожую роль в развитии британских бронированных сил – Перси Хобартом и Дж. Ф. С. Фуллером, – имелось вполне очевидное сходство. Хобарт был еще более тонким ценителем искусства и всего себя отдавал избранной профессии, обладал неуемным чувством критики, но формулировал свою точку зрения гораздо грубее. И все же Хобарт провел ранние годы своей карьеры, ничем не нарушая общепринятых стандартов поведения, но он служил в инженерных войсках, элите британской армии. Гудериан считал, что многие из его сослуживцев недостаточно интересуются своей профессией. В этом отношении он вторил Фуллеру, который также служил в легкой пехоте и в умственном плане также оказался изолированным от своих сослуживцев, «…монах в траппистском монастыре, когда утром, днем и вечером все вокруг тебя говорят об одном и том же (лисы, утки и форель), это все равно, что совсем ничего не говорить». Речь Фуллера была такой же раздражительной и неприязненной, какой со временем стала и речь Гудериана. Они выбрали один и тот же способ бегства от серой посредственности – подав рапорт о зачислении в штабное училище.

В октябре 1909 года 10-й егерский батальон был передислоцирован в Гослар, находившийся в горах одного из прелестнейших уголков Германии, и там Гейнц Гудериан встретил и полюбил Маргарет Гоэрне. Однако, когда в декабре 1911 года молодые люди решили пожениться, возникли трудности. Гретель, как звал ее Гудериан, исполнилось всего лишь восемнадцать, и ее отец считал, что она слишком молода для замужества. Гейнца убедили подождать два года, чтобы чувства прошли испытание, хотя официальная помолвка состоялась в феврале 1912 года. Гудериан пришел к выводу, что в Госларе ему оставаться неудобно. К тому же он ощущал необходимость пройти техническую подготовку, чтобы расширить базу своих профессиональных знаний. Представилась возможность выбора между пулеметными курсами и курсами связи. Его отец Фридрих, только что получивший чин генерал-майора и назначенный командиром 35-й пехотной бригады, высказался против пулеметов, «…потому что у них почти нет будущего», однако видел перспективу войск связи, в особенности совершенно новых систем беспроволочного телеграфа, появившихся в начале века, в развитии которых Германия являлась бесспорным лидером. Сын согласился с отцом. 1 октября Гейнц прибыл в радиороту 3-го телеграфного батальона в Кобленце, началась работа, которая приведет его к пику славы.

Весь последующий год, а также следующее десятилетие оказались для Гудериана годами плодотворной и напряженной работы. Время летело незаметно, потому что новый род деятельности заставлял трудиться с полной отдачей. Вот как описывал это сам Гейнц Гудериан:

«Поскольку до этого у меня не было никакого опыта работы в области радиосвязи и вдобавок некоторое время пришлось заниматься обучением новобранцев, мои обязанности ложились на меня тяжелым бременем. Согласно директиве начальника штаба VIII корпуса… офицеры гарнизона в Кобленце вели занятия на подготовительных курсах для поступления в военную академию. Подготовка была очень интенсивной… Инструкторы оживляли атмосферу занятий духом товарищества, делая наши отношения очень приятными. Учебный план включал тактику на уровне усиленной пехотной бригады, полевые занятия, саперное дело и стрелковую подготовку… Мы были вольны в выборе методов изучения языков, географии и истории».

Гудериан получил квалификацию переводчика с французского и научился бегло говорить по-английски. Сдав экзамены в академию с первой попытки, он в двадцать пять лет стал самым молодым из 168 офицеров первого курса. 5 октября 1913 года начались занятия в берлинской военной академии с трехлетним сроком обучения. Успех Гудериана являлся бесспорным доказательством его зрелости. Однако оставалось уладить еще одно очень важное дело. Родители невесты не устояли перед его напористостью и, учитывая блестящую перспективу, открывавшуюся перед женихом, дали согласие на свадьбу. 1 октября он женился на Маргарет. Не зря в будущем ему было суждено заработать прозвище Schnelle Heinz – Быстрый Гейнц. Не случайно Гудериан придерживался правила Мольтке, которое любил цитировать: «Сначала расчет, а затем риск». Он завоюет признание благодаря своему спорному соединению методов, сплаву сосредоточенной мысли, с одной стороны, и внезапного импульса, – с другой. Однако брак был для него глубоко осмысленным шагом фундаментальной важности.

Маргарет, с ее спокойным, уравновешенным характером, приспособилась к частой смене настроений и устремлений мужа и служила прекрасным дополнением молодому офицеру, уже успевшему заработать репутацию страшно беспокойного, постоянно неудовлетворенного собой и другими человека с энергией, бьющей через край. О жене он писал, что она была «идеальной помощницей и товарищем». Их первый сын сказал автору этих строк, что Гудериан не смог бы обойтись без нее. В этой связи нельзя не заметить, что постоянная потребность Гудериана в хладнокровном партнере со временем превратилась в императив для германской армии. Еще большее значение имели честолюбие Маргарет, с течением времени уверовавшей в великую судьбу своего мужа. Ее влияние, как мы увидим, не ограничивалось поддержкой мужа. В те бурные моменты, когда он из-за своего взрывного темперамента мог погубить свою карьеру, она направляет его шаги по более безопасным тропам. И сама свадьба тянулась стрелками-указателями в будущее: на ней присутствовал восхитительный Бодевин Кейтель (троюродный брат Маргарет), брат которого Вильгельм станет главным штабистом Гитлера – судьба распорядилась так, что в течение многих последующих лет оба Кейтеля оказывали на Гудериана определенное влияние.

В военной академии начали собираться еще более важные действующие лица в жизненной драме Гудериана. Среди его современников был Эрих фон Манштейн, ближе всех подошедший к пониманию философии и методов, какие позднее проповедовал и применял на практике Гудериан. Старшим преподавателем на кафедре был полковник граф Рюдигер фон дер Гольц, по свидетельству Гудериана, оказывавший в отношении образования на молодых офицеров еще большее влияние, чем сам начальник академии. Шесть лет спустя их пути еще раз пересекутся, и фон дер Гольц окажет прямое воздействие на своего бывшего ученика. На первом году обучения основное внимание уделялось расширению общего кругозора слушателей. Гудериан говорит, что, наряду с тактикой, главным предметом была военная история, «…особый акцент делался на открытие кампании 1757 года, когда наступление в Богемию осуществлялось отдельными группами, которые соединились перед Пражской битвой. Следующей по важности шла кампания 1805 г.».

Изучение прошлого внезапно прервалось, когда убийство австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево 28 июня 1914 года погрузило всю Европу в мрачную атмосферу страха, неопределенности и лихорадочных военных приготовлений. В тот момент Гудериан, вместе со своими сокурсниками, пехотными и кавалерийскими офицерами, находился на стажировке в частях полевой артиллерии. Период стажировки был «вполне достаточным для того, чтобы слушатели приобрели хорошие практические навыки». Одновременно с развитием теории военного искусства германская армия в мирное время всегда уделяла большое внимание практической работе. Теперь, когда разразилась война, спровоцированная кайзером Вильгельмом II, представился случай соединить теорию с практикой.

1-го августа 1914 года была объявлена мобилизация, и первый курс военной академии распустили прежде, чем закончилась стажировка Гудериана. Ему приказали вернуться в часть, с которой он должен был отправиться на фронт. Однако этой частью оказался не родной, 10-й егерский полк, куда он стремился всем сердцем. Поскольку до поступления в академию Гудериан служил в телеграфном батальоне, там, согласно мобилизационному предписанию, и было его место в должности начальника 3-й тяжелой станции беспроволочного телеграфа при 5-й кавалерийской дивизии 1-го кавалерийского корпуса, входившего во Вторую армию. Война случилась в самый неподходящий для семьи Гудерианов момент. Политическая напряженность, нараставшая в Европе все предыдущее десятилетие и, наконец, поставившая ее на край пропасти, куда она должна была вот-вот сорваться, казалась пустяком по сравнению с тем напряжением, которое испытывал Гудериан, зная, что его жене через месяц предстоит разрешиться их первенцем.

Вероятно, двадцати шестилетний офицер, в том августе отправившийся на войну, но мыслями оставшийся дома, был не совсем готов к исполнению своего воинского долга. Однако весьма сомнительно, чтобы многие его сверстники в то время были подготовлены лучше, чем он. Гудериан сформулировал философию, которой обычно придерживался с тех пор, как перед приходом в батальон проанализировал собственный характер. В дневнике, предназначенном скорее для размышлений, нежели повседневных записей, в 1908 году он написал:

«Я странный парень. Иногда я чувствую себя в приподнятом настроении и считаю, что все идет верным путем и нет никаких отклонений. Однако чем дольше живешь, тем больше начинаешь понимать, что все это – иллюзии. Иногда какие-нибудь пустяки приводят в отчаяние. Возможно, мне удастся найти источник мудрости, и тогда все станет легко и просто. И все же, излишнее спокойствие и уверенность, по-моему, не сулят ничего хорошего, ведь тогда человек становится беззаботным и невнимательным». Гудериан в избытке обладал всеми качествами настоящего солдата – высоким патриотизмом, развитым чувством долга и чести, профессионализмом, однако все это не мешало ему критически воспринимать действительность, особенно когда он находился на полевых учениях. Острое критическое отношение выражалось как в поведении, так и в рапортах начальству. Прятать свои личные чувства для Гудериана было почти немыслимо, хотя острота его темперамента зачастую смягчалась юмором.

В ходе весенних маневров 1913 года отрабатывалось взаимодействие подразделения радиосвязи с 5-й кавалерийской дивизией, которой командовал генерал-майор фон Ильземан. На этих первых испытаниях нового вида связи Гудериан приобрел не только бесценный опыт, но и чувство неудовлетворенности тем, как проходили учения. Он часто оставался в бездействии, ибо при планировании операций его станции отводилась незначительная роль, а иногда про нее вообще забывали. Он написал критический рапорт, который попал к генералу, однако, как заметил Гудериан, «…исчез в его письменном столе». На деле оказалось, что радиостанция Гудериана не смогла полностью выполнить свои функции по не зависящим от нее причинам. Из-за частых и ненужных передвижений кони и люди (именно в такой очередности, поскольку без конной тяги тяжелая аппаратура и источники питания обречены на неподвижность) были вконец измотаны. И это генерал, под командованием которого Гудериану суждено служить всю свою первую кампанию!

Проблемы взаимодействия между подразделениями связи и штабами, которым они были приданы, ни в коем случае не касались только Гудериана или генерала Ильземана. В корне проблем лежала неспособность высшего командования разрешить основные противоречия между потребностями и возможностями совершенно новой в технологическом отношении, находящейся еще в младенческом состоянии системы оружия (какой, без сомнения, была радиосвязь, хотя ее еще и не признали как таковую) и общепринятой, давно устоявшейся практикой генерального штаба. И все же здесь не было ничего необычного. Такова судьба любого нового вида оружия, с трудом пробивавшего себе дорогу через рогатки и препоны, чинимые ретроградами, закоснелыми и окопавшимися в безнадежно устарелых инструкциях.

В 1914 году едва возникшие войска радиосвязи не пользовались ни доверием, ни симпатией генерального штаба и потому оказались лишены информации о стратегических намерениях, что не позволяло им проявить свой потенциал в полную силу. Вдобавок, их начальник не обладал необходимой настойчивостью. В результате планирование использования радиосвязи не увязывалось с оперативными требованиями. Тяжелая аппаратура не могла функционировать на марше, к тому же требовалось время, чтобы настроить и подготовить ее к работе. В силу правил, обязывавших полевые радиостанции, типа той, начальником которой являлся Гудериан, устанавливать контакт с центральной, стационарной радиостанцией и работать через нее, а не друг с другом, радиосвязь, смысл которой заключался в оперативности, функционировала далеко не лучшим образом. От этого страдали части, находившиеся в бою, ведь для них оперативная обстановка подчас менялась моментально. Эфир оказывался забитым сигналами полевых радиостанций, которые наперебой пытались связаться с центром, а тот, в свою очередь, жаловался, что ему не хватает времени, чтобы передать массу информации и приказов станциям, поскольку те отключались, когда хотели. Центральная станция не выполняла связующей и направляющей роли. По мере возрастания интенсивности операций все чаще случались поломки, приводившие к хаосу и потере времени, боевые соединения задерживались с выходом к назначенным местам в нужный момент и в должном порядке.

Гудериан стал свидетелем всему этому в то время, когда его натура обладала наибольшей восприимчивостью к острым впечатлениям.

Глава 2
ФАКТОРЫ БУДУЩЕГО

Чтобы понять, как Гудериан сформулировал аргументы, которые позднее использовал для обоснования своего тезиса о необходимости создания механизированных армий, необходимо проследить его карьеру во время Первой мировой войны, а также период непосредственно после нее, когда он находился на восточной границе Германии. Судьба распорядилась так, что Гудериану пришлось побывать почти на всех фронтах, где происходили решающие сражения. Со свойственным ему острым восприятием он имел возможность в сравнительно спокойной обстановке наблюдать и анализировать факты, которые привели к атрофии маневренной войны и тупику, уничтожившему все надежды на быстрое разрешение конфликта.

В 1914 году германская армия вступила в войну под руководством Гельмута фон Мольтке-младшего, представлявшего собой всего лишь бледную тень своего великого дяди и тезки. Принятый им план компании – упрощенная версия плана его предшественника, графа Альфреда фон Шлиффена, военачальника, чья увлеченность военным искусством доходила до такой степени, что он больше ни о чем не мог думать. Шлиффен модернизировал армию, имевшую два вида оружия, которые, как предполагалось, обеспечат техническое преимущество, достаточное, чтобы противостоять огромной оборонительной огневой мощи противника. Тяжелая мобильная артиллерия должна была разрушить любые укрепления и деморализовать полевые войска противника, а радиосвязь была призвана обеспечить быстрый обмен информацией и приказами между штабами и действующими частями и, таким образом, позволить командующим управлять сражением из глубокого тыла. Всякого рода инициативы, которые Мольтке-старший всячески поощрял, теперь подавлялись.

Целью Шлиффена являлся охват противника и создание современных Канн, по типу того, что сотворил Мольтке у Седана в 1870 году. Мобильности планировалось достичь за счет еще более широкого использования железных дорог, о чем во времена Седана могли только мечтать. Однако метод, который мог значительно повысить мобильность германской армии, Шлиффен и Мольтке-младший почему-то проигнорировали. Имеется в виду использование автомобилей, становившихся все более и более популярными, однако ни качеством, ни количеством не удовлетворявших потребности вооруженных сил. В 1913 году генерал-полковник фон Клук, командующий 1-й армией, наступавшей на Париж, и больше всех пострадавший от плохой организации работы тыла, написал, что эти системы нуждаются в дальнейшей обработке. В нужное время молодой офицер из 3-го радиотехнического взвода позаботится об этом.

Четыре немецких армии через Бельгию и Арденны должны были войти в северную Францию. Пришлось совершать долгие, изнурительные переходы в условиях летней жары, маршируя в облаках пыли. После выгрузки частей из эшелонов на конечных станциях вблизи границы, темп наступления зависел от выносливости пехотинцев и лошадей кавалеристов. 1-й кавалерийский корпус генерал-лейтенанта фон Рихтгофена, в состав которого входила и 5-я кавалерийская дивизия вместе с 3-м радиотехническим взводом Гудериана, имел почти уникальную возможность совершить марш по полям сражений до самой Марны. Этот корпус начал свой путь во Францию в полосе наступления 3-й армии и за первую половину августа продвинулся через Арденны к Динану, а затем, совершив переход по тылам 2-й армии фон Бюлова, вступил в сражение на стыке между войсками фон Бюлова и 1-й армией фон Клука, значительно усилив своей маневренной массой правый фланг, там, где тот пробивался мимо Монса на Ле Като и Париж. Стрелы на картах показывают, что перед тем, как 31 августа впервые ввязаться в серьезные бои, первый кавалерийский корпус прошел 160 миль, а если учесть, что приходилось иногда отклоняться от маршрута, то путь фактически превышал 200 миль. С 17 по 20 число Гудериан оставался в Динане вместе с 5-й кавалерийской дивизией и таким образом был свидетелем того, как огромная масса кавалерии, пехоты, артиллерии и обозов стройными колоннами в безукоризненном порядке проходила по извилистым дорогам и переправлялась через Маас – зрелище, которое вызвало бы восторг и у менее впечатлительного по отношению к военному делу ума, но у Гудериана оставило неизгладимое впечатление четкой работы тыловых служб, благодаря которой удалось организовать передвижение по трудной местности такого большого количества войск. Его отряду приходилось передвигаться на гораздо большие расстояния, чем остальным подразделениям дивизии, ведь в нем возникала постоянная нужда, его то и дело передавали из одной дивизии в другую. Зачастую использование отряда оказывалось неэффективным, но не по его вине: либо не давались ясные и четкие приказы, либо его посылали на задания, выполнение которых не требовало обеспечения радиосвязью. И солдаты, и лошади радиотехнического взвода, таскавшие фургоны с тяжелой аппаратурой дальней связи, имевшей радиус действия в 150 миль, вскоре выбились из сил. На их долю выпало больше дорожных мытарств, чем остальным частям 1-й и 2-й армий, также немало измотанным долгими переходами.

В целом, германская кавалерия оказалась в затруднительном положении. 2-й кавалерийский корпус, наступавший по Бельгии в качестве флангового охранения 1-й армии, вскоре начал жаловаться на нехватку фуража, а 12 августа встретил серьезное сопротивление противника у Гаэлена. Плотный пулеметный и ружейный огонь слабых бельгийских отрядов косил кавалеристов как траву. Никогда больше германская кавалерия не сможет наступать с такой беспечной самоуверенностью и отвагой, как делала это в начале войны, хотя ее репутация грозной боевой силы продержится несколько дольше. 31 августа, когда 5-я французская армия продолжала удерживать позиции южнее реки Сер, а британские экспедиционные силы отступили, между ними образовалась брешь. Радиограмма из штаба 2-й армии предписывала Рихтгофену устремиться в эту брешь, повернуть на восток и захватить позиции между Суассоном и Воксальоном, перерезав пути отступления 5-й французской армии. Именно благодаря радиосвязи французы узнали о приказе почти одновременно с Рихтгофеном. Радиообмен между немецкими штабами зачастую шел открытым текстом, но даже если был зашифрован, это не помогало, так как французы расшифровали код немцев через сорок восемь часов после начала войны. Таким образом, Гудериан невольно выковал двустороннее оружие, поскольку защите информации, передаваемой по радио, уделялось тогда очень мало внимания.

Началась гонка. Французы предпринимали отчаянные усилия, чтобы перебросить пехоту по железной дороге, а кавалерию своим ходом, в район, которому угрожали немецкие войска, и остановить наступление немцев, прежде чем те достигнут цели. О глубине продвижения противника французы следили по перехваченным радиограммам, посылавшимся передовыми частями в вышестоящие штабы. Паника нарастала, особенно после того, как англичанам не удалось немедленно выделить дивизию, чтобы отвлечь на себя немецкий клин. Немцы наступали быстро, потому что не встречали никакого сопротивления. И все же, чем глубже они втягивались в «разрыв» (что очень ценно для кавалерии, ибо делает возможным наиболее эффективное использование ее мобильности), тем чаще начинали поступать жалобы на быстрый износ подков. В одной из радиограмм (перехваченной, как и следовало ожидать, французами) содержалась просьба прислать в Нуайон – стартовую точку их наступления – четыре грузовика с подковами и, главное, гвозди. Эта привычка войск, поставленных под удар в мобильных операциях, искать предлоги, избавившие бы их от дальнейшей мобилизации всех сил, – психологическая особенность, которую еще вспомнит Гудериан. В действительности весь корпус благополучно достиг района севернее Суассона, оказавшись в глубоком тылу французов, но затем его отвели назад, якобы по той причине, что высшее командование вознамерилось поставить перед ним задачу продолжить наступление на юг и поддерживать контакт с 1-й армией, ушедшей далеко вперед на правом фланге. В действительности же отход удалось осуществить лишь частично из-за угрозы со стороны противника, кавалерии пришлось спешиться и принять бой, но главная причина все же состояла в том, что корпус связи дал своим войскам лишь поверхностную информацию о силах противника в Суассоне.

Рихтгофен, командир, понимающий значение маневренности, обеспечил ситуацию, о которой кавалеристы могут только мечтать, и настолько опередил врага, что тот просто не успел организовать оборону на пути корпуса. Однако, поскольку Рихтгофен не придал должного значения радиосвязи, вышестоящее командование не знало о выгодном положении, которое заняли его войска. Рихтгофену не хватало современного оснащения армии, обеспечивающего выживание на поле боя в XX веке. Полки, не защищенные от огня, просто не могли в полной мере воспользоваться плодами его умелого руководства. Когда Гудериан в 1937 году начал писать свою книгу «Внимание! Танки!», то в своих выводах привел цитату из Рейхсархива о том, что «…нигде ей [кавалерии] не удалось проникнуть глубоко за вражеские линии и получить представление о сути происходящего там». Это суждение было огульным и, как показывает эпизод у Суассона, вероятно, несколько несправедливым, однако оказалось должным образом зафиксировано как прецедент, который мог пригодиться в формировании будущей стратегии, по мере того как кавалерия все более отодвигалась на задний план, растворяясь в тени прошлой войны.

Нерешительность и непостоянство командующих, приведшие к кризису в битве на Марне, были для Мольтке очевидны, но он не мог решить эту проблему из Люксембурга, где сидел в центре сети перегруженных коммуникаций. Радиограммы и телефонные разговоры не могли компенсировать близкий личный контакт вблизи фронта, а этого Мольтке всячески избегал, пока сражение не было окончательно проиграно. Однако личный контакт зачастую имел огромную ценность. 5 сентября 1-й кавалерийский корпус, увлекая за собой 2-ю армию, ринулся в еще один разрыв, образовавшийся между английскими и французскими войсками. Передовые подразделения выдвинулись за Большой Морен, «…продолжая удерживать инициативу и предпринимая для этого все усилия», как говорится в документе Рейхсархива. Гудериан был с ними, однако не знал, что находился в голове соединения, которое полностью прорвалось через англо-французскую оборону. Больше такого не случится, пока через двадцать шесть лет он лично не поведет войска в наступление. Однако опять никто на немецкой стороне не увидел открывшейся возможности, по обычной причине – Рихтгофен оказался изолирован от 2-й армии. Тем временем, его солдаты, натолкнувшись на очень слабое сопротивление, вынуждены были спешиться, и темп наступления резко снизился. На следующий день, когда для отражения угрозы со стороны французов, ударивших во фланг с запада, 1-й армии пришлось перегруппироваться, у Гудериана впервые возникло впечатление, что дела идут не так, как нужно.

До этого он с интересом разглядывал брошенные французские деревни, как признак увядающей французской мощи, любовался зданиями Суассона и прекрасной долиной Марны. И вдруг все изменилось. За ночь кавалерия перестала быть острием атаки и превратилась сначала во фланговое охранение, а затем, при отступлении, в арьергард, заполняя разрыв между 1-й и 2-й армиями, куда вот-вот должны были устремиться английские и французские войска.

Приблизительно 6 сентября Гудериан в письме к Гретель отметил, что опять находится при штабе 5-й кавалерийской дивизии у Серно – что едва ли было удивительно, поскольку в тот момент деревня находилась на ничейной земле.

На следующий день он был у Буа Мартена: «Пали три загнанных лошади. Лошади и люди совершенно выбились из сил, ко всему этому добавляется неприятное чувство отступления». А вот запись от 8 сентября: «Станция на протяжении трех километров находилась под шрапнельным огнем. Очень неприятная ситуация». На следующий день, 9 сентября, когда разрыв между 1-й и 2-й армиями заполняла лишь одна 5-я кавалерийская дивизия, он записал: «Продолжаем двигаться, вначале без каких-либо событий, совсем одни. Днем, когда мы добрались до дивизии, по колонне был открыт шрапнельный огонь. К счастью, и на этот раз обошлось без потерь… Лошади и люди окончательно вымотались». Наконец, 11 сентября, после получения устного приказа совершить переход к Шери через Кон (письменных приказов так и не получили) пали еще две лошади, пришлось реквизировать недостающих животных у местного населения. Однако вызванная этим задержка оказалась роковой. Внезапно появились французы и захватили станцию, в которой находились все личные пожитки Гудериана. В плен попало несколько менее расторопных солдат. Сам Гудериан чудом спасся, бежав лишь в одежде, какая была на нем. Он находился в Бетенвиле, северо-западнее Реймса, и именно здесь он получил наконец письмо, извещающее о благополучных родах Маргарет. В ответном письме от 16 сентября он пишет: «Моя бесконечно любимая, дорогая жена, сегодня я получил от твоего отца первое известие о твоем благополучии, которое я ожидал с таким нетерпением и тревогой… Он рассказал мне, что ты счастливо разрешилась от бремени нашим дорогим сыном. Питая глубокую благодарность к Богу, защитившему тебя в этот трудный час, я приношу тебе, моя дорогая жена, свои самые искренние поздравления, благодарность за твою любовь и доброту ко мне. Мыслями я все время с тобой и нашим сыном. Оставайся здоровой и бодрой, и если Бог дарует мне возвращение с этой ужасной войны, то пусть он осчастливит нас радостной встречей.

Но теперь, когда я знаю, что ты пережила трудное время в добром здравии, с моего сердца свалился тяжелый груз, и я буду более спокойно относиться к тому серьезному заданию, которое ожидает нас здесь».

Несколько дней спустя прилив нежности утих, и Гудериан, пребывая в очень раздраженном состоянии, пишет Гретель: «Газеты, которые я прочитал, поднимают слишком много шума… Все эти шутки насчет отважного врага – дешевка… Ну а то, что пишут насчет нарушения обещаний… так ведь каждый заботится о себе, и права только сила. Поэтому я считаю всю эту трепотню насчет измены и царя, и англичан смехотворной. Просто получилось так, что наше положение в мире и образ существования не устраивает других. То, что я предвидел такое развитие событий, в некотором смысле доставляет мне удовлетворение».

Гудериана раздражало также и неудачное командование генерала Ильземана, который, похоже, не оправдал его ожиданий. Что касается своих боевых товарищей по 5-й кавалерийской дивизии, то для них Гудериан находил лишь слова похвалы. Это были черты характера, наложившие отпечаток на всю его дальнейшую карьеру, – постоянное ожидание умелого, безупречного руководства войсками от тех, кто находился выше, и чувство сострадания в совокупности с высокой требовательностью к нижестоящим.

Война призвала Гудериана к себе почти тотчас же, и опять на решающий участок фронта – во Фландрию вместе с 4-й армией, которой командовал герцог Вюртембергский. Здесь Гудериану суждено было познать судьбу, почти всегда ожидавшую пехоту, которую бросают в атаку на хорошо укрепленные позиции, оснащенные пулеметами, названными Фуллером «оружием без нервов». Свежие германские соединения бросили на Ипр в попытке опрокинуть фланг союзников и захватить порты на побережье Ла-Манша. О наступлении 20 октября Гудериан был прекрасно информирован, поскольку перед этим его назначили в 14-й радиотехнический взвод при штабе 4-й армии, где очень пригодилось знание средств связи.

Позднее в книге «Внимание! Танки!» Гудериан писал: «Молодые полки шли в бой с пением национального гимна Германии… их потери были очень высоки, но результаты обнадеживали». И затем: «Молодые солдаты возобновили атаки после того, как артподготовка якобы сделала свою разрушительную работу. Резервы устремились вперед, заполняя сильно поредевшие ряды – и лишь увеличивали потери… Горы трупов становились все выше и выше, а наступательная мощь иссякала… Пришлось врыться в землю, прибегнув к шанцевым инструментам».